Пакеты

 

Однажды, когда зеленый горошек продавали еще в стеклянных банках, одна маленькая девочка стояла у одного большого магазина. На согнутых в локтях, тонких ее лапках болтались яркие пластиковые пакеты. Какие красивые были эти пакеты – на широких белых ручках, блестящие, плотные. И крупные планы – то кинозвезда (девочка думала, что красивая девушка на пакете непременно должна быть кинозвездой), то ослепительной красоты машина, то чей-то роскошный дом! Девочка думала, что непременно станет кинозвездой и купит себе такой же. Люди дождем шли в магазин  (только дождь может идти так быстро и незаметно), на секунду останавливались, выбирали пакет и совали в ладошку деньги. Но они шли быстро, как тот дождь, поэтому девочка не успевала запомнить их лиц. Она смотрела на руки, выбиравшие пакет и достающие деньги. Самые разные руки. Добрые, злые, равнодушные, мрачные, отчаявшиеся, нервные, и даже печальные. Совсем скоро она научилась распознавать настроение рук.

Вот перед ней выросла тетка. Она пахла кефиром и сигаретами. Тетка задержалась, перебирая пакеты, и мешала людским струям течь внутрь. Они сердились, протискивались, и вот-вот готов был грянуть гром.
Руки ее лениво перебирали сумки из пластика, трогали ручки, пухлые темные пальцы потирали гладкую поверхность пакетов, потом вдруг отдергивались, на миг замирали и снова хищно кидались на яркие приманки. Девочка подумала, что эти руки не купят пакет. И оказалась права. Тетка вошла внутрь, и сразу стало больше места на пятачке у дверей магазина.

У нее были злые руки. Злые, потому что устали. Девочка видела потрескавшуюся кожу на пальцах, ногти с бороздками. Она думала, что вырастет, и ни за что не будет стирать руками, как мама. Мама говорит,- это губит руки. Слово «губит» представлялось большим, черным пятном, которое руки терли, выжимали и от этого делались некрасивыми.
У нее осталось десять пакетов. Если бы продать их все, - это бы была ее победа. Она может постоять еще час или два.
Если никому не дают денег, то почему так много людей покупают еду и пакеты? Наверное, у кого-то деньги лежали в банке. У них с мамой были только страховки.

Мама не заставляла девочку продавать пакеты, она просто купила их оптом сорок штук и спрятала в ящик шкафа на кухне. Там они лежали, пока не настало время, когда они с мамой стали есть вареный рис на завтрак, обед и ужин. Мама говорила, что никому не дают денег и всем сейчас тяжело. Денег не давали несколько месяцев. Сначала у них с мамой были какие-то продукты, оставались деньги. Потом деньги закончились. Мама уносила из дома ее красивые платьица, свои туфли, кофточки, которые привозили маме и девочке мамины знакомые «иззаграницы». Это «иззаграницы» звучало ужасно, но зато значило какие-то другие страны, где красивые дома, добрые люди и деньги дают всем. Так думала девочка. А мама приносила вместо платьицев и кофточек тушенку в банках, орехи, муку, сахар, какие-то консервы…

Особенно жалко было зеленого платья с широким поясом, плиссированной юбочкой и блестящими перламутровыми пуговицами. Она впервые померила это платье у мамы на работе. Залезла на табуретку перед зеркалом и вертелась. И казалась себе страшно красивой. Мамина сотрудница, тетя Мила,(«Милка» - говорила мама), откупоривая флакон с невозможно дорогими и труднодоступными французскими духами, мазнула и ей за ушами. Милка была прямо кинозвезда и расчесываясь, закидывала голову то направо, то налево.
А Зуеванна ничего не сказала. Она вообще не любила детей. Потом девочка узнала, что на самом деле Зуеванну зовут Зоя Ивановна и у нее когда-то был ребенок.
Она так и не смогла произносить чужое и сложное «Зоя Ивановна», пока совсем не выросла.

Пакеты кончились. Дождь пошел уже настоящий, холодные струи сырой ветер направлял прямо в лица прохожих, по-прежнему текущих мимо.
Но теперь девочка вошла в магазин покупателем. И странно было так быстро перемениться. Она только что была по ту сторону прилавка.
В магазине было куплено только масло. Пачка. С розовоконтурной коровой на упаковке.
Возле магазина сидели бабки с картошкой, накрытой от дождя газетой. Теперь килограмм картошки.
Девочка прикинула, что нужно маме, чтобы натушить целую сковороду картошки. Масло уже купила. Картошку тоже.
Зелень. Да, надо всегда посыпать тушеную картошку зеленью. И кушать с хлебом. Надо будет снова зайти в магазин за хлебом.
И бежать домой, показать свою добычу. Тогда ей не влетит за то, что она продала пакеты и вообще удрала из дому под предлогом «погулять».
Мама не рассердилась. Только смеялась и потом зачем-то плакала. Тогда еще не было понятно почему.
Она приготовила картошку, посыпала ее зеленью, они взяли ее, дымящуюся, и пошли на третий этаж к соседке. Соседка была уже старая, и они иногда приносили ей то макароны, поджаренные на луке, то что-то еще, то пекли у нее булки.
И еще у соседки был телевизор, а у них с мамой тогда не было.
Они ели картошку, пили горячий, светло-желтый чай с сахаром и смотрели по телевизору вечерние поздравления. Сырой ветер с трех рек колыхал старые бархатные занавески на окнах.

Девочка давно выросла. Она не стала кинозвездой. Больше ничего не продает, телевизор, который стоит на тумбочке, не смотрит. Платья носит редко, но с удовольствием. А стопка джинсов в шкафу повышается каждый месяц.
Она не любит рис. Собираясь пить чай, всегда заваривает свежий. И посыпает тушеную картошку зеленью.

 2007 год