Одна против всех!

На иллюстрации портрет, выполненный
художником Ольгой Песчаной, "Юля", х/м, 50х30

Вы знаете, что такое детство?
Детство – это прекрасная, беззаботная пора, которая очень быстро проходит, у кого через двадцать лет, у кого через сорок, у кого вообще никогда не проходит. Лично у меня детство закончилось в двенадцать, ну, можно сказать, почти в тринадцать лет. Мы жили в большой коммунальной квартире – я с матерью и отцом – и занимали две комнаты, по тогдашним понятиям, как буржуи, но не потому, что мои родители много получали, а потому что у нас было много квадратных метров, потому что мы поносили советскую власть и причисляли себя к творческой интеллигенции. Отец работал актером в театре, мать – преподавателем в музыкальной школе, и каждый вечер у нас было много гостей, звучала музыка, люди веселились, пили вино и ругали, без конца ругали, поносили советскую власть. С самого детства я была «политически подкована» и хорошо знала, что можно и что нельзя говорить в школе.

Каждый месяц, энного числа, все обитатели квартиры собирались в широкой части коридора, чтобы снять показания электрических счетчиков. Среди жильцов был один пролетарий, лысенький престарелый электрик дядя Миша, который добровольно взвалил на себя общественную обязанность. Каждый раз он лично, если не был пьян, залезал на стул и что-то списывал поочередно с каждого счетчика, потом производил вычисления и объявлял квартиросъемщикам их окончательную сумму. Никто из жильцов, включая моих родителей, не умел снимать показаний. Дядя Миша проделывал эту процедуру словно некий жрец, хранящий обряд священнодействия. Все следили за ним, затаив дыхание, и лишь изредка священную тишину прерывал чей-нибудь полушепот о том, что кто-то забыл погасить в туалете свет. После объявления результатов начинались ахи и вздохи, однако всем было крайне интересно!

Из верных источников я уже знала, что в России есть две беды: дураки и дороги. Что касается дорог, то они меня вполне устраивали: через трещины на асфальте было так презабавно прыгать! Что же касается дураков, то мне всегда казалось, что речь идет о моих родителях. Классная учительница, напротив, считала, что с родителями мне повезло: ведь, они меня не били и не издевались надо мной, отец никогда не воспитывал меня в пьяном виде, а мать регулярно посещала родительские собрания. Кроме того мать занималась со мной живописью и музыкой, а отец читал стихи и философствовал о жизни. Тем не менее, жалко было видить, как в обыкновенной практической жизни они позорно уступали тому же пролетарию дяде Мише. Как можно мечтать об отдельной квартире, если вы не умеете снимать показания с электрического счетчика? Или вы потащите дядю Мишу с собой в свою будущую отдельную квартиру? Ведь вы же зависите от него! Как вы можете на словах издеваться над советской властью и не видеть, что от советской власти зависит ваша работа в театре, в музыкальной школе? Вы же по рукам и ногам связаны этой советской властью! Как вы можете веселиться в этой презираемой вами коммунальной квартире, зная, что соседи даже не считают вас за людей? Мне было очень больно и обидно за моих родителей.

Однажды я спросила дядю Мишу, что он записывает в свой блокнот, когда смотрит на счетчик. Почесав лысину, дядя Миша предпочел не вдаваться в детали.
- Ваши рубли и копейки, - сухо ответил он.
Хорошо, пусть будет так. Дождавшись, когда он исчезнет у себя в комнате, я забралась на стул и заглянула на циферблат счетчика. Там, как на часиках, бегала по кругу маленькая стрелочка. Еще там вращалось удивительное металлическое колесико с красными метками, под которым стояла странная надпись: «1 кW*ч = 1200 оборотов диска». Еще там были пять отверстий с цифрами, и какой-то невидимый механизм время от времени менял эти цифры. В них-то все и дело! Я была уверена, что дядя Миша не считал обороты диска, а смотрел именно на цифры. После первых четырех цифр стояла запятая, очевидно отделявшая рубли от копеек. Меня сначала смутило, что для копеек выделялись не две цифры, как обычно, а одна, но я быстро сообразила, что шестерка после запятой означает просто 60 копеек. Однако больше всего меня поразило, что стояло до запятой. Судя по всему, нам предстояло заплатить огромную сумму - 1527 рублей! Я помчалась в комнату, чтобы сообщить новость отцу.
- Папа! – закричала я. - Ты знаешь, что в этом месяце у нас нагорело на полторы тысячи рублей!
- С чего ты взяла? - не на шутку испугался отец.
- А вот пойди и посмотри!
Первый раз в жизни отец обследовал счетчик и не поверил своим глазам. Озадаченный, он вернулся в комнату и на вопрос матери «Что случилось?» молча развел руками. Тогда мать отправилась разбираться сама и, ахнув, оценила масштаб трагедии.
В отличие от отца она еще была в состоянии соображать и быстро догадалась, что счетчик неисправен. Она постучалась к дяде Мише, чтобы тот срочно его починил.
Дядя Миша любезно согласился, залез на стул и, тщательно осмотрев счетчик со всех сторон, недоуменно произнес:
- Черт возьми! Да вроде все в порядке.
- То есть, как в порядке! – умоляюще воскликнула мать.
- Да, в порядке. Все работает.
- И сколько же нам теперь платить!?
- Не знаю, подождем до конца месяца. Наверное, рубля три-четыре, как всегда.
Инцидент был исчерпан.
- Слушай, Майя! – сказала мне мать. – Прекрати эти штучки! Если не разбираешься, то не лезь не в свое дело!
В это с трудном верится и даже смешно, однако мне тогда было не до смеху. Я отдавала себе отчет в том, что родители бросают меня на произвол судьбы. Ведь от их тараканов в голове, от их беспомощности и неспособности справиться с дурацким электрическим счетчиком зависит вся моя жизнь! Я отлично видела, что дядя Миша, боясь потерять свой авторитет в квартире, сознательно не хочет делиться тайной. Пролетарии просто так власть не отдают! И я видела также, что у родителей выработалась рабская психология, они неспособны сражаться. Значит, я должна сражаться сама.

Первой моей задачей было выяснить, как рассчитывается плата за электричество. Учебник по физике об этом странно умалчивал. Тогда я начала расспрашивать мальчишек-одноклассников и выяснила, к своему удивлению, что никто из них не вникает в экономическую важность вопроса. «Ничего не поделаешь! Дети есть дети!» - заключила я и отправилась к учительнице по математике. Не сказав ничего об инциденте, я задала это как безобидный познавательный вопрос. Учительница сначала окрысилась (мы же этого не проходили!) и недовольно выдавила из себя:
- Надо из текущих показаний вычесть показания за прошлый месяц и умножить разницу на 4 копейки.
Причем, произнесла как-то неуверенно. Видно, сама была знакома с вопросом только теоретически. Однако для Майи этого оказалось достаточно. Примчавшись домой, я вытащила из-под проводки дядин Мишин блокнот, в котором он производил расчеты, и с великой радостью убедилась, что он действовал точно по формуле, подсказанной учительницей. Я провела расчет за последние две недели и, получив сумму в пределах двух рублей, поняла, что с первой задачей справилась на отлично.

В последующие дни я продолжила собирать информацию, касающуюся платы за электроэнергию, и нашла в пределах школы пару корифеев, которые знали вопрос досконально. Так, я узнала, что у каждого электрического прибора: у лампочки, у телевизора, у холодильника, у стиральной машины и т.д. есть своя мощность, измеряемая в ваттах и киловаттах. Чем больше суммарная мощность включенных приборов, тем больше электрический ток в сети и тем быстрее вращается колесико в счетчике. Каждые 1200 оборотов колесика отсчитывают один так называемый киловаттчас, и когда это происходит, цифирка в первом знаке перед запятой перепрыгивает на единичку вверх, и это означает, что у нас набежало четыре копейки. Таким образом все эти киловатткопейки суммируются, и за месяц нагорает несколько рублей.
И вот, наконец, настал день снятия показаний. Вся квартира собралась в условленный час в прихожей. Тут был спортсмен со своей женой, была алкоголичка со своей матерью и хахалем-водителем, только что отсидевшим в тюрьме и проживающим в квартире полулегально, была одинокая бабка, как и мы занимавшая две комнаты, и далее - моя мать и, конечно же, сам дядя Миша. Детей я не считаю, может, их и не было, ну а отец мой, как всегда, игнорировал собрание. Пока дядя Миша снимал показания с общеквартирного счетчика, я залезла на стул, сняла показания со своего, рассчитала сумму к оплате и протянула листочек дяде Мише, сказав:
- Я свои показания сняла, вот, можете проверить.

 Никто не промолвил ни слова. Дядя Миша даже не взглянул на мой листок, словно меня для него не существовало. Все были поглощены священнодействием, и какая-то маленькая девочка вряд ли могла ему помешать. И только мать тихо произнесла:
- Шла бы ты домой, Майя. Дядя Миша лучше знает, что ему делать.
Конечно, я никуда не ушла и продолжала вместе со всеми следить, как дядя Миша по очереди обходит все счетчики. Вот уже остался только наш счетчик. Сердце мое усиленно забилось. Дядя Миша невозмутимо взобрался на стул и проделал с нашим счетчиком ту же самую операцию, что и с остальными: снял текущее показание, вычел из него предыдущее и умножил разность на 4 копейки, записал нашу сумму к себе в блокнот. Моя мать подошла к дяде Мише, осторожно заглянув в его блокнот и сравнила это с тем, что написала на своем листке я.
- Я же говорила, Майя, что дядя Миша лучше знает, - сказала она. – Так и есть. Ты ошиблась.
- Как? Я ошиблась? – я не могла поверить. – Этого не может быть!
Я бросилась сравнивать наши расчеты и к своему изумлению увидела, что моя сумма на 4 копейки меньше дяди Мишиной. Я сразу сообразила, в чем дело. Просто пока он обходил все счетчики, колесико, которое продолжая крутиться, закончило свои 1200 оборотов, и цифирка перескочила на единицу вперед.
- Вы что, издеваетесь!? – закричала я.- Пока вы тут стояли, счетчик крутился, и нагорел еще один киловаттчас! Но это не имеет значения: если сейчас у нас вышло меньше, то в следующем месяце будет больше…
И тут заметила, что говорю в пустоту. Ведь никто из собравшихся все равно не смог бы меня понять. Все вдруг тупо уставились на глупенькую девочку, нарушившую благословенную тишину. И с чего это она раскричалась! А я… я стояла одна перед большой взрослой аудиторией… и мне так хотелось поддержки! Чтобы хоть один человек из толпы словом или хотя бы взглядом меня поддержал! Но такого человека не нашлось. Тщетно я переводила взгляд то на дядю Мишу, то на мать, но никто и не подумал, что я, двенадцатилетний ребенок, нуждаюсь сейчас в защите. Отец? Я вспомнила об отце. Но его не было! Ему до лампочки, что делает сейчас его дочь… Да и чем бы он мог помочь, если сам не отличал киловаттчасов от рублей?

То, что произошло в следующие минуты, я не могла увидеть даже в кошмарном сне. Присутствующие вдруг пробудились, и как звери учуяли добычу. Алкоголичкина мать сказала своей дочери:
- А ну-ка, Люсь, взгляни, что она там насчитала!
Алкоголичка ткнула свою физиономию в бумаги.
- Так и есть! А я-то думаю, чего эта сучка тут вьется! Себе-то насчитала поменьше!
- Во как у нас! – злобно воскликнула алкоголичкина мать. – Обмануть, значит, хотели, интеллигенция сраная! Мало вам наворованного, наши кровные копейки решили захапать!
- Да им бы только срать по всей квартире! – подхватила спортсменова жена. – Превратили квартиру в проходной двор, а мы убирай! Чтобы мы, да стали сомневались в дяди Мишиной честности! Да никогда! Еще развонялись тут!
- Точно! – сверкнула глазами бабка. - Пусть извинятся перед Михаилом Васильевичем. Стыдно обижать честного человека! Он у нас копейки никогда не украл!
- Да что вы, разве я когда кого обсчитал! - согласился тут же дядя Миша.
- Извините нас, ради Бога извините, - запричитала мать. - Мы тоже не сомневаемся в дяди Мишиной честности. Но ведь она же ребенок, она сама не понимает, что делает!
- А вот уж *** вам! Не извиним! – вставил свое слово алкоголичкин хахаль. – Знаем вас! Специально подослали сучку, чтобы на общем свете сэкономить!
В это время из дверей наших комнат, наверное услышав шум, появился отец и как ни в чем не бывало раскурил папиросу. Он встал, прислонившись к стенке, нога за ногу и сквозь зубы процедил, играя отпетого уголовника:
- О чем базарим, братва?
- О том, Лешенька, что хватит нас дурить! - завопила алкоголичкина мать. – Да, обосритесь своими четырьмя копейками! Забирайте их и выметайтесь вон из квартиры! Ворья нам еще не хватало!
- Ты, ты, Леша, зачем ты здесь! – чуть не плача, заслонила отца мать. – Опять хочешь, чтобы тебе морду набили!
Она силой затолкала его обратно в комнату, захлопнула дверь и закрыла своей спиной.
- Не пущу! Никого не пущу! – оттолкнула она ринувшегося вслед за отцом мужа алкоголички.
- Эй, Леха! Куда ты так рано исчез! – крикнул вдогонку спортсмен. – Не ссы! Расскажи, что ты собирался делать с нашими денежками?
- А ты что здесь стоишь? – вдруг заметила меня мать. – Убирайся, дрянь! Все из-за тебя.
Я видела ее искаженное страхом лицо, видела ненависть в ее глазах. Она ненавидела меня больше, чем все соседи вместе взятые. В тот же миг она схватила меня за волосы и швырнула вслед за отцом. Поднявшись на ноги, я ушла в свою комнату и закрылась изнутри на ключ. «Так дальше продолжаться не может, надо что-то решать», - подумала я и невольно прильнула ухом к двери, чтобы послушать продолжение сцены.
 
Вопли не прекращались. Мать теперь стояла одна против всей квартиры. Дяде Мише кое-как удалось закончить свои расчеты. Потом мужчины, судя по всему, разошлись, и на общей территории остались одни бабы. Мата от этого меньше не стало, а мне представилась уникальная возможность послушать, как матерится моя мать. Увы, она слишком вышла из себя, голос ее то и дело срывался, и матюги выходили какие-то слабые и неестественные. Женщины, напротив, поливали ее очень метко и не без юмора. Суть сводилась к тому, что мы загадили всю квартиру, а им приходится подтирать лужи в туалете. Потом мать совсем впала в истерику, грохнулась на пол, стала кашлять и хрипеть, словно в припадке. Мне было ее нисколечки не жалко. Я не могла понять, почему она, такая дура, не догадывается оставить проигранное поле битвы. Похоже, она убивалась, потому что чувствовала свою вину передо мной. Не желая смотреть на омерзительную сцену, женщины ушли восвояси, и мать осталась одна. Вскоре и она покинула нейтральную территорию и, рыдая, принялась барабанить в дверь и просить, чтобы я открыла.
- Завтра поговорим, не сейчас, - отвечала я. Конечно, я не собиралась ей открывать.
- Ты должна меня пустить! – задыхаясь, кричала мать через дверь.
- Мама, я очень сожалею, что так получилось, но я не виновата. У меня даже в мыслях не было производить расчеты в свою пользу…
- Не ****и! – отрезала она и удалилась к отцу.

Вот так, в один день я лишилась родителей, и в одночасье закончилось мое детство. В моем распоряжении оставался вечер в закрытой комнате – маленькая, короткая передышка, чтобы сориентироваться в ситуации и что-нибудь предпринять. Конечно, мне было горько, хотелось лечь и поплакать, но инстинкт самосохранения подсказывал, что всё очень серьезно и не время сейчас раскисать. Я не обвиняла родителей, потому что они не ведали, что творили, и поступали так, как умели. Может, я сама на их месте поступила бы точно так же. Однако я отчетливо понимала, что больше не могу оставаться их дочерью и должна остановить их разрушительное влияние. Иначе это влияние парализует мою жизнь. Они привели меня на край пропасти, и очень хорошо, что я узнала об этом сейчас, а не позже. У меня есть несколько лет до совершеннолетия, а они обязаны до восемнадцати лет меня содержать. Они никуда не денутся, и я никуда не денусь от них, но мне надо использовать это время, чтобы подготовиться к самостоятельной жизни.
Я не хочу, чтобы моя жизнь пошла прахом из-за дурости и неприспособленности моих родителей.
Мне во что бы то ни стало надо получить образование, чтобы не остаться на уровне люмпенов из нашей квартиры. Я должна закончить одиннадцатилетку и поступить в ВУЗ. И там найти людей, которые вырвут меня из этого круга. Не может быть речи о театральном, музыкальном или художественном училище, потому что все, что уготовили мне родители, может меня лишь погубить. Мне придется самостоятельно выбрать специальность и самостоятельно поступить. Но чтобы учиться в ВУЗе, мне нужны деньги. Надо самой себя содержать. Смогу ли я жить на стипендию? Смогу ли что-нибудь накопить за эти четыре-пять лет? Как жаль, что столько неразрешимых вопросов!

Конечно, было бы здорово сразу же после школы выйти замуж. Но кто станет моим мужем? Какой-нибудь восемнадцатилетний сопляк, который тоже зависит от родителей и имеет те же проблемы с киловатткопейками? Где взять такого, у которого есть и работа, и квартира, и голова на плечах? И где гарантия, что он захочет дать мне деньги на образование, а не заставит вкалывать на него? Лишаясь родителей, я окажусь в трудном положении, но отступать некуда. В предстоящие годы необходимо научиться что-то делать, чтобы сразу же после школы устроиться на работу и каким-то образом совмещать работу с учебой. Тут уже не до мужьев. Они только испортят все дело.
Да, сейчас-то мне легко рассуждать, потому что я еще маленькая и мне никто не нужен. А через некоторое время вырастут сиськи, и самой захочется попробовать любовные удовольствия. Девочки из моего класса уже трахаются с парнями, правда, им уже по тринадцать, а мне будет тринадцать только осенью. Неужели у меня в запасе так мало времени? Неужели нельзя никак оградиться от этой любви? Говорят, любовь слепа. Влюбиться – это все равно что сойти с ума или заболеть. И никто, никто от этого не застрахован! В книгах так прекрасно пишут о любви! Но книги одно, а жизнь совсем другое. В книгах никто не упоминает про наши коммунальные квартиры, про наши дрязги и вонь, а тем не менее, это есть.
 
Боже мой, до этого дня я совсем не думала о будущем! Вернее, думала, но неправильно. Полагала ошибочно, что мои родители помнят и заботятся обо мне, что каким-то чудом они меня уберегут и проведут через все опасности и подводные камни. Куда им!
Впрочем, от моего прозрения ничего не изменилось, просто я узнала, что мне никто не поможет. Я узнала, что надо самой заботиться о себе, если не хочешь вляпаться в дерьмо, забеременеть или выйти замуж за придурка.
И все-таки, что мне делать? За что уцепиться в этом топком болоте? За что держаться, как за путеводную нить, пока ты не стала самостоятельной? Какая же я все-таки маленькая и глупая!
Нет, мне не справиться одной! Если бы был хоть один добрый хороший друг, который раз в месяц давал бы мудрый совет!
Я мысленно обошла круг всех своих знакомых и поняла, что таких людей у меня нет. То есть, до сегодняшнего дна, я представляла, что они есть. А оказалось, что козлов, придурков и негодяев больше, чем я предполагала. Сейчас мне стало совершенно ясно, что на этих людей, которые раньше являлись для меня авторитетами, полагаться нельзя. Их самих-то надо спасать. И я осталась одна.

Может быть, Ангел? Я дружила с Ангелом и втайне разговаривала с ним. Однако Ангел не любил, когда его впутывают в бытовщину и грязь. Да и странно, если б пережив сегодняшнее потрясение, Майя уединилась бы у себя в комнате, ища утешения в беседах со своим Ангелом. Обо мне сказали бы: совсем спятила дурочка!
Тогда, может быть, Бог? Но я мало знаю о Боге. Бог это то, чего нет, - вот что я знала, а еще знала, что есть люди, которые молятся Богу и ходят в церкви, где бывают богослужения, и что это называется религией. По идее – не помню, где я почерпнула эту идею - Бог это некое всесильно существо. По идее, Он Тот, Кто мне сейчас нужнее всех. Потому что Бог спасает человека в трудной жизненной ситуации, когда собственных сил уже не хватает… Стало быть, Бог… Остается подружиться, с Богом...

Теперь мне больше ни о чем не хотелось думать. Я сидела на кровати в темной комнате и вслушивалась, что происходит вокруг. Сначала я слышала, как отец с матерью о чем-то ругались, как мать то и дело начинала реветь, как она носилась от пианино к телефону и обратно. Игра не ладилась, по телефону она отменила встречи, и сегодня у нас не было никаких гостей. Затем я слышала, как дядя Миша в своей комнате, а родители в своей смотрели по телевизору один и тот же фильм. Потом все смолкло и наступила полная тишина, которую лишь изредка разрезал звук трамвая на перекрестке. Я тоже легла спать. Мой план в общих чертах созрел.

Утром, придя в школу, я столкнулась с новой трудностью. На уроке математики я открыла тетрадку с невыполненным заданием и вдруг поняла, что меня это больше не интересует. Я и так не была примерной ученицей, перебивалась с тройки на четверку, а последнее время получала по математике все больше двоек, так как не понимала алгебры. Обо мне, правда, не говорили как об отпетой двоешнице, и какой-то интерес к учебе еще имелся. И вдруг пропал! Ко всем предметам сразу. После вчерашнего мне показалось настоящим бредом это бесконечное складывание иксов с игреками. Передо мной теперь стояли другие задачи, с гораздо большим числом неизвестных.
Я прекрасно отдавала себе отчет, куда может завести сей опасный симптом. Скоро я вообще заброшу учебу и стану, что называется, трудновоспитуемым подростком. Меня упрячут в колонию, или отдадут в школу для умственно отсталых. Я слышала от родителей, что диссидентов определяют в психушки, откуда они больше не возвращаются нормальными людьми. А этим – я обвела взглядом класс – можно спокойно гулять, с ними ничего страшного не случится. Я же - особый случай. С сегодняшнего дня на меня объявлена невидимая охота. Значит, девочка, придется тебе обратить самое пристальное внимание на учебу. Если нет интереса, надо его пробудить. Так кидать дело нельзя, эти продажные учителя затравят тебя до смерти.

Я посмотрела на окна. Сколько цветов! Почему дома у нас нет никаких цветов? Почему раньше я совсем не замечала, что в жизни необходимы цветы? Неужели родителей устраивает пустота подоконников? Как они могут так жить! Я обязательно заведу цветы. Обязательно приду сегодня домой с букетом цветов! Родители должны увидеть воочию, что все изменилось.
Глядя на мальчиков, я тут же вспомнила, что так и не решила любовный вопрос. Конечно, я еще маленькая, и мне не до них. Однако я самая красивая в классе, они же на меня заглядываются и, наверное, уже делят между собой, кто меня первый трахнет. А через год, через два от парней отбоя не будет. Разве это нормально, если я перестану ходить на танцы и буду сторониться парней? Подруги будут рассказывать о своих похождениях, а о чем я смогу рассказать? На меня, как на застенчивую дуру, будут показывать пальцем. Нет, так тоже не годится…

- Андреева! – раздался голос учительницы.
- Да, - вздрогнув ответила я, соображая, что меня вызывают к доске. Этого только не хватало! Конечно, она заметила, что я сижу с отстраненным видом и думаю о «постороннем». Вот и накинулась на легкую добычу. Она достаточно умная и хорошо понимает, что у ученицы сейчас проблемы в семье, раз та тихо сидит и ничего не делает. Может быть, отец пришел пьяным домой, или драка с соседями, милицию вызывали, а дочь проболталась весь вечер на улице и не сделала уроков. Вот о чем ты, учительница, думаешь. Тебе никогда не понять, что маленькая Майя решила взять власть в свои руки. Тебе этого нельзя говорить, потому что ты разболтаешься. Эх ты! Учительница! Интеллигентка! Ну, почему все пролетарии стоят друг за друга, а мы, интеллигенты только и ждем, как бы друг друга съесть! Неужели так трудно было оставить меня в покое?

Я вышла к доске. Передо мной было написано алгебраическое выражение, которое мне предстояло упростить. Я нарисовала знак равенства, потом провела горизонтальную черту... и застряла. Во мне нарастал протест.
- Я этого сделать не могу, - хмуро ответила я.
- А что ты можешь! – воскликнула учительница. Вопрос был риторический, за которым последовала длинная нравоучительная тирада. Я стояла удрученнная. «Зачем, ну зачем я так глупо сказала? Ведь она, в принципе, никакой мне не враг, - думала я, - с нею можно договориться… Ну, почему я не умею ладить с людьми! Придется этому тоже учиться. Надо научиться вести себя, надо уметь убеждать людей. Почему я такая разумная и все так ясно вижу, а не соображаю, как правильно отвечать!» Я понимала, что учительница клонит к тому, чтобы вызвать моих родителей в школу. Очень удобную выбрала жертву! Конечно, мои родичи самые покорные! Явятся, выслушают, наобещают с три короба, а она поставит в журнале жирную галочку, дескать, провела воспитательную работу. И прощай мой план! Нет, ни в коем случае нельзя давать родителям этот козырь. Что же мне делать! Неужели это никак не остановить! Господи, помоги! Сейчас училка закруглит свою тираду, опять задаст какой-то вопрос, опять я невпопад что-нибудь ляпну, она рассвирепеет и скажет, что вызывает родителей!

- Вот скажи, кем ты хочешь стать после школы? – не замедлила математичка со своим вопросом.
Как вменяемый обвиняемый, я сразу уловила, куда клонит прокурор. Не я ли у нее три недели назад спрашивала про электрический счетчик? Если я сейчас скажу, что музыкантом, или художником, она обвинит меня в однобоком увлечении гуманитарными предметами. В жизни, скажет, и показания счетчика надо снимать, а ты, несчастная, запустила математику, вот подавай-ка сюда своих родителей!
Что ж, прекрасно! Теперь я почувствовала, что ко мне вернулась уверенность. Я сделала шаг к классу - гробовая тишина. Дождавшись всеобщего внимания, я театрально заложила за спину руки, поймала взгляды ребят, ожидавших от меня очередной выходки, и гордо провозгласила:
- Математиком!
Класс покатился от смеха. Смеялись несколько минут, вместе со всеми начала смеяться учительница. Потом она отправила меня на место... и не вызвала родителей! Да, мне лучше было бы стать актрисой! Эта историческая фраза вернула мне силы и, можно сказать, спасла мою жизнь.

После школы я не сразу пошла домой. Заявляться раньше, чем родители, не имело смысла. Пусть они увидят, что между нами что-то произошло, пусть зафиксируют в сознании, что меня для них нет. Пусть какое-то время ждут, но не долго. Штирлиц все продумал до мелочей! В оставшиеся до разговора часы я запланировала два мероприятия: поход в церковь (чтобы заручиться поддержкой Бога) и покупку цветов.
Что я буду делать в церкви и как договорюсь с Богом? Об этом я не имела представления. Меня смущали два обстоятельства: первое – пробел в религиозном воспитании (я не знала правил, не знала подходящих слов, не умела креститься и, конечно, ничего не понимала в иконах), второе – я не была уверена в наших советских попах. Я видела попов раньше, но не берусь сказать, чтобы эти люди, как боги, разбирались в моей душе. Конечно, если такого батюшку поставить на место вчерашних соседей, то он, возможно, даже вступился бы за меня и не дал бы матери у всех на глазах таскать меня за волосы. Но как знать? Может быть, после этого он заставил бы меня покаяться в том, что я хотела украсть четыре копейки. Не исключено, что и попы тоже ни черта не понимают в «киловатткопейках», в устройстве электрических счетчиков и т.д. Однако мне нужны не они, а сам Бог.

И вот я остановилась шагах в пятидесяти перед церковью и решила понаблюдать, как люди туда заходят, как крестятся. Стояла весна, был теплый погожий денек, чирикали воробьи, распускались почки, и церковь, такая ослепительно белая, с блестящими золотыми куполами, возвышалась на фоне этого абсолютно чистого синего неба! Я никогда не видела ничего более красивого, или не замечала. И вот я смотрела на эту красоту, и у меня вдруг потекли слезы. Они потекли ручьями, и я не могла их остановить. По сравнению с этой весной, с этой ослепительной белизной церкви на фоне синего неба моя жизнь в течении двенадцати лет показалась мне сплошным черным кошмаром. Я не могла понять: как такое случилось, как я попала сюда, в этот город, в эту жизнь, в этот ад? Я плакала от какой-то неясной тоски и одновременно от счастья, плакала минут, может, десять. Первый раз в жизни я испытывала глубокие чувства, до этого я даже не ведала о их существовании. Потом все прекратилось. И я поняла, что церковь это мой новый дом. Я также поняла, что не должна сейчас туда заходить, пока не разберусь в своем прошлом. К тому же я не крещеная. Мне незачем туда заходить. Все состоялось само собой, впереди ждал трудный разговор с родителями, надо собраться с силами и делать то, что труднее.
Я развернулась и пошла прочь, но через несколько метров почувствовала, что забыла что-то важное. Я вернулась, подошла к церкви, перекрестилась и вошла внутрь. При входе я нашла церковную лавку и спросила у тетеньки «Новый Завет». Тетенька понимающе посмотрела на меня (в первый раз я увидела человеческий взгляд) и достала мне книжку. Она стоила очень дорого, и мне пришлось отдать за нее почти все свои деньги, так что на цветы уже ничего не осталось. Выходит, они не заслужили даже цветов!

Дома меня удивила странная перемена с родителями. Они смиренно ожидали меня за накрытым столом. Ни слова упрека, что я задержалась. Мать бросилась извиняться за вчерашнее, обнимала и целовала меня, и обещала, что больше такое не повторится. Меня удивило, что и отец тоже, по-своему неумело, пытался извиниться. Он чесал затылок, разводил руками и старался объяснить, что он все видит и понимает, но не может ничего поделать, что не только он, но и все люди несовершенны и т.д. Наверное, мать научила его, как говорить, только он все забыл. Это было так трогательно, что я чуть было не сдалась. Каким-то чудом я сообразила, к чему весь этот парад. Они хотели загладить вчерашний позор, предать забвению, чтобы потом все оставить по-старому.
Я не села за стол, но вышла на середину комнаты, чуть прислонилась к пианино и начала свою речь.

- Я очень тронута, дорогие мои папа и мама, что вы хотите передо мной извиниться, однако поверьте, я ни в чем вас не виню. Во всем виновата я. Я устроила этот скандал намеренно, чтобы показать, что я больше не хочу жить в такой семье, где все пущено на самотек. Отныне главной семьи буду я. Я буду готовить, я буду стирать, я буду убирать квартиру, я буду чинить свет, снимать показания счетчика и выяснять отношения с соседями. Вы можете посильно мне помогать, но на первых порах советую не вмешиваться. Об исполнении своих школьных обязанностей я позабочусь сама, вам не надо больше контролировать мои домашние задания и интересоваться моими школьными успехами. В связи с моей большой загруженностью я временно отменяю уроки музыки и живописи. Тебе, папа, я хочу сказать, что ты должен обратить внимание на карьеру. Ты зарабатываешь слишком мало  и не думаешь о своем повышении. Ты совсем не учитываешь, что ты должен обеспечить мое образование и копить деньги, чтобы я смогла начать свою самостоятельную, независимую от вас жизнь. Ты должен заработать деньги на две отдельные квартиры: одну - для тебя с мамой и одну - для меня. Отныне ты будешь докладывать мне обо всем, что происходят у тебя на работе, и советоваться со мной во всех твоих решениях – о том, брать или не брать роль, участвовать или не участвовать в ваших теартральных мероприятиях – ты будешь делать то, что я тебе скажу. Потому что ты живешь не один, нас трое. Тебе же, мама, я скажу, что помимо своей работы и покупок, в которых ты, как и папа, будешь отчитываться передо мной, тебе надо обратить внимание на свое образование. Ты хоть и благородного происхождения, умеешь играть на фортепьяно и прочее, но, по сути дела, ты серая тетка, и в первую очередь тебе надо читать хорошие книги, и не художественные, а научные. Я буду лично следить за тем, что ты читаешь. Не хочу видеть тебя целый день торчащей у телевизора. Не твое это дело. Я также буду контролировать, сколько ты болтаешь по телефону и с кем, и больше не дам тебе разбазаривать свое время. Если тебе захочется повоевать с соседями, то предоставь это дело мне. Я слышала, как ты вчера материлась, и очень недовольна тобой. У меня бы это получилось в десять раз лучше, я уже не маленькая. Обращаю ваше внимание, родители, что больше никто не будет заявляться к нам запросто, с бутылкой вина. О всех гостях вы будете заранее сообщать мне, и не обижайтесь, пожалуйста, что в девяти случаев из десяти вам будет отказано. Потому что мне трудно за всеми убирать грязь. Теперь, если вы не против, я сяду за стол...

Скажу честно, что я уже забыла по прошествии времени, что они мне тогда ответили и как реагировали. Возражали они мне или не возражали, приняли мое заявление или не приняли – этого я не помню. Знаю только, что всю жизнь мне приходилось напоминать и разъяснять им однажды сказанное. Но так или иначе, дело пошло. Меня уже мало интересовало их к себе отношение, меня больше интересовал «кирпичик», который я принесла из церкви.

За двенадцать лет я привыкла в нашей советской действительности, что вместо хлеба тебе дают камни. А тут оказалось, что я сходу прочла все четыре Евангелия, и сразу все поняла. Более реального, более истинного Бога я не мечтала открыть. Когда люди говорят, что они не верят в Бога, то хочется сразу спросить, во что именно вы не верите? Ведь надо сначала прочитать, а потом уже говорить, верю этому или нет. В того Бога, о котором говорилось в Евангелиях, я поверила сразу, потому что то же самое происходило со мной. Как и Он, я несла высокую миссию, как и Он, не имела корыстных намерений и не рассчитывала на быстрое изменение ситуации. Как и Он, я проходила через издевательство и страдала от чужого слабоумия. Как и он, я видела озверелые лица и неистовстве крики «Распни!» Как и Он, я была кинута всеми в тот самый момент, когда больше всего нуждалась в человеческой поддержке. Как и Он, в полном одиночестве испила свою чашу, умерла и воскресла. И мои родители видели явление моего воскресения, когда я произнесла свою речь. Майя-ребенок умерла, вместо нее возникла другая взрослая женщина, взявшая своих родителей под опеку. Существование Бога было доказано мной эмпирически, фактами из моей собственной короткой жизни. И я понимаю, что от Него это было! В разбавленной дозе Он дал мне пережить то, что Сам пережил на Голгофе. Вот такую истину узнала я из Евангелий. И когда кто-то говорит «Я не верю», я могу лишь сказать: "Дети есть дети! Просто вас еще не коснулись смерть и воскресение Бога".

Коммунальная квартира довольно быстро почувствовала плоды Воскресения. Все заметили, что девочка добровольно взяла на себя роль Золушки и старается изо всех сил. Может быть, поэтому они зауважали меня, не знаю, но больше я не слышала в свой адрес ни одного ругательного слова. Думаю, что я завоевала авторитет в квартире, научившись делать то, что не умеют они – снимать показания счетчика. Дядя Миша скоро тяжело заболел, и эту обязанность взяла на себя я. И все были довольны. Одновременно исправлялось отношение соседей к моим родителям.
Достаточно быстро, в течении всего одного полугодия, я вырулила ситуацию с математикой, а еще через год и моя учительница, и родители уже не находили ничего странного в том, что я собралась поступать на мат-мех.
Сложнее всего оказалось войти в церковь. Во-первых, это приходилось скрывать ото всех. Во-вторых мешало материалистическое воспитание, все время оказывалось, что я делаю что-то не так. Но существовало еще какое-то «в-третьих», которое очень осложняло мои взаимоотношения с Богом и портило жизнь. Я старалась, усердно молилась во время службы, ставила за всех свечки, подавала записки. Как и дома, я была в церкви благовоспитанной Золушкой. Меня даже тайно крестили. И все-таки чего-то не хватало. Трудности начинались с причастия. Чтобы причаститься, надо было сначала исповедаться. Я не знала, в чем я должна исповедываться, в каких грехах каяться? В том, что я плохо отношусь к людям? Считаю их придурками, негодяями и старыми маразматиками? Но если это правда?
Потом я придумала: скажу священнику, что я ругаюсь матом и не могу с собой ничего поделать. Прошло. Исповедовалась. Выслушала. Получила причастие.
В следующий раз придумала: скажу священнику, что я о мальчиках думаю... И тут до меня дошло. Стоп, Майя, не дури! Пока люди не увидели, что ты ненормальная, пора с этим прекращать!
И я решила: притворюсь-ка я, что я такая же, как и все люди, и буду веселиться от всей души. Чем я хуже других?
Возьму-ка я от жизни все удовольствия, которые она может дать, буду играть, петь и целоваться с парнями, и сексом буду заниматься с теми, кого полюблю! Пусть они думают, что я такой же ребенок, как и они. И тогда у меня не будет проблемы, в чем мне исповедоваться. Спрячу-ка я свою взрослую Майю от человеческих глаз!
Но там внутри, я всегда буду бодрствовать и сражаться за себя вместе со своим Богом!
Потому что Он такой же, как я, и все мне простит, и даст мне силы!
И я пройду по жизни с невидимым мечом!
Я!
Тайная диссидентка!
Одна против всех!


Рецензии
Помню дискуссии со школьной учительницей моего сына. Смотрит она на меня сочувственно и выдает с глубокой убеждённостью: « Знаете, он какой-то не такой как все». И тут меня проняло, понесло. А что вы хотите, говорю? Чтобы все были на одно лицо, одинаково пострижены, в одинаковых рубашках, а главное, с одинаковыми мыслями в головах?
Поймите, он – личность, и может быть, в его непохожести вся ценность. Что-то до нее дошло, стала считать меня психологом и к сыну больше не предъявляла глупых требований.
К сожалению, за вашу маленькую героиню некому было вступиться. Пришлось ей одной против всех принимать не по годам трудные решения и отстаивать честь и достоинство.
"Беззаботное детство?" По-моему, это штамп, придуманный взрослыми людьми. Точен И.А. Бунин: « Каждое младенчество печально: скуден тихий мир, в котором грезит жизнью еще не совсем пробудившаяся для жизни, всем и всему чуждая, робкая и нежная душа. Золотое, счастливое время! Нет, это время несчастное, болезненно чувствительное, жалкое».

Геннадий Николаев   22.01.2012 10:20     Заявить о нарушении
Спасибо за здравомыслящий отзыв, Геннадий!
Я однако не считаю, что "к сожалению", что следует говорить: "к сожалению, за маленькую героиню некому было вступиться". "К сожалению" - это тоже штамп, придуманный нами вследствие нашего заблуждения, что всё в мире можно легко достать или дешево купить. За счастье (а я думаю, Вы понимаете, что она счастлива! действительно счастлива и тогда и потом!) можно заплатить самую дорогую цену, даже купить это счастье ценой своего детства, которое у многих в детсве очень сомнительное и жалкое, как Вы сказали.
Я гляжу на своих детей и вижу, что пока они счастливы. Но сколько будет продолжаться их счастье? Десять лет или пятнадцать? Люди не выходят из состояния детства, потому что боятся потерять свое детское счастье, своих приятелей, подруг, но рано или поздно это все равно все проходит, и счасте сменяется аппатией, депрессией, пессимизмом, иногда на всю жизнь. Однако Бог все сечет. Если Он видит, что человек созрел стать личностью уже в двенадцать лет, то Он дает ему испытание в двенадцать, если в двадцать, то в двадцать. Если человек не испугается, не спрячется за мамину юбку, то купит свое взрослое счастье. Это желание Бога - сделать нас всех счастливыми. Понятно, что детей надо беречь, сохраняя состояние их детского счастья, но готовить их к тому, что они через ЭТО обязательно пройдут, если хотят стать счастливыми. Не надо говорить "к сожалению". Тут совершенно не о чем жалеть. Беззаботное детство, как Вы правильно сказали, это миф, придуманный родителями, чтобы избежать ответственности за счастье своих детей.

Майя Андреева   22.01.2012 13:33   Заявить о нарушении
На это произведение написано 26 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.