Ступени бытия. 4. Искорки добра

 Хриплый, но громкий голос Якут Джумановны вернул меня в реальность, разметав все мысли. Проводится совет с участием руководителей агитпунктов. Все как в тот раз...
– Вас всех утверждало бюро, и не дай вам бог опростоволоситься перед комиссией из Ташкента, не вздумайте спрашивать: «что за бюро, мы никого не видели»,– установки звучали не переставая. Иногда Юлдаш Кулдашевичу удавалось вставить пару слов в том же духе...
Наконец, совет закончен. Уже больше двенадцати на часах. Не стерпев, вновь напоминаю Юлдашу Кулдашевичу:
– Вы меня вызвали к десяти, я здесь уже более двух часов... если у вас есть ко мне дело...
– Вы же видите, я только освободился. Проходите...
Он пригласил меня в кабинет Якут Джумановны. А она, в свою очередь с места в карьер начала:
–Мы вызвали вас относительно вашего письма оставленного вами вчера в адрес Кадыра Шамшодовича. Во-первых, письма такого содержания можно было адресовать непосредственно нам. Вы обидели пожилого человека. В нем вы напоминаете ему, что вами отправляется второе письмо, привели постановление партии, зачем все это... И этим вы облегчили свою ношу?
– Ну, раз газета является органом райкома партии... мы сотрудники газеты, следовательно, и мы на службе у партии, верно?
– Вне всякого сомнения!
– В таком случае и отдел агитации и пропаганды, и газета, и кадры в ведении райкома?
– Все правильно!
– А почему же вы отталкиваете нас, когда мы просим о помощи, или же обсуждаете наши материалы?
– Разве мы виноваты, если организации не отвечают на ваши критические материалы? – Якут Джумановна готова была меня проглотить. – Следовательно, плохо работаете. Почему не вызываете на беседу руководителей организаций...?
– Мы не можем так делать. Однако, после того, как в их адрес были направлены два-три предупредительных письма, оставшиеся без ответа, мы вынуждены были просить вашего содействия. А вы же вместо того, чтобы повлиять на руководителя организации, берете меня за жабры. Но, если разобраться, руководитель, игнорирующий сигналы газеты, получается, ни во что не ставит и сам райком...
– Ого, да вы очень умная, Ханифа, как бы вам это боком не вышло,– злорадно ухмыляясь, выдавила Якут Джумановна. Вы не учитываете особенностей района. Вы на центры не коситесь, каждый район уникален. В своей деятельности мы исходим из местных условий. Столица есть столица. Вот посмотрите, с какими трудностями сопряжена моя работа! Сослали представителем в самый отдаленный участок. Я ведь тоже женщина, могу поскандалить, письмами забросить руководителей. Однако я так не поступаю, ибо прекрасно знаю, как нужно действовать в каждой ситуации. Мой вам совет, поступайте так же, тогда само собой и противоречия исчезнут...
– Я и стараюсь так действовать...
Мое согласие прозвучало не как подтверждение, скорее как язвительная усмешка.
– Ничего подобного. Ведь недавно просила, не давайте ничего по рейду, вы сделали по-своему. Поймите, работники торговли встречают гостей района, провожают их с подарками. А где же, спрашивается, взять деньги? Нужно же находить выход. Вы должны это понимать. Что, все другие отрасли без единого греха? Даже спорт, и тот прогнил из-за этих денег. Вы знаете, в какую сумму обходится каждый матч футбольных соревнований?
– Но, вы ... ведь...
– Перестаньте спорить, Ханифа! Газета никогда не исправляла шероховатости района, пустая трата времени. Напротив, по вам могут проехаться, не забывайте этого. И вообще, советую вам, будьте подальше от критики...
Я молчала, а это еще более взбодрило Якут Джумановну.
– Я не знаю лишь дня своей смерти, и все. Еще раз повторюсь, все было бы хорошо, не опубликуй вы материалы рейда. Теперь вот с обкома пришло письмо, требуют принять меры по отношению к сфере торговли, сплошное давление. Нам придется теперь обсудить вас на заседании бюро...
– Меня в бюро? Хорошо, если меня спросят, что-нибудь да отвечу...
– Знаю-знаю, вы обязательно скажете, за словом в карман никогда не лезете. Да и язык ваш с приходом в коллектив этой Рахат тоже стал чересчур длинным. Что она забыла в редакции? Пусть уходит! И Кадыр Шамшедович такого же мнения!
– Почему? Что за дела? Рахат прекрасная журналистка!
– Перестаньте вертеть...
– Я не могу так поступить. И послушайте, Якут Джумановна, если мое редакторское кресло кому-то нужно, давайте без лишней волокиты поставьте меня перед фактом. Если угодно, я готова сию же минуту написать заявление. Третий год не даете покоя из-за одного стиха. Летят во все стороны поклепы, анонимки, вашим обсуждениям конца и краю не видать...
– Что вы говорите? Разуйте глаза свои! Вы меня не поняли?
Снова молчу. Хочу сказать, но через силу сдерживаю себя. Все равно они настоят на своем, лучше будет тихо и мирно написать заявление, чем выносить все это. Дома немного пришла в себя, выпив крепкого чая. Кушать же не смогла. Да, все верно, следует оставить работу, я пришла к верному решению. Оставлю все это и посвящу себя творчеству...


«В бюро райкома партии товарищу
Кадыру Шамшодовичу!

Я не справляюсь со своими обязанностями. Ибо в деле выполнения стоящих перед прессой требований партии некоторые ответственные лица райкома партии вместо оказания помощи отвлекают меня, а иногда напрямую вставляют палки в колеса. В этой ситуации я не могу руководить газетой на основе принципов прессы...»

Я бросила ручку на бумагу, и на минуту погрузилась в раздумья. А примут ли подобное заявление? Что я еще могу написать? По другому не напишу... Нет-нет, ни в коем случае, я не смогу так поступить. Я должна работать, крепко стиснув зубы. Как сказала Рахат, для того чтобы заполнить минувшие пустые годы, следует работать с утренней энергией. Да и когда легко работалось...
Вспомнились самые первые дни после назначения меня на редакторскую должность. Дисциплина в коллективе хромала на обе ноги. Это отражалось и на качестве материала. Летучки были поверхностными, без погружения в суть проблемы. В случае озвучивания одним сотрудником претензий относительно какого-либо материала, остальные коршуном налетали на него, господствовала практика перекладывания вины на другого. Сотрудники хронически опаздывали на работу, на места выезжали, в первую очередь, планируя личные дела, меня же беспокоили, даже пугали одни лишь мысли о возможной ошибке, опечатке. Я вновь и вновь перечитывала полоски, допоздна задерживалась в редакции, вплоть до выхода газеты. Все это, конечно же, изматывало меня и физически, и морально.
На одной из летучек обсуждалась трудовая дисциплина. Опоздавшей на полдня без уважительной причины литературному сотруднику Сарвиноз Бабаевой был объявлен выговор. Тот день был особенно тяжелым для меня. После летучки Сарвиноз вылив на меня ушат грязи, вышла из моего кабинета. Больше всего меня потрясли следующие ее слова: «Вы все это затеяли специально, испугавшись за свое место и должность». Эта девушка была абсолютно невосприимчива ни к уговорам, ни к наставлениям, ни к соблюдению трудовой дисциплины. Ранее мы хорошо понимали друг друга, вели беседы на творческие темы. Теперь же между нами встала глухая стена.
Неужели она не может переварить меня как редактора? Я много раз пыталась вывести ее на откровенность, но тщетно.
Да и дома, стоило засидеться без дела, как-то и дело одолевали эти же мысли. В итоге я решила свои мысли изложить на бумаге. Мысли и размышления стройной чередой принимали форму и ложились на бумагу, а вместе с этим я чувствовала, как сердце покидали напряжение и беспокойство.
***
Я мысленно обращаюсь к тебе, Сарвиноз, говорю с тобой, но перед взором моим встает твое недовольное лицо с печатью злобы, нет, не знаю, но какое-то выражение, мне незнакомое, и каждой клетчаткой своего существа я чувствую себя беспокойно.
Сарвиноз, ты хорошо знаешь, я всегда стараюсь учесть мнение других, считаться с ними. Ты не в обиде на меня, может быть, мое некстати промолвленное слово задело тебя? Подобные мысли глубоко пронзают мою душу, не дают покоя.
Сарвиноз, вот сейчас и сон меня покинул. Ты можешь не поверить. Полночь. Каких трудов мне стоило закончить эту неделю. Все началось c приглашения в дом Алтынай. Тогда меня что-то держало, не хотело, чтобы я была у нее. Ты же в тот день была дежурной. Ты думала, что руководитель может отдыхать, а всю работу должны делать сотрудники. Это я прочитала в твоих глазах, когда выходила из редакции. Выход газеты немного припозднился, и ты не успела присоединиться к нам.
 Все пытаюсь понять: что же плохого я тебе сделала. Я радовалась самым первым твоим статьям и стихам. А когда ты пришла к нам на работу я пыталась найти в тебе качества, которых другие были лишены. Я хотела видеть в тебе чистую, прозрачную родственную душу поэта: даже старалась показать тебе свои строки, желая услышать твое мнение. Я много читала. Рассказы Бунина, стихи Блока, а особенно меня привлекали очерки Овечкина, я и на жизнь пыталась смотреть с этой позиции, но ошибалась. Книги одно, жизнь совсем другое.
Жизнь преподает людям множество уроков. Однако в одном я твердо убеждена: теплота, открытость души, чистота, скромность и простата все равно возвысятся над темными сторонами сознания, они могут временно потерпеть поражение, но все же, именно эти черты превозносят человека.
Я ненавижу зависть, двуличие и подхалимство. Эти качества являются на свет, чтобы подтачивать человека.
Я прошу тебя, не удивляйся: «А какое это отношение имеет ко мне?». Я всегда верила, что эти черты тебе не присущи, я и сейчас хочу в это верить. Но с первого же дня моего назначения на должность руководителя коллектива, я начала замечать в твоем лице, в твоем взгляде поразившие меня изменения. Тебе может это было незаметно, но не признать нельзя.
Почему ты так поступаешь? Все, за что я берусь, хочу делать честно, чего и другим желаю.
Повторюсь, кроме труда и творчества я ни о чем не думаю. Однако, если ты не забыла, ты меня тянула на дно некоторыми своими предложениями. Может быть запугивания в торговле, или будь то в другой сфере, с целью наживы для тебя норма жизни. Для меня же это низость, и не более того. Я твердо отвергала твои предложения и запретила заниматься подобным промыслом. Может быть, из-за этого ты и невзлюбила меня.
Помнишь ли ты, как и Алтмышбай-ака так же обиделся на меня, что это я отняла у него столь вожделенное редакторское кресло. Но поймите, если не я, так кто-либо другой был бы назначен на эту должность?! И тогда и ты, и Алтмышбай-ака все равно не получили бы работу.
Прошло немного времени, вы за моей спиной устроили заговор против меня. Вместе с Алтмышбай-ака (я, конечно, не до конца уверена, что в этом ты была замешана) вы направили письмо в ЦК, а по полученному ответу в райкоме было проведено заседание, и в ваших глазах я замечала огоньки радости, это правда, я видела.
Сарвиноз, я удивляюсь еще одному: ты говорила: «вы меня притесняете, не желаете видеть, и поэтому не назначили завотделом». Но ведь ты так редко бываешь на работе – то тебе нужно в Нукус, то ты собираешься в Ташкент, то уезжаешь в Ургенч. У кого-то из твоих близких свадьба, у кого-то день рождения и тому подобное. Ты же понимаешь, в случае твоего назначения завотделом газета пострадает... Об этом ты не думаешь, на все у тебя готовы отговорки...
Сегодня я получила письмо из Намангана. Пишет один из моих сокурсников. Из тюрьмы. Ошибся, совершил преступление, а теперь отвечает по всей строгости за содеянное. Я думаю: ведь жизнь есть клубок ошибок. Чьи-то ошибки выплывают наружу, он отвечает за них. А чьи-то всю жизнь так и остаются тайной за семью печатями. Мало ли таких, кто, совершив зло, остаются безнаказанными, вдобавок и считают себя таковыми? А подумала ли ты о себе, так ли ты безгрешна?
Я больше всего желаю, чтобы все совершенные людьми ошибки были достоянием гласности, и чтобы человек жил, стремясь их устранить. Борьба делает человека заново рожденным. Я теперь только осознаю это. То кресло, о котором вы думали, как о хлебной должности, на самом деле сопряжено с величайшими трудностями, и они, как мне кажется, многому меня научили. Я бы с удовольствием приняла бы предложение о назначении на бывшую должность. Последние два года дали мне столько уроков, которые я не могла получить многие годы. Я стала лучше узнавать людей. Научилась разбираться в жизненных рядах, это очень важно.
Сарвиноз, я искренне надеюсь, что ты меня понимаешь. Иначе я и писать не стала бы. Если не поймешь, то твои наклонности к поэзии являются ложными. Человек, не понимающий душу ближнего, никогда не поймет поэзию.
Я по природе своей органически не могу желать другому зла. Если кто-то и склонен к этому, ему лучше всего быть изгоем.
***
Закончив письмо, вроде бы почувствовала облегчение. Однако и после прочтения моего обращения Сарвиноз не изменилась. И я поняла, что, несмотря на то, что в мир этот мы приходим одинаково чистыми, в дальнейшем человек сам творит свою судьбу. Уроки для всех одни и те же, но усваиваются они по-разному. Жизнь одна, а прожить в ней каждому дано по-своему. И поэтому-то и расчленена она на ряды, которыми заполняются люди...
И да осветит Всевышний разум наш...
***
... Я люблю людей. Среди них нет плохих. Даже у самого кровожадного деспота в сокровенных уголках его сердца всегда есть искорки добра, человечности. И если дать этим искоркам возможность вспыхнуть, их под их пера могут появляться чудесные строки...
Я хочу, чтобы газета наша выходила с актуальными, злободневными, выражающими желания народа материалами, прекрасными и живыми публикациями. Желаю, чтобы жизнь трудового народа находила свое выражение на страничках нашего издания... Да, пишутся, заполняются полосы материалами, газета выходит в срок. Но все так постыло, одеревенело, пресно.
Когда же сбросим эти цепи...
Друг мой! Эти заботы поглощают меня. Не могу отдаться творчеству, ни нормально жить...
Что еще хотелось бы сказать – нет справедливости! Не моя вина, что люди напоминают персонажей художественных произведений. Сарвиноз и Алтмышбай-ака пошли в райком с моими стихами, и ими же меня обвиняли. Стихи был лишь предлог.
Там же были озвучены претензии Сарвиноз на кресло завотдела, Алтмышбай-аки на редакторскую должность. Да, все началось со стихов, а закончилось вполне земными потребностями.
Мой друг, а может все-таки я чего-то не понимаю до конца, и они действительно правы! Но подобной низости я стерпеть не могу! Никогда! Лучше умереть, чем прикрываясь стихами, с пеной у рта требовать должности. Это позор!
Алтмышбай-ака не устает меня попрекать: «Наконец-таки тебе удалось правдами неправдами завладеть этим креслом.
Друг мой, я извиняюсь, погорячилась. Вы сами прекрасно знаете «дом , в котором произошла ссора, на сорок дней покидает изобилие». Так и редакция сродни общему хозяйству. А их, их меньшинство, однако они всегда готовы сделать пакость. А это оказывает плохое действие на меня и других творческих работников.
Вы, наверное, думаете – нечего на других пенять, коли в своем глазу бревна не замечаешь. Да, верно, и я не могу быть достаточно требовательной. Проявляю неспособность разработать четкий план мер и следовать им. Наверняка есть еще во мне недостатки, о которых я не знаю. Мне кажется, сейчас я будто бы нахожусь в пункте.
Вот такие дела. А жизнь-то летит. Но есть еще много всего, чего я не знаю. Но мои убеждения ведут меня вперед. Это поэзия! Ибо она делает душу и чувства прозрачными.

Нет меня дома...
Развеяться направилась сегодня на просторы
Сердце, взмахнув крыльями
Вместе с крылатыми чувствами
Умчали вдаль меня.
Нет меня дома,
Скакун мыслей моих собрался в путь неблизкий
Далекие дороги ведет к новым рядам
Шепну я нежно любящему сердцу
Нет меня дома...

***
Я отдала тетрадь с изложенными мыслями Рахат и на следующий же день получила ее... В ней были следующие строки
«... Подруга моя, если чувство по имени дружба станет держаться поодаль от зависти и пошлости, жить ему вечно. Оно еще более возвышенно и чисто, чем мы его представляем себе. Именно поэтому слово это следует употреблять лишь по отношению к проверенным, немногим людям.
И лишь уверовав в чистоте и прозрачности этого чувства, я хочу упоминать и ваше имя подобно именам своих близких людей.
Подруга! Я пришла к такому выводу, множество раз услышав от вас чувства, которые так близки и родны моим собственным порывам. Они именно чувства, а не слова. Вы слишком впечатлительны, и в этом ваша ошибка...
Нам следует к чувственности добавить разум, к переживаниям – волю, иначе будет чрезвычайно сложно в последующем отличить черное от белого.
Я вас прекрасно поняла, все эти корни зла пущены на почве грызки из-за этой должности... А осознание этого застилает пеленой ярости разум. Это ужасно, а вы допустили промах. У вас не было близкого человека, значит работали вы плохо (как же жестока я – раз позволяю себе подобное). Непостижимо, как же люди способны на такое. Но отношения нужно налаживать, а при невозможности этого, предпринимать иные шаги.
Разговоры на повышенных тонах, натянутые до предела отношения... все это ведет к тому, что из мухи уже раздут слон. По правде говоря, обсуждение материала (стиха) в райкоме явилось несерьезным поступком. И каким же образом они могут помочь наладить отношения?
Вот, я и поделилась своими заключениями. А что касается наших взаимоотношений, то: Вы говорите «Когда я изменилась?». Наверное, вы этого не помните, я же пытаюсь уверовать себя в том, что вы это сказали в пылу, не задумавшись. Привожу нашу беседу почти дословно: В первый раз я к вам пришла после того как отвела детей в сад, в международный женский день. Затем я обратилась к вам:
– Подруга, вот я и устроила малышей в садик, дома скучно, может стоит поработать в школе?
– Ну, сейчас можете поработать, а если понадобитесь, вызовем, – были ваши слова.
Остальные слова я не помню. Я не могла различить для себя ощущения испытанные мной: то ли это топор опустился на мою голову, или же ваши слова – «если понадобитесь»? Неужели я бы не сгодилась? И это при том, что в вашем учреждении были свободные вакансии. Я знаю, вы по кадровым вопросам были в райкоме. Но если бы предложили мою кандидатуру, неужели райком отказал бы? Вы не предложили. Вы прекрасно знали мое отношение к газетному делу, я из-за любви к газете отклоняла другие предложения. Я даже детей своих грудных укладывала спать в редакции во время дежурств.
Я не ушла в соседний район врагом народа или беженцем, и не погналась за длинным рублем! Если говорить о должности, вы наверное слышали о предложениях на руководящие должности, поступавшие в мой адрес. Для меня же главное это мои дети. А ваше выражение «если понадобитесь» я воспринимаю все еще как случайность и недоразумение. Ибо мы прекрасно знаем свои трудовые способности. Я тогда впервые разволновалась так сильно. Меня глубоко потрясли ваши слова. Я поступила на работу в школу. Не от нужды, а чтобы не сидеть дома. Взяла лишь десять часов. Коллектив в меня поверил, меня уважали, считались с моим мнением.
Всякий руководитель собирает вокруг себя нужных ему людей. Вы поступили также. Человек оценивает по его окружению. Простите, я не порицаю вас. Удивляюсь лишь одному. «Что вам не понравилось во мне?»
 Еще одно мое соображение – бывая у вас, с каким бы сотрудником не общалась, казалось, будто все во мне видят протеже данного работника (да и вы в наших беседах недвусмысленно намекали на это).
К сожалению, я выше этого. Царившие в вашей редакции группировщины, я считаю недостойными проявлениями, и нужно всеми способами искоренять подобные факты.
В конечном итоге, ваше мнение отдалили меня от вас. Насильно мил не будешь, все верно! Мне казалось, что мы хорошо работали. В те дни вы действительно были встревожены, я это поняла позднее. Наверное, каждый человек испытывает подобное.

Эх, женщины, мы словно мотыльки
Летим в огонь похвал слащавых.

Подруга, я поняла еще одно. Одно время в наш дом приходило так много людей. Что порой мы их даже не знали. Со многими мы дружили семьями. Сейчас же я вижу лишь горькую истину. Мои друзья все те же – обычные, искренние люди. Но они предпочтительнее всех остальных. Нас навещают родственники, одноклассники. Их отношение к нам кристально чистое. И темы наших бесед просты – семья, быт, дети, работа...

Чувства не умерли, сердце живет,
Однако подобно камню на дне колодца души
Молвит разум слово: передохни,
Затянуться раны, лишь бы цела была голова.

Да, следует передохнуть! Переведите дух, расслабьтесь, пусть осядут водовороты мыслей, и подобно мне, вычлените лишь главные из них.
... Мои личные жизненные истории для других подобны массивной книге, для меня же: полюбила парня, посвятила ему жизнь, он встал на службу моим чувствам, он один из многих, похожих на него парней. Он не один в этом мире. Прошедшие годы нас тесно привязали друг к другу. Не позабыть нам половины своей. Но и насладиться жизнью мы не сумели.

Душа не восторгается нашими песнями,
Лишь боль глубокая в сердце.
Кто-то явился, выйдя из пустоты,
Судьба это, что превратилась в тень.
Ни на шаг не отстает она, следуя за мной
Во сне ко мне протягивая руки.
И если глаза мои полны слез,
Вода лишь сможет преградить ей путь.
Не в силах мы теперь вдвоем петь песнь,
Души поглотятся молчанием вечным.
Покинула нас чудесная эпоха,
Прочь умчав с пространства полного измены.

 

Р.Р.
... Он помог мне хоть и частично, но познать мир. Что было, то былью поросло, обстоятельства теперь не интересны. Любила, была любимой. Счастье приелось. Наделали ошибок, а это плата за путь истинный. Мы нашли правильную дорогу. Мы нашли правильную дорогу. Нужно работать, наполняя пустоту минувших лет.

Последнее время, стиснув зубы, я в работе вся,
Супротив забот и трудностей скалой стою, лишь улыбаясь.
Вот бы в это время рядом ближнего ощутить плечо,
Главное, не утопить столь близкие нам чувства...

***

Это мгновение нежится в объятиях чудного неба,
Застенчиво смеется лукавое счастье,
И подобно младенцем, что стоит возле матери
Потрясенная, взираю на радости и невзгоды.

***

Не бросай её в пучину, удрученная мысль,
Ведь велико счастье рождаемой мечты.
Ну и что с того, что любви грозит утрата,
Смелому не сможет он накинуть сей аркан.
***

Нет нужды особой быть мудрецом
Чтобы познать цену свою.
Кто стелет себя без остатка
Лишь бы увидеть вожделенную должность.
***
 Опасность.
Бьются с шумом о камни волны,
Вестники надвигающейся бури.
Подобно реке переполнилось слухами терпение,
 Сердце в ожидании горькой истины.
Довольно, друг мой, не думай о доверии моем,
Подобно оно судьбе сгорающей свечи.
Говорить, что белое есть черное,
Зачем играть судьбой человеческой.
Свинцовый туман с неба морского,
Несет весть о надвигающейся буре.
Рокочут волны слухов в океане,
Нависая над верой кораблем...

Вот такие дела. Безгрешен лишь Всевышний. У нашего народа есть мудрость такая: «не тот друг, кто сетует на тебя»! Беседы с такими людьми способствуют более яркому и четкому осязанию мной мира. Это вы знаете лучше меня. Ведь, одно время моя подруга была и вашей подругой, да и сейчас это так.

Будьте плохими, будьте хорошими,
Но всегда будьте здоровыми! – это совсем другое дело...
 
***

Моя подруга и её подруга, это Якут-огонь. Мы называли так. Мы с Якут обучались в одном университете, были всегда вместе. Как сейчас помню, проводился конкурс дикторов на радиовещании. Якут говорила четко поставленным голосом, свободно, чеканя каждую фразу. Диктором мы выбрали её. В дни вещаний всегда были вместе. Она была очень озорной, каждое слово сопровождала звонким смехом, её речь была всегда сдобрена шутками, идиомами, пословицами и поговорками. Нас так и влекло к ней. И внешне она всегда выделялась – прическа, одежда по последней моде, косметика, которую меняла часто.
В своих беседах Якут, конечно же, всегда старалась гипертрофировать чьи то отрицательные черты, и убедить в этом окружающих, ей нравилось веселить всех. Да и семья ее состояла из таких же открытых, общительных и веселых людей. Минули годы. Она вышла замуж. Проработала на ответственных должностях в области, районе. Ныне является секретарем райкома. Когда её назначили на эту должность, я была чрезвычайно рада этому. Ибо я была уверена, что она как журналист, уделяла отдельное внимание деятельности радио и газеты, всем сердцем будет способствовать разрешению возникающих в этих сферах проблем. Я работаю на местном радио, Рахат – заведующим отделом газеты – цели наши были общими. Мы и не задумывались о должностной субординации.
Однако постепенно, мало-помалу в наших разговорах стали появляться нотки фальши, недоверия и отчужденности.
Во время одного из моих визитов в райком я невольно стала свидетелем разговора сотрудников. Якут, требуя от кого-то обращаться к себе «Якут Джумановна», выставила его из кабинета. Затем, вызвав сотрудников, устроила им разнос: «вы должны научить некоторых «несознательных» товарищей, как разговаривать с секретарем райкома, в особенности того, что касается уважительного – по имени, отчеству, обращения первым лицам райкома».
А на реплику одного из сотрудников:
– Ну люди сами должны знать, нам неудобно поучать их, как вести себя..., – она ответила:
– В таком случае подумайте о своем дальнейшем пребывании здесь...
Вероятно, после этих услышанных слов и возникла стена между нами. И мы начали отдаляться друг от друга. Мы стали величать Якут Джумановной, и старались не ввязываться в диспуты и споры. Она, конечно же, оставалась при своем мнении, и склоняла нас к нему.
Теперь же, спустя время, наши отношения сменились на блага приземленные, материальные.
В представлениях людей мы были неразлучными подругами, так как на собрания ходили вместе и выезжали в колхозы. Я не могла открыто высказать ей её неправоту, видя и слыша слухи, циркулирующие среди людей. Я даже не пыталась пресечь её ежедневную болтовню о драгоценностях, дорогой импортной одежде. Почему я так поступала? Потому как для нее не существовало другого мнения, кроме собственного, органически не воспринимала критику в свой адрес. Я же боялась задеть ее. Что обманывать себя, так оно и было. И когда Рахат высказала в сердцах фразу: «Но ведь когда-то моя подруга была и вашей подругой», она имела ввиду именно эту дружбу.
... Подруга, читая Хазрета Сади Шерази я вижу в его строках отражения той среды, где пребывали мы. Ибо и ныне сей... так же жив, как и был жив несколько столетий назад. В его стихотворном повествовании присутствует следующая мудрость:
«Ученик жалуется наставнику:
– Учитель, такой-то такой завидует моему таланту, не может видеть меня.
Учитель лишь улыбнулся:
– Допустим, твой приятель завистник, завидует тебе. Ну, а ты? Чем ты лучше его, раз сплетничаешь о нем?»
Не ручаюсь за достоверность, но, во всяком случае, смысл был такой. Хочу сопоставить приведенное выше, с нашим литературным климатом. Вы уделяете внимание только на окружение, на попытки найти отрицательные качества у своего окружения. Но, помните, не бывает людей-отходов. Нужно взращивать в них ростки положительного, удаляя негатив, разве не так? Руководство подразумевает такую стратегию. Необходимо повернуть в правильное русло ручейки надежды, позволив им слиться в полноводную реку позитива.
Дорогая, вас затянуло в односторонне движение пересудов. Вы слишком вот так вот запросто оперируете понятием «врач». Следовательно, и вы сами не можете быть в дружеской связи с этой средой. Ошибки несознательных лиц вы воспринимаете как вражду, боритесь со своими чувствами. Мне заметно, вы изводите себя. Раз вы не перестанете видеть во встречном врага, в вас самой неминуемо начнет угасать чувство дружбы.
Подруга! Что же это за понятие – зависть. Ведь нам уже за тридцать, мы в состоянии дать адекватную оценку своим способностям, возможностям и интересам. И сама мысль о том, что эти чувства могут породить зависть, ошибочна. Это духовная нищета и несостоятельность, никак иначе!
Вы знаете, Лермонтов покинул этот мир в 27 лет. Читая его, иногда плачу, а во времена поездок в Пятигорск. Стоя перед его памятником, чувствую, как сердце сжимается невидимыми оковами.
Да что и говорить, как бы самый чуток его таланта, глядишь, и устремились бы к звездам мы. Самокритика помогла бы нам создать прозрачный климат среди творческих людей Турткуля. Да и сейчас не поздно. И действительно ли наши достижения входят в разряд, способных вскружить голову? Вероятно, я не вижу этого. Если даже Сарвиноз отозвалась о вас, как о завистливой особе, вам то что? Ваша вина в том, что вы пошли у нее на поводу, создали почву для подобных столкновений. Вы руководитель. Подруга, упал камень в лужу, вода станет мутной, ну а если упадет камень в реку? Нужно быть рекой, чтобы управлять людьми. Нужно обладать прозрачной душой без мутного осадка. Руководитель должен с честью выходить из сомнительных ситуаций. Поступай вы так, не пришлось бы себе так изматывать. Если я перегибаю, прошу меня извинить. Прочтите эту тетрадь еще раз. Возможно, вы откроете еще какие-нибудь чувственные бытия. Позвольте мне закончить на этом. Желаю вам крепких нервов, творческих успехов.
***
Я вновь и вновь размышляла о строках, написанных Рахат. Немного обиделась. В особенности, в сердце болью отдалось ее заключение « ваши чувства – наиграны, ребячество». Однако это была другая боль, приятная, облегчающая мое естество, способная вывести меня из тупика. Я ношу ее, не испытываю ни малейшей тяжести и дискомфорта. Своей открытостью она направила меня на прямую, открытую и широкую дорогу к истине. Я сделала выводы из своих ошибок. Размышляла, впадала в раздумья, очень много... И как результат, появились следующие строки:

Кто же не совершает в жизни ошибок вовсе,
Не бывает такого, каждый шаг таит подвох.
И пусть не болит душа от всяческих ошибок,
 Ведь, легко очернить и отвернуться от другого!
 Друг мой, если по незнанию боль причинил ты мне,
 Готова я простить тебя, коль признал вину свою.
Если же я боль причинил ближнему своему
 Простить прошу меня, в горячке совершена ошибка..