Без души

 Меня начали оставлять дома как надоевшую младшую сестру. А ведь мы были неразлучны 19 лет. Первый десяток был самым беззаботным. Девочка тогда еще плохо понимала, что такое душа. Этому маленькому человечку и в голову не приходило делить себя на составные части: душу и тело. До 16 лет я у нее почти не болела. Для меня это не составляло никакого труда. Признаюсь, мне попался чудесный дом. Малышка могла забыть поесть, но я у нее никогда не была голодной. Ее мог осчастливить голубь, севший на подоконник. Осенний дождь всегда навевал на нее нежную, горько-сладкую тоску. Она прожила десятки жизней, читая книги. Любила смотреть в окно и мечтать обо всем на свете. О том, как было бы здорово, если бы летом пошел снег, или если бы цвета поменялись местами и листья были бы розовыми, небо белым, а облака голубыми…. Она все брала близко к сердцу, и именно это так привязало меня к ней.
 Но мы выросли и многому научились. Научились выбрасывать старые фотографии, плотно задергивать шторы, повышать голос и смотреть под ноги. Я верила, что все пройдет, и моя девочка будет такой, как прежде. Я успокаивала ее вечером и подбадривала утром, я держалась за нее как могла. Неужели я настолько ей мешала? Она зажимала меня в кулаке и прятала от людей. Потом ей стало вовсе неудобно со мной. Никогда не забуду, как она пришла домой, села за стол и заплакала. Тихо-тихо, чтоб никто не услышал, но содрогаясь всем телом. И слеза за слезой меня становилось в этом теле все меньше и меньше. Девчонка прогнала меня как предательницу, которая позволила ей страдать. Я обжигала ей щеки и губы, я цеплялась за каждый вздох, но было поздно. Ей очень хотелось стать легче. Зеркало сразу притянуло меня, и я осталась в нем.
 Все, что у меня тогда было – ее обманчивое отражение. Девочка очень старалась, и у нее получалось жить без меня. Ее глаза теперь всегда были сухими, смех перестал быть звонким, взгляд стал тверже. Потеря меня сделала ее сильнее. Я вскоре бросила попытки вернуться, девочка не пускала меня. Лишь однажды я смогла достучаться к ней во сне. В тот вечер почему-то было очень тихо, и тишина не давала ей уснуть. Я ласково убаюкала ее, осторожно соскользнула со стены на подушку и подарила ей в ту ночь горсть ярких детских снов. Ее благодарность была недолгой. Мы были вместе до следующего вечера, а потом она снова смахнула меня, как пыль с одежды. Не представляю, что должно произойти, чтоб она вновь позволила себе быть слабой.
 С каждым днем мне было все тяжелее смотреть на нее. Моя девочка становилась другой. Я редко ей в чем-то отказывала, но сейчас она наслаждалась тем, что все можно делать без моего разрешения. Мне часто хотелось остановить ее, встряхнуть, дать пару пощечин, и я удивляюсь, что никто из ее близких не сделал этого. Прошло немало времени, прежде чем она снова дала мне передышку. Когда я увидела в ее руках томик стихов, я бросилась к ней, забыв про всю осторожность. Она читала взахлеб, страницу за страницей. Я впитывала каждое движение ее глаз и каждый удар пульса. Я так боялась упустить то, за что можно крепко зацепиться и остаться с ней. Господи, откуда у нее взялось столько равнодушия? Я продержалась всего полчаса после последней строки.
 Потом она пропала, и, не видя ее, я почти высохла. Я собрала последние силы в надежде почувствовать девочку. У меня получилось на удивление легко. Казалось, я смогу до нее дотянуться. И, скорее всего, смогла, если бы не была по ее вине такой слабой. Она вернулась поздней ночью. До утра оставалось совсем немного, и я решила подождать. Девочка проснулась с улыбкой на губах и сразу вскочила с постели. Открыла настежь окно, обрадовалась солнцу и повернулась к зеркалу. Она взъерошила волосы, засмеялась, сладко потянулась и зевнула, не прикрыв рот ладошкой. Это был мой шанс. Через какой-то миг я уже была дома. Как будто и не расставались. Я могу только догадываться, что же с ней вчера случилось. Наверное, кто-то согрел, и она не удержалась, чтоб не поделиться со мной.