Портрет

   Господи! Какая духота... Анна спустила ноги с кровати и как была, в одной ночной рубашке, вышла на веранду, спустилась в сад, шла босиком к пруду, нисколько не удивляясь, что уже стемнело, а пыль на дорожке все еще сохраняла солнечное тепло.
 Сад уже вобрал в себя предночные сумерки и готовился к ночи, чтобы набраться сил, и при первых лучах утреннего солнца прошелестеть гимн просыпающейся природе. Но это будет завтра, а сейчас, испытывая необычную легкость, она слушала тишину в которой стучало ее сердце, сбиваясь с ритма. Погладила рукой куст боярышника; он ответил ей таким знакомым запахом, что невольно улыбнувшись, испытывая нежность к этому саду, к изгибам дорожки, до боли знакомой, по которой можно пройти с закрытыми глазами и не ошибиться в дороге, подошла к пруду и присела на срубленное дерево.
 
   Сколько лет оно здесь лежит? - мимолетно подумала Анна. Три года? 
Да, где то так... Это, когда Витенька приезжал, и испугавшись, что оно слишком накренилось, после той сумасшедшей грозы, сказал:
 - Мама, срублю я его, от греха подальше, еще грохнется на кого нибудь...   
 Анна любила это дерево и ей было грустно его валить, но Виктор был прав: "от греха подальше".
 
   Присев на поваленный сруб, она поежилась от наступающей ночной свежести, и нисколько не удивилась, увидев Григория, сидящего поодаль, там где сруб заканчивался, и по кольцам ствола, можно было посчитать сколько лет простояло оно.
 
  Григорий накинул пиджак на ее плечи и она, как всегда, взметнулась в душе от радости и нежности к нему.
 - Ты помнишь этот дуб, когда мы только построили дом? - спросила Анна.
- Конечно помню, он был меньше твоей руки в обхвате. Какая ты была красивая в те годы!  Анна усмехнулась: 
 - Наверное поэтому, ты лазил через огороды к этой, рыжей...
 - Да оставь, прошлое это все, пустое ...Дурак был. Жеребец не изъезженный... Пустое... 
 - Я давно простила, ты знаешь... Да мне и не до тебя было, трое маленьких детей, как я, бедная, успевала по хозяйству, и в доме, и в огороде? Хорошо, что Витька был хорошим помошником. Он работящий, весь в тебя!
 - А что, Татьяна лентяйка? - Спросил Григорий.
 - Смотри какой дом с мужем отгрохала и тоже, трое пацанов. Реже приезжать стали... Ну так заботы, своя семья.
  Сердце болит за Станислава; и почему он у нас такой непутевый? Когда образумится?
 - Это он в твою родню пошел, улыбнувшись ответила Анна. Какой есть, сами баловали - младшенький, всю любовь на него вылили.   
По молодости Витьке мало чего досталось, а он чаще всех приезжает, заботится...

  Посмотрев на заскорузлые руки мужа, покрытые взбухшими венами, она прикоснулась к Григорию, погладив его по плечу, испытывая такую любовь и жалость, что заныло сердце.
 
 -Эх, Анка! Как мы любили друг друга, помнишь?
 - А я тебя, старого дурака, и сейчас люблю так же, а может быть и еще больше, горе ты мое!
 
 Обняв Анну за плечи, Григорий посмотрел ей в глаза и, отстранившись, встал.
- Мне пора, Аня...
- Не уходи, я хочу еще с тобой побыть, попросила она.
- Мне пора... Григорий медленно повернулся и стал уходить в вечерний туман. Анна смотрела ему вслед, серце наполнилось такой нежностью и лаской, что стало тяжело дышать.
 - Я с тобой! Я с тобой, сказала Аня и медленно пошла следом;   не чувствуя своих шагов,  шла легко, как в молодости, и радовалась, что вот еще чуть чуть и она протянет руку в его раскрытую ладонь.
  Он стоял в конце аллеи, молодой, красивый и ждал ее.
 - Я иду, Гришенька...
 
 - Что с домом делать будем? - спросил Станислав, с явным интересом.
 - Потом разберемся, потемнев лицом, ответил Виктор. Пока, пусть стоит...
 Татьяна взяла портрет родителей в руки и погладила его.
 - Какая мама была красавица...
Виктор протянул руку, и взяв портрет, осторожно повесил его на стену, там, где он висел уже так давно, что пожелтевшая фотобумага едва передавала образы.
  Анна сидела на стуле и смотрела прямо, со счастливой улыбкой, чуть чуть смущаясь. Григорий положил ей правую руку на плечо, едва касаясь его.