Голубая Брошь

Только что родившуюся в ювелирной мастерской Брошь уложили в маленькую коробочку на бархатное покрывальце и закрыли. В коробочке было темно и душно. Она покачивалась, переворачивалась и явно куда-то двигалась. Юной Броши было страшно, любопытно и одиноко. Она немного всплакнула, потом попыталась постучать в стенку коробочки, но не смогла – её спинка оказалась приколотой к мягкому донцу. Брошь ещё раз всплакнула, потом успокоилась и уснула.

Проснулась она от яркого света. Коробочку открыли, и Брошь услышала голос:
- Ой, какая хорошенькая! Но дорогая…
Брошь смутилась, что о ней сказали «хорошенькая» и потупила глаза. Она ещё ни разу не смотрела в зеркало и даже не представляла, как выглядит.
А была Брошь в самом деле хороша! На голубом овале, обрамлённом золотой каёмочкой, лежала белая роза. Лепестки её были вырезаны так искусно, что казалось: роза дышит. Мастер не забыл даже о малюсеньких острых шипах на красиво изогнутом стебельке, даже о неровных жилках на двух тёмно-зелёных листочках. Ах, что и говорить, Брошь была хороша!
Её держала в руках Продавщица сельского магазина, любовалась, поворачивая так и этак. Потом вернула Брошь в коробочку, но закрывать не стала и вздохнула:
- Ну, кто её тут купит? Будет лежать сто лет.

Продавщица приподняла стекло витрины, сдвинула лежащие там предметы и поставила открытую коробочку, а рядом положила клочок бумаги с какими-то знаками. Брошь была слишком юна и не умела прочитать их, а ведь это была цена, цена её красоты, её непорочной белизны на ясно-голубом фоне…
Стекло захлопнулось. И сразу заговорили предметы, оказавшиеся соседями Броши. Первой подала любопытный голос узкая, в голубой юбочке, Отвёртка:
- Ты кто? Такой у нас ещё не было.
- Не было! Не было! – застучали-зашелестели Пуговицы. Их было много, и они жили в большой серой коробке. Некоторые из них были пришиты к картонкам, остальные лежали весёлой разноцветной россыпью.
- Я – Брошь…
- Брошь? А это что? И зачем?
- Не знаю.… Наверное, для красоты…
- Для чего? – раздался густой низкий голос. Это заговорили толстые Плоскогубцы, лежащие в самом центре витрины и потому очень важничавшие. – Для красоты вещей не бывает! Вещи делают для пользы. Вот мы – очень полезная вещь. Мы можем загнуть и откусить проволоку, вытащить гвоздь из стены и много чего ещё! Без нас – никуда!
- А мы! Мы всю одежду на себе держим! – защебетали Пуговицы. – Без нас люди голыми бы ходили!
- Ну, уж кое-что и я держу. И бывает, получше вас, - произнесла гибкая, блестящая Молния.
- Да что вы говорите! Вас самих-то мы только и держим. Одежду они держат! – возмущённо фыркнули разноцветные Нитки.
- Хватит спорить! – прервала их Отвёртка. – Все мы полезные, и всем это известно. А она – красивая. Ну и что? Может, в этом и есть её польза.
Все замолчали и посмотрели на Брошь. Брошь безмолвно лежала на тёмно-синем бархате своей коробочки, и ей было очень неловко, что она - бесполезная вещь. Синие глаза её смотрели на соседей виновато и беззащитно.
- Ладно, - веско уронили Плоскогубцы. – Раз она с нами, значит, наша!
И Брошь благодарно посмотрела на них, еле слышно прошептав:
- Спасибо…

Дни потянулись за днями, и все они были похожи один на другой. Вещи за витриной разговаривали, дремали, ждали, когда их купят, и мечтали, какая у них начнётся прекрасная и полезная жизнь. Толком об этой жизни никто ничего не знал, ибо все вещи были новыми и не имели никакого жизненного опыта. Но о своём предназначении, о своём долге и пользе каждая вещь была самого высокого мнения. Только Брошь понимала своё предназначение смутно и, когда думала об этом, что-то горячее и непонятное заполняло её сердце и вырывалось лёгким вздохом.
Никто больше не донимал её вопросами, в общих разговорах принимала она участие редко, больше молчала, слушала всех и мечтала… о чём? – она и сама не сумела бы объяснить…
Время от времени предметы в витрине менялись, кто-то уходил в руки Продавщицы и не возвращался, но вместо них появлялись новые, как две капли воды, похожие на ушедших, Ножницы, Пуговицы, Отвёртки…

Иногда под стекло проникали Мухи. Брошь их не любила: они жужжали что-то непонятное, и лапки их неприятно щекотались. Но хуже всего было то, что после Мух оставались мерзкие чёрные пятна. Брошь очень страдала от этих пятен, но ни убежать от противных мух, ни отмыть пятна она не умела, как, впрочем, и все остальные. Оставалось ждать милости Продавщицы, которая временами открывала витрину и протирала все вещи влажной тряпкой. Брошь она всегда вытирала первой, долго держала её на ладони и повторяла привычно: « Кто её купит?», потом встряхивала и протирала коробочку и укладывала Брошь на её бархатное ложе.
Каждый день над витриной склонялись лица Покупателей. Они внимательно осматривали всех, кто был под стеклом, и часто после такого осмотра из витрины исчезал то десяток Пуговиц, то пузатая катушка Ниток, а в одно пасмурное утро исчезли и Плоскогубцы. Без них в витрине стало как-то пусто и даже холодно. Что ни говори, а поддерживать порядок они умели.

Прошло ещё много дней, и вот над витриной склонилось лицо Девочки. И такое оно было чистое, такое милое, что у Броши сильно забилось сердце. Девочка тоже увидела Брошь, широко распахнула голубые глаза и замерла. Улыбка засветилась у неё на лице, она прошептала: « Ой, какая!» и опять замерла, не сводя глаз с Броши. И Брошь всем сердцем потянулась к этим глазам, к светлой улыбке, встрепенулась всеми лепестками своей розы и, глядя в глаза Девочки, молча умоляла: « Возьми меня! Возьми меня с собой!». Но Девочка была бедная, в её семье не всегда были на столе сахар и молоко, и она не смела попросить свою маму купить Брошь. Но забыть о Броши она не могла и украдкой от всех стала каждый день приходить в магазин и, стоя в уголке у витрины, любоваться Брошью. Брошь уже ждала Девочку, радовалась и сияла ей навстречу непорочной чистотой белой розы.
Но Продавщице Девочка почему-то не понравилась и через несколько дней она сердито закричала:
- Ты что сюда повадилась? Что тебе надо? Не покупаешь ничего, и нечего тебе здесь делать! Иди, иди отсюда!
Глаза Девочки наполнились слезами, она печально посмотрела на Брошь – в последний раз! – и ушла. Напрасно весь следующий день и ещё много дней Брошь ждала её. Девочка не пришла никогда.
И тогда Брошь невзлюбила злую Продавщицу. Когда та открывала витрину, чтобы взять Нитки или поправить ценник, Брошь ощетинивалась всеми своими шипами. И однажды, когда в очередной раз Продавщица вынула её из коробочки и стала протирать, Брошь собрала все силы и вонзила острую застёжку в её палец. Продавщица вскрикнула и уронила Брошь на пол. Брошь больно ударилась о стоявшую у печки кочергу и потеряла сознание.

Очнулась Брошь в своей коробочке и долго не могла понять, почему ей так больно. Потом до неё донеслись приглушённые голоса:
- Бедняжка! Что же с ней сталось!.. – тихо причитала Отвёртка.
- Рана очень глубокая, - беспокоились Нитки, - а мы все простые, обыкновенные, мы не можем её зашить… нужны шёлковые…
- Да и игла нужна – не чета мне! – произнесла Иголка и тихо заплакала.
- смотрите, она очнулась! – радостно звякнули Ножницы.
И все разом заговорили, зашелестели, заулыбались, спрашивая, утешая, подбадривая… Слёзы благодарности выступили на глазах Броши. Она и не предполагала, что её так любят. И замерло её сердце, когда стройный чёрный Карандаш сказал:
- Не плачь. Ты всё равно прекрасна, ты прекраснее всех. Как только меня купят, я напишу о тебе стихи, и ты станешь бессмертной. Стихи родились в моём сердце в тот самый миг, когда я увидел тебя в первый раз. Но я не смел сказать тебе об этом, я боялся показаться назойливым. Сегодня тебе больно, и я осмеливаюсь сказать, как ты прекрасна, в надежде, что мои слова будут тебе приятны. Как только я дождусь руки, которая очинит меня и даст прикоснуться к бумаге, стихи о тебе, о, Голубая Брошь, обретут жизнь.
Брошь, и без того бледная от боли, побледнела ещё больше и не могла вымолвить ни слова. Только её огромные синие глаза наполнились слезами. Молчали и все остальные, молчали и почтительно смотрели на Карандаша. Столь высокий слог никогда ещё не звучал в витрине. Умолк и Карандаш, вытянувшись во всю длину, и ярким золотом сверкнули на чёрном боку буквы, означающие его твёрдость.

На следующий день Продавщица опять открыла витрину и вынула коробочку с Брошью. Она не стала протирать её, а поставила коробочку на стол, где Брошь ещё никогда не бывала. За столом сидели сердитый черноусый Мужчина и кудрявая Женщина с ярко-красным ртом.
Мужчина вынул Брошь из коробочки, провёл пальцем вдоль раны, и Брошь сжалась от боли. Мужчина передал Брошь Женщине, которая перевернула её и внимательно осмотрела спинку, где болела сломанная застёжка.
Мужчина что-то сердито говорил Продавщице. Та всхлипывала и повторяла своё любимое:
- Кто её тут купит? Зачем привезли? А я отвечай!.. Кому в этой дыре такая нужна?
Брошь молчала, хотя была не согласна с Продавщицей – она-то знала, как нужна была синеглазой Девочке…
- Ладно, договоримся, - сказал Мужчина и посмотрел на красноротую Женщину. Она вежливо улыбнулась, голос её был тоже очень вежливым и ровным.
- Договоримся. Только застёжку отогните.
Продавщица кивнула, торопливо сказала «Спасибо» и сняла с полки бутылку с красивой наклейкой, которая тут же исчезла в портфеле сердитого Мужчины. Брошь представила, как душно и темно там бедной Бутылке, и поёжилась.
Мужчина и Женщина вышли, а Продавщица взяла Брошь и стала больно сгибать застёжку какими-то щипцами. Брошь снова потеряла сознание.

Она очнулась на своём тёмно-синем бархате и медленно открыла глаза. В витрине было необычно тихо. Даже Пуговицы не толкались и не шелестели, даже вертлявая Отвёртка замерла, сложив тонкие ручки на голубой юбочке. И в этой тишине раздался негромкий голос Карандаша. Не дождавшись руки и бумаги, он читал стихи, рождённые глубоко в сердце:

- Какое счастье – думать о тебе!
Какая радость – быть с тобою рядом!
Какой восторг – неосторожным взглядом
Обжечься о глаза твои! Судьбе
Я благодарен, Голубая Брошь!
Твоею белой розой околдован,
Пою тебя, о, Голубая Брошь!
Хоть в панцирь деревянный я закован,
Внутри горит – о, знаю, ты поймёшь –
Любви и страсти благородный пламень.
Благословляю, Голубая Брошь,
Я каждый миг, что провела ты с нами!..

Карандаш умолк. Ещё тише стало в витрине. Брошь лежала, закрыв глаза, и была она гораздо бледнее обычного, почти прозрачными сделались её лепестки.
Вдруг тишина прервалась всхлипываниями. Все обернулись к Отвёртке, а она, вытирая глаза маленькими ладошками, прошептала:
- Никогда… я никогда не слышала стихов… Я думала, они бесполезные… они… они… ой, я заржаве..ею-ю!.. – и слёзы хлынули сквозь тонкие Отвёрткины пальчики.
- Гх-кх- хм!.. – это заскрипели новые большие Плоскогубцы, только вчера поселившиеся в витрине и до сих пор не издавшие ни звука. – Гх-гм… шлифовал нас Мастер… гм-гх…руки…тёплые руки были…такие… тёплые…
И тут заговорили все. Пуговицы вспомнили зелёную Расчёску, с которой долго лежали рядом и о которой скучали теперь; розовые Нитки говорили о лёгких пальцах Девушки, прикасавшихся к ним, когда они выходили из прядильного станка; маленькая статуэтка, изображавшая закутанную в покрывало женщину со странным именем Нэцке и жившая в витрине с самого дня открытия магазина, рассказала о прежней доброй и весёлой Продавщице, которую помнила только она одна. И даже пробравшаяся в витрину Муха зажужжала о том, как она любит пузатую банку с мёдом, особенно, когда у неё неплотно закрыта крышка.
Молчали только Карандаш и Брошь. Брошь открыла наконец свои огромные глаза и, не мигая, смотрела в чёрные глаза Карандаша. И он не отводил своего взгляда. Не было сейчас для них ни Отвёртки, ни Продавщицы, ни витрины, ни глубокой раны, сдвинувшей белый стебелёк розы и обломавшей шипы, - ничего, никого не было в целом свете, кроме нежности двух сердец…
Никто не придал значения тому, что клочок бумажки, лежавший рядом с Брошью, был заменён другим. Брошь была слишком счастлива, чтобы обращать внимание на свою цену, и только мысль, что Карандаш в любой день может быть куплен, омрачала её счастье. Но брошь упорно гнала эту мысль и сияла такой чистой белизной, такой яркой голубизной, что Карандаш счастливо прикрывал глаза.

Через два дня пришла Старушка. Она низко склонилась над витриной, и Брошь увидела её глаза. На мгновение Броши показалось, что вернулась Девочка – так ясны и чисты были эти глаза. Но лицо было покрыто морщинами, на лбу лежали седые прядки, и цвет глаз был бледным и грустным. Брошь вздохнула: никогда, никогда не увидеть ей больше чистоглазую Девочку…
Старушка что-то сказала Продавщице, и витрина открылась. Продавщица взяла коробочку с Брошью, протянула Старушке. Старушка долго смотрела на Брошь, заглянула и за спинку, потрогала едва зажившую застёжку.
- Я куплю её. – Старушка опустила Брошь в коробочку и стала отсчитывать деньги.
В витрине ахнули. Такого никто не ожидал. Все так привыкли к словам Продавщицы «Никто её не купит», что никому и в голову не приходила мысль о разлуке с Брошью. Тихо заплакала Отвёртка, скрипнули Плоскогубцы. Струной вытянулся и в отчаянии замер Карандаш. Брошь печально посмотрела на него, на всех, и коробочка захлопнулась.
- Прощайте, друзья! – еле слышно донеслось до витрины.
- Подождите, - остановила Старушка закрывавшую витрину Продавщицу. – Дайте мне, пожалуйста, этот Карандаш, очень уж он благороден.
И в самом деле, Карандаш был строен, изящен, чёрные грани его горели тонкой позолотой. И эти жаркие золотые буквы… Хорош был Карандаш!
Он едва успел поклониться соседям, как исчез в темноте Старушкиной сумки, рядом с заветной коробочкой…

Коробочка открылась. Слабые худые пальцы взяли Брошь, освободили застёжку. Брошь увидела маленькую светлую комнату, совсем не похожую на магазин, в котором прошла почти вся её жизнь. Старушка стояла перед старым зеркалом и прикалывала Брошь к белой шёлковой блузке. Броши было очень приятно и тепло в её пальцах. Старушка застегнула застёжку, поправила блузку, подняла руки к седым волосам. Брошь впервые увидела себя в зеркале. Ах, как хороша была она на белой блузке, как перекликалась её голубизна с бледно-голубыми глазами Старушки, как тепло было ей на человеческой груди.… Ах, если бы Карандаш мог видеть её!.. Где он сейчас? Брошь вспомнила его голос, его счастливый взгляд и тяжело вздохнула. Потускнела её синева, поникли лепестки розы…
Старушка легко тронула Брошь, грустно улыбнулась зеркалу и тихо произнесла:
- С днём рождения, Устинья Петровна! – и снова легко погладила Брошь. – С днём рождения!..
В комнату вошёл большой серый кот, потёрся о Старушкины ноги и, зевнув, прыгнул на стул, придвинутый к старому письменному столу. Но Старушка махнула на кота рукой, прогоняя, и сама села на стул.
Сердце Броши сначала остановилось, а потом забилось так сильно, что она стиснула грудь руками. На столе, на белом листе бумаги, лежал ОН – её Карандаш, остро заточенный и ещё более изящный. Счастливая улыбка озарила её лицо, засияла белая роза, засверкал золотой ободок по краю голубого овала. Карандаш тоже увидел Брошь, засветился счастьем, и снова слились их взгляды, синий и чёрный, и снова не было никого и ничего на свете, кроме нежности двух сердец…
Карандаш пришёл в себя только тогда, когда вывел на бумаге первые буквы. От его невнимательности буквы получились кривые, и Карандашу стало неловко. Он поудобнее расположился в тонких пальцах Старушки, которой отныне и навеки был благодарен за соединение с любимой, и старательно написал:
« Здравствуй. Сегодня мне семьдесят. Тебе завтра - семьдесят три. И уже сорок семь лет нашей разлуке.… Но ты всё равно жив, всегда жив в моём сердце – тот же, насмешливый, ясноглазый, любимый… Ты здесь – в книгах, в наших постаревших вещах, в моих мыслях. Не беспокойся, милый, я не одинока. Здешние люди разделили моё горе, они заботились обо мне в самые чёрные дни - те, первые дни после твоего ухода. И я осталась здесь – с ними и с тобой. Теперь уже почти все сельчане – мои ученики. Они не дают мне почувствовать одиночество. Знаешь, я так привязалась к соседской девочке, которая приходит ко мне каждый день с единственным вопросом, не нужно ли чем помочь? Помощь мне обычно не требуется, а вот беседа… Мы пьём с ней чай и беседуем обо всём на свете. Её зовут Настей, и у неё удивительно чистые голубые глаза. Я часто думаю, что она могла бы быть нашей внучкой. Как жаль, что у нас не было детей.… Ну, что ж, есть повод считать детьми всех своих учеников. И у меня есть кот, замечательно умный кот. Нет, я не одинока, нет, не беспокойся, милый... А сегодня я купила себе брошь. Белая роза в голубом овале. Помнишь, в день рождения ты дарил мне белую розу? Всегда одну. И всегда она была прекрасней любого букета – неповторимая.… Сегодня я купила себе белую розу…»
Светлая слеза капнула на Карандаш, скатилась на бумагу, расплылись последние буквы. Карандаш замер. Светлая печаль вошла в комнату, заполнила сердце Голубой Броши, Карандаша и седой женщины Устиньи Петровны. Печальный кот лежал у её ног.