Осторожно каникулы!

Осторожно: каникулы!

Он сидел за рулем и нервно курил. Впереди серым выцветшим асфальтовым ковром расстилалась дорога, ведущая в Аликанте. Было душно и жарко, как всегда бывает в начале августа, а в полдень, как сейчас, ехать в машине без кондиционера было и вовсе невыносимо. Вода, которая была заботливо припасена его женой, уже нагрелась и почти закипала в пластиковой бутылке, завернутой во влажное полотенце… Солнце, будто издеваясь над немногими машинами, держащими путь к морю, отражалось от сухой пожелтевшей травы и серебряных листьев оливковых деревьев и прогревало железо в двойной дозе. Дорога, дорога, дорога… И прозрачное, как слеза, голубое высокое небо. Без начала и без конца.
- Хосе, нам ещё далеко? – осторожно, почти боязливо осведомилась жена, молодая женщина с убранными в крепкий пучок каштановыми волосами.
Не поворачивая головы, только глазами он взглянул на дорожный указатель.
- Проезжаем Альбасете, - сказал он и снова замолчал. Жена отвернулась. Название города ей, Марии дель Кармен, чистокровной кастельянке, абсолютно не говорило о расстоянии, которое требовалось преодолеть. За стеклом машины продолжали сменять друг друга разновозрастные оливы, появляясь рядами на склонах, создавая впечатление настоящего древнеримского театра с ярусами. Она подняла глаза на небо, пытаясь изо всех сил выдумать хотя бы одно облачко, но нет; даже самой вычурной фантазии не хватит на это… С заднего сиденья впервые за полтора часа послышался шорох и покашливание. Невольно и немного испуганно маленькие карие глазки Хосе метнулись в зеркало заднего вида.
- Мама, вам что-нибудь надо? – вежливо спросила Мария, оборачиваясь.
- Нет, что вы, что вы. Все в полном порядке, - мило улыбаясь, ответила «мама», пожилая женщина лет 80. Девушка вернулась в исходную позу, а старушка, откашлявшись в полную силу, помяла носовой платок и сложила свои небольшие ручки на коленях. Она снова погрузилась в мысли.
Ее зовут Асунсьон, и она гордится своим именем. Но не только имя радовало ее уже довольно многое пережившую душу. Сын Хосе, которого она признавала не иначе, как под сокращенным именем Пепе или Пепито, был единственной её отрадой в этом мире. Она знала, что он ее любит. Только вот последние годы (уж она и сама не знает почему) ее материнское сердце всегда сжималось при виде его глаз, его резких движений, которых она раньше никогда не замечала; ее слух наполняли лишь его короткие, холодные фразы, которые он бросал ей, когда приходил домой – небольшую квартирку, где они жили втроем (Пепито, Мария дель Кармен и она) после смерти отца. Она стала чаще чувствовать себя одинокой. «Конечно, - часто успокаивала она себя, - Мария работает и даже и слушать ничего не хочет о том, чтобы родить ребеночка и стать домохозяйкой. Пепито тоже. Он слишком много себя посвящает работе. Раньше был таким нежным и ласковым и вдруг… Ах, надеюсь, у них с Марией все хорошо… Они такая чудесная пара!» Обычно после этих слов, иногда мыслей, которые пролетали у неё в голове, когда она выходила за порог своей комнаты, наблюдая, как сын закрывает входную дверь, она снова уходила и закрывалась в своей ракушке, стараясь не мешать молодой паре. Она начала чувствовать себя лишней, но всегда пыталась себя в этом переубедить. Однажды она напрямую спросила сына об этом. Но у того лишь незаметно подернулось левое веко и он ответил: «Что вы, мама, как вы можете такое думать!». Тогда она улыбнулась, но сердце ее почему-то не успокоилось… Асунсьон всегда была хорошей матерью, по крайней мере, старалась быть ею сейчас, когда сын создал собственную семью. За неимением больших возможностей жить поодиночке все они жили вместе, поэтому несмотря на многие ее порывы помочь по хозяйству или советами, она сдерживала себя и никуда не вмешивалась. «Пусть творят их собственную жизнь и постигают смысл слова «семья» сами. Я до этого дошла сама, пусть и они испытают это радостное чувство», - разумно и спокойно говорила она своим подругам, которые в жизни ее сына разбирались, как они думали, лучше, чем сам господь бог.
Но не только лишней, но иногда и виноватой чувствовала себя эта женщина. Особенно когда она заболевала, что случалось с ней уже довольно часто, Пепито или Мария вынуждены были оставаться рядом с ней. Ведь никакая сиделка никогда не запомнит какие лекарства и в какой последовательности нужно принимать, что приготовить и как помочь при болях в суставах. Никакой врач не сможет помочь одними только медикаментами и докторской заботой. Все чаще Асунсьон нуждалась просто в компании и сыновней улыбке, которая с каждым днем ей казалась все более тусклой…
Она взглянула в зеркало, в глаза сына, и улыбнулась. На ее добром лице, по-настоящему украшенным мелкими морщинками, что-то просияло. Но какая-то мысль, какое-то чувство, которое невозможно объяснить словами, наполнило ее сжавшееся вдруг сердце. Оно будто почувствовало фальшь во всем этом: в том, как он себя ведет; в том, как ведет себя Мария… Отчего такая напряженность? Отчего? «Оставь все, как есть, - думала она, отводя глаза. – Сейчас мы приедем на пляж, отдохнем, проведем две замечательные недели и вернемся домой, полные сил…» Она вздохнула. Вдруг машина наехала на небольшую колдобину на дороге, подскочила. Остановившись, оба, Пепито и Мария, одновременно обернулись назад.
- Все в порядке?
- Не беспокойтесь, я просто немного испугалась, - держась за сердце, отозвался тихий голос. – Все в полном порядке.
Она снова улыбнулась, поправляя короткие, седые и уже редкие волосы. И невольно ей подумалось: «Как же они заботятся обо мне. Спасибо тебе, господи, за этих чад, коими ты меня окружил. Спасибо»


Наконец-то этот долгожданный пейзаж. Возможно, кому-то он покажется немного избитым – пляж, море и солнце, – но именно здесь десятки и тысячи городских жителей, усердных и не очень работников проводят свой «отпускной срок». Только въехав в этот город, можно почувствовать всю его атмосферу. Нет, здесь не проводят экскурсий, не предлагают разнообразные виды спорта для отвлечения от повседневного сидячего образа жизни, нет. Это место многим, в том числе и мне, напоминает лежбище морских котиков, только в место этих милых животных, которых ни в коем разе не хотелось обижать, лежат на полотенцах, под пестрыми разноцветными зонтиками, люди. Целыми семьями, почти кланами, приходят они сюда, стараясь занять самые лучшие места, поближе к морю и подальше от так называемого paseo martimo, где независимо от времени суток слышится дискотечная музыка, которая как магнитом притягивает и молодежь, и старшее поколение. Но, так или иначе, многие предпочитают две недели своего заслуженного отпуска провести именно здесь, наслаждаясь – романтики! – шумом и ароматом моря, криками обезумевших чаек, белоснежным песком и порой раздражающей, постоянно звучащей смеси всех языков мира вокруг…
- Вот мы и приехали. Уже вон там виднеется пляж, - улыбнувшись, произнес Пепито. Но машина, несмотря на его слова, продолжала двигаться: припарковаться было невозможно. Мария начала судорожно что-то искать в своей сумочке и вдруг спросила:
- А отель? Разве нам сначала не нужно заехать…
Он посмотрел на жену с каким-то упреком, но все же ответил, хоть и немного сухо:
- Да, конечно. Я об этом как-то забыл.
В последней фразе Мария явно услышала нотку иронии, но, дабы не устраивать скандала на пустом месте, замолчала, однако вздохнув про себя.
- Мне здесь очень нравится! – неожиданно произнесла Асунсьон. Она как будто не хотела замечать всего этого и… не замечала её. Она приехала сюда впервые и чувствовала себя по-настоящему счастливой за долгие десять лет. Проезжая мимо многочисленных кафе, ресторанов и китайских лавочек с купальными аксессуарами, она думала лишь о рае, который ее ждет. И не важно, что этот рай продлится всего две недели – ведь она не одна, а с семьей, из которой у нее остался только Пепито да Мария, ставшая для нее родной дочерью. Голубое небо, сияющее солнце – казалось, здесь никогда не бывает плохой погоды. То ли потому, что люди приезжают сюда, отодвинув заботы и проблемы на второй план, то ли потому, что этот город – искусственно выведенный парк развлечений и не имеет своих постоянных жителей… Нет, жить здесь постоянно не согласился бы никто, но две замечательные недели провести захочет каждый.


- Проходи, это твоя комната, - вежливо пропуская маму, сказал Пепито. – Как видишь, здесь у тебя стоит кровать, слева шкаф, окно…
- Спасибо, сынок, но я думаю, что сама смогу разобраться, - с улыбкой останавливает его Асунсьон. – Возможно, вам лучше распаковать ваши чемоданы и отдохнуть немного. Я, пожалуй, именно это и сделаю. А потом посмотрю, что можно быстренько приготовить.
Хосе смутился немного. Добрая и искренняя улыбка матери его сбила с толку. Он помялся, как пятилетний мальчик, когда его представляют незнакомым взрослым, и молча удалился в комнату к жене, запер дверь, и из комнаты послышалось, как кто-то расстегивает чемодан.
Асунсьон ещё постояла немного на пороге своей комнаты. У нее немного болела голова. Возможно, от вдруг нахлынувшей влажности и высокой температуры поднялось давление. Рука машинально опустилась в правый карман за таблетками, но не нащупала их. «Точно, наверняка я их положила в чемодан к Пепито», - подумала женщина и не спеша прошла по небольшому коридорчику шагов в пять, ведущему прямо в комнату к молодым. Это расстояние показалось Асунсьон почему-то очень долгим, но наконец ее рука сжала ручку двери и нажала на нее. Дверь легко поддалась.
- Пепито, кажется, я забыла таблетки в тво… - она не договорила так бодро начавшуюся фразу. Ее Пепито, крепко обняв Марию за талию, целовал ее, и даже казалось, что им обоим это нравится. Но при появлении мамы, вся сказка кончилась. Хосе снова нахмурил брови, а Мария недовольно шепнула:
- Сколько раз я должна повторять: закрывай дверь на замок… - и фыркнув, продолжила распаковывать чемодан и вдруг наткнулась на упаковку тех самых таблеток.
- Вот, - протянула она их.
- Спасибо, - немного растерянно ответила Асунсьон, забирая таблетки и продолжая смотреть на сына, который холодно наблюдал за каждым ее движением. Молча.
- Спасибо, - уже более уверенно повторила Асунсьон и, медленно развернувшись, направилась к двери. В спину ей теперь впивалось два леденящих взгляда – Хосе и Мария упрекали друг друга во всей этой глупой, но неудобной ситуации, которая складывалась уже далеко не в первый раз.

Начались отпускные будни. Они вставали в 10 часов утра, чтобы без спешки позавтракать в местной столовой и вернуться в апартаменты, чтобы собрать вещи и отправиться к морю. Около часа или двух проводили они на пляже. Хосе и Мария пару раз пытались уединиться, но всегда чувствовали себя некомфортно: мама оставалась на пляже, но подолгу не могла находиться на солнце. А чтобы войти в море, ей требовалась помощь. Честно говоря, поначалу, когда Хосе и Мария, даже предупредив, что они собираются отойти минут на 30, Асунсьон волновалась, но знала и понимала: Хосе уже не мальчик, волноваться не за что; она – хоть и не в очень хорошей форме, - но может побыть одна полчаса. «Ничего страшного, идите, - улыбаясь, повторяла она, - я побуду здесь». Однако перед тем, как уйти, Хосе всегда осведомлялся, при себе ли мама держит свою сумочку с таблетками и водой. Асунсьон это казалось таким милым, Мария же терпеливо ждала, молча осматривая маму на пляжном стульчике под небольшим солнечным зонтиком.
Однажды вместо получаса Асунсьон пробыла на пляже почти час, изрядно поволновавшись и не сколько за себя, сколько за сына и его жену. Когда они наконец появились, она поднялась со стула и, прослезившись, бросилась к сыну.
- Почему так долго? Где вы пропадали?
- Не могли припарковаться, - замявшись, ничего лучше не мог придумать Хосе. Когда он коснулся материнской спины, то не мог не воскликнуть: - Боже мой! У тебя вся спина сожжена! Ты не намазалась кремом? Не заходила в море?
- Я вас ждала, - только и было ему ответом.
Даже хладнокровная Мария, которая работала медсестрой, с ужасом залечивала спину Асунсьон, когда они приехали в апартаменты…

Пролетела неделя. Все плохое, что таковым было для Асунсьон, прошло и почти стерлось из памяти временем, проведенным вместе с молодыми. Они вместе ходили по магазинам, вместе обедали и ужинали. Все чаще Хосе улыбался своей матери искренне и с удовольствием, но вот Мария, казалось, притянула на себя все тучи мира и была очень молчалива. Однако Асунсьон все меньше старалась замечать тусклых и неприятных деталей, она была счастлива, и никто не мог помешать ее счастью.
Но все же в конце второй недели, как раз в последний день, случилось то, что все-таки можно посчитать жестоким, слишком жестоким и несправедливым концом сказки. С утра, часов в 12, сдав ключи апартаментов и упаковав все вещи в машину, все втроем отправились к морю на прощанье. Расстелив полотенце на песке и обустроив свое небольшое, зарезервированное солнечным зонтиком место, Хосе и Мария помогли маме окунуться в море и посадили ее на стульчик. Асунсьон казалась расцветшей и очень довольной. «Это идиллия», - мог подумать толстокожий американец рядом и подумал. Но это не было идиллией. Мария потащила Хосе в море. Казалось, на Хосе с просьбой жены вылили ведро ледяной воды – его лицо вмиг переменилось и напомнило о первом дне в апартаментах…
- Идите, я буду тут, - улыбнулась Асунсьон, взглядом провожая сына, обернувшегося пару раз, и его жену.
В море они купались, прыгали, как дети, через волны, несколько раз Мария обхватывала шею мужа и что-то шептала ему. Тот нехотя кивал, иногда возражая. Сердце Асунсьон нервно дернулось в груди.
- Что это со мной? – сама себя шепотом спросила женщина. – Сегодня такой же день как и всегда. Вероятно, мне уже попросту не хочется уезжать. Обленилась! – пошутила она. Но все равно какое-то неприятное чувство не покидало ее.
Минут через 10 вернулись Пепито и Мария. После купания девушка выглядела довольной, улыбалась и заговорила она первой.
- Мы решили съездить тут в кое-какой магазинчик, купить продуктов в дорогу. Тем более, у вас, кажется, лекарства кончились? - с большим интересом спросила Мария. И с ещё большим нетерпением ожидала ответа.
- Да, ты права. У меня осталась одна таблетка. Да и воды бы неплохо в дорогу взять, да-да. Но вот зачем ехать, если здесь поблизости есть киоск?
Этого вопроса Мария не ожидала, он ее явно расстроил. Хосе приподнял глаза, вопросительно смотря на жену. Та вместо ответа локтем подтолкнула его. Хоть жест был не очень заметным, но Асунсьон, даже с ее плохим зрением, увидела его.
- Эээ… - начал Хосе. – В общем… Мы хотели купить все именно в том магазине. Это универмаг, по крайней мере, не придется ходить по разным лавочкам, все сможем купить в одном месте. И по качеству лучше будет…
- Да, - кивнула Мария.
- Хорошо-хорошо, - отозвалась Асунсьон. – Сказали бы просто «надо». Я же все понимаю. – И она улыбнулась. В ответ ей улыбнулась Мария. Как нашкодивший щенок, отвернулся Хосе. Его лицо исказила гримаса, казалось, ему хотелось что-то сказать, но он молчал.
- У тебя телефон есть, если что – звони. На солнце долго не сиди, - с каким-то намеком шепнул он, когда Мария двинулась в сторону машины.
- Да на что мне телефон! – усмехнулась мама. – Он у меня батарейка села, да и потом – я же даже не знаю, как он включается… Не волнуйся, я уже не в первый раз так вот… Иди, вон тебя Мария уже заждалась. Не расстраивай её.
Хосе вздохнул и, развернувшись, пошел к машине, припаркованной у кафе «Надежда» Сел. Завел мотор и посмотрел в сторону пестренького зонтика и маленькой суховатой фигурки с короткими седыми волосами. Она была далеко, лица не было видно, но он знал, что она смотрит на него и улыбается так, как никто не умеет – ласково, нежно и всегда с добротой. Мария сурово посмотрела на мужа:
- Давай, все уже.
- Да, все. Поехали, - он холодно повернул ключ и машина зарычала. Через несколько мгновений она влилась в поток десятков, потом сотен и тысяч таких же. Нет, это уже были не переулки города, не кафе и не универмаги, это уже было шоссе и снова этот асфальтовый ковер, на горизонте сливающийся с раскаленным добела небом…
Улыбка с лица Асунсьон не сходила. Она думала о счастье, которое было в ее жизни. Она гордилась сыном, гордилась тем, что родилась на свет и именно в это время. Она пережила почти все и знала, что переживет ещё многое, по крайней мере, она надеялась на это. Несмотря на тело, которое уже пронизывали разного рода болезни, ее сердце и душа кипели жизнью. И надеждой. Она ждала. Проходили часы, вокруг шел поток туристов: одни сменяли других. Солнце уже не грело, оно палило и сжигало. Ветра не было… Вдруг одна очень милая женщина среднего возраста, которая пришла сюда со своими подругами, подошла к Асунсьон и спросила:
- Извините, мы здесь уже почти два часа… - Асунсьон повернулась к ней и приготовилась слушать очень внимательно. Женщина неуверенно продолжила: - Так вот… Когда мы пришли, вы здесь уже были… Мы подумали, что, возможно, вам стоит искупаться? Ведь вы не одна, так?
Асунсьон почему-то помедлила с ответом.
- Нет, я жду сына, - и она испугалась собственной фразы.
- Сына? – женщина обернулась к своим подругам, которые уже подходили и начали окружать Асунсьон со всех сторон.
- Не волнуйтесь, это уже не в первый раз. Он с женой поехал в магазин, за продуктами. Скоро вернется, - она будто успокаивала своих собеседниц.
- А у вас телефон, чтобы позвонить ему, есть? – настойчиво продолжали спрашивать со всех сторон.
- Есть, но у меня батарейки кончились, - покорно ответила Асунсьон, но вдруг забеспокоилась. – А почему вы меня спрашиваете?
- Да нет, все в порядке, - и они все отошли, продолжая изредка поглядывать на женщину.
К четырем часам Асунсьон начала дремать с открытыми глазами, улыбка с ее лица уже спла, а зонтик покосился. А к пяти часам, когда на пляже оставалось уже совсем мало народу, к Асунсьон подошел мужчина и аккуратно потряс ее за плечо.
- Да, кто вы? – спросонья спросила Асунсьон. Но когда она увидела, что мужчина был одет в форму полицейского, у женщины екнуло сердце:
- Что-то случилось?
- Понимаете ли, мне сказали о том, что вы находитесь здесь большой промежуток времени, проще говоря, целый день. Ко мне подошла одна женщина, очень обеспокоенная разговором с вами. Скажите, ваш сын уехал за продуктами? – молодой человек присел на корточки. Асунсьон могла видеть его карие, добрые глаза под густыми черными бровями на смуглом лице. «Он, пожалуй, чуть-чуть моложе моего Пепито», - подумала она.
- Ваш сын уехал и обещал вернуться? Вы уверены, что он вернется? У вас есть документы? – более открыто и настойчиво спросил молодой человек. Асунсьон молчала, потупив глаза. На них уже начали обращать внимание отдыхающие, молодому полицейскому уже было жарковато, и он смахнул со лба капельки пота. Возможно, этот пот был и не от жары, а от того, что он сейчас видел. В его практике подобное встречалось впервые. Вдруг старушка подняла на него глаза и сказала сквозь слезы:
- Я не уверена… Но я не могу поверить… Возможно, надо подождать ещё? – этот вопрос, однако, прозвучал без всякой надежды.
Трепетно поддерживая женщину под руки, молодой человек помог ей подняться и посадил в полицейскую машину…

Телефон молчит – отрезан кабель. Хосе нервно курит на кухне, пристально вглядываясь в людей на улице. Мария на дежурстве – хоть что-то радует, не будет маячить перед глазами, нахально улыбаясь. Как он мог так поступить? Как у него хватило смелости и наглости? Как?.. Он курит сигарету за сигаретой, ввинчивая бычки в уже полную пепельницу. Но почему она не позвонила? Ведь у нее есть его телефон? Ах, да… Мария лишила его телефона… Как она может быть такой? Как ему позволяет совесть просто находиться с ней рядом? Она хотела этого, он любил ее и пошел на этот шаг, но это – хуже убийства… Как же так… Как же… Звонок в дверь!
- Это Мария, - сам себе отвечает Хосе. – Точно, забыла какие-нибудь документы и вернулась. – Он открывает дверь.
- Пепе!.. – восклицает Асунсьон, но не приближается к сыну. Ее глаза полны слез, руки трясутся. Рядом с ней стоит полицейский, который и перехватывает диалог.
- Это вы Хосе Мария Хименес? – жестко осведомляется полицейский.
- Пепе! – повторяет женщина. У нее перехватывает дыхание, она рвется к сыну. Тот даже не может пошевелиться. Нет, он не удивлен. Он спокоен. Пожалуй, так себя чувствуют только наркоманы после слабой дозы.
- Да, это я.
Полицейский – тот самый молодой человек – не может скрыть своего потрясения. Голос его немного дрожит.
- Позвольте сеньоре присесть дома. Она много пережила.
Хосе помогает маме сесть в ее комнате на диване, где она продолжает плакать, но уже более спокойно. Полицейский молчит, но все-таки со скрипом в сердце разрывает эту тишину:
- Сеньор Хименес, нам стоит поговорить. Но не здесь…