Рассказ без хэппи-энда. заяц - театрал

Он был чрезмерно брезглив и потому всегда носил с собой влажные салфетки и обычно протирал ими в общественном транспорте поручень, прежде чем взяться за него. А в этот раз салфетки закончились раньше обычного, и он обнаружил это только зайдя в автобус. Ну, что поделать, сегодня Идрису придется ехать в автобусе, ни за что не держась. Дорога была сплошь в пробках и он утешился мыслью, что автобус не будет дергать. Но автобус дёрнуло, и он оказался сидящим на каком-то огромном человеке в чёрном чепце и тряпочной обуви. Тряпочную обувь он заметил сразу, так как прежде, чем свалиться на великана, он отдавил ему ногу своим мужским каблуком. Странно, но господин даже не шелохнулся. « А не остаться ли мне так сидеть на нём?» - эта шуточная мысль позабавила Идриса, и он кокетливо прикрыл рот рукой, издав неловкое «хы». Извинившись, он встал и попытался разглядеть странного господина поподробнее. Его лицо оказалось очень знакомым.
-Ой, простите еще раз, а это не Вы в Театре на Юго-западе работаете?
Господин молча кивнул, даже не глядя на Идриса. Чёрт, а Идрису очень нравился этот актёр. Ещё очень давно, будучи студентом, он восхищался не столько игрой этого великана, сколько его физическими данными. Ведь сам Идрис был очень невысокого роста. Теперь, глядя на объект восхищения своих молодых лет, Идрис услышал, как колотится его сердце. Услышал так громко, что испугался сам. Но как он мог завести разговор с этим не очень дружелюбным господином? Как? Он наверняка поддержит его монолог, кивая головой, может быть даст автограф и даже ухмыльнётся. Но Идрису было мало этого. Чего бы ему хватило? На этот вопрос он сам был не в состоянии ответить. Но он точно знал, что отпустить вот так этого великана просто невозможно. Сей час в его голове должны были завертеться и понестись бешеным потоком тысяча мыслей, идей, догадок. Должны были, но не пронеслись. Идрис продолжал стоять с совершенно пустой головой, разглядывая тряпочную гигантскую обувь с теперь уже его следом.
- Слеюща останов театр на юго-зап – пробурчал водитель. Актёр встал и направился к выходу. Идрис стоял, держась за поручень, и так и остался стоять, пока не доехал до своей остановки.
Теперь, конечно, было бы резонно покупать билеты в этот театр, посещать спектакли с участием своего любимого актера, носить ему цветы и кричать «браво!!». Но Идрис не стал этого делать. Каждый вечер он продолжал проводить в своей тесной квартирке с запахом плесени и засохших апельсиновых корок, делая «генеральную уборку». Генеральная уборка была практически каждый вечер. Но теперь она проводилась с особенной тщательностью. Теперь вымывалось то, что уже блестело от безысходности. Теперь Идрис почти не ел, у него начались проблемы со сном, и сигарет стало уходить в два раз больше. Но он был не из тех, кто занимается самоанализом. Идрис вообще старался меньше думать о себе и своем месте в мире. Ему были неприятны эти раздумья. Он с рождения чувствовал себя ущербным. Он знал, что он не такой, как все, точнее один такой. И почему-то был уверен, что его такого никто не полюбит. Назвав Идриса «человеком в футляре» вы попадете в точку. Но футляр был создан не для внешнего мира, а для самого себя. Для той своей части, которую люди стараются исследовать, а психологи - так из кожи вон лезут.
Ветер, ветер, ты могуч… Идрис сидел на балконе на самом сквозняке и разглядывал свои ступни. Они казались ему малюсенькими и ничтожными. Он морщился, кашлял и слушал песню о разочарованиях. Так проходил его выходной. За сегодняшнюю ночь он проспал от силы час. Он усиленно прогонял из головы своей навязчивые мысли, воспоминания, образы. Но то и дело перед ним представал этот великан, след на его огромной тряпочной обуви, его монолог, который Идрис слышал много лет назад в театре. За сегодняшний день он выпил насильно чашечку горького чая. Он усиленно прогонял из головы своей навязчивые мысли, воспоминания, образы. Но то и дело перед ним представал этот великан, след на его огромной тряпочной обуви, его монолог, который Идрис слышал в молодости в театре. «Я хочу создать что-нибудь живое. Может быть, вишневое дерево? Может быть именно его? Я хочу попробовать создать что-нибудь живое». Идрис тогда думал, что дерево главный герой не создаст, а всего на всего посадит. А создать он может ребёнка: сына там, дочь… В этот раз, поймав из потока мыслей самую безобидную и безопасную – этот отрывок из монолога, он решил думать именно её, надеясь, что это спасет его от других. «Папа Карло создал Буратино. Буратино ожил. Но если я сей час вырежу что-то из дерева – толку не будет. Тем более я не умею вырезать из дерева. Да и опилок сколько будет. Самое безопасное – нарисовать». Ему вдруг, к его собственному удивлению, очень захотелось рисовать. Он достал бумагу, карандаш и начал рисовать баклажан. Нет, он не ставил перед собой цели нарисовать именно баклажан, просто он у него получился. Рядышком он пририсовал второй. А потом соединил баклажаны ровным кругом. Получилась голова с длинными заячьими ушами. Когда Идрис это осознал, он смял лист, отшвырнул карандаш, зажал руками виски и зарыдал. Последнее время он был очень чувствительным. Этот рисунок совершенно вывел его из равновесия. Он вдруг резко почувствовал запах плесени и пересохших апельсиновых корок, схватил ключи и выбежал из дому. Ему не хотелось гулять, не хотелось курить, не хотелось напиться и забыться. Нет. Он снова был не в курсе своих желаний. Он просто встал посреди улицы и стоял с совершенно пустой головой и огромным тяжёлым комком в груди. Что же теперь будет с Идрисом на этом холодном влажном ветру? Может быть, ему стоит вернуться домой? Конечно, это было бы гораздо разумнее. Но Идрис сел в первый попавшийся автобус, взялся за грязный поручень и собрался таким вот образом, от бактерий, умереть. Вдруг, как вы уже догадались, он увидел того самого гигантского актёра. Последний развернул огромную черно-белую газету и сверлил ее взглядом. Идрис снова услышал стук своего сердца.
- Здравствуйте! – Идрис оторвал господина от чтения.
- Вы что, преследуете меня? – флегматично и без капли интереса спросил актер. Потом добавил : «Аха-ха», и Идрис понял, что это была шутка. Он криво улыбнулся и не нашёлся с ответом. Подошла очередь контроллёра , и тот, уставившись единственным глазом на совершенно смущенного и растерянного Идриса, сразу решил, что тот без билета. И правильно решил. Идрис был не только без билета, но и без денег. Затевался скандал, от чего контроллер очень взбодрился, но тут гигантский господин подпортил всё, заплатив штраф за нарушителя.
- Ой, спасибо Вам огромное! – Но вместо нужного «Я обязательно верну вам эти деньги», он сказал:
- А зачем Вы это сделали?
- Это не я, это мои воспитатели – скромно заявил актёр и даже не улыбнулся, - Но не забудьте вернуть мне эти деньги. Надеюсь, Вы не откажетесь.
- Ой, ну что Вы! – Идрис покраснел и поперхнулся, - конечно, я Вам верну их.
В ответ актёр лишь пожал плечами. Ни адреса, ни телефона…И почему-то Идрис не стал спрашивать его о том, как можно с ним связаться. Он попрощался и вышел из автобуса, направляясь к своему дому.
Прошло еще два голодных дня и две бессонные ночи, прежде чем Идрис решился пойти в театр возвращать долг. Он долго выбирал головной убор и зачем-то подвёл брови. Он совершенно не знал, как устроен театр, как найти там нужного актёра, и как попасть к нему в гримёрку или куда там ещё… Поэтому он просто встал возле театра и стал ждать. Сердце он уже не слышал, он привык к этому шуму в своем организме. Так он простоял два дня. Дважды терял сознание. Дважды приходил в себя. Тогда он сел в автобус и поехал, и ездил весь день. А потом еще следующий. А потом он купил билеты в этот театр на несколько спектаклей, но ни в одном из них не играл его гигантский господин. Тогда он посетил все спектакли. Но ни в одном из них не было места его любимому актёру. А Идрис всё думал вслух о том, что должен вернуть деньги, что должен, что обязан. И ни разу не подумал о том, почему же действительно повсюду ищет этого человека. И так прошло много дней в бесполезных поисках, пока он не наткнулся на актёра в очереди за хлебом. Он вручил тому эти несчастные 100 рублей и скрылся за проезжей частью. Долг был возвращен. А сердце все так же гремело, а голова была так же пуста. Желудок не впускал в себя ни крошки, а сон просто перестал его посещать. Он совершенно потрепался и ослабел. Двадцать шестого октября он сел на подоконник лицом на улицу и посмотрел себе под ноги. Потом перевел взгляд на свои ступни, снова увидел, какие они у него крошечные. Он дважды плюнул в воздух от навязчиво всплывающего образа нарисованной головы с заячьими ушами, трижды пережил спазм, вызванный слезами от мысли о следе, оставленном им на той огромной тряпочной ступне, и оттолкнулся своими маленькими ножками от стены дома. На лету он снял с головы шапку. Ему было всё равно, что теперь, когда он умрёт, все узнают правду. Ему казалось, что он летит так долго, потому что мысли проносились на удивление четкие. Потому что все образы были как на подбор. И одним из них оказался черный чепец его любимого человека. Чёрный чепец, который тот никогда не снимал. Черный чепец. И темно-синяя шапка Идриса, которая теперь летела вслед за ним, с которой он решил расстаться, только попрощавшись с жизнью. Тёмно – синяя шапка, которая скрывала его заячьи уши. Чёрный чепец. Стоп! Стоп! Стоп, притяжение! Стоп! Он же не один! Стоп!!! Остановись, притяжение!
Но поздно.