Чертовщина

       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

— І чого це вам, кумэ, взбрело в голову тут розташуватися? — недовольно бурчал старый Степан, сидя со своим кумом Григорием на берегу реки, в тени плакучей ивы.
— Сидели бы у меня в хате или во дворе, в беседке. Невже там было б хуже? А здесь — продует меня к чёртовой матери, комаров полно, да ещё и приёма совсем нет! — с этими словами он полез в карман широких шаровар и вытащил сотовый телефон.
— Вот, смотрите, — Степан сунул под нос Григорию тёмную трубку «Meizu», на дисплее которой не было ни одной антенны.
— Да сколько ж вам говорить, кумэ, шо у меня дальнозоркость? — недовольно отозвался Григорий, прищурился и отодвинулся от руки Степана. — Тычете прямо под нос ваш телефон — шо я там увижу?!
— И вообще, — буркнул он, — я ж вам сто раз говорил: телефон должен быть «Samsung». Всё остальное — забудьте.
— Е, не скажи, брат. Я со своим аж в Миргород ездил! — Степан сжал трубку в кулаке и поднял над головой.
— Миргород… подумаешь! А я, между прочим, в Киев раз ездил — и всё было в порядке, — гордо ответил Григорий и поправил усы.
— Ой, шо вы говорите, в Киев… Не припомню, когда ж это было? — Степан прищурился и глянул на товарища.
— А вот было! — отрезал Григорий, но добавлять ничего не стал.
— Хм, — сдвинул брови Степан, — а говорят, в Киеве нынче неспокойно. Так ли оно?
— Та шо вам сказать… может, и так, а может, й ні. Оно ж сейчас везде неспокойно, — неуверенно ответил Григорий.

Степан сокрушённо покачал головой.
— А у вас, кумэ, «UMC»? — спросил Григорий, поглаживая усы.
— А як жэ, — гордо ответил Степан, — первое сотовое в Украине.
— А вы знаете, шо «UMC» уже не наша? — вдруг сказал Григорий.
— Як это не наша?! — удивился Степан.
— Вы, кумэ, интернет не читаете.
— Не читаю, ваша правда. Всё потому, шо плохо вижу. Монитор, знаете, по очам лупит, проклятый. Всё хотел «жидкий» купить, та з грошима проблема, — Степан вздохнул и потянулся к штофу с остатками горилки.

Кумовья, надо сказать, серьёзно подготовились. На белом платке — молодая картошка с укропом, зелёный лук, приличный шмат сала с прорезью и круглая буханка чёрного хлеба. Выпито было немало, и даже солнце, устав слушать их разговоры, сползло к горизонту, решив поинтересоваться, на каком облаке сегодня ночевать.

Тем временем Григорий, не дожидаясь, пока Степан разольёт горилку по стопкам, сказал:
— Так вот знайте, «UMC» давно москали купили.
— Та ви шо?! — изумился Степан и едва не пролил горилку.
— А як же ж так сталося? — на лице его застыло искреннее удивление, какое бывает у детей или у незамужних женщин в роддоме, когда им сообщают, кто у них будет — мальчик или девочка.
— Та не знаю, кумэ. Да и шо вам до того? — отмахнулся Григорий и потянулся за стопкой.
— Як это — шо мне?! — всполошился Степан. — Так они скоро всё купят — и вас, и меня, а там, глядишь, и до души доберутся.
— Та ну вас, кумэ, кому она, ваша душа, сдалась? — засмеялся Григорий, но, увидев, как Степан нахмурился, сразу осёкся и перекрестился.
— Ну пошутил я, кумэ, пошутил… шо вы сразу так, шуток не понимаете?
— А идите вы со своими шутками… — буркнул Степан, но махнул рукой и поставил стопку обратно.

Через минуту хмурость прошла.
— И всё-таки мне тут не нравится. Сидели бы у меня дома — хуже б не было, — снова заговорил он.
— Не знаю, кумэ… может, и не хуже, — вздохнул Григорий, — да тільки жена ваша, Галя, уж больно любопытная до наших разговоров. Вот, например, в прошлый раз, когда мы у вас были, я рассказывал, как на Святвечер шёл домой, а мне всё время подмигивала Верка, жинка старого Петра.
Степан вопросительно поднял брови.
— Отож… — продолжил Григорий. — Не успел я в хату войти, як моя бестия устроила допрос: с кем, мол, ты шатался по всему селу на Рождество?
— С кем? — тупо переспросил Степан.
— Кумэ, шо вы сегодня никак не понимаете? — вздохнул Григорий, но, вспомнив неудачную шутку, промолчал.
— Понять-то я понимаю, — сказал Степан, — только не помню, шоб мы об этом говорили…
Григорий лишь сокрушённо покачал головой, мол, бабы — что с них взять, никакой жизни.
— Ладно, — произнёс Степан, — думаю, шо в семье у вас этот вопрос уже исчерпан?
— Исчерпан, кумэ. Именно исчерпан, — ответил Григорий и потёр лоб.

Тихий ветер перебирал косы плакучей ивы, норовя потревожить радикулит Степана. Тот ерзал, словно на муравейнике, и наконец заключил:
— Ну, услышала моя Галя шо-то, але ж вы сами виноваты! — он положил шмат сала на кусок хлеба и потянулся за луком.
— Я?! — удивился Григорий. — Это в каком же смысле я виноват?!
Степан перестал жевать, положил хлеб обратно и строго посмотрел на кума:
— Ну, вы поймите, женщина — существо неразумное. Даже моя Галя. Ходит где хочет, болтает шо попало. Зачем вы её к себе в дом допускаете?
— Помилуйте, кумэ, та хто ж её, бисову душу, пускал?! Влетела, як блискавка, к моей Фроське, стоит только услышать, шо я вам по секрету ляпнул! — Григорий замолчал и стал глядеть на позолоченные солнцем тополя на другом берегу. Где-то рядом куковала кукушка, а июньский вечер мягко опускался на реку.
— Та хай им чёрт, кумэ, — примирительно сказал Степан. — Женщины есть женщины. Не стоит нам из-за них ссориться. Давайте уже допьём горилку и пойдём восвояси. Мне завтра с утра к Дмитру-кузнецу — уже третью неделю прошу подковать гнедую кобылу, а он всё никак не соберётся. Не хотелось бы проспать.

Друзья выдохнули летний вечер и дружно опрокинули в себя горькое.
Белое облако вышло из-за тополей, взглянуло на своё отражение в воде. На другом берегу защебетал соловей — песня его выплыла из густых ветвей и поплыла вниз по течению.

Посидев ещё немного, друзья стали собираться. Степан по-хозяйски убирал остатки еды в торбу, а Григорий всё искал свой синий пояс, который, как оказалось, был на нём ещё с самого начала.
Вдруг снизу, от реки, донеслись странные звуки. Кумовья замерли и переглянулись. Берег в том месте был скрыт густыми деревьями и лопухами, распахнувшими свои зелёные зонты.

— Видать, кумэ, короп нынче у самого берега ходит. А шо, если поймаем одного, а то и двух? Вот будет подарок жёнам! — сказал Степан.
— Не смешите, кумэ. Чем вы его поймаете — руками, без удочек и сетей? — фыркнул Григорий.
— Та пойдём глянем, шо там шумит, — предложил Степан, затянув потуже верёвку на торбе.

Песчаный берег был пологим, иногда туда и вправду подплывала большая рыба. Но густые заросли камыша делали это место непригодным для ловли.
Через несколько минут друзья спустились к воде. Степан нахмурился, прислушиваясь к каждому шороху, а Григорий всё оглядывался, придерживая шаровары.
Кругом стояла тишина. Сумерки шелестели листьями камыша, и Григорий уже собрался сказать, шо всё им почудилось, как вдруг Степан предложил:
— А шо, кумэ, не искупаться ли нам? Глянь — дорожка меж камышей, дно песчаное. Окунемся разок — и по домам.

Григорий купаться любил, но был не готов. В чём? В подштанниках? Так домой в мокром? А если голяка?..
Место, впрочем, было безлюдным, и, пробурчав что-то себе под нос, он стал раздеваться.

Войдя в воду, кумовья поняли, шо не зря решились: прохладная река обняла их, и они, фыркая, начали нырять, словно два белых медведя.
— А знаете, кумэ, — вдруг сказал Григорий, вынырнув, — я слышал, шо сюда раньше наш председатель Фёдор Петрович приезжал. Тут у него дача была.
— Быть того не может! — удивился Степан. — Его дача ж у мельницы, за три версты отсюда.
— Не всё вы знаете, кумэ, — хитро ответил Григорий и нырнул.

Вынырнув, продолжил:
— К мельнице он ездил с семьёй, а сюда — с друзьями, для приятного отдыха, ну вы понимаете. И вот, однажды, случилось тут… неприятное происшествие…

Сторона камышей снова зашуршала, но друзья не обратили внимания. Григорий стоял по пояс в воде и хитро поглядывал на Степана, который, открыв рот, ждал продолжения.

Собрал в конце недели наш председатель дружков своих, главного агронома, кого-то из района пригласил, и приехали они сюда весёлой компанией в обществе нескольких девиц. Все были чрезвычайно веселы, пели песни, да пили горькую.
      - Позвольте,  куме, а девицы что... тоже, получается, пили? – недоверчиво спросил Степан и с силой хряснул себя по плечу, отгоняя комаров.
      - Пили, кумэ, сюда председатель «непьющих» не возил, кто там был среди этих девиц и как их звали, я вам, кумэ, не скажу, потому как не знаю. Однако слышал я, что одна из них, Оксана, была уже давно знакома с председателем. Ну, в смысле, была его любовницей. Встречались они не только тут, на даче, а и в других местах, сперва так, от случая к случаю, а потом всё чаще и чаще. И чем дальше тянулась их связь, тем больше людей об этом узнавало. Дошло, понимаете ли, до такого конфуза, что прослышала об этом сама жена Федора Петровича - Ольга Филипповна. Поначалу не верила - нет, думала всё брешут люди, от зависти, а может и по другой какой причине. Но случилось, что накануне, кто–то письмо ей подкинул, дескать, не веришь, старая тыква, пойди и погляди сама. Ну и в письме всё было подробно написано, куда мол идти и к какому времени. Долго думала она, идти или нет, но в конце концов - пошла. Да вы знаете, кумэ, этих баб! Всё сделают, чтобы нас поставить в неловкое положение.
        Степан кивнул головой и снова ударил себя, но теперь по животу.
      - Ну вот..., - продолжал Григорий, - пришла она, значит, к этой даче, а там никого и нет, отлегло маленько у неё от сердца, думает, набрехали всё-таки злые языки, шоб им пусто было. Плюнула на дверь, не то от радости не то от злости и пошла обратно, но уже не по дороге, а вдоль реки. Идёт себе, да все думает, как бы найти эту сволочь, что письмо написала, как вдруг видит прямо у воды какая-то кумпания веселиться. Все пьяные, песни орут, такое впечатление, что ненормальные. Пригляделась повнимательнее - так и есть, муж её,  Фёдор Петрович, собственной персоной, понимаете ли, целуется с какой-то полуголой девкой. Поначалу сжала она кулаки и пошла прямо к ним, однако через несколько шагов остановилась и решила затаиться, понаблюдать дальше. На кой ей ляд это было нужно, до сих пор не пойму, взяла бы сразу устроила конфликт и дело с концом. Но нет…Это всё от зловредности бабской, поверьте мне, тут других причин быть не может. Долго стояла за деревьями, чего только не увидела, однако, кумэ, так и не вышла. От знаете ли дал Бог человеку нервы, прямо стальные канаты. Такими бы нервами трактора из нашей грязюки вытаскивать.
Однако, слушайте дальше, вот уже и солнце село, и шашлыки все съели, да водкой запили. Пошла наша кумпания на ночлег. Кое-как заползли они в дом и кто где упал, там и заснул. Но Ольга Филипповна не спешила. Подождала ещё часок, пока уже точно все заснут. Затем подошла к председательской "Ниве", открыла её, вытащила из багажника канистру бензина и стала поливать дом! А потом и машину!
      - Та вы шо! Это ж подсудное дело! - брови Степана поползли вверх.
      - Не то шо подсудное, кумэ, я бы сказал страшнее: сам чёрт вселился в то мгновение в душу Ольги Филипповны. Забыла она обо всём: о детях, о том  как любов была у них с Фёдором Петровичем. Подпёрла дверь, шоб никто не выскочил и подожгла хату.
       Сказав это Григорий ещё раз нырнул, ударив левой рукой прямо по месяцу, а Степан трижды перекрестился со следами крайнего изумления на лице.

      

       ЧАСТЬ ВТОРАЯ

      - И шо, кумэ, неуж-то все сгорели? Председатель-то выбрался? - спросил Степан, не в силах побороть волнение, возникшее в нём от рассказа.
      - Странное дело, - отвечал Григорий, убирая с лица остатки воды, - но выбрались все или, как бы вам сказать, почти все. Вероятно,  кто-то один проснулся и стал всех будить. Выскакивали, сами понимаете, через окна, потому как дверь открыть было нельзя. На некоторых уже горела и одежда, поэтому все бежали к реке и бросались прямо в воду, чтобы сбить огонь. Однако,  потом, когда испуг прошёл, а дом почти сгорел, обнаружилось, что все живы и здоровы, за исключением одной Оксаны, которой не было нигде: ни среди догорающего дома, ни возле реки. Стали искать, но всё бесполезно, как корова языком слизала. Кто-то сказал, что может ушла домой, однако, с чего бы это, взять да ночью пойти в самый райцентр. Тем более, после такого приключения
      - И что же дальше? - Степан вытер ладонью мокрый лоб.
      - Да ничего... приезжала милиция, интересовались, смотрели, завели два дела: одно по поводу поджога, другое по поводу исчезновения этой самой Оксаны. Но вскоре закрыли и одно и другое. Видать без вмешательства Петра Фёдоровича никак не обошлось. Только куда делась той ночью Оксана, так никто и не узнал....- Григорий замолчал и повернулся к берегу:
       - Ну что, пойдёмте наверное, а то нас точно уже обыскались,- сказал он после небольшой паузы и попытался убрать рукой звёзды с поверхности реки
       - Пойдёмте-пойдёмте, - пробурчал Степан и спросил, - ну, а вы что думаете, куда она делась?
      - А кто его знает, кумэ, скорее всего утопла, пьяные все были. Побежала в реку... вобщем,  я так думаю, что упала в воду и всё...
      - А тело? Вы же сказали, что не нашли...? - недоверчиво спросил Степан.
      - Это да, тела не нашли, но тут, знаете, такое течение, может унесло куда подальше... до Днепра...а там уже искать бесполезно.
       Лёгкий ветерок, слетевший с тополиных веток, пробежал по поверхности реки, юркнул в камыши и через мгновение поднялся в звёздное небо.
       Кумовья стали выходить из реки и когда до камышей уже было, что называется, рукой подать, Григорий вдруг схватил Степана за руку и шёпотом произнёс:
       - Смотрите, кумэ, что это там, или почудилось мне?
Степан остановился и стал пристально вглядываться в тёмные заросли. Ещё ничего не увидев, он уже почувствовал странную дрожь в коленях и какой-то скверный холодок в душе. Непонятно откуда взявшаяся серая туча, закрыла собой месяц  -стало темно.
       - Что вы там увидели? - еле слышно произнёс Степан, продолжая всматриваться в тёмные камыши.
       - Да бес его знает, вроде стоял кто..., - Григорий повернулся к приятелю, продолжая сжимать его руку, от чего Степану стало ещё страшнее.
       - Может поплывём на другой берег? - прошептал он.
       - Поплыть-то мы поплывём, однако вся одежда наша на этом берегу. И надо же мне было вас послушаться, с вашим купанием. Уже давно был бы дома, поругался  с женой и лёг спать.- Григорий посмотрел на кума и вздохнул.
       Степан ничего на это не ответил, а только все продолжал всматриваться в темноту. Вначале она казалась сплошной, однако по мере того как он смотрел, стали видны камыши, деревья и какая-то непонятная тень, что медленно двигалась на фоне зарослей. Тень была похожа на человеческую, однако передвигалась как-то странно.
       - А и чёрт с ним, кто бы это ни был! Идёмте куме! - вдруг выпалил Григорий, - в конце концов нас двое, чего нам тут бояться?! - громко произнёс он, скорее для тени в камышах, чем для кума Степана.
       Приятели сделали пару шагов, нарочно шумно ступая по воде, и в это же время месяц, выбравшись из-под плотного небесного одеяла, осветил ночь. Голубой свет вмиг разлился по тёмной поверхности реки и приятели увидели, как прямо перед ними появился сам чёрт.
       Несмотря на весь сюрреализм происходящего, чёрт был самый обыкновенный, заросший серой шерстью, со свиным пятаком вместо носа, маленькими бегающими глазками и средней величины рогами. Он смотрел на кумовьёв, сильно скривившись, поворачивая голову, словно собака, то в одну сторону то в другую. Казалось, он соображал, что же ему теперь делать с двумя голыми мужиками посреди реки.
      - Вот и покупались, - только и смог выдавить из себя Григорий не отпуская руку Степана.
        Непонятно сколько длилась эта немая сцена, в завершении которой чёрт снова покрутил головой, сделал шаг на встречу и произнёс:
       - И как водичка, панове? - при этом он странно облокотился рукой о воздух и весь затрясся от противного смеха.
       - И чего это вас сюда принесло на ночь глядя? У меня тут важная встреча, вас только не хватало, - продолжил он и посмотрел на месяц.
       Кумовья не знали что говорить, а если бы знали вряд ли бы смогли вести обстоятельную беседу, поскольку никогда в жизни не общались с нечистой силой.
Видя замешательство гостей, чёрт почесал свою козлиную бороду и произнёс:
       - Однако не стойте тут как пни, мне до вас особого дела нет! Хотя...- его глаза забегали из стороны в сторону, - один момент, панове, да-да...раз уж пришли, выясним маленькую формальность, - в глазах нечистого блеснул месяц и он противно улыбнулся.
       Кумовья переглянулись и пожали плечами, видно было, что испуг стал понемногу их отпускать. В конце концов,  Григорий даже наклонился к Степану и еле слышно прошептал:
       - И чего этой сволочи от нас надо? Давайте-ка, кумэ, перекрестимся, а заодно и его, гада, осеним крестом божьим.
       Степан еле заметно кивнул и уже соединил пальцы правой руки для знамения,  как вдруг, с противоположного берега, раздался глухой стон. Приятели вздрогнули и машинально повернули головы, пытаясь разглядеть откуда он происходит. Однако, долго вглядываться в сумрак ночи им не пришлось, потому как они сразу заметили белую фигуру, появившуюся у противоположного берега реки. Вначале она только подрагивала в воздухе, едва касаясь воды, но затем,  вдруг повернулась к друзьям и уже в следующую секунду стала быстро приближаться.
        - Вот тебе и раз, куме, неужели чёрт ещё не самое страшное, что мы сегодня увидим, - Григорий посмотрел на Степана и понял, что его приятель думает о том же.
       Вскоре стало ясно, что таинственная фигура принадлежала скорее женщине,  чем мужчине. По этой простой причине приятели дружно закрыли руками одно, всем известное место. Чёрт сразу заметил это и, в который раз, противно засмеялся.
       - Что значит мужики...- произнёс он, - а ведь уже и креститься хотели, а?! - он внезапно перешёл на крик и с силой ударил хвостом по воде.
       - И кто же вас так креститься учил?! Неуж-то сам дьякон Фома?! Он что, тоже кладёт на себя крест, а другой рукой за срам держится?!
       В тополиных ветвях тяжело заухал филин. Кумовья от страха не знали что и говорить, однако продолжали держать "срам" прикрытым, а правую руку наготове, чтобы успеть перекреститься. Между тем,  фигура в белом вплотную приблизилась к приятелям и стала прямо пред ними.
       Это была действительно женская тень, однако описать её было довольно сложно. Полупрозрачная, в длинном белом платье,  с распущенными пепельными волосами. Лицо было видно плохо, поскольку она стояла спиной к месяцу и только в абсолютно чёрных глазах её кумовья отчётливо увидели языки пламени. От фигуры веяло холодом и страхом. Степан попробовал все же поднять руку, чтобы перекреститься, но не смог. Григорий так же стоял, не шевелясь и словно загипнотизированный, глядел на языки пламени.
       Тень повисела ещё немного в воздухе, затем повернулась спиной к кумовьям поплыла прочь. Поравнявшись с чёртом,  она на мгновение остановилась, покачала головой и снова застонала. На это раз стон был гораздо громче, гулкое эхо повисло над тёмною водой, затем стало медленно таять вместе с самой тенью. Чёрт поспешил было подойти к ней, и даже успел ей что-то сказать, но тень продолжала таять и вскоре вовсе растворилась в ночной мгле.

         Между тем, страх окончательно сковал кумовьев, они стояли в черной воде словно потерявшиеся дети и дрожали от холода и ужаса. Ситуация осложнялась ещё и тем, что невозможно было даже убежать. Стоя по колено в воде, это было весьма проблематично, да и куда, вниз по течению в глубину?
         Григорий повернул голову к приятелю и хотел уже было попрощаться, как вдруг, из за высоких тополей, со стороны села, раздался громкий петушиный крик. В тоже мгновенье черт затрясся, глаза его стали вылазить из орбит и тут Григорий  увидел на нём свой пояс. Как он его мог тогда увидеть, Бог его знает. В этом сомневался даже кум Степан считая, что всё это его приятель придумал для пущего эффекту.
         Многие тогда вообще не поверили в эту байку, предполагая, что виною всему был штоф, выпитый вечером на берегу. И, ведь по правде сказать, это казалось действительно правдоподобным объяснением.
        Хотя оставалось одно обстоятельство, которое никак нельзя было объяснить простой пьянкой. Обстоятельством этим была седина, которая окончательно запорошила головы кумовьёв после того случая.

       Говорили, что на следующее утро их нашли жёны. Приятели сидели на берегу реки, абсолютно голые, с ничего не выражающими лицами и пустыми глазами. Вначале, как и полагается, женщины устроили им скандал. Однако,  видя, что мужья совершенно не реагируют на крики и оскорбления, жёны затихли и попытались одеть своих мужей, благо те совсем не сопротивлялись и вели себя тихо.