Размышления одного пса

Первое, насколько я себя помню осознаное ощущение в мое жизни, это тепло. Тепло материнского тела, к которому можно было прижаться и согреться. Тепло высасывыемого из тела матери молока, разливающегося по телу сладостной истомой. По мере роста я взрослел, и моя жизнь наполнялась новыми красками. Какие игры мы устраивали со своими братьями и сестрами! Нет, конечно, я не хочу сказать, что все было безоблачно и прекрасно. Я помню, как устроив в очередной раз кавардак, и видимо, испытав в полной мере всю чашу терпения взрослых, я в первый раз услышал грозный окрик - "фу"! Но, тем не менее, жизнь казалась мне удивительной и замечательной.

И тем намного сильнее был резонанс, когда меня, еще совсем маленького и несмышленного, отдали в другую семью. Я прекрасно помню, как меня, держа на руках, первый раз вынесли на улицу. Под холодный, лучше даже сказать обжигающе холодный воздух. А потом, когда я уже успел весь замерзнуть и мелко дрожал, видимо догадалися и закутали меня в какой-то шубе. Ощущая своим боком тепло человеческого тела, я сильно переживал разлуку со своей семьей и так полюбившемся мне домом. Под мерный шаг, укутаный теплом, я заснул. Но сон мой был не долгим. Под скрип закрываемой входной двери я был бесцеремонно извлечен из своей, как мне представилось, уютной норы, и предъявлен на свет.

Встав на ноги и обозрев свом взором новое, незнакомое для меня помещение, я сделал пару робких, неуклюжих шагов и вдруг, неожидано для меня, был вздернут наверх под радостный детский возглас. Сильно прижатый к телу маленькими, нежными и неуклюжими руками, я было хотел заскулить, выразив свое неудовольствие ощущаемой мною болью, но увидев перед собой озаренное счастьем детское лицо, вдруг неожиданно даже для самого себя, лизнул его. Счастливый детский смех был мне той наградой, ради которой можно было вытерпеть любую боль.

Так я появился и стал жить в новом доме, который должен был стать моим.

Сейчас, с высоты своего жизненого опыта я понимаю, что я был все волешь игрушкой в руках людей, призванной в дом для удовлетворения прихоти его маленькой хозяйки. Тогда я был еще маленький, беспомощный и нечего не умеющий щенок. Меня оторвали от теплой материнской груди, лишили хоть и строгой, но всегда справедливой и так необходимой мне опеки.

Шло время, я взрослел. Из маленького и тщедушного щенка, которого можно было взять за шкварку, и, не смотря на жалобное и недовольное скуление сделать с ним все что угодно, я стал превращаться в хорошую борзую собаку, как в прочем и было заложено в меня при рождении.

К моему сожалению, я поздно понял, что человеческий ребенок проходит стадию взросления намного дольше, чем было отмеряно мне. Не могу сказать, как сложилось бы моя судьба дальше, прояви я в это время сдержанность и такт. Тем не менее, что есть, то есть – и время, а с ним и допущенные ранее ошибки назад не вернешь. Этап моего взросления из беспомощного щенка во взрослую собаку сопровождался набором веса, роста и силы, при этом не всегда подкрепленного умением сообразовывать свои движения с прилагаемыми мною усилиями.

Безумно скучая, я с нетерпением ждал каждого вечера, когда в дверях нашего дома появится моя маленькая хозяйка. Заслышав шум поднимаемого лифта, я несся к двери и под учащенный стук своего сердца отсчитывал приближающие шаги. Не в силах сдержать переполнявшие меня чувства, я стремительно бросался в щель открывающейся двери, и со всем своим старанием щенячьей нежности стремился показать бьющую из меня радость встречи. Пока я был маленьким, моя хозяйка радостно смеялась, брала меня на руки, тискала, и тащила к себе в комнату, где мы весело играли. Немного повзрослев, я, к сожалению, не смог унять порывы своих чувств, а щенячья неуклюжесть моих движений не всегда приводила к ожидаемой мною реакции моих хозяев. Чем дальше я рос, тем больше увеличивалось отчуждение между мной и моей хозяйкой, тем больше я слышал от нее визгливых криков и гневных окриков взрослых.

Вернее всего, если бы я смог легко принять ее отчуждение и постарался не обращать на это внимание, моя жизнь пошла бы по другому руслу. Моя же щенячья несмышленость требовала от меня действий, в результате которых я только взрастил в ней боязнь меня и полное отсутствие желания заниматься и играть со мной. Я жил дальше, и мой растущий организм требовал активности, движения, и самое главное ласки и поощрения хозяина. Не получая всего этого, я все более становился угрюмым и злым. Заложенное в меня природой чувство настоящего и уважаемого мною хозяина, воспитанное во многих поколениях моих предков, не смогло развиться и принять образ того единственного, которому я принадлежал бы всем телом и душой. Не имея в своих чувствах хозяина, уважение которого я должен был заслужить и оправдать, я стал пытаться сам определять рамки дозволенного мне.

Итог был вполне закономерен. Еще с утра того самого памятного дня я понял, что сегодня что-то будет не так. Косые взгляды моих хозяев, их перешептывания, почему-то вводили меня в тоску. Я тихо лежал на отведенном мне месте и старался из-за всех сил как можно меньше обращать их внимание на себя. Иногда, встречаясь взглядом со своими хозяевами, я молча молил их прояснить, почему сегодня, почему? Приказ хозяина на выход, машина, поездка – все это вспоминается мне как в тумане. Видение удаляющейся от меня машины, безмолвная тишина леса, и я, окруженный заснеженными деревьями – наверное, я буду помнить этот первый миг своей новой жизни всегда.
 
Как не странно, я выжил. Потом я часто обращал внимание, как беспомощны и жалки, воспитанные в домашних условиях, питомцы различных пород в жестоких условиях улицы. Прибившись к стае, и занимая вначале самые низкие места в ее иерархии, я все-таки смог пробиться наверх. Мне помогла в этом моя хитрость и моя изворотливость. Со временем я понял и принял новые правила игры своей жизни. Сила, вложенная в меня многими поколениями моих предков, помогла мне в схватке с вожаком принявшей меня стаи.

Шло время, минула зима, за ней лето. В течение всего времени я устанавливал жесткие порядки в своей стае. В стае иначе нельзя, немного дашь слабину, и сразу появляются претенденты, готовые воспользоваться твоей мнимой слабостью. Допуская несколько раз эти прецеденты, я понял это очень хорошо. Мне было даже жалко, что мои противники не смогут уже понять своих ошибок. Лето прошло, за ним прошла и дождливая осень. В свои владения вступила зима…

Наверное, таких зим еще не было, во всяком случае, старожилы моей стаи такой зимы не припоминают. Стояли трескучие морозы. Из как-то сразу опустевшего и безмолвного леса исчезло наше пропитание. Размышляя о прокорме своей стаи, я был вынужден увести ее ближе к селениям людей. Мне не хватило опыта и знаний, что бы осмыслить, что все места, где хоть как-то можно прокормиться, были уже заняты. Моя, отощавшая и обессилившая от голода стая, не смогла дать отпор и захватить уже занятое место. Я с ужасом думал, что скоро, если у нас не появится еда, мы все пойдем на прокорм своим сородичам. Я прекрасно понимал и всем своим разумом ощущал приближение этого мига.

От безысходности, я принял решение объявить охоту. Нам нужна была дичь, не готовая и не могущая дать отпор. Дичь, которую можно было легко запугать и растерзать всей стаей. И мы нашли ее. Она шла по парку. Наступившие сумерки скрадывали нас, ее же фигура, закутанная в яркую и неповоротливую шубу, была видна издалека. Я предусмотрел практически все, что могло бы нам помешать, но, тем не менее, меня что-то тревожило, и несколько раз я пропускал удобные моменты, злобным рыком ставя свою стаю на место. Выбрав один из подходящих моментов, я наконец-то решил дать команду «фас». Моя стая, с горящим нетерпением ожидающая моей команды, стремительно бросилась на жертву, подогреваемая жестоким голодом. Вернее всего я все-таки не плохой вожак. Я все правильно рассчитал. Стремительный бег нескольких грязных, подратых и тощих псов, с горящими в сумерках от голода, злости и ненависти глазами, испугал жертву. И не было в мире чего-либо, что могло нам помешать!

Как вожак, ведущий свою стаю, я бежал впереди. И с каждым моим прыжком, мой бег все более замедлялся. Какое то щемящее и тоскливое чувство поднималось в моем сердце, обозревая приближающеюся, перекошенное от страха лицо обернувшейся жертвы. Что то, что я когда то имел, но потом потерял. Я слишком поздно понял, что все-таки напоминала мне это фигура, так неосторожно идущая по парку в это время, и что мешало мне еще давно поднять свою стаю на жертву. Моя маленькая хозяйка, как же ты умудрилась оказаться здесь и сейчас! Глупенькая!

Ощущая всем нутром своего существа непонимающие меня, удивленные и яростные взгляды своей стаи, я прекрасно понимал, что пути назад нет. Стая, подстегиваемая животным голодом, не захочет и не поймет моих колебаний. Животный мир жесток, выживает сильнейший. Назад пути уже нет. Не в моих силах было остановить их, и не в моих силах было продолжить начатое! Я знал, что у меня есть только миг, бесконечный миг моей, жизни, что бы принять решение.

Я мог продолжить начатое, и стая будет ждать своего вожака, когда он первый покажет пример. Я не хотел этого, мое, воспитанное во многих предках моей породы, чувство хозяина - восставало против меня. Я мог попробовать остановить, и зверский голод толкнет стаю против меня. Я всегда считал, что в любой ситуации есть выход. Только кто бы мне подсказал сейчас, где он, мой выход?