Выбор

Выбор
На всех дорогах перекрестком
меня встречает Пустота,
моих друзей, похоже тоже.
И дверь открыв, иных миров
устраивает нам смотрины.
А мы в ответ ей корчим рожи
и, говоря себе:" Не может
такого быть".
Мы прячем от неё глаза:
нам страшно заглянуть в себя.

А мы хотим смотреть витрины:
взгляд за стекло и отраженье
нам кажется преображеньем;
туда нам надо, там свежо, -
опять и снова: ничего.

- Так ищем смысл и в свою душу
впускаем мокрую лягушку,
её мы верой называем
и личный вес приобретаем
существованья.

И все же никогда не поздно
взглянуть - вдохнуть
свободы путь,
открыв глаза,
дав
неизвестности дорогу,
не " несмотря", а посмотря,
познать реальность Бытия.



        Я иду по улицам города, я сажусь в один и тот же трамвай,
                я встречаю тех же знакомых, я не знаю глагол «выбирай»!


Лето. Жара. Слабый-слабый ветерок, время от времени навещающий мою комнату, ничуть не облегчает жизни, хотя и напоминает о том, что прохлада на свете все-таки существует. А вот и я - лежу, смотрю в потолок и страдаю. Чего страдаю? Да, просто так. Хобби у меня такое. Бывает, как накроет, так страдать могу очень долго. И прямо таки самозабвенно. Как же не пожалеть себя любимую? Без этого – никуда. Хотя и причины для этого, вроде бы нет. Бывает, конечно, отклоняюсь от главной линии партии, расправляю крылышки, так сказать, и делаю первый и единственный шаг к полету. На большее меня пока не хватает. Почему? А потому что, великий стержень бытия – такая желанная стабильность непременно возвращает меня обратно. Вот и получается, что мир - и налево пойдешь и направо - все как на ладони, все уже рассказали и показали. И решили. Скука.
Звонок - телефон.
- Алло!
- Галюсь, привет! Как делишки, как детишки?
- Нормально…
- Чего делаешь?
- Да, вот тут…
- Занята? А, ну и хорошо. А я, знаешь тут, я Зинку встретила! - затараторила моя подружка
( Господи Боже, да она меня не слушает!). И я кричу, перебивая:
- ЗАНЯТА!!!
- А-а, - тянет она разочарованно, - ну, тогда пока. Ну, тогда позвони, когда освободишься.
- Пока.
И я с облегчением кладу трубку:
- Отвязалась.
А на видаке уже 14.05. Пора на работу, а так неохота…
Около церквушки, на перекрестке я встречаюсь с Яной. Яна – это моя подруга, сотрудник, красивая и очень обаятельная женщина, с мягким обволакивающим серо – голубым взглядом, а церквушка – это точка пересечения наших дорог. Стоит такая жара, что за пять минут ожидания, солнце успело напечь мою бедную голову. Я стою и курю, и у меня зарождается мысль прибить, мою вечно опаздывающую подругу.
Перекресток. Зеленый свет. Редкий поток пешеходов. Трамвайная остановка. На плавящемся асфальте, чуть поодаль, прямо посреди улицы лежит старая женщина, вернее труп старой женщины. И мы, перейдя дорогу, останавливаемся как вкопанные, за несколько шагов до нее, словно натолкнувшись на стеклянную стену. И оказываемся невольными наблюдателями. Чего? Сама не знаю чего. Потому что на самом деле ровным счетом ничего уже не происходит. Ни жизни, ни смерти уже нет, осталось только чье-то тело. Даже рядом с ним никого. Кто-то прикрыл его вместо савана отрезком ситечка в цветочек и убежал. Я даже себе представила, ярко так, как это было. По-моему мимо проходила какая-то сердобольная женщина, в годах, и, наткнувшись на это вопиющее нарушение традиций, всплеснула руками, и побежала со всех своих, уже не молодых ног, домой, и тут же вернулась, прижимая к груди кусок ткани. Еле отдышавшись, неловко развернула его и, как-то по-домашнему суетясь, заботливо убрала покойницу, а потом пошла дальше по своим делам.
А моя макушка уже кипит! А трамвая, похоже, пока не предвидеться. Пытаюсь отвести взгляд, не обращать внимания на навязчивые безобразные трупы, валяющиеся на улице с выпяченным к небу животом, но не выходит. Неведомая сила возвращает меня обратно. Самое интересное, что реакция у всех окружающих похожа на мою. Неизвестность пугает, и, защищаясь от нее, мы как страусы готовы зарыть голову в песок, наивно полагая, что в мире существует лишь то, что мы сами позволяем себе увидеть. Но участников события так и тянет, хотя бы в тайне от себя самих еще раз зацепить дискомфортную картинку, хоть в пол оборота, хоть краем глаза, коснуться ее вновь. Интересно, и почему это так?
Солнце все шпарит и шпарит! А трамвая не видно.
- Смотри-ка – умерла, – это включается Яна. Говорит она очень мягко, и в конце
фразы губы ее чувственно подрагивают, то ли от того, что она еще не договорила фразу, то ли от неловкости, что ей вообще приходиться об этом говорить, а не говорить она не может. Непонятно, но наблюдать за ней приятно. С помощью своей необычной манеры, Янка наступила на сердца многих, и она, манера то бишь до сих пор продолжает работать на нее.
- Да. (Тоже мне открытие сделала.).
- И чего она здесь лежит?
- Наверное, здесь умерла. ( Как будто есть разница, где ей лежать!) Совсем старая, - отмечаю я, ловя взглядом неприкрытую саваном отекшую ногу.
- Это все от жары, - обвиняет климат Янка и солнце, которое, похоже, и ее достало, - знаешь, сколько сейчас умирают?!
И охота ей говорить? Мне, например, говорить ну совсем не хочется! И я недовольно отвечаю:
- Да. От жары.
Янка с укоризной смотрит на меня, похоже, я ее запугала, не сейчас конечно, а в процессе нашего длительного общения, роется в сумочке, достает сигареты. Мы прикуриваем, потому что злополучного трамвая на горизонте все еще нет. И опять молча наблюдаем одинокое тело. Ощущение у меня такое, словно…
То есть, у меня совсем нет ощущения, что это что-то живое, а наоборот, я с удивлением отмечаю, что это какая-то уже никому ненужная оболочка, отброшенная в сторону за ненадобностью, пустая и равнодушная ко всему. Грустно. В этот момент, я почему-то вспоминаю ломкую чешуйчатую шкурку насекомого: покинутая, она лежала на прогретой летним солнцем земле, смешавшись с листвой, покрывающей землю. Будущий перегной.
- Долго она еще лежать здесь будет, ведь жара? – Янкиному возмущению нет предела. Она просто не в состоянии так долго наблюдать, то, что не вписывается в ее правила. Еще бы стоять и потеть на самом солнцепеке, да еще обладая, как Яна, излишним весом, да еще имея перед глазами неизменную картинку, как напоминание о смерти, - такая ситуация любого доведет до бешенства. Но Янка его умудряется сдерживать. Его – это я имею в виду бешенство. Наверное, за счет своей болтовни. Но мне реагировать на ее дурацкие вопросы сейчас совсем не хочется. Напротив этого трупа можно стоять часами и молчать. Даже на солнцепеке. Но ради нашей дружбы я отвечаю ей сквозь зубы:
- Наверно заберут.
- А почему она одна? – не успокаивается Яна, (А кто, простите с, ней должен быть?) - Ну, когда заберут? Жарко - то как. Она же… (Испортится, хотела сказать? Да, трупы на жаре портятся.)
- Ян, ну что ты так переживаешь? Ну, хочешь, пойдем, - не выдержав, я потянула ее за рукав, - поможем ей, чем ни будь. Ну, хочешь, оттащим? Только скажи куда. Пойдем!
В ответ Янка лопочет, что-то нечленораздельное и поспешно вырывает руку. Как будто я могу силой сдвинуть ее с места. И вдруг мне стало ее жаль, жаль из-за ее дурацкой тупости и слабости. Стоит тут, понимаешь, на жаре и спекулирует сама с собой, а заодно и со мной! Даже помолчать лишний раз не может! Бесит, но жалко! И я решаюсь на сочувствие:
- Все будет нормально. Приедут, заберут, увезут в морг, наверное. Смотри и морг, ведь прям напротив, через дорогу, и саван уже есть, кто-то позаботился, и церковь вон рядом, а провожающими получаемся мы с тобой, – вдруг осенило меня, - бабуля все продумала, знала где умирать! –.с глупой улыбкой подвожу я итог и осекаюсь. (О - о, похоже, меня опять куда-то занесло, хотела как лучше, а получилось как всегда.)
 Яна с укором глядит на меня и переводит глаза на бабулю. Губы ее, так и не высказавшись, обиженно подрагивают. Еще бы, уж кто - кто, а я то должна знать, как для нее тяжела тема смерти. Наверное, даже не самой смерти, а факта похорон. Моя Янка потеряла мать пару лет назад. И я это прекрасно помню! Только чем это теперь докажешь? И кто теперь поверит, что я не циник и не гад?
Трамвай. Ну, слава Богу.
Уже в трамвае Янка спохватывается:
- А представляешь, какого родным? Они же ничего не знают!
- Ага, если они есть! А может, если и есть, только обрадуются.
- Нет, ну представь, человек, куда то шел, куда то торопился, раз и нет! Кошмаааар, - тянет Янка. – и, прямо на улице лежит. Ужас!
 (О, Господи! О чем она? Неужели мы так по-разному чувствуем и видим? Неужели моя Янка не ощущает пустоты?)
- А родные? Пока найдут…
Вы знаете, что такое полная безысходность? Вот от нее то видно, я и ляпнула, так - лишь бы что сказать:
- Ян, а представь, что она шла в церковь…
И моя беспокойная Яна неожиданно притихла. Молчала еще целых пять остановок. До конца нашей дороги.
Вот мы и на месте:
 - Работать так неохота…
- Ага.


 - Ты, наверное, никогда не теряла близких?
- Теряла
- Нет, совсем близких?!
- Теряла. Отца. Восемь лет назад.
Ловлю вопросительный взгляд.
- Я его любила, да и сейчас – люблю. Грустно. От него мне осталась только печаль. И… радость встречи
Пауза. В глазах - немой вопрос
 - Встречаю. Иногда. И радуюсь.