Просторы. 5

                5.   


   Когда мотоциклисты вернулись с прогулки, Стрибучиха, Афанасий Арсентьевич и Виктор беседовали на лавочке в тени раскидистой яблони. Рядом с ними на стуле сидела женщина лет тридцати со светлыми до плеч волосами, загорелая, если судить по рукам и открытой спине, достаточно прямой, но не напряжённой, и большими, блестящими,  спокойными и чуть насмешливыми глазами. Саша с Ваней поставили мотоцикл в сарай, и уселись рядом на подстилке, бросив её на невысокую густую траву, росшую вокруг. Прохлада уже жаркого утра в тени была так хороша, что хотелось сидеть, наслаждаться и ничего не делать. Все видимо перезнакомились и мирно беседовали.
   - Люб, тебе б работу в городе сыскать, да поденежней, а то Настю-то  не потянешь, тяжко будет… - говорила Стрибучиха.
   - Да, где ж я её найду, Катерина Петровна? Сидя на месте, разве найдёшь? Работу, какую-никакую ведь не оставишь, а, чтоб в городе искать, нужно там находиться… - рассудительно отвечала Люба.
   - А, специальность у вас, Люба, есть? – спросил Афанасий Арсентьевич.
   - Отец у нас – начальник отдела кадров крупной фирмы, сейчас он вас устроит, вы ему очень понравились!- пошутил Виктор.
   - Вечно ты, Виктор, скажешь что-нибудь… - досадливо махнул рукой Афанасий Арсентьевич.
   - Я – бухгалтер, и на компьютере училась… - не реагируя на шутку Виктора, даже не взглянув в его сторону, отвечала Люба, только немного наморщилась переносица, и насмешливая искра пробежала в глазах.
   - Вам бы, Люба, поискать работу через Интернет… Да, какой у вас тут Интернет!.. – спохватился Афанасий Арсентьевич. – Почитайте объявления в газетах, пошлите своё резюме, сведения о себе, о том, что вы знаете, что можете делать, - поправился он.
   - Да, надо бы, да всё времени не хватает…
   - Времени никогда не будет хватать, сколько бы его ни было. Дочке вашей пять, её лет пятнадцать еще на ноги ставить. Вы же не замужем, я правильно понял? - продолжал Афанасий Арсентьевич.
   - Спилси он, а после сгинул куда-тоть, поминай как звали вот уж третий годок… И в розыск подавала, как  след простыл… - ответила за Любу Стрибучиха.
   - Тем более, нужно что-то делать! Под лежачий камень вода не течёт.
   - Правда ваша, живём, не думая, что завтра будет, надеемся, что авось всё сложиться… - сказала Люба и открыто с лёгкой грустинкой в глазах посмотрела на говорившего.
      «Красивая и ладная баба, да и характер есть, не размазня, - подумал Виктор, - сойтись бы с такой! Да разве с моим сопровождением что-нибудь можно сообразить. Отец мораль начнёт читать, а шкет будет лыбиться,  так, что от одной улыбки тошно станет… А, хороша баба! Можно было бы пару деньков поразвлекаться, а потом утречком рано улететь из гнёздышка… Давненько я так не отрывался…», - поглядывал он на Любу и машинально рвал листья с яблони.
   - Витёк, ты так мою яблоньку усю общипешь,  яблочков не будить… А, хороши яблочки-то!.. – произнесла нараспев проницательная Стрибучиха.
   - Хорош философствовать, отец, словами делу не поможешь, да, и делами словам тоже,  - заулыбался Виктор, - А вы, Катерина Петровна, не извольте беспокоиться, яблонька ваша цела будет, щипать её не буду, ха-ха…
   Он встал, подошёл к своей машине и, подозвав Александра, стал о чём-то говорить с ним, открыв капот. Через некоторое время оба, засучив рукава, занялись каким-то ремонтом.
   - Да, халатное отношение к собственной жизни, одна надежда на авось и небось, ничего хорошего не дадут, - продолжал свою мысль Афанасий Арсентьевич.- Воз ведь и ныне там остаётся… А, может быть вам лучше замуж выйти?
   - За кого тут выходить, Афанасий Арсентьевич? Все или разобраны уже, или алкаши!.. И деревня вроде большая, и рядом есть, а выбора нет… Тоска… Если бы не ребёнок, уехала б в город. А с ребёнком, куда ж? Тут и хозяйство  - сад, огород, скотина и птица, кормит как ни как, да и за девчушкой присмотр есть, когда я на работе… Что делать? Не знаю… - рассуждала вслух Люба.
   - Люб, ты послушай, что тебе говорять умные люди-то! Не думать «Что делать?» надобно, а думать и делать, думать и делать!
   - Правильно, бабушка Катя! – вскочил с лавочки Ваня, который до этого молча и внимательно слушал разговор, бравший  его, видимо, за живое. – Правильно, деда! – он покраснел, и улыбнулся своей широкой и ослепительной, белозубой и синеглазой улыбкой поочерёдно бабке Стрибучихе, деду и надолго Любе.
   Ванина реакция была настолько неожиданна, быстра, эмоциональна и очаровательна, что Люба смутилась, порозовела, но глаз не отвела. «Какой славный и красивый парень! Жаль, что молоденький, пацанёнок совсем. Был бы постарше лет на десять, я бы влюбила его в себя, да, и сама, чую,  влюбилась. - Подумала Люба, и в её сердце за долгие годы впервые потеплело.  Она почувствовала, как душа её стала оживать, как какие-то нежные и немного тревожные потоки заструились в ней, она почувствовала своим женским чутьём, что что-то есть в этом пареньке необычное, что-то  притягивающее как магнитом, и, в то же время,  возвышающее, дающее опору и устремляющее в полёт, одновременное ощущение крепкой земли под ногами, сильной руки и свободного взмаха крыла.
   Ваня остановил свой взор на Любе и глядел на неё вовсе глаза. В его душе происходило небывалое с ним ранее, что-то тревожное и одновременно желанное. Когда ему было семь лет, он влюбился в девчонку из своего класса, такую же светленькую и с большими серыми, как у Любы глазами. Четыре года длилось это первое чувство, потом она уехала, но образ глубоко запечатлелся в Ванином сердце, и, когда он в минуты мечтаний думал о девушке, в сознании неизменно всплывал образ той девчонки, рождая в душе неизменную грусть. И с взрослением Вани тот образ не взрослел,  и он иногда ловил себя на том, что  во всех девушках и женщинах пытается найти его черты. Как только Ваня увидел Любу, он поразился сходству со своей первой любовью, и, если бы не разница в возрасте, можно было бы сказать, что это она, настолько сильным было сходство.
     Эти мгновенья встречи были так  неожиданны, что в душе у Вани,  помимо его воли,  звучала музыка, и напев этой дивной музыки захлестывал его потоками тепла. Что-то светилось в нём нежно и горячо, кажется, это ярко-алой одинокой звездой пылало его сердце.  Ваня не вполне понимал, что сейчас происходило с ним. Невдалеке, в окружении утомлённо краснеющих на ветвях яблок и холодно-удивлённых синих слив, стояла Люба, а внутри своими лучами звезда-сердце освещала, согревала и лелеяла ту самую первую девчонку, ласковую, милую, с белою косой, в лодке под белыми парусами, плывущую по волнам его памяти.
   На самом пике происходящего, Иван почувствовал какое-то прикосновение, и между ним и Любой пролегла  неуловимая межа, которую невозможно было переступить. И сразу вслед за этим в глубине Любиных глаз появилось нечто, что заставило его забыть о девочке в лодке, об одинокой звезде и о музыке в душе. Иван увидел образ, да это был образ Любы, но с длинной, туго сплетённой светлой косой, Любы, глядящей из оттаявшего посередине, по краям еще замороженного окна, с большой белой свечой в руках,  и взгляд её был устремлён мимо Ивана, далеко-далеко в даль. Странная это была свеча, она горела в руках Любы, за стеклом, в доме, но пламя колебалось под ветром, который пытался его затушить.  Оно сильно колебалось, но не гасло!
   Вдруг, Люба улыбнулась, видение исчезло, …и Ваня осознал, что не только сердце, но уже и щёки его пылают. Ему казалось, что прошло много времени, но, судя по тому, что отец с Александром, так же как и ранее  копались в моторе машины, Стрибучиха так же смотрела на Любу, как будто только что произнесла свою фразу, вызвавшую реплику Ивана, дед, подняв брови, удивлённо глядел на него, вскочившего с подстилки, прошло не более секунды… В следующее мгновение все, как ни в чём ни бывало,  задвигались и заговорили, словно кто-то отжал клавишу «стоп» на видео, но Ивана не интересовало,  ни что будет происходить дальше во дворе, ни кто что скажет. В нём что-то изменилось, что-то произошло, и это что-то было серьёзным, ещё не осознанным, но уже вполне осознаваемым, сделавшим Ивана в один момент другим человеком, к которому он ещё не привык, с которым он еще не вполне познакомился, но который ему определённо нравился, и был не неким чуждым прошлому Ване существом, а его закономерным продолжением, но на более высоком уровне.
   Раздумья Ивана прервал зычный голос Стрибучихи, :
   - До обеда не отпущу, пообедаити, отдохнёти и поедити!
   Ваня понимал, то, что он чувствовал и понимал сейчас, он не сможет  передать словами, да, и нельзя. А как хотела молодость говорить, кричать, петь о своих новых
ощущениях!

   © Яков Шафран