Пятнадцатое весны. Девятая глава

Девятая глава

Он ничком лежал в высокой траве и ощущал всем телом жар высокого солнца. Он уви-дел, как ползёт по отбеленной солнцем былинке какая-то букашка, как над его головой качаются, наклоняясь к земле, зонтики полевых цветов; услышал, как вдали посвистыва-ет птица, почувствовал, как приятно покалывает лицо трава, пахнущая одуванчиками, мёдом и клевером, как влажная нагретая земля дышит, источая тонкий, едва уловимый аромат лета, и неожиданно остро понял, как ему не хватало лета в эти долгие, долгие, долгие месяцы бесконечной душевной зимы.
 Он приподнялся на локтях и сонно посмотрел вдаль. Вокруг раскинулась широкая рав-нина, абсолютно ровная, только посередине одиноко торчало обугленное дерево, похо-жее на человека с корявыми раскинутыми руками, а неподалёку тёмной неровной каймой протянулся лес.
Чудесная лавка исчезла как по мановению волшебной палочки, уступив место тёплому летнему лугу. "Наверное, я сплю", - подумал Он. Всё произошедшее с ним казалось Ему слишком нереальным. "Но нет, вот трава, и солнце, и поле – всё это настоящее... Это не может быть сном..."
Хотя солнце как раз меньше всего было похоже на настоящее. Оно стало принимать не-ровные очертания, медленно расплываясь и расползаясь по небу, как неосторожно заде-тый краем скорлупы яичный желток; окутав всё небо до горизонта, оно вспыхнуло и угасло.
Он почувствовал смутную тревогу. Краем уха Он уловил тихий рокот, доносившийся словно из-под земли. Небо мутнело и наливалось сизой чернотой. Приближалась гроза.
- О, чёрт, - растерянно сказал Он.
Он почувствовал страх.
Страх! Имя самого ужасного чудовища – страх! Он сдирает с человека его защитную оболочку, которой он так искусно закрывает свой мозг, прячась от внешнего мира, и ос-тавляет его наедине с внезапно пробудившейся первобытной душой! В тёмном, туман-ном воображении жалкого человека, совершенно беззащитного перед страхом, клубятся привидения, мелькают хвостатые и рогатые тени существ, которых нет и никогда не бу-дет, живущих только в его голове; но человек не понимает, что его разрывает на части им же созданное кровожадное чудовище, и безвольно покоряется ему.
И Он побежал. Страх безжалостно подгонял его, нахлёстывал, подталкивал в спину и злобно хохотал. Он чувствовал, как гроза нагоняет его, окутывает со всех сторон, как в воздухе плавают почти видимые сгустки электричества. Сейчас, сейчас небо разорвётся и первая же молния попадёт в него! Спасения нет! Скорей, бежать, бежать, бе...
Он споткнулся и с разбегу полетел в пыльную траву. Ударился плечом и боком, обод-рал щёку, но не чувствовал боли, не чувствовал ничего, кроме надвигающейся грозы, в чьей власти он находился. И гроза накатила, нахлынула, накрыла блестящей серебристой стеной поляну, на ладони которой лежал маленький человек и молил небеса о спасении. А небеса не слышали его за торжествующим рёвом и клокотом ливня; они грохотали, торжествуя, сознавая свою суровую мощь.
Он содрогался и корчился от каждого громового раската, словно под ударами плети, кусал губы до крови, ощущал солёный вкус слёз и травы. Он пытался зарыться в землю, но та словно выталкивала его наружу и поднимала ещё выше. Он бежал, но каждый но-вый удар грома ронял его на землю, а всплески молний били по лицу. Гроза была повсю-ду.
"Спокойно, спокойно, спокойно! – шептал Он, словно заклинание. – Спокойно... Я - ма-ленький мальчик, я знаю, что я управляю погодой, она зависит от меня, а не я от неё! Гроза сейчас оттого, что я плачу, оттого, что мне страшно; но я встану и пойду, да, вста-ну и пойду, и гроза исчезнет сама собой!"
Он с трудом перевернулся и посмотрел вверх. Молнии резали небо на части, обнажая его вспухшие вены, и вода лилась, словно кровь, на землю, которая жадно пила её и всё никак не могла насытиться.
Он опёрся руками о влажную землю и приподнялся. Удар грома заставил его пригнуть-ся, но не свалил с ног. Неимоверным усилием воли Он заставил себя встать. Стоять было тяжело и страшно. Его колени дрожали, Он дрожал, шумно дышал и озирался. Гроза бу-шевала и взвизгивала, молнии болтами сверлили землю, вокруг летали подрагивающие, словно мыльные пузыри, мохнатые шары. Он нерешительно протянул к одному из них руку, и шар колыхнулся и беззвучно лопнул, из него полетели цветные искры.
И Он засмеялся. Он стоял под дождём, пропитавшим его одежду насквозь, и смеялся, подставляя каплям лицо и жадно глотая тёплые струйки – Ему вдруг очень захотелось пить. Капли текли по его лицу, ныряли в куртку и за шиворот, и казалось, что Он плачет, а Он смеялся; смеялся, а потом начал хохотать, сам не понимая, почему, хохотать и но-ситься по мокрой траве. Вновь сверкнуло, несколько крупных градин больно хлестнули Его по лицу, а Он смеялся и вытирал глаза, из которых текли слёзы. Гроза снова яростно взревела, но это был жалкий прощальный вопль побеждённого противника. Она уходила, откатывалась на запад, бурча, как закипающий чайник, и ворча, как побитая собака. Она проиграла.
Он сел на корточки, привалившись спиной к обугленному дереву, и, моргая, сквозь ра-дужные капли на ресницах увидел, как припрыгала, улеглась у его ног и парадной до-рожкой развернулась, приминая траву, асфальтовая лента. Дорога вела на восток, там, вдали, чернел город, и Он встал и пошёл по дороге, к городу, туда, где были люди.
Город был полностью пуст. В нём светили фонари, но на дороге не было машин, горели окна, но за ними не ходили люди. Все окна были закрыты, а двери захлопнуты.
Он вновь почувствовал смутную тревогу. Город не выглядел заброшенным – не было ни полуразрушенных стен, ни обвалившихся крыш, ни заросших крапивой и лебедой улиц. Наоборот, всё выглядело так, словно жители пять минут назад бросили свой город и сбежали из него куда глаза глядят. Однако что-то жуткое и зловещее было в горящих глазах окон и полной тишине. А больше не было ничего - ни шагов, ни автомобильных гудков, ни голосов, только свист ветра в обвисших проводах и шелест травы.
- Эй, - вполголоса, неуверенно сказал Он, - кто-нибудь здесь есть?
Тишина.
- Кто-нибудь?..
Молчание.
- Эй!
Он, поминутно оглядываясь, медленно пошёл по дороге. С каждым шагом Он ощущал, как в нём растёт беспокойство.
"Я всё понял, - подумал Он, – это испытание, и довольно жестокое. Я должен победить самого себя. Но мне страшно. Я боюсь быть один. Я не хочу быть один. А почему мне страшно? Почему?"
Он вспомнил, как однажды, когда он был маленьким, он что-то натворил. Мать отруга-ла его и куда-то ушла, хлопнув дверью: она была не в лучшем расположении духа. А Он решил, что она ушла навсегда и больше никогда не вернётся. Он метался по пустой квар-тире, кричал, пытался сломать дверь; он думал, что скоро за ним придут чужие незнако-мые люди и отведут за руку в детский дом. Он верил, что детский дом – это такая тюрьма для непослушных детей, потому что ему много раз об этом говорили. Когда опустились сумерки, ему стало казаться, что стены сдвигаются и сейчас его раздавят; ему стало тесно и душно в пустой квартире... Позже Он узнал, что мать уходила к подруге. А тогда Он лежал, не вставая, несколько часов, маленький и ослабевший, и ничего не просил, кроме того, чтобы его дверь никто не закрывал...
Стены, конечно же, и не думали двигаться с места, и им не было ни малейшего дела до чьих-то переживаний, а чужие незнакомые люди, если и приходили в их дом, то сразу становились знакомыми.
Это был страх!..
- Как я мог смеяться над Поэтом? – с ужасом спросил себя Он. – Как я мог смеяться над его страхом перед шмелями?.. Как я мог?.. Я так виноват, виноват за всё, что сделал и сказал! Я просто не имел права!!!
Но что же это такое? Я не понимаю, ничего не понимаю! Почему страх сильнее меня? Он всегда жил во мне, в самой глубине души, просто я не выпускал его на свободу! По-чему страх оказывается сильнее? Почему?
И Он не мог ответить...
"Не может быть, чтобы из-за такой глупости нормальный взрослый человек чего-то бо-ялся! – думал Он. – Не может быть! Из-за такой глупейшей глупости! Из-за такой пре-глупейшей глупости... Не может быть!"
Но Он бежал, задыхаясь, по незнакомым улицам, улочкам и закоулкам, взлетал на вы-сокие мосты и скатывался вниз, нёсся по мёртвой и пустой набережной; его подстёгивало какое-то необъяснимое чувство. Но в конце концов Он понял, что в городе совсем, со-всем никого нет, и так поразился этому, что встал как вкопанный посреди дороги и с ужасом огляделся. Выхода не было. Дома сомкнулись плотной стеной, улицы исчезли, соединились в кольцо.
Но внезапно Он услышал шорох. Настоящий, живой шорох, звук человеческих шагов, и Он пошёл ему навстречу. И увидел, что по улице бредет пёс. Самый обычный пёс той не-определённой породы, которую некоторые язвительно называют двортерьером. Пёс мед-ленно плёлся, угрюмый и хмурый, хвост у него был палкой, уши торчком, бока чёрные, а всё остальное буро-кирпичного окраса. И Он обрадовался ему как другу.
- Иди ко мне, – произнёс Он неуверенно и протянул вперёд руку. – Я тебе хлебушка дам... Хочешь хлебушка?
Пёс остановился и нерешительно переступил с ноги на ногу.
- И поглажу...
Пёс сидел и с опаской косился на Него. Облепленные репейником уши мотались из стороны в сторону. В его коричневых зеркальных глазах Он увидел своё перевёрнутое отражение. А ещё в глазах была растерянность. И страх.
Страх!
- Иди ко мне, - снова сказал Он. – Я тебя не боюсь; так не бойся и ты меня.
Пёс подошёл ближе и ткнулся прохладным носом Ему в ладонь.
- Не бойся. Тебе тоже страшно быть одному? Не бойся ничего. Теперь мы вместе. И я тебя никогда не брошу.
И всё сразу изменилось. Тишина взорвалась гудками машин, человеческими голосами, лаем собак, хлопаньем дверей и криками; солнце выплыло из-за тёмных стен и осветило город, окрасив его бледно-розовым цветом, растянув и размазав тени домов и людей. Он, чувствуя рядом с собой тёплый бок пса, шагнул вперёд и увидел, как вновь сломался и перекувырнулся мир в его глазах.
Он очутился на железной крыше, тёплой и шероховатой. Он осторожно подполз к краю и, судорожно вцепившись в него, посмотрел вниз. До земли было где-то тридцать метров. Внизу кругами носился брошенный пёс; наконец он устал, уселся, вывалив язык и под-вернув под себя хвост, задрал вверх косматую голову и, увидев Его, стал прыгать и жа-лобно повизгивать.
Он поспешно вскочил на ноги и обежал всю крышу. Как ни странно, нигде не было ни люков, ни пожарных лестниц; спуститься вниз не было никакой возможности. Сверху всё казалось маленьким и безобразным; люди были коротконогими и уродливыми, деревья казались похожими на отвратительных пауков, а столбы и провода – на паутину. Всё ис-казилось, поменяло свои очертания, и Ему вновь показалось, что Он спит. И это действи-тельно было почти так.
Он снова осторожно подошёл к краю и с опаской посмотрел вниз. Пёс не просто лаял; он почти рыдал, подвывая и захлёбываясь лаем, а его коричневые зеркальные глаза кри-чали: "Ну как же ты мог? Ты ведь обещал, что никогда не уйдёшь от меня, а сам!.. Пры-гай вниз!"
"Но здесь слишком высоко... Я просто разобьюсь! Мне страшно! Страшно!.."
Он стоял на самом краю, засунув руки в карманы, и, покачиваясь, думал. Ветер разве-вал его волосы, свистел в ушах и доверительно нашёптывал:
"Не стоит бояться высоты, не стоит ничего бояться... Не глупи. Всё это – мираж, иллю-зии, это дым. Ты видишь то, чего боишься. Дом давно снесён, и на его месте построен другой дом; дом, в котором живёшь ты!
Но знай: больше никогда не надо, не надо, не перешагивай барьера, когда ты потерян или никому не нужен, или не знаешь, куда идти; не надо, не надо, ты никогда не смо-жешь подняться! Не забывай о том, что ты – человек!"
И Он шагнул вперёд, в развернувшуюся под его ногами пустоту, и дикая жуть падения ударила Его, окна и ветки слились в размазанную полосу; но внезапно всё пропало. Он вновь очутился на крыше, но это была совсем другая крыша, засыпанная снегом и устав-ленная рогатыми антеннами. Всё вокруг стало невероятно отчётливым, и цвета, и звуки. Пёс внизу пропал. Улицы изменили своё направление. Солнце заходило, растягивая и размазывая тени. Он был на крыше собственного дома.
Он медленно опустился в хрустящий снег, раскинув руки, и стал падать в небо.
В мутном небе плавали птицы. Некоторые кролем, некоторые брассом, кое-какие – по-собачьи. Мимо Него, покачиваясь, проплыла наполовину погружённая в небо варёная курица. От неё исходил пар. Он оторвал куриную ногу и начал задумчиво жевать.
- Почему человек должен унижаться перед самим собой? Почему заложенные в нас чу-жими руками страхи оказываются сильнее нашей воли? – размышлял Он, падая в небо.
А небо и вправду становилось ближе.