рассказик длинный, нередактированный и, слава Богу, неоконченный
писан с 12.01 по 15.01.2001 от Рождества Христова
в состоянии глубокой трезвости
…Калейдоскоп завертелся все быстрее и быстрее. Разноцветные сполохи стали сливаться в однообразный серый цвет. Появился странный звук, как будто во время сильного дождя кто-то с усилием ведет пальцем по стеклу. Я приоткрыл глаза и, кажется, проснулся…
Звук не исчезал и на его фоне явственно прозвучал жутковатый скрипучий голос. Язык говорящего был непонятен, но мне показалось отчего-то, что произнесена какая-то матерная брань на родном русском, но задом наперед…
Вдруг стало страшно… Холодный пот мгновенно выступил по всему телу, как роса поутру, и я натянул, на всякий случай, на голову одеяло. Сердце бешено колотилось, его толчки тупой болью пульсировали в голове.
Полежав пару минут и осознав, что окончательно проснулся и ничего страшного не происходит, я отбросил одеяло и медленно открыл глаза. Из-за штор дорожкой пробивался луч света. Я скосил глаза на синеватое пятно электронных часов и обнаружил, что уже одиннадцать и что уже тринадцатое января… Механические ходики в углу мерно постукивали. Полежав еще пяток минут, я медленно сел, опустил ноги и сразу нащупал тапочки. В щиколотку ткнулся холодный нос такса. Бэмби держал в зубах поводок. Наказание…
Я поплелся на кухню. На столе лежала табличка – вверх стороной «гуляла», придавленная бутылкой «Афанасия». Дрожащей рукой, по системе Брайля, я пошарил в шкафу, но открывалка не находилась. Мысленно сплюнув, я откупорил бутылку о край стола и жадно припал к горлышку. Осушив «Афанасия» в три глотка и сунув посуду под мойку, я взял табличку «гуляла» и показал ее таксу. Тот бросил поводок, сделал задней лапой закапывающее движение, развернулся и гордо удалился. Похмельного он меня не любил.
Пошарив в холодильнике, я обнаружил еще пару бутылок. Странно… Как это мы с Ванадием не уговорили вчера все? Тем более, что к нам, на нашу любимую лавочку присоседился кто-то третий…
События вчерашнего дня пробивались неясными отблесками, как впрочем и все мгновенно просквозившие двенадцать дней уже нового года.
Вдруг возникла мысль, что вчера произошло нечто важное, и мне просто необходимо все вспомнить… Взяв на всякий случай радиотрубку, я пошел совершать утренний моцион.
После душа несколько полегчало, но в голове метались все те же обрывки. Сна я не помнил. Знал только, что снился мне наш новый сосед.
За неделю до Нового года я впервые увидел его. Лицо его, правда, показалось мне до боли знакомым. Я покуривал у подъезда и уже собирался открыть дверь, как она сама распахнулась: выскочил Василий, поправляя окуляры, «…здравствуйте-здравствуйте…», и помахивая объемистым саквояжем, поскакал по своим компьютерным делам. Сразу же следом за Василием вышел Он. С виду ничего особенного. Внешне, как и мы с Ванадием, слегка прихиппованный: плейерок, черная замшевая куртка, расклешенные джинсы, немного побитый временем «хайер», небольшая бородка. Проскочив пару шагов, он обернулся, осклабился и нагловатым самоуверенным голосом сказал: «Здорово, писака! Вот и свиделись… Я теперь живу здесь неподалеку… Сосед твой, стало быть… Ну, бывай, дел много…». И так заглянул мне в глаза, что я только через полчаса очухался… Слегка прихрамывая на правую ногу, он быстро зашагал за Василием, и пропал вместе с ним за углом детского сада.
Мне двадцатый день не давал покоя тот взгляд – что-то было в нем… И я знал, что пока не разберусь , не успокоюсь…
Что произошло вчера, я положительно не помнил, как и от очень яркого и забойного сна остался напоследок только тот скрипучий голос… Мурашки вновь забегали по спине и появилось какое-то предчувствие…
Поежившись и накинув халат, я протопал в комнату. Таксер шебуршал чем-то под диваном. Сев за письменный стол и включив компьютер, я уставился в монитор. Попялившись некоторое время, я представил себе Владимира Пантелеймоновича, прикованного наручниками к моему компьютеру и мучительно подбирающего слова, чтобы слова эти превратились затем в кусок хлеба… «Чтобы есть суп из брюква – надо много arbeiten!» - прикнопил я ему натюрморт с «пузырем», луковицей и каким-то огрызком на стену.
Я похаживал вокруг него в смокинге с бабочкой, через каждые пять минут хлопал по плечу и заглядывал в глаза, мол, ну, как процесс? А поднажать?.А то мне на нового «мерина» не хватает… А «хранитель», не давая сосредоточиться, тыкал и тыкал в свиньи глазки его сплошные «факи»…
Пощелкав мышью, нашел последнюю главку рассказа, перечитал пару абзацев и, изменив несколько ничего не значащих слов, вызвал «хранителя экрана». Маленький одинокий человечек некоторое время походил по разным траекториям, по цветным полям, и все исчезло.
Судя по всему сегодняшняя работа моя закончилась: в голову не лезло ничего абсолютно…
Зазвонил телефон. Я резко встал и проскакал в одном тапочке в ванную комнату за забытой трубкой. В голове опять запульсировало…
- Алло?..
- Живой, алкаш несчастный? – на удивление радостно и игриво прозвучал голос Ленки.
- Да вроде…
- Давно проснулся?
- Да только что…
- Бэмби выгуливала, но можешь еще прогуляться – вам не повредит… Сходи в магазин: деньги и список под хлебницей. К Владимиру не ходи. Если продолжите – прибью обоих… Работать будешь сегодня?
- Не знаю…
- Все с вами ясно.
Немного помолчала и продолжила:
- Помнишь хоть, что вчера было?
- Смутно…
- А как на камеру снимал?
- На камеру?..
- Что и этого не помнишь?
- Да что-то не очень…
- Та-ак… Ладно… Мне работать надо. Чтоб кроме пива ничего не пил: там, в холодильнике… Это я утром принесла.
Теперь понятно. Как всегда всё решили за меня! Не хочешь, а напьёшься…
Опять игриво:
- Можешь камеру посмотреть… Кассета внутри. А хотя нет. Я приду, вместе посмотрим. А потом и поговорим, - добавила она и повесила трубку.
Во!.. Камера… Полная амнезия… И на Новый Год-то ничего не снимали. А что снимать? Все уж отснято… Сидели как всегда у Ванадия: те же салаты, те же рожи. Все те же «песни о главном», тьфу!..
Я с удивлением действительно обнаружил подключенную и стоявшую на телевизоре видеокамеру. Объектив был направлен на наше с Ленкой ложе…
Сбегав к холодильнику и по дороге зачем-то неуверенно дернув кота за хвост, я не успел убрать руку и получил приличную царапину. Слизнув кровь, подошел к телевизору и потянулся было к камере – но тут почувствовал толчок в грудь: воздух словно сгустился и упруго и настойчиво отпихивал меня!..
Плюхнувшись на диван, я отер со лба холодный пот краешком одеяла.
Из-под дивана вылез Бэмби, принюхался и начал медленно и настороженно подходить к телевизору. Потом подскочив, лихо развернувшись и взвизгнув, он пулей вылетел из комнаты. С не меньшей скоростью я последовал за ним…
Ни с того ни с сего стало как-то тоскливо…
Натянув джинсы и свитер, я взял телефон, открыл дверь и пошел к Владимиру.
Опустившись на четыре лестничных пролета и чуть не рухнув, оскользнувшись на банановой шкурке, я очутился у Вэновой квартиры. На обшарпанной входной двери красовались кривовато приспособленные таблички «Открой меня головой», «Вспомнить всё» и «Скоро Будду». Похоже, таким манером Вован самовыражался. Из-за двери доносилась «Whisky Drinking Woman», лай их овчара, крики и приглушенные удары. В висках вновь запульсировало… Я прислонился спиной к стене и обвел взглядом лестничную площадку: все стены были разрисованы «факами» и названиями каких-то незнакомых мне групп. В уголочке красовалось полустертое «Эльцин – дурак» и «Клинтона – на мыло». У лифта серебрилась собачья лужица. Из притороченной к перилам банки доносился резкий запах бычков.
Я плюнул в лужицу и решительно протянул руку к звонку, но рука не прошла и половины пути, как дверь распахнулась, и на площадку вышла Танька со свежим бланшем под правым глазом и клоком волос, зажатым в кулаке.
Несмотря на воинственный вид, была она на удивление спокойна.
- О, уже нарисовался! – поприветствовала она меня.
- Здравствуй, Тань! Что-то опять не поделили?
- Пошли вы к черту, алкаши хреновы!..
- Да не алкаши мы – это у нас хобби такое от жесткой окружающей действительности, - схохмил я.
- Да уж! Вся кухня бутылками заставлена, коллекционеры, блин…
Из-за двери высунулся нос овчара. Танька щелкнула по носу – нос убрался…
- Ну, праздники ведь…
- У вас полгода праздники.
- Так Миллениум все-таки…
- Под глазом у меня «миллениум»…
- Ну, милые бранятся – только тешатся, - не нашелся я.
Она зло зыркнула в мою сторону:
- Да если б – он – в милиции б уже брыкался! Хочешь смейся, хочешь нет, но этот придурок вчера спьяну из одной кастрюли вместе с Гектором салат жрал! Говорит: «Люблю его как брата!..» Угостить решил. А я в этот салат с утра спросонья и въехала. Результат – на лице…
- Ну, видишь… С кем не случается?
- Да пошел ты!..
- Да скоро пойду… У вас курить есть? А то я еще в магазине не был.
- Сходи, сходи… Подожди, сейчас принесу.
Через минуту Татьяна появилась, держа в руках пачку «Союза-Аполлона» и бутылку «Очаковского».
- Будешь?
- Не откажусь…
- Еще бы!..
Я отхлебнул. Первая сигарета слегка затуманила голову, и мгновение я сжимал рукой не одну, а две бутылки…
- Слышь, Тань! А ты не знаешь, как нового соседа зовут? – неожиданно для самого себя спросил я.
- С кем вы вчера напились?
- А мы с ним пили?
- Во дает! Братались там часа два, пока мы с Ленкой вас не утащили. Правда, она и Герберта этого с собой позвала…
- А он пошел?
- Это ты у нее спроси, я свечу не держала…
- Значит, его Герберт зовут…
Танька быстро зыркнула и крутанула у виска пальцем:
- Допьетесь!
- Да не очень-то мы уж и пьем… Я вот работаю – роман пишу. А Володька на той неделе картину продал…
- Ага, читали мы вашу белиберду! Как в редакции такое берут – ума не приложу… А картина – первая за последние три года. И то – Герберт помог, подправил в ней что-то… ее и взяли. А остальное – на антресолях пылится! Тунеядцы хреновы!..
Я сплюнул в лужицу.
- Нечего тут плевать! Иди у себя на кухне плюй!
- Извини… Значит, Герберт этот – художник?
- Что-то вроде… Творческий человек. И при этом – приличный очень! Не то что… - зыркнула она в мою сторону, - И хоть вчера вы его и привадили, и он с вами сидел, в отличие от некоторых – абсолютно трезвый…Ни в одном глазу! Мы с ним с утра вместе собак выгуливали. У него – ротвейлер. Красавец!..
- Кто, Герберт?
- И Герберт тоже!..
Как бы не села на своего конька: собаки – любимая тема… Я поспешил перевести разговор опять на нужные мне рельсы:
- А ты давно этого Герберта знаешь?
- Давно!
- А из какой квартиры?
- Да отвяжись ты! У меня дел полно! Идите вы с Вэном на свою лавочку и хоть лобызайтесь там! – послала она и хлопнула дверью.
Я бросил бычок в банку и переступил с ноги на ногу. Через мгновение на площадку вылетел как от пинка Ванадий в неизменной бейсболке, футболке «Manowar» и зачем-то в черных очках-каплях, хотя в подъезде было темно, а на улицу он явно не собирался. Поежившись от холода и почесав одной ногой другую, он прислонился к двери и покосился малость набок.
- Хай! – сказал он.
- Ну, здравствуй… Чего мы там вчера наделали?..
Володька снял очки, потрогал свежий синяк, как у Татьяны, но под левым глазом и снова спрятался за стеклами.
- Что, тоже в салат упал?
- Да Танька что-то окрысилась, - виновато сказал он и тихо кашлянул, - Давай покурим…
Он достал мундштук, китайскую Zippo, как всегда выпендриваясь, пощелкал ей, и мы закурили.
Неожиданно звякнула телефонная трубка.
- Алло?
- Здравствуйте, Анатолий Юрьевич! Вас беспокоят из издательства «Кольцо Мёбиуса». Меня попросили узнать, принесете ли Вы рукопись к семнадцатому января?..
- О, я почти закончил! – немного помолчав, я добавил, - Но, боюсь, к семнадцатому все же не успею: творчество, знаете ли…
- Да, понимаю… Перезвоните, пожалуйста, Владимиру Пантелеймоновичу завтра, с 13 до 16 – он очень просил.
- Хорошо, спасибо.
Я запихал трубку обратно в карман джинс.
- Во, черт… У меня еще конь не валялся…
- Да ладно, ты их как пирожки печешь, своих «зелененьких»...
- Так я сейчас не фантастику: мне Пантелеймон детектив заказал, а я сдуру согласился… «Зелененькие» последнее время не катят – рынок затоварен. Все на фантастику бросились – лепи да лепи… И мне Пантелеймон: «Типа Незнамского можешь?..» А я: «А то!». А сам ни бум-бум… Так что корячиться придется…
- А ты туда мистики напихай.
- Само собой! Как иначе? Я из предыдущей книжки туда аж по главе запихиваю, прям из памяти: мышкой пощелкал, имена поменял и адью!.. Вместо инопланетян у меня там вместе с «солнцевскими» неприкаянные души убитых во времена НЭПа орудуют…
- Ни фига завернул!
- Приходится…
Вэн покосился еще сильнее.
- Что, хреново?
- Да уж не хорошо…
- Может поправимся?
- Деньги отобрала…
- Моя на еду оставила. Я еще не смотрел – может выкроим…
- Вы как вчера разошлись-то?
- В смысле?
- Ну вы ж втроем вчера к вам пошли… С Гербертом с этим…
- Ну и?..
- Ты у меня спрашиваешь? Меня Танька повязала, я домой ушел. Это ты раздухарился: «Свобода личности включает в себя все свободы, в том числе и сексуальную. Не должно быть в цивилизованном обществе никаких запретов!» Ты б так писал, как говорил… Такого навыдавал, - я жалел с собой ручки не было – перлы! Правда, потом мы с тобой, видать, оба завяли…
- Ладно стебаться! Дальше-то что?
- Что, что… Ну, вы как-то уж больно быстро снюхались. Я и Ленку не узнавал: глаза блестят, «да, да…» Ну и пошли…
- Так ты что, хочешь сказать, что они трахаться что ли пошли?
- Не помнишь ни хрена, так у своей или у Герберта спрашивай! Меня-то ты что пытаешь? И так башка раскалывается…
Я чуть не подавился бычком…
- Ладно, Толян!.. Пошли посидим, а то я сейчас прям здесь сяду…
Мы зашли в квартиру, тут же на меня навалился всей своей тушей овчар.
- Здравствуй, здравствуй, Гектор! Место!
В однокомнатной квартирке переростку Гектору явно места было мало: казалось, в большую конуру заползли зачем-то еще и люди. Он наглым образом расположился на диване, туда же шлепнулись следом и мы. Из кухни со шваброй в руках примчалась Таня:
- Так, или вы уматываете, или я с Гектором на площадку пойду, а вы тут полы мойте. Я не могу больше в этом свинарнике жить! Убирайся к своей матушке, пусть она тебя дальше воспитывает! У меня сил больше никаких нет!..
- А я что, прошу себя воспитывать?Что ты меня вечно одёргиваешь? Я ж не лезу в твою кройку и шитьё! Дай мне жить спокойно! – начал заводиться Вэн.
- Да ладно вам, ребят! В новом тысячелетии надо жить мирно, - попытался я разрядить атмосферу, - Тань, мы тебе мешать не будем: сейчас ко мне пойдем – чайку попьем… Я Вэну рассказик почитаю… Кстати, я в магазин собираюсь за продуктами, если что надо – скажи.
- Вас за смертью посылать! Ничего не надо, - буркнула она, гоняя шваброй полумрак.
- Танюш, а у Герберта волосы светлые или темные? - ни с того ни с сего брякнул я.
- Ты что, совсем опупел? - уставилась она на меня.
- Светлые, светлые… Длинный хайер, колечки в ушах, руки в наколках до плеч - все, как надо, - встрял Вэн, чтобы перевести разговор в нейтральную для него тему.
Танька глубоко вздохнула:
- Если тебе стильная стрижка, каштановые волосы и костюм от Кардена представляются хипповским нарядом, то нам разговаривать больше не о чем. И убирайтесь оба отсюда немедленно!
- Так светлые или темные? Вы хоть в этом консенсуса достигните, - уперся я.
- Он мне мой труд помог продать, и хоть он к нам недавно переехал, я его сто лет знаю: тоже художник, да еще – музыкант! Что я в хипповых шмотках не разбираюсь?
- Вот именно! Ты уже где кисточки лежат – забыл! Когда он твою мазню правил, я сзади стояла и уж пиджак да волосы сумела разглядеть! И я его тоже давно знаю: ты ж дрыхнешь до обеда, а я в 6 утра уже на смену заступаю, чтоб за тобой сопли вытирать! Мы собак часто выгуливали вместе – он в нашем районе в другом доме жил!
- Ребят, так может вы о разных Гербертах говорите? - предположил я.
- Ага! Герберт у нас как Ванёк да Шлангбаум – самое распространенное имя! Уматывайте, или я за себя не отвечаю!..
Вэн во время тирады кое-как натягивал джинсы.
- Я тебя на лестнице подожду. Танюш, привет! Не ругайтесь! – Я вытащил из пачки пару сигарет и направился к выходу.
Вышел на площадку. Над дверью лифта помаргивала севшая люминесцентная лампа. С улицы через разбитое стекло, проникали одинокие снежинки… Что-то прокричав, чтобы оставить за собой последнее слово и хлопнув дверью, нарисовался Вэн:
-Ни грамма водки дома, а эта дура уборку затеяла!..
-На лифте?..
-Ясный пух, - вновь начав оседать набок, сказал он.
Я вызвал лифт. Двери открылись. Прямо перед глазами блестела яркой красной краской свежая надпись: «А в передвижном – хрен замочишь!». Чуть ниже красовалась подпись: «Восставшие из сортира». В самом низу лежала здоровенная куча дерьма…
-Во, блин! Совсем охренели черномазые! – зло бросил Вэн.
-Ты что? Они здесь тише воды, ниже травы: свои нагадили.
-Да ясно… Это я так…
-Пешком?..
-Нет, лучше с дерьмецом, раз родное… - выдохнул Вэн. Потом набрал в легкие воздух, как перед прыжком в воду, и вошел в лифт.
Я сделал то же самое. Проехав два этажа, мы вынырнули из зловонной кабинки…
- Такое ощущение, что баб давно клонируют, - сказал Вэн, - Чем отличается моя Танечка от твоей Леночки?..
- А чем отличаемся мы с тобой от той же Нинки? – спросил я.
- Но ведь она – баба!.. Да и я б их двоих на одну б Нинку не поменял! Ты что?.. Лучше уж в ракетной шахте на ядерной боеголовке жить!.. Удивляется все: «и чтой-то от меня все мужики разбегаются?..» Так из армии и из тюрьмы всегда на волю рвешься! Думает что все должны плясать вокруг неё и под её дудку! Истина в последней инстанции!.. С ней и ангел вряд ли уживется… Она и ему скажет, что крылья неправильно растут!..
- Знаешь, дорогой, Нинка мне нечто похожее и про тебя говорила!..
- А ты от нее что-нибудь другое слышал? У нее ж дома и растения-то не живут! «Пластмассовых друзей» насобирала и как Шварценеггер штангу тягает…
- А мы с тобой еле ноги волочим.
- Ты что-то там насчет поправки говорил!..
- Ладно, смотри телек; можешь кассетку какую-нибудь поставить…
Я на всякий случай убрал видеокамеру в стол, взял список, деньги, оделся и пошел к выходу:
- Скоро буду. Телефон не бери.
Вспомнив про дерьмо, лифт я вызывать не стал и пошел пешком. Проходя мимо Нинкиной квартиры, тормознул и прислушался: из-за двери доносились равномерные женские стоны и металлическое постукивание.
Заранее внутренне напрягшись и собрав остатки воли в кулак, я надел на лицо приветливую улыбку и нажал кнопку звонка.
Стуки и стоны прекратились. Из-за двери послышалось энергичное:
- Толик, ты?
- Свои, свои… Как ты догадалась?
- Да только ты без звонка припераешься! Погоди, я штаны надену.
Дверь открылась. Выглянула раскрасневшаяся Нинка, обнюхала, скривилась в презрительной гримасе:
- От тебя, как из помойки, пахнет!
- Спасибо, ты тоже замечательно выглядишь!
- Извини, у меня дел как всегда полно. Если хочешь, посиди, а я – полы помою…
- Нет, спасибо. Я тоже спешу. У меня к тебе один вопрос.
- Да ладно, зайди!.. А то поговорить не с кем…
Проклиная себя за слабохарактерность, я зашел. Дверь, как капкан, захлопнулась.
- Аккуратней, не наследи! Не наступай на провод! Не клади сюда сумку! Сойди с тряпочки! Не урони газетку! Подвинься, дверь я сама закрою, ты не умеешь! Не помни покрывало! Чувствуешь – поддувает? Ты не заклеишь мне окна? А то все времени нет – на работе замучили! Ну, ты знаешь – подобрались, как на подбор, сплошные козлы! С ними общаться – невозможно! Я там просто от них с ума схожу! И родня достала, житья нет! Я всегда всем всё делаю, а об меня потом ноги вытирают! Сволочи! Садись, рассказывай, как дела. Как вы там с Ленкой? Она, конечно, у тебя не сахар, но я ей дала несколько книг и кассету с гимнастикой, надо здоровье поправлять… И особенно – худеть… Я не потолстела? Нет, ты правду скажи!
- Что ты, что ты! Замечательно выглядишь! – промямлил я и с тоской погрузился в кресло.
Отключившись от излияний, я как во сне наблюдал проносившуюся мимо меня то со шваброй, то с утюгом, то со скакалкой, то с гантельками Нинку.
Встряхнувшись и сбросив оцепенение, я вспомнил, зачем пришел и применил свой излюбленный и безотказный трюк:
- Нин, я тут новый стишок написал, довольно забавный… Присядь, я тебе почитаю.
Нинка сразу зазевала:
- Ой, Толь, как-нибудь в другой раз: куча дел, извини! Мне тут еще на рынок надо…
- Ладно, раз гонишь – пойду… Я, кстати, вашему спорт-центру рекламный слоган придумал, по-моему, свежо и оригинально: «Мы поднимаем мертвых!» Как тебе? Предложи руководству…
- Тебе все хихоньки, а мы там из семидесятилетних инвалидов аполлонов делаем!
- О душе надо заботиться…
- Ой, не зли меня, Толик!
- Да, да, пошел… Последний вопрос на засыпку: ты Герберта – недавно к нам переехал – знаешь?
- А то! Бывший тренер. Сложная судьба. Но прорвался! Атлет! К нам в центр ходит. Всех баб в округе перетрахал, кошара…
- А сколько лет и как выглядит?
- Красавец! Лет пятьдесят, но молодо выглядит. Фигурец – сказка! Стрижечка – короткая, но на бандита не похож. Лицо волевое, правда, характер сложноватый – я б с ним жить не смогла. Склочный больно… А зачем тебе?..
- Да так… Ладно, я побежал. Тоже дел полно.
- Ленке – привет! Скажи, что б вечерком ко мне зашла.
- Окей! Передам. Пока.
Я поспешил в магазин. На улице стоял легкий морозец, шел снежок, но солнце укрылось тучами, и окружающая панорама не радовала: серые, проплешинами копоти покрытые дома, угрюмые прохожие…
На лавочке сидел бывший наш сосед, а теперь – полноправный бомж – Серега.
Когда-то, в начале девяностых, он орудовал на бирже ценными бумагами, но видимо чем-то прогневил фортуну и остался в итоге не только без капитала, но, в конце концов, и без квартиры, которую пришлось отдать кому-то за долги. Впрочем, он оставался в некотором роде нашим соседом: в теплое время года Серёга где-то ошивался, и видел я его редко, а зимой он частенько спал в подъезде на калорифере под лестницей.
Давно смирившись, Серёга не роптал на судьбу, вел себя тихо и напоминал мне чем-то Диогена с его бочкой. Иногда мы даже философствовали с ним на лавочке.
Весь подъезд относился к нему вполне лояльно. Лишь изредка Нинок, возвращаясь с работы, устраивала скандал, выгоняла его на мороз или вызывала милицию.
Собственно говоря, только этим Серёга и доставлял нашему подъезду некоторые неудобства.
Менты завозили его подальше в лес, но приобретя с годами звериный нюх, через пару дней он неизменно появлялся на прежнем месте.
- Здорово, Серега! Подышать вышел?
- Да Нинка сегодня дома… Решил от греха подальше на лавочке пересидеть.
- Ну и правильно… Я вчера с балкона видел, как ты с каким-то крутым разговаривал – чего он до тебя докопался?
- Да нет… На бирже, было дело, знались… Советовался, как на рынке Forex лучше сейчас йену отыграть. Несчастнейший человек. Больной совсем. Закрутился как волчок. Так жалко его!
- Ну, ты даешь! Ни хрена себе, у тебя друзья! – не нашелся я, что ответить.
- Да я ему и сам еще должен. Это ж он у меня квартиру отписал. Но я не в претензии… Веришь, только сейчас жить-то и начал! Воздух какой-то легкий стал. Сижу на лавочке, на воробышков смотрю и радуюсь…
Я ошалело уставился на него…
- Слушай, Серег, мы с Ванадием тебе вечером бутылок штук тридцать принесем. У нас накопилось… Ты у себя будешь?
- Да, под лестницей…
- Ну, ну…
Я было зашагал дальше, но спохватился:
- Да! Ты тут всех видишь: скажи, нового соседа, Герберта, знаешь?
- Знавал раньше. Сейчас редко подходит, брезгует.
- А кто он, кстати?
- Да голь перекатная. Но жилу где-то нашел – приподыматься начал… Молчит, не рассказывает.
- А живет где?
- У Игорька, вместе с вьетнамцами ошивается.
Я озадаченно потопал в магазин.
Из недорогих были «Тамбовский волк», «Медведь-шатун», «Дмитрий Менделеев», «Горный Дубняк» и «Глоток Свободы».
Немного помявшись, я взял «Волка», нерешительно походил взад-вперед и, махнув рукой, прикупил «Дубняка», а затем, облегченно вздохнув, купил и «Глоток Свободы». Денег осталось на пакет томатного сока да батон «Бородинского»… Зажмурившись, я скомкал список и, не глядя, щелчком отправил его в урну.
Затем, решив все же не мешать, я попросил продавщицу заменить мне «Волка» и «Свободу» на «Горный Дубняк», благо цена у них у всех была одинаковая… Улыбнувшись, она выполнила мое пожелание.
Я поспешил домой. Отсутствовал я не более получаса, но за это короткое время с Ванадием, видимо, произошли неслабые катаклизмы: таким я его еще не видел… Он сидел на корточках, прислонившись спиной к двери лифта и, открыв рот, немигающими глазами смотрел куда-то мимо меня. Самое поразительное было то, что на нем отсутствовала вечная бейсболка, сам же Вэн напоминал собой цветок подсолнуха: хайер стоял дыбом!..
- Что стряслось?! – ужаснулся я.
Взгляд его стал более осмыслен, но гребень не опускался.
- Толян, у т-тебя в квартире ч-черная пантера!
- Та-ак, - присел я рядом, - расскажи-ка по порядку…
- Я щ-щелкал программами, а потом и-из ш-шкафа вышел Герберт, поздоровался, глотнул из моей бутылки п-пива и с-сказал, что идет на работу… Т-тебе велел передать привет. Я з-закрыл за ним дверь, вернулся на диван и х-хотел уже было посмотреть п-порнушку, как со шкафа спрыгнула з-здоровенная пантера и дала мне л-лапой по ноге…
- Все ясно, милый….
Вэн медленно поднялся и показал пальцем на свою ляжку: джинсы действительно были подраны.
- Да ты их вчера небось порвал.
Вэн двумя руками привел волосы в порядок и натужно улыбнулся:
- Ид-ди первый, - зубы его продолжали отбивать дробь…
Я с опаской приоткрыл дверь и осторожно пробрался в квартиру. Было тихо, только тренькали ходики, да заурчал холодильник. Я вздрогнул и продолжил осмотр. Кот дремал там, где ему и положено быть. Такс опять схватил свой поводок, вопросительно глядя на меня. Обшарив всю квартиру, я дал Вэну отмашку:
-Заходи, мин нет!..
Вэн стоял, прижимая руками сумку с водкой к сердцу и вытянув вперед шею.
- Да заходи! Нет здесь никаких пантер, кроме кота, но если его не дразнить, он будет тебе не опасный! – заржал я.
- Смейся, смейся, - процедил Вэн, но зашел.
- Ты меня разыграть решил?
- Ага, и волосы полчаса дыбом ставил, - поднял Вэн валяющуюся бейсболку и водрузил ее на место.
Я выложил покупки.
- Куда три, ты чего?..
- А кто тебе говорит, что мы все выпьем? Одной поправимся, второй – Старый Новый год отметим, а третья – на опохмел…
- Брал бы уж шесть, вдруг Герберт опять заявится, - проворчал Вэн.
- Хорош прикалывать.
Я налил «Дубнячка», выпили…
- Ну, как? – спросил я.
- Да вроде ничего, полегчало…
Мы повторили, запив томатным соком.
- Ничего больше не мерещится?
- Отвяжись, что я «белочку» что ль поймал?
- А что ж тогда насочинял?
- Не знаю… Закимарил, видать, приснилось…
- Ну, другое дело, а то устроил тут сафари…
…Черти, бомжи, менты и алкоголики встали на старт и бегом рванули к ближайшим трем соснам, но по дороге замешкались у магазина. Три сосны вмиг превратились в колючую проволоку. Тут же парочка чертей потащила плачущего и упирающегося милиционера к ближайшей мусорной урне и стала с ним делать то, что и он делал с народом до старта. Остальные как по команде радостно присоединились…
-Я вам, ****ям, здесь такой «экшн» устрою, в аду будете отдыхать! – заорал какой-то большой начальник на стройплощадке. Все вокруг суетились и пытались прилепить шпиль на самую высокую колокольню, но он постоянно падал. – Тщательней, тщательней, тщательней! – не унимался Начальник. Восстановление Главного Храма затягивалось – никак не удавалось сделать нормальную гидроизоляцию в гараже под ним, и джипы и прочие иномарки, стоявшие там, то и дело сносило упругой волной в неспешно несущую свои величественные воды Москва-реку…
-Во, ****ь! – потряс я головой. – Что-то всю дорогу сегодня какая-то странная херня мерещится…
-А ты говоришь «…сафари-сафари…», а сам вон весь зеленый, - пробурчал Вэн, - все эти праздники, будь они неладны… Скорей бы уж 9 мая, потом хоть полегче вздохнем…
-Кстати, что ты за порнуху нарыл? У меня ж все кассеты на антресолях: я от Ленки прячу – она ругается…
-Никто не хотел уступать, - послышалось из трехпрограммника на кухне, видимо, опять про «антитеррористическую операцию» в Чечне, - а ведь Еву в свое время склепали из ребра мужика, - продолжил тот же голос. Пукнув с вопросительной интонацией, динамик вдруг затараторил: «Величайшей проблемой на данном этапе является для нас, как всегда «вино, кино и домино» - дуплятся, суки, и ни хрена делать не хотят!..» Затем с кухни донеслись какие-то вздохи, чихания и все стихло.
-А в видаке, - сказал Вэн, - я поставил. Лежала на книжках рядом с телевизором.
Я взял стопку книг и коробку из-под кассеты: «Худеем быстро и от этого радуемся жизни», «Урино- и клизмотерапия вместо завтрака, обеда и ужина», «Как в пятьдесят стать фотомоделью», - прочитал я названия.
Отложив книжки в сторону, я рассмотрел коробку. На ней значилось: «Гимнастика для поддержания тонуса».
-Что ж, там порнуха?
Ну да. Я коробки не смотрю.
-Это Нинкино. Она последнее время каким-то чудом с моей снюхалась. Ленок-то закидоны эти не очень жалует, но тоже как Нинка - на работе горит – сублимируется… Детей-то нет… Всё с Бэмби - сю-сю, да сю-сю… Кстати, Вэн, вы что тянете? Время-то идет… Моя – детей иметь не может, а вы?
-А мы с ней и не расписаны… Так живем. Нам бы с Гектором совладать. Ответственность большая… Ни я, ни она – не хотим. За себя б ответить, - медленно и растягивая слова, ответствовал он.
- Да… Впору выпускать совместную стенгазету «Как мы не живём сегодня, и как не будем жить завтра…» - Вэн, а тебе не кажется странным, что у нас у всех нет детей?
- У кого это «у нас у всех»?
- Ну, у меня с Ленкой, у вас, у Василия, у Нинки. У друзей… С кем общаемся…
- А ты что, это дружбой называешь?
- Ну, мы ведь общаемся, вместе праздники справляем…
- Ну, положим, и ты, и я и с другими, бывает, пьем и праздники справляем, что и они – друзья?
В воздухе повисла тишина, нарушаемая только мерным тиканьем ходиков.
- Хватит! Вечно ты!.. – разорвал Вэн, - ты вроде порнуху собирался ставить, так врубай и наливай. Да что-нибудь веселенькое поставь: Sweet там, или Slayd!..
Я бросил обложку на стопку книг, поставил компакт-диск Led Zeppelin «Houses of the Holy» и выдал половинную громкость. Заиграл отчего-то Kingdom Come, что впрочем нас с Вэном вполне устроило. Я быстренько принес водку и закусь, и включил видак.
Фильм был постановочный. Какой-то американский режиссеришка, не зная, как изголиться и чем еще привлечь потребителя выдал анонс: «Единственно верная версия исторического зигзага России от неангажированного наблюдателя». Сам фильм назывался простенько и со вкусом: «Изнасилованная Природа».
- Круть!..
На экране появилась картинка: на лугу стояла здоровенная кровать, а на кровати – дебелая бабища, вокруг нее суетились какие-то типы, то ли лешие, то ли КГБшники, какими их любят изображать в дебильных американских фильмах. В правом нижнем углу находился логотип в виде баночки с надписью по-русски: «Покупайте-покупайте самый качественный вазелин «С прилетом». С прилетом!» Брали беднягу абсолютно все и совершенно анархично. Кто подсуетился, тот и в дамках. Ей, видимо, все это очень нравилось. Периодически самый Главный делал отмашку дубинкой, похожей на гаишный жезл, но с пупырышками и красного цвета, и начинал играть гимн на жизнеутверждающую музыку Александрова. Во время гимна на экране все замирало и вставало, за исключением монстрообразной бабищи, которая впрочем, тоже стояла, но на карачках. Судя по всему, это и была Россия…
Не успели мы с Вэном возмутиться, как картинка исчезла , и на экране появился нинкин тренажерный зал.
- А, теперь понятно – это Нинок, видать, на старую кассету свою гимнастику записала, - сказал я и потянулся было к пульту, но происходящее на экране меня остановило.
В здоровенном зале собралась уйма народа: народ, как заведенный, скакал под веселую детскую песенку «тру-ля-ляшки – тру-ля-ля!..» Люди занимались аэробикой, но одеты были как-то странно – в совкового вида треники с вытянутыми коленями и китайские футболки «yes-yes». Занятия проводила Нинка с гантельками, симпатичная девушка в передничке и какой-то мужик в невообразимом белом парике и в красных трениках, которые на заднице бугрились, как будто он с натуги обложился.
В зеркале отражалась очень аппетитная абсолютно голая попка «официанточки…»
- Ни хрена себе! – сказал Вэн, - может и впрямь там у них аэробикой заняться…
- А какие волосы у инструктора – белые или черные? – спросил я.
- Что сам не видишь? Черный идиотский парик и как обосрался, а девка вообще голая скачет! Неплохо веселятся…
Мелодия, не доиграв последнего такта, вдруг оборвалась, и все отчего-то резво забегали и засуетились.
- Ша! – крикнула голая деваха, - спокойствие и терпение! Всё б вам скакать! Послушайте ка лучше домашнюю заготовочку одного из наших клиентов! Суетящиеся люди, многие в неудобных позах и с испуганными лицами замерли, будто кто-то нажал «стоп-кадр». На середину зала вышел невысокий худенький плешивый мужичок в очках, взобрался на табурет, услужливо поднесённый девахой, подтянул чуть не до груди спадающие треники, прокашлялся, отставил ножку, подбоченился, и как на детском утреннике, слегка шепелявя, выдал стишок:
Жил-был один человек, звали его Егор Копейкин.
Соседи и знакомые считали его оч-чень приличным человеком!
Не пил. С утра на работу ходил –
Всё что-то там крутил, винтил,
А однажды на субботнике даже какой-то куст посадил.
Слегка лысоват был, но не в этом дело –
Жизнью своей он распорядился очень умело:
С одной соседкой жил,
Правда её не очень любил,
Потому что она обзывала его частенько «дебил…»
Собачку завёл, в этом он не оплошал! –
И ею частенько свой куст орошал.
Подагрой мучаясь и одышкой страдая,
Он очень не любил поездки в трамвае,
И стал откладывать деньги «на потом…»,
Чтоб когда-нибудь заиметь подержанное авто.
Стал на еде экономить и даже бросил курить,
И повадился по пять лет в одних ботинках ходить!..
Но вот – случилась незадача! –
Образовался обширный запор! –
И, сидя верхом на унитазе,
Он сам себе подписал приговор –
Сильно поднатужился, и – амба! –
Бабахнуло так, что обесточилась лампа!
Ну, и какой-то там сосуд…
Хреново. В дерьме from head to foot…
Так завершил свой славный поход
Наш оптимист и доброхот.
Он даже никому не сделал вреда!
Правда, это ведь тоже достижение, господа?..
Впрочем, не только «копейкины», детки,
Поверьте мне,
Живут без света и в полном дерьме!..
Аплодисментов не последовало.
- Ну, все, собственно говоря. Желаю вам всем дальнейших успехов и процветания и главное – здоровья, - сказал инструктор в парике голосом Бориса Абрамовича Березовского и дернул какой-то рубильник.
Народ вновь отчаянно заметался, но видимо, было поздно: сверху обрушилась ажурная сеть и накрыла шевелящуюся массу. Откуда-то издалека послышался нестройный хор голосов: «…вот тебе и весь сказ, дорогой! В чью могилку ты сунулся левой ногой?..»
Экран погас и через мгновение вновь зажегся: с экрана на нас смотрел, прищурив правый глаз и поцыкивая зубом, Герберт:
- Здорово, мужики! Отдыхаем? – мы с Вэном переглянулись, - мы их тут «каскадерами» зовем, - бросил он кому-то через плечо.
- Какая-то мешанина. Давай я лучше Крымскую кассету поставлю, - предложил я Вэну.
- Не стоит! Заностальгируете, нажретесь, жены ругать будут, -опять послышалось с экрана.
Я лихорадочно нажимал кнопки пульта.
- Пультом меня не возьмешь, - заржал Герберт, - не спеши: в конце кое-что о смысле жизни.
Затем, сверкнув черным перстнем, сам нажал кнопку Power.
Экран погас. Вэн вновь напоминал подсолнух. Таксер скребся и лаял в коридоре. Кот , свесив голову, подмигивал глазом.
В один прыжок подскочив к видаку, я вытащил кассету и швырнул ее в окно. Толстая ворона, гревшаяся на подоконнике, проследив ее полет, нехотя сбросилась вниз. Секунду помедлив, я зачем-то швырнул следом и стопку книг. Снизу что-то заорали.
Вэн стоял, приглаживая волосы.
Кот неожиданно спрыгнул с насиженного места и очень ловко покатился на заднице по ковру.
- Слушай, пойдем, пожалуй, на кухню!
- Пойдем! – охотно согласился Вэн.
На кухне я собрал в охапку бутылки водки и вновь молча направился к окну.
- Стой! – крикнул Вэн, - водка-то причем?
Я задумался.
- Слушай, а ты раньше этот «Дубняк» пил? – спросил я.
- Не раз. Чистая. Не хуже «кристалльской»! А что?
- После нее у тебя коты по ковру на заднице не ездят?
- Ну, если только во сне: я, когда пережру – засыпаю. А так – нет…
- Так что ж он, паскуда, катается?! – возмутился я…
- А шут его знает. Коты ж сами по себе…
Я взял бутылку в руки и начал рассматривать этикетку:
- «Горный Дубняк», водка-люкс из спирта высшей очистки, исконно русский напиток… Так… ГОСТ, ОСТ, все чин-чинарем… Приятного отдыха… Ага! Ингредиенты: настояна на высокогорных травах Алтая… Искусственный ароматизатор, разрешенный Минздравом… Вот! Белый порошок неизвестного происхождения, смена такая-то… Они что там, охренели совсем в этой смене! «Неизвестного происхождения»! Во, чума!..
- Да ты что?! – закудахтал Вэн, - дай посмотрю!..
Он выхватил бутылку и впился в нее глазами.
- Где ты вычитал? – здесь такого нет…
Я опять взял бутылку. Действительно, на этикетке этой подписи уже не было.
- Ну, раз все в порядке, поехали дальше, - сказал я, откупорил пузырь и наполнил рюмки, - Чин-чин!..
За окном на фоне 23 ТЭЦ хаотично летали вороны.
- Толик, Толик, алкоголик! – смеялись они.
- У вас там песенки похабные, а у меня здесь целая концепция! – обиделся я.
- Вы закусывайте, закусывайте, послышался из люстры голос Березовского.
Я поперхнулся:
- Вэн, ты слышал?
- Слышал, - поежился Вэн.
- На Березовского похоже, да?
- Да нет, скорей уж на Хакамаду.
- Мы случаем не спим?
- Ну да, и друг другу снимся…
Я что есть мочи ущипнул его за ляжку.
- А-о-а! - заорал Вэн, - Ты что?!
- Дай мне по лбу, - подставил я лоб.
- С удовольствием!..
- Нет, не спим, - констатировал я.
- Спите, не спите – какая разница? – опять встрял тот же голос.
Мы одновременно посмотрели на люстру.
- Пойдем логическим путем, – сказал я, - и ты, и я видим и слышим одно и то же, правда, с небольшими отличиями, так?..
- Допустим, - подпирая подбородок и наморщив лоб, согласился Вэн.
- Значит, восприятие этой нашей «действительности», хотя бы для нас с тобой – адекватно.
- Не вариант! – откликнулся голос.
- Помолчи, - осадил я его и продолжил, - Я имею в виду то, что, например, тот же Василий, сидя здесь с нами, возможно, видел бы что-нибудь абсолютно иное и, соответственно делал бы какие-то свои, отличные от наших, выводы.
- Или Нинка, - поддакнул Вэн.
- Вот, вот… Я к тому, что раз эта байда вокруг нас происходит…
Пришлось прервать фразу, так как на кухню зашел кот с гаванской сигарой и попросил прикурить. Мы сдвинули табуретки и дали ему место.
- Так вот, - покосился я на кота и подставил ему пепельницу, - выходит, мы сами как-то влияем на эту действительность…
- То есть?! – не понял Вэн.
-Ну, вот, например, - начал я с другого конца, - висит у нас который год каждую зиму, аккурат над подъездом, гигантская сосулька. И я, и ты, и Нинка, и Василий, и все остальные ее видят. Значит, для всех для нас она вполне реальна, в отличие от этого курящего кота, которого мы с тобой видим, а Василий, возможно, видел бы на его месте статуэтку Будды, ну а Нинка, может быть – использованный презерватив. То есть кот для нас - реален, для Васьки - нет, и наоборот, так?
- Положим…
- Ну и вот… Когда эта гребаная сосулька раздавила в лепешку ребенка в коляске, ты ж помнишь, какой кипишь был?.. Комиссия, все забегали, кого-то даже вроде посадили, гудрон перестилали… А она, зараза, как с ней не воюй, аккурат там же все время висит. Дворничиху заставляли задаром без страховки по крыше на пузе ползать…
- Ну?
Кот, притушив сигару и плюнув в пепельницу, ушел.
- Ну и ну… Потом, соответственно, забылось все, и никто ее не сбивает. Висит она себе. Все ее видят… Действительность. ДЭЗ не виноват. Что с действительностью он поделать может? Раз ее оттуда не извести, выходит, нужна она там кому-то, невзирая на все наши потуги…
Я опрокинул рюмочку, запил томатным соком и продолжил:
- И помнишь того соседа с тринадцатого этажа, которого вперед ногами недавно выносили? Так вот, сидел я раз на лавочке, а он стоит себе под сосулькой и смолит одну за другой. Мы то все бегом пробегаем, а он – стоит.. Я ему крикнул: «Отойди, мол…», ну, а он не спеша так ко мне присел и выдал: «Я, - говорит, - уж который год у Бога смерти прошу, да, видать, прогневил сильно… Не могу, - говорит, - приперло… Хоть с кем поговорить. Ты мне как попутчик в поезде…» Ну и выложил все, как он людей на зоне гноил… «Только тебе, - говорит, - рассказал, даже батюшке не смог открыться. Чувствую, - говорит, - недолго осталось. И точно - через пару дней его паралич разбил.
- Да, помню, помню – месяц по подъезду дерьмом воняло. Дальше-то что? – перебил Вэн.
- В том-то и дело… Нам-то лично он что плохого сделал? Кроме этой вони, конечно… К нему ж один Серега-бомж заходил, корыто воды рядом ставил… А потом и Серега: «Не пойду в ваш подъезд, у меня нос больно чувствительный…». А мы делали вид, что его уже и вовсе нет и ждали, когда откинется, чтобы воздух, наконец, чище стал…
- Слушай, я думал повеселимся, а ты тут нагнетать начал! Хорош! Музыку погромче вруби! – не вытерпел Вэн.
- Подожди… А потом Нинка весь подъезд выручила: вызвала риэлторов, а те ребята – сам знаешь – ушлые… «Белые халаты» сразу забегали и через пару деньков дедочка не стало…
- Да знаю я все! Ну и?..
- Старичок-то тот полжизни под сосулькой стоял, а она на ту коляску упала, сечешь?..
- Нет! – озлился Вэн.
- Так вот! У того ребенка было неизлечимое заболевание крови! – победоносно завершил я.
- Ни хрена, объяснил! – заржал Вэн.
- Примечание для тупых, - гордо сказал я, - выходит, мы своими поступками как-то влияем на ту действительность, в нашем примере – на сосульку, которая нас окружает! И ничего «просто так» не происходит…
Откуда-то послышались аплодисменты.
- Вот мы сегодня нажремся, - добавил я, - и у тебя, вполне допускаю, зажжется новый фонарь под глазом.
- А у тебя – нет? – съехидничал Вэн.
- Не знаю. Но с Ленкой мы пока еще ни разу не дрались, - парировал я и вспомнил про видеокамеру.
-А я кстати, где-то слышал, - позвенел пальцем по рюмке Вэн, - что вообще вся эта сраная «действительность» всего-навсего гнусный морок из-за явной нехватки водки организму…
Мы вмазали еще. Не успела рюмка как следует прижиться, как на кухню вкатился таксер, встал передними лапками мне на тапок, завилял хвостиком, разулыбался и низким густым басом выдал : «Не знаю, как вы, а я вас, ****ей, хоть вы меня и редко выгуливаете, все равно люблю!». Громко пукнул и тем же манером укатился.
- Вот!.. Ведь он, засранец, сколько мне крови попортил, но я ж его специально разговаривать не учил! Мне б и в голову не пришло… Нам лишь их любовь нужна, большего-то не просим!
- А цирк?
- А где там люди, где звери – разберешь? Я раз спьяну медведя за директора принял: все приставал, чтоб он мне увольнительную подписал! Ты вот Таньку любишь?
- Навряд ли…
- А она тебя?
Вэн приподнял «капли» и потрогал подбитый глаз.
- Понятно. С детства – всё по остаточному принципу… А зачем вместе живете и друг друга мучаете, детей-то, вроде, нет?
- А куда идти? – окрысился Вэн.
- То есть ты признаешь, что и другого человека полюбить не сможешь?
- Не пробовал! Что ты на меня накинулся? У тебя что – по-другому?
- В том-то и дело, что так же, - сник я, - так и маемся…
Покурили.
-- А раньше-то ты ее любил? – спросил я.
- Навряд ли – дома надоело с родаками препираться… Налей. Обрыдло все… - прошептал Вэн.
- Ну, ну… Спектакль не окончен, - опять из люстры выдал «Березовский» кому-то, - у нас уже чуть не на одной ноге стоять приходится! Вы это, завязывайте… А те – днем с огнем везде рыщут – ухохочешься! – заржал он.
- Я вот тебя позвал, ты – приперся… А зачем? Да просто скучно…
- Ты сейчас от меня синяков дождешься! – взорвался Вэн, - Что ты все копаешься? Спокойно жить не можешь?
- Вот! – возликовал я, - половина подъезда живет прошлым, половина – будущим…
- А половина – вообще не живет, - закончил за меня «Березовский» из-за занавески- То-то… И лишь коты да разные таксы и, может, еще Серега-бомж умудряются жить здесь и сейчас! – осенило меня..
- Ты что, предлагаешь в бомжи податься? – осклабился Вэн.
- Наоборот! Я предлагаю начать друг друга любить!
За занавеской вновь зааплодировали. Вэн заерзал и на всякий случай слегка отодвинулся.
- Ладно, ты отдыхай на диванчике, а я пойду по клавишам постучу. Надо хоть что-то вымучить… Вот ведь тоже: мечтал в детстве токарем стать, да сдуру стишок в пятом классе сочинил… И родаки в Литературный засунули, будь он неладен!..
Я сел за компьютер. «Эротики, что ль малость плескануть? – подумал я, - Без нее сейчас никуда». Почесал затылок, напыжился, но ничего не получилось: в голове стояла на четвереньках только та жирная бабища с нинкиной кассеты. Я вызвал тетрис, поиграл пару минут, и вызвал «хранителя экрана». Маленький человечек опять заходил по замысловатым траекториям по своим разноцветным полям.
Со стороны дивана донеслось мирное посапывание.
Я крадучись встал, стараясь не шуметь, достал камеру и подключил ее к телевизору. Перемотал кассету и нажал кнопку «Play».
…На экране на столе под Джипси Кингз в одном передничке и туфлях вихлялась Ленка!..
Хотя я уже подозревал нечто похожее, но чуть не упал со стула: мы не развлекались подобным образом уже года три!.. Причем она была трезвая, а вот камера в моих руках видимо ходила ходуном…
- Пойдемте все в ванную! – игриво вильнув попкой, поманила она.
Я опешил – «все»!
Картинка сменилась: в ванной чья-то рука с аристократически тонкими пальцами и блеснувшим черным перстнем наливала в «джакузи» шампанское… На полочке стояли разнокалиберные свечи, потолок был зеркальный, а в углу красовался здоровенный аквариум с золотыми рыбками! Мы с трудом расходились в нашей ванной с котом…
Картинка дрожать перестала. Кто-то другой снимал, как мы с Ленкой занимались любовью в шампанском. Я откинулся назад, под ложечкой заныло. На следующей картинке, на диване, усыпанном лепестками роз, как в калейдоскопе сплетались и расплетались три обнаженных тела – Ленкино, мое и молоденькой темноволосой девушки…
- Ну, как? – поинтересовался «Березовский» сзади, - Фантазии прибавилось?
Я резко крутанулся на ножке стула, но кроме посапывающего Вэна никого в комнате не наблюдалось. Послышался женский смех, экран погас, а голос растаял.
Я вновь уселся за компьютер и решительно забарабанил по клавишам: «.. ее идеальной формы попка оказалась перед моими восхищенными глазами…» Не успел я закончить фразу, как тут же перед моими глазами на весь экран, чуть не ткнувшись мне в нос, засияла мясистая здоровенная задница… Я отшатнулся, постучал по клавишам, пощелкал мышью, но с нулевым результатом. Компьютер завис! Я чертыхнулся. По всей заднице, как прыщи, стали вскакивать буквы, постепенно складываясь в фразу: «…Превращай дерьмо в розы!…» Затем, без всякого участия с моей стороны, выскочил «хранитель экрана», показал мне «фак» что-то крикнул и экран мгновенно потух.
Тьфу! Попал какой-то вирус… Придется идти на поклон к Василию.
Хлопнув на дорожку и сунув бутылку в карман, я оставил посапывающего Вэна и вышел на площадку. Вызвал лифт. Двери разошлись, и на уровне аккурат моего носа, распространяя миазмы, как в невесомости космонавт, затрепыхалось знакомое дерьмо… Я зажмурился. Это уже слишком… В голове вдруг вспыхнула фраза «Превращай дерьмо в розы!».
Я приоткрыл левый глаз. Отступать и топать наверх пешком мне совсем не хотелось. Я попробовал поднырнуть под дерьмо, но оно от дуновения воздуха закружилось и заколыхалось еще сильнее. Я отпрянул и, вытащив из кармана носовой платок, двумя руками, как будто вытряхивая от пыли дорожку, погнал его в угол, но оно ловко вывертывалось и норовило вообще залезть мне на голову. Я начал отступать к перилам. Потом мне пришла в голову идея выманить его из лифта, и самому туда заскочить и быстро уехать, но дерьмо как будто читало мои мысли – оно мгновенно втянулось обратно.
Что ты тут будешь делать?..
Я цыкнул зубом и достал сигаретку. Покурил. Кто-то сверху заорал, чтобы отпустили лифт. Сначала я зловредно подумал: «Сейчас, милок, отпущу, нюхнешь с мое!…», но потом мне стало жаль незнакомца… Кто виноват, что я тут с дерьмом забавляюсь? Крикнув: «Сейчас, сейчас, только превращу дерьмо в розы!», я глубоко вдохнул и решительно шагнул внутрь кабинки. Лифт вместе со мной поехал куда-то вверх. С закрытыми глазами и не дыша, я чувствовал, как моего лица что-то касалось. Я представил, что это прикосновения лепестков роз, которые принес свежий бриз, подгоняющий зеленые упругие волны вечно-молодого Океана. И услышал даже крики чаек…
Лифт остановился.
- Ну, что застрял, выходи! – услышал я голос Нинки и открыл глаза: весь пол и вся моя куртка были усыпаны лепестками роз…
- Чем ты надушился? От тебя разит за километр! Куртку отряхни, горе луковое, весь в каких-то лепестках…
Что ты там лифт держал? Наш лифт скоро обвалится, скрипит, как раненая чайка!
Розы мгновенно превратились обратно в дерьмо.
- Боже мой! Какой ужас! Какая сволочь насрала в лифте? Куча-то какая! Так это ты, зараза?! Я вас всех скоро сдам в милицию, и пусть они вам там наденут смирительные рубашки! Как с вами жены живут? – заорала она на весь подъезд, - Не подъезд, а Гарлем! Расстрелять вас всех, козлов!
Лифт с орущей Нинкой уехал.
Я спустился на два пролета и оказался перед квартирой Василия. Позвонил. Открыла его мать.
- Здравствуйте, Надежда Петровна!
- Здравствуйте, Анатолий! Заходите, пожалуйста! Мой мальчик занимается с компьютером или медитирует. Я сейчас узнаю, не помешаете ли Вы ему. Надеюсь, у Вас нет с собой водки, наркотиков, оружия и падших женщин? Вы же понимаете – мать всегда мать: я за него волнуюсь! Мир так несправедлив и опасен, что я просто места себе не нахожу!
- Жаль, Надежда Петровна, вы потеряли способность дышать за него, а то вопрос был бы давным-давно решен, - сказал я, но «святая мать» не услышала, - Не волнуйтесь, - добавил я, - я не обижу вашего мальчика: у меня проблемы с компьютером, а он – великий специалист!
Надежда Петровна зарделась от гордости. Не чиня мне больше препятствий и уверовав в благие намерения, она, как фея из сказки, распахнула дверь, предоставив доступ к телу, но желая на всякий случай подстраховаться, прихватила с собой на кухню трехлитровую баночку. Это была их домашняя забава: Василий сидел в призме, а Надежда Петровна прикладывала баночку к стене, а к баночке ухо. Ей приходилось довольствоваться этим, ибо дырочку для подсмотра Василий законопатил. Дома у них принято было разговаривать шепотом, чтобы никто не мешал друг другу…
Я постучал и вошел в комнату.
Везде помаргивали огоньками хитрые аппараты. По стенам были развешаны портреты единственной женщины, которой Надежда Петровна скрепя сердце разрешила временно воспользоваться Василием. Но потом передумала, и теперь у них шла борьба за эти портреты: Надежда Петровна поворачивала их лицом к стене, Василий упорно поворачивал их обратно. Посреди комнаты висела в воздухе большая розоватая стеклянная призма. В ней и расположился, сидя в позе лотоса, Василий.
Вытащить из призмы Василия возможно было только прокричав в небольшую скважину, что, мол, испортился компьютер. Только такая новость могла вывести его из состояния покоя и медитации.
Именно это я и проделал.
Василий медленно открыл глаза и снизошел вниз.
- Хорошая погода, не правда ли? – поприветствовал он меня.
- Да, да, мерзнем понемножку! – поддакнул я.
Всевозможные обороты речи Василий черпал из страничек Интернета и поэтому частенько лепил предложения не в той последовательности.
Я порой предлагал ему простую человеческую водку и простых человеческих баб, мотивируя тем, что в принципе это та же самая медитация, но более теплая, однако призма нравилась ему гораздо больше. Битый десяток лет он все называл меня на «вы», что поначалу принимал я за врожденную вежливость, а испуг на его лице – за интеллигентность…
- Здравствуйте! Что привело Вас ко мне? – поздоровался он.
- Васька! Да хватит придуряться! Давай водочки треснем. Я вот «Дубнячка» принес!..
- Нет! У меня по плану день рождения одного знакомого. Надо силы экономить.
- Зачем экономить? – стал вразумлять я его, - тебе ж не вагоны там грузить, а радоваться вместе со всеми!..
Но потуги мои были отвергнуты. Я смирился и перешел к делу:
- Вась, у меня компьютер гикнулся!
- Что произошло с Вашим компьютером?
- Да ты знаешь, на весь экран какая-то жопа в прыщах вскочила, а потом «Хранитель» факов напоказывал, матом обругал и медным тазом накрылся. Я думаю – вирус такой…
Василий почесал за ухом и сказал:
- Покажите на примере.
Я начал расстегивать ремень.
- Нет, Вы меня не так поняли, не стоит снимать штаны! – боязливо покосился он в стороны законопаченной дырки, – покажите это на моем компьютере.
- А, так бы и сказал… А где здесь у вас медный таз?..
Я вызвал «Хранителя».
На экране появились паучки и мушки. Центральная часть экрана была выгорожена квадратом. В нем сидели два паучка, а по центру – крупная муха.
Вне квадрата движение паучков и мушек напоминало броуновское движение, а в пространстве, отгороженном квадратом, паучки и муха вели какую-то игру. Паучки носились вокруг мухи, плели свою сеть, но не съедали, а закармливали муху какими-то невнятными крошками. Слабые крылышки не могли поднять обширное тело, и муха лишь тоскливо гудела, нудно перебирая бессильными лапками… Постепенно муха раздувалась до размеров квадрата, потом все исчезало. И заводилось снова…
- Забавный «хранитель». А еще есть? – потыкал я клавишу. Выскочил другой – очень натуралистичный и кровавый: в клетке зоопарка львица рожала детеныша и, напуганная незнакомой обстановкой, сжирала его…
Я отшатнулся:
- Что за гадость у тебя на экране?
- Не знаю… Это очень давно…
- А почему не поменяешь?
- Вы знаете, Анатолий, я профессионально занимаюсь компьютерами, и Вы наверняка слышали такую поговорку – я сейчас попробую ее воспроизвести, чтобы не исказился смысл – по-моему, если я не ошибаюсь, она звучала примерно так, извините, если я что-то напутаю, вот: «Сапожник без сапог», – наконец родил он и виновато посмотрел на меня.
- А, да-да! Где-то слышал…
- Ну, так вот! Мне просто не хватает времени заняться собственным компьютером. Я постоянно помогаю чинить чужие компьютеры и забываю о своем, и у меня внутри там действительно кучи всякой ерунды, - развел он руками.
- Но ты же очень много времени проводишь в призме! Сократи время пребывания в призме, вот и найдешь время на собственный, - предложил я.
- В призме не так сложно жить, как у вас. А во-вторых, как же можно отказывать людям?
- А в первых? – спросил я.
- В первых, я, кажется, забыл, как менять «хранителя», - смутился он.
- А к нам с Вэном что в гости не заходишь? – попенял я ему, вспомнив, что последнее время он жаловался на одиночество, - у нас тоже компьютеры иногда барахлят.
- Но вы же не просите, - удивился он.
- А я думал, что внимания у близких соседей и не надо просить, - озадачился я.
Он немного подумал:
- Я пересмотрю свое отношение к этой проблеме. Мне стоит подумать на эту тему. Это действительно может быть удобным для всех. Возможно, я заведу план-график, повешу его на стену и в определенные дни и часы буду сам интересоваться состоянием ваших компьютеров.
Не успел он закончить тираду, как прямо на моих глазах, откуда ни возьмись над его письменным столом нарисовался какой-то уж больно мудреный график. Под графиком переливалась всеми цветами радуги голограмма, гласившая: «Не ждите и не просите милостыню, а сами дарите золото общения!».
Я дернул Василия за рукав и округлив глаза потыкал пальцем в сторону невесть откуда появившегося графика, но судя по всему он видел лишь пустую стену.
- Я избрал своей профессией любовь к людям, - продолжил он, - и живу лишь своей светлой стороной: сижу здесь и всех люблю. И порою даже не беру за это денег.
- Слушай, дружок, но если ты будешь жить одной половиной, то вторая-то никуда не денется! – удивился я, - Она же скушает тебя изнутри и вылезет, а потом возьмет да и сожрет все вокруг, как та муха паучков!
- Тебе не понять меня, - грустно улыбнулся он, и поставил ногу на ступеньку, ведущую к призме.
- Что ж ты из гнезда-то своего никак не вылетишь? – спросил я его.
- Карма такая, - ткнул он куда-то в сторону кухни.
Решив, что лучше завтра вызвать платного мастера, я уже собирался откланяться, но вспомнив, что творится в моей квартире и за ее пределами, спросил:
- Василий, не знакомо ли тебе, случайно, имя Герберт?
Он сразу оживился:
- О, я знаю его очень хорошо и давно. Это мой друг. Он очень хороший программист и изобрел новый способ связи между компьютерами. И даже получил на него мировой патент. Это величина, не то, что… - он слегка запнулся.
«Не то, что вы», - про себя продолжил я за него.
- Сидя в призме, я как раз и принимаю его слабые сигналы, закончил он. - Анатолий, а не желали бы и Вы сесть в эту призму и попробовать? – широким жестом предложил он мне.
«Он действительно добрый малый и делится холодом только потому, что у него просто больше ничего нет», - опечалился я.
- Большое спасибо, но, к сожалению, я тоже иногда бываю занят и сегодня как раз такой день… Да и к тому же в нашем лифте я чуть было этим до отвала не наелся, - передернувшись ответил я.
- Ну, что ж. Не смею задерживать. Заходите как-нибудь, - видимо предложил еще более крепить нашу дружбу Василий.
- Не премину, - взял я под козырек, - Да, кстати, ты книжку мою дочитал?
- Вы знаете, к сожалению за последний год как-то так и не выдалось ни одной свободной минутки: компьютеры отчего-то нарастают буквально как снежный ком. Я просто не успеваю их все чинить. Она стоит на той же полке, где вы ее оставили.
Я поискал глазами на полке книжку мистики и фантастики, которую когда-то давал ему почитать. Среди всевозможной компьютерной литературы ее сложновато было отыскать, но я по наитию выдернул первую попавшуюся и это оказалась именно она. Сдув пыль, я присоединил ее к «Дубнячку».
За дверью я нос к носу столкнулся с Надеждой Петровной. Улыбалась она приветливо и благостно.
- Вундеркинд! – поднял я большой палец.
Она заулыбалась еще шире.
- Надежда Петровна, как Вам Герберт?..
Она потупила глаза и игриво поправила непокорный локон:
- Очень импозантный мужчина, и хоть он слегка и моложе, но оказывает мне явные знаки внимания… «Какой женщине приятно стареть? – подумал я, - правда, способы не стареть случаются уж больно оригинальные – некоторые, например, не дают взрослеть детям… А одиноким матерям-то еще хуже, - совсем опечалился я, - Чтобы хоть как-то скрасить никчемность бытия, они могут вообще присвоить жизнь своего дитяти. Бедные женщины…»
Я так расстроился, что чуть было не потянул из горлышка прямо на глазах у Надежды Петровны. Распрощавшись наконец с Василием и его матушкой, я отчалил.
На лестнице, достав «Дубняк» и основательно встряхнув бутылку, я внимательно и долго посмотрел на всплывающие мелкие пузырьки.
Это ж надо! Буквально минуту назад я натуральным образом лицезрел Василия, висящего в воздухе в розовой призме!..
Почесав затылок и сконфуженно пожав плечами, я убрал пузырь за пазуху и пошлепал домой.
Кстати, младший сын Надежды Петровны из карцера давно сбежал – об этом даже писали в газетах – и беспредельничал теперь где-то на Большой Дороге. Но это я так, к слову…
Дома было тихо, лишь мерно тикали ходики.
Ванадий в той же позе, открыв рот и пустив слюну, тихо похрапывал.
Кот с таксом сидели в разных комнатах и не разговаривали.
- Бэмби! – позвал я. Тот радостно прицокал. Я взял его на поводок, и мы отправились прогуляться.
Дождавшись лифт, я с удивлением обнаружил, что в кабинке прибрались. Дерьма не было и попахивало хлоркой. Стертой оказалась даже та «чеченская надпись». Зато на закрывшихся дверях материализовалась другая. На ней значилось: «Ельцепут! Я тебя не боюсь, однако!» и подпись: «Абрамович». «Проклятые евреи! Гадят и гадят. Житья от них нет, - подумал я, - пусть убираются в свой Израиль и разрисовывают там свои синагоги!». Резко дернув от злости за поводок, я выдернул Бэмби из лифта, как морковку, но он не обиделся: он отлично знал, что все беды страны, в которой мы имели счастье родиться, проистекают как раз от этих пархатых! Ну, еще, конечно, очень насолили нам вьетнамцы.
Не успел я подумать про вьетнамцев, как тут же, словно бедуины в пустыне с тюками на головах, целый торговый караван, состоящий примерно из двадцати особей, с криками «здрасите-здрасите» ввалился с улицы в подъезд. Я, уворачиваясь от тюков, кое-как пробрался наружу.
Вся эта орава снимала однокомнатную квартирку на восьмом этаже. Хозяин – Игорек, жил на кухне. Вьетнамцы торговали, жарили селедку и подпаивали его рисовой водкой. Сам Игорек оправдывался перед соседями тем, что материально очень стеснен и на жизнь не хватает. Сначала он сдал квартиру какому-то хачику. Начал хорошо жить, вошел во вкус, приоделся, купил себе новые трусы и футболку. Стал пить чачу вместо одеколона и познавать другие прелести жизни. Затем в его квартиру подтянулся весь аул. Затем аул, недоступным для русского понимания способом, выкупил в собственность целый подъезд соседнего дома. Жильцы, ранее проживавшие в нем, расселились по Москве, за ее пределами и по вокзалам. Хачики сообща поставили во дворе овощные прилавки, где нанятые или украинки бойко торговали заморскими фруктами.
Круг замкнулся: вместе с фруктами появились и вьетнамцы.
Теперь нам было от них невмоготу.
Если Игорек не бросит пить рисовую водку и запивать ее иногда по старой памяти одеколоном «Cold Space», вполне допускаю, что вместо джипов хачиков во дворе скоро начнут парковаться летающие тарелки. У нашего дома оставалась надежда только н Нинку…
Я изо всех сил хлопнул металлической дверью, забыв про Бэмби, но тот ловко увернулся, чем явно спас себе жизнь.
Я отпустил его, сказав: «…гуляй!»
На лавочке с видом Сфинкса в той же позе сидел Серега.
- Ты часом не приморозился? – поприветствовал я Серегу.
- Созерцаю…
В подъезд влетел парнишка лет пятнадцати в «петушке» и с развевающимся «спартаковским» шарфом. «Козлы-динамовцы!» – бодро крикнул он.
Не успел стихнуть лязг закрываемой двери, как с грохотом сходящей снежной лавины обрушилась наша сосулька и залила грязь вокруг блестящими, как елочная мишура, стеклянными осколками. Дверь тут же запела вновь, и из нее похрустел по осколкам, ругая на чем свет стоит дворничиху Глашу, мужик лет пятидесяти.
- Интересно, чья была сосулька? – спросил я.
- Наверху не ошибаются, - изрек Серега.
Я вытащил недопитый «Дубняк»:
- Оскоромимся?
- Отчего ж… - достал пластмассовый стаканчик он.
Я плеснул ему, сам отхлебнул из горлышка и мы одновременно занюхали рукавами. Чуть в сторонке, прямо на мостовой присел громадный мраморный дог. Хозяин дога с интересом смотрел в сторонку на новый Джип. Дог сделал свое дело, и в дерьмо, оскользнувшись сначала на осколках сосульки, тут же наступил какой-то гражданин с бычьей шеей и могучими плечами. Мужики поцапались. Крик нарастал и подобное неумолимо стремилось к подобному. Завязалась потасовка.
Откуда ни возьмись появилась Нинка и точечными ударами вмиг прекратила вакханалию. Шум драки затих и вместо него зазвучала всепобеждающая сирена.
Серега боязливо поежился. Сирена в конце концов затихла и можно было продолжать разговор, но к лавочке медленно подошел гигантский бычара и, отгоняя снежинки хвостом, наклонил кудрявую голову с замшелыми рогами.
- Амба! – выдохнул я.
- Терпимее надо быть друг к другу, - ласково сказал бык голосом Доренко, - совсем Нинку замучили. Нет ей от вас никакого покою… Потом поддел рогом лавочку и резко отпустил. Выпитое чуть не выплеснулось наружу.
- А я что, а я что… - заоправдывался я.
Бык, помахивая хвостом, удалился.
- Ты видел? – дернул я за рукав Серегу.
- Да. «Бычий тренд» явно находится на грани слома. Что ж, иногда прыща приходится и давить! Йену надо конечно же срочно скидывать…
- Так он что-то про терпимость говорил!..
- А я про что? – развел руками Серега.
Мы допили. Зашвырнув бутылку в детскую песочницу и осознав, что Володька остался с одним «Дубняком», а я вообще пустой, и что это не по-братски, я направился в магазин.
Продавщица приветливо улыбнулась:
- За «Дубнячком»?..
- Вы знаете, не могли бы Вы мне дать бутылку взаймы? – улыбнулся я в ответ, - дело в том, что жена с деньгами на работе, а Вэн спит. Но нам просто необходима вторая! Я доходчиво объясняю?.. Деньги я мгновенно верну с гонорара. Я вообще-то писатель: Толик меня зовут…
- Да знаю, знаю! Все вы тут «писатели», - дружелюбно во весь золотой рот разулыбалась она, - отчего ж не дать?..
И вмиг достала из холодильника заиндевевшую бутылку. Я потянулся было, но пузырь шаловливо спрятался за спину:
- Погоди! Пойдем в подсобочку…
Я пошел следом. Грязный пучок волос выбивался из-под ее косынки, но чувствовалось, что она очень хороший человек: разве плохой человек даст незнакомцу водки лишь под честное слово?..
Зайдя в подсобку, где кроме обшарпанного дивана и покосившейся тумбочки, не считая паутины в углу и засиженной мухами лампочки, ничего не было, она поставила бутылку в уголок и положила рядом два несколько заплесневевших куска сыра. Затем повернулась ко мне спиной, задрала несвежий халат, нагнулась и сказала:
- Ну, давай, милок…
Схватив бутылку и пулей выскочив из подсобки, я крикнул на ходу, что женат и люблю свою единственную больше жизни.
- Импотенты хреновы, козлы, всю жизнь загубили! – перемежая каждое слово матом заорала она и заплакала.
Я легкой спортивной трусцой, заметая и путая следы по свежевыпавшему снегу, прижимая пузырь к сердцу, побежал на спасительную лавочку. Серегу постепенно заносило снегом и он стал походить на посленовогоднюю елку, за ненадобностью воткнутую вверх тормашками в сугроб.
- Досозерцаешься!.. Шел бы на калорифер, - предложил я ему.
- Воробышки какие, - задумчиво сказал он, - нахохлились малютки и чего-то ждут… Ты б им хлебушка принес.
Один из воробьев тут же запорхал на манер колибри над Серегиной папахой и выдавил из себя зелененькое дерьмецо.
Позвав такса, чтоб не очень разгуливался, я привязал его к лавочке, а сам направился к помойке, рядом с которой колдовала над чем-то в снегу дворничиха Глаша. На самом деле работала она путаной на «трех вокзалах», а дворническую должность тянула ради казенной квартиры. Симпатичная ядреная баба с толстенной косой до попы лет восемнадцати.
- Здравствуй, радость моя! Я тебя почти что люблю! – нежно поприветствовал я ее.
- Минет – сто рублей! Тьфу, здравствуй, Толик! Совсем заработалась…
- На крышу-то больше не гоняют?
- Пошли они!.. Я им всю крышу задаром брюхом отутюжила.
- А если убьет кого? Стрелочником будешь?
- Значит доля такая. А что, лучше с крыши сорваться? – доходчиво объяснила она.
- И то верно… Ладно, скажи мне вот что: меня тут что-то сосед наш новый с тринадцатого, Герберт зовут, заинтересовал. Ты его не знаешь?
- Вам что, баб мало? Педик вонючий из Челябинска. Я с ним еще в начальных классах вместе училась…
- Стоп! Мне по другому вопросу, - начал оправдываться я, - ему ж вроде лет тридцать – сорок?..
- Да знаю я его, как облупленного! Тоже с «Плешки» начинал, но «педикам везде у нас дорога», как в песне поется; сейчас где-то в «Трех обезьянах» четвертой ошивается.
- Да, да, конечно, - промямлил я и отошел.
Чем больше я собирал сведений о Герберте, тем менее понятной и уж больно противоречивой казалась мне его фигура. Никак не удавалось прилепить ему какой-нибудь ярлык и на этом успокоиться…
Я вернулся на лавочку. Серега молчал, как партизан. Разговаривать не хотелось, идти домой тоже. Воздух был замечательным.
Мимо прошла милая стройная темноволосая девушка с печальными глазами, держа за руку похожего на нахохлившегося снегиря, из-за обилия одежек, крепенького бутуза. Сердце вдруг защемило как дверьми лифта: отчаянно захотелось ее любить и отчего-то, непонятно от чего, защищать…
Бэмби задергался и запрыгал, рвясь с поводка: они уже года два как подружились. Он всегда провожал ее до угла детского сада, затем возвращался. Я же, в отличие от него, старался никогда не смотреть ей вслед…
- Серег, почему жизнь так по-дурацки устроена? – прервал я молчание, - Вот встречаешь человека и кажется, будто это лучший подарок судьбы. Он тебе представляется идеальным. Хочется быть с ним постоянно. Никого вокруг больше не видишь. Он – твой Кумир! Вроде, все ему: как на алтарь ложишься, а он р-раз – разворачивается к тебе задом и оказывается такой вонючкой, что лучше, действительно, в контейнере жить, - показал я рукой в сторону мусорных баков.
- Это ты себя «вонючкой» так ласково кличешь? – поинтересовался откуда-то вновь нарисовавшийся голос «Березовского».
- Неважно, - насупился я.
- Требуем много, даем мало, - ответствовал Серега.
- Да как мало, как мало, - загорячился я, - все ему и ему, дышишь на него, если он на кого другого взглянул – трясешься весь от ревности! Затискать облизать да чуть не проглотить его готов, до того сладкий!
- Так это ж ты даже не его, а и себя-то не любишь…
-Что себя?.. – не понял я.
- Ну, может, он хочет вместо того, чтоб ты его ел, например, со старым другом или подругой пообщаться или там марки поклеить, а то и цигарку с водочкой курнуть… А тут ты со своей «любовью»…
- Ну, допустим… Дать чутка свободы… А вдруг сбежит?
- Так порадуйся за него, раз убежать успел, и где-то ему лучше: ты ж его любишь!
- А как же я? Кого мне дальше любить?
- Кого следующего мучить, сказать хочешь? Любовь она ж взаимная только, остальное мучение да терпеж, - вздохнул он и добавил, - подожди, схожу за бак, отлить приспичило…
Вернулся и продолжил:
- Не надо бросаться на шею со своей «любовью» - чувство должно быть выношенным. Тогда впоследствии возможно и развода не будет. И не надо ничего доказывать, достаточно – просто любить! Представь – у тебя тысяча яблок! И захотелось подарить одно симпатичному тебе человеку. И он взял. Так вряд ли ты ему что-то дал – от тебя-то не убыло! Это он тебе своё доверие подарил! Ведь ему-то это яблоко могло показаться, например, куском несъедобной пемзы, которой ты пятки трёшь!.. И он в ответ решил протянуть тебе, положим, грушу, которой у тебя нет, а у него – завались! И тебе эта груша – в кайф! Так меняйтесь, да радуйтесь!.. Если видишь, что «яблоки» твои уже не лезут – ведь все вокруг друг другу стараются яблоко протянуть! – и у кого-то оно может слаще оказаться, возьми да и сваргань какой-нибудь яблочный пирог! А то и сливу дай… Глядишь, твой грушеед возьмёт, да и ананасом ответит! Жадничать просто не надо…
- Лихо! А если денег даже на семечки не хватает?..
- Вот ведь буквоед! Да у каждого из вас от рождения закромов немерено! Ключики только надо научиться к дверцам подбирать… Влюбленность от Любви так же далеко, как «помнить» от «вспоминать», а у ревности и ненависти – одно свойство, да и в сжатой руке Любовь не удержишь… Рождается Она на Небесах, но умирает-то точно на Земле, ведь все что ни делается, все – делается!.. И не всё что делается - к лучшему! Любовь – разумная и зрячая, а слепой и безграничной является лишь ненависть… Да и успокойся ты, если любят – не продают! Не цепляйся за мёртвое…
- Не пойму…
- Ну, вот пузырь водки в рукаве прячешь…
Я чуть отодвинулся и солгал:
- Это я Володьке взял, он просил меня…
- Да знаю, знаю, я не в претензии: Она либо есть, либо ее нет… Рожденные вне любви и сами-то ничего хорошего дать не могут, - опять вздохнул он, - и ты эту бутылку любишь, ведь так?
- А то! – сказал я.
- А когда выпьешь, что делаешь?
- Выброшу или тебе отдам.
- То-то… А ведь не бывает «плохих» людей – делитесь вы лишь на счастливых, да несчастливых. В погоне за сиюминутным легко растерять вечное! А всё просто: если живому от вас тепло, то и вы – живы!
- Не пойму я тебя! - по-разному на мир смотрим…
Со стороны помойки, прямо из бака послышались аплодисменты.
- Подожди!.. - продолжил Серега, - вот выжрешь ты ее в момент – утром башка болеть будет? Похмелье горькое, злость на весь мир, руки трясутся, жить не хочется… Бутылку пустую кому-нибудь на голову и за другой побежал, так?
- Так.
- А она чем виновата? Что ты ее употребил, а потом забыл и выбросил?..
- Так что ж, сидеть любоваться?
- А представь: бутылка здоровенная, - размечтался Серега, - в полкухни! Каждый день по глоточку – не повредит, ведь всю жизнь наслаждаться можно! И у тебя башка не болит, и она довольна: каждый при своем и друг друга не ест!.. Тишь да гладь! Хошь пей, хошь не пей, а потом глядишь, и детишки пойдут, - ни к селу, ни к городу ляпнул он, - любовь и радость!.. И друзей в меру угостить и в кабак – портвейнчику хлебнуть – все довольны!..
- Так это ж разврат сплошной!
- Не понял, при чем здесь разврат?
- Ну, друзей угощать и за портвейном бегать…
- А что, тебе друзей водочкой побаловать жалко? Я ж Любовь имею в виду! - а не член в горлышко бутылки пихать, как ты подумал!..
- Ну, а если надоест одно и то же?
- Снова – корова!.. Я ж уже про яблоки объяснял!.. А если водка хорошая, променяешь на какую-нибудь вьетнамскую вонючку?!
Помолчали.
- Или вот, например, - продолжил он, - мою собственную личную квартиру приватизировали полностью, ремонт там сделали, и любят ее – а мне обратно не отдают!.. Мне им со своего калорифера каждый день осанны что ли бить прикажешь? Прокашлявшись и отсморкавшись, Серега по своему обыкновению забурчал что-то под нос: «Спешите жить!.. Ведь не угадаешь, когда сверзится эта чертова сосулька… Мы не можем знать: мы можем лишь слегка прикоснуться и почувствовать… Так и носитесь в лабиринте по кругу…А ведь во что не веришь, то и ускользает, на что не надеешься, то и не происходит. А чего боишься, то и съест! А на Востоке-то уже за минус шестьдесят! Охренели совсем… Эдак и до абсолютного нуля доберемся… Опопсовели, тьфу, опопсели все донельзя! Паки, паки, иже Херувимы…»
Вдруг весь наш дом заходил ходуном, и с него натужно каркая посыпались вороны.
- Отголоски индийского землетрясения, - сказал я, - вчера в Индии круто шарахнуло…
- Нам землетрясения ни к чему, у нас Нинка есть: это она поди штангу шарахнула, - предположил Серега, - дом-то «стройбат» возводил… Боюсь, подучит она еще кого в нашем доме скакать и все: как журавли на юг потянемся… Это в лучшем случае, а так – по вокзалам разбредемся, - добавил он.
Я вспомнил про выброшенную кассету и книжки и тут же они попали в поле моего зрения: аккуратная стопочка с целехонькой кассетой сверху притулилась в небольшом сугробе. Венчала все это благообразие жирная ворона… Заметив, что на нее обратили внимание, закаркав и снявшись с насиженного места, она присоединилась к своим товаркам.
Я на всякий случай отправил стопку брошюр с кассетой в недра моей куртки, напуганный нарисованной Серегой перспективой. Правда, пришлось достать книгу, забранную у Василия, так как все в куче у меня за пазухой не помещалось.
- Давай по граммульке, а то замерзнешь совсем! – предложил я.
- А как же Вэн?
- А мы по чуть-чуть…
Плеснув Сереге в стаканчик и глотнув из горлышка, я убрал «Дубняк» обратно.
Повертев в руках книжку и попытавшись вспомнить, о чем она, я открыл страницы наугад, сразу попав на какие-то летающие тарелки. Во мне зашевелился ревнивый профессиональный интерес – как люди умудряются выдумывать всю эту ахинею?.. Называлась писанина «Мертвые на Астероиде» и являлась, как было обозначено, сценарием.
Глафира чем-то отчаянно грохотала и скрежетала на своей помойке, но я абстрагировался и погрузился в чтение…
«Мертвые на Астероиде»
фантастический рассказ – сценарий.
…Появляются первые лучи багрового светила. Они падают на темно-зеленую лужайку, уютно примостившуюся среди высоченных сосен. Сумрак рассеивается, и все начинает жить своей жизнью: порхают разноцветные бабочки, по лужайке бодро проскакал какой-то зверек, похожий на зайца, по стволу ближайшей сосны рыжей молнией мелькнула белка…
Воздух легок и прозрачен. Щебечут пичуги. Теплой волной прокатывается легкий ветерок, рисуя абстрактные узоры в изумрудной траве, иногда обнажая фиолетовые шляпки каких-то сказочных мухоморов.
Идиллия…
Вдруг глаз замечает помятую, неестественно скукоженную, ткнувшуюся в склон песчаного бархана белую летающую тарелку. Она торчит, как бельмо на глазу, нарушая целостность окружающего пейзажа. Воздух испытывает легкое беспокойство, и рядом с первой совершенно бесшумно, абсолютно ниоткуда появляется вторая… Верхняя часть второй тарелки плавно сползает, как легкое облачно на горизонте, и из тарелки выпрыгивает человек, облаченный в сверкающую серебряную одежду. Он сладко потягивается, делает несколько приседаний и наклонов туловища, немного разминочных упражнений. Полной грудью вдыхает пьянящий свежий воздух, чихает и не спеша подходит к первой тарелке. Касается ее рукой. Верхняя часть первой тарелки так же плавно сползает.
Взору предстает аскетичная простота: слабо мерцающий огромный экран, пульсирующий розоватый свет, кресло, хрустальный саркофаг, наподобие аквариума, в котором живет кактус, пустивший стрелу яркого цветка.
В кресле сидит человек в тяжелом громоздком скафандре, уронив на грудь шлем с узкой бойницей на уровне глаз.
Человек в серебряном одеянии касается шлема – тот исчезает. Видна голова со слипшимися волосами: тарелочник то ли спит, то ли мертв. Глаза закрыты. Вглядываясь в лицо спящего, понимаешь, что он как брат-близнец похож на человека в серебряном, практически – его клон.
На лбу спящего примостилась какая-то присоска.
«…Ничего не понимаю… Вроде мертвый… Точно – мертвый! Чудеса! Никогда не видел мертвых… Опоздал. Ладно, соображать будем потом. Мыслефон – включен. Отлично, сейчас все узнаю…»
Серебристый легко отделяет присоску, садится в услужливо подскочившее, непонятно откуда взявшееся кресло. Уютно устроившись, тарелочник легко лепит присоску на лоб и как бы погружается в медитацию…
«…Ничего не понимаю! Мысли так и скачут. Абсолютный сумбур. Я в шоке. Боже, как?! Как могло это произойти?
Надо сосредоточиться и мыслить плавно, иначе они не поймут… И не смогут ничего предпринять, чтобы подобное не повторялось… Сделаю десяток глубоких вдохов, а уже после начну экономить воздух. Если верить приборам, его осталось на удивление мало. Хотя, все приборы врут… Свистопляска. Я отказываюсь что-либо понимать. Такого не бывает. Не может быть. Однако, увы, выходит – бывает: не могу же я не верить хотя бы собственным глазам…
Итак: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…
Поплыли…
Я не знаю, кто меня подберет. Наверное – спасатели, и им объяснять все подробно не надо, но кто знает… Вдруг мое послание обнаружат слишком поздно…
Очень странная планета. Да откуда она взялась? Стоп! Хватит разбрасываться. Еще один глубокий вдох и начинаю…
…Итак, это был самый обычный и банальный рейс; мой номер BWS8-756327. Заурядный почтогруз: я развожу почтовые отправления от родственников, знакомых и друзей нашим космостратам на «Диабле-7.» Поздравительные и сувенирные отправления. Не самая плохая работа в нашем холодном мире… Можно, конечно, связаться с любой точкой пространства сквозь нуль-файл, но хоть что-то теплое в руки… Большая часть галактики – просто отдыхает. Средство от скуки: в наше время давно уже работают не за деньги. Вся рутина и нудь - автоматам. И что бы они хоть раз подвели?! Бред, да и только…
Летел, значит, летел – все как всегда… Одна радость – прислали на компайтер новую версию Doomlinqa. В нее всю дорогу и игрался…
Да! Еще кактус расцвел! Но это к делу не относится…
В принципе, конечно, мог бы и дома сидеть, но хоть видимость жизни…
А, впрочем, чего уж там!.. Дайте хоть разок свободно на мыслефон помыслить! Все мы давно синфантилились, никто ни за что не отвечает. Все – автоматы. Завела кривая прогресса… Куда дальше-то? К черту на рога…
Заиграла музыка. Что поют? Компайтер выдал какой-то слезливый мотивчик… Что ж, как всегда попал в тему:
«…Хорошо старались Квочки -
Конопатили тюрьму:
Я родился в одиночке -
В одиночке и помру…
Воздух выпит до глоточка -
Чем дышать мне? Не пойму…
Как на счетах дни и ночки
Посчитаю и уйду…
М-да!.. Старинная песня… Мы уж давно ничего не сочиняем – атрофировалось… Но техника!.. Что когда-то насочиняли – все расфасовано и упаковано, да открывать лень…
А этот «гибрид» все время что-то выдает под настроение… Как угадывает?.. Похоже, автоматы стали чувствительнее людей…
Явно что-то ушло. Совсем испарилась Любовь. Все слышали, но никто не помнит, что это такое… Всеведущие автоматы так и не смогли показать нам Бога. Кто еще верит в него?
Взрослея, мы остаемся детьми, растеряв при этом доброту и любознательность и заменяя человечность невнятными привычками. Вырвавшись из лабиринта страстей, мы отползли куда-то в сторону и так и не добрались до любви. Нас сковало безразличие. Безразличие – наш флаг, одиночество – наш удел. А ведь когда на горизонте не остаётся ни одного человека, пространство тут же становится бесчеловечным! От добра рождается добро, ну иногда глупость по недомыслию, а от зла – только зло, в какие бы одежды оно не рядилось! Вот и взращиваем друг друга в качестве дополнительного автономного желудка, а то что вокруг поселилась сплошная тьма, так не всё ли равно…«Все автоматы, туды их в качель!» – как шутила еще моя прабабушка… Стали жить очень размеренной жизнью, никуда не спешим, разве что к Doomlingу… Вселенная - расширяется, а каждый из нас давно схлопнулся: вот он – закат цивилизации… Нас сожрал собственный эгоизм. Ха, эгоизм мне представился в виде того самого «диплодока»1 Ну, да ладно, это все сантименты, мне это и не свойственно… Так, на публику… Но мыслефон – хитрая штука: ни одной мысли ведь не выкинешь… Уж простите, если что не так надумаю!
Еще глоточек и дальше… Воздух-то и впрямь тяжелее стал, или кажется? Короче, летел, балдел, - и н-на тебе! Прям в носовую часть! Астероид! Откуда?
Но самый прикол и бортовой компайтер ни-ни! Как будто и не видит ничего! Да и он- в лепешку – на всех приборах ералаш…
Кое-как вручную, спельфенировал на ближайшую планету через нуль-скачок. И тут – «привет»! Уж все планеты окультурили, ну нет таких в природе! Ан – я на ней… На экране – чехарда: то нормальное давление, то – как в космосе… То 25 по Цельсию, то такая – что скафандр не выдержит! Да и зверушки: какой-то «диплодок» рогатый с огненным глазом к видеому подходил!.. Черта с два! не выйду! Буду сидеть… Одену-ка на всякий случай скафандр – надо вспомнить, как пользоваться.
Вот вляпался! Может, не ждать, спасаться как-то самому? Надо бы Инструкцию перечитать…
Хорошо – еды навалом: хоть год кукуй. Вод кислорода всего на два часа… Но через нуль – переход максимум за час до любой точки доскачешь, а пеленг сразу регистрируют, так что ждать еще – минут двадцать…
…Надо же, заснул! Что за ерунда… Кислородное голодание началось. Кхе-кхе-кхе!.. Не может быть! Прошло уже два часа!.. Да дышать-то чем?! Кхе-кхе-кхе…
Простите и прощайте! Кхе-кхе-кхе… Диплодок… Doomling…Люди… Кактус… Инструкция…»
Серебристый встает. Снимает присоску. Кресло исчезает. Легким прыжком выскакивает из тарелки. Делает несколько отжиманий и приседаний. Проглатывает какую-то пилюлю.
За его спиной шарахается то туда, то сюда неясная тень…
«… Вот тебе и на! Откуда взялся этот Астероид? Самое большое происшествие за последние сто лет. Повезло же триста двадцать седьмому, в историю попал! Теперь только о нем и будут говорить… Я уж везде проверил, ну нет этого Астероида! И куда делся? Ни один автомат не нащупал…. Впрочем, пусть у других голова болит! Мое дело – спасать.
Правда, этот проклятый Doomling…
Хорошо, мне ничего на мыслефон записывать не надо: ну, не успел, так не успел… Если бы узнали… Был бы суд и минимально – три шлепка по попе с демонстрацией по всем каналам. Стыдища… Может, отделался бы и тремя щелчками по носу… Все равно неприятно…
Да, другой раз как спасать полечу, ну там – пальчик у кого в диске с непривычки застрял, или новая версия Doomlingа не идет – я уж сразу…
Интересно, а смог бы я сам себя спасти в такой ситуации? Надо перечитать Инструкцию, а то лет двадцать только в Doomling и играю…
Так я ведь тоже в историю попал! Я ж спасал! Как это я сразу не подумал… Вот удача! А этот- то чудик! Сидит в скафандре, головку свесил. Задохнулся, блин…
Обычная ведь планета, все в порядке, никаких «диплодоков» Бредил, видать… Кислородное голодание…
Вышел бы, снял шлем и дыши вволю! Ан-нет: перестраховщик. А ведь – в историю… Да…
План действий: сейчас я его нультранспортирую, потом – на Базу, надо все-таки добить этот проклятый Doomling…
Из-за него на пять минут и опоздал. Не забыть поставить отметку о моем вылете на «пять – тридцать семь» назад. Проклятый Doomling… Да и кофе… Ну кто ж знал? Надо все же перечитать Инструкцию…»
Серебристый достает какой-то пульт и нажимает красную кнопку – первая тарелка, схлопываясь, исчезает.
«…Так. Первое – Doomling, второе – кофе, третье – на «пять – тридцать семь» назад, затем – отчет о проделанной работе. А потом: аплодисменты, автографы, история… Повезло. Не зря всегда хвалили за пунктуальность…»
Серебристый, не смотря по сторонам, вскакивает в свою тарелку. Наезжает верхняя часть. Мелко вибрирует вся поляна. Тарелка так же бесшумно, как появилась, миражом растворяется в воздухе.
Вечереет. Багровое светило начинает как при ускоренной съемке быстро падать за горизонт. Сумрак сгущается.
За соснами с неприятным для слуха скрежетом просыпается какое-то ночное существо. Поскрежетав и поухав, существо вдруг скороговоркой, несколько раз подряд, выдает слова из очень древней, некогда популярной земной песни:
«All you need is Love, тра-ла-ла- ла-ла!» - видимо, подслушанные днем у тарелочного компайтера. Затем охая и тяжко вздыхая ковыляет, припадая на правую лапу, по каким-то своим ночным делам.
Зоркий памятливый глаз еще может узнать в существе ту самую дневную шарахающуюся тень: скорее всего – это местная ночная птица, по природе своей схожая с нашим земным попугаем, только голова ее увенчана подобием рогов, а глаза – зловеще красного цвета.
Лун у планеты нет, и атмосфера устроена таким образом, что не пропускает свет звезд.
Опускается беспросветный, осязаемый, абсолютный мрак…
Конец
…Осилив кое-как этот так называемый «сценарий», я с негодованием отшвырнул книжонку. Где экшн?… Где хотя бы какой-нибудь намек на секс?.. Какой идиот так пишет? Можно было, к примеру, хотя бы изнасиловать тот кактус!.. Похоронная байда! Писать, увы, разучились: даже наша серая действительность более интересна, чем эдакая писанина! Чтобы отслеживать коньюктуру, за свою жизнь я перечитал немало беллетристики, и смею заверить – знаю, что так к чему! Впрочем, какая разница куда идти? – ориентиры потеряны…
За собратьев по перу и за себя самого стало стыдно.
Зачем я давал эту книжонку Василию, я не помнил совершенно. А может я ткнул пальцем не в тот рассказ…
- Ты считаешь окружающую нас действительность серой? – голосом Красной Шапочки спросила абсолютно голая, в колпаке снегурки Наоми Кэмпбэлл, поставив свою бесконечную ногу, обутую в резиновый «вьетнамок», на лавочку между мной и Серегой.
- Сгинь, нечистая! - рявкнул на нее Серега.
- Ну зачем вы так, мальчики!.. – обиделась Наоми, - Подмываюсь я регулярно и душистым мылом: если не верите, можете понюхать. А если вы намекаете на мою расовую принадлежность, то это вообще нонсенс! Мы ж с вами уже в третьем тысячелетии и в цивилизованной стране!..
Мы промолчали.
Надувшись, как мышь на крупу, она пошлепала в своих «вьетнамках» искать лучшей доли на других лавочках.
…Небольшая стайка пингвинов поочередно билась головой об лед. Им было невдомек, что лужа не глубока и рыбы там нет. Надпись над дверьми роддома «Театр марионеток приглашает актёров» сильно удручала…
Проскакал какой-то кентавр, шарахаясь от гудящих на него автомобилей. За помойными баками двадцать бравых вьетнамцев в своих национальных ермолках, сделав из тюков гигантское ложе, пытались удовлетворить неугомонную Глашу. Самый главный вьетнамец сидел на краю мусорного бака и подсчитывал на допотопных счетах количество фрикций своих соплеменников. За каждую фрикцию Глашка выдавала им по рублю.
Прошел наряд милиции, пуская солнечных зайчиков вороненой сталью автоматов. Ушлый уголовник умело цыкнул на них, и они в ужасе попрятались по мусорным бакам, правда, свернув при этом бурную деятельность вьетнамцев.
- Мы простим вам все наши долги! – отчаянно кричал какой-то рыжий господин в сторону Японии, дергаясь как в падучей на рукояти рубильника и хотя бы этими телодвижениями пытаясь как-то согреться.
В предчувствии непростых выборов свинорылые выродки принимались особо усердно теснить друг дружку пятачками от кормушки. Более худосочные особи всячески пытались измудриться запродать Христа несколько раньше Иуды. «Покупаете или продаёте?!» - металось обалдевшее и несколько запутавшееся в ситуации существо. Разнокалиберные феодалы выстраивались по старшинству с подарочками в руках за высочайшей индульгенцией, и в очередной раз получив подтверждение старым правилам игры с радостью разбегались по вотчинам. «Птица-тройка» никак не могла пробиться сквозь памперсы… Вертя двумя своими головками в разные стороны и удивленно хлопая глазами, она издавала маловразумительные звуки, но чувствовалось, что обиду она затаила.
С криками «Хайль!» промаршировали, помахивая ортодоксальными пейсами РНЕшники.
Под окнами начались показательные выступления РУБОПа и жуткое мочилово спецназа. Разводящим у них подрядился Жириновский, периодически выкрикивающий, что неплохо было бы растопить чьими-то телами льды Антарктиды, затем переселиться туда и начать все заново… Начальник ГУВД со своими подручными с упоением избивали несговорчивую проститутку. Напротив Церкви стояла сухонькая старушка с большущей алюминиевой кастрюлей. Долбя кастрюлей проходящих по голове, она радостно кричала: «Мы нищие, но гордые!», и было непонятно, чем она гордится – тем, что она нищая, или тем, что она гордая.
Коллекционеры Зеленых Знаков что-то судорожно орали, но раздуваясь, постепенно затихали и в конце с треском лопались. Деньги делались на говне и превращались в говно. Пиар, Маркетинг и Менеджмент раздавали всем желающим и нацепляли насильно, предварительно туго спеленав за спиной рукава, упирающимся – очки с разноцветными стеклышками…
Пробив асфальт, буквально на глазах проросла и окрепла мощная яблоня с единственным плодом. Вокруг нее суетился какой-то человек с длинной бородой и причитал: «Делайте что угодно, только не срывайте это яблоко!!.» Вся стая, включая вновь пришлепавшую Наоми, моментально рванула к дереву и на месте где оно стояло не осталось даже червячка…
Из своего окна вылетела Нинка на пылесосе и с гранатометом в руках. Издав боевой клич «Ха!», она принялась мочить паршивцев. Стоя под вновь отросшей сосулькой плакал Хозяин Яблони.
Постепенно он успокоился и сказав: «Бог с вами! Прощу и это…», пропал из поля зрения…
- Как только эдакие чудеса становятся обыденностью, они мгновенно надоедают, не правда ли? – сделал предположение Серега.
- Абсолютно верно! Как помочь человеку, если он сам того не хочет? – согласился я.
- Если любишь, то и жизнь становится реальностью. Если относишься ко всем, желая извлечь некую выгоду, как к проходящим, порою назойливым галлюцинациям, то и жизнь так же относится к тебе, - снова забубнил свои «мантры» Серега.
По дому пошли вибрации, и он начал раскачиваться со все увеличивающейся амплитудой.
- Падение «Дома Ашеров», - прошептал Серега.
- Так как же нам теперь жить дальше? – загрустил я.
- Дерьмо и розы, дерьмо и розы!.. – затараторил прямо в ухо голос «Березовского».
- Тю, пропасть! Самые простые ходы всегда самые действенные, но про них постоянно забываешь!
Быстро зажмурившись и тут же открыв глаза, я с удовлетворением обнаружил, что мир вокруг принял более-менее привычные очертания. Способ «Д-Р» и «Р-Д» действовал безотказно!
- Спасибо тебе! – искренне пожал мне руку Серега.
- За что?.. – изумился я.
- Если бы дом рухнул, под калорифером пропала бы и моя посуда…
- Но разве ты не мог сделать то же самое сам? Это ведь так просто!
- Увы, нет…
- Но почему?!
- Я законченный фаталист и слишком верю в чудеса, а это тоже иногда мешает и не дает воспользоваться данным способом: я решил вовсе уйти от людей в схиму… Эх, мне б сюда еще корову! – размечтался Серега.
- Что ж, надеюсь несмотря на это действительно фундаментальное отличие, мы все же останемся друзьями, - протянул я ему руку.
- Естественно, кто же еще будет приносить мне пустые бутылки?.. – пожал он ее.
Мы разошлись довольные друг другом: не часто удаётся так хорошо посидеть на нашей лавочке…
Серега отправился греться на калорифер, я решил проведать Вэна.
Отвязав Бэмби и поколдовав с минуту над кодовым замком, ибо палец почему-то норовил попасть между кнопок, я вошел в подъезд и подошел было к лифту, но, прочитав свеженакарябанную надпись «Чтобы обрести свет, необходимо одолеть темную дорогу», передумал и решил подняться пешком по холодной лестнице, чтобы слегка привыкнуть к проступающей новой действительности. Заодно, подумал я, несколько поразгоняется кровь, и это не помешает, так как вероятно довольно скоро придет домой Ленка. Открывая и захлопывая несметное количество дверей, я то вспоминал, то забывал, что за мной, видимо, каждую секунду прощаясь с жизнью бредет мой славный Бэмби. Но он ловко увертывался, лишь изредка взвизгивая, когда очередная дверь несколько прихватывала его, и оставался практически неповрежденным – а вы говорите «чудес не бывает!..»
Пройдя таким манером половину дома и выйдя на очередной балкон, я остановился перекурить и столкнулся нос к носу с попом Гапоном, вознамерившимся сделать то же самое. Он уже раскрыл кисет и чем-то набивал трубку. Звали его на самом деле иначе, но имя выветрилось у меня из головы вместе с изрядной дозой «Дубнячка».
Из-под рясы у него выглядывали как всегда джинса и белые китайские кроссовки. Гапон был демократичным попом и иногда в мирской одежде даже принимал некоторое участие в наших посиделках на лавочке. По годам он был моим ровесником, или чуть младше.
- Здравствуйте, батюшка! – поприветствовал я его.
- Здорово, Толян! – протянул он мне в ответ руку.
Я, было, изловчился поцеловать, но он, пожав мою, свою отдернул и сказал:
- Не на службе…
- Как здоровье, батюшка?
- Не жалуюсь, и тебе того же, - пожелал он мне здоровья и кинул взгляд на свой новёхонький BMW, - хорошо наконец додумались под «Христом Спасителем» гараж построить, а то машину притулить практически негде: воруют, сволочи, из салона все подряд! На днях, вот, новую магнитолу Clarion сперли….
- Да, - согласился я , - действительно нехорошо… Я там недавно по «Гоголям» гулял, мимо Храма шел, так неподалеку в катакомбах «дурь» торгаши толкают, да беспризорники минетом подрабатывают. Но в Храм действительно народу много съезжается, как раньше на Первомай…
- Каждому свое и по заслугам, - бархатным басом ответил Гапон и пустил в небо струю дыма с резковатым и густым запахом.
- Батюшка, а не знаете ли вы случайно Герберта? – напрямик спросил я.
- Да кто ж его не знает? – удивился Гапон. Дом опять слегка тряхнуло, - я уж святой водой от крыши до подвала весь дом не один раз обрызгал, ладаном обкуривал, свечки ставил, а все бестолку – трясет и трясет…
- Так как же быть-то теперь?
- Ничего, справимся, - пообещал Гапон.
- А как он выглядит-то на самом деле?.. А то кого не спросишь, все по-разному говорят…
- Видишь ли, сын мой, - внимательно посмотрел на меня Гапон, затушил трубку и убрал ее под рясу, - дело в том, что у каждого свой личный Герберт для индивидуального пользования. А то, что нас прельщает – это уже лично к нам не относится, - как-то непонятно сказал он.
«Проклятье, - подумал я, - дать бы сейчас этому Герберту по роже!» – и ни с того ни с сего моя собственная правая рука вдруг отвесила мне звонкую оплеуху…
- Что это ты? – спросил Гапон.
- Да так, щека чего-то зачесалась, - удивился я.
Бэмби слабо тявкнул. Обменявшись на прощание рукопожатиями, мы разошлись. Гапон пошел готовиться к вечерней службе, а мы с Бэмби двинули домой.
Наконец, высунув языки, мы очутились у двери. Хмель вышел потом, и я почувтсовал, что почти протрезвел. Достав ключи и довольно быстро одолев замок, я вошел в квартиру.
Володька все еще дрых. Я прошел на кухню, выложил содержимое куртки на стол и заварил крепкого кофе. Посмаковав ароматного кофейку с сигареткой, я заглянул в ванную и немного подержал голову под холодной струей воды.
Морок окончательно рассеялся: похрапывал, посучивая ножкой Вэн, тикали ходики, такс зашебуршал под любимым диваном. Все было как всегда.
Пытаясь осознать свои странные видения и привести их в некоторый порядок, я вспомнил утренний звонок Ленки и разговор про камеру. Мгновенно припомнив какие-то неясные намеки и подмигивания по поводу вчерашней ночи и что-то связанное с Гербертом, я достал камеру и подключил ее к телевизору. Перемотав пленку на начало, я нажал кнопку Play.
…На экране на столе под Джипси Кингз в одном переднике и туфлях вихлялась Ленка!.. Хотя я уже подозревал нечто похожее, но чуть не упал со стула: мы не развлекались подобным образом уже года три!..
Я на всякий случай, чтобы вдруг не увидел Вэн, пододвинул стул вплотную к телевизору и загородил картинку. Уменьшил звук, и впился в происходящее глазами. Камера у меня в руках вчера явно ходила ходуном. Потом изображение стабилизировалось: видно было, как выкинув пинком кота, чтоб не отирался под ногами, я поставил камеру на табурет и мы с Ленкой направились в ванную. О происходящем далее на экране я из врожденной скромности умолчу, скажу только, что мы постепенно перебрались в комнату и продолжили упражнения на диване.
Судя по нашим счастливым моськам, сунутым напоследок в объектив камеры, заснули мы вчера абсолютно довольные друг другом и окружающей обстановкой. Надо будет попросить Василия, чтобы заключительный кадр пленки перевел на фотографию в назидание потомкам: судя по всему, в ближайшем будущем такие счастливые физиономии нашим затюканным жизнью и самими собой соплеменникам будут показывать вместо сериалов и передач «Спокойной ночи», в качестве раритетов, а заодно и успокоительного.
Выключив камеру и подойдя к компьютеру, я подергал за хвост мышку и в который раз проклял свою дурь в молодые годы. Так опростоволоситься! Помнится ещё в школе мне очень нравилось вытачивать на станке разные детали. Точил бы сейчас себе какие-нибудь «шпундики» и радовался…
Приоткрыв форточку, чтоб выветрился перегар, и, плюнув с расстройства вдогонку пролетающей вороне, я посмотрел на шкаф: кот куда-то запропастился. Вспомнив, что беднягу сегодня еще не кормили и устыдившись собственной черствости, я позвал: «Пуси-пуси, Черныш, где ты?..»
Со стороны дивана послышалось слабое квохтанье – я пошел на звук и обнаружил странную картину: Вэн спокойно почивал в своей бейсболке, но вот из бейсболки торчали какие-то лохматые когтистые культяпки!.. Сообразив, что Вован просто-напросто подложил кота под голову вместо подушки, я удивился, как это они так быстро сумели сдружиться? Приподняв голову Вэна, я аккуратно извлек несколько сплюснутого кота и подозрительно его обнюхал. Так и есть! От кота разило валерьянкой!.. Видимо, в мое отсутствие Вэн просыпался, и чтобы не скучать, немного разбавил компанию.
Сделав коту массаж и придав его формам более-менее приличный вид, я налил ему холодного молока в миску и принялся отчитывать, мол, нехорошо так надираться с малознакомыми людьми и вообще, от него в последнее время никакого проку, кроме дерьма на газетке!..
Кот виновато щурился, но менять образ жизни явно не собирался. Я для острастки подержал его за хвост на морозце и привлек этим стаю заинтересовавшихся ворон, пришлось быстро втянуть его обратно в тепло, потому что одна, наверно самая наглая, чуть не вырвала его трепыхающуюся тушку прямо у меня из рук. Я поставил кота на лапы и он, выписывая вензеля и загогулины, рванул на свой излюбленный шкаф, поближе к солнцу…
Послышались скрипы, и на кухне нарисовался слегка опухший Вэн.
- Чай, кофе, водка?
- Ой, хреново мне, - отозвался Вэн.
- Подобное лечится подобным, но минус на минус в натуре – плюс не дает!.. – отчитал я его.
Немного покричав на провинившийся унитаз, Вэн нарисовался снова:
- Какие-то дикие сны последнее время снятся, - пожаловался он.
- А что тебе снилось?..
- Да полный бред!.. – и обладая цепкой памятью, он начал рассказывать свой сон, помогая и мне кое-что вспомнить…
- Постой! Ведь это я за водкой бегал, с Серегой и с Гапоном разговаривал, и даже припоминаю что-то такое и про Наоми!..
- Не знаю, - буркнул Вэн.
Приняв пару-тройку рюмок, мы припомнили практически все и выяснили, что сон Вэна совпадал в основных деталях с моими похождениями. Правда, в нем присутствовали и некоторые детали, которых я припомнить не мог: ну, например, он послал кого-то в Гонолулу. Немало подивившись таким поразительным совпадениям и не находя им объяснения, я сказал, что умудрился найти Нинкину кассету, которую утром выбросил в окно и предложил проверить наши подозрения, просто-напросто просмотрев ее вновь. Про себя я надеялся - раз Герберт пропал с нашей с Ленкой записи, то возможно и там все в порядке и просто необъяснимым образом мы с Вэном смотрели одни и те же «мультфильмы»…
Мы перебазировались в комнату. Со шкафа с каким-то угрожающим хлюпаньем тут же сверзился кот и точь-в-точь, как утром, проскользил мимо нас в коридор на своей сраной заднице! Мы проводили его взглядами.
- Ты б его в конькобежную школу отдал, - предложил Вэн, - явный талант пропадает. Глядишь, начал бы какие-нибудь награды получать. Нам, благодетелям, деньжат бы подкинул…
- Ты шутишь все, - ответил я, - ну, какие из котов конькобежцы? Его ж только в качестве подушки, да и то – потом шерсть изо рта вынимать – использовать можно. Вонючий, скотина, и валерьянку немерено жрать начал – ни один бюджет не выдержит! Я вон рук с клавиатуры не снимаю – мозоли одни! А на днях – он вообще мне в кошелёк нагадил!..
- Нет в жизни счастья, - согласился Вэн, удобно устраиваясь на диване, - ну, давай, врубай, проверим наши догадки.
Я загрузил кассету в видак и включил телевизор. Через минуту я сказал:
- Нет, не «День Сурка»… Ты смотри, я точно помню: покрывало с утра было в полосочку, а теперь в горошек, и баба в другую сторону задницей стоит, и «КГБшники» теперь какие-то другие, правда, гимн тот же… И Главный жезл другого цвета взял – теперь он зеленый. А так – вроде, похоже…
- Может, у телевизора настройка испортилась? – предположил Вэн, - кот-то по ковру катался…
На экране Главный вдруг, после очередного исполнения гимна, вытянул руку на манер дедушки Ленина и заорал:
- Лечиться, лечиться и лечиться! Мы вылечим всех наших зау-бежных партнеров!..
Затем, пошлепывая по ладошке зеленым жезлом и слегка повиливая бедрами, произнес уже менее громким голосом: «Полная Приватизация». И запел:
Я – Ельцепут Второй,
Торжественно заявляю от имени России:
Вы опять добыли мало нефти,
Вы опять мало сена накосили!..
Смотрю я на вас, бандерлоги,
И мне становится жутко:
Вовсе не платите вы налоги,
Все как один – политические проститутки!
Пялитесь на Запад,
Слушаете потусторонние голоса,
А у некоторых от их грязных шампуней,
Стали даже чистые волоса!..
Хоть для основной массы
И не исчезало никуда
Красивое слово «геноцид»,
Отдельные особи совсем зарвались!
Так есть еще одно красивое слово –
«Пестицид»…
Ша! Молчать!
Сами поставили у руля…
Брысь с дороги,
Странные бандерлоги!..
Главный теперь здесь – я!
Ну, и конечно – моя семья…
Мы с Вэном уставились друг на друга, затем вновь в экран телевизора: вакханалия продолжилась, и продолжалась еще некоторое время, но с новым исполнением гимна, баба вдруг поднялась на дыбы и заявила:
- В принципе, я не устала и согласна продолжать в том же духе, но этот гимн мне ужасно надоел! Хотелось бы чего-нибудь и для души…
- Что бы ты хотела, милашка?.. Ведь все для тебя! – спросил Главный.
- Я хочу песенку «…От улыбки станет всем теплей…», флаг чтоб был цветом изумрудного океана, а гербом я хочу – Чебурашку… А еще – становится слишком жарко – злые чечены волну гонят!..
- Все что угодно, моя радость! – махнул палочкой Главный.
Декорации мгновенно сменились, и мне кажется, она поспешила…
О, эта женская взбалмошность!..
…На экране изумрудные волны Тихого Океана высотой с пятиэтажный дом разбивались вдребезги о скалистый берег. Крыши покосившихся от времени блочных домов, как поганки, там и сям торчали из глубокого снега. По снегу, со скоростью мотыльков у паяльной лампы, металось все, что еще в состоянии было метаться, включая китайцев и дремучих медведей-шатунов. Стужа наваяла такие снежные холмы, что не надо было идти к бабке – по весне здесь ожидают еще и жуткого наводнения!.. Панораму освещала горящая Останкинская башня, правда вони этот светильник давал гораздо больше, чем тепла.
Под новый гимн с Чебурашкой какой-то малец с пальцем в носу, стоя чуть в сторонке, наблюдал за карнавалом.
Баба что-то замычала, видимо, нравиться перестало, но рот был занят постоянно, и слова ей не давали. Волны становились все выше и выше, и казалось, что они вот-вот затопят вместе со скалистым берегом и эту полянку среди тайги. Малец, так и не вынув палец из носа, заглушая Чебурашку, запел голосом Штирлица из «Семнадцати мгновений весны»: «Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня…». Казалось, однако, что боль поселилась в этих краях навечно…
Периодически, заглушая собой все, прорывался сквозь шум волн и прочие мелодии похоронный марш Мендельсона. За колючей проволокой стройными рядами сидели школьники, а вохровцы с вышек следили за тем, чтобы они не отвлекались и уясняли себе суть происходящего.
- Дяденька Ельцепут, а вам не кажется, что вы дирижируете как-то не так? – спросил малец у Главного, - судя по-всему, им их игры очень нравились: у них у всех штанишки с кармашками и соски, и все довольны…
- Улыбались неправильно… Улыбаться надо шире! – с улыбкой ответил Главный и превратился вдруг в бабу, а баба в Главного…
- Не знаю, садомазохизм с педофилией какие-то… Не нравится мне это, - проворчал Вэн, но наши догадки подтвердились:
- Валим отсюда на улицу, пока не поздно!..
Я протянул руку к пульту, но на экране появились ослепительно-белая и иссиня-черная «китайские рыбки», испуганно заметались, потускнели и перестали перетекать друг в друга, затем, видимо, отключили свет во всем доме, как это у нас часто случается, и экран погас сам с хлопающим звуком…
Прихватив «Дубняка», мы рванули на воздух.
В лифте было на удивление чисто и даже не появилось никаких новых надписей; единственно, свежий бычок, облагороженный перламутровой помадой, одиноко торчал в прожженном им пластмассовом плафоне. Лифт, хоть и скрежетал, но работал.
- Жаль, дерьма нет! - попробовали бы превратить его в розы, - сказал Вэн видевший, как это бывает, в отличие от меня, лишь во сне…
Я зажмурился и специально для Вэна, чтобы нагнать таинственности, сделал несколько пассов руками, как будто отгонял назойливых насекомых, хотя отгонять кого-либо надобности не было. Не выдержав, захохотал еще с закрытыми глазами, но когда открыл их – обалдел не меньше Вэна… Лифт раздался в размерах и напоминал теперь небольшой уютный закуток бара с зеркальными стенами, что еще более визуально увеличивало пространство. В зеркалах отражалась эротично танцующая на подиуме под приятную негромкую музыку симпатичная медноволосая девушка в изумрудного цвета тунике. Официантка в убранстве гейши принесла два высоких черных с мерцающими блестками бокала:
- Здравствуйте! Шампанское в честь Старого Нового года! Вы сегодня наши первые посетители: отчего-то в наш лифт редко заходят, хотя мы и очень стараемся, - мило улыбнувшись, пожаловалась она.
- Лично мы - будем навещать вас чаще! - заверил я.
Она удалилась по своим делам, методично, как кастаньетами, постукивая деревянными босоножками.
- Офигеть! – одобрил Вэн, - надпись на заднице только, какая-то странная…
- А что там написано? – удивился я.
- NO PASARAN, - пожал плечами Вэн.
Покинув лифт, мы услышали крики:
- Если какая-нибудь зараза опять срет в лифте, я разнесу этот чертов дом на кусочки! Под хохлому, гадов, распишу! Вы у меня все, как бедуины, гуськом потопаете в милицию парашу драить! Отпустите лифт немедленно!..
Я, было, направился к выходу, но Вэн тормознул меня за рукав:
- Погоди! Интересно, что наверх доедет?
- Господи, господи!.. Да что ж это такое творится? – послышались сверху приглушенные причитания Нинки.
Что там доехало, мы так и не узнали, так как поспешили удалиться на безопасное расстояние…
Протопали, как муравьи, трубя в горн, вьетнамцы, чуть не спихнув Вэна огромным тюком в открытый зев канализационного люка, но я успел поймать его за шкирку и вновь поставил на ноги.
- Все-таки у меня сомнения по поводу этого «Дубнячка», - поцокал я языком, провожая взглядом вьетнамцев, - «Кристаллу» я доверяю как-то больше…
- Да хоть залейся! У меня продавщица знакомая в магазинчике напротив «Автовокзала» - я им витрины оформлял. Там без наценки торгуют, и она мне частенько в долг дает!
- Дают-то они все дают, но вот что именно? – припомнив неудачный опыт в подсобке, решил уточнить я.
- Да «Кристалл», «Кристалл», - завелся Вэн.
- Как у Василия? – продолжал сомневаться я.
- Да нет! У того – призма… Самый обычный «жидкий кристалл», - настаивал Вэн.
- А, ну тогда ладно, - согласился я, - пешочком или на «рогатом» поедем?
- Ну, вот еще – грязь месить! На «рогатом», конечно…
На остановке народу было немного, но троллейбус подошел битком набитый, и мы еле втиснулись. На следующей остановке с криком «Поберегись!» с разгону в троллейбус ввалился Гапон. Он опаздывал на вечернюю службу. С криками: «Батюшка! Да за что ж нас всех тут так?!» народ бросился к нему за помощью. Гапон не смог осенить всех крестом, так как стиснули его не меньше нашего, но все-таки сподобился подбросить в воздух нарезанные заранее проездные билетики. И вовремя! Ибо послышался грозный голос водителя: «Приобретайте, суки, билеты! На линии работает контроль» Все как манну небесную бросились хватать плавающие в воздухе билетики, ведь как всегда основная масса тащилась к метро на халяву.
Переливчатый колокольный звон недавно восстановленной и слегка подремонтированной церквушки «Зосимы и Савватия» всколыхнул народ: двери открылись, и вслед за Гапоном выскочила небольшая стайка старушек и взлохмаченный мужичок. Народ посещал церквушку эту неохотно, видимо из-за отсутствия гаража под ней.
На паперти стоял блаженный нищий и, прихлопывая и пританцовывая, чтобы слегка согреться, нараспев голосил одну и ту же фразу: «Наш-то-дом-дав-но-го-рит!». Но какой идиот в наше время будет слушать нищих, да к тому же еще и блаженных?.. Из Храма раздавались песнопения на маловразумительном языке. Двери закрылись и мы подрочились дальше: троллейбус дергался еле-еле взад-вперед, народ с остервенением мял друг дружку. Впереди, ближе к Автовокзалу, образовалась большая пробка: создавая помехи движению, метались «****овозки» - от Кремля в Думу, затем в сауну, на дачу и – обратно. Троллейбус буксовал всеми колёсами в грязи, и от натуги с рогов его слетали цветные искры.
«Птица-тройка» никуда и не думала мчаться! – её, как и населяющих её негуманных гуманоидов вполне устраивало за довольно сносный корм метаться в клетке по кругу. Армагеддон давно никого не страшил, ибо казалось, что там будет менее весело, или хотя бы теплее…
- Живы ли мы? - спросил Вэн.
- Откуда мы можем знать?.. Возможно. Но чувствуют это другие…
Россияне и их бывшие друзья скопом устремились в Москву, чтобы урвать перо Жар-птицы, но она скользко увертывалась, как маринованный огурец, и народу приходилось дрочиться в троллейбусах.
В ресторане грустил Серегин друг - бизнесмен: он никак не мог решить - куда двинуть дальше? – то ли в гараж под «Христом», то ли на рынок – опускать йену… Рядом с ним бился о сверкающую всеми цветами радуги бронебойную витрину банка, как бабочка о стекло, затрапезного вида мужичок. И, будучи навеселе, никак не мог попасть в открытую дверь.
У кого-то в троллейбусе зазвонил сотовый: «Скидывай! Скидывай! Скидывай йену!» - затараторил абонент. Бедняга! - толпа мгновенно навалилась и порвала зазевавшегося в клочья…
Перед последним броском к магазину сдавило так, что я чуть не вылетел через аварийный выход. Вэн хрипел и кашлял:
- Дерьмо и розы! – кое-как прохрипел он.
Я зажмурился… и открыл глаза… На этот раз ничего не получилось: то ли количество дерьма превысило какую-то критическую массу, то ли от массажа разгоряченными телами кровь по жилам забегала быстрее и молекулы «Дубняка» покинули мой организм…
Наконец, двери открылись, и нас отпустило: мы рысцой, след в след, друг за другом, чтобы не потеряться в толпе, ринулись к магазину. За прилавком стояла продавщица из нашего гастронома, от которой утром я еле убежал…
«Тьфу, пропасть! Она-то откуда здесь?..» – подумал я.
Вэн начал что-то канючить, выворачивать карманы и бить себя в грудь.
- И еще хватает наглости приператься! – гаркнула она, - пшли вон, козлы!..
- Закрой поддувало! – важно ответил я, но пришлось удалиться.
- Все ты со своим «Кристаллом» - укорил меня Вэн, - сидели б на лавочке, пили б спокойно «Дубнячок», а так только в троллейбусе намаялись, и хмель почти вышел.
- Ну, хоть прогулялись…
- А к чему они, эти твои прогулки?..
- Да кто ж его знает, - вздохнул я, - ладно, ерунда! Ведь еще пузырь есть…
Мы перешли на другую сторону и решили сделать по глоточку, спрятавшись за будкой «Союзпечати». «Дубнячок» тут же поднял настроение. Видимо, в одном направлении с нами, на этот раз собиралось ехать гораздо большее колличество народа.
Народ, изнуренный тяжкой дневной битвой, мечтал засесть скорее за телевизор, брякнуться на диван и пнуть разок-другой домашнего кота, мысленно представляя его злым и противным Главным Начальником всей этой дурацкой работы.
Посматривая друг на друга с неодобрением, люди переминались с ноги на ногу, как пингвины перед случкой, и одновременно вытягивали шеи, чтобы одними из первых засечь на горизонте «рогатого» и отвоевать хотя бы дециметр площади в нем. Пешком идти не было сил, а может, идти было очень далеко и сложно.
Зима наваяла поверх грязи еще и непроходимые снежные заносы, а принцип «Д-Р», как я уже убедился, при таком столпотворении не действует.
Мы подошли к остановке. На ржавых петлях к покосившейся конструкции была присобачена доска для объявлений на тему «Из рук в руки». Я обратил внимание на здоровенный лопух с призывом: «Мы дадим вам все, что надо. А также намного больше!». Лапша с телефонами была, естественно, вся оборвана. На остановке народ отсутствовал, на лавочке сидело лишь несколько клонов Сереги, но без определенных половых признаков. Они мирно беседовали, покуривали и погромыхивали пустой посудой.
В отличие от Сереги, который периодически измудрялся помыться душистым мылом в подвале нашего дома (правда, при этом, напрочь перекрывая воду во всем подъезде), от них исходил более терпкий аромат и, видимо именно поэтому, вокруг наблюдался относительный простор.
Особо не привередничая, мы с Вэном встали неподалеку.
- Эй, командир! – позвал, наверное, самый главный на удивление приятным голосом, - сигареткой не угостишь?
- Да гуляй!.. – улыбнулся я и выдал из пачки пять сигарет. Все вместе и закурили. Постепенно принюхавшись, я определил, что пахло скорее – ладаном, но уж больно густо и непривычно.
Главный одет был довольно оригинально, по сравнению с серой массой, так и замершей с вытянутыми шеями. На голове его красовалась черная бандана с шестью белыми, наверное, японскими иероглифами, в ушах позвякивали колечки, из-под болоньевой, местами рваной, но оригинального цвета куртки выглядывал «спартаковский» шарф, повязанный вокруг шеи, а из-под армейских с лампасами штанов, поблескивали фиолетовыми искорками тупые рейверские ботинки. Шнурок на одном, видимо, для стильности, был заменен медной проволочкой. На пузе болтался «бычий» крест, а в руке он держал флажок с мусульманской символикой и изредка им помахивал.
- Вы ж одного поля ягоды, что ж так нещадно давите друг друга? – периодически покрикивал он на вытянувших в другую сторону тоненькие шейки «гусаков», замерших в ожидании «рогатого».
Как всегда неожиданно к нашей компании присоединилась Наоми:
-Ну, и как тут у вас, в России? – поинтересовалась она.
- Да все так же, спасибо! С успехом применяем на практике теорию относительности! Относить только - намного больше стали! - пожаловался Вэн.
Наоми всё щеголяла во вьетнамских босоножках и вязаной шапочке, но где-то раздобыла полотняный, несколько великоватый ей бюстгальтер, из которого игриво выглядывала толстенная пачка долларов.
- Лю-бовь-ко-все-му-жи-во-му, - по слогам разобрала она сложные иероглифы, - О. мужики, а меня вы не могли бы немножко полюбить?.. Я бы вам долларов дала, - заискивающе попросила Наоми.
- Шла бы ты… - послал ее Главный, - что ты нам, родная?.. На кой твоя «зелень?..» За нее любви не купишь.
- Никто меня не любит, - надула она губки, - вот уеду от вас в Америку и утоплюсь с Бруклинского моста!..
- Неживой какой-то продукт выдаём: мертвечиной попахивает… - высморкался и сказал второй хозяин лавочки, - нам бы деревце хоть одно посадить, а то всё асфальт да машины, и хоть одного человечка, способного на любовь, вырастить, или, - он зыркнул на меня, - хотя б деталей что ль каких-нибудь наточить… И потом бзднул так, что у моего Бэмби в жизни бы не получилось, сколько он не тренируйся!
- Наоми, хочешь мою куртку? – предложил я, - тебе, наверное, холодно…
- Да нет, - сказала она, - я уж закалилась. Я пару месяцев в Антарктиде с пингвинами жила, но и они меня игнорируют…
- А что ты хочешь? – возразил Главный; он с негодованием сорвал бандану с головы, и я вдруг узнал в нем того старичка с бородой и яблоней, но в этот раз он был без бороды, - Единицу на единицу умножь, а потом раздели – все равно единица получится! И попробуй потом любое число вплоть до бесконечности с ноликом скрестить!.. То-то!..
Успокоившись и опять повязав бандану, он грустно добавил:
- Уже по-всякому тут изголяемся, а толку – чуть…
Наоми зачем-то показала ему язык и заулыбалась нам с Вэном:
- Ребятки, а с вами нельзя прогуляться?
- Да отчего ж!.. – улыбнулся я, - пошли, чайку попьем, согреемся, а то я что-то все же подмерзать начал.
Мы распрощались с Хранителями Лавочки и, так и не сумев влезть в переполненный троллейбус, пошли к дому пешком. Благо принцип «Д-Р» опять заработал - мне удалось убрать снег с дороги.
Наоми прилипла ко мне всем телом, видно было, как бедняжка настрадалась. Вэн же тем временем постоянно вис у меня на плече и мне пришлось превратить его в воздушный шарик. Навстречу попалась Нинка: она шла в обнимку с Робертом де Ниро, запустив ему руку под полу стального с отливом модного пиджака. Наконец-то она казалась довольной: ей всегда нравились широкоплечие крепкие шатены с несгибаемой силой воли.
- Нинок, вы же убьете друг друга! – предостерег я. Де Ниро страдальчески поморщился.
- Не убежит! Я крепко взяла его за яйца, - уверенно сообщила нам Нинка…
Я глотнул «Дубнячку». Наоми не возражала. «Понятно, лучше со мной, чем с пингвином, - подумал я, - не то, что Ленка… Вечером, небось, задаст…». Пока я размышлял, стоя на перекрестке, нас чуть было не сбил какой-то водила.
- Садятся же козлы за руль! Чтобы работать тормозом, не обязательно лезть в автомобиль! Идиот на выезде! - ходить научись! – набросился я на него, но Наоми цепилась мне в руку и быстро утащила с перекрестка. Правда, я чуть было не потерял воздушный шарик.
Поскорее превратив шарик обратно в Вэна, чтобы он впустую не сгинул под колесами какого-нибудь пьяного идиота, я опять взвалил его на плечо и мы в темпе ламбады, периодически оскальзываясь на льду, падая, но весело горланя новогодние песенки, быстро добежали до дома.
Сбросив Вэна на кухне и подсунув ему под голову кота, чтоб им было веселей, я вернулся к радостно ожидающей меня Наоми.
- О, у тебя как на картинке! – обрадовалась она и довольно ловко расправилась со взрослой конфетой. Затем решила, что уже пора бежать на кухню – греметь сковородками, но я, вспомнив Глашу и решив, что и сам ничуть не хуже, спросил:
- А сто рублей?
По лицу Наоми пробежала гримаска злости, но – куда деваться – достала все же сторублевку и я быстренько заныкал ее в карман на утреннюю опохмелку.
- Милый, что ты больше всего любишь? – спросила Наоми.
- Украинский борщ и вареники со сметаной.
- А меня? Меня? Меня ты любишь? – запаниковала она.
- Не знаю, - честно признался я, - я еще не успел как следует тебя узнать.
- А я вот влюбилась в тебя с первого взгляда, - сказала она, - в твои широкие плечи и симпатичную родинку на кончике носа!
- Мне тоже очень нравятся твоя грудь и попка, - ответил я.
Она зарделась от гордости.
- Америка моя мне надоела до смерти! – призналась Наоми, - Мы здесь все перепланируем: выгоним к черту всяких Вэнов с котами, уж больно они у тебя хваткие, наглые и беспринципные, будем кататься по крыше на лыжах – у нас в Америке сейчас это очень популярно. Я обязательно научусь когда-нибудь готовить украинский борштч, пока обойдёмся попкорном и, может быть, даже выучу твой русский язык, в ухо мы тебе вставим маленькую капсулу, чтобы ты постоянно мог слышать мой голос.
Немного подумав, продолжила:
- Честно говоря, живых детишек я немного побаиваюсь и предпочитаю кукол, но одного, или двоих мы все же заведем. И пока я буду учить русский язык, ты будешь работать камнетесом и строить нам всем замок, потому что квартирка твоя, конечно, маловата, а баксы я положу в Америке в банк под проценты. Умрем мы, несомненно, в один день, возможно даже с детьми.
Затем помолчала и добавила очень строго и отчего-то голосом Нинки:
- И учти: я очень ревнива! Теперь ты мой без остатка. Если хоть раз взглянешь в другую сторону, я одену тебе кастрюлю с борштчом на голову, подожгу твою хату и уеду в Америку, чтобы забыть тебя навсегда как будто тебя и не было! И если я не найду себе другого мужа, то сброшу детей с Бруклинского моста, хоть я и буду их очень любить до самой их смерти. Но чтобы они меня не мучили воспоминаниями о такой сволочи, как ты – сделать это придется. Тем более что и они вырастут такими же сволочами, так как яблоко само не падает…
- За что ты меня так ненавидишь? - прошептал я, - я ведь не сделал тебе еще ничего плохого?..
- Да все вы, кобели, одинаковые, - оскорбилась Наоми, вынула какую-то штуковину из попки, сдулась и исчезла.
Я похлопал глазами и услышал, как на кухне забарахтался Вэн.
Аккуратно достав сплюснутого кота и помяв слегка его в руках, я налил валерьянки для опохмелки: кот явно начинал спиваться!
Какой-то проклятый дом! На плаву здесь держались пока еще Нинка да Василий: Василий помалкивал в призме, Нинка подзаряжалась от железок. Остальные трескали горькую, кот, естественно, предпочитал валерьянку. Дело шло к вечеру, и как-то надо было приводить себя в порядок.
Вэн во сне постанывал, я делал то же самое - наяву.
Растормошив и влив рюмочку, я отволок Вэна в комнату на диван. Пригласив широким жестом кота на шкаф и усевшись в партере, я решил скоротать время до прихода Ленки, продолжив кинопросмотр.
Бутылка, естественно, была под рукой, но вот света, увы, все еще не было. Пришлось, обнявшись и немного всплакнув, выпить пару рюмок и попеть: «Было время процветала в мире наша сторона…»
- Это точно! В нашей стороне на доброго дядю рассчитывать не приходится… Бюрократы хреновы! Могут всю жизнь из кабинета в кабинет пинать: то света у них нет, то воды, а то – бумага кончилась, - донеслось из туалета.
- Что ж ты, нехороший человек, моего кота валерьянкой спаиваешь? – попенял я Вэну.
- Да у твоего кота понтов, как у дурака фантиков! – взорвался Вэн, - Че мне, в натуре, ему паштет из язычков колибри подавать?
- Как плохо мы, в сущности, знаем друг друга, - расстроился я.
- Вот, вот! – встрял Бэмби, - То колбаской кормят, а то так дверью звезданут, что я, бля буду, чувствую – своей смертью не помру!.. Раз в зоопарке гулял, смотрю – у льва глаза добрые!.. Дай, думаю, пойду к нему жить: так эти ни хрена не видят, как я затосковал – тянут и тянут за поводок…
- А как это? чувствовать? – послышался голос из стеклянной призмы.
- А черт его знает, - пожал плечами я.
- Правильно: не знать, а чувствовать надо! – выдал из-под кровати голос «Березовского», - я вот, думаю, тот мужик в бандане с закорючками, наверное, все это как-то чувствует…
Наконец свет дали и экран зажёгся.
На экране все также делали гимнастику. Нинка тараторила по телефону:
- Да, да, да! Мы лечим все, абсолютно все. И главное – бесплатно! Ну, я в смысле денег… Да, да, именно! Да, только у нас! Зубы? Запросто! – и губы рвем… Да! Конечно! Приходите! Почему бесплатно? Ну, мы просто не можем отказать… Что? Все? Всей семьей? Ну, что ж, пожалуйста… С бабушкой и знакомыми?.. Места конечно маловато, но мы действительно не можем отказать… Адрес? Вы узнаете все сами. Да, до свидания! Ой, извините, совсем забыла, заработалась… Я забыла вам сказать… У нас один маленький нюансик: мы здесь все делаем без наркоза. Наш Главврач буквально на днях запатентовал абсолютно безболезненный метод вырывания зубов: вы спокойно сидите в кресле, вам вырывают зубы, но боли от этой процедуры вы не чувствуете, так как ваши руки поигрывают в этот момент в аквариуме с голодными пираньями. Шучу? Что вы! Мы здесь не шутим… У вас нет рук? А ноги? И ног?.. Только голоса с ушами? Что ж, нам и этого вполне достаточно…
Внизу экрана появилась бегущая рекламная строка с номером телефона. Я тут же схватил трубку и набрал ради хохмы номер. Ответил приятный женский голос:
- Алло?..
- Это 2-666-666? Я не ошибся?
- Нет, что вы… Конечно, вы не ошиблись, - вздохнул голос.
- Извините, а куда я попал?
- Ну, мы здесь меняем валюту…
- А, ну, меняйте, меняйте, - сказал я и повесил трубку.
На экране тем временем вновь занялись групповыми садо-мазохистскими упражнениями, но их там довольно скоро разогнали брандспойтами.
«Физкультура как раз и является культурой, естественно с применением силы! – наставляла кого-то Нинка, - я научу вас замечательной лечебно-подыхательной гимнастике!..»
Спортзал постепенно и как-то незаметно превратился в аудиторию. Вышла Наоми и, постучав указкой, объявила: «Сегодня у нас по плану лекция Академика Сахарова, на подпевке – Солженицын». Появились названные, встали на трибуну и что-то долго и нудно говорили. Народ откровенно зевал и вертелся в разные стороны. Наконец, мэтры закончили, распрощались и ушли. Народ зааплодировал. Лишь одна девица запричитала: «Ой, я забыла взять у Сахарова!». Он вновь заглянул в дверь, улыбнулся и сказал: «Для вас – все, что угодно! – даже автограф… Девица протянула ему пустую пачку из-под сигарет, и он на ней расписался.
- Ой, а почему здесь даты такие странные? – удивилась девица, - Вы же, кажется, родились и умерли не в эти даты?
- Да какая разница? Вам же все равно… - улыбнулся он на прощание и скрылся уже окончательно.
- Следующий номер – Высоцкий! – объявила Наоми.
Зал радостно загудел.
Владимир Семенович выскочил как черт из табакерки и захрипел во всю свою мощь любимые народом песни: «…А вчера в стеклянной призме…», «…Бег на месте…», «…Что за дом, притих…», «…Возвращаются все, кроме лучших друзей…», «…Кони привередливые…» и другие.
Народ беспрерывно хохотал. Высоцкий закончил. Все бешено зааплодировали. Он отвернулся от зала в экран и, перестав хрипеть, проговорил: «Я уж и тональность менял и лады перестраивал, - немного помолчал и виновато развел руками, - не доходит…».
Та же девушка подошла, протянула пачку и попросила:
- А не могли бы вы нам на бис исполнить «Розовые Розы Светке Соколовой!»
Высоцкий плюнул и заиграл «Розовые Розы». Закончил, плюнул еще раз и растворился в воздухе. Зал выдал овацию. Наоми постучала для тишины указкой:
- Завтра у нас по плану лекции почитают Александр Мень, Оккам и Сенека. В качестве клоунов прибудут Саш-Баш и Веничка Ерофеев, если конечно доедет из своих Петушков!..Просьба не забывать пустые пачки, ножи и вилки. Явка обязательна.
Ну, а на «сладкое», как всегда, мы послушаем славную группку «НА! - НА!», - ощерилась Наоми, и зал смыло волной какой-то светло-коричневой субстанции, похожей на перебродившую патоку.
Появился Герберт.
- И так – каждый день! – чертыхнулся он, - обрыдло все…
- Но почему же? – удивился я, - Вы же наоборот должны радоваться!..
- А ты бы радовался, - зло бросил он, - если бы на ваш «Гольяновский пруд», например, или там на «Патриарший», или «Чистый», это уже не важно, согнали бы разом не только всех вьетнамцев из Вьетнама, но заодно и всех китайцев из Китая?.. У нас – дерьмо вверх не всплывает.
- Что, - ужаснулся я, - неужели же все так плохо?
- Не то слово – кошмар! Я просто уже дальше не в силах выполнять не свойственные мне функции, - запричитал, Герберт, - а они, суки, сели сверху и погоняют!.. Как то яблоко, с дуру, дал я вам отведать, так все и началось… С тех пор и бродите – Адам и Ева, да в разных обличьях и всё найти друг друга никак не можете! Правда. Ещё Лилит частенько под ногами путается… Поначалу-то хорошо было, но кто ж знал?!. Мы ж тут хоть и резиновые, но не настолько же… Фигли там ваш троллейбус!.. Он мне как дом отдыха! – чуть не забился в истерике Герберт.
- Ну, ну, не стоит, - стал утешать я его, - не все так плохо, обычно, как кажется…
- Так это у вас там все кажется, у нас-то всерьез! Подобное к подобному… Закон! Против не попрешь, - зарыдал Герберт, - я ж по натуре, как и Господь – одинок. Но Он – божественно одинок. Он умудряется вас каким-то манером любить и интересы ваши, идиот, ставит наравне со своими! Он, говорят – добро, я – зло, но мы с ним в общем-то равной силы. А вот вы, ****и хитрые, аккурат посерёдочку затесались! Я ж вас терплю и якшаюсь тут с вами исключительно по нужде и по необходимости, - брезгливо скривился он.
- Выходит, что ж, - дошлож до Вэна, - нас, людей, уже черти любви учат?..
- В том-то и дело, что лю-у-уди! – забился в натуральной истерике Герберт.
- Ну, а как наверху? – допытывался я.
- Скука смертная, - трясся он, - любить практически некого… Прикинь, на Тихий Океан – с десяток челночков полощется! Всю команду к вам бросил. По одному на каждого. А толку – чуть!.. Хватаете и распинаете. Аут полный!..
- Ну так пусть амнистию половине, не взирая на грехи, выдаст, да к себе заберет – вот и вопрос решен, - предложил я.
Герберт перестал биться в истерике и уставился в прострации вдаль, потом тихо и серьезно, видимо действительно отчаялся, сказал:
- Ты ведь умножал единички, а потом нолик к бесконечности подпускал, так чего ж спрашиваешь… Схлопнется все разом, а этого Он допустить не может: законы обратной силы не имеют.
- Как-то у вас уж все больно прямолинейно, как в шахматах или преферансе – никакой фантазии!..
- Да какие шахматы – «стречки»! У нас же только черное и белое, это у вас мир масок и полутеней! Путаница сплошная. А все просто, как единожды один, да нуль еще с бесконечностью… Но вот именно это-то простое и не объяснишь ни хрена! Как в компьютерах: единички с нулями дергаются, а на экране что?.. Если отбросить декорации да антураж, выбор-то не велик! – Война, или Любовь. И даже ваш хвалёный «нейтралитет» по сути – всё таже сраная война! Вагонами бумагу изводите, а толку – чуть… Здесь не понимать, а чувствовать надо!
- А как?
- Так этого-то я как раз и не чувствую – сущность такая, - сник Герберт, - а Он – чувствует, но объяснить не может… Ведь всего одну заповедь поначалу дал: не замай ты яблока моего, и все тут! А я, мудак, попутал…Потом пришлось с десяток пририсовать, а теперь – «талмуды» пишете… А там всего-то ноль с единичкой, ну и бесконечность…
- Ладно, ну а лифт? Мы ж с Вэном катались?.. Ба-бах – «Д-Р», ба-бах «Р-Д!» Легко и просто…
- Так у каждого-то из вас – лифт собственный!.. Вы на нем то в подвал, то на чердак катаетесь…
- К Василию, что ль?
- Да нет, выше!
- Ну, а как же?.. Мы ж снизу розы вверх отправили и принцип «Р-Д» не применяли, а наверх дерьмо доехало? Я точно слышал… - не понял я.
- Я ж говорю: у каждого – личный лифт. Других ты в зеркалах видишь. А в своем личном лифте только хозяин насрать и может! Или розами застелить… Что видишь, то и видится. Во хренотень! У нас – хуже, - опять сник Герберт.
- А почему ж, если все так просто, кроме нас с Вэном в нашем доме этого больше никто не видит?
- Так у каждого - своя труха! - скромно потупился Герберт, - у вас вот – я. А другие всю жизнь в трех соснах петляют, сколько ни бей их блином от штанги по голове… И только в здоровом духе – здоровое тело, и уж никак не наоборот!.. – усмехнулся он.
- А что, правда, что все мужики – козлы, а бабы – суки? – встрял Вэн.
- Естественно. Кстати, с вашими женами мы проводим аналогичную работу.
- Что – испугался я, они тоже в стельку надрались?
- Нет, к женщинам мы применяем несколько иные методы воздействия… Сейчас я вот, например, вашим бабцам сказочку рассказываю: …Жил-был в одном государстве мужик. И было у него подряд аж три жены – не залаживалось… Всё дуры попадались. А может и сам дураком был!.. После очередного «разбега» ходил он небритый, смурной, да расхристанный. Тут ещё одна бабёшка - цап его коготком! – чем-то полюбился: вокруг-то мужички не лучше шастали! – «прынцы» давно перевелись… А у этого – какая-никакая мыслишка в глазах порой да и поблёскивала. Бабец собой недурна была. Ну, сошлись словом… День на седьмой к её друзьям в гости собрались. Оглядела баба мужичка и заметила: «…Милый! У тебя воротничок расстёгнут!..» Рассвирепел мужик – опять та же «песня» начинается! – и рванул рубаху аж до пупа: «…или так пойду, или до свиданья!» А женщина: «Ой, а и впрямь – так лучше!..» Мужик крика своего тут же устыдился – сделал всё, как она хотела. Живут вместе, почитай уж двадцать лет. Это – по вашему… А те трое, так до сих пор, похоже, прынца и ищут. Две, правда замужем… Тут уж или любовь, или дрессировка личной собственности. Ну, и так далее… Конец сказочке. Каждому периодически предлагается либо трёхгрошовый роман, либо возможность открыть дверь: постоянно покупаются на три гроша!.. Но здесь мы ничего поделать не можем – это лично ваш выбор.
- Впрочем, пол нам тут, как и возраст, абсолютно безразличны, - осклабился он.
- А вот, - вспомнил я, - что-то такое всю дорогу про йену мерещилось, - это к чему приспособить?
- Да все туда же… Что ж сложного? Россия ваша – большая, так? А на карачках… А если Японию опустить, это что ж получится? Она же маленькая, ее ж в два счета можно… Сидит какой-нибудь «Василий» типа вашего в такой же призме и что-то там кумекает… Херак, и гиперболоид сочинил! Потом – залп по Японии… Дальше по пунктам: Чечня в планетарном масштабе и писец… Что, двух «мировых» мало?.... Мы тогда внизу от вашей «священной» так корячились!.. У нас там не то, что у вас в Израиле: дантист на вес золота! Прикинь: задаром в день по триллиону зубов выдирать!.. Одно, слава Богу, - поднял Герберт глаза в небо, - Он в самом начале со временем чего-то там нахимичил, и оно здесь, и у нас - по-разному течет…
- А что потом, после сосульки? – спросил я.
- А потом вы просто перестаёте засыпать и просыпаться.
На экране затрепетал крыльями ангел, но крылья росли у него не из плечевого пояса, как повелось, а из тазобедренных суставов.
- Ха! – сказал Вэн, - как чувствовал!.. Нинка и здесь постаралась!..
- Лилит, увы, всегда «плачет у окна», сделав скорбное лицо, пропел Герберт голосом Пугачёвой, - удаляясь от предначертанного, приближаешься к противоестественному, - добавил он.
Немного помолчали. Герберт с экрана протянул руку к рюмке Вэна и хлопнул ее. На экране замельтешило.
- Во! И здесь реклама! – удивился Вэн, - как всегда на самом интересном…
- У вас сплошная реклама! Историй – штуки четыре. Плёнку-то перемотать ума не хватает… - хмыкнул откуда-то Герберт.
- Где ты, Герберт? – позвал я.
- Везде Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я! – послышалось действительно как-то отовсюду. Мы с Вэном усиленно затрясли и завращали головами, - лишь там, где – ЕГО – меня нет: неспособны вы идти сразу в двух направлениях!
С экрана порадовали очередным обнадёживающим прогнозом погоды и, отсмотрев ещё пару-тройку шедевров, мы смогли наконец, вновь лицезреть деловитого Герберта – он усиленно ковырялся в носу.
- Так ведь другие в душу срут! – вдруг подорвался Вэн, - и что обидно, чем ближе человек и роднее, он каким-то манером умудряется один туда больше, чем все китайцы, разом наложить!
- Ну, вот опять «сказка про белого бычка», - насупился Герберт, - Объясни мне, болван, как из двух параллельных лифтов, которые никогда здесь не пересекаются, из одного в другой дерьмо переложить можно? Что, из Зазеркалья что ли бросать?!
- Так мы ж сливаемся?..
- Сливаетесь вы там, - ткнул он пальцем в небо, - в бесконечности, здесь ты - единожды один, сечешь? А нули, падла, к нам катятся! – опять задергался Герберт, - что бы туда попасть – глаза б мои вас не видели – друг друга любить надо! Пропади вы пропадом! – разрыдался он.
- Да как любить-то? – уставились мы на него.
- Суки, ненавижу!! Пидоры одни вокруг! Вьетнамцы тухлые! Не могу больше так! Сожрали, сволочи! Да нате, жрите, вместе с рогами и копытами! Подавитесь вы моим хвостом! Топор вам в спину и электричку навстречу!!!…………………Щаа-ас гранату взорву, а потом уж и прощу всех!
Не допущено к печати.
Ahtung! Ahtung!
Здесь выдрано страниц пять!..
- Что б я сдох прям сейчас! Видеть больше никого не могу! Я вас сейчас на атомы расчленю, а потом каждый атом в отдельности изнасилую!!!
Мы в ужасе отшатнулись. Он мгновенно затих и спокойно продолжил:
- Ну, вот примерно этого делать не надо. А также всяких разных ваших полутонов… Это я применил способ под названием «Доказательство от Противного», личное изобретение, - опять задрал нос Герберт.
- Так что ж, выходит и «мужик с банданой» у каждого свой? – изумился я.
- А то как же, - охотно поддакнул Герберт, - и личный, и всеобщий. Через Него-то вы все и едины…
- Опять путать начал, - недовольно сказал Вэн.
- Природа моя такая, - согласился Герберт, - ну, а любить – это не ко мне…
Сделав ручкой и показав нам на прощание нос, он щёлкнул пальцами, блеснув перстнем, и исчез с экрана…
Явление Герберта или Эффект Исчезновения
© Copyright: В Фёдоров, 2007
Свидетельство о публикации №207090800202
Свидетельство о публикации №207090800202
Рецензии
Прочитала. Не зря. Очень, очень качественная вещь.
Володь, ты бы не хотел для удобства прочтения разделить ее на несколько частей и выдать их самостоятельными главами под номерами? Уверена, читателей прибавится в разы. А читать-то есть чего!!!
Просто порадовал.)
Семья Василия с его мамой согрели душу.)))
А о Герберте что говорить... Ещё одно его имя... Лучшее, о чем он сказал в истерике - о лифте.
М-да-а. Я не ошиблась.))) Спасибо.)
Мать Моржиха 31.08.2015 11:23 • Заявить о нарушении
Володь, ты бы не хотел для удобства прочтения разделить ее на несколько частей и выдать их самостоятельными главами под номерами? Уверена, читателей прибавится в разы. А читать-то есть чего!!!
Просто порадовал.)
Семья Василия с его мамой согрели душу.)))
А о Герберте что говорить... Ещё одно его имя... Лучшее, о чем он сказал в истерике - о лифте.
М-да-а. Я не ошиблась.))) Спасибо.)
Мать Моржиха 31.08.2015 11:23 • Заявить о нарушении
Ты бы ещё через год ответил!!!((())))))))))
Правда! Реально хорошая вещь.
А ты - Автор, Володь.)))
Мать Моржиха 05.09.2015 21:15 Заявить о нарушении
Правда! Реально хорошая вещь.
А ты - Автор, Володь.)))
Мать Моржиха 05.09.2015 21:15 Заявить о нарушении
как смог) время сшагренилось - родственники болеют сильно, увы..
а Герберт плод одной уже очень давней бессонной ночи и двух дней собирания изодранных бумажек в кучку! и с тех пор так и не даёт (веришь?.) себя дописать!! там же выдрано пять страниц)) ну, и в голове-то дописано (ещё страниц пять), а вот даже опечатки исправить не могу (о-о..) сколько раз и переписать и что-то исправить хотел, а как не даёт что, во - мистика!
В Фёдоров 05.09.2015 21:44 Заявить о нарушении
а Герберт плод одной уже очень давней бессонной ночи и двух дней собирания изодранных бумажек в кучку! и с тех пор так и не даёт (веришь?.) себя дописать!! там же выдрано пять страниц)) ну, и в голове-то дописано (ещё страниц пять), а вот даже опечатки исправить не могу (о-о..) сколько раз и переписать и что-то исправить хотел, а как не даёт что, во - мистика!
В Фёдоров 05.09.2015 21:44 Заявить о нарушении
Прости...
Да ясно всё, Володь. Как всегда, когда что-то создаётся на одном дыхании - переделывать и доделывать уже влом. Опечаток там навалом, видно, что не корректировал совсем, с твоей-то щепитильностью.) Но работа действительно стОящая. Поэтому как-нибудь тебе всё же придёЦЦа за неё взяЦЦа.) Уж не обессудь...)
Мать Моржиха 05.09.2015 21:55 Заявить о нарушении
Да ясно всё, Володь. Как всегда, когда что-то создаётся на одном дыхании - переделывать и доделывать уже влом. Опечаток там навалом, видно, что не корректировал совсем, с твоей-то щепитильностью.) Но работа действительно стОящая. Поэтому как-нибудь тебе всё же придёЦЦа за неё взяЦЦа.) Уж не обессудь...)
Мать Моржиха 05.09.2015 21:55 Заявить о нарушении
о!. ну, не знаю.. ленивый я!)
вот, если время/интерес, ещё ссылочку дам http://www.proza.ru/2014/12/14/1907
начал (недавно вроде) да и бросил - так что коротенькая штучка - на пару минут!
В Фёдоров 05.09.2015 22:01 Заявить о нарушении
вот, если время/интерес, ещё ссылочку дам http://www.proza.ru/2014/12/14/1907
начал (недавно вроде) да и бросил - так что коротенькая штучка - на пару минут!
В Фёдоров 05.09.2015 22:01 Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.