Не До Сна

- Да я не сплю уж около века-то, поди… - Пётр наклонился к полосатому коту и подлил тому в стакан чего-то желтовато-мутного. Кот уныло покосился на стеклотару и, нехотя, выпил.
Пётр ощерился беззубым ртом и подлил ещё.
- Чтооо? Обжигает-то как, а? За живое-то как хватает!!!
Кот выпил ещё и подцепил когтём самокрутку. Пётр наделал их ещё вчера из старой конопляной подстилки. Животное задымило и опять покосилось на стакан. Потом на Петра.
- Усмехаешшьси?! – Пётр ударил кулаком по столу, и стаканы дружно зазвенели. Красными, давно не спавшими глазами, он смотрел на кота. Потом приложился к пластиковой бутылке с желтовато-мутной жидкостью и занюхал длинной прядью сальных волос.
- Господи, спать-то…как-то надо устроить… Ещё бы выпить… Слушай, сгоняй-ка, а? – он покосился на кота, но тот уже дрых, распластавшись на полосатом и зассано-грязном матраце.
- Убью, сука!!! Не спать тут при мне, ****ь! – Пётр заорал, и сосуды, не выдержав долгого бодрствования, лопались, как воздушные шары, оставляя багровые дорожки под носом.

Пётр не мог уснуть уже больше недели. Не мог спать и его старый, пережёванный ветром, дом. Он скрипел, если его беспокоили, и жаловался на судьбу. Не мог спать кедр, который постоянно (и не слишком учтиво) напоминал о себе стуком в разбитые окна. Никто не мог забыться сном, только лишь потому, что Пётр не мог позволить себе роскошь одиночества.

Пётр уселся на разваливающийся табурет и затянул «Есть на Волге утёс». Кто-то даже пытался подпевать ему тихим шуршанием из углов.
- Пётр! – его окликнул дед в военной форме, серьёзно и несколько сурово. Он расположился в картонной раме, приклеенной к грязно-зелёным обоям с бледно-ванильными матрёшками, водящими хоровод. Его лицо было испещрено пребыванием тараканов, и издалека было похоже, что тот не брился с месяц.
Пётр оглянулся и весело срыгнул. Тихо и шуршащее засмеялись по углам. Пётр тоже хохтнул и вновь приложился к пластиковой бутылке, жадно глотая жёлтую муть.
- Господи, когда ж я засну-то, а? Господи… Как же так-то, а? Чем же я не угодил-то тебе, Господи? Работал трактористом. Стаж-то у меня, ого-го, какой!! Выслуга…дааа… С 12 лет-то, небось, сколько наберётся… Жену не бил. Да и не было её у меня. Что ж это, а? Господи… Разве ж можно так?
Пётр всплакнул, уткнувшись в засаленный рукав тельняшки, вторым вытирал сопли. Углы оживились и зашуршали «Есть на Волге утёс».
«Опять… Надоели уже…» - устало подумал Пётр. Он уже пытался их ловить. Тщетно. Они ускользают сквозь пальцы, шурша и посмеиваясь. Тогда он начал пить, разговаривать с котом, чтобы не замечать их. Теперь же ему надоело всё. Оставшаяся на донышке жёлтая и мутная бормотуха, бормотание кота, шуршащие углы, вконец разжёванный дом, скрипучие половицы, зелёные обои с хороводящими матрёшками, суровый военный дед со следами жизнедеятельности насекомых на лице, назойливый кедр за старым, перекошеннно-пыльным окном. ВСЁ НАДОЕЛО!
Он проскрипел по комнате 20 шагов. И ещё 20. По периметру – 80 скрипучих шагов. Кот лениво созерцал Петра.
«Когда же кончится этот нескончаемый день… Даже темно никогда не бывает… То солнце, то луна. Хочу умереть. Вот уж я бы на славу выспался!!! Не могу более. Терпения, моченьки нету!»
Снова навернулись слёзы. Он поставил пластинку Вертинского и завёл граммофон. Ржавая игла неохотно опустилась, и из рупора донеслось шипение, а сквозь него – голос.
Пётр дал волю слезам. Он стал очень чувствительным. Это даже кот заметил. Он проскрипел до матраца и упал на него, раскинув руки. Опять шуршание. Мерзкое, и снова о нём. Он приподнялся и увидел, что веник приглашает на танец совок. Закостеневшие от долгого стояния в углу, вышедшие из употребления, они, поначалу, двигались неуверенно и несколько угловато. Но ведь всё поправимо!!! Кот отодрал от стены военного деда и закружился с ним, размахивая хвостом. Веник уж совсем разошёлся, а совок-то, совок-то и подавно: реверансы, подпрыгивания какие-то, поцелуи тайком. Пётр протёр глаза. На самом деле ему хотелось присоединиться к ним, но он решил ждать.
Пластинка закончилась, и танцующие разбрелись по домам: веник провожал совок в угол, где они возможно продолжат свои поцелуи украдкой, кот пытался водворить обосранного деда в центр хороводящих матрёшек. Пётр остался в тишине, изредка прерываемой вздохами и шорохом. Вставало солнце. Пётр подошёл к окну.
- Не надоело тебе, а? Уходи спать! У-ХО-ДИ! Иди ложись в свою чёртову постель из облаков, ил где ты там спишь! Спа-а-а-ать!!!
Пётр кричал, брызгая слюной из беззубого рта, оставляя точки на грязном окне. Опять. Опять хочется плакать. Закрыл лицо руками.
- Когда? Когда же я засну, Господи?