Житие Дмитрия Тупицына

Мне нравилось здесь. Тепло, тихо, а главное, чисто... Я же, хоть и родился в отвратительной зловонной дыре, кишащей крысами, всё равно, подсознательно тянулся к чистоте. Попал я в это место случайно. Однажды та, что родила меня решила избавиться от обузы. Она отнесла меня в толпу себе подобных и долго бродила иногда нашёптывая кому-то:
- Мальчишка не нужен? Хороший мальчишка. Здоровенький.Тыщи за три отдам, был бы больной, за тыщу, а раз здоровенький - за три так уж и быть.
Как же, здоровенький! У меня каждая косточка ноет, не говоря уже о внутренностях. Того и гляди, концы отдам.
Вскоре нашлись желающие - два мужика. Один выхватил меня из рук державшей меня женщины, другой схватил её и увёл в сторону.
Потом меня принесли в тепло, положили и раздели. Наверное я весь пропитался тем смрадом, в котором родился, потому,что все, кто был в этом помещении, зажали носы. Мне было ужас, как страшно, к тому же я хотел есть. Я решил заорать. Сначала я вякнул для пробы, а вдруг я получу привычный, но чувствительный, тычок в живот. Тычка не последовало. Я набрал в лёгкие побольше воздуха и заорал, что есть силы. Пусть знают, я просто так не сдамся.
Открылась дверь. Вошла женщина. О боже! Только не женщина, зачем они, когда от них все неприятности. Сейчас она надаёт мне тумаков. Я уже жалел, что подал голос. Она подошла ближе, и тут же зажала нос:
- Фу! Ну и вонища! А страшненький какой! Дай ка я его помою.
Дура. Что с неё возьмёшь...
Она брезгливо, пальцами, взяла меня и понесла куда-то. Всё, мне конец.
Что-то зашумело. Меня сунули прямо в этот шум, который растёкся по телу обжигающей струёй. Вода!Я заорал было что есть мочи, а вдруг... Но постепенно мне стало нравиться. Мне было тепло. Руки женщины намазали меня чем-то пахучим и приятным. Потом опять окунули под воду, и вот я, уже завёрнутый во что-то невероятно мягкое, погружаюсь в глубокий сладостный сон.
Проснулся я от того, что вокруг всё тряслось и гремело.Меня держали на руках. Кто-то неимоверно вонючий. Правда запах не был тем смрадом, который я знал с рождения. Это был какой-то специфический запах, очень резкий. Я открыл глаза и подумал, подать голос или затаиться и ждать, что будет дальше.
- Кто это тут у нас проснулся и молчит?!
Кто, кто - я!
- Небось есть хочешь? Дохленький такой. Ничего. Сейчас тебе капельничку соорудят - вмиг поправишься!
Что она там про еду...
Гудеть и трясти перестало. Меня понесли куда-то, где воняло так же, как от той, что держала меня.
Меня опять раздели. Вошёл огромный дядька и с порога забасил:
- Ну и что тут приехало?
- Мальчик.
- Да вижу, что не девочка...
Он шуршал какими-то бумагами, и что-то бормотал себе под нос, вдруг загоготал:
- Бог мой! Ну и фамилия! Тупицын! Кто же это так над тобой пошутил, а, Дима?
Это я, что ли?! Тупицын...
Потом меня вертели, крутили, кололи, воткнули в руку какой-то провод,да так и забыли. Я не знал, хорошо это или плохо. Я не знал, что будет со мной дальше. Я смертельно устал и уснул.
Однажды я проснулся и почувствовал в себе силы изучить наконец то место, где я оказался. Мне здесь определённо нравилось. Наверняка что-то где-то перепуталось, и я, вместо того, чтобы сразу попасть сюда, оказался у той, что меня родила, в грязном подвале. Здесь было тепло, светло и чисто. Меня никто не тряс и не давал мне тычков, когда я орал. Да и орать мне совсем не хотелось. Мои желания выполнялись до того, как я начинал о них задумываться. Ещё один день на моей руке болталась та самая штука, а потом её сняли и принесли мне бутылку с едой! О! Какое блаженство - наполнить свои желудок едой(жаль, что она пробыла там недолго)! Ощущение тупоноющей пустоты внутри тебя пропадает, а вместо этого появляется ощущение полноты - полноты жизни и мира в целом! Я был счастлив. Я пел от переполнявших меня чувств, пытаясь всему свету сказать спасибо!
Постепенно я стал различать тех, кто приносил мне еду, мыл и переодевал меня. Их было трое. Одна - красномордая толстуха. Она вчено ругалась и сквернословила. Но у неё было доброе сердце, тёплые и нежные руки. Она называла меня Жопой, Засранцем и ещё как-то. Она вообще, любила поговорить со мной, пока занималась моим туалетом. Я чувствовал себя эдаким наследным принцем. Она всё делала аккуратно и нежно. А однажды ночью, когда, вдруг, что-то расстроило меня, она губами коснулась моего лба. Клянусь вам, если бы это было днём - она бы выругалась, назвала бы меня орущим Засранцем.
Так и слышу её резкий голос:
- Тупицын! Ты засранец орущий! Жрать, небось, хочешь или обосрался?!
Я по своему благоволил к ней. И всегда встречал её улыбкой. Она мне нравилась.
Вторая была молодой. От неё всегда несло чем-то резким и пахучим. Она всё делала молча и нехотя. Когда мыла меня, то так, будто я неодушевлённый предмет. Никогда не пробовала воду тыльной стороной ладони. Могла сунуть меня то в горячую, то в холодную. Да и руки у неё были ледяными и жёсткими. Наверное от её пальцев оставались синяки на моём теле, так она впивалась в него. Я её не любил и никогда не улыбался. День с ней был длинным и тоскливым. Мне всегда хотелось плакать, но я молчал. От неё исходила угроза. Она была из тех, кто мог дать тычка...
Третья была вроде ничего. Она весело щебетала "Привет, Димчик". И руки её были тёплыми... Но она вечно запаздывала с едой и переодевала меня только утром и вечером, так что весь день я лежал на собственном дерьме. Я всё же одаривал её своей улыбкой. Так, на всякий случай...
Была и ещё одна. Самая главная. Ту я любил всеми фибрами души. Она приходила ко мне каждый день хоть на чуток. Обычно сидела со мной долго. Брала на руки. Показывала много интересных штук. Целовала и щекотала так, что если в этот день дежурила Толстуха, то та всегда ворчала:
- Вот, растормошит Римма эту Жопу, что он потом до ночи спать не может. А на хера ты мне сдался(обращаясь непосредственно ко мне), неспящий. Будешь тут моргать...
А я и правда долго не успокаивался. Во мне будто тысяча пальцев поселялась и дёргала и щекотала меня даже после того, как Главная уходила. Я смеялся и смеялся, не в состоянии угомониться. Уж очень мне нравилось, когда меня так тормошили.
Я был счастлив безмерно. Я почти поверил, что жил здесь всегда. Иногда только, из глубин моей души, всплывали те жуткие картины и смрадные запахи, в которых я был рождён. Я очень боялся, что когда-нибудь это вновь вернётся. И вот однажды, где-то за дверью, я услышал голоса. Один - той, Молодой, которую я не любил, а второй - знакомый и как-то связанный с тем ужасным временем. Я весь сжался. Дверь открылась.
- Привет, Красавчик! Боже мой, ты действительно хорошенький. А тогда-то ты был какой - страшно представить. Тощий, страшный, грязный и вонючий! Как же ты вонял! (Обращаясь к Молодой.) Мне его даже помыть пришлось - я боялась, что его ни в одну больницу в таком виде не возьмут. У нас всё отделение им пропахло!
Что-то волнующе-пугающее было в этой женщине. Я решил заорать на всякий случай. А ну уберите эту тётку!
Никто и не рыпнулся. Но я её вдруг вспомнил. Конечно! Это та, которая мыла меня, в тот день, с которого всё началось...
- Ну? Ты больше не будешь плакать? Мы с тобой ещё увидимся...
Увидимся? Это как же? Она отнесёт меня обратно?
Моя душа сжалась в комок от одной этой мысли. С этого дня я не мог быть так же безмятежно счастлив. Я жил весь в предчувствии перемен к худшему. Я боялся.Я стал орать по ночам, чем рассердил Толстуху, которая поначалу пыталась лаской успокоить меня, а потом, видя, что успокаиваться я не собираюсь плюнула, послала меня куда-то и пошла:
- Учти, Засранец, будешь так дома орать, тебя обратно отдадут. И поедешь ты прямой дорогой в "Дом Малютки". А таких как ты там пруд пруди! Это тут с тобой все нянькаются. А там сунут бутылку в зубы и лежи как хочешь. Хошь - сри, а хошь - ори...
Что за "Дом Малютки" такой, я не знал, не знал я и где мой дом. Но было очевидно, что в этом месте я провожу свои последние деньки. Я тосковал. И даже Главная не могла меня развеселить так, как это было раньше. Нет, я конечно же смеялся, но только чтобы она не заметила перемен в моём настроении... Она же и убедила меня в моих подозрениях. Меня отдадут. Скорее всего обратно той, которая меня родила...
- Счастливчик, ты, Митюха! Скоро за тобой мама придёт, и будешь ты жить не в больнице, а дома. Будут у тебя мамка и папка, игрушек куча и счастья полные штаны.
Вы не поверите, но на её глаза навернулись слёзы... Видно ей жаль было отдавать меня в тот ужас. Предательница.
На следующий день ко мне приходило много народу: меня крутили, лазили мне в рот, кололи меня. Среди них и тот, который первым встретил меня здесь. Он почитал мою табличку.
- А, Тупицын! Здравствуй, Тупицын! Повезло тебе, избавишься от фамилии.
И стал крутить меня по новой.
Это был конец. Я стал оплакивать своё счастье и тех, кого я любил. Толстуху, Самую главную, и даже тех двух, молодых.
Я не мог спокойно принять то, что вот вот лишусь всего, к чему уже привык, а ведь к хорошему быстро привыкаешь. Я рыдал в голос, чего раньше себе не позволял. И даже Толстуха вдруг почувствовала и поняла моё настроение.
- Ты смотри! Тупицын-то, хоть и Тупицын, а всё понимает! Ты думаешь, чего он рыдает(говорила она, обращаясь к Молодой, сдавая ей смену), он же уезжать отсюда не хочет. Понимал бы ещё чего. Вот Жопа!
А чего тут понимать. Возвращение к матери, во мрак, вонь и голод после безмятежного тутошнего существования было концом всему. Зачем? Зачем, спрашивается, вы выкармливали меня, если собираетесь лишить меня всего этого? Лучше бы я откинулся в тот же день, как поступил сюда, а ведь я был почти на грани...
И вот настал ТОТ день. Пришла Толстуха наводить мне красоту. Она долго и нежно гладила меня по спине, пока намыливала. Странно, она молчала. Молчал и я. Тщетно, раз судьба моя решена. Только зачем всё это - мытьё, одежда (новая, по размеру, приятно пахнущая и невероятно мягкая), если я отправляюсь туда, где имел несчастье появиться на свет?
- Ну и засранец, ты Тупицын! Значит уезжаешь домой? А я как же? Ты ж даже не вспомнишь и шоколадку не пришлёшь. К мамке уезжаешь. Пришла она. Ждёт тебя за дверью...
НУ ПОЧЕМУ? Я ХОРОШИЙ! Я РАНЬШЕ НЕ ОРАЛ ПОЧТИ! Я СЕБЯ ХОРОШО ВЁЛ И УЛЫБАЛСЯ ТЕБЕ, ДУРА ТОЛСТАЯ! НУ ГАДИЛ Я ПОД СЕБЯ, И ЧТО? ЗДЕСЬ ВСЕ ТАК ДЕЛАЮТ, А ТО Я НЕ ВИДЕЛ В КОРИДОРЕ ОГРОМНЫЙ БАК С ПОДГУЗНИКАМИ ОБГАЖЕННЫМИ! ПОЧЕМУ? ПРЕДАТЕЛИ, МИР - ДЕРЬМО! ПРОСТИТЕ МЕНЯ!
Я орал это в лицо Толстухе, а она,сволочь, улыбалась... Открылась дверь. Я зажмурился, чтобы не видеть Её.
- Ну вот, Митюха, и пришла твоя мама. Ты у нас счастливчик.
Голос главной подрагивал.Я открыл глаза и даже обгадился от неожиданности. Передо мной стояла та, что тогда, впервые меня мыла, а потом приходила меня навестить. То, чего я так боялся, больше, кажется, мне не угрожало. Моей мамой назвали именно эту, что стояла здесь. Никого другого рядом не было. Я успокоился и захотел спать. Толстуха, споткнувшись обо что-то, глухо выругавшись, ушла. Я-то знаю, у неё доброе сердце. Женщина, которую назвали моей матерью, протянула руки и взяла меня. Мне уже было всё равно. Я расслабился и улыбнулся Главной. Меня несли по коридору к свету, а я пытался запомнить всё до самой мелочи, чтобы хоть в воспоминаниях возвращаться сюда. Мне нравилось здесь. Тепло, тихо, а главное чисто...