Без Имени Посвящается Памятнику Детям, погибшим в Бабьем Яру

-О! Сматри! – по-обезьяньи промычал парень, глядя на Куклу-девочку, умоляюще смотрящую в сторону нежно-голубого неба.
-Па-мя-тник рос-с-стре-ля-ним. – Промямлили второй подросток, пытаясь прочитать надпись на памятнике.
-Медный! – Утверждающе хихикнул третий, любуясь материалом, из которого были выплавлены скульптуры, и, для подтверждения своих слов, запрыгнув на небольшой пьедестал памятника, постучал давно немытым кулаком по голове второй куклы – той, что с оторванной головой и в еврейской шапочке.

Гогоча, глупо улыбаясь и по-звериному крича, приветствуя кого-то из своих приятелей, ватага молодых людей зашагала в сторону подземелья, именуемого «метрополитеном». Кукла проводила парней пустым, но сочувствующим взглядом, а её пухленькие кукольные ручки будто шевельнулись, в надежде, что хоть кто-то из этих мальчишек обернётся и попросит прощения. Третья кукла – Петрушка, что-то проворчал, глядя себе в колени, возможно, как и его хорошая подруга Кукла, кого-то простил и пожалел, и, может быть, слегка пробурчал что-то относительно неграмотно написанной маркером немецкой фразе на его металлической голове. Кукла мальчика в еврейской шапочке, смотрел в небо, раскинув ручки. Возможно он, как и его друзья, кого-то прощал,… а, может, и звал кого-то.
Все они, трое, не понимали - зачем их здесь поставили? Они не знали, зачем на них смотрят, а главное – зачем на них смотрят те, кто о них ничего не знает? Почему-то среди тех детей: новорожденных и выросших, не было той самой девочки, или того самого мальчика, которым эти куклы когда-то принадлежали. Куклы не знают, что такое смерть, но они прекрасно знают, что такое быть забытыми. У них нет имён, но они всегда знали имена своих хозяев и хозяек, а так же знали, что их владельцы рано, или поздно, придумают подходящее имя для своих игрушечных друзей. И так останется навсегда: хозяева помнят имена игрушек, а игрушки - имена хозяев.

Имена этих троих не помнил никто, да, впрочем, как и имён их хозяев. Никто не помнил. А куклы помнили. Они помнили тот день, когда родители их хозяев и хозяек грустно, обречённо, но искренне улыбались и куда-то забирали своих детей… и уже никогда не возвращались,…а куклы сидели одни в пустых комнатах и ждали, ждали. Как тысячи людей, которые тогда, в 41ом ждали своих родных и близких людей – абсолютно одни…
Вот только иногда, когда приходит поздняя ночь, и городские огни просто не могут противостоять по количеству звёздам, куклы засыпают, вспоминая звонкие детские колыбельные и проговаривания – как тогда, когда они и их хозяева были вместе. А ещё – им снятся чудесные сны, о том, что они всё в той же комнатке ждут, и всё таки, дожидаются!
Наконец-то открывается дверка детской, и к ним бегут их хозяева: слегка грязные, может, в слегка порванной одёжке - в той самой, в которой они уходили. Только вот глаза у них не такие детские, а уже более взрослые, серьёзные. Дети крепко, по дружески, обнимают своих игрушечных любимцев и тихо шепчут: «Я вернулся!».

Однако, на этом сон резко обрывается от того, что кто-то постучал по металлической голове одной из кукол. И это заставляет их проснуться…и простить. Простить всех: и тех, кто ушел и не вернулся, и тех, кто забрал и не вернул, и тех, кто забыл о тех, кто ушел и о тех, кто увёл. А потом взглянуть на живое небо своими кукольными, но от того не менее живыми глазами и, может, в том небе кого-то узнать, и молча передать привет.