Суэно Сан Мексико

 

 В темпераментном переборе акустик гитары создается настроение присутствия где-то там в Мексике. Потом Пэт поддает несколько тягучих нот на своей суперэлектронной гитаре. Короче: Мексика, и все тут.
 Палящее солнце прожигало насквозь сомбреро Мигеля. Тонкими струйками по вискам и у носа, стекал соленый, режущий глаза, пот, на который тот час же садилась дорожная пыль. Вонял он прескверно. Поди-ка не помойся пару месяцев – засмердишь, как миленький. Даже мухи уже не садились на него – до того он был вонючий. Но запах его тела не шел ни в какое сравнение с запахом его ног. Поэтому он никогда не снимал сапог. В те годы еще не изобрели противогаз. Его лошадь давно убежала бы от него, но к счастью или к несчастью, в молодые годы она в одночасье потеряла обоняние, когда Мигелю случилось пустить ветры особенно безудержно. «Чили!», - гоготнул он. Лошади от этого не стало легче. Теперь ее реакцию на хозяина можно увидеть лишь по ее слезящимся глазам.
 Пистолет Мигеля тоже хорош. Это «Смит энд Вессон», ствол которого по причине износа вмещает любой калибр, кроме того, через него же можно заряжать патроны или просто насыпать пороху и вложить пулю. Не беспокойтесь, что нет капсюля – пистолет приведет в действие окурок сигары его хозяина, который он имеет обыкновение держать в уголке, заросшего черной колючей щетиной, рта. Точность попадания зависит:
А) от величины мишени и расстояния до нее;
Б) от состояния опьянения Мигеля;
В) от того – есть ли у него с собой пистолет.
 Вместе со всеми вышеперечисленными качествами, Мигель обладает еще одним: он бандит-одиночка. Он едет к реке Рио-Гранде, что бы посчитаться со своим обидчиком – рейнжером-гринго Майклом. Месяц назад, когда Мигель решил прокатиться по Техасу верхом на своей лошадке, потерявшей навеки свой нюх, его вояж был преждевременно прерван. Переплывая через Рио-Гранде и моясь одновременно, что бы не терять драгоценное время, Мигель, как всегда в таких случаях, когда ему удавалось сделать два дела одновременно, напевал грустную песнь потомков ацтеков «Нинья». Его немузыкальный рев был остановлен окриком с другого берега. Это был Майкл. Спешившись и опираясь на седло своей лошадки, (у Майкла была всего одна нога), он целился из своего спортивного винчестера с оптическим прицелом и лазерной подсветкой (возможно я чего-то сбрехнул) в свежепомытую голову Мигеля. Последнего спасло только то, что помыться – совсем не значит, что избавился от запаха. Первой почуяла запах лошадка гринго. Беспокойно зашевелив ноздрями, она начала тихо материться про себя. Майкл положил указательный палец на спусковой крючок и, как учили, выдохнул перед выстрелом. Не в силах вынести все усиливающуюся вонь, лошадка дернулась и понесла прочь от реки. Со старта она брыкнула копытом, выбив у Майкла протез ноги. Тот упал навзничь, больно ударился головой (или протезом – я точно не помню). Мигель, тем временем, сообразил, что с мытьем пора завязывать. Он уже давно намотал на ус: хорошего никогда не бывает много.
 Теперь, приближаясь к долине реки Рио-Гранде, Мигель не совсем понимал – зачем же он, все-таки, туда едет. Убить гринго? Да он и так, наверно умер с голоду, так и не добравшись на одной ноге до дому. На лошадь не было надежды – она никогда не вернулась бы к тому злополучному месту. Тогда просто пролететь птицей по Техасу и пощипать кого-нибудь за перышки, поправив немного бандитские дебеты и кредиты. Нет, на его душе было слишком печально, настроение не позволяло развлекаться. Оставалось одно. Это то, чего он так боялся. Это жило с ним весь этот злосчастный месяц. Это снилось ему в кошмарных снах под открытым небом, украшенным яркими звездами и иногда – Луной. Да что там он – его лошадь тоже частенько подумывала об этом. Она твердо решила попросить отставку, или же уйти тихо, по-английски, если это произойдет. По некоторым приметам она уже начала понимать, что это произойдет скоро.
 А Мигель размышлял о жизни. Ведь у него, в сущности, и друзей-то не было никогда. Те немногие знакомые, которых он встречал время от времени, старались с ним разговаривать на почтительном расстоянии при помощи рупора, неизменно отступая, когда он приближался. Родных он тоже не помнил. Грустно ему, бедолаге. Повесил он голову, да так, что край сомбреро волокся по земле. Если он едет по последнему из дел, то это может и потерпеть. И не столько терпели. Лошаденка под ним что-то очень дрожит. Может обоняние к ней постепенно возвращается. Постепенно – это потому, что если бы сразу – протянула бы копыта на вздохе. А так – дрожит только.
 «Что я – изверг, что ли? Или совсем уже из ума выжил?», - подумал гордо Мигель. И повернул лошадку обратно в прерию. К кактусам. Там привычнее. Не пристало мексиканскому бандиту плавать в речке как пиявка. Да и лошадка целее будет – сколько уж ей терпеть, горемыке? Она же у него одна-одинешенька, единственная родная душа, жаль, что нюха лишилась не по своей воле. Да что там нюх, ее б воля – она бы его тоже немедля лишилась. Такое не всякий стерпит, точнее – никто.