Бомбили 10 дней. Оккупанты... Украли мыло. 26

Ночью бомбежки прекращались – немецкие летчики «отдыхали!» Когда темнело – мы покидали блиндаж на берегу Кубани, отправлялись «домой». Мы не знали – уцелел ли дом бабки и деда и живы ли они… Идти прятаться на берег Кубани они отказались, когда мы им предложили.
 
В комнате мы пили воду. В окопе пить было нечего, вот мы и напивались дома. Есть было почти нечего. Хлеба, принесенного отцом, было мало. Мы не знали, сколько придется сидеть в блиндаже – экономили последние крошки хлеба. Есть не хотелось. В душе было полное опустошение. Ложились спать. Заснуть удавалось лишь под утро. Лежали вздрагивая. Мерещились взрывы бомб, их дикий свист.

Как только начинал брезжить рассвет, мама поднимала меня. Выпив воды и взяв с собой полную бутылку, мы быстро направлялись на берег Кубани, в блиндаж. Туда же собирались и другие его обитатели – дед из «домика через дорогу» с бабкой, учительница с дочкой, в полуподвале которой мы прятались первые дни бомбежки, и другие 2 – 3 человека с детьми.
Позади пивзавода была узкая полоска берега Кубани, которую немцы не бомбили, опасаясь видимо попасть в пивзавод! Ведь они большие «любители» пива!

Что им был город, жители – «главное» - сохранить пиво! Блиндаж был среди кустов. Он был шириной метра 1,5 и протяжением метра 4, накрыт досками, палками, присыпан землей, замаскирован травой, кустами. Тяжело было согнувшись находиться весь день в этом узком, мелком окопе, глубиной чуть больше метра. Вырыли его красноармейцы, но не использовали, так как обороняли мост, который немцы стремились разрушить или захватить.
 
Немецкие самолеты очень низко кружили над городом, продолжая бросать и бросать бомбы. В воздухе стоял гул самолетов, свист бомб, бесконечные взрывы, от которых тряслась и осыпалась на нас земля из «крыши» окопа. Бомбежки города продолжались с утра до вечера, но бомбы летели уже несколько вдали от нас.
Мне надоело сидеть в окопе, хотелось выйти, побегать.

Я сидел у самого выхода и, воспользовавшись этим, выскочил наружу. В этот момент огромный двухмоторный бомбардировщик с ревом, над самой землей промчался над нашим окопом из-за моей спины. Я увидел копоть на крыльях возле моторов от выхлопных газов. Боковая дверь в фюзеляже была широко открыта, в ней стоял немец с закатанными рукавами рубашки, широко расставив ноги и показывая рукой в сторону нашего окопа. Второй немец широко размахнулся и швырнул что-то вниз. Дед закричал: «Бомба!» Он схватил меня за руку и втащил в окоп. У меня душа ушла в пятки, но взрыва не было. Через несколько минут мы выглянули из окопа и увидели несколько рулонов бумажной телеграфной ленты, упавшей в нескольких метрах от входа в окоп.
«Хорошо, что не на голову упало!» - ворчал дед и добавил. «Наверно бомбы кончились! Теперь всякий хлам сбрасывают!» Действительно, наступил на некоторое время перерыв в бомбежках.

Я снова выглянул из окопа и увидел солдата, перебегавшего между буграми и кустами. Это был красноармеец. Он подбежал прямо к нам и, запыхавшись, сразу спросил: «Товарищи, где добыть какой-нибудь еды?! Мы не ели уже который день…»
Дед ответил: «Нет у нас ничего! Тоже голодные… Нечего дать… Но ты беги на пивзавод – там может быть ячменное зерно…» Красноармеец бегом отправился в сторону пивзавода.

Прошло несколько минут, и он уже бежал обратно с половиной мешка зерна. Снова появились самолеты, началась бомбежка. «Солдатик, как тебя звать?» - спросил дед. «Михаил…» - ответил красноармеец. «Ты бы, Миша, переждал в окопе бомбежку!» - посоветовал дед.
«Нет, дед, не могу! Товарищи голодные возле моста! И помочь надо им – стрелять надо…». И красноармеец побежал дальше, по-над берегом, в направлении деревьев возле моста. Больше мы его не видели. Это был один из красноармейцев, оборонявших мост. А по мосту от фашистов уходила армия, беженцы…

Это был уже десятый день бомбежки. К ночи она прекратилась. Больше не гудели над нами самолеты, и мы отправились домой.
Дом учительницы был разбит бомбой – на его месте возвышалась куча битого кирпича, обломки досок, мебели, обрывки вещей.
Домик бабки и деда был цел, хотя стекла вылетели. Дед и бабка уцелели, просидев весь день в погребе. «Корова не доена! Молоко пропадет!» - ворчала бабка. Дед дал корове сена, воды – бедное животное тоже страдало от бомбежек. Бабка, хоть и сварливая, но поделилась с нами какими-то старыми сухарями, и мы впервые поели за последние 3 дня.
 
Мы были измотаны беспрерывными бомбежками, ожиданием каждую минуту удара, взрыва, гибели. По свисту бомбы могли определить – куда упадет бомба. Если звук свиста становился все выше и выше – то это означало, что бомба летит в нашу сторону, в нас. Если тон звука начинал снижаться – то она летит мимо. Кошмар взрывов стоял в наших ушах. Воздух был пропитан дымом, гарью, пылью, запахом взрывчатки. Еле добравшись до кроватей, свалились на них и задремали.

Утром проснулись чуть свет. Была пронзительная тишина… Ни звука вокруг. Это нас удивило. Неужели не прилетят фашисты?! И вдруг в этой тишине раздался рокот мотора. Но он шел не с неба – а слева, из проулка…

Мы с мамой выскочили во двор. Забор был из широких досок, прибитых горизонтально. Мы приникли к щели в заборе и увидели медленно приближающийся необычный серо-зеленый автомобиль с черными крестами на бортах. Спереди у него было два колеса, сзади – гусеницы. Фашистский бронетранспортер! В нем рядами сидели солдаты. Не доезжая до нас метров 10, машина остановилась. С переднего сидения поднялся, видимо, офицер и стал расстегивать кобуру на поясе. Он взял пистолет обеими руками и направил его в нашу сторону.

Мама столкнула меня на землю, легла на меня, прикрыла собой. Мы молча зажмурились. Раздался громкий выстрел и следом за ним пронзительный собачий визг. Заурчал мотор бронетранспортера, и он двинулся мимо нас к пивзаводу.
Мы лежали не шевелясь, боясь, что фашист выстрелит и в нас. Мы много слышали о зверствах фашистов, удивлялись – откуда берутся такие выродки в как - будто цивилизованной стране?!
И вот первая встреча лицом к лицу с фашистами. Кстати собака осталась жива – фашист прострелили ей ляжку задней лапки. Вернулись в свою комнату. Заглянула бабка: «Вы живы? Лучше сегодня не выходите на улицу!»

Прошло несколько минут, загремела калитка. Во двор вошли вооруженные фашисты. Ударом сапога открыли дверь, выбив замок. Они деловито сгребали вещи, одежду в нашей комнате и у деда и бабки. Один относил наполненные мешки и бросал их в кузов грузовика, стоящего возле ворот.

Они потом прошли в сарай, увидели корову: «Гут! Гут!» - ухмылялись они и вывели ее на улицу. Дед с бабкой молча смотрели на грабеж. «Молчите!!!» - шепнула бабка маме. Перевернув все вверх дном в домике, сарае, они забрали все, включая посуду, кастрюли, ложки.

Выйдя во двор, отодвинули деревянные ступеньки от нашей двери, перерыли под ним вскопанную землю - там отец хотел на время зарыть документы и наган… Как хорошо, что он не сделал этого… Иначе нас пристрелили бы как ту несчастную собаку…

Мы не знали – что с отцом, с Тимощенко, с Валентиной… Живы ли они?! И вот пришли фашисты… Город разбит… Нас ограбили… Как только орава вооруженных, гогочущих фашистов уволокла награбленное и ушла, мы сели на непокрытые кроватные сетки и задумались…
 
Я вышел во двор. Немцев уже не было видно. Позади нашего двора – детский садик, в котором у меня были друзья. Перелез забор.
Одноэтажное здание детсада разгромлено, окна выбиты. Какие-то деды с мешками вырывают друг у друга все, что попадается под руку – детские игрушки, полотенца, подушки… Мне захотелось взять какую-нибудь из игрушек, валявшихся в пыли, грязи на полу, под ногами. «Пошел вон!!!» - заорал на меня какой–то дед, отнимая игрушку. Тогда я схватил в руку два крохотных кусочка мыла размером в половину спичечной коробочки. Один кусочек этот же дед вырвал у меня из руки и бросил в свой огромный мешок, а второй я успел положить в карман и убежал, вернулся домой, отдал маме. Она положила его возле рукомойника. У нас вообще не было мыла.
 
Пошел к пивзаводу. Там тоже шел грабеж – тащили все, что можно было унести. Вытащили на улицу бочку с повидлом, все у кого была кастрюля или баночка набирали повидло. Потом подъехал немецкий грузовик, выскочили солдаты и все убежали с пивзавода.

Но к нам в домик снова нагрянули фашисты. Один из них – переводчик, который заявил, что все должны в течение трех дней явиться для регистрации. Для нарушителей приказа одно наказание – расстрел. Солдат, сопровождавший переводчика, шнырял взглядом вокруг – и вдруг увидел все тот же крохотный кусочек мыла возле умывальника. Он мигом схватил его и сунул в карман. Хоть какая, а добыча! Переводчик сказал: «Здесь будет жить немецкий офицер!» Чтобы мы немедленно убирались. И они ушли.
Когда переводчик и солдаты переговаривались между собой, что-то говорили - вдруг до меня дошло, что я понимаю общий смысл сказанного ими. «Почему?» - подумал я и вспомнил уроки немецкого, которые мне давал когда-то Александр Иванович. «Мама! Я их, кажется, понимаю!» - воскликнул я, когда мы оказались одни. «Это хорошо, что понимаешь! Но скрывай это, что бы фашисты не поняли!» - сказала мама.
 
Бабка посоветовала нам уходить немедленно и не возвращаться! Ведо должны поселиться немцы! Сказав «до свиданья», мы вышли на улицу, и пошли куда глаза глядят. Возле пивзавода стояли немецкие грузовики, грузили ящики с бутылками – возможно, пиво…
Мама сказала: «Нельзя идти на немецкую регистрацию! И к бабке нельзя возвращаться! Нам надо как можно скорее убраться из Армавира!»