Резинки для стройки коммунизма

 *
 На свете имеется масса неизвестностей.
Вот, к примеру, знаете ли вы, как воздействует штормовая волна на бетонную стенку? Вряд ли. Да вам это и неинтересно.
А вот строителей Куйбышевской ГЭС в преддверии сюрпризов, которые можно было ожидать от возмущённой глади своего будущего водохранилища этот «волнующий» вопрос беспокоил, и они в 1952 году заказали ответ на него Московскому инженерно-строительному институту (МИСИ) имени того же Куйбышева.

 Для маститого ВУЗа такое, хорошо оплачиваемое прикладное исследование дело не хитрое. Тут, главное уяснить, что в конкретном случае интересует заказчика?
Вот вас, что, собственно, беспокоит? Как влияет высота волны на бетонную стенку? Без проблем.

 Гидротехники под руководством опытного аспиранта построят модель бетонной стенки с замурованными вровень с её поверхностью чувствительными датчиками. Потом погонят на неё волну, от малой до великой и, обработав набранную от датчиков статистику, заметят, что та или иная высота и частота волн на вашу стенку влияет, в одном случае так, а в другом случае - этак.

 Выводы будут сведены в увесистый отчёт в красивом переплёте украшенном убедительными графиками и снабжённом акварельно отмытыми планшетами.
Заказчику всё это, безусловно, понравится и он, заполучив «волнующую» информацию с научными рекомендациями легко расстанется с обещанной в договоре суммой.

 На этот раз работу, заказанную Куйбышевской ГЭС, кажется, собираются передать нашей бригаде, и если это случится, то, как только договор и округлённая до трёх нулей смета будут подписаны, мы приступим к делу.

 Наш шеф аспирант на исходе третьего года Юдин Лев Николаевич - крупный, добродушный и рыжеволосый детина, у которого уже не первый месяц ждёт защиты практически готовая диссертация, не имеющая к Куйбышевской ГЭС никакого отношения.

 Второй номер бригады – слесарь-интеллигент Кузмич, привычный партнёр шефа по предыдущим работам. Своими успехами в парном творчестве с Львом Николаевичем он обязан исключительной изобретательности в разрешении сложных вопросов, которые без пол литра не одолеть, и с которыми они с шефом успешно справляются, прибегая именно к этому универсальному способу.

 Остальные двое - мы с Антоном, провинциальные первокурсники – новички, из числа тех, которых, спасая от голодной смерти, декан факультета Фёдор Фёдорович Губин подкармливает на полставки «прислуги за всё» в хозрасчётных исследовательских бригадах.

 Углубляясь в порядке знакомства, в наши с Антоном биографии, Лев Николаевич тщетно ломает голову над тем, как извлечь из скудного жизненного опыта навязанных ему разнорабочих какую-нибудь реальную пользу.

 С Антоном проще. У себя в деревне тот некоторое время подвизался в подручных киномеханика, и на этом основании Лев Николаевич назначает его ответственным за киноаппаратуру, с помощью которой мы собираемся наблюдать в прозрачном лотке за поведением плещущих волн. В его распоряжение поступает тренога с киносъёмочной камерой и мощные софиты для подсветки.

 Со мной сложнее. Пригодных для нашей работы навыков Лев Николаевич у меня не усматривает и морщит лоб в поисках пути моего полезного применения.
 - Чем же ты занимался, столько лет околачиваясь в авиации? – вникает он в дебри моей армейской биографии, - жаль, что там нет ничего схожего с нашей работой.
 - Почему же нет, а киносъёмка?- возражаю я, ревнуя к уже определившемуся Антону, и рассказываю Льву Николаевичу про фотокинопулемёт, с помощью которого в учебном воздушном бою можно фиксировать в кадре любую мишень. Хотя бы ту же набегающую на стенку волну.
 - Если похлопотать, - заверяю я шефа, - почти исправный фотокинопулемёт можно у военных выкупить или одолжить.

 Лев Николаевич разглядывает меня с откровенной безнадёжностью. Однако вслух говорит, что идея применения военной техники, конечно, блестяща, хотя и экзотична. Но он уже чувствует, что после того, как Антон, по всей вероятности, порученную ему аппаратуру угробит, пулемёт, причём самый обыкновенный, в хозяйстве действительно понадобится.
 
 Антон долго ждать себя не заставил. Но для начала угробил не киноаппаратуру, а наш гидротехнический лоток. Поигравшись перед этим с переключателем полученного в своё распоряжение софита, направленного на стеклянный бок пустого лотка, он забыл его выключить. А когда боковина лотка от мощной лампы перегрелось до предела, ему вздумалось заполнить лоток водой. Результатом был страшный треск, с которым 5-ти сантиметровая толща раскалённого бронестекла разлетелась вдребезги.

 Лев Николаевич по этому поводу в специальных выражениях, адресованных Антону, показал нам, насколько свободно он владеет живым великорусским языком, после чего, выговорившись, пошёл к хозяйственникам клянчить новое стёкло и ремонтных рабочих.

 Тем не менее, творческого простоя в бригаде не было, поскольку Кузьмич всё это время трудился над изобретением датчика, которыми нам предстояло начинить исследуемую стенку.
Несколько дней, нацепив на нос очки в железной оправе, он корпел в своей каморке на антресолях никого к себе не подпуская, а по прошествии этого времени торжественно продемонстрировал нам придуманный им чувствительный элемент собранный, как всегда, из подручных материалов.

 На этот раз, он предложил применить для нашей цели проволочный резистор. Это такая микронного сечения спиралька наклеенная на бумажку, которая при малейшей деформации меняет сопротивление в цепи и поэтому может быть использована в качестве чувствительного элемента. Кузьмич придумал наклеить такой резистор на продольную половинку бритвенного лезвия, которую применить как прогибающуюся балочку. К середине этой балочки он закрепил на ножке этакий грибок, который, по его замыслу, соприкасаясь с волной, будет эту балочку прогибать, а та, прогибая наклеенный на неё резистор, будет отражать энергию волны на экране осциллографа.

 - Как всегда, гениально! - привычно похвалил своего напарника Лев Николаевич, - но будет ли всё это работать в воде?
 - В воде не будет, - заверил Кузьмич.
 - Тогда, на кой хрен он нужен?
 - Это уже ваши дела, - заявил умелец, посчитав свою долю задачи выполненной.

 После недолгих размышлений Лев Николаевич понял, что конструкцию Кузьмича следует замуровать в бетонное тело стенки под защитой водонепроницаемой мембраны, к которой прислонить чувствительный грибок изнутри. Ясно, что при этом защитная мембрана должна быть настолько эластичной, чтобы её собственной жёсткостью можно было пренебречь. Среди подручных средств Кузьмича такого материала не оказалось.
 
 Лев Николаевич перебрал вслух несколько одинаково не пригодных для нашего случая известных ему плёнок. Все они были то ли жёстки, то ли недостаточно прочны.
 - А, что если презерватив? - подал я свой несмелый голос.
Лев Николаевич резко обернулся в мою сторону, с выражением неподдельного уважения.
 - Точно! - воскликнул он в восторге, - это как раз то, что в данном случае нужно.

 В результате Кузьмич получил добро на «серийное» производство своих датчиков. Антону в наказание за допущенную аварию вручили совковую лопату и поставили в помощь ремонтным рабочим на ручной замес бетона, а я с казённым рублём в кармане отправился в аптеку за презервативами.

 Не зная Москвы, вполне логично было искать аптеку именно в Аптекарском переулке, который я перед этим приметил недалеко от нашего института. Помню я тогда ещё подививился его названию, посчитав, что наличие аптеки, которым в Москве несть числа, ещё не повод называть её именем улицу. Моё недоумение рассеяла отлитая в чугуне надпись на угловом здании, извещающая прохожих о том, что переулок в, так называемой, Немецкой слободе поименован «Аптекарским» по случаю соизволения Петром Великим в 1701 году некоему гражданину Якову Грегори открыть здесь первую в Москве частную аптеку.

 Неизвестно, была ли действующая аптека именно той, что учредил при Петре I гражданин Грегори, но мне представилось довольно просторное заведение, где за длинным прилавком три миловидные девушки с причёсками, забранными в белые, особым образом повязанные косынки, живо отпускали свой медицинский товар. Перед каждой из них в небольших очередях толпилось обычно по нескольку человек.

 Посетители аптеки казались юным провизорам людьми по преимуществу пожилыми, поэтому, когда в аптеку изредка случалось зайти молодому человеку девушки между собой многозначительно переглядывались и на принятом для себя языке жестов и реплик обязательно обменивались оценочными впечатлениями.

 Предмет, который меня интересовал, на казённом языке именовался «изделием № 2». Такое обозначение он имел в номенклатуре Баковского оборонного завода резиновых изделий в Подмосковье, где в качестве изделия № 1 перед войной выпускали противогазы.

 Сегодня, наверное, многие удивятся, узнав, что освоению в 1939 году производства отечественных презервативов народы СССР обязаны были инициативе тогдашнего Наркома внутренних дел Лаврентия Павловича Берия.

 Дело в том, что первоначально производство этих изделий было задумано на западе, как средства предохраняющее от венерических болезней военнослужащих при случайных половых связях на оккупированной ими территории.

 Лаврентий Берия увидел в этом обстоятельстве прямую аналогию с Красной Армией, которая, согласно военной доктрине Советского союза, была предназначена громить врага на его, т. е. оккупированной, территории, и также не была гарантирована от всплеска случайных половых связей, последствия которых могли подорвать её боеспособность.

 Считая это обстоятельство предметом государственной безопасности, руководитель НКВД в инициативном порядке поставил вопрос на Политбюро ЦК ВКП (б). Товарищи по партии не сразу врубились в необходимость удостаивать интимные стороны бытия красноармейцев своим высоким вниманием, но, поддавшись на пламенные речи Наркома внутренних дел, дали, в конце концов, добро на государственный подход к этому делу, возложив ответственность за исполнение, как всегда, на самого инициатора.

Добившись одобрения, Лаврентий Павлович, не мудрствуя лукаво, обеспечил приобретение за валюту нужного оборудования и освоения технологии массового производства актуальной продукции на подмосковном Баковском заводе.

Особо не афишируя, «изделие №2» стали выпускать в квадратных бумажных конвертиках с чернильным штемпелем, указывающим его название, размер и цену – 4 копейки за комплект (2 штуки).

 Но всё это стало мне известно потом, много лет спустя. А тогда обратиться на людях к молоденьким девчонкам по интересующему вопросу мне, не очень-то искушённому в подобных делах, казалось неловким, и я поначалу пытался дождаться, пока народ разойдётся, не предполагая ещё, что московские аптеки никогда не бывают пустыми.

 Между тем, девушки, зафиксировав моё появление в аптеке, особым движением бровей и глаз обменялись по этому поводу первичной информацией. Одна из них, заметив, что я маюсь, то и дело, занимая и пропуская свою очередь, спросила, что мне собственно нужно?
В ответ я начал мямлить, что-то нечленораздельное.

 - «Изделие 2», что ли? – догадалась девица.
 - Ну да, - обрадовался я, протягивая рубль.
Движением бровей она тут же «проинформировала» об этом взявших меня на заметку своих товарок.

 В первые послевоенные годы, после громадных потерь населения мало кто в советских семьях искусственно сдерживал деторождение.
Приобретение презерватива, как правило, увязывалось в первую очередь со склонностью покупателя к романтическим приключениям.

 - Сколько комплектов? – спросила девушка.
 - 25, на все.
 - Размер?
 - Наибольший.
Одобрительно приподнятая бровь девушки передала соответствующую информацию подругам, а я, дождавшись, свёртка с покупкой поспешил убраться восвояси, считая, что, избавился, наконец, от столь щекотливого поручения.

 Но не тут-то было.
 Выкроить мембрану из непослушной тонкой каучуковой плёнки оказалось непросто. Принесённые мной презервативы по этой причине большей частью ушли в отходы, и я в скором времени был вновь командирован в аптеку за новой партией.

 - Возьми побольше, пока научимся кроить, - распорядился Лев Николаевич, удваивая финансирование.
В аптеке недавно отоваренного молодца девушки встретили с повышенным интересом.
 - «№ 2»? – спросила уже знакомая мне продавщица, не дожидаясь моего вопроса.
Я согласно кивнул.
 - Сколько?
 - 50, на все, - заказал я, отдавая ей свои рубли.

 Приподнятые брови и скошенные глазки тут же поделились восторгом с подружками. Я чувствовал, что, глядя на мою военную гимнастёрку, которую я донашивал после армии, они наверняка принимали меня за темпераментного солдатика, который после долгого воздержания, дорвавшись до свободы, пустился во все тяжкие. Во всяком случае, в тот раз все трое провожали меня взглядами не лишёнными одобрения.

 Каково же мне было, когда Кузмич наготовил своих датчиков на всю стенку и Лев Николаевич потребовал, чтобы в качестве достаточного запаса на весь период экспериментов я доставил ещё не менее 200 штук уникальных резинок.

 Когда я появился в аптеке и потребовал отсчитать мне новую громадную порцию пикантного товара, все три девушки сошлись вместе, чтобы рассмотреть поближе сексуального гиганта.

 - Скажите, если не секрет, - обратилась одна из них, - а зачем вам так много?
 - Мы используем их в исследовательской работе, - начал я сдуру оправдываться.
 - В исследовательской?- прыснули они от смеха, - как интересно! А девушки у вас в этой работе участвуют? А первые результаты уже есть?
Они готовы были ещё долго потешаться над моим смущением, если бы скопившиеся у прилавка бабульки, не потребовали их возвращения на рабочие места.

 После того случая я попросил Льва Николаевича, чтобы следующий раз за презервативами послали Антона.
 - Это было твоё предложение, - возразил шеф, - а инициатива, как ты знаешь, наказуема.

 Кузьмич, тем временем, лепил свои датчики как блины, и наши исследования шли полным ходом. С его помощью мы по ходу работы придумали и внедрили ещё несколько полезных изобретений. Например, нанесли на прозрачную боковину лотка координатную сетку и получили на киноплёнке подвижные графики, которые рисовали сами волны видимые там, в разрезе. Кроме того, Кузмич придумал и изготовил универсальную машину, которая посредством регулируемого кривошипа и оборотов могла, толкая подводный щит, создавать в лотке волны любой заданной высоты и частоты.
 
 Антон, против опасений Льва Николаевича, отлично освоивший киноаппаратуру, без устали фиксировал на плёнку реакцию бетонной стенки на взбаламученную в лотке воду.

 Добросовестный Лев Николаевич набирал и обрабатывал статистику наблюдений в объёме, исключающем какие бы то ни было сомнения в его выводах.

 Всё шло, как нельзя лучше за исключением водонепроницаемых мембран, которые мы кроили из доставляемых мной презервативов. Тогда, когда это у нас получалось, результат был идеальный, но тонкая каучуковая плёнка упрямо не поддавалась нашим туповатым ножницам и получалось у нас, как надо очень редко. Примерно одна попытка из десяти.

 Может быть, стоило приискать менее капризный материал, но сроки поджимали и Лев Николаевич предпочёл перерасход средств сомнительным поискам. Благо денег это стоило небольших, и аптека была под боком.
Одному Богу было тогда известно, сколько мы в своих изысканиях извели на технологические отходы эти уникальные «изделия № 2» и что мне это стоило.
Скажу с уверенностью, что в те времена у девушек Аптекарского переулка Москвы лица более популярного, чем я, не было.

С тех пор немало воды утекло, но и теперь всякий раз, когда при мне упоминают Куйбышевскую ГЭС, в моём больном воображении встаёт в первую очередь не гигант отечественной энергетики, а уходящая в поднебесье гора загубленных нами «изделий № 2» Баковского оборонного завода, зловещее пенсне инициативного Лаврентия Берия, неприличный хохот аптекарских девок, и прочая чертовщина.


 
 Москва. 2007