Пятнадцатое весны. Десятая глава

Десятая глава

- Здравствуй, - сказал Он.
Математик молча обернулся. Всклокоченный, небритый, похудевший, он выглядел смертельно усталым; он стоял и смотрел в стену отсутствующим взглядом, и Ему стало немного не по себе.
- Ну и где ты пропадал?.. – хмуро поинтересовался математик, отвернувшись от Него. – Как сквозь землю провалился – и ни ответа, ни привета... Уезжал, что ли? Мог хотя бы предупредить. Все думают, что ты умер.
- Не самое подходящее время для злобных шуток! – сердито ответил Он, проходя в свою комнату, где всё было покрыто огромным слоем пыли и где пахло нежилым. – Ты говоришь так, будто меня не было неделю или около того...
- Да вообще-то тебя не было ровно пять месяцев... – растерянно сказал математик.
Он изменился в лице.
- Врёшь...
- Ничуточки... Сейчас уже конец зимы. Точнее, далеко не конец... просто зима.
- Врёшь... Врёшь, врёшь! Не может быть! Покажи мне календарь!
Математик с недоумением пожал плечами и кивнул в сторону шкафа, на котором был косо прилеплен календарь с изображением какой-то рок-группы.
- Это ненастоящий календарь! – с торжеством сказал Он. – Ты меня обманул!
- Почему ты так решил?
- А вот, посмотри сам... Почему в феврале так много дней? Около сотни...
Математик молчал и сердито ковырялся в зубах длинным желтым ногтем.
- Календарь настоящий, - сумрачно ответил он наконец. – Просто февраль не кончается. Он продолжается уже сто тридцать дней или около того. Каждое утро я встаю, чтобы взглянуть на календарь, и каждое утро на нём прибавляется ещё один день. Сейчас фев-раль. Вечный февраль. Вечная зима. Снег не тает, не становится тепло. А весна не насту-пает. И, похоже, уже никогда не наступит.
- Не говори так...
Он привалился спиной к стене и сжал руками голову.
- Дорого же мне пришлось заплатить за эту победу... Меня и в самом деле не было пол-года?..
- Да. Интересно, где ты пропадал?
- А Поэт?..
- Что – Поэт?
- Ты видел его? – с замиранием спросил Он.
- Да, видел... - рассеянно сказал математик. – Всего один раз. Он вернулся домой вчера ночью.
- Вернулся? – Он подскочил. – Правда? Значит, Поэт всё-таки жив?..
- Конечно, - с раздражением сказал математик. – Разве он может умереть?
- А девушка... С ним была девушка?
- Нет, я никого не заметил... А он вёл себя как сумасшедший. Я подглядывал, поэтому всё видел. Он ходил кругами, хватался за голову, грыз ногти, что-то кричал, – по-моему, ему было плохо. Но я не вошёл и ни о чём не спросил. Да, не вошёл и ни о чём не спро-сил, слышишь?.. А потом он стал рвать книгу, которую написал...
- И порвал?
- Нет, почему-то не смог. Он выдёргивал листы, рвал их на клочки, сжигал, бросал кни-гу в стену, топил её в ванне, топтал, но ничего не действовало. Не понимаю, как, но книга возрождалась раз за разом... Не понимаю, я сам не могу понять, как такое возможно... Она снова появлялась: то падала с потолка, то появлялась на одной из полок... А когда Поэт вконец разозлился, открыл окно и выбросил книгу, она замахала страницами и пре-спокойно улетела... не смотри так на меня! Я не идиот! Я не вру. Я даже не пил... около месяца. Мне не могло почудиться! Всё было именно так, всё происходило на моих гла-зах, я всё видел, хоть я и ничего не понимаю... И, как ты думаешь, что этот сумасшедший сделал потом?
- Я хорошо знаю Поэта, - сказал Он взволнованно, - но от него можно ожидать всего, что угодно.
- Вот именно... Он начал стонать, рвать на себе волосы, орать, что пропал труд всей его жизни, даже плакать, а потом... Потом он выпрыгнул из окна.
- Так Поэт всё-таки погиб?..
- Я ведь уже говорил, что нет. Разве это нечто может погибнуть? Он улетел – туда, вслед за своей книгой. Я выскочил на балкон, но было поздно... я никого не увидел.
- Вот так новость... - растерянно произнёс Он. – Просто в голове не укладывается.
Математик молчал и дрожащими пальцами выковыривал сигарету из пачки. Чиркнул зажигалкой, обжёгся, чертыхнулся, закурил.
- А ты, наверное, доволен, что он наконец-то оставил тебя в покое?
Математик мгновенно преобразился. Он отшвырнул недокуренную сигарету и исступ-ленно, по-звериному зарычал:
- Ты просто пень! Индюк! Идиот! Ты же ни-че-го не понимаешь!
- Но... - растерялся Он. – Но ты же столько раз желал ему смерти...
- Индюк! – бесился математик. – Урод! Ты думаешь, я действительно считал его чокну-тым? Он гениальный человек! Думаешь, я спорил с ним от злости? Мне это доставляло наслаждение! Если бы он во всём соглашался со мной, я бы от скуки копыта отбросил!
- Возможно. Но я не думаю, что Поэту споры доставляли такое же наслаждение. Он очень страдал, и ты виноват в этом!
- Да? – упавшим голосом спросил математик. Он с трудом дотащился до кресла и рух-нул в него. – Я никогда об этом не задумывался... Мне было безразлично, хорошо ему или плохо. Наверное, сейчас Поэт далеко и ничуть не скучает без меня. И поделом мне!.. Поделом... Я и вправду сам во всём виноват. Что теперь мне делать?.. Поэта нет! Кому нужны все мои идеи? Появятся ли новые? Зачем мне жить? Я всё потерял!..
- Глупо открещиваться от всего созданного.
- А что я создал? Для кого? Всё это пыль! Я просто ничтожество...
Математик сидел в кресле, охватив руками голову, и скрипел зубами; ему действитель-но было очень плохо.
- Ты потерял надежду.
- У меня никогда её не было.
Он подошёл и тронул математика за плечо.
- Недавно я был в одном магазине...
- Да какое мне дело...
- Он называется "Сирин, Алконост, Гамаюн и Ко".
Математик поднял всклокоченную голову и дико посмотрел на Него. В его зрачках изумрудными искрами металось изумление.
- В-врешь... - заикаясь, проговорил он.
- Отнюдь... Продавец сообщил мне, что был знаком с тобой и сейчас хочет тебя видеть.
- Зачем?..
- Чтобы извиниться за доставленное беспокойство и кое-что подарить тебе.
Математик метнулся к двери, по дороге опрокинув стул и уронив на пол стопку журна-лов. На полпути он внезапно затормозил, рванулся обратно и, мелко дыша, неуклюже ут-кнулся в Его рукав.
- Спасибо, спасибо, спасибо тебе!.. Ты не представляешь, как это ...
Он, не договорив, снова метнулся к двери, запнулся об упавшую стопку журналов, цап-нул куртку с вешалки и выскочил вон.
Он посмотрел ему вслед, повернулся и вошёл в комнату Поэта. В ней было темно, пыльно и сумрачно, пахло нежилым. На диване лежал Василий.
Он бросился к нему и взял на руки, как ребёнка. Кот спал; его лапы были тёплыми, но он не шевелился и ни на что не реагировал, словно впал в транс или в зимнюю спячку.
Он осторожно положил Василия, мягкого и обвисшего, обратно на диван, и увидел, что на полу валяется листок бумаги, исчёрканный, мятый, с оборванными краями, на кото-ром было криво, неразборчиво написано стихотворение, обведённое в жирную чёрную рамку:

Я редко встречаю знакомые улицы -
Проспекты в огнях, надушившись бензином,
Съедают, как хищники - завтраком, ужином,
Огнями реклам задавив магазины,
Съедят проходные дворы, коммуналки,
Сжуют подворотни, хрущёвки, песочницы,
Закусят качелями, урнами, лавками...
Предвижу, что тихим кошмаром всё кончится.

Мой город убит. Вы мне говорили,
Что вроде всё чисто и вроде всё здорово.
Но даже асфальт стал какой-то стерильный:
Души дезинфекция! Всё дистиллировано!
Я редко встречаю знакомых на улицах -
Знакомые вечно сидят по домам,
Кто горькую пьёт, кто собою любуется,
Кто смотрит бессмысленно в синий экран.
Пустые бутылки. В углах паутина.
Окурки и корки. Измята кровать.
А им - всё равно, а им - всё едино.
Давно нет желания что-то менять.

Все люди мертвы. Вы меня убеждали,
Что, мол, я такой же и вроде всё здорово.
Зато сомневаться мне не позволяли -
Души дезинфекция! Всё дистиллировано!

Я редко встречаю знакомые улицы
Я редко встречаю знакомых на улицах
Нелепой змеёй громыхает, сутулится
Уставший от пыли и шума трамвай
Я тенью ползу по асфальту дорог
Я снова шагаю домой
В мёртвом городе я больше всех одинок
Потому что пока я живой
Всё мне не эдак, всё мне не так
Снова весь вечер комом
И вверх провалюсь я в брюхе лифта
Проглоченный собственным домом

Двенадцать ноль пять. Фонари. Никого.
И мне одиноко, да так, что хоть вой...

На Него внезапно навалилась огромная усталость. С Него градом катил пот, Он дрожал, как в лихорадке. Руки и ноги отяжелели и просили отдыха. Ему вновь стало страшно, хо-тя Он не мог объяснить даже самому себе, почему.
Он вспомнил о том, что не спал почти полгода...
Пора бы вспять...
Пора бы спать...
Почему он не остался здесь?.. Почему?
Но лень ложиться
И лень вставать...
Стало тихо. Почти. В Его комнате кто-то был. Кто-то шумел и посапывал. Кто-то по-стукивал по полу когтями и чихал. Кто-то фыркал, зевал и чесался.
Он толкнул дверь и встретился с взглядом коричневых зеркальных глаз.
Киноплёнка вырвалась из коробки и отчаянно закрутилась в обратном направлении. Ядро и завихрения сизого дыма влетали в жерло пушки, цыплёнок обрастал коричневой скорлупой, вырванное бурей дерево впивалось корнями в землю...
Не сон?
Если это не сон...

Совсем не сон...
Очевидно, не сон!!!
Ненастоящий сон...
???
А что тогда есть сон?
- Я уже мёртв, - спокойно подумал Он. – Я сам себя убил. Я заблудился в собственной голове. Я – сумасшедший. Я говорю на своём языке, который почти никто не в силах по-нять. Я – человек из другой жизни. Здесь меня никто не ждёт. Я никому не нужен. Кро-ме...
Кроме!
Пока существовало это "кроме", ещё стоило идти. Пусть в ночь, во тьму, в неизвест-ность, но стоило.
А существовало ли оно?..
Он, шатаясь, доплёлся до раскладушки и ничком упал на неё, не раздеваясь; пружины даже не прогнулись под его измученным телом. Почувствовал, как пёс тычется мокрым носом в его ладонь, но не смог даже пошевелиться. Им овладевал сон. Сон подхватил Его и понёс в открытое море.