Пятнадцатое весны. Восьмая глава

Восьмая глава

...Сильно тряхнуло, и Он с беспокойством поднял голову. За окном простирался какой-то незнакомый пейзаж. Дороги скрутились в спирали, очертания домов неуловимо изме-нились и опустились на землю в совершенно новой и непонятной форме. Люди исчезли, словно смытые дождём рисунки.
- О, чёрт...
"Дождусь первой остановки и выйду, - решил Он. – Наверно, я заснул и попал в другой район..."
Но трамвай всё шёл и шёл, мерно и неторопливо, не убыстряя и не замедляя свой ход, и, похоже, не собирался останавливаться. Прошла минута, две, пять минут, а остановки всё не было, и Он с беспокойством вертелся на своём месте; в сон его больше не клонило.
- О чёрт!
- Добрый вечер, - негромко и вежливо сказал кто-то рядом.
Он торопливо вскочил и увидел высокого, очень худого и костлявого человека в чёрной одежде и с огромным шрамом на правой щеке. Человек этот имел прямые длинные воло-сы, горбатый нос и необыкновенно проницательные глаза. Этими глазами он буквально пожирал Его; в них сквозило удивление и сдержанное любопытство.
- Прошу прощения, - произнёс человек со шрамом, - за мою бесцеремонность. Просто не так уж часто мне приходится видеть здесь живых людей... А мои пассажиры только на вид живые, а на самом деле – увы... Я полагаю, нам будет о чём поговорить...
Ему стало жутко.
- Что значит – не видите живых людей? О чём мне с вами говорить? Мы даже не знако-мы! И вообще, что это за маршрут?.. какой это номер? Почему здесь нет людей, даже контролёра? Когда будет следующая остановка? Почему мы едем без остановок? Я хочу выйти!
- Не стоит так волноваться, - спокойно ответил человек со шрамом и незаметно усмех-нулся краем рта. – Я вам расскажу обо всём... если вы останетесь. На время.
- Пожалуй, что так! – буркнул Он и уселся обратно. – Похоже, выхода у меня нет!
- Выход есть отовсюду, - возразил человек со шрамом. – Даже из этого трамвая... хотя обычно тот, кто приходит сюда, уже не возвращается...
"Наверное, я сплю!" – с отчаянием подумал Он.
- Ты не спишь, - отозвался, словно эхо, человек со шрамом.
- "...Или он сумасшедший!"
- Я не сумасшедший, - тихо произнёс человек со шрамом.
- Тогда не мучайте меня! – с болезненным раздражением воскликнул Он. - Объясните, в конце концов, что это за трамвай?.. Куда я попал?
- Это трамвай, который идёт без остановок, - сказал человек со шрамом.
- Но такого не бывает! Что это значит – без остановок? Когда я вошёл, он останавливал-ся! Иначе как бы я оказался здесь, по-вашему?..
Человек со шрамом усмехнулся – одними губами, его лицо оставалось неподвижным и бесстрастным, словно карнавальная маска.
- Логично, но логика бессильна везде, где не существует никаких законов... Это была иллюзия. Трамвай никогда не останавливается. А ты забрёл сюда совершенно случайно. Живых людей, кроме тебя, здесь нет.
- Что значит – нет?.. Хотите сказать, здесь вообще нет людей? Кто тогда есть? А вы то-же мертвы? Или вы едете в морг и везёте умерших? Тогда нам явно не по пути!
- Чёрный у тебя юмор, - с любопытством сказал человек со шрамом. – А ведь ты доб-рый человек, ты не любишь злые шутки... Но ладно. Наглость – обычная реакция на не-известность. И я вознагражу твоё любопытство. Пойдём со мной!
- К-куда?
Человек со шрамом указывал в глубину трамвая тонким костлявым пальцем. Оттуда доносились приглушенные звуки, там метались тени, там были люди.
- И я всё тебе объясню.
Вагон был настолько длинным, что больше походил на подземный тоннель, чем на обычный вагон. Его конец терялся вдали, в полумраке.
И Он зашагал осторожно и неуверенно – Ему казалось, что он спит. В длинном вагоне, конец которого терялся вдали, в полумраке, находились странные люди. Они и вправду не были похожи на живых людей. Они странно выглядели, были странно одеты и стран-но себя вели. Они двигались медленно и неторопливо, словно им было некуда спешить и не о чем волноваться.
- Что это такое? – тихо спросил Он. – Музей восковых фигур?
- Почти, - с тонкой усмешкой ответил человек со шрамом. – Они двигаются и даже мо-гут с тобой разговаривать... Но они умерли очень, очень давно. А ты видишь тени, отпе-чатки, зеркальные отражения - называй это как тебе угодно.
- Кто они такие?
- Это люди, которые больше никогда не появятся в нашей стране.
- Но каждый умерший человек больше никогда не появится на этой земле, ни в нашей, ни в какой-то другой стране, - возразил Он.
- Это ещё спорно, очень спорно... Но ты не дослушал меня. Если умер один царь, это ни о чём не говорит. Если умерло двести царей, это ни о чём, ни о чём не говорит, по край-ней мере, мне. Но если умирает последний из царей, то он оказывается здесь.
- Ты говоришь так, словно человеческая жизнь не имеет для тебя никакой ценности, - мрачно сказал Он. Человек со шрамом становился всё более и более неприятен Ему.
- Возможно. Люди рождаются и умирают, и все они похожи друг на друга; дураков хва-тает везде; те, кто освещают дорогу другим, сгорают и долго не живут – это уже аксио-мы. Но сейчас не время для дискуссий... Между прочим, тебя привела сюда одна из твоих песен. Вернее, я услышал твою песню и привёл тебя сюда.
- Чтобы навсегда здесь оставить?.. – с хмурой иронией поинтересовался Он.
- О нет, твоё время не вышло. Пока. Пока ещё не вышло.
- Тогда расскажи мне, что находится здесь.
- Охотно...
Вон там – одежда, которую никто не будет носить, и вещи, которые уже никому не нужны.
Вон там – сожжённые книги, не прочитанные никем.
Вон там – мёртвые слова. Их уже никто не сможет понять.
А там – вон те люди, что сидят за одним столом – это последний крепостной крестья-нин, последний царь, князь, император, полководец, а тот, с синей шеей – последний по-вешен¬ный...
- А почему нет последнего расстрелянного?..
- Потому что расстрелянных будет ещё очень, очень много... А здесь только те, кто ушёл навсегда и никогда больше не вернётся.
Вон там – человек, виновный в смерти двадцати миллионов людей. Таких в нашей стране больше никогда не будет.
Это человек, который усыновил пятьдесят детей. Таких в нашей стране больше никогда не будет.
Это человек, чьи идеи воспитали несколько поколений. Таких в нашей стране больше ни¬когда не будет.
Это человек, от которого зависела судьба каждого и которому верили все. Таких в на-шей стране больше никогда не будет.
Это человек, который видел будущее и говорил с богом. Таких в нашей стране больше ни¬когда не будет.
Это человек, продавший свою душу ангелу. Таких в нашей стране больше никогда не бу¬дет.
Это человек, который не мог сделать ничего, но делал всё. Таких в нашей стране боль-ше никогда не будет.
Это человек, веривший всему, что ему говорили. Таких в нашей стране больше никогда, никогда, никогда не будет.
- Это очень страшное место, - с содроганием сказал Он. – Я не завидую этим людям. Не хотел бы я тут остаться... А что находится там, в последнем вагоне?
Человек со шрамом изменился в лице.
- Я не думаю, что тебе стоит это знать.
- И всё-таки?
- Там – последний, тот, кто появился здесь буквально сегодня.
- И кто это? – изо всех сил стараясь быть спокойным, сухо спросил Он.
- Это человек, который был готов отдать всё, что имел, другим людям; человек, чью песню не услышал никто. И таких больше никогда, никогда не будет.
- Ты лжёшь!..
Он рванулся вперёд, вырвав свою руку из костлявых пальцев человека со шрамом. Он толкнул тяжёлую дверь грудью и ухватил ртом густой воздух... Внутри Его всё перевер-ну¬лось. Там, в соседнем вагоне, на первом сиденье, свесив руку в проход и беспомощно отки¬нув назад голову, полузакрыв глаза, лежал Поэт. Его рука сжимала какую-то ста¬рую потрёпанную книгу, он был бел, неподвижен и тих.
Он задохнулся от ужаса. Он уже не сомневался, что всё увиденное им – чистая правда...
- Поэт! Поэт! Поэт, дружище, вставай, очнись! – шёпотом кричал Он, хватая холодные руки Поэта и вглядываясь в его белое застывшее лицо. – Да проснись же! Ты не можешь умереть, ты не имеешь права умирать! Тебя ждут люди! Тебя ждём мы! Ты нам нужен! Поэт, вставай! Поэт, миленький, родной, проснись же, проснись!.. Не умирай...
И Он зарыдал, как маленький ребёнок, уткнувшись лбом в плечо Поэта, который оста-вался всё так же нем, тих и неподвижен. Слезы падали на пол и отскакивали от него, словно рези¬новые мячики.
Человек со шрамом беззвучно подошел сзади и положил руку Ему на плечо. Он закаме-нел, почувствовав сквозь куртку ледяной холод.
- Я предупреждал, что тебе не стоит этого видеть, - сказал человек со шрамом слегка раздосадовано. – Уходи отсюда! Прощай! Тебе больше нечего здесь делать.
Он поднялся, тяжело дыша, мёртвой хваткой вцепился в рукав Поэта и посмотрел сквозь злые слёзы на человека со шрамом. Тот возвышался над ними, скрестив руки на груди, неумолимый и бесстрастный.
- Я никуда не уйду! – хрипло крикнул Он. – То есть я уйду, но заберу его с собой! И вы не сможете мне помешать!
Человек со шрамом смотрел на Него слегка виновато и слегка насмешливо. И Он сник. Он понял, что и в самом деле не сможет ничего сделать, и это было самое ужасное; и это одновременно унижало и приводило Его в отчаяние.
- Пожалуйста... пожалуйста, отпустите его отсюда! Если хотите, я могу... я... я останусь здесь вме¬сто него! Но Поэт не должен умирать! Он гениальный человек. И его песню должны услышать! Понятно? Он пойдёт со мной!..
- Это зависит не от меня, - сухо сказал человек со шрамом. – Твой друг Поэт уже мёртв! Ясно? Я же уже объяснял, что это – только тень, зеркальное отражение, это нич-то! Ни-что! Ты не смо¬жешь его спасти. Уходи отсюда!.. А то будет только хуже.
- Хуже уже никогда не будет!..
- Ты так уверен?.. – тихо спросил человек со шрамом, и его глаза засветились красным. – Ты не имеешь права вмешиваться!.. Последний раз повторяю – убирайся... уходи, уходи немедленно!.. Иначе... А не то...
- Ни за что!
Он вырвал из мёртвых пальцев Поэта тяжёлую книгу и с размаху, вложив в этот удар всё своё дикое отчаяние и боль, швырнул её в окно. Стекло словно взорвалось изнутри, разлете¬лось в пыль, и внутрь ворвался ледяной ветер.
- Прощайте!..
- Ты не поможешь ему. Он мёртв! Он умер!
- Мне всё равно!
- И знай, - с угрозой произнёс человек со шрамом, - если ты заберёшь его отсюда, то его место займёт другой человек. Это нерушимый закон мирового равновесия, и так будет.
- Мне всё равно! – задыхаясь от бьющего в лицо ветра, выкрикнул Он. – Ни один чело-век на этом свете не сравнится с Поэтом! Пусть даже я окажусь здесь, но он будет жив!
- Глупец!.. Мальчишка! Что ж, уходи! Но не хочешь ли ты посмотреть в глаза тому, кто по твоей вине займёт его место?
Мороз продрал его по коже, и Он, не выпуская из рук руки Поэта, медленно обернулся.
И увидел...
И увидел, что там...
...на первом сиденье...
...свесив руку в проход и беспомощно откинув назад голову...
...с полузакрытыми глазами...
...белая, неподвижная и тихая...
...совсем, совсем неподвижная, словно мёртвая, лежала...
Он, забыв обо всём, с нечеловеческой силой ринулся вперёд. Он что-то кричал, не слы-ша собственного голоса. Но человек со шрамом скрестил перед Ним руки и с дьяволь-ской ус¬мешкой произнёс несколько слов, и необъяснимой силой Его выбросило наружу; Ему оца¬рапало щёку осколками, но Он ничего не чувствовал.
- Стой! Стой!!!
Но трамвай, который шёл без остановок, исчез, словно его никогда и не было; а вместо него по рельсам весело катил, позванивая, блестящий, новенький, яркий, недавно покра-шенный одинна¬дцатый трамвай.
- Стой... Стой, гад! Вернись! Сто-о-й!!! Стой же... Ну стой...
Он уже не мог кричать – не осталось сил ни на что. Он лежал на грязной траве и, глотая слёзы, смотрел в серое небо, которое тошнило дождём. Рядом, тих и неподвижен, лежал Поэт.
Поэт!..
- Поэт! Поэт, ты живой? Вставай!.. Вставай же! Ну, пожалуйста, встань...
Он приподнялся на локтях, с трудом подполз к Поэту и заглянул ему в лицо. Поэт не ше¬велился, но с ним произошло какое-то неуловимое изменение. Его тело стало колы-хаться, становилось прозрачным, размытым, сквозь него просвечивала жухлая трава и лужи... а потом оно исчезло, растаяло в воздухе, раство¬рилось в нём, словно сахар в ста-кане чая.
Он выдохнул и рухнул на холодную землю.
И Он остался один.
Совсем один.
Совсем.
Совсем, совсем, совсем один!!!
Совсем...
Вокруг него находились люди, но все проходили мимо. Некоторые оглядывались, неко-то¬рые останавливались и осторожно, с отвращением поглядывали в Его сторону.
- Ну что же вы! – засуетилась какая-то старушка. – Человеку плохо, может, он умирает!
Люди молчали и не двигались.
- Как же, умирает! – вылез кто-то. – Нажрался как свинья, вот и валяется в грязи!
Люди негромко и одобрительно зашелестели.
Он смотрел в серое небо и проваливался в него. Небо плевалось дождём и ворчало, а потом из него, как перо из распоротой подушки, посыпался снег, мелкий, колючий и про-тивный. Послышались крики удивления, а затем – ужаса, ведь ещё не кончился август, и все были одеты по-летнему. И люди побежали прятаться в подъезды, толпа разошлась, и Он вновь остался один.
И Ему не хотелось уже ничего. Не хотелось вставать и идти домой, где Его ждали толь-ко немытая посуда, холодная яичница, битые пластинки, порванные струны, грязные по-лы и одиночество. Одиночество. Где не было Её. И не было Поэта. Никого не было. Ни-кого. Тогда зачем...
Он ни о чём не думал, потому что думать было тяжело и больно. А лежать и ничего не де¬лать – так тихо и спокойно...
Правда, очень спокойно...
Даже слишком спокойно.
- ...Ты что, очумел? Ты чего тут делаешь? Эй!.. Псих! Ты хоть живой?
Из снега вылепилась ошарашенная физиономия математика; он отфыркивался, словно лошадь, и круглыми глазами смотрел на Него.
- Сдурел?.. Нашёл где развалиться! Хочешь энное место себе отморозить? А ну, вставай сейчас же! Чокнутый!
- Нне хочу...
- Совсем обалдел? Ты же замёрзнешь, сумасшедший!
- И пусть... Наплевать на всё...
- Да что случилось-то?
- Поэт умер... И Она умерла... Все умерли, все, и я умру... пусть... зачем мне жить...
- А, ты не хочешь? – поразился математик и вдруг с непонятной злобой набросился на Него и начал трясти за воротник. – Чего разлёгся?.. Вставай, скотина! Вставай, вставай, сволочь!.. Не имеешь права! Не имеешь! Не и-ме-ешь!!!
- Умереть? Умереть-то права не имею?..
- Не имеешь! – орал математик в ярости, толкая Его в спину твёрдыми кулаками. – Не имеешь права, понял? Хочешь умереть – пожалуйста, а подыхать как собака не имеешь права! Иди же, иди, паразит, иди, не спи! Иди!!!
Математик ругался, орал, матерился и плакал, волоча Его на себе, но Он ничего не слышал и не понимал. Он хотел только одного – умереть. Потому что раньше Он был кому-то нужен, а сейчас Он не знал, ради кого и зачем стоит бороться и жить.
- Отпусти!..
- Отпустить?.. Ну и хрен с тобой! – натужно кашляя, заорал математик и, не выдержав тяжести, первый грохнулся в снег и утонул в нём. По снегу разошлись круги.
И Он медленно полетел вниз, даже не выставив вперёд руки, чтобы смягчить удар. Ус-пел только безучастно подумать: "Странно... Снег – а не холодно, тепло... И не мягко по-чему-то... И деревом пахнет..."
- О, чёрт! Что же это такое?
Он вскочил на ноги и. пошатнувшись от неожиданной слабости, прислонившись к сте-не, увидел, что находится внутри старого дома. Стены были густо облеплены паутиной, на шкафах лежал пышный ковёр пыли. На стенах дрожали солнечные зайчики, и где-то поблизости сонно отщёлкивали время часы.
Он зашагал осторожно и неуверенно – ему вновь казалось, что он спит. Мимо проплы-вали, словно в тумане, длинные ряды полок, затянутые паутиной, уставленные запылен-ными коробочками с разноцветными наклейками – красно-жёлтый свёрток, перевязан-ный подарочным бантом с надписью "Радость", чёрно-зелёный с наклейкой "Страх", и другие – синие, красные, фиолетовые, розовые в голубую полосочку...
В пыльной глубине за прилавком сидел странный лысобородатый человечек в вязаной шапке и пил чай из фарфоровой кружки с анютиными глазками.
- Добрый вечер, - сказал он очень учтиво.
Один глаз у него был зелёный, а другой – желтоватый, что придавало ему сходство с сумасбродным мартовским котом. Всклокоченные рыжие волосы торчали из-под шапки и очень напоминали клоунский парик.
- Я представитель торговой компании "Сирин, Алконост, Гамаюн и Ко", - приветливо произнес человечек. – Филиал "Сирин". Возможно, вы знакомы с моим младшим братом. Он продаёт мелочи. Мелочи – это мелочи, а я занимаюсь более тонкими и возвышенны-ми вещами – человеческими чувствами. Продаю ощущения и настроения на любой вкус. От положительных до нейтральных и отрицательных. Более тысячи разновидностей. Прекрасный ассортимент... Выбирайте, что хотите.
- Чувства – это любопытно, - безучастно сказал Он, уже ничему не удивляясь. – Весьма любопытно. А хорошо ли они действуют?
- Действуют неплохо, - охотно отозвался продавец, - быстро, правда, совсем недолго. Но никто ещё не жаловался на плохое качество продукции – никаких побочных эффектов не появится, если употреблять по назначению и не допустить передозировки – в час по чайной ложке, например. Фирма "Сирин, Алконост, Гамаюн и Ко" следит за качеством своей продукции, тем более что продукция у нас непростая. Хотя, возможно, есть один человек, которому есть на что пожаловаться... Он страдает из-за моей личной ошибки. Но я не знаю, как его найти.
- Расскажите мне об этом. Возможно, я смогу вам помочь.
- Вряд ли, - с сожалением сказал продавец и, выудив из ниоткуда стул с плетёной спин-кой, жестом пригласил Его сесть. – Пожалуйста, вот чай – угощайтесь... Дело это очень запутанное и очень давнее. Лет десять-двенадцать назад ко мне зашёл мальчик с запис-кой от моего младшего брата. Брат тоже торгует, но не чувствами, а мелочами... Так вот, в записке было указано, что я должен дать ему лекарство от дождя. Я бы и без записки догадался, что нужно сделать – вид у моего посетителя был по-настоящему убитый. Но я единственный раз в своей жизни умудрился перепутать бутылки и дал ему совсем не то, что нужно...
- А что именно?
- Можно только догадываться... Или это была ненависть, или злоба, может быть, отчу-ждение или недоверие... Не помню. Что-то отрицательное, почти неизлечимое.
- Взрывоопасные у вас товары...
- Не то слово... И мальчик ушёл. Больше я никогда не встречал его, но чувствую, то ему плохо живётся. Его не любят, и он сам ненавидит себя. Всему виной моя треклятая рас-сеянность...
Ему захотелось утешить незадачливого продавца, который выглядел очень печально: опустив длинные уши, он вяло помешивал давно остывший чай и смотрел куда-то вниз.
- Склеротик, - бормотал. – Маразматик. Старик. Меня пора сдавать в архив. Наделать из меня бельевых прищепок. Я уже ни на что не годен...
- Может быть, я знаком с этим человеком?
- Вряд ли. Столько лет прошло... Но я могу описать вам его. Он был высокий, тонконо-гий и сутулый, небрежно одетый, со странными дикими глазами... Ещё серьгу в ухе пом-ню... Странная была какая-то серьга. Да, вот ещё что. У него с правой стороны были вы-биты все зубы. Может, подрался или цингой болел – не знаю. Зубов у него не было – это точно.
Он прижался к стене, почувствовав, как у него ослабели ноги и сделалось страшно хо-лодно внутри.
"Математик!.. Неужели?.."
- Я знаю этого человека...
- Да? – оживившись и привстав, спросил продавец. – Не может быть! И... как он?
- Ему действительно плохо живётся, - ответил Он. – Что касается души, он по сути сво-ей глубокий эгоист; он злобный, недоверчивый, раздражительный, угрюмый, бывает жесток, любит делать другим больно... Ему ничего не хочется. Он молодой старик. Мне кажется, что он очень несчастен.
- Это действительно так! – сказал продавец взволнованно. – Может, он и не виноват во многом, что с ним произошло... Прошу вас... нет, не прошу, а заклинаю, как только встретитесь с ним, передайте, что я жду его, чтобы извиниться и наконец загладить свою вину, отдать то, за чем он приходил тогда, десять лет назад.
- Обязательно передам, - рассеянно сказал Он. На Него опять навалилась смертельная усталость.
- А как насчёт вас? Что хотите приобрести?
- Продаёте ли вы счастье? – вырвалось у Него невольно.
Продавец внимательно посмотрел на Него и отодвинул кружку в сторону.
- Нет, - спокойно ответил он, - конечно же, нет. Счастье можно найти, потерять и даже заработать, но никак не купить. Счастье – это даже не совсем чувство.
- А есть ли у вас любовь? – тихо спросил Он.
- Нет, - с сочувствием ответил человечек, - нет у меня и любви. Кстати, – он понизил голос до шёпота, сложил волосатые ладошки рупором и придвинулся к Его уху, - если в каком-то магазине вам предложат стопроцентную любовь – умоляю, даже если искуше-ние велико, ни в коем случае не покупайте – это несомненная подделка! В лучшем случае всё окончится парой-тройкой нервных срывов. В луч-шем! – подчеркнул продавец, и на мгновение Ему показалось, что над головой человечка, как над кипящим чайником, клу-бится разноцветный пар. Хотя, возможно, это была всего лишь игра света. – В худшем же – побочные эффекты вплоть до пожизненной ветрянки, чесотки и тэ дэ... Но я могу пред-ложить вам первосортную симпатию, привязанность и даже влюблённость. Конечно, они несовершенны и действуют весьма недолго, но, как известно, необъятное объять о-о-очень непросто.
 - А есть ли у вас... - Его голос прервался. – Лекарство от любви?
Продавец посмотрел на Него ещё внимательней.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, понимаете, - начал Он, понимая, что говорит глупо, бессвязно и оттого всё больше смущаясь, - почти у каждого чувства есть противоположность. Вон на той полке у вас рядом стоят радость и печаль, удивление и разочарование... Хотя я не понимаю, кто ста-нет покупать тревогу или печаль...
- Бывает, - спокойно сказал продавец, - Берут и скорбь, и тревогу, и страх гораздо охот-нее, чем восхищение либо радость. Некоторые разучились испытывать эти чувства и те-перь вынуждены их изображать, кому-то они необходимы для вдохновения или просто полезны.
- К чему я... У вас нет любви – но найдётся ли то, что в силах избавить меня от неё?
- Многие мечтают заполучить любовь. Многие ищут её всю жизнь, а некоторые не на-ходят никогда. Но если она у вас есть, зачем так легко отказываться от неё?
- Не подумайте, что мне легко, - с горечью ответил Он. – Мой самый лучший друг Поэт погиб, а с того света ещё никто не возвращался... А самый близкий мне человек навсегда исчез... Она пропала, и вряд ли я когда-нибудь смогу Её найти. Я не знаю, куда мне идти, что делать и зачем теперь жить. Всё, что казалось важным, утратило смысл. Я не смогу Её забыть, не смогу жить без Поэта, я устал от безвыходного мучения, оно вымотало мне всю душу. Ожидание превратило мои нервы в тончайшие струны, которые дрожат при любом прикосновении.
- Так преврати их дрожь в музыку, - загадочно ответил продавец.
- Я больше никогда не напишу хороших песен.
- Ты музыкант? Поэт?
- Можно сказать, да...
- Я попробую помочь тебе, - сказал продавец с участием, - но ты сам должен захотеть что-то изменить. С твоим настроением недолго и из окна выпрыгнуть или повеситься.
- Да, такие мысли уже приходили... - вяло отозвался Он. – Конечно, я вам очень благо-дарен, но вряд ли вы сможете мне чем-то помочь. Я не хочу больше жить... Я не знаю, за-чем...
Продавец с неожиданной лёгкостью забрался вверх по шаткой лестнице и снял с полки небольшую голубую коробку, перевязанную синей лентой.
- А теперь лови! – крикнул он и неожиданно швырнул коробку вниз.
От неожиданности Он выставил руки вперёд, закрывая лицо, и съёжился, ожидая удара. Но удара не последовало. Коробка рассыпалась в воздухе на мелкие серебристые пылин-ки и облаком окутала Его с ног до головы.
Он почувствовал удивительную безмятежность, ему стало спокойно и легко. Всё вокруг преобразилось самым удивительным образом. С окон упали тяжёлые бархатные портье-ры, и внутрь влились яркие потоки солнечных лучей, мягких и радостных лучей, которые не несут с собой горячей силы, способной растопить снега, а только радостную песню о скором приходе весны. Всё – жажда странствий, неукротимое желание действовать, петь, бежать куда-то, не разбирая дороги – всё вспыхнуло и смешалось в Его мозгу.
Он с тихим удивлением прислушался к себе. Его душа пела новую песню, песню без слов, песню с прекрасной, чарующей мелодией. Её звуки плыли в воздухе и цвели, рас-пускались ландышами и ветками сирени, взрывались праздничными хлопушками, разле-тались цветными нитями фейерверка. Ему захотелось куда-то бежать, что-то делать или кого-то искать; все мрачные мысли пропали, улетучились, словно эфир, и Ему стало уди-вительно легко и радостно.
- Что это за чудо?.. – тихо спросил Он. – Я словно прозрел, я увидел вокруг то, чего не замечал... И неужели это я минуту назад собирался умереть?.. Что вы мне дали?
- Это была надежда, - с тихой улыбкой сказал продавец, - и это лучшее из того, что я мог подарить тебе. Должно хватить надолго. Могу пообещать совершенно точно – вы встретитесь. А на прощание – последняя услуга. – Он бережно поставил на стол неболь-шую зелёную бутылку и сдул с неё пыль. – Я вижу, что вам очень тяжело жить, потому что вас терзают страхи. Скажите, чего вы боитесь больше всего?
- Я очень боюсь грозы, - признался Он. – Высоты. Немного – незнакомых людей и со-бак. Ещё темноты – скорее даже не самой темноты, а ощущения одиночества в этой са-мой темноте.
- Разбейте эту бутылку, когда захотите сразиться со своим страхом. Рано или поздно это придётся сделать, и тогда либо вы победите свои страхи, либо они навсегда завладеют вами. Что будет тогда – я не знаю, но желаю вам не плена, а только лишь освобождения от него. И удачи! Я желаю вам удачи!
Эти слова прозвучали как заклинание.
- Спасибо, - тихо сказал Он, приняв тяжёлую выпуклую бутылку. - Скажите мне, а что находится в филиале "Гамаюн"?
Продавец загадочно улыбнулся.
- Есть вещи, которые не обязательно знать! Вы всё равно когда-нибудь будете в тех местах... Тогда и спросите у моего третьего брата. А пока – до свидания!
Он посмотрел на бутылку, на боку которой дрожал слабый огонёк от свечи.
- Если рано или поздно, тогда зачем ждать? – спросил Он и выпустил подарок из рук.
Бутылка полетела вверх и, ударившись о потолок, беззвучно разорвалась на куски, из неё повалил густой разноцветный дым. Казалось, что сейчас оттуда выплывет узкоглазый джинн в пёстро расшитом халате и рьяно бросится выполнять всё, что только взбредёт в голову его удачливому спасителю, да с таким рвением, что Цветик-семицветик мгновен-но завянет, а Золотая Рыбка и щука из русской народной сказки просто помрут от завис-ти... Но никакого джинна не было. Может быть, всё это просто сказки?.. А может, джинн просто был в отпуске? Кто его знает!..
 Когда дым рассеялся, Него в лавке уже не было. Он исчез.
- Ну и денёк, - озабоченно сказал продавец, шумно отдуваясь, словно после долгого и утомительного подъёма в гору. Он почесал голову, вынул из вязаной шапки перо, рас-крыл старую потрёпанную книгу и, обмакнув перо в чернильницу, которая услужливо пододвинулась к нему, аккуратно написал в графе "продано":
"Лекарство от дождя (надежда) – 1 штука".
И обернулся к робко вошедшему человеку:
- Добрый вечер!