НеМиф

Жизнь началась быстро....

Наверное я не мог начать свой рассказ с чего-то другого. Ведь это моя жизнь. Врят ли кто нибудь сможет ее понять, если не узнать меня немного ближе. Мое детство прошло в небольшой комнатке, на окраине Москвы. Кроме моих родителей, в ней умудрялся умещаться мой брат. На кухне встречались злые соседи, а старый телевизор на ножках все еще вещал о счастливой жизни в советском союзе. Мой отец заболел, когда я был еще совсем ребенком, может быть поэтому, а может по чему-то еще, я почти его не запомнил. Иногда я смотрю на старые фотографии, где я еще очень мал, а моя семья счастлива. Каждая из них словно стремится напомнить мне, "когда-то было хорошо". Отцу становилось все хуже. Он уже не вставал с кровати, даже в туалет...
Мама старалась добиться лучшей жизни для всех, и яростно выбарывала для нас квартиру. В конце концов, чиновники смилостивились, решив, что жить нам и, правда туго и дали двухкомнатную квартиру, все на той же окраине. По сравнению с нашей комнаткой, это были просто хоромы. Так мы справили новоселье. Казалось еще чуть-чуть, и все вновь встанет на свои места. Казалось что старые фотографии, бережно хранимые мамой оживут и унесут нас в то самое время, когда все на них улыбались. Отец, наконец, встанет с постели и пойдет на любимую работу, а на досуге, конечно же, будет учить нас с братом как играть на гитаре и делать подобные фото, на хорошем "Зените".
"Зенита" было аж два. Отец любил все, что было, связанно с фотографией и конечно большая часть семейного бюджета в свое время уходила на это увлечение. Я помню как в детстве мне нравилась красная лампочка, которую он иногда вкручивал вместо обычной, черный рукав в котором он заряжал пленку, и волшебные часы. Конечно, это были не часы, но тогда это не имело значения. Стоило взять огромную, красну стрелку и повернуть ее в любом направлении, и часы начинали громко и размеренно тикать, впрочем, в любой момент, стрелку можно было повернуть обратно. Тогда они замолкали, и процесс повторялся. Иногда мы собирались всей семьей и смотрели цветные слайды, в полной темноте. На стене висела белая простыня, и, щелкая затвором этого старого аппарата, отец рассказывал, как он сделал тот или иной кадр. Именно на этих старых слайдах я впервые увидел Селигер.
Кадры были очень красивыми. Грибы, ягоды, рыба и просто дивные рассветы и закаты. Позже, в воспоминаниях мамы я часто слышал это название. Иногда, забыв о проблемах и делах, мама предавалась приятным воспоминаниям и рассказывала о нем. Тогда, для меня это было всего лишь место на земле. Как впрочем, любая цифра и дата, были простым числом, которое по сути, ничего не значило. Тогда я еще не знал, что вся моя жизнь пройдет в знаках, символах и названиях, и что с каждым годом, я буду все больше понимать их важность в моей жизни.
Я пошел в школу. Мне было несколько сложнее других детей. Нет, я прекрасно читал, считал и вообще был круглым отличником. Просто в отличие от других, чтобы попасть в пресловутую "библиотеку знаний", мне нужно было либо час идти пешком, либо трястись в набитом автобусе. Наше финансовое положение ухудшалось с каждым годом. Мои игрушки быстро устарели, как впрочем, и пластинки, и книжки и все, что было интересно детям в то время. Я каждый день ходил в одной и той же одежде и честно говоря, представлял из себя жалкое зрелище. Уже тогда я жалел о том, что отменили школьную форму. От издевательств со стороны других детей меня спасали только мои габариты. Я был самым высоким в классе, с самым большим размером ноги. Многих это останавливало.
В пятом классе я перестал получать хорошие оценки. В седьмом и вовсе стал гулять с уроков. В то время, когда мама уходила на работу, а брат на учебу в институт, я брал в руки отцовскую гитару и пытался что-то играть. По ящику, ставшему еще более старым, неслись новые и модные "Два кусочека колбаски" и "американ бой". А из моей гитары, неуверенной рукой выбивался "в траве сидел кузнечик". Когда мама приходила домой, я ел и шел гулять под ее бдительным присмотром. "До темноты, что бы был дома", отложилось у меня в голове. Отец умер.
Первые в моей жизни похороны вовсе не показались мне такими уж страшными. Отец устал уже давно. И в отличии всех собравшихся, я был, кажется единственным, кто это понимал. Наоборот, я никак не мог понять, что за горе произошло. Я был твердо уверен, он отмучился и сейчас с удовольствием смотрит на нас с небес. Я принял его смерть как избавление от его болезни и избавление всех домашних от вечной муки ухаживания за больным. Может быть потому, что я уже тогда был жестким. А может быть потому, что дети порой, куда мудрее взрослых.
В тринадцать я пошел работать. Мама тогда трудилась на заводе. А я летом делал, какую то сдельную работу, на том же заводе. Помню все, кто работал там, были от меня без ума. "Какой мальчик растет!" "Мужик, работяга!" "Какой молодец, маме помогает". В то лето я заработал себе на вожделенную "денди", которая была у всех кроме меня. Слова "видик", "телек с пультом" и "Сега" были какими то нереальными и далекими. Это все было у всех, кроме нас.
Еще летом я отдыхал в деревне. Среди тучи живности, я ощущал себя вполне прекрасно, у меня было много знакомых там. Все они были старше меня. Именно там я впервые пил спирт и курил первую сигарету. Именно там я нашел и первое свое увлечение, которое, похоже, осталось со мной на всю жизнь, Конечно же, это была не выпивка. Именно в деревне, с деревянной палкой в руках и руганью деда, сидящего рядом я впервые услышал волшебное слово "рыбалка". Помнится как-то я просидел на пруду до темноты и бабушка встретила меня с палкой руках. Я уже был готов попрощатся с жизнью, но увидев пакет пойманной рыбы, бабушка вдруг помягчала. В тот вечер единственное наказание, что я получил, была чистка этой рыбы. Маленькие отдавались котам, а взрослые обваливались в муке и жарились до хрустящей корочки. Потом все садились за одним столом и ели рыбу. До определенного момента я думал, что более вкусной рыбы, я больше никогда не поем...
Время начало идти с еще более неумолимой скоростью. Брат женился. Его жена была истинной аристократкой, теща историком, а тесть полковником в отставке. Брат уехал от нас и видел я его теперь крайне редко. Даже когда он приходил в гости, я понимал, что он приходит не один. Мама возмущалась, что он ходит все в тех же трусах, которые она покупала брату еще до свадьбы. Конечно, она была права. Мы тоже ходили к ним в гости. У моего брата теперь был пульт от телевизора, музыкального центра, видика. Еще у него был компьютер. Он неохотно включал мне его, и я самозабвенно играл, пока остальные общались. Я помню чувство страха, перед этим монитром из металла и пластика. Мне казалось (интересно, почему я так думал) что, нажав один раз не туда, я мог сломать это чудо и тогда, меня бы просто убили за эту преступную халатность.
Этот год вообще получился урожайным на события. Мой друг переехал в Кострому. Вот так взял с семьей и уехал. Мы писали друг другу письма. Тогда (представляете!?) не было Интернета, потому мы брали листок бумаги, и, начеркав шариковой ручкой пару строк, засовывали листок в конверт. Потом было самое интересное. Конверт надо было облизать и о чудо! Письмо оказывалось запечатанным. Потом кто-то находил его в почтовом ящике и писал ответ. Может, потому что процедура была сложной, а может быть просто, потому что надоело, однажды мы перестали писать друг другу. И навсегда потеряли связь.
Тогда я понял, что остаюсь совсем один в этом мире. Моему брату было совсем не до нас, мама постоянно пыталась найти какой то заработок, а друг уже давно не писал писем. Однако к пятнадцати годам все круто изменилось. Школу я заканчивал с огромным трудом, все прочили мне "тюрьму или еще похлеще". И только учитель истории почему-то думал, что я круглый отличник. Видимо по рассеянности, он никогда не заглядывал в журнал на других страницах. А мне просто нравилось слушать то, что он говорит, поэтому уроки его я посещал всегда. Теперь я уже не расставался с гитарой. Первые песенки Высоцкого, Визбора, Цоя, летели из моего окна. В то время мне хотелось верить, что кто-то их слышит. И кому-то это нравится.

Продолжение следует...