Человек с закрытыми глазами

 






Дональд Ганс



 





ЧЕЛОВЕК С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ












 Ночь. Снег идет. Да нет. Не идет, а прет, ебашит не просто на голову, а прямо в голову, напропалую через шапку. Пальцы как сосульки. Они сжались в перчатках в кулаки и все равно не согреваются. Карманы набиты всяким дерьмом. Чтобы хоть сколько-нибудь освободить места для рук, я выкидываю всю ***ню из кармана.
 Ключи. Там брелок есть еще такой в виде маленького пластмассового Будды. Я его сам сделал. В смысле не Будду, а брелок из этой игрушки. Говорил ей, что он мешается. Маленький такой, везде его кошка катает. А она говорит, что любит его очень. В шоколадном яйце вроде как нашла. Может с кем-то другим нашла, когда была до меня. Я тоже любил этого Будду. Я взял колечко от другого брелока, такое маленькое, металлическое. Я нагрел это колечко на газу и воткнул в башку Будде. Потом ей показал, а она давай плакать. Я говорю, что ты плачешь, дуреха. Он же теперь точно не потеряется, с тобой будет всегда на ключах. А она, дураком меня назвала. Но не зло, не обидно совсем. Говорит, что испортил я Будду. Он наш был. Как вместе жить начали, она его на следующий день в шоколадном яйце и нашла. Решила, что если Бога нашла, то можно ему и желание загадать. Загадала. А я Бога испортил. Убил я Бога. Тогда я этого Будду на свои ключи повесил.
 Дзинь! Упали ключи. И снег тут же бросился на них. Сперва они сопротивлялись, удерживая мое тепло, а потом сдались и снег влетел в них, замел. Впрочем, этого я уже не видел.
 Иду. Ни *** перед собой не вижу. Только снег, снег один. Такой крупный, похожий на ошметки синтепона. Это может ветер гадский виноват. Треплет тучу, что еще днем наплывала. Такая огромная туча во все небо. Ясно было, что она снежная. Что будет пурга. Глаза зажмурены, хайло туча во всю разинуто. Тошнит тучу снегом. С ума она сошла от ветра, что треплет ее за волосы, за грудь, ноги.
 Выкидываю кошелек. В нем есть деньги и будет праздник кому-то по весне. В нем еще есть ее фотка, где она голая, с кошкой. Когда ее не стало, я часто дрочил на эту фотографию. Как только ее не стало, я усыпил кошку. Вызвал ветеринара на дом, заплатил триста рублей и он сделал кошке укол. Кошка быстро уснула на диване, выпучив глаза на шифоньер. Я похоронил ее через пять часов, когда стемнело. Когда я ложился на диван спать, я чувствовал холод в том месте, где лежала кошка. Я чувствовал холод на том месте, где умерла она, а рядом то место, где умерла ее кошка. Я любил эту кошку. Мы купили ее котенком, когда переехали в квартиру. Она любила эту кошку еще больше. Я верю в рай и поэтому убил кошку. Пусть ждут меня там вместе.
 Еще в кошельке ее записка. Последняя записка. Но мне это больше ни *** не нужно. Мне больше вообще ни хуя ничего не нужно. Ой, бля, холодно только… Очень холодно. В голове. Внутри пульсирует холод, прикасается через череп ладонями к холоду изнутри. Плачет, хочет наружу.
 Я сворачиваю прямо на проезжую часть. Один хер ни одного автобуса и ни одной машины в такой снегопад. Глубокая ночь и ветер только к утру унесет блюющую тучу прочь, чтобы мучить ее дальше, пока не убьет совсем. Ее труп ляжет туманом в каком-нибудь городе. В другом… Сссука… А жизнь все-таки… И радуга… Радуга после дождя…
 Столбы фонарные пытаются светить через снег на дорогу, а я расставляю руки и ловлю дождь прошлого года. Поймал и говорю ей. Нет, точнее кричу, потому что дождь хлещет как чокнутый. Да он и был самый чокнутый дождь на свете.
 - Радуга!
 А она.
 - Ага!
 И мы обнялись, поцеловались. Прямо под дождем поцеловались. Я схватил ее за грудь, а она меня за яйца. Классно было. Так чудесно было.
 Открываю глаза и вьюга снесла радугу, которая несколько секунд цеплялась за фонарный столб, а потом улетела в темноту. Снег ее спрятал в себе. Такой сегдня… Такая сегодня ночь. Снег прячет в себе все, что захочешь.
 У нее была лейкемия и я знал, что она умрет скоро. Просто я не верил. Правда. Ну не верил, что она умрет. Не хотел я этого, ну… Верить-то. А она умерла. На диване, днем, пока меня не было дома. Я ей тогда, чуть лицо не разбил цветочным горшком от злости. Да опомнился, гнев прошел, только страх остался. Сижу возле нее от ужаса обоссавшийся. Серьезно так напорол в штаны. Понял это, когда за людьми пошел. Думаю. А как же это я так вот – обоссавшийся-то? Засмеют. Пошел штаны переодеть, да забыл по дороге зачем шел. Снова сел на диван, обхватил ее голову, положил себе на мокрые штаны и начал гладить лысую голову. Волосы она сама состригла и меня попросила голову обрить, когда только волосы у нее начали вылазить клочками. Кошка ее лицо белое все нюхала-нюхала. Потом спрыгнула и пошла на кухню рыбу жрать. Она ей утром рыбу отварила.
 Вот тебе и радуга.
 Вообщем, она умерла. Все бы ничего, но очень мне без нее не возможно.
 Из кармана вылетают на дорогу семечки, автобусные билеты, мелочь всякая, пропуск на завод, летит в сугроб сотовый телефон и место в карманах освобождается для околевших рук в перчатках.
 Я спросил у мамы, что делать мне теперь дальше? А мама сказала, что все будет заебись, если не грузиться. Ну, что-то типа такого сказала мама. Как же не грузиться, спрашиваю. А она плечами пожала и водки мне на поминках не наливала. Да и вообще потом все вино куда-то из дома спрятала. Но я бухать не собирался. Не мог я бухать.
 Снег лезет в глаза. Поворачиваюсь спиной к ветру и шарахаюсь в сторону от фар машины, что визжа проехала по тому месту где я только что шел. Ничего не видно и ничего не слышно. Вот это снегопад! Водитель наверное обосрался, а теперь кроет меня матом.
 Потом тишина.
 Хотя слышно, как капает вода из крана, как лаются соседи на верху и играет музыка у соседей с низу. Слышно, как в темной квартире бьется мое сердце. Разбил случайно флакончик с ее духами. Осколки даже убирать не стал, чтобы ее запах подольше продержался. Слышно ее запах. Я ее в шею перед тем, как брить поцеловал и улыбнулся этому запаху. Луна полная светила в окно. Подмигнула мне и я начал брить. А она сидит на стуле, рассказывала что-то, потом замолчала. Прислушалась.
 - Ты что? – спрашивает. – Плачешь что ли?
 Вижу, что мои слезы на ее голову падают. Предательски мокрые и горячие слезы. Плачу.
 - Нет, - говорю. – В глаз твой волосок попал.
 Она только кивнула, знаю, что не поверила. Потом сказала.
 - Такое во всем мире происходит. Пустяк.
 И снова замолчала. А я не переспрашиваю, к чему это она сказала-то. Знаю к чему, вот и молчу. Смерть – конечно штука обыденная. Это она меня успокоить хотела. Настроить, что это неизбежно и, мол, перестань думать об этом как ****ь занудливая.
 Честно, чем угодно могу поклясться, я старался не думать об этом. И можно сказать, что не думал, если не считать кошмаров.
Прожили мы с ней три года с лихвой как-то обычно, без разговоров всяких там о ее смерти, последних желаниях. Как будто она и не болела, а я не знал, что она болеет. Ходил каждый день на завод, приносил зарплату. И она тоже ходила на работу, вечеринки, подруги. Перед сном смотрели телевизор, а потом занимались любовью и я понимал, что ничего не будет, ничего страшного не случиться. Пройдет так сто лет и мы состаримся вместе. Но не получилось. Видимо, я не правильно понимал.
 Как-то она вдруг перестала на работу ходить. Я спросил почему, а она сказала, что отпуск. Вижу сам, что день ото дня все больше грусти у нее в глазах. А потом месяц кончился, новый начался и тоже кончился, а она все дома сидит. Тогда я понял, что скоро конец и тоже однажды на работу не пошел. Она спросила почему, а я к стене повернулся и ответил, что тоже отпуск.
 Лежали мы на диване полдня. Может она спала. Может слушала. Как собака в стену скребется. Там сучка, пудель. Все время в стену копает. А я хлопаю глазами на ковер, вожу мизинцем по дурацким загогулинам и думаю, думаю о чем-то. Так тяжело на груди стало. Прям не выносимо тяжело! Снять пытался рукой эту тяжесть, а она не снимается. Копиться все больше и больше, в нос слезами ударяет, в глаза. Тяжело дышать стало.
 Потом она повернулась ко мне и рукой обняла. Тут я не выдержал, тоже к ней повернулся, схватил в охапку, уткнулся в груди и начал рыдать во всю глотку. Громко орал. Что-то говорил.
 «Как же так… Вот… Сколько времени прошло… Могли бы… А я… Что же я… Ты прости меня, дурака… Я… Вот… Прости, любимая…»
 Перестал кричать незаметно для себя. Вся грудь у нее мокрая. Слушаю ее сердце, уткнувшись в сосок носом. Сжимаю слишком сильно, и она сказала.
 - Слишком сильно сжал, больно мне.
 Но мне отпускать не хочется. Прирасти хочется, как веточка к веточке. Чтобы не сбивать никогда с орбиты и пусть вокруг будут одни и те же звезды. Лишь бы не гасли, лишь бы все оставалось вот так.
 Мне вдруг стало так хорошо, так спокойно. Слабость какая-то накатила. Словно шлак вышел из моей головы, а душа… душа просто смирилась что ли, уставилась в одну точку, задумалась. Запах ее кожи в тот момент, я никогда не забуду.
 Гладит она меня по голове и вдруг заговорила. Именно об этом заговорила, о чем мы молчали все время. Один единственный раз. Может быть не только мне, но и ей это надо было.
 Дудочка где-то заиграла. Вроде как за окном, но и не за окном. Где-то рядышком. Рядом с ее голосом. Мои пальцы дрожат у нее на животе. Ресницы щекочут грудь.
 - А ты не бойся. Не бойся ничего. Все это так, одна выдумка. Чего же думать о выдумке? Жили прекрасно, ты просто молодец. И я молодчина. Мы с тобой прекрасная семейная пара. Было весело и легко. Трудно было. Сознаюсь, что мне очень трудно было. Желания… желания… Дохлые бабочки на дне стакана. Я стаканчик-то взяла и выкинула. Ты закрой глаза. Ты пытаешься все время сделать это из солидарности ко мне, но ничего не получается. Ты на все это закрой глаза по настоящему. Дорогой мой. Что все это значит? Чего нам ждать от завтра? Брось это. Закрой свои глазоньки. Ничего не надо ждать. Боль была вчера. Всегда вчера. А сегодня мы счастливы и ничего особенного не происходит. У меня есть лысая голова и ты, у тебя есть работа, которую ты сегодня прогулял.
 Помнишь, бежали по лужам в деревне, а потом упали оба в грязь и начали мазать друг друга грязью? Вечером сходили в баню. Помнишь снег и мы вылепили снеговика? Помнишь все?
 Я киваю? Как же? Как же, бля, все это забыть-то?
 - Каждый день проведенный вместе с тобой, - говорю.
 - Это хорошо, мой милый. Это очень хорошо. Ты только еще не забывай, что больше помнить тебе ничего и не надо. Все это, мой милый, незаменимо.
 Снег ударил лапой мне по лицу и выбил из зубов теплоту ее груди. Вижу, что пришел я в парк. Нет фонарей, темень. А я иду вперед. То, что это парк, определил по фонтану. Обошел фонтан, поскользнулся и покатился под гору в сугробы. Перчатки улетели в стороны. Я встал упираясь голыми ладонями в мягкую ледяную кашу.
 Как же, бля, все это забыть-то?
 Молчание. Может мне кто-то что-то и сказал, но я не расслышал из-за ветра. Встал на колени. Посмотрел по сторонам зачем-то, как дурак. А потом, словно страус, уперся башкой в сугроб и наступила тишина. Такая холодная, всепроникающая тишина.
 В зад дует ветер, похлопывает по ягодицам, щупает, находит, что я пригоден для умерщвления и начинает засыпать снегом. Прыгает надо мной, хлопает в бубен, зазывает холод и холод ползет на этот зов на локтях, жеманно выставив перед собой ладони с длиннющими пальцами. Нежно проникает за воротник, берет в свои руки мои пальцы и бережно их сжимает. Пальцы быстро вянут, а я думаю, что, впрочем, не так уж это и страшно, как все думают.
 И я ошибался. Оказывается, что забыть-то можно!
 Сверчки стрекочут вместе с закатом за забором, а она сидит на крыльце, смотрит на меня, качает головой, мол, ебнутый ты, жалкий. Говорит, что вот она – то смогла, а я разве не смогу? Разве она за это любила меня?
 Нет?
 Не за это?
 Сверчки убеждено сказали, что не за это.
 Закрой глаза…
 Шепот? Ну да, она так сказала.
 Я поднял из снега голову и ветер снова начал пихать меня лицом в сугроб. Нахожу сил встать на колени. Утопаю в снегу и упираясь на ладони, снова утопаю. Плачу, знаю, что руки сейчас будут отморожены и плачу. Кричу, что-то типа «****ый в рот», потому что понимаю – я заблудился. Я не помню, где находится выход из парка и поэтому ползу в неизвестном направлении. Вроде как огни впереди мелькают, но они слишком далеко. Пока я до них ползу, я замерзну на смерть.
 В записке не было ничего написано. Там был нарисован закрытый глаз, а вокруг него одно слово написанное тысячу раз мелким подчерком «боль». Если бумажку перевернуть, увидишь такой же глаз в том же месте. Только вместо глазного яблока рисунок, как я понял, символизирующий рай. Интересно посмотреть бумажку на просвет.
 Я ползу по снегу, чтобы закрыть глаза. Я плачу, потому что могу не успеть. А потом вываливаюсь на дорогу кубарем, и мои пятки хлопают по какой-то тверди. Это дорога из парка. Я поднимаюсь и бегу. Метель хохочет мне вдогонку миллионами голосов, показывает миллионами пальцев.
 Что-то тяжелое прыгнуло мне на грудь и начало лизать губы. Я проснулся. Я весь в поту.
 Кошка спрыгнула с меня и убежала на балкон. Осеннее солнце заливало светом комнату и слегка касалось ее соска. Я поцеловал ее грудь. Подумал, вот это, бля, сон! Какой-то странный сон… Какой-то странный сон… Какой-то…
 Обхватил свою лысую голову. Да… Это не она, а я… Волосы я обстриг сразу сам и попросил ее обрить мою голову, как только из меня начали вываливаться клочки.
 Она приподнялась на локте, откинула пышную прядь волос со своих глаз, потянулась и, причмокнув, сказала: «С добрым утром, милый!».
 Я бросился к ней, обхватил за шею и прижал к себе.
 Ох… Слава богу! Какой странный, сраный сон.
 Осталось очень мало времени. Я помнил это. Но я не видел этого. И это я тоже помнил и поэтому опять закрыл глаза.
 - Все будет хорошо моя дорогая. Все будет хорошо. Сварить тебе кофе?
 Она кивнула и я ушел с кошкой на кухню варить кофе.
 Вечером мы пошли в парк. Потом в кафе, а там решили пойти в бассейн, благо он только открылся, поскольку наступила осень. Перед тем как крепко уснуть, мы о чем-то говорили, занялись любовью, потом опять о чем-то поговорили и уснули.
 Я был с ней еще целых два месяца, пока не выпал первый снег.
 
 
номер аськи автора 398744757