Запахи спальни Роман Свет жизни моей, глава 10

Чувства обманывают наш разум,
 но и он в свою очередь обманывает их.
 Наша душа иногда мстит чувствам;
 они постоянно лгут и обманывают друг друга.
 Мишель Монтень

Никита провел два выходных накануне Нининой свадьбы в деревне, в бывшем доме покойного Васильича. Мыши тихо шуршали на чердаке и только иногда выбегали в комнату. Никита писал за столом, и Васильичевы кошки тусовались около его ног. Протопить печку стоило большого труда, поскольку вьюшки были никудышные.
- А ты сходи в Бадьяново, к Андрею - Хохлу, - посоветовала соседка Галка, - он в печках разбирается. Враз тебе ее подшаманит.
Никита сходил к Андрею, и заодно зашел в Бадьянове к Романычу, своему бывшему учителю физкультуры. Романыч не работал уже два года, сидел дома, скучно ему было. И от скуки он вырезал из дерева необыкновенной красоты поделки.
- А ведь я тоже когда - то так умел, - сказал Никита, зачарованно глядя на деревянный гриб с бородой и глазами, на лешего и двух русалок на суку.
- Помните, Анатолий Романыч? вы меня учили... и кружок в школе был.
- Еще бы не помнить, - сказал Романыч, как всегда, чуть насмешливо, - если бы твоя литераторша - Ирка, не забила тебе голову этими своими стихами - чепухами, ты был бы лучший резчик по дереву в области. А теперь уж все забыл, небось?
 Никита попробовал дома резать. Искромсал два больших чурбака, палец расфигачил чуть не до кости. Но вспомнил кое - какие навыки! И как резать выпуклые детали, и как мелкими штрихами создавать округлость. Это увлекло его до такой степени, что он даже роман бросил.
Роман завис на словах: "Первая брачная ночь разочаровала Мод, она поняла, что даже венчание не придаст тайному ритуалу соединения тел нужного вкуса, нужной гладкости, нужного полета. Никогда в жизни Филипп не заменил бы ей Ландри. Только Ландри имел некий ключ к ее телу. Как говорили в древности, Всевышний создал его из глины любви".
За две ночи и один день Никита вырезал маленькую статуэтку. Это была нагая девушка с котом на плече. Она сидела, подтянув острые колени к груди, и никаких, собственно, "голых форм" не было видно. Вообще, девушка здорова была похожа на Нину, но лишь очертаниями тела. Лица не было. Никита намеренно не стал его вырезать.

- Это подарок? - юмористически улыбнулась Белокурая. - Ну, блин, и прикол!
Белокурая всегда говорила такие нахальности прямо людям в лицо. И все ей с рук сходило, потому что она была хорошенькая, одетая, как супермодель, с грудью пятого размера и с богатым мужем.
 Никита посмотрел на Белокурую то ли недоуменно, то ли презрительно. Исключительно зрение Белокурой могло упустить такие неприятные тонкости.
- Это не прикол, - сказал Никита, - собственно, я пытался придать скульптуре лирический настрой. Конечно, получилось не очень. Давно не вырезал.
- Никита, - перебила его Нина, - отличная статуэтка. Мне нравится. Это самый хороший подарок.
 Последнюю фразу Нина нарочно сказала громко, чтобы и Белокурая, и Диана, и две тети с мужьями (все, подарившие деньги и разнообразные мебеля) слышали.
 Они слышали, но не поняли. А Нина, измученная запахами жирных салатов и чужих духов, а также необходимостью улыбаться черт знает кому "из городских верхов", взяла Никитину статуэтку и поставила на стол около себя.
 Ее это на самом деле тронуло. Ей показалось, что на пару секунд через мурлыканье "Фабрики" или "Сливок" (она никогда не разбиралась в попсе) пробились нотки Брамса.
Впрочем, очень скоро закричали, что пора пить первый тост. И Брамс растворился, и Никиту Нина не особо видела до самой середины свадьбы.
Вадим пригласил на танец, как положено, мать Нины. А Нина, осознав, что ей придется сейчас танцевать с хорошо поддатым папашей Вадима, встала и решительно пошла к столу гостей. Никита сидел рядом с Полиной, и только с Полиной, собственно, и общался.
- Пойдем, - сказала Нина, - потанцуем.
- Пойдем, - обомлевшим голосом сказал он. Хотя абсолютно не умел танцевать.
Никогда еще не доводилось танцевать с девушкой. Особенно с той, кого безумно любил.
Ничего страшного. Нина сама его повела. Пожалуй, он танцевал даже получше многих пьяненьких гостей.
- Нина, - спросил он, - зачем ты это делаешь?
- Что - зачем делаю?
- Зачем ты за него выходишь? Это совсем не твой человек.
- Наоборот, - Нина посмотрела в Никитины свинцовые глаза, и отвела взгляд в сторону, поскольку свинец странно смешивался с темным огнем.
- Он - как раз мой человек. Я не от мира сего, блаженная, неужели ты не понимаешь?
- Понимаю. Я тебя за это и полюбил. Зачем мне обыкновенная?
- Так вот, и ты такой же блаженный. И что мы будем делать вместе? Мы уже ... наделали.. сам знаешь, каких выдающихся дел.
- Нина, - сказал Никита, тоже посмотрев в сторону, - забудь это. Я больше никого пальцем не трону.
- Пока я не попрошу, да?
- Да.
- Вот видишь. Я истеричка, и ты - психически неуравновешенный. И вообще, я к Вадиму привыкла, а тебя я даже знаю плохо.
- А что меня знать, я - это ты.
 Нина больше не могла слушать надрывающую душу белиберду. Результат все равно был бы нулевой. Он вернулась к Вадиму. Вадим был нормальный человек, в отличие от дурика с романом и гранатами.
- Не захотела с папашей танцевать? - спросил он. - Я так и подумал. Ну и правильно. Он через полчаса уже лицом в салате заснет. Слушай, как ты права была насчет свадьбы! Мне уже адски надоела вся эта мутотень!
Нина взяла его ладонь на столе и сжала крепко. И Вадим погладил ее руку.
К середине свадьбы Нина заметила, что Никиты нет.
- А он давно смотался, - сказала Полина, - как потанцевал с тобой, сразу ушел. Топиться, наверное.
Нина сказала испуганно: "Дура, Полич!", но плохого предчувствия у нее не было.
 Никита, в самом деле, ушел просто писать роман.
Что сидеть зря на дурацкой свадьбе? Можно воздействовать мыслью на реальность. Ведь до сих пор иногда получалось.

В середине ночи Никита закончил очередную главу и лег спать. Уснул моментально, и сон нарисовался поразительный. Объемный, с музыкой и цветом. Говорят, такие сны снятся ненормальным. А Никите они снились, сколько он себя помнил.
Рыцарь Ландри и бывший палач Обен разговаривали в кабачке с закопченными стенами, полутемном, с запахами копченой рыбы и простого вина. Такое вино на вкус горчит, потому что в нем остались экстракты кожицы дешевого винограда. Рыцарь Ландри отхлебывал это вино с легким отвращением. А Обен пил, вкуса не ощущая. Его лицо с запавшими щеками и острыми скулами, было типичным лицом садиста. Ландри боялся поймать его взгляд. Боль в суставах и жилах возникала от этого взгляда.
- Сколько возьмешь, Обен? - спросил Ландри.
 Он говорил с таким трудом, как будто у него воспалилось горло. У него часто болело в детстве горло. И желудок.
 Болезненные люди восприимчивы, талантливы и обижены на весь мир. Мир - то рассчитан на здоровых. Здоровые презирают всех неполноценных. Себе на горе, потому что неполноценные это помнят.
- Да если дадите двести ливров, я не обижусь, - ответил Обен. Для него все это было просто. Как курицу зарезать.
- Двести?
 Ландри снова с болью сглотнул.
- Хорошо, но не сейчас. Деньги завтра, а ЭТО - попозже, слышишь? Я не хочу, чтобы сразу что - либо заподозрили.
- Не волнуйтесь, мессир Ландри, - Обен усмехнулся - черная улыбка кровоядного животного, - там никто ничего не заподозрит. Шилом под яремную вену - это бандитский прием. Примут за грабеж, и все.

Утром Никита отправился на работу (он менялся сменами из - за свадьбы), и весь день кондукторша Лариска говорила ему:
- Ты чего такой грустный сегодня? не выспался? Привет с большого бодуна?
- Нет, - спокойно отвечал он, - я не пью, ты же знаешь.
Лариска в такую дурь не верила. Она серьезно подозревала, что Никита голубой. Он не реагировал на мини - юбки (ни Ларискины, ни пассажирок), не украшал свою кабину эротическими наклейками. С ним было скучно работать, хотя и без проблем.
После работы Никита поужинал на кухне (баба Таня всегда дожидалась его со смены), и спросил:
- Баба Таня, у вас шило есть?
- Шило? Где - то есть. В ванной чемоданчик деда покойного с инструментами. А на кой тебе шило, сынок?
- Для сюжета, - ответил Никита, размешивая рассеянно сахар в кружке.
Баба Таня потрогала ему лоб. Лоб был холодный, и она ласково спросила:
- Все - таки, не пошла за тебя Нинка?
- Я и не звал. Зачем навязываться женщине, если она тебя не любит? Нельзя причинять страдания тому, кого любишь.
 Баба Таня покачала головой. И пошла спать, решив с завтрашнего дня заваривать Никите вместо чая смесь ромашки с мятой. Успокаивает нервы, и сон хороший дает.
Никита нашел в чемоданчике в ванной шило и положил в карман бушлата. Это еще не скоро пригодится. Но, как сказал палач Обен, это бандитский прием. Примут за грабеж, и все.

- Нина, там тебя молодой человек спрашивает, - крикнула из коридора Элина Алексеевна, которая вела в Центре творчества какой - то замороченный "Английский театр". Нина отдала коробочку с булавками конопатой Маринке.
- Заканчивайте сами, я сейчас!
Девчонки остались у манекена, на который уже полчаса наворачивали немыслимые детали немыслимого платья, а Нина побежала вниз по лестнице. Она подумала - Никита пришел. Чего это он наверх не поднялся, он же знает, где ее кабинет...
 А оказалось - Горлум. Горлум стоял на ступеньках Центра, весь мокрый от падающей с неба белой дребедени (гибрид снега и соплей) и нервно курил.
- Ты чего? - спросила Нина.
 Она, конечно, понимала, чего.
- Нинка, - смущенно сказал Горлум, и втянул в плечи свою мокрую, как общипанную голову, - что с Аней? Она меня прогнала ни за что, конкретно. Пятый день звоню, таскаюсь к ней. Даже дверь не открывает. Из - за двери говорит - пошел отсюда! Не въезжаю, чем я ее обидел.
- А я - то что? - спросила Нина холодно.
 Ей было жалко Горлума. Но она боялась проболтаться.
- Спроси ее, а?
- Про что?
- Ну, чего ты тупишь, Чума? Спроси, из - за чего она меня выкинула. Или у нее кто - то другой появился?
- Нет. Никого нет, вроде бы.
 Глупая Нина не могла сказать - да, появился. Тогда, конечно, Горлум от Анны отвязался бы. Но причинить своему другу такую подлую боль Нина не смогла бы никогда.
- Спросишь? Ладно?
Нина вынуждена была сказать - ладно. Господи, как странно складывается мозаика из людей и их не поддающихся анализу чувств. Анна великолепно сочетается с Ниной. И Горлум тоже. А друг с другом они почему - то не сочетаются...
Это хорошо было бы рассказать Никите, он в людях разбирается, как механик в винтиках. Но Нина не хотела ему звонить. Разговор на свадьбе не забылся, и саднил содранной кожей. Нет. Нет.
- А кстати, - сказал Горлум, - мне Санька звонил.
- Правда? - этому Нина искренне обрадовалась. Звонил - может, вылечился?
- Вылечился, - поддержал ее мысль Горлум, - живет в Подмосковье. С Мэл.
 Нина видела Мэл с Санькой несколько раз. Девушка была из того же теста, что и сама Нина, правда, одевалась в другом ключе. Более безыскусно и более безумно. Любое безумие Нине было симпатично, но она помнила, что Мэл была замужем, и Санька всего лишь в любовниках у нее ходил.
- Бросила своего мужа - мента. И с Санькой живет в деревне.
 Мэл и Санька в деревне - прямо сюрреализм какой - то. Нина записала Санькин телефон, но звонить не стала. Ей надо было этот переварить. И Анне не стала звонить. Страшно было.

- Вадим, мне прямо не по себе. Горлума жалко - смерть! Ведь он Анну любит. Он бы про ребенка узнал - сразу бы женился. А она забила себе в голову - не хочу, и все!
- Почему?
- Не знаю. Не объясняет.
- А ты сама ему расскажи.
 - Как, она же просила не говорить ему...
 - Скажи! Никуда тогда она от него не денется.
- Я обещала молчать.
- Не на Библии же ты клялась, правда?
Нина помолчала в полумраке. Снежок мурчал ей в подмышку. Свет от нового торшера около кровати был нежнейше - зеленый, приятный такой.
- Нет, - сказала она, подумав, - я так не могу.
Вадим обнял ее и прижал к себе.
- Что ты паришься с чужими проблемами? Главное, у нас все хорошо. А забивать себе голову всеми этими людьми... Никто из людей не говорит спасибо. Все только норовят сбросить на тебя свой негатив и смыться.
 Нина подумала, что он прав, и попыталась отдаться сексу, сладким ощущениям и мятным мечтам: о показе в Москве, который обещала ей устроить Юльчик, о ребенке, который может вскорости у нее получиться.
 Но ни Горлум, ни Анна, ни Санька из головы не убирались. А хуже всего распоряжался мыслями Нины Никита. Он вообще жил в ней, как в страшном рассказе Мопассана "Орля" жило в человеке таинственное, высасывающее силы существо.
 Сладость и мята таяли. Оставалась ожидание чего - то неприятного. Хуже этого чувства ничего на свете нет, гадская гадость.

Была суббота. Вадим уехал на съемку в какой - то пригородный клуб. Нина и Снежок повалялись в постели до десяти, а потом Снежок стал недовольно ходить по Нине сверху - вниз.
- Жрать хочешь? - спросила Нина. - Сейчас! Я тоже уже голодная.
 Она пошла в кухню со Снежком на плече. Непричесанная, бросила на сковородку две сосиски и разбила два яйца. Лягушка подарила на свадьбу какую - то сверхъестественную кофеварку. Но ни Нина, ни Вадим до сих пор не могли разобраться в ее устройстве, посему варили кофе по - древнему, в турке.
- Мя! - сказал Снежок, спрыгнул на пол и побежал к двери. И оттуда еще раз позвал:
- Мя!
 Нина пошла в прихожую. Отворила - Никита.
- Ой!
 Она застеснялась своих спутанных волос и коротенькой салатовой рубашечки.
 А Никита посмотрел и улыбнулся:
- Какая ты хорошенькая, бог мой!
Нина засмеялась и сказала:
- Какой ты все - таки дурачок, Ники! Входи!
 Она предложила завтрак - Никита отказался. Кофе, однако, выпил. Маленькими глоточками, смакуя, поскольку Нина добавила волшебные приправы: черничный ликер, корицу, взбитые сливки из баллончика. Никита даже на ложечку ликера согласился.
- Аромат божественный, - сказал он, - запахи собраны вместе просто виртуозно. Знаешь, что еще сюда пойдет?
- Что?
- Тертый грецкий орех. Если на сливки посыпать сверху.
 Нина представила ореховую ноту и согласилась - именно так!
- Я тебе говорила, что ты гений, Ник?
- Да. Спасибо, ты часто делаешь мне комплименты. Человек обретает уверенность в себе, когда его хвалят любимые и друзья.
 Он протянул Нине черную папку и сказал:
- Вот, дописал еще одну главу. Мне нужно твое мнение.
Нина взяла и стала читать прямо тут, на кухне, сидя у окна. И не могла оторваться, не видела, что Никита делает. А он собрал тихонько посуду в раковину, помыл ее, и ушел в спальню. Там застелил постель и приоткрыл окно. В комнате слишком много было запахов, нестерпимых для Никиты: чужого мужского дезодоранта, чужой одежды. И самый мучительный и тошнотворный запах. Он висел в воздухе еле - еле, почти незаметный. Но Никита открыл окно скорее всего из - за него, запаха спермы.
- Я дочитала, - сказала Нина. Она была бледная, но не боялась смотреть в лицо Никите:
- Ты переливаешь через край, тебе не кажется?
- В каком смысле? - спросил Никита. И тут же сам достал из кармана улику - маленькое шило с коротким носиком.
- Это?
- Да, это, - Нина подошла и без удивления или страха протянула руку.
- А ну, дай сюда!
Не мог Никита ей не повиноваться. Отдал шило молча. И повесил голову. И стыдно, и больно.
- Совсем дурак, да? - Нина положила шило на столик, рядом с пепельницей Вадима, и подошла вплотную к Никите.
- Совсем больной стал от своего романа! Разве можно так, дурачок ты мой...
 Она сама обняла его. Ей было до того жалко его, до того щекотно и сладко стучало сердце, что она больше собой, дурой - идиоткой - истеричкой, не управляла.
- Вадима трогать не смей, понял? Сделаешь что - нибудь ему, больше никогда меня не увидишь!
 Никита смотрел в ее серебристые глаза, и голова у него кружилась до тошноты.
Серебряный блеск и запах спермы - несоединимые вещи!
- Нина, - только и сказал он, и вдруг у него сами собой покатились слезы. Он хотел их скрыть, отвернулся, и еще хуже получилось - сорвался слабый детский всхлип.
- Никитка, ты чего? - в ужасе спросила Нина.
 Он точь - в - точь напомнил ей мокрого и несчастного Горлума. И тоже затошнило, тоже закружился серый мир вокруг.
- Я пойду, - сказал Никита, и бросился в прихожую.
- Иди, - согласилась Нина.
 Отдала ему в прихожей папку, сама замотала ему шарф.
- Только ты без глупостей, слышишь? Я тебе позвоню через полчаса. Хорошо?
- Хорошо.
 Все полчаса Нина проплакала. Пришлось пойти на кухню и выпить сто грамм водки. Никита через полчаса оказался уже дома. Ответил достаточно спокойным голосом:
- Да, доехал. Да, нормально. Сяду писать дальше.
 Нину это остудило. Но не успокоило, конечно, какой покой, к чертово