Плыли две рыбицы

Ой на заре, ой на заре
На белой зореньке
Плыли две рыбицы
В темной угрюм – реке

Плыли две белые
Золотые рыбоньки
В черной воде
Щека к щеке…

В.Оксиновский

Цель моего повествования передать не каждодневную жизнь героини, не перелистывание ее жизненных приключений, а понимание ее всего смысла жизни, тягот и тоски ее сердца. Но даже и не останавливаясь на этом, хочу просто передать историю жизни женщины, чья жизнь может быть не идеальна, но прекрасна в чистоте своих чувств, переживаний и мечтаний.


Глава 1.
 Она сидела, поджав ноги по себя и напряженно о чем-то думала. Ей не хотелось вставать и прикрывать форточку, потому что из нее сильно дуло, не хотелось прикрыть ноги, потому что они замерзли. Какое-то оцепенение вдруг напало на нее и ей не хотелось ничего. Она думала о своей прожитой жизни. «Прожитой», к ее тридцати годам ей казалось, что жизнь действительно прожита – такой бесцветной и однообразной она была для нее. Да, жизнь Ларисы не отличалась от сотни других жизней, существующих рядом с ней. Казалось у нее все было: заботливый муж, любящий ее, прекрасная черноглазая дочурка, радующая ее неутомимой энергией; пусть не отдельная от родителей, но своя квартира – какой-то свой угол.
 Но вот счастье? Было ли? Нельзя было сказать, что она не любила своего мужа. Была любовь, может быть, привычка, выработанная за эти семь семейных лет. Ей казалось так по крайней мере. Но она не могла представить себя без него и думать о разводе не хотела. Она должна была сохранить свою семью, и она это понимала.
 … Вчера она рассталась с человеком, которого любила все это время, который казался был неотделим от нее. Он был частью того целого, что может объединять двух людей. И он был ей никто, теперь никто. Она должна была принять решение, тяготившее ее все время. Она знала, что это принесет ей неистерпимую боль, но надо было на это решиться.
 Вчера она сказала ему, что они не смогут быть вместе. Все произошло быстро и как показалось им обоим, почти безболезненно внешне. Хотя каждый из них старался выглядеть в ту минуту сильным. Но она знала, что ей будет хуже всего потом – не сейчас и она боялась и не хотела этого «потом», как не хотела вообще этого расставания. Но она сама пришла к такому решению. Она видела, что это было основной причиной разлада в ее семье. И это подспудно шло от нее. Она знала, что в ее семье счастье, если его тако вообще можно было назвать, наверное, скорее всего мир и покой, потеряно навсегда. Она понимала, что нельзя так жить, что нужно к чему-то прийти, что-то решить для себя и она решила. Возможно, думала она, если бы была какая-то сила, исходившая с его стороны, удерживающая и неотпускающая, она не смогла бы тогда сама оторваться и противостоять этому. Она не могла справиться со своим чувством, как бы ей этого не хотелось. Слезы катились по ее щекам, но она не чувствовала их, в памяти что-то всплывало и тут же одни воспоминания сменялись другими. Ей вспомнился вдруг Санкт-Петербург, три дня выходных, проведенных вместе. Ей казалось тогда, что вырвавшись из семьи, она смогла бы полностью отдаться своему счастью, о котором мечтала и чем жила в те дни до отъезда, забыть хотя бы на время о семейных ссорах и недоверии, поселившимся между ней и мужем.
 … Эти три дня, проведенных вместе были поистине сказочными и тогда ей казалось, что эта сказка вечна и никогда не кончится. Им обоим тогда не хотелось, чтобы она кончалась.
Но уже тогда она думала о разрыве, но оттягивала этот разговор до последнего. И он состоялся, но намного позже. А тогда ничто не могло затмить неожиданно-нахлынувших чувств. Ей даже показалось, что началось все сначала. Были конфеты, шампанское, море цветов, была любовь – красивая, не сравнимая ни с чем будничным. Действительно, они отдыхали – они отдавались друг другу до исступления и не хотели верить, что все это проходимо. Казалось, между ними не было недосказанности, они забавлялись друг с другом, весело хохоча и не стесняясь своего поведения. Игра настолько увлекла их, расслабила, заставила забыть обо всем, и только свет, постепенно меркнущий в комнате от наступавшего вечера, напомнил вдруг о времени и о приближении конца, безжалостного конца в их отношениях. Они должны были уезжать.
 … Окончательно отсидев ноги и почувствовав, что они замерзли, она встала и сморщившись от боли подошла к окну, чтобы закрыть форточку. За окном падал редкий снежок, он покрывал землю, стараясь спрятать черные проплешины на уже показавшейся кое-где земле. Но весна еще не ощущалась, было по-зимнему морозно, завывал неприятный, холодный и колкий ветер. И на душе было также противно и холодно. Но надо было жить и надо было выжить.

Глава 2.
 Лариса стирала в ванной и была полностью поглощена этим занятием, которое как казалось, отвлекало ее от всех мыслей и когда привстав, потерла затекшую спину, вдруг вспомнила какой сегодня был день. Это был день его рождения. Они расстались, и она не поздравила его и где-то подспудно это мучило ее. Она вдруг сразу сравнила себя мысленно и горько усмехнулась такой глупости, с цвейговской незнакомкой, которая тоже поздравляла своего возлюбленного с днем рождения и дарила ему цветы, а однажды этого не произошло. Смерть помешала. Ваза осталась пустой.
 Лариса вспомнила день его рождения в прошлом году, вспомнила и опять усмехнулась. Это было настолько трогательно, что до сих пор от переполнявших чувств пощипывало где-то глубоко в сердце. Она не могла не помнить его нежного поцелуя на протянутый ему, свернутый в газету подарок, и сейчас вдруг невзначай коснулась пальцами своих губ и не смогла сдержать рыдания. Чувства снова нахлынули на нее. Она помнила каждое движение его глаз, губ, несмотря на то, что время за год почти притупило это событие. Она хотела его любви, и все была готова отдать, чтобы вернуть прошлое. Но оно было безвозвратно. Она, как прилежная ученица, дословно помнила текст письма, которое вложила в сверток и могла повторить каждое слово из него. Еще тогда, перед тем как отдать его в руки, она осмысленно прочитала его, представив как будет читать его он, помедлила, подумав о том, что может глупо все это, и не стоит раскрывать душу свою, но минутой позже, взяв письмо, с твердой уверенностью запечатала. И теперь ей хотелось дословно воспроизвести его в памяти:
 «Мне хочеться быть первой среди тех, кто поздравит тебя сегодня и быть может мне это удастся. С днем рождения тебя, любимый! С 26-м юбилеем! Ты подрос еще на один год, еще на один год стал мудрее. Многое хочется тебе сказать, многое пожелать. Я привыкла писать тебе длинные письма, так что и в этот раз тебе придется набраться терпения и времени, чтобы выслушать меня. Но я дала себе слово, что не буду больше писать тебе. Возможно, часть из того, о чем пишу сейчас никогда бы не сказала, но в письме всегда легче выразить свои мысли. Ну ладно, я отвлеклась.
 Итак, день рождения! Какой это прекрасный праздник! Чувствовать и ощущать себя в этот день значимым, принимать поздравления и выглядеть смущенным и совсем молодым, несмотря еще на один год старше. Я поздравляю тебя с днем рождения, я поздравляю тебя и твою маму. Маму, потому что она дала тебе жизнь, все то, что ты имеешь сейчас. Ты обязан ей своим воспитанием и может быть частью житейской мудрости. Обязательно в этот день подари своей маме цветы. Уверена, она будет выглядеть счастливой и радостной, имея такого внимательного сына (это совет, твое дело прислушаться к нему или нет). Здоровья, счастья, радости желаю тебе. Желаю тебе терпения, которого как я уже говорила (да и замечаю), если ты помнишь, тебе бы надо иметь побольше. Такого терпения, которого тебе бы хватало живя с женой (может быть и с тещей) и детьми. У меня самой не хватает такого терпения, живя с мужем и с мамой, иногда не хватает терпения с дочкой. И когда я вижу ее глазенки, мне становится совестно.
 Я желаю тебе любви, не влюбленности, ни нечто похожей на нее, а искреннего чувства, чтобы замирало сердце при упоминании даже имени любимого человека, чтобы ради него можно было бы жертвововать всем. Это здорво – любить! Любить всей душой – не думая о себе, отдавая этой любви себя полностью. Может быть эти знакомые книжные слова покажутся надоедливыми. Может быть – пусть!
 Я испытывая это сейчас, чувствую несмотря на все неурядицы счастливой и … несчастной одновременно. Моя любовь помогает мне выжить. И у меня появляются силы.
 И если бы мог понять этот человек, насколько он делает меня счастливой, уверенной в самой себе, находясь рядом. Если бы я знала, что нужна этому человеку – я свернула бы горы. Ну, это лирика. Я желаю тебе, чтобы твоя любовь была взаимной и ее хватило бы на долгие годы. Не женись без любви, даже влюбленности здесь недостаточно. Ну, а уж, если получится не так, то все равно надо любить самому больше. Ну, а с женитьбой не тяни, это не необходимость, не цель, но это жизнь. И чем дольше будешь оттягивать, тем больше будешь копаться, копаться в себе, возможно копаться и искать лучшее. А лучшее можно просто не узнать, не разглядеть, а время не стоит на месте. Не лишай себя возможности, именно в таком возрасте, в котором ты находишься сейчас, чувствовать себя счастливым: счастливым влюбленным, счастливым мужем и счастливым папой для своего малыша. Женись и будь счастлив.
 Я желаю тебе, чтобы твои желания осуществлялись в большей или меньшей степени и приносили тебе удовлетворение.
 Ты очень хороший, умный и добрый человек (о! я это знаю!), будь всегда таким. Люди это оценят! У тебя должны быть такие же красивые, умные дети. Обязательно будут: мальчик и девочка.
 Помнишь наш доверительный разговор. Я его иногда вспоминаю. Только от настоящей, искренней любви рождаются красивые желанные дети. Вроде ничего тебе нового не сказала, а наговорила!.. Мне хочется, чтобы ты знал, что я счастлива, от того, что ты есть на свете. И разве это уже не смысл жизни, кому-то дарить счастье и радость. И как бы судьба моя не сложилась, спасибо тебе за то, что ты был рядом со мной, за то, что смог подарить мне еще раз это прекрасное чувство (пусть даже без взаимности), помог мне почувствовать себя женщиной, далеко не бесчувственной. Я бы много дала тебе еще советов и пожеланий, но ты живешь своей жизнью и я все-таки не вправе в нее вмешиваться. А к советам можно все-таки прислушаться….»
 Тогда она еще подарила ему книгу, так для нее значимую, одновременно были подписаны слова относительно книги.
 «…. Я не могла не подарить тебе эту книгу. И хотя нет первых двух, которые дополняют ее, она сама по себе очень понятна и не может не понравиться. Не говори, что ты еще не готов для нее – прочти, и ты узнаешь, как любят и любя прощают. Хотя может быть я и не права. Но эта книга для умных людей и мне очень хочется знать твое мнение о ней. Мне интересно, сможем ли мы понять друг друга. Обрати внимание (хотя в принципе, здесь в каждой главе глубокий смысл), на главу – «Райская птичка». Жизнь Кетти, ее желание жить, жить по-другому чем все остальные, чем-то близка мне.
 С днем рождения, тебя, любимый!»
 Она отдала ему письмо на суд, не зная, как среагирует он на содержание. Письмо не было откровением, но ей хотелось этим признанием, одной мыслью (в письме она была эта мысль) еще раз сказать ему обо всем.

Глава 3.
 День ото дня Ларисе, как ей казалось, становилось легче. Она старалась отгонять нахлынувшие на нее вдруг мысли, отвлекаться на какие-нибудь дела. И тем не менее она не могла ничего с собой поделать – он бесконца стоял у нее перед глазами.
 На днях должно было минуть ровно два года как они познакомились. Она не могла не помнить этого, ей хотелось это помнить.
 Тогда была встреча, не предвещавшая ничего кроме приятельских отношений. Никто из них тогда не знал, что их отношения перерастут во что-то большее.
 … Народу было много, был приемный день, шумно было и немного душно. Курчавая голова вздруг заглянула в кабинет и, как-то между прочим улыбнувшись и немного сконфу- зившись, протиснулась сквозь собравшихся в кабинете людей.
 «С прошедшим женским днем», - немного стесняясь своего поздравления и продолжая: «Не возражаете, если я позвоню», - проговорил голос мягко и вкрадчиво. Из-за собравшегося народа трудно было что-либо расслышать и почти никто не обратил на возникшего вдруг молодого человека внимания.
 Но от Ларисы не ускользнул взгляд его живых блестящих глаз и нежная улыбка, не сходившая с его губ (которая все время нравилась ей потом). Извинившись за неожиданное вторжение и продолжая как-бы оправдываться что-де не дозвонившись, ему звонок этот так необходим, он стал просить разрешения прийти еще и воспользоваться телефоном. И он стал появляться чаще, объясняя это его производственной необходимостью, связанной с телефонными звонками. Теперь они стали видеться чаще, весело кивая друг другу при встрече. Ей нравился этот молодой человек своей непосредственностью, открытостью души, каким-то теплом, исходившем от него.
 На вид Вадиму, как представился он тогда, заставив вздрогнуть ее от этого имени (с этим именем было связано ее прошлое) было лет 25, но по рассуждениям он казался старше своих лет. Его вихрастый курчавый чуб смешно ниспадал на широкий крепкий лоб, на котором время от времени появлялись морщинки, стоило ему рассмеяться какой-нибудь рассказанной шутке. Уголки губ подрагивали от смеха и комната наполнялась детским (действительно, напоминавшим детские интонации) и нежным звуком, похожим на перезванивание сотни колокольчиков. Голубые глаза, кажущиеся кусочком неба, - лукавые, таящие в себе что-то, не позволяющие проникнуть в них: тревога ли, грусть, забота ли о чем - с проницательным и запоминающимся взглядом дополняли его выражение лица.
 Она присматривалась к нему, ей где-то внутренне хотелось привлечь тогда на себе его внимание. Ей как и любой женщине хотелось нравиться и, наверное, еще любить самой. Она соскучилась по этому чувству, ей не хватало тревоги сердца, замирания его и трепета. Когда-то она испытывала все это. Но как и все остальное любовь имеет свойство приходить и уходить; оставляя в памяти лишь след, печальный или радостный.
 Возможно тогда, она еще не думала, что с ней произойдет позже. И ее внутреннее «я» подсказывало ей, что она должна была влюбиться в этого парня, таким образом это казалось ей поначалу навязчивым и каким-то вдруг придуманным чувством. Но проходили дни и ей хотелось его видеть, слышать, осязать. И когда его не было, ей не хватало его. Все тогда мысли были заняты им. Она ходила окрыленная и какая-то шальная, это было даже заметно внешне, и на вопросы: «не влюбилась ли ты?», - отвечала смущенной улыбкой и внутренним утвердительным ответом. Нельзя было сказать, что их отношения перерастали в более близкие сразу. Ей было многое непонятно тогда или просто она не хотела тогда ничего понимать, с головой окунувшись в свое чувство. А чувство росло. И все-таки чаша весов перетягивала больше в ее сторону. Но тогда это было и лучше. Единственное, о чем тогда, да и сейчас, жалела она, о том, что сама все рассказала ему. Она раскрыла ему все свои карты, не оставив даже самой маленькой тайны, позволяющей ему бы тогда догадываться о ней. Но он все узнал в одночасье. И это было ее ошибкой, которую она осознала гораздо позже.
 Возможно тогда ей хотелось бысрей опередить события, не упустить его, не потерять, а удержать. Но разве этим удержишь. Она поняла это только сейчас. Она и не могла удерживать – он был свободен, а она – замужем. Ситуация довольно банальная. Когда-то она побывала и в такой ситуации сама, мучаясь и страдая. Но время лечит, и боль проходит, и только иногда нахлынувшие воспоминания посещают душу. Но быть свободной самой легче, чем иметь свободного, несвязанного никакими проблемами и ответственностью мужчину. Она понимала это, понимала и знала, что не может ничего потребовать для себя, для своей любви, и что он ни чем ей не обязан. В глубине души, конечно, она ревновала к той неизвестной, о которой так и не узнала; она старалась не показывать это внешне и не дай бог проронить какую-нибудь неосторожную фразу, пытаясь этим как-то защитить свое чувство. Но он был непробиваем. Несмотря на свою ревность (да, она ревновала, хоть и не признавалась себе в этом), ей хотелось знать о нем все. Это как-то, как она думала, могло отрезвить ее от него. Она боролась с совестью, перед ней часто вставало лицо мужа; его отношение к ней, она знала, что их отношения с мужем полностью зависят только от нее и за семь лет смогла понять, что в ее семье не может быть лидера, а покой и умиротворение строятся на обоюдной основе; она научилась терпеть, хотя иногда и срывалась, забывая, что будет от этого в первую очередь страдать сама. Ей было горько, что почти ничего не зная о жизни Вадима, она была перед ним вся, раскрытая, такая какая она есть, с ее недостатками и достоинствами и, она расценивала это как недоверие к ней и не лезла нарочито в душу, пытаясь тем самым дать понять ему, что между двумя людьми должна быть искренность. Она больше не спрашивала о его существующей женщине, она знала, что это было его право – он был свободным и мог поступать как хотел. Но она была уверенна, да и как же иначе, раз он и с ней: правда должна была быть, какая бы она ни была. Еще ей казалось, что будь он человеком женатым – все было бы гораздо проще, они были бы в одинаковых ситуациях. Но он был свободен, свободен в выборе…
 Нет, она и не думала ставить себя на место его избранницы и не хотела этого, понимая как это невозможно. Семейная жизнь чему-то ее научила. Она видела характер Вадима, его жизненную позицию, понимала это, а самое главное, она видела и знала, что такому человеку как Вадим, не достает яркого и глубокого чувства, которым обладала она. И котого не было у него к ней. Возможно его не было и к той женщине, существующей или несуществующей. Но Ларисе он ничего не говорил и это были лишь ее догадки.

Глава 4.
«Как жаль, что нам не быть вдовоем.
Как грустно, что не повториться,
Что в сердце мне не жить в твоем,
Что рано улетели птицы
И больше песен не споем.
Как жаль, что нам не быть вдвоем…» - пела по М-радио Татьяна Буланова и до боли знакомые слова песни снова оживили ее память.
 Она подошла к окну, открыла его и закурила. Свежий воздух потоком быстро наполнил комнату. Весна началась поздно, снег таял плохо, медленно и было много воды, от этого стояла сырость, которая ощущалась даже в комнате. Лариса была одна и воспользовавшись этим, сделала музыку немного погромче. Она стала курить, хотя знала, что это не выход из положения и выглядело ничем иным как слабостью. Но она не втянулась и была уверена, что ей хватит сил с этим покончить.
 Она думала над словами песни:
«Как жаль, что я уже не та.
Уже спокойно сплю ночами.
Осталась за спиной черта,
За ней мы раньше так скучали,
Но канула любовь в лета,
Как жаль, что я уже не та…»
 Она откидывала мысли о нем, старалась сосредоточиться на семье, дочери, больше бывать на людях, встречаться с друзьями, чтобы не погружаться в бесконечные мысли. Но иногда вот такие песни, с подобным содержанием срывали ее со спокойного ритма жизни, заставляли впадать в тоску, невозможную потом отогнать ничем. И все-таки она не была согласна со словами песни. Она была та. Живая. И память была с ней, а в памяти был он.
 И только капли воды, срываемые с крыши ветром на телефонную будку, стоявшую рядом с ее окном, отрекошечивали о подоконник, отвлекая ее и меняя картины воспоминаний. Ей впомнился тот другой март. Первой тайное их свидание, тогда казавшееся ей только любопытством. Но она сознательно и не коря себя ни за что пошла тогда на встречу с ним. И с этого все началось. Ей хотелось встречаться с ним еще и еще. Она чувствовала в себе нарастание чувства именно с того момента, когда как ей показалось, и он увлекся ею. Было это видно и в его взглядах, и в желании его подарить ей цветы (как сейчас она жалела, что не позволила ему тогда подарить их) и в настойчивых поцелуях, которые дарил он ей и от которых у нее бежали мурашки по коже.
 Она не спрашивала его тогда ни о чем, знала, что могла нравиться ему, он как-то сказал ей, но чувствовала, в душе где-то чувствовала, что он не любил ее. А в одну из таких встреч, боясь получить горький для себя ответ, но одержимая какой-то надеждой и услышав его, наконец, потеряла ее навсегда. Любовь рождает доверие между двумя людьми. От силы чувств оно укрепляется. Лариса видела, что их отношения, основанные на дружбе крепли, но не более. Не было взаимной любви и какая-то стена всегда стояла между ними. Сейчас по истечении столького времени, немного успокоившись, и трезво взглянув на все, Лариса усмехнувшись, слегка улыбнулась кому-то невидимому и мысленно повторила так нравившиеся ей лермонтовские строчки: «Расстаться казалось нам трудно, но встретиться было б трудней».
 … Кто-то постучался, заставив ее слегка вздрогнуть и отвлек ее от воспоминаний. Отвтив посетившему и дождавшись пока он уйдет, она потушила сигарету, почти уже догоревшую и слова песни снова ввели ее в мир воспоминаний, в тот ее прежний мир.
«Но ночами часто предо мной твой образ
Мне напоминает о тебе любимый,
Мой родной, как часто слышу голос твой
Он зовет меня в тот день неповторимый.
Я бегу к тебе, я так стараюсь
Падаю во сне и просыпаюсь.
И вновь две жизни существуют:
Одна, в которой ты остался,
Где ты еще меня целуешь,
Где каждый день со мной встречался
И день минутой был тогда…»
 Да, тогда она жила каждым днем, на работу ей хотелось не идти, а лететь. Потому что он мог быть там: в любую минуту, в любой момент. Ей казалось, что дни пролетавшие друг за другом, действительно были минутами, и она снова ждала следующего дня – его нового прихода. Это была своего рода лотерея: придет, не придет. Ей и хотелось этого: в душе она всегда ждала его и боялась этих встреч. Недосказанность ощущулась между ними. И сейчас она вспомнила, что эта недосказанность была между ними всегда: с момента их знакомства до разрыва.
 Она мучила ее, изводила, тоски ее сердца не было предела. Ей хотелось все в одночасье узнать, возможно поставить все точки над «и». Тогда она не понимала не только его, но и себя, часто задавала вопросы самой себе: «Что тебе нужно, что ты ждешь от него». И сама же себе отвечала: «Ведь я не собираюсь менять свою жизнь, уходить от мужа, терять для дочери ее отца, так что же я хочу от него, зачем мучаюсь от дум, жду его каждый день, тоскую,если он не приходит днями. Почему бы мне не жить спокойно, ничего не ждать от него, не требовать, а наслаждаться просто друг другом, встречаться и расставаться, ожидая без волнения следующей встречи». Просто любить. Как любит она мужа. Она не хотела себя обманывать. Она просто вспомнила слова одного человека, который говорил, что любить можно сразу двоих. Фраза выглядела несколько циничной, но это было так. Она была уверена, что любит мужа, не могла представить себе, что смогла бы остаться одна с дочкой без него. Она привыкла к нему, к его характеру, научилась терпеть и всегда после ссор в силу своего отходчивого характера шла навстречу к нему первая, искала компромиссы и находила их. А он тоже привык к ней, к ее вспыльчивости, иной раз резкости, необузданности, резкой смене ее настроений, но ведь и он любил ее – любил, она это видела. Иногда говорил, но он был скуп на подобного рода слова, но если и произносил их, она чувствовала, что слова его правдивы.
 Два человека, по-настоящему дорогих ей, хоть это и было со стороны нелепым, стояли перед ее глазами. «Возможно, - думала она, - когда-нибудь бог воздаст мне за это: за обман и за мою любовь»…

Глава 5.
 Солнце ярко освещало дорогу, сверкающий тающий мартовский снег. Лариса шла медленно, не торопясь, выбирая сухие места и стараясь не замочить ноги. Вдыхала грудью свежий воздух пришедшей неожиданно, но поздно весны.
 Она отвлеклась, думая о будущем. На ее лице просматривалась едва заметная улыбка, которая сразу же могла расположить к себе человека, желающего обратиться к ней с любым вопросом. Она отвлеклась и не заметила ехавшей наравне с ее шагом машины и только, когда из нее посигналили, увидела знакомое лицо. Она еще не отвыкла от него, и оно казалось ей родным и близким.
 Она испугалась. Все это время она старалась забыть его, выкинуть из головы, занималась самовнушением, но ничего не шло ей на пользу. Сердце сжалось от душевной боли, как-то гулко забилось, заколотилось, появилась неимоверная слабость, пронизавшая все ее тело, от головы до колен и остановившаяся там. Коленки дрожали, как перед экзаменом и она поняла, что первое время не сможет ничего сказать.
 - Лариса, здравствуй. Я рад тебя видеть. Я довезу тебя до работы, ведь ты туда сейчас идешь – голос вывел ее из оцепенения. Подумав о том, что ей небходимо принять какое-то решение, и приняв его сразу же, с ватными ногами она подошла к его машине. С нежной улыбкой на лие (заставив еще раз съежиться ее сердце) она распахнул дверь машины, предложив ей сесть.
 - Я, действительно, рад тебя видеть, - проговорил он. – Как ты? Как живешь, Лариса?
 Она сидела рядом и он был близко, но их разделяла непреодолимая стена, заставившая даже в разговоре почувствовать это. Как хотелось Ларисе броситься к нему, обнять, почувствовать тепло его тела, всего его и вместе с ним саму себя. Усилием воли она заставила себя этого не делать.
 - Зачем ты здесь? У тебя какие-то дела?, - напрягшись проговорила она.
 - Нет, я хотел только увидеть тебя. Ездил на работу, но сказали, что ты уже ушла.
 - Я уже не работаю здесь. Он еще что-то говорил, но она не слышала его, пытаясь на всю жизнь запомнить его взгляд, улыбку, глаза, губы. Он не изменился. Возможно, мужчин меняет только возраст. По-прежнему был красив и молод. Подтянут, одет «с иголочки». Лариса отметила это сразу, сев в машину.
 Около двух месяцев прошло с того ужасного дня, когда она подписала своим отношениям с ним приговор. Уже два месяца с того ужасного дня. Все это время Лариса ходила как потерянная. Перемена была видна всем, но она все списывала и ссылалась на здоровье, на плохо переносившую головную боль. И только одна мысль, одна догадка, пока известная только ей – радующая и пугающая одновременно, будоражила ее душу, не давала ей покоя и приносила несказанное наслаждение от бесконечных мыслей теперь об этом. Это была ее тайна – пока от всех. И сейчас в ней боролось два мнения: внутренний голос подсказывал: «не говори, потом будешь жалеть, кусать локти, этим не удержишь и ведь ничего не нужно менять, зачем же знать ему об этом». «Он должен знать, я обязана ему обо всем сказать. Он любит детей, скажи, он будет счастлив, подари ему счастливые минуты и ты увидишь в его глазах правду, которую ты хотела знать все время, находясь рядом с ним».
 Она слушала его и с грустью думала об этом. Но ничего не сказала ему. «Это ….мое и оно не должно его волновать. Он никогда меня не любил и полюбить уже не сможет, а ребенок, его ребенок будет только моим».
 Она знала, она была уверена, что дитя (его и ее) – это подарок той ленинградской ночи, проведенной в безоблачном счастье, той ночи, когда она отдавалась ему, забыв обо всем и обо всех, не сталкиваясь со своей совестью, отдавалась ему до самозабвения, любя и желая его каждую минуту. Это был ее ребенок и она знала, что как бы у нее не сложилось с мужем, он будет всегда с ней, будет напоминать ей его отца. Она уже любила его, жившего под ее сердцем.
 …. Но она ничего не сказала Вадиму.
 - Зачем ты снова здесь. Зачем ты мучаешь меня. Я не хочу видеть тебя, я уже не люблю тебя, уезжай, прошу, - почти на шепот с надрывом перешла Лариса. Она отвернулась, стараясь скрыть подступившие к глазам слезы, не хотела, чтобы он видел их, его раздражало это, он становился злым, неподступным, холодным. Нервный комок, подступавший к горлу, затруднял ее дыхание и на некоторое время воцарилась тишина. Только тихонько поскрипывали сиденья в его машине и еле слыша играла музыка с их любимой мелодией.
 - Зачем ты обманываешь саму себя. Ты ведь не такая. Мы останемся друзьями. Ведь так?
Успокоившись, она проговорила:
 - Нет, я не смогу быть тебе другом, у нас был уже с тобой разговор и ты должен, наконец, понять меня. Прошу, не ищи со мною встречи, я не обижусь, если ты на своей машине вдруг проедешь мимо и не заметишь меня. Это раньше было, раньше я обижалась, но не теперь.
Она сделала над собой усилие и произнесла:
 - Прощай, Вадим.
 Как хотелось ей, чтобы его рука, лежавшая тут же рядом с ее, обхватила бы ее руку, сжала и не выпускала бы уже из своей. Будто бы угадав ее мысли, он с какой-то быстротой и уверенностью притянул ее к себе и подсев ближе, не волнуясь о том, что их могут увидеть через окно, крепко обнял, по-мужски решительно и упрямо.
 - Прости за все, Лариса! За то, что не оценил тебя, не смог дать тебе любви, которой ты так ждала от меня. Ты достойна лучшего. Прости.
 - Не извиняйся, Вадим. Нам было не плохо вдвоем. И мне никогда не забыть тебя. Я буду всегда благодарна тебе – ты сделал меня счастливой, и это на всю жизнь. Это счастье будет со мной вечно, - многозначительно улыбнулась она.
 Вадим внимательным взглядом посмотрел на нее и опустил глаза.
 «Он понял», - думала она.
Ей хотелось, чтобы он понял. Взгляды их встретились и улыбнувшись друг другу, каждый из них в то мгновение подумал о своем.
 … Медленно и грустно играла их любимая музыка...

Глава 6.
 Быстро темнело. Зажглись фонари, освещая улицы своим тусклым светом. Густой снег валил за окном. За день до Нового года немного оттаяло, на деревьях появилась изморозь и сейчас снег, падающий большими хлопьями удерживался на ветвьях, создавая сказочную красоту.
 Лариса медленно встала с кресла, отложив в сторону недовязанную детскую шапочку и тихо ойкнула от неожиданной боли внизу живота. «Неужели скоро, скоро появиться мой сын», - подумала Лариса, всматриваясь в волшебную картину зимней улицы. Бесшумно зашторила окно и снова, сев в кресло, принялась за вязание.
 Через несколько часов стрелки будут на двенадцати и наступит Новый год. «Следующий год в ее жизни будет намного счастливей прежнего», - думала она. Она хотела видеть его счастливым, после того, сколько разных неприятностей и страданий перенесла в этом. «Мой малыш мне поможет в этом», - с улыбкой на лице Лариса нежно коснулась рукой живота и поглаживая его, почувствовала шевеление и толчки ножкой ее малютки. «Ну, что ты, маленький, так расшалился». Задумавшись о том, какой он будет, она определенно знала, что это будет сын. Она хотела только сына, мысленно уже дала ему имя, надеясь, что и муж ее будет непротив. Впереди ее ждало испытание, но она не бояалась его – она знала, что выдержит все.
 Телефонный звонок отвлек ее от дум, постоянных дум теперь об этом. «Видно кто-то хочет опять поздравить», - подумала она, вспомнив о звонке перед этим. И когда подойдя к телефону, услышала напряженное молчание, удивилась. Кто бы это мог быть? Звонки такого рода раздавались последнее время часто. «Возможно, просто ошибаются», - грустно подумала она. Но где-то в глубине души ее теплилась надежда, слабенькая надежда.
 И теперь вспомнила о его звонке в прошлый Новый год. Как же было радостно ей тогда услышать его голос по телефону из Санкт-Петербурга куда он поехал отмечать Новый год. Сколько было счастья в ее глазах, в душе от услышанных (может быть для кого-то совершенно незначимых слов) для нее же несравненно значимых, ловивших в них интонацию голоса, понятную только ей. Как билось и замирало у нее сердце в момент их разговора и после него, вряд ли она могла бы в тот момент передать свое состояние – так она была счастлива. «Он помнит обо мне, он не забыл меня», - бесконца, как сумашедшая, но сумашедшая от счастья, твердила она.
 «Я прочитал и очень тронут», - говорил голос по телефону. «Я очень рада», - только и могла ответить она. На что-то большее у нее просто не хватало сил.
 … И сейчас Лариса приподнялась слегка на цыпочки и достала томик со стихами. Пушкин Александр Сергеевич, ее любимый поэт. Внутри томика лежало свернутое вчетверо письмо, точь в точь такое же, какое она отдала ему в тот вечер. Она сохранила его. Зачем? Быть может за тем, что оно было дорого ей, и каждый раз перечитывая его (если это ей удавалось), она представляла его глаза, улыбку на лице, то выражение лица с каким бы он мог читать ее письмо и те его слова о нем (письме) по телефону. Оно теперь было вечной памятью о нем, так же как и та музыка, которую они слушали вместе и нравившаяся им обоим, стала теперь памятью навсегда в ее сердце.
 Воспользовавшись отсутствием домашних, Лариса не удержалась от соблазна снова прочитать его.
 «Здоровья, счастья, радости, осуществления всех твоих желаний! Когда ты будешь читать мое послание, меня не будет рядом. Но в моих мыслях ты всегда рядом со мной. Вот и сейчас я представляю тебя читающим эти строки: возможно, ты едешь в поезде, за окном падает густой снег, а ты сидишь в теплом купе и радуешься предстоящей встрече. Снег буквально лепит в окно и свет, падающий от редких проезжающих фонарей ослепляет окно в снегу и делает его серебряным. Это должно быть очень красиво (а может быть все не так).
 Я представляю тебя, читающим мой бред, улыбку на твоем лице (господи, как же мне нравиться твоя улыбка), твой красиво очерченный рот; ты медленно переводишь взгляд на окно и о чем-то думаешь. Серебряные отсветы от окна падают тенью на твое прекрасное лицо. Ты едешь в Ленинград и тебя там ждут. А я поздравляю тебя с Новым годом!
 Я хочу пожелать тебе здоровья. Крепкого, сибирского, как желают мои родные. Береги себя – ведь никто не позаботиться о тебе лучше, чем ты сам.
 Я хочу пожелать тебе счастья – ни пустого слова или общего названия, которым отписываются на поздравительных открытках, а счастья, вмещающего душевную доброту и понимание, терпение и искренность. Я может быть повторюсь. У каждого из нас своя жизнь. И никто не собирается ее менять в силу разных обстоятельств. Это ясно! И какая бы она не была эта жизнь, каким бы боком или стороной он не поворачивалась к нам, в ней всегда, на разных жизненных этапах отводится место рядом с повседневными буднями – дням радости.
Я желаю, чтобы у тебя было как можно больше таких дней, дней, которые доставляли бы тебе только радость. Их, конечно, намного меньше, чем будней. И все-таки такие дни дарят нам потом подарки, которые забыть нельзя – их можно назвать воспоминаниями. Они греют нам душу. Все плохое уходит, а воспоминания живут в серде. Так вот я желаю тебе, чтобы твои воспоминания всегда жили в твоем сердце. И еще – чтобы наша с тобой дружба и все лучшее в ней – дарили тебе воспоминания обо мне.
 Пусть в новогоднюю ночь осуществляются все твои (или хотя бы часть – нет все!) желания. Мне бы так этого хотелось. Пусть тебе всегда и во всем сопутствует удача, а неудача обходит твой дом стороной.
 Я желаю тебе, чтобы тебя всегда окружали любящие дорогие тебе и близкие люди, способные понимать и ценить тебя. И еще одно пожелание, наверное, для меня очень серьезное и ответственное.
 Я хочу, искренне хочу, (хотя, конечно,чувство ревности, вообщем несвойственное мне, - присутствует сейчас), чтобы ты встретил ту единственную, достойную тебя, которую ты любил бы всем сердцем , отдавал бы ей всего себя, никогда бы не делал того, что я делаю сейчас (в широком смысле слова), умел бы прощать и терпеть все ее могущие недостатки (потому что их хватает даже и у идеальных женщин) и она платила тебе тем же самым. Нельзя повторять чужих ошибок и ты тогда поистине будешь счастлив».
 Далее шел постриптум. «В новогоднюю ночь, поднимая бокал шампанского и весело болтая с друзьями, может быть невзначай вспомни о той, которая пишет тебе весь этот бред, любит и сгорает от нетерпения увидеть тебя.
 А я в последние секунды уходящего года прошепчу твое имя, так глубоко трогующее меня».
 Прочитав и глубоко вздохнув, вспомнила тот предновогодний вечер, когда неожиданно протянула ему вдруг письмо. Тогда она даже смогла проводить его.
 … Они стояли на вокзале, около уже почти отходившего поезда и смотрели друг на друга, осыпаемые с черного бездонного неба мокрым снегом, молчали, от того, что перед дорогой никогда невозможно наговориться, изредка улыбались друг другу, но так и не нашли тех единственных слов друг для друга, которые могли бы успокоить и хоть на время развееть тревогу. Тревогу расставания, хотя бы тогда на несколько дней. Лариса чувствовала, что не может его удержать, не имеет права, хотя и хочет этого. И что она могла сказать на его слова о том, что «быть может не стоит ему ехать никуда». Он проронил эту фразу, и про себя мысленно она уцепилась за нее, твердя про себя «не уезжай, останься, прошу тебя». Но в слух не могла не сказать: «Ты должен поехать, тебя там ждут. Конечно, если бы я могла, я бы не отпустила бы тебя». Сказала и заплакала, отвернувшись. Устыдившись своей слабости и стараясь скрыть свое смятение, подошла ближе, и сознавая, что сейчас останется одна, потеряет его на безлюдном перроне, обняла и почувствовала, что земля уходит у нее под ногами от желания быть с ним рядом. Они поцеловались долгим и крепким поцелуем, от которого у нее едва не закружилась голова. Ладони их разомкнулись и он, что-то крикнув на прощанье, исчез в проеме закрывающихся вагонных дверей. Теплившаяся надежда, что он вдруг, внемля своим словам и ее мыслям останется, погасла в ней навсегда. Поезд тронулся. Через запотевшие и забрызганные мокрым снегом окна, она не видела Вадима. Она только мысленно представила, что пока он рядом, рядом с ней, но скоро его не будет. Поезд набирал скорость.
 Медленно побрела Лариса по перрону, обгоняемая редкими провожающими, представляя в сознании нереальные картины, будто бы он в последние секунды отхода поезда спрыгнет на платформу, догонит ее и останется с ней. Но это было лишь ее воображение. Ей всегда хотелось идеализировать его, его поступки и действия. И в последствии, не соглашаясь с мыслью, что просто он не думает о ней, в конце концов не любит ее, она выдумывала и вынашивала в своем сердце оправдание всему его поведению. Она всегда тешила себя надеждой, не желая принимать реальное за действительность.
 … И сейчас думая о молчаливом звонке, она подумала о нем, не пытаясь себя спросить: «Почему ты думаешь, что это он звонит? Мы уже более как полгода не видимся. Неужели я еще не выздоровела», - с грустью подумала Лариса.
 Голос мужа прервал ее навязчивые мысли. Заботливо и нежно муж помог ей собраться, чтобы выйти пройтись и подышать свежим морозным воздухом. Она уже не думала ни о ком, крепко держать за руку мужа, она шла по заснежанной дорожке, любуясь красотой природы, наслаждаясь ею и радуясь предстоящему счастью снова стать матерью.

ЭПИЛОГ
 Время неумолимо и жизнь не могла стоять на месте. Было самое лучшее время года, теплый, солнечный май, когда вся природа рождалась вновь, даря людям свою свежесть и новизну. От этого хотелось жить, радоваться и дарить свою радость всем – даже чужим, совершенно незнакомым людям.
 Лариса едва успевала за ними. Расстояние между ними увеличивалось и ей приходилось подбегать, боясь, что впереди могут быть любые неожиданности. Впереди вприпрыжку бежала девочка лет девяти, держа за руку малыша, ему было не больше трех лет, не по годам выше своего роста, со светлыми кудрышками и смешным развивающимся от беготни с сестрой чубом. Малыш разрезвился и пытался вырвать свою ручонку из руки сестры. Но она на правах старшей старалсь быть строга с ним. «Мама, - он не хочет слушаться меня», - пожаловалась она подбежавшей матери. Успокоившись, что, наконец, никакой опасности рядом не существует и сестра присматривает за ним, она отвлеклась на оклик подруги, подошедшей к ней. И вдруг голос сына снова заставил ее вздрогнуть. Мальчик заплакал, споткнувшись о лежащий и незамеченный им на дороге камень. Крупные слезы бежали по его щечкам и ничто не могло его успокоить, на коленке была ссадина, и он плакал и искал помощи у его матери. «Вадимушка! Ну разве так можно, надо же под ножки смотреть , ведь ты уже большой», - с досадой и с лицом полной любви к малышу, проговорила Лариса. «Да, я большой, но вот его я и не заметил, а он притворился черепашкой и нарочно подставил мне ножку», - как-то деловито оправдываясь сказал мальчик. Но через секунду на его лице засияла улыбка и от слез не осталось и следа. Мальчик засмеялся протянутой матерью игрушке и улыбка ее сына, такая родная и любимая, напомнила ей снова его отца. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он был уже женат около двух лет. Но она еще любила его, уже несуществующего для нее, она любила его через сына, и знала, что это будет вечно.
 … Был майский день, солнечный и теплый, ветерок нежный и ласковый слегка шевелил зеленые листочки на деревьях, придавая им легкое звучание при соприкосновении друг с другом. Он шли рядом, взявшись за руки, разговаривая в такт шуршащей листве, весело и с любовью, поглядывая друг на друга.
 … Был месяц май и жизнь продолжалась…