Н-ский район гл 3 окончание

Cудя по умеренно рассеянному виду, полноватый лысеющий мужчина встречал нас из вежливости. Воспользовавшись этим несомненным достоинством характера, я навесила на него чемодан, и подъем налегке в сочетании с прохладой подъезда немного взбодрил.
В комнате мальчик - миниатюрная копия пыхтящего за спиной отца - спокойно сидящий около мамы, меланхолично перебирал разложенные на кровати игрушки. Поздоровавшись, я пошла мыть руки. Интуиция, наполовину освободившаяся от власти шампанского, требовала либо продолжения банкета, либо окончательного протрезвления для полноценной деятельности, так что рассчитывать на нее не приходилось.
- Ну, рассказывайте, что у вас случилось? – первая фраза привычно включиала внимание и внутреннюю готовность действовать.
- Да вот, доктор... Несколько дней у нас держалась небольшая температура, ничего страшного, я ему аспирином сбивала, по старинке... А сегодня температуры, вроде, нет, только вырвало один раз, ну, мы испугались...
- Это кто же, мамочка, вам аспирин посоветовал? - спросила я.
- Так, ведь, в детстве, помню, мне всегда его давали...
- Вы бы лучше позвонили и нас спросили... Не страшно ответственность на себя брать?
- А что? Нельзя было? Да я всего-то один раз четвертушечку...
- Ладно. Давайте поглядим, что получилось в результате, раздевайте...
Ребенок благосклонно позволил осмотреть себя и снова занялся игрушками. Я совсем уже приготовилась вынести успокоительный вердикт, когда папа, чуть заикаясь, проговорил:
- Вы знаете, девушка, его чем-то коричневым вырвало... Вот, посмотрите, мы оставили...
Протянутые пестрые ползунки, залитые кофейной гущей, заставили меня усомниться в собственной способности адекватно воспринимать реальность. Язва желудка у детей, да еще с кровотечением - казуистика, и чтобы не оказаться поднятой на смех коллегами, необходимо было срочно найти более банальное объяснение увиденному.
- Э... - протянула я, насилуя фантазию, в отличие от интуиции не обладающую привередливостью и готовую предоставить свои услуги в любое время и при любом состоянии, - А, может быть, вы кормили ребенка глазированным сырком каким-нибудь?..
- Кормили, - ответили родители вместе, дав мне секунду на веру в хэппи-энд, - Позавчера.
- Все. Поехали в больницу. Надо показать вашего мальчика хирургам, пускай они свою патологию исключат, и, если ничего страшного - вернетесь домой, - решила я, жалея, что не отправилась на полагавшуюся мне госпитализацию, - Полис, паспорт, свидетельство берите. Собирайтесь, а мне дайте телефон.
Получив номер наряда, я позвонила на станцию.
- Детская скорая!.. - гавкнула Галка, свято уверенная, что родители, обратившиеся за помощью, испугаются и кинут трубку
- Фиг тебе, а не сигареты! - в тон ей сообщила я. - Качусь в больницу. Скоро не ждите.
- Ага...- оторопела диспетчер, - А с чем?
- С желудочным кровотечением.
Галка выдержала паузу, достойную МХАТа, затем, сочувственно-издевательски протянула:
- Пора тебе в отпуск, Женя...
"Ну, вот, начинается" - подумала я и бросила отрывисто:
- В курсе.

Уместив растерянных, ничего не понимающих родителей в карету и удостоверившись, что ребенок удобно устроился в медвежьих объятьях отца, защищающих отпрыска от любых случайных толчков, я уселась в кабине.
- Слава, в пятую больницу...
- А папашка денег заплатит?
- Не до денег сейчас... Поехали.
Сетования в сторону никогда не мывших салон врачей, получающих немыслимые миллионы на вызовах, пролетели мимо ушей в открытое окно и смешались с шелестом кустов, а все же, я ощущала себя параноиком, виноватым перед всеми сразу. Мало того, что сорвала ни в чем не повинных людей с места и устроила ребенку дополнительный стресс в виде злобного хирурга, заваленного в приемном покое работой с жертвами любви к роликовым конькам, так еще и Слава был прав. По закону, водитель не имеет права везти более одного сопровождающего, и брать мзду с остальных желающих покататься - его честный кусок. И все это безобразие из-за однократной рвоты?
Мост, заполненных в обе стороны почти неподвижными автомобилями предоставил достаточно времени для самоедства.
"Воля ваша, профессор, что-то вы нескладное придумали, над вами потешаться будут" - всплыла в голове цитата из романа коллеги начала века.

Гипердиагностика естественна для начинающего врача. В первые годы практики, прочитав мои карточки, заведующие обеих станций и врачи стационаров, люди совершенно разные по характеру, подходили ко мне одинаково на цыпочках, будто к буйнопомешаной, спрашивая вкрадчивым голосом, с какой радости я поставила диагноз, одно предположение которого требует вороха результатов обследований.
Последний раз, зимой обслуживая пятнадцатый вызов за смену, я превзошла себя. У мальчишки девяти лет раздуло щеку. Бардово-синюшная кожа местами прорывалась от гноя, делая все лицо похожим на маску из фильма ужасов. Развилась болезнь очень быстро, а температура при этом не потрудилась перевалить даже за тридцать семь, что, в моем тогдашнем понимании, не укладывалось ни в какие рамки. Не найдя ответа в своем небогатом опыте, я стала перебирать примеры из институтской программы. Часть личности, заведующая складом информации, считается бессознательной, а значит, безответственной за свое чувство юмора, но мне было не до смеха при мысле о номе - редчайшем заболевании, преподающимся студентам исключительно с целью ознакомления.
Картинка из учебника встала перед глазами, ничем не отличаясь от вида реального ребенка, сидящего напротив.
Из знакомых врачей ному видела только Марина Павловна Немзер, и я, на всякий случай, позвонила на свою первую станцию.
- Детская скорая, - раздался в трубке знакомый и родной, холодновато-заинтересованный голос Орловой.
- Ирина Борисовна! С каких пор вы на диспетчерском месте?
- Женя, ты что ли?
- Я. А Марина Павловна сегодня работает? – польщенная тем, что после пяти лет отсутствия меня узнали сразу, я усовестилась, что звоню только по делу.
- Нет. Не ее смена. У тебя что-то случилось?
- Да, я на вызове... Никак с диагнозом не определюсь. А Немзер рассказывала, что видела ному...
- Женечка, -благожелательно насмешливая интонация старшей коллеги напомнила благословенные времена моего фельдшерства, - у тебя там что - нома?
- Ну, Ирина Борисовна... - жалобно протянула я, - звучит, конечно, неумно...
- Женечка, а почему не лихорадка Ку или не болезнь легионеров?
- Да потому что температуры нет...
- Слушай, не умничай, пожалуйста. Ставь абсцесс и вези.
- Поняла, поняла, - согласно закивала я головой, - Погорячилась...
- Ты звони, что ли, почаще, - смягчилась та,- А то совсем нас забыла...
- Не забыла, как видите, вернее, слышите... Обязательно позвоню... Спасибо!
- Ну-ну... - неопределенно протянула моя наставница.
Позже, услышав от меня эту историю, вся станция веселилась от души, но никто толком не мог объяснить, почему именно мой диагноз неверен.
- Редкость это. Один случай на несколько миллионов, - повторила общее мнение Марья.
Исчерпывающий ответ нашелся неожиданно.
Дома за завтраком я поведала о своих переживаниях маме, вставшей ради прихода старшенькой пораньше.
- Женя, нома начинает развиваться со слизистой. - спокойно проговорила она, не прекращая аккуратно отделять многочисленные косточки из своей порции жаренного леща, - И потом, это осложнение после кори, а в твоем случае ей даже не пахло... Я видела ному, правда, это было давно, но очень запоминается... Да ты ешь, ешь, а то остынет...

"И все-таки, в тот раз я не написала дурацкий диагноз" - заметила я про себя, когда "волга" въехала за ворота больницы.
В приемном покое, как ни странно, никто не стал тыкать в меня пальцем или крутить у виска, прочитав направление, и я благополучно высадила своих пассажиров.

У пандуса поликлиники стояло две машины, что означало отсутствие вызовов, и еще раз утешив себя истиной о том, что если больной плохо укладывается в диагноз, то он прекрасно укладывается в больницу, я отправилась смотреть продолжение сериала про барона.


Галка в футболке, с трудом обтягивающей дрожащее и ежащееся спросонья тело, теребила меня за плечо:
- Жень, вызов тебе...
- Что там? - открывать глаза не хотелось.
- Месячный ребенок. Вялый. Фельдшера будить?
- Буди, если вялый... - согласилась я, и, оторвавшись от подушки, скользнула взглядом по циферблату, грустно отметив, что шесть утра не самое продуктивное для меня время, затем, натянув сандалии и форму, расчесываясь на ходу, вышла в кухню, где на столе диспетчер оставила предназначавшийся мне ФИБ. Адрес пестрел пятерками: проспект К, дом двадцать пять, корпус пять, квартира пятьдесят пять, пятый этаж, пятая парадная... Один месяц... Жалобы: кричит.
- Эй! - заглянула я в диспетчерскую к успевшей завалиться обратно Галке, - Ты с жалобами-то разберись: если кричит, то зачем мне фельдшер?
- А, - зевая, протянула та, - Они сами толком сказать не могут...
Старшая, потягиваясь, вошла за глухо кашляющим водителем.
- Василиса Петровна, тут что-то нелепое и вряд ли страшное на вызове, так что можете идти досыпать...
- Нет, Евгения Георгиевна, меня уже разбудили, все равно не усну, так, чем маяться, лучше проветриться.
- Как хотите, мое дело предложить... - кивнула я, и мы втроем нырнули в остатки утреннего тумана.

Поход на пятый этаж хрущевки радости не принес, но сонливость отступила. Мамка с грудничком открыла дверь, впуская нас в темную крохотную прихожую. За моей спиной Скрипка, споткнувшись о порог, пошатнулась, схватилась, чтобы не упасть, за стену на уровне выключателя и вспыхнувшая лампочка высветила картину, заставившую меня оцепенеть. Малыш на руках женщины мог бы сойти за спящего, если бы не черно-синяя окраска крохотных губ.
- Что с губами у ребенка? - проговорила я.
- Да, я не знаю... - пожала плечами мать, - Он уже сутки не ест...
- Сутки?! Быстро в комнату! Раздевайте!
Снимать с мальчика было особенно нечего. Ледяное, в сравнении с моими ладонями, тельце висело безвольным кусочком плоти в течении всего осмотра, сердечко билось в два раза реже нормы. Василиса только ахнула, выгребая из карманов на диван мелочь в поисках пилки для ампул. После первого укола малыш даже не пикнул, не дернулся от боли, как будто все, что происходило, происходило не с ним.
"Шок-два неясного генеза" сформулировалось в голове, когда очередной шприц опустел.
- Так, мамочка, дайте телефон. Василиса Петровна, спускайтесь быстрее за реанимацией, налаживайте капельницу, - увидев выражение лица фельдшера, я осеклась. - В чем дело?
- Мы, Евгения Георгиевна...
- Что?!
- Я, то есть... реанимацию не взяла...
Голос, кажущийся чужим, отреагировал на новость первым:
- Тогда через "бабочку". Две двадцатки набирайте, может быть, до "скорой" дотянем...
Высказанная идея не являлась блестящей. При шоке второй степени поставить капельницу грудному ребенку, даже с бирюльками от иностранных фирм, забытыми на станции - задача практически невыполнимая, но тупо смотреть на едва живого младенца, готового в любой момент испустить дух, казалось немыслимым. Вызвав помощь, я села заполнять документы, посматривая в сторону своего пациента, над которым склоненная Василиса, при всем своем опыте, тщетно пыталась найти вену - диаметр иглы был слишком велик для спавшихся сосудов. Единственный положительный эффект нашей деятельности проявился в том, что, в ответ на уколы, мальчик стал слабо постанывать. На истошный крик здорового малыша эти звуки походили мало, но приходилось радоваться малому.
Упорство, с которым ребенок цеплялся за жизнь, диссонировало с равнодушием матери, спокойно смотрящей на Скрипку, исколовшей уже всю головку крохотного человечка. Выяснять, что скрывается за этим бездушием - защитная реакция психики или что-то более прозаичное - не хотелось.
- Грудью кормите? – обратилась я к ней.
- Да.
- Первый ребенок?
- Третий...
- И что, раньше не могли вызвать?
- Да, я как-то...- неэмоционально промямлила женщина.
- Идите, сцедитесь, может, хоть из пипетки удастся что-то в него влить.
На наше счастье, глотательный рефлекс у грудничка сохранился, и увидев, что он не поперхивается, я впервые за прошедшие полчаса поверила в хороший исход.

Вскоре прибыла помощь. Увидев врача реанимационной бригады, я улыбнулась. С Шуриком Сандалкиным мы были знакомы давно. Во время учебы в институте, он подрабатывал у нас фельдшером, и тогда уже все понимали, что он останется на скорой помощи. Так и случилось.
Вспомнилось, как однажды, после одной из смен, я чуть было не накатала на него докладную. Паршивец мало того, что квасил втихую на пару с Ирой – дородной добродушной медсестрой – и не спешил бежать к машине, так еще заартачился, отказываясь выйти посмотреть номера квартир на подъезде. Пришлось в доступной форме объяснять, что когда у него появится свой фельдшер, ведущий себя подобным образом, мы с ним продолжим разговор, который сейчас и начинать не стоит. Все это я высказывала в тесном лифте, задрав голову – Саня возвышался надо мной качающейся пизанской башней, готовой рухнуть грудой костей и многочисленного тряпья, для тепла накинутого на форму, которая могла бы считаться зимней в стране с более мягкими климатическими условиями. Потом оказалось, что в это день у него родился сын, это событие совпало с его последним дежурством на нашей станции, а потому отвальная получилась двойной, и мне пришлось сменить гнев на милость. Удивительное дело, но, став врачом, Сандалкин сильно переменился к лучшему. Создавалось ощущение, что человек моментально повзрослел, и все мое злопамятство разбивалось о невесть откуда взявшуюся безупречность. Впрочем, в новом качестве он проработал недолго, ушел от нас на городскую «скорую», и мы не виделись около года. Теперь Шура мало напоминал нагловато самоуверенного щуплого студента, и видно было, что радость встречи взаимна.
- Привет, - оторвалась я от воспоминаний, - тебе работенка есть. Этого товарища надо до больницы в целости и сохранности довезти. Можешь капельницу поставить, но, вроде, оклемался немного…
- А что у него?
- Бог знает… Когда приехали, на шок второй степени тянул, теперь получше. Ладно, не нам разбираться…
- Угу, - кивнул Саша, бегло осмотрев ребенка, и, обернувшись, спросил у матери: - Готовы?
- Да… - та, казалось, начала понимать серьезность положения и нервно теребила сумочку.
- Тогда заворачивайте мальчика, поехали. Что не взяли - потом подвезете.
Василиса тут же собрала чемодан. Все еще не пришедшая в себя от собственной оплошности, за которую с любой из своих подчиненных она содрала бы три шкуры и КТУ в придачу, Скрипка совсем позабыла про мелочь, валяющуюся на диване. В свете настольной лампы издевательски поблескивал пятак.
- Деньги заберите, - протянула я ей горсть монет, - Хватит на сегодня забывчивости.
На улице красовалась новая карета Саши, поверх капота которой красовалась надпись «Реанимация», прочесть которую можно только задом наперед, дабы каждый автолюбитель, посмотрев в боковое зеркало, знал, кому он не хочет уступить дорогу.
Сандалкин мялся около машины, не спеша занимать свое место, хотя все, вроде, было готово к отъезду.
- Жень, ты мне кислород не одолжишь? Мы свой не взяли….
- Бери, не жалко… Только на обратном пути баллоны завези. Адрес не забыл, поди…
Не знаю почему, но, глядя вслед удаляющемуся «форду», мне захотелось перекрестить его красно-белый зад. На всякий случай.

Утро удалось. Последний туман рассеялся, когда мы подползли к станции. До конца смены оставалось полтора часа, и я прошествовала в комнатенку, отчаявшись утешить Скрипку, нервно пополняющую укладки.
- Не переживайте, Василиса Петровна, на вашем месте никто бы не попал в вену… А он хоть пищать начал, только на своем адреналине и выполз, считайте.
Та в ответ только судорожно вздохнула, и не поднимая глаз, продолжила свое занятие.
Возможно, причина провала благого намерения тлела огоньком злорадства, но анализировать свою психику совсем не хотелось.
Храп Львовны показался лучшей колыбельной из когда-либо слышанных, и под него я принялась за самое сладостное времяпрепровождение – сну за деньги, пока пришедший на работу Бесин не начал дергать мои голые щиколотки, требуя немедленного пробуждения для совместного поедания арбуза, привезенного из отпуска, проведенного в Астрахани.
Галка уже вовсю уплетала нарезанные ломтики, и когда нашими общими усилиями с гигантской ягодой было покончено, сообщила:
- Я в пятерку отзванивалась… Твой восьмимесячный в реанимации. Аспириновая язва желудка.
Известие заставило меня распрямить плечи, гордясь собой.
«Сволочь, чему радуешься? Что у детеныша кровотечение?» - ехидно спросил меня внутренний голос, слишком, впрочем, слабый для серьезного влияния на приподнятое настроение.
Клара Ивановна давно порхала вокруг диспетчерского стола.
- Ну, рассказывай, что там у тебя. Карточку я уже прочла, хочу тебя выслушать.
Пришлось послушно пересказывать свои рассветные приключения.
- А ты знаешь, Женя, - проронила со странной интонацией, закуривая, Вреденева, я вот сердцем чувствовала, что именно у тебя последним вызовом умирающий ребенок случится… Хотела еще ночью вам позвонить, да думала – мерещиться.
- А мое сердце чувствует, - так же выдержав паузу, заметила я, - что выживет он.
Так оно и случилось.
Правда, узнала я об этом через месяц.


Рецензии