Про листок

1

Он жил. Он пел... Он только проснулся от своего, фактически-доказанного несуществующего сна. И тихо пожелал всем доброго утра. Ему действительно было на столько хорошо и свежо, от утра и от её холодной, но подбадривающей росы, что он даже на мгновение чуть не забыл, что он - всего лишь листок - маленький, ничем не запиоминающийся листок на веточке, которая оканчивалась шикарным белым бутоном розы.

Это утро увиделось ему таким красочным, что, казалось, будто это единственное утро, которое он запомнит и пронесёт с собой всю свою жизнь. До самой смерти. Листик сделал ещё один свежий утренний вздох, и если бы он был человеком, то он обязательно почувствовал проникновение воздуха по дыхательным путям прямо в лёгкие, где холодный кислород посчекотал его органы приятным, слегка морозным покалыванием.

Затем, маленький зелёный листок оглянулся своим несуществующим взором на стебель розы - и как всегда, его привлекли несколько муравьишек, которые сумотошно, но очень по-деловому, или даже по-военному маршеровали по зелёному полю, приодически отдавая друг-другу честь усиками. Хотя, может это и не честь они вовсе отдавали - листку всегда казалось, что муравьи внезапно начинают общение в те моменты, когда вспоминают какой-то старый анекдот, а после расходятся, что бы насмешить им других. И эта оживлённая муравьиная юморина как всегда не давала листку посмотреть на вещи более логичные, которые не надо было додумывать. К примеру увидеть то, как огромная ручища, протянулась к стебельку розы. Хотя это была не его работа видеть опасность - этим всегда занимались шипы.

Когда-то листку даже казалось, что шипы розы - бездушные и глупые, хотя однаждны именно благодаря нескольким маленьким шипчикам, живших по соседству с ним, листок ушел от верной гибели, когда маленькая ручка потянулась к нему. В тот момент листочек очень перепугался, и был согласен с голосами, исходящими откудо-то сверху, которые явно были обращены к маленькой руке: "Алёнка, нельзя! Нельзя! А ну убери ручки!!!". Однако "ручки" убрались. когда шипы, выругавшись на своём шиповом языке, укололи их кожу. Послышался плачь - пронзительный, визжащий - вобщем детский, а после, успокаивающие, какие-то слегка неестественные голоса: "Не плачь, не надо! Видишь - это тебя шипы укололи, что бы больше листочки не срывала". Эта сцена на всегда запомнилась лепестку, по крайней мере, когда он спал своим абсолютно неестественным сном, она вспоминалась, как какой-то кошмар, и, почему-то как какое-то предсказание - как взгляд в будуйщее...

Но в то утро он ничего не вспомнил, залюбовавшись муравьями. Однако встрепенулся, когда улышал крики шипов, которым явно не удалось сдержать наступление огромной руки. А дальше... А дальше что-то друг оборвалось. Листок даже не понял что. Он только услышал, как что-то ни то свистнуло, ни то сомкнулось, и как взвыл белый бутон. Листку, почему-то не стало плохо, хотя вокруг него чувствовалось что-то страшное и неприятное - однако он всё равно чувствовал то, что должен был чувствовать - он был полон сил и воды! Хотя, как только прошло несколько мгновений (листок не знал счёта времени в минутах, но зато прекрасно измерял всё время мгновениями и днями), он почувствовал, что ему кого-то перестало хватать, а затем и чего-то. И эта нехватка внезапно начала биться птицей в его воображаемых ушах, да так сильно, что он не заметил, как картина, которая могла измениться как минимум за то количество дней, за которое бы листик не жил, пролетела в мгновение, а в его никем невидинное личико подул резкий, неестественный ветерок. Его незрячий взгляд внезапно помутнел, и его всё такие же внереальные глаза неощутимо закрылись. ...

Он открыл их только тогда, когда стало темно. Он чётко осознал, что это не была ночь, ведь ночь, на сколько бы она темна не была, не может быть чёрной, пустой. "Ау!" - будто прошептал лепесток. Никакого ответа. "Ау!" - чуть более настойчиво показалось, что позвал листок. Никого. Да и не могло быть. Листик всегда знал, что каждый листок говорит и мыслит на своём языке и не может понять других - то же касалось шипов, бутона, стебля, и главное...корней. Листок понял, чего ему так не хватало - корней, которых, впрочем, он никогда не мог видеть, но всегда, кажется, чувствовал. Иногда, кстати, ему ставало одиноко, но это чувство оденочества тут же пропадало, когда он начинал чувствовать корни. Но теперь, он ощущал абсолютное одиночество: такое неправильное и неестественное, что ему казалось, что он сейчас заплачет, хотя никогда не умел этого делать. Ему хотелось услышать, или увидеть хоть кого-то, но вместо этого, его окружала чёрная пустота, а единственным звуком, было быстрое жужжание и тарохтение, которое, как на мгновение показалось листку, всё больше и больше отдаляет его от корней. Он ещё долго ждал, однако после, буд-то решил поспать и буд-то заснул. Хотя зделал он это не столько от одиночества, сколько от того, что начал ощущать лёгкую жажду, а во сне, ему всегда легче переносилось желание пить. Он заснул. Однако и сон не приносил ему довольствие: ему вспоминался плачь маленьких ручек, и успокаивающий голос: "Не плачь, не надо!"...


2

Подьём оказался слишком странным и неожиданным - по крайней мере, так странно листок ещё никогда не начинал туро! Ему прямо на тело брызнули холодной воды: это было как опускание росы, но в это раз эта самая роса была слишком неестественной, а осела она в несколько тысяч мгновений быстрее чем раньше. И не один раз! Листок, незримо проглотив воду, и почувствовав, что чувствует он себя хоть немного лучше, решил оглянуться. Обычно он делал это слишком редко (так показалось ему в тот момент), и восновном оставлял свой взгляд на хохмачах-муравьях. Лишь иногда, когда ему стовало совсем скучно, он смотрел на своих сородичей по ростению, а совсем редко разглядывал окружающий его мир и этому было своё логическое обьяснение, с точки зрения теоретического сознания листка - он просто считал, что мир - это он и есть, а всё остальное - другие миры, в которые не стоит всматриваться, так как он - другие. Однако те крупицы того, что он всё таки увидел вокруг себя (а это было небольшое поле роз, рядом с которым ходили достаточно странные существа, которых, на сколько понял листок, все его собратья на разных языках называли одинаково - люди, а также небольшой домик, в котором "люди" прятались от ночи, а иногда и от дня), кординально отличались, от того что он видел сейчас: это были серые стены - много серых стен, а так же много людей, к тому же некоторые участки серых стен были почему-то менее серыми снаружи, но такими же серыми по сути, и в них сидели люди, которые общались и что-то давали другим людям. Периодически люди доставали из себя некие небольшие палочки, и поджигали их - от этого листочку становилось не по себе и он начинал задыхаться. Хотя, впрочем, воздух и без этих палочек был каким-то нечистым, и листочек тут же нашел себе новое занятие - начал учится дышать этим воздухом.

На это у него ушел целый день. Тем более, что более подходящих занятий он себе не нашел. Почему-то люди не вызывали у него особого интереса, и были явно скучнее муравьёв, хотя, судя по выражениям лиц некоторых из людей, они судорожно пытались сделать вид, что интереснее муравьишек, а некоторые с позором признавали, что они действительно не так интересны как муравьи. Попадались правда и интересеные люди - они действительно были как муравьи, а может даже и лучше, возможно, потому что не сравнивали себя мысленно с муравьями. По крайней мере, листочек этого не заметил.

Солнца вообще небыло - вместо него сверху светили некие странные приборы, которые, наверное поставили здесь, что бы съимитировать солнце, однако, по несуществующему мнению листка, они не могли быть как солнце как минимум потому, что когда они горели - небыло ощущение дня...или мгновений. А так же небыло тепла, по которому за тот день листочек очень соскучился.

А самое неприятное, что в который раз заставляло листочек продолжить свои попытки научится дышать, было то, что ветка, на которой он рос... и даже не вся ветка, а лишь её часть, и ещё несколько частей веток стояли в неких вазонах со странной, нехорошей водой. За весть тот день, один человек, который всё время стоял возле веток, умудрился срезать почти все шипы на всех розах. Более того - он даже срезал много листьев, и даже сам листочек чуть не попал под нож этого убийцы! С каждым срезанием, листок чувствовал, как начинал плакать бутон - как буд-то самый чувствительный из всей компании на ветках, как молчаливо, гордо и с доблестью принимали свою гибель отважные шипы, как плавно опадали листья, спрашивая что-то чего листок не мог понять. Ему было действительно страшно, и он дышал изовсех сил, что бы хоть немного успокоится...и, в итоге, к концу дня, там, где погибли многие, листок стал сильнее. Его уже не страшил воздух, он напился воды, и даже умудрился привыкнуть к тому, чему, судя по недовольным крикам не привыкли многие листки - к постоянным водяным душам, которые устраивал человек, стоявший у веток, из странного приспособления, которое вместе с ядовитым пшиканьем выливало холодные, противные капли воды на листья и лепестки бутона.

К концу дня, который чувствовался из-за небольшой усталости, уменьшению количиства людей в "переходе" (так это место называли проходящие люди), а также из-за того, что человек, буд-то недовольный тем, что безцельно простоял этот день возле роз, начал пакавать ветки роз в бумагу. Листок, уже, кажеться, спокойно вдохнув последний на сегодня глоток воздуха, прикрыл свои иллюзорные глаза, и заснул. Завтра его ждал день. И почему-то он чувствовал, что день его ждал! Никогда ещё за всю жизнь лепестка он не чувствовал чужого ожидания, а тем более ожидания, направленого на него. Хотя его это почему-то не сильно волновало, однако не как раньше: раньше его ничего не волновало, потому что он был листком, и его, по его придуманой сути, не должно было ничего волновать, а теперь, ему просто не хотелось волноваться, и ему показалось, что он попал именно в то место, где метса нет волнению. С этой странной для себя мыслью он и заснул...

3

День дождался листка. Он разбудил его до того, как в лицо зелёненькому листочку пролился рой капель противной воды. И листок начал проживать день. А тот был насыщеным!

К примеру, листок заметил, что человек, стоявший у веток, начал периодически их вынимать из вазона, по одной, или по несколько, и отдавать другим людям, за странные клочки бумаги. Люди приходили разные - листочка впервые заинтересовали лица людей: иногда на них читалось волнение, иногда- грусть, а иногда такое чувство, которое листочек просто не знал как назвать, так как никогда ничего подобного не чувствовал! Но это явно было что-то хорошее и интересное - у моровьёв листок такого в жизни не видел! Периодически приходили люди со свёртками бумаги, в которых лежали совсем новенькие и молоденькие стебельки роз, которых ставили, в вазон со сталыми ветками. которых становилось всё меньше и меньше. Листик с большим интересом всмотрелся в этих живых, только оторваных от прошлой жизни ростений, от которых так и веяло тем самым полем, и тем самым домом, и теми самыми людьми. А от части из них пахло...теми же ккорнями! Теми же родными и так любимыми листком корнями!

На какой-то момент, листочек оторвался от новоприбывших и посмотрел на бутон своей ветки. Тот явно подрос, и явно научился почти тому же, что и нучился за вчера листок. Ему так же не хватало корней, но он так же хотел продолжать своё странное существование, не смотря ни на что. Он стал невероятно красивым, и буд-то притягивал взгляд своей красотой. К тому же, в нём чувствовалась одновременно мощь, от его желание жить, но и какая-то невероятная нежность, которая должна была кого-то вот-вот покорить. Также, листок ещё вчера заметил, что от бутона, вроде начал отваливаться лепесток. Листка этот лепесток заинтересовал, и что самое старнное, почему-то, какой-то надуманный внутренний голос утверждали, что это совсем не он, а она! И эта самая "она" должна была свалиться и политеть совсем рядом с листком, и где-то на своём невозможном подсознании, он очень готовился и нервничал перед этим моментом. Даже толком не понимая почему. А день, который ждал листка понимал всё очень даже прекрасно.

Всё же, обратно к новым ветками листик не обернулся, так как услышал немые умриания, о которых он уже и забыть успел. Тяжело вздохнув, он огляделся, и не увидев ничего хорошего и приятного, он вновь взгялнул на лепесток. Та уже почти собиралась свалится, но всё же находила силы держаться с другими из бутона и не выпадать. Листка удивило, на сколько такой нежный белый, чуть бархатный лепесток может так крепко держаться и не падать (а лететь от бутона до жестокого каменного пола-асфальта пришлось бы долго).
-Когда ты упадёшь? - Как-то по глупому, вроде бы, сказал листок.
-Ещё чего! - Гордо отозвалась лепесток. - Они оба застыли в неловком молчании: листка впервые кто-то понял, да и лепестка постигла та же странная участь. - Упасть? Мне? Да как ты, простой листик можешь такое говорить? - Всё таки собралась с силами лепесток, и делая вид, будто всё идёт так, как и должно идти, гневно обратилась в листку.
-Я...Прошу прощения! - Нашелся с ответом листок, так же, уловив суть этой маленькой игры в деланье вида, буд-то всё нормально.
-Извинение принято. - Так же высокомерно, но всё же весьма удовлетварённо ответила леписток. А за тем добавила. - Ты, я смотрю, тоже неплохо держишся!
-Я...ну я - застенчиво ответил лепесток, чувствуя, буд-то должен, не смотря на свою природу, покраснеть. - Да я то что! А ты вот! Да ты просто умница!
-Благодарю - Уже более по-дружески ответила лепесток. - Но, признаюсь честно, мне кажется, я скоро свалюсь.
-Ты? - Удивился листок. - Да брось ты! Вон уже сколько висишь, и ничего! Я тут на тебя уже долго смотрю....
-Правда? Я тоже на тебя... - Вырвалось из лепестка, после небольшой паузы, которая порадила за собой ещё одну - длинную, напряженную, но всё же весьма приятную.

Они просто уже не могли оторваться друг от друга. Что-то странное прошло между ними, в них самих. А так как они были частью одного целого организма ростения, то чувство, что вдруг, буд-то прибавило им жизни, стало на столько обоюдным, и на столько чувственным, что через пару мгновений, лепесток как-то нежно вздохнула, тихо промолвила:
-Я хочу к тебе.
-Не надо! - Неожиданно для себя неслышно крикнул листок. Ему было на столько приятно это слышать! Мало того, что он впервые слышал и понимал кого-то, он ещё и слышал и понимал то, что ему было приятно. Однако в этой фразе одна мысль тревожила его - листку абсолютно не хотелось, что бы она упала. - Ты же упадёшь! - Так и сказал он.
Лепесток, как буд-то восприняла эти слова так же, как воспринял её реплику листок: с такой же радостью и с такой же тривогой...только тривога была уже другой. Она буд-то испугалась, что листок не хочет, что бы она была ближе к нему.

Но тут, человек, стоявший рядом, вытянул одну из веток, стоявших рядом с той, на которой двое начали так тосковать и переживать друг за друга. При этом, он умудрился с такой силой вытянуть веточку (листку даже послышалось, как испугано крикнули все оставшиеся обитателт той ветки, особенно бутон), что стебель с двумя пошатнулась. И в этот момент, лепесот, сделала вид. Ей никогда не приходилось делать вид - она была и всё...она просто лепесток. Но на сей раз, она зделала поступок, а точнее сделала вид, и, томно, и слегка жалобно вздохнув оторвалась. Воздух, пропахший палочками, которые поджигали люди, плавно потянул лепесток вниз, под тихий крик листка: "Нет!!!".

Однако день, не хотел их разлучать. И она, лёгкой рукой судьбы, или просто того дня, без шума, незаметно приземлилась прямо на листок. И в тот момент они оказались, весьма условно, правда, лицом к лицу, и, наверное (ведь этого никто не мог не увидеть ни осознать), они поцеловались. И они так и замерли, боясь что-то сказать, что-то подумать. Они понимали только одно, что им сейчас хорошо. И как через пару мгновений оба осознали, что то чувство, которое было на лицах некоторых, очень немногих людей было именно то чувство, которое сейчас так вскружило их, так заставило забыть про то, что их оторвали от корней, от их дома, что они находятся в грязном, пыльном, душном переходе, со светом ламп вместно дня, под чутким надзором человека, который отдавал их за бумагу другим людям. И им обоим это показалось прекрасно.

Они долго так находились, пока лепесток не сказала:
- Я не хочу умирать. - И, буд-то, одна, из той части влаги, что в ней ещё оставались и заставляли её жить, вылились на тело листка. Он, почему то, совсем незримо, выпустил точно такую же влагу.
-Ты не умрёшь! - Соврал он.
-Думаешь? - Спросила она, и так зная всю правду.
-Да. - С полной уверенностью вновь соврал листок.
-Ты врёшь - Ласково, вроде улыбнувшись, проговорила она, и, буд-то крепко прижалась к листку.
-Да... - Слегка здавлено ответил листок, чувствуя, как из него выходит всё больше и больше тяжелой, странной влаги. Ощущая, как из лепестка влаги идёт примерно столько же, он добавил: - Не плачь, не надо...".

Ответа небыло. Был уже вечер. Высохшая лепесток тихо, но всё равно как-то по живому нежно сползла в низ и упала в воду,в которой стояли ветки. Листок же, чувствуя бешеную слабость, ещё посмотрел ей в след..."Я никогда тебя не забуду" - подумалось ему. И он, абсолютно неожиданно выключился.

4

Ему честно не хотелось просыпаться. Он точно так же честно пытался не реагировать на утренний холодный душ и крики новоприбывший растений. Он честно держал свои невидимые глаза закрытыми, и буд-то пытался убедить себя и других, что его нету. Но, кажеться, это было без успешно. Хотя бы потому, что его просто никто и так не замечал. Когда он открыл глаза, то понял, что ему было плохо не только в его всячески скрытой душе, но и в зелёном тельце. Всё таки отсутствие корней давало о себе знать. И самая прекрасная и нежная из всех - лепесток тоже давала о себе знать, но не физически, а тысячами мелкими взрывами восопинаний о каждом миге, которые они так честно и так откровенно провели вместе. Листок думал о них, и чувствовал, как ему всё меньше и меньше хватает воды и воздуха. Он умирал.

Похоже, он и его ветка остались последними в своём роде - он уже не узнавали никого, кто его окружал - это всё были новые ветки - на каждой из которых хотя бы один листик явно уже ощутил почти всё, что ощутил за эти три дня листок. но только почти - кажеться ещё не один из них, не нашел себе собеседника...такого очаровательного собеседника. Листок ещё раз оглянул свой стебель - он, как буд-то тосковал: несколько оставшихся шипов что-то бурчали под свой острий нос, и явно молились на то, что бы сегодня им не пришлось никого ни от чего не защищать, несколько оставших листика вяло склонились, не то от грусти, не то от того, что тоже потихоньку умирали. Один лишь бутон сохранял белое, ледяное спокойствие, хотя тоже явно грустил по той, которая оторвалась именно от него. Листку даже подумалось, что в каком-то смысле, бутону в то мгновение было тяжелее чем ему.

Цветок скорбил. Но жил. Он всё равно хотел выжить, и каждая его часть это осознавала. каждая, кроме листка. Хотя где-то, в глубине его несуществующей души, кипела борьба за жизнь, которая не позволяла ему просто так уйти из жизни. Или от жизни?

Послышались шаги. К человеку, что стоял у стеблей подошел другой - молодой человек. Человек у цветков тут же начал указывать грязными, уставшими руками в сторону новоприбывших цветков, но молодой человек отрицательно качал головой. После некоторых раздумий, молодой увидел тот самый сеибелёк, на котором вчера так нежно сиял небольшой очаг любви.
-Его беру. - Кивнул молодой стоявшему и вручил бумагу. А сам взял стебель, и вынув из воду куда-то понёс.

Естественно, такое событие не могло пройти мимо всех тех, кто был не стебле. А особенно листочка. Так как, к сожалению, когда молодой доставал его ветку, то случайно немного обламал веточку на которой был листок! Тот начал задыхаться и жадно пить воду, которой уже не было так много. А тот резервуар, царивший в конце стебля, скоро вот-вот должен был закончится.

Каково было удивление листика, когда молодой человек заметил его, и взволновано покачав головой, придержал веточку, и так и держал её всю дорогу, пока куда-то шел. Это хоть как-то спасло листочек. Он даже хотел собраться с силами и поблагодарить молодого, но у него не хватало ни сил, ни уверенности, ни желания и он послушно, но как-то поживому повис в руке человека. Тот, в свою очередь, почему-то очень нежно смотрел на бутон, и что-то говорил. Говорил так долго и нежно, что кажеться заинтересовал всех оставшихся на стебле. Он что-то шептал, приговаривал, очень сильно во что-то веря, на что-то надеясь, а что-то наоборот старательно выкидывая из головы. При чём говорил он это с таким выражением лица, которое понял один только листочек, и на столько понял, что ему тут-же стало плохо от нового приплыва воспоминаний о лепестке.

Человек продолжал идти и шептать. И наконец, дошел до огромного каменного сооружения и зашел в него. Там, тяжело поднявшись по ступенькам, и хорошо потряся цветок, он подошел к неким дверям. Он постучался. Открыла девушка.

Лепесток кинул на неё быстрый взгляд, который тут же перерос в долгий. Он в ней буд-то кого-то узнал. И каково было его щастье, когда молодой человек вручил стебель девушке, которая тут же пошла за небольшим вазончиком, и, набрав в него воду, поставила туда цветок. Измученное ростение обрадовалось такой щедрости и начало пить. А жаднее всех пил листик. Он был почти на последнем издыхании, и думал уже лишь о том, что бы напиться, уснуть и спокойно умереть во сне. И, как ему показалось, об этом тихо мечтали все его сородичи.

А ещё листок подумал о том, что перед самой своей смертью обязательно подумает о лепестке - на эту мысль его натолкнула девушка, которая поставила возочку на стол и пару мгновений полюбовавшись цветком на время его оставила.

Листик остался один. Точнее с ним были сородичи, но, похоже, они и сами остались одни.
Но это одиночество длилось всего миг. Дверь в комнату открылась и в неё зашли парень с девушкой, предусмотрительно, закрыв за собой двери.

Эпилог

Они стояли обнявшись. Листок, изо всех сил попытался посмотреть на них и на него нахлынула печаль - очень сильная и очень грустная. Да и на столько сильная, что на листочке выступили пару солёных невидимых капель. И всё равно он смотрел на этих двоих. Ему было завидно и грустно. Но он изо всех сил. попытался выйти из печали и подумать о лепестке.

И тут, когда она вспыхнула в его памяти ярчайшей из всех звёзд, и теплёйшей из всех солнц, ему стало невероятно хорошо. Его охватил густой тёплый туман: такой нежный и ласковый, что ему показалось, что сейчас он вот-вот заснёт, а когда проснётся, но обязательно увидит лепесток. Он только на минутку вышел из этого тумана, и тихо сказал:

-Извините, я умираю... - И тихонько закрыл невидимые глаза.

И там, сквозь сон, который уносил его ото всех ран, печалей и страданий, он услышал нежный плачь девушки, и тихий, ласковый голос молодого человека:

-Не надо...Не плачь...


(c) МихХОЙ