Девочка со спичками, стр 4

Красные уши словно светились в полумраке салона. Удовлетворенно вздохнув, Николай Иванович потянулся в бардачок. Сигарет, конечно, не оказалось. Чертыхаясь и матерясь, он стал выбираться из машины. Окутанный паром, засеменил к киоску при остановке. Долго стучал в окошко круглосуточного киоска, в нетерпении от холода подпрыгивая, в ожидании, когда ото сна в себя придет молоденькая продавщица, заспанное лицо которой виднелось сквозь стекло, заставленное выцветшими сигаретными пачками, разноцветной жвачкой, яркими презервативами, прозрачными зажигалками и еще десятком мелких нужных и ненужных товаров.
Вернулся в машину, закурил. «Чингисхан» сменился Мадонной. Салон наполнился тревожными звуками. Звучала Erotica.
Было еще раннее утро, горожане только-только начинали появляться на улицах. Николай Иванович ждать умел и любил. «Время сбора камней» называл он такое состояние. Размышлял и о глобальных проблемах мира и о житейских пустяках. Сейчас же мысли все время возвращались к той немного неуклюжей фигурке, пересекающей дорогу с огромными сумками.

Две тяжелые сумки шумно упали на пол. Чайная ложечка выскочила из плохо закрытого кармашка, звякнула, соскользнула на ступеньку, замерла у самого края, кончиком зависнув над пропастью лестничного пролета.
– Ты здесь больше не живешь.
Аккуратно закрытая дверь, поворот ключей изнутри и погасший огонек глазка.
Застывшая, с широко раскрытыми глазами, Ольга не успела ничего сообразить, ожидая, что дверь откроется и ее самый любимый человек, смеясь, обнимет, успокаивая, что пошутил.
Окружающая тишина плотной ватой заложила уши. Потом вдруг взорвалась, разорвалась струей воды о дно ванны. Бешеная вода спущенного унитаза, шурша о стены, затихла где-то внизу, осечка включенного выключателя, шарканье шлепанец, сексуальный скрип откуда-то из верхнего угла, шмякнувшаяся, юлой закрутившаяся, кастрюльная крышка, идиотское икание электронного будильника, гудение микроволновки…
Холодец полутемного подъезда, ухмыляясь от удовольствия, зачмокал дверьми на нижних этажах, обляпал пальцы и ладони, стек по спине в трусики. Подъезд ожил.
Она не ощущала ничего. Ловила себя на мысли, что ожидаемая боль утраты и безысходности, не ударила, не сбила с ног. Знала – бесконечно любимый человек исчез. Исчез. Навсегда. Странно, но в душе равнодушие и пустота, тупая холодная и непонятная уверенность. Чувствовала: тело медленно выворачивается наизнанку. Но сейчас, в данный момент, это все происходит не с ней.
Необъяснимая безразличность.
Затишье перед ураганом?
Вырванная из потока этой жизни, она со стороны видела себя, стоящую на полутемной лестничной площадке четвертого этажа. И словно телевизионная камера, медленно вращалась вокруг себя, поднимаясь к потолку, сквозь балки, перекрытия, чердачный мусор, заледенелый толстый слой просмоленного толя.
Тяжелые сумки тянули вниз. В вонючую глубину подъезда. Спустившись до второго этажа, вдруг какой-то частью своего существа поняла – забыла у двери свою сумочку. Это было очень важно. В ней ничего особого не было – так, мелочи. Но сейчас было очень важно не оставить ее!
…
…
Не смогла…
Сжатые до боли зубки, забелевшие от напряжения кулачки… и ступор, ступор, ступор…
…
Не смогла…

Ольга очнулась оттого, что кто-то из соседей, подозрительно вглядываясь в нее, прошел мимо, хлопнул металлической дверью. Она сидела на бордюрчике, между валявшимися на полу бутылками пива, в изнеможении откинувшись к стене. Сумки стояли тут же. Огромными неподъемными кочками.
Ужас сковал ее: «Куда я пойду?? Такая! Кому я нужна? Кому? Самое страшное, что мне некуда идти…»
Резко защипало в носу, слезы мгновенно навернулись и хлынули из глаз. Она истерично плакала, рыдала, сотрясаясь худенькими плечами. То всхлипывая во весь голос, то, словно испугавшись громкого эха, совсем затихая. Размазывая ладошками слезки, тушь, губную помаду.
Огромный. Безгранично огромный сумрачный прокуренный подъезд. И бескрайний бесконечно чужой мир вокруг. Отзвуки шагов и шума далекой улицы, гул крови в ушах и вонзающая занозой в сердце боль.

Поднялась. Ничего не видя, протиснулась в двери подъезда. Отыскала кнопку замка. Что есть силы надавила на дверь, вывалила сумки на улицу. Оставить свое имущество здесь тут же, у подъезда, – эта мысль пришла неожиданно. Но, испугавшись ее, она вцепилась в лямки и самоотверженно двинулась через дорогу, словно привидение, раскачиваясь под тяжестью вещей, ничего не замечая вокруг. Даже летящего на нее автомобиля…
Пустырь, через который ей предстояло пройти, хищно распростер свои объятия. Широкий, освеженный утренним снегом, изредка пробитый трассирующими пулями следов птиц и мелкой живности. Узкая тропинка, наполовину засыпанная снегом, – с двумя сумками не втиснуться.

Николай Иванович дремал. Под мелодию Nino Rota, музыки к кинофильму «Крестный отец». Снилась ему чайхона. Под карагачем над большим арыком топчан, деревянный помост, накрытый еще ярким, но протертым ковром. Густая листва прикрывает от палящего солнца. Холодная, горящая опаловыми бликами солнца дыня, прохлада и ветерок оттеняют обжигающий зеленый чай и горячие, прямо из тандыра, лепешки. Виноград, персики, инжир. На ветке в клетке – перепелка: «спать-пора-спать-пора-спать-пора...»

Заиндевелая наполовину сломанная скамейка пустой остановки. Заклеенные объявлениями, изрисованные стены. Шум и бряканье бутылок из ларька, который был продолжением остановки. Рядом старенький фольцваген частника, ожидающего пассажиров. Приглушенная музыка ударами барабанов рвется из машины наружу.
Ольга сидела на краешке уцелевших реек, поставив ноги на сумку: «Изо дня в день.… Из года в год жить и знать, что ты не увидишь этого человека уже никогда, не услышишь его тихого голоса, размеренности и неторопливости речи, не почувствуешь прикосновения рук.
Жить надеждой?.. Но надежда глупа...
На другом конце континента, в другой жизни, в чуждом моему пониманию измерению…
Не увидеть никогда, но помнить. Не ждать, но знать: все, что произошло, было только для меня одной. Только мне принадлежат его слова, эти слова мои и сейчас, потому что другой, такой как я, он никогда не встретит, второй меня не существует, и я знаю это наверняка, потому что нет на свете людей схожих во всем».
Она гнала от себя эти неотступные мысли и бесконечные вопросы: Почему он ЭТО сделал? Почему?! Ведь все было ТАК хорошо!!! Что случилось? За эти часы, пока была на работе? Что?!!!
Знала – ответов не будет, поэтому старалась думать о другом. О своем отчиме – как он перенесет это известие, немногих друзьях и близких – как отнесутся они, о Сказочнике – ведь он ее предупреждал с самого начала ее отношений с Олегом:
– Олюшка! Это не твой человек. Ты же знаешь, я просто так не говорю. Я это чувствую.
Тот вечер был вечером распутья. Моментом «Икс». Точкой выбора. И она свой выбор сделала. Что теперь скажет Сказочник…
Сказочник…
Улыбнулась. Вспомнила, как он влез однажды в ее окно, подогнав колченогий подъемник к дому, и до утра читал ей свою сказку. Теплота воспоминаний, усталость бессонной ночи, утренний стресс - нахлынули, закружили…
Снег и холод отступили. Память полупрозрачными картинками просочилась в реальность, проявляясь фотографиями сна, вырисовываясь, набирая сочность и яркость…
Он сидел на подоконнике с исписанной тетрадкой.
– Может показаться, что это очень грустная сказка, но на самом деле, я пытался сделать ее… мне так хотелось… мне так кажется, что она очень жизнеутверждающая…
Ну, слушай: «Огромное количество разнообразных сюжетов крутилось у нее в голове одновременно».