Графоманский рассказ

Графоманские тексты зачастую начинаются с того, что главный герой просыпается в квартире, по обыкновению холостяцкой. Одежда по полу, грязь, плевки, натоптано. Стоит табуретка, на ней остатки закуси кишат тараканами как муравейник муравьями, и пустая бутылка из-под водки на боку лежит. Голова жутко раскалывается с перепоя и герой начинает мучительно вспоминать, что же с ним такое было вчера. Этот герой - я.
Итак.
Что же со мной было вчера?
Нет, пожалуй, лучше будет с самого начала. Сосредоточиться и начать с момента пробуждения, подмешать воспоминаний, немного эротики. Про шрам не забыть упомянуть. Про одноклассницу. Больше всяких мелких деталей и главное - не врать ни себе, ни читателю. Так и выйдет неплохой рассказик.
Итак.
Я проснулся в своей холостяцкой квартире, на разложенном диване, купаясь в холодном поту. Подушка с круглым липким пятном от натекшей слюны и то жуткое что во сне насело сзади и все давило до потери дыхания, теперь медленно отпускало, слабея, оставляя пока, до следующей ночи. Перевернул подушку, обтерся. Гадко как. Не помню уже ночи без кошмара. Когда-нибудь додавит точно, падла. Сел. Под майкой было скользко, и я поглаживал ладонью в области сердца, касаясь шрама большим пальцем.
Шрам.
Этот шрам у меня остался после операции, с четверть метра длинною, посреди грудной клетки. Грудь вскрыли, как консервную банку и, думается мне, консервным же ножом. Доктор сказал после, что сердце у меня было размером как два обычных. Ну, или как одно бычье, пошутил доктор. В «бычье» оно разбухло, стараясь пропитать кислородом клетки тела. Сердце - это на самом деле мышца такая. Между желудочками обнаружилась дырочка, и кровь через нее смешивалась постоянно и была во мне более или менее венозной повсюду, в каждом капилляре, в каждой голодающей клетке. Нужна была срочная операция, конечно, но когда мне было семь лет - бесплатная очередь насчитывала пять тысяч человек. На платную мои родители никак не тянули. Поэтому я жил и ждал, будто в тумане, с годами отставая от сверстников умственно и физически. В сорок четыре выглядел на тридцать и был еще девственником, что само собой скрывал. Во время учебы в школе и после в институте ко мне приклеилось две клички: ленивец и зачарованный. За замедленность движений и общую тормознутость. Но наконец-то подошла и моя очередь, и дырку в сердце заштопали. Так я родился заново.
Спасибо, доктор Лившиц.
Первую неделю давление было такое, что глаза лезли наружу. Сердце по привычке толкало в вены кровь, как компрессор воздух в готовую лопнуть шину. Кровь плескалась по полу, стелилась розовым туманом, из ноздрей черными пиявками стекала по щекам. Но постепенно пришло ощущение могущества. До сих пор голодавший мозг впервые стал получать алую, до предела насыщенную кислородом кровь. Пульс снизился с обычной сотни ударов в минуту до двадцати в состоянии покоя. Ясность была такая как от идеальных наркотиков, если есть такие, конечно. Да ни с чем и не сравнить даже! К примеру, разговаривая с людьми, я уже угадывал наперед, что они там скажут. Дословно.
Вошла медсестра. Я еще в реанимации был, последний день перед переводом в общую палату. Армянка, вроде... но это неважно, какая национальность, не вспомню сейчас... смутно все... Я уже был готов. Спросила, как я себя чувствую, а у меня эрекция - под одеялом-то голый лежал. Заметила, улыбнулась. Я встал, уложил ее набок, стянул трусики и трахнул как сумел. Влажная такая, теплая внутри, кончил почти сразу. Даже не поняла ничего, с осовевшими глазами все делала и покорно так. Рассказывала после о море, о бьющем в глаза солнце, о криках чаек. Будто по трапу взошла на корабль, и там ее уже ожидал капитан – высокий, черноволосый, о котором мечтала всю жизнь. Капитан поставил гостью удобно, пристроился сзади и тут же начался непрерывный, с полчаса длившийся оргазм.
Многие способности со временем угасли – эта прошла примерно через месяц. Но за этот срок я успел осуществить многие свои тайные желания, прежде невозможные: навещал бывших одноклассниц, по давней неутоленной памяти желанных. Если нравилась незнакомка – брал за руку и вел к себе на квартиру. Дочь соседки была юна и девственна и, кстати, еще до операции волновала меня нежными взглядами. Эта была последняя моя победа – больше не повторялось так. Девочка оказалась совершенно неописуема в своей красоте и такая же невозможная в любви. До рыданий. До полной остановки сердца.
Не подумайте только, я не заставлял ее ничего делать. И даже слова не было между нами. Я открыл дверь, махнул - прошу, она вошла. Осмотрелась вокруг с любопытством и после ждала, пока я разложу диван. Трогательно краснея разделась и легла. Я только смотрел, как она себя ласкает, выгибается мостиком – прикусив губу. И дефлорировала она себя сама - не трогал я ее даже! Со всхлипом и задрожала вся. Все макала и слизывала кровь с пальца – покрывало мое, что ли, боялась испачкать. И только тогда уже я приспустил штаны, лег и надавил всей массой, порвал сучке все, что оставалось. Зажал рот, чтоб без крика. И как только она себе пальчик туда просунула? У-у-узко. Порвал, короче, крепко. Без сознания была. Крови накапало с лужицу – пока ****. Перепугался. Одел девчонку наскоро, вынес на руках, вызвал лифт – тот сразу подошел, удачно так! Положил на пол внутрь и ткнул кнопку девятого этажа. Мне повезло – свидетелей никого не оказалось.
Любопытно было бы узнать, что же ей тогда снилось, моей красавице, но рисковать не хочу – боюсь, мало ли. По этому случаю завели дело в прокуратуре. Изнасилование в лифте. Нашли ее там...
Нас многое связывает, о чем юная моя соседка и не подозревает даже.
Вернуться в то счастье невозможно – ей тринадцать всего, мне сорок пять. Слишком уж велика разница в возрасте. И на робкую улыбку мою она отвечает презрением.
Поэтому скоро год уже как я напиваюсь и по утрам мучительно вспоминаю, что же там было, вчера-то...