Во сне и наяву. Часть 2. Продолжение 14

XXIV

До торжественного принятия в пионеры оставалось чуть больше месяца, и Маня решила по такому случаю сшить мне новую юбку. Белую рубашку с длинным рукавом я должна была унаследовать от Эдика, а с коротким – она перешила из своей блузки, которая уже плохо на ней застёгивалась. Ткань на юбку Маня покупала без меня, и хотя цвет с моей точки зрения был не совсем удачным, обновке я радовалась. А главное, мать, не имеющая обычно привычки, покупать мне что-нибудь заранее, однажды вернулась из магазина с новеньким пионерским галстуком.
Такими новостями необходимо было с кем-то поделиться, но ни Гали, ни Люськи дома не оказалось. На брёвнах аккуратно сложенных у Люськиного забора сидел Алька со своим соседом Сашкой. С тех пор, как мы пошли в школу и попали в параллельные классы, Алька немного стеснялся нашей дружбы. На разговоры он шёл, только тогда, когда мы были с ним вдвоём. Но Сашка тоже не являлся его лучшим другом, как правило, их кратковременное общение заканчивалось дракой или ссорой. Я, став поодаль от мальчишек, изучающе за ними наблюдала, пытаясь по выражению лиц понять, долго ли уже они вместе. Мне хотелось, чтобы Сашка побыстрее убежал, тогда можно поинтересоваться у старого друга, как идёт подготовка к вступлению в пионеры. Заметив меня, Алька недовольно скривился:
 - Не подходи к нам, у нас здесь мужской разговор.
 - Очень нужно! Мне до ваших мужских разговоров никакого дела нет.
 - А я знаю, что сделать, чтобы она отсюда исчезла, - вскочил с места Сашка.
Я увидела в его руках какую-то проволоку, и не успела опомниться, как она со свистом коснулась моей руки. На месте удара тут же образовалась ярко-красная полоса. От обиды и боли я со слезами ушла домой.
Узнав, что произошло, Маня выскочила на улицу, где долго кричала на хулиганистого мальчишку, угрожая ему и милицией, и тюрьмой. Он же, глядя на неё, смеялся, утверждая, что детей в тюрьму не сажают.
 - Я сейчас пойду твоим родителям всё расскажу, - продолжала запугивать Маня.
 - Иди, говори. Только папашка мой в другом городе, долго его искать придётся, а мать на работе. Пока вернётся, так, ты сама на работу уйдёшь, - Сашка снова засмеялся, вызывающе глядя Мане в глаза.

Ужинали мы все вместе, даже брат ещё не успел смыться. Мать очень эмоционально рассказывала про Сашку, причём не столько её возмутило, что тот меня ударил, сколько то, что обращался к ней на «ты» и по-хамски разговаривал.
 - Ну, ничего, - сказала в заключение она, - в субботу я всё равно его мать поймаю. Светочка, ты не знаешь, его мама по субботам работает?
 - По-моему, нет. Но с ней так же трудно разговаривать, как и с ним. Он однажды Альку побил, а его мама на Алькину маму потом полчаса кричала и повторяла: «За своими выродками смотри, а на моих детей не смей жаловаться!»
 - Ах, во-о-от оно что, - пропела Маня, - какова мамаша, таков и сыночек. А чего ж тот Алька опять с ним водится?
 - Ну, так, Алькины братья, Колька и Толька, его однажды выловили. Теперь, если Алька с Сашкой и дерутся, то Сашка первый убегает.
 - Ну, что ж, - мать глубоко вздохнула, - если этот ребёнок, только такой язык понимает, то у тебя тоже есть старший брат. Сынок, - обратилась она к Эдьке, - ты же не позволишь, чтобы твою сестренку всякие там мальчишки обижали?
Через пару дней, я видела, как Эдик, подойдя к компании мелких пацанов, отозвал Сашку. В сумерках невозможно было рассмотреть, что произошло между ними, но Сашка разревелся и ушёл. А спустя некоторое время, Жорка, старший брат Сашки, выловил моего брата и залепил ему пощёчину, предупредив, что в следующий раз треснет «мордой об дорогу». Кто знает, чем бы закончилась эта Вендетта, если бы мальчишки вместе со своей матерью не переехали куда-то в другое место.

В маленький домик теперь вселилась большая, с четырьмя детьми, татарская семья. По возрасту мне больше подходила Айша, но она была плаксива, скучна и почему-то вечно грязная. Её старшая сестра Гюляра, или просто Гуля, как мы все звали нашу новую подругу, своей аккуратностью и подтянутостью, являлась контрастом не только Айше. В руках девчонки почти всегда была какая-нибудь книжка, с которой она расставалась, только после наступления темноты, а также при появлении на улице мяча. Гуля умудрялась читать, даже если вокруг шло бурное обсуждение фильма или другая болтовня. Иногда она захлопывала книжку и принимала участие в разговоре, смеялась вместе со всеми, а потом каким-то образом очень быстро находила место, на котором остановилась, и погружалась в чтение дальше. Мне нравилось, когда Гуля сидела на улице одна. Я подсаживалась к ней, и девочка, коротко рассказав, о чём книга, начинала читать вслух. Так я впервые познакомилась с графом Монте Кристо.

Поначалу мы сидели с Гулей вдвоём, потом появилась Олька, за ней Люська с Нинкой, и вскоре на лавочке не осталось свободного места.
 - Больше не могу, - улыбнувшись, сказала Гуля, закрыв книгу, - язык уже заплетается.
 - Давайте в «Садовника» играть, - предложила Нинка.
 - «Садовник» будет потом, - возразила Катя, - а сейчас, признавайтесь, у кого есть красный карандаш, мне надо ко дню рождения Ленина рапорт нашего класса оформить. А у меня из цветных карандашей только желтый и синий остались.
 - Попробуй смешать, может красный в результате и получится, - съехидничала Нюрка, и мы засмеялись
 - Да, ладно вам, - смеясь вместе со всеми, махнула рукой Катя. – Ну, правда, может, у кого завалялся?
Я тихонько сползла со скамейки с целью сбегать домой за красным карандашом. Я решила сделать это не громогласно, без предварительных обещаний, потому что не знала, что там дома творится, и как родители отнесутся к моему желанию выручить подругу. Лучше всего, если они и знать ничего не будут, решила я. Но Катя вдруг меня остановила:
 - А ты куда разогналась? У тебя же есть цветные карандаши. А ну-ка, тащи сюда коробку.
 - Зачем тебе целая коробка? Ты же только красный хотела.
 - Ну, так красный – это обязательно. А может мне ещё и розовый или фиолетовый понадобится. Чем больше цветов, тем лучше.
 - Да, ей папа с мамой не разрешат карандаши выносить. Ей вообще ничего выносить не разрешают, - насмешливо прокомментировала Люська, а Нинка тихо хи-хикнула.
Глянув на девчонок, я вспомнила давнейшую историю с куклой Олей, которую подруги оставили без одежды, а мать меня за это побила. Конечно, телесные наказания в нашей семье уже ушли в прошлое, даже Эдька перестал демонстрировать мне своё физическое превосходство, но традиция, во всём обвинять меня, осталась. И, если Катя карандаши поломает, потеряет или просто не захочет мне вернуть, то я не только не смогу на уроках рисования работать, но и до конца дней своих, в глазах родителей буду чуть ли ни преступницей. Это было ясно, как то, что зимой холодно, а летом жарко.
 - У меня есть только красный, - соврала я, - прикидывая, что, в крайнем случае, без одного карандаша из двенадцати как-то обойтись можно.
 - Что ты брешешь? – скривилась Катя, - Эдька же хвастался. Говорил, папшка ваш из Краснодара большую коробку привёз.
 - Эдька хвастался, пусть Эдька тебе и выносит, - ответила я, внутренне злясь на брата.
 - Кого ты просишь? – снова в наш разговор вмешалась Люська, - Она же еврейка, а евреи, знаешь, какие жадные.
 - Их даже жидами зовут, - добавила Нинка.
 - Так ты еврежи-ид, - пропела Катя.
Все засмеялись и стали на разные лады повторять это слово. Очень хотелось убежать, но я знала, какие насмешки посыпятся, когда меня здесь не будет. Ведь когда-то мне приходилось быть свидетелем бегства Эдьки в подобной ситуации. И я решила остаться на месте, чего бы это ни стоило.
Вдруг Гуля, единственная молчавшая, потому что читала, резко поднялась и, став так, чтобы её могли видеть все, тихо сказала:
 - Эх, вы! А я-то думала, что мне с друзьями повезло. Вы мне казались самыми лучшими мальчишками и девчонками, из всех, кого я в своей жизни встречала. А вы... Вы оказались хуже... Хуже самых плохих.
 - Но, Гуль, ты же видела, ей жалко дать мне на один вечер карандаши, - оправдываясь, и всё-таки немного насмешливо, произнесла Катя.
 - Это её вещь, - ответила Гуля, - и ей решать, как с той вещью поступать. А за те слова, которые вы сейчас говорили, я бы вам даже кружку воды не вынесла.
Она ушла домой. Вокруг наступила давящая тишина. Олька не выдержала первая и, вспомнив, что ей надо покормить утят, скрылась за невысоким забором. Потом один за другим разошлись и остальные. Посидев некоторое время одна, я тоже двинулась по направлению к дому, размышляя о случившемся. Катя до этого дня была мне очень симпатична, и не только потому, что всегда давала свой велосипед. Однако даже ради неё, рискнуть заполучить очередной скандал от родителей, не очень-то хотелось. Для Гули я была не более чем соседская девчонка, особо-то не выделяющаяся среди других детей. Почему же она за меня заступилась? Почему никто кроме неё этого не сделал? Никакое чёткое объяснение мне на ум не приходило, и только чувство благодарности девочке, с которой мы ещё толком не успели подружиться, учащало сердцебиение в моей груди. А ещё я мысленно похвалила себя за то, что не убежала при первых оскорбительных словах. Если бы я не осталась сидеть, то не услышала бы всего, что сказала Гуля. А ведь она, как будто мысли мои озвучила.

Когда на улице уже совсем стемнело, в дом забежал Эдька. Схватив коробку с карандашами, он снова исчез. Я, сделав вид, что ничего не заметила, с облегчением вздохнула. Если у Кати благие намерения, и ей карандаши, действительно нужны только на один вечер, то она сейчас их получит. Ну, а вдруг захочет поступить с ними, как Люська и Нинка с моей куклой, то я здесь ни при чём. Пусть тогда родители с Эдьки спрашивают.
Карандаши через день в целости и сохранности вернулись на своё прежнее место. Гуля какое-то время на улице не показывалась, но потом снова, в окружении любопытных, читала вслух о приключениях на планете Марс. Жизнь продолжалась, как будто ничего не произошло, вот только я и Катя почему-то стеснялись смотреть друг другу в глаза.


XXV

Валя и Наташа Петрова постоянно вели разговоры о лёгкой атлетике. Мне с ними, а им со мной становилось не интересно, и наша компания распалась. В школе, большей частью, я общалась с Бертой, Мариной и Наташей Никитенко, домой шла с Олей Пшеничной, иногда к нам присоединялась Рената.
 - Ты Первого мая демонстрацию смотреть идёшь? – незадолго до праздника спросила меня Марина.
 - Не знаю, - пожала я плечами, - обычно мы с папой ходили...
 - Я тоже раньше с папой ходила, - глубоко вздохнула Марина, - но они с мамкой разошлись, и он уехал в другой город. Я теперь его очень редко видеть буду.
В её глазах было столько печали, что мне показалось, из них вот-вот потекут слёзы. Я задумалась. Что бы было, если б мои родители разошлись? Пожалуй, спустя некоторое время, скучала бы, но сразу вряд ли смогла говорить о разлуке с искренней грустью. Наверное, я не такая добрая и внимательная к близким, как Марина, подумалось мне.
 - Мы с Бертой и Наташей договорились в этом году без взрослых идти, - продолжила разговор Марина. – Как ты думаешь, тебя с нами отпустят?
 - А кто его знает? Спрошу сегодня дома, завтра вам скажу.
По возвращении домой, я обнаружила, что брату решили сделать подарок заранее: бело-зелёный мопед красовался во дворе под восторженным наблюдением своего хозяина. Новая вещь поглотила внимание всех, и мать, почти меня не выслушав, не стала возражать против прогулки Первого мая с одноклассницами.

Бродить по праздничному городу с подружками, было намного интересней, чем в сопровождении отца, поэтому разошлись мы, когда из большинства дворов уже неслось традиционное «Ой, мороз-мороз». У нас дома тоже были гости – наши родственники. В центре стола красовалась полупустая бутылка водки, рядом с неполным графином домашнего вина. Оживлённый разговор иногда сопровождался смехом, а также звоном соприкасающихся рюмок и бокалов. Манин голос на фоне других выделялся громкостью и продолжительностью. Она взахлёб рассказывала, как бегала в конце месяца по магазинам; с каким трудом смогла достать Эдику не просто мопед, а именно такой, какой тот хотел. Мне же слушать всё это было не только скучно, но и почему-то неприятно. Посидев вместе со всеми за столом, чтобы немного перекусить, я удалилась в детскую.

Уходя, Белла Наумовна захотела со мной попрощаться. Повертев в руках книжку, которую я до этого читала, она без особого любопытства спросила:
 - Ну, а ты уже решила, какой подарок родителям на День рождения закажешь?
 - Мой День рождения ещё в феврале был, - пояснила я.
 - Извини, забыла, - женщина улыбнулась. - Ну, так что тебе подарили в феврале?
 - Вот это красное платье.
Наверное, на этом бы наша беседа закончилась и, сказав друг другу прощальные слова, мы бы расстались, но Маня зачем-то вдруг оказалась рядом.
 - О чём вы тут секретничаете? – поинтересовалась она.
 - Света мне похвасталась своим платьем, которое получила на День рождения. Ты хотела именно красное или ты просила просто новое платье? – родственница надумала продолжить разговор.
 - Ой, Белла Наумовна, - скептически усмехнулась Маня, - если я Вам сейчас скажу, что Светланка наша просила ко дню рождения, Вы просто не поверите. Она сказала, что хочет монпансье в железной коробочке, - мать выдавила из себя искусственный смех.
Этот мерзкий, ужасный смех… Это отвратительное слово… Эти туманные глаза равнодушных и самодовольных взрослых… Что больше всего на меня подействовало? Быть может просто усталость? Но если и так, то это была усталость, накопившаяся не за один день.
Я вскочила со стула, мои ладони судорожно сжались в кулачки. Я не подбирала слова, они сами из меня вылетали:
 - Я никогда не говорила этого дурацкого слова! – Раздался мой крик. – Да, я просила леденцы, но тебе и их для меня оказалось жалко! Ты сильнее меня и поэтому забрала у меня даже коробочку. Я никогда ничего у вас не прошу, потому что знаю, всё равно не получу!
Услышав шум, к нам подошли мужчины. Слезы обильно текли из моих глаз, но я их даже не вытирала. Рыдания и всхлипы не сдерживали на этот раз слов, и, не обращая внимания на окружившие меня удивлённые рожи, я продолжала кричать:
 - Вы все тут прыгаете вокруг Эдика! Вам главное, чтобы он был доволен! А для того чтобы купить мне велосипед у вас всегда будет плохая погода!
Маня поначалу хотела меня пристыдить, потом она зачем-то пыталась прижать к себе моё тело. Однако от запаха духов появилась тошнота, и, вырвавшись из её объятий, я забилась в угол, где, закрыв лицо руками, продолжала рыдать. Меня наконец-то оставили одну. Голоса, повторяющие слова «ревность», «внимание», «устала» уносились их владельцами куда-то прочь, и вскоре в доме наступила тишина. До самого вечера никто в детскую не заходил. Постепенно успокоившись, я пошла спать.

 - Ну, и зачем ты нас вчера перед гостями опозорила? – недовольно спросил меня за завтраком Борис.
 - Это вы меня всегда перед гостями позорите, утверждая, будто мне ничего не нужно, - с вызовом выпалила я, чувствуя, что моя вчерашняя буря может вот-вот повториться.
 - А тебе, что, что-то нужно? – повысил голос Борис. - У тебя чего-то нет?
И снова, как накануне, я закричала сквозь слёзы:
 - Почему ты Эдику никогда этот вопрос не задаёшь?
 - А я здесь причём? - фыркнул брат, для которого вся эта ситуация выглядела непривычно, - У меня День рождения, мне купили подарок. Будет у тебя День рождения, и тебе что-нибудь купят. Может даже велосипед. Так же, папа?
 - При чём здесь велосипед? – отец, скривившись, смотрел то на меня, то на Эдика, потом обратился к Мане. - О каком велосипеде идёт речь?
 - Понятия не имею, - пожала плечами она.
Мне почему-то больше не хотелось ни плакать, ни кричать, но где-то внутри себя, чуть повыше желудка, я почувствовала неприятные спазмы. Сославшись на то, что хочу в туалет, я выскочила из дома. До деревянного сооружения добежать удалось, но там фонтаном вылетело всё, что было мною не только за завтраком съедено. Правда, получилось это аккуратно, без каких бы то ни было следов вокруг. Умывшись и почистив зубы, я вернулась к столу, твёрдо решив, о случившемся никому не говорить.
 - У тебя, что, понос? – поинтересовалась Маня, убирая со стола посуду.
 - Нет.
 - А чего ж тебя так долго не было? - от этого её повышенного интереса, как от холода, на руках появилась «гусиная кожа».
 - Так получилось.
Я знала, что, если расскажу матери о рвоте, она сочтёт меня больной и заставит целый день торчать дома. Мне же хотелось как можно скорее выйти на свежий воздух, потому что и её голос, и стены, и вся обстановка вызывали новый приступ тошноты.

Солнце ещё не пекло, но уже достаточно прогревало воздух. В соседних дворах слонялись их владельцы довольные жизнью, погодой и воспоминаниями о прошедшем дне, проведённом большинством из них «по полной программе». Галя вынесла общую тетрадь под названием «Песенник», и болтая в такт ногами, свисающими со скамейки, мы с ней громко распевали:

Я из до-ма у-бягу,
Всё на-а свя-ате я сма-агу-у...

Проходившая мимо симпатичная девушка, засмеялась. Дружески подмигнув, она красиво допела:

Если ты словечко скажешь мне.

Девушка скрылась, а нам с Галей стало весело, мы расхохотались. Потом подружка перелистнула несколько страничек, после чего, оглянувшись по сторонам, заговорчески сказала:
 - У меня тут одна песенка есть, «Ча-ча-ча» называется. Если моя мама узнает, она мне весь песенник из-за неё порвёт.
Галя тихо запела. Речь шла о какой-то капитанской дочке, но из этой песни, благодаря комментариям подруги, я узнала, как правильно в народе называются женские и мужские половые органы.
Закончив петь, она снова оглянулась по сторонам.
 - Хочешь, секрет один раскрою, - на её щеках выступили ямочки.
 - Ну, да. А какой?
 - Мне мама скоро сестричку или братика родит.
 - А мы с Люськой заметили, что у твоей мамы большой живот, - призналась я в сплетнях, возникших среди девчонок ещё месяц назад.
 - Ничего не большой, - она обиженно надула губки, - все соседи говорят, что моя мама ходит очень аккуратно.
 - Моя мама, когда собиралась родить того мальчика, тоже пятен на платья не сажала.
 - Балда! – Галя легонько стукнула меня ладошкой по лбу, - когда про беременную женщину говорят, что она ходит аккуратно, значит у неё не видно живота. Ясно тебе?
Я понимающе кивнула, обрадовавшись, что кроме Гали, никто больше не явился свидетелем проявления этакой моей ограниченности.
 - Слушай, а мама тебе ещё не рассказала, что надо делать, чтобы ребёнок в животе образовался? – поинтересовалась я у подружки, раз уж она такая умная.
 - Нет, не рассказывала, но я и сама знаю, - прозвучал уверенный ответ, - я же тебе уже говорила: обниматься и целоваться.

Прошло время. Позади остались и праздники, и Эдькин День рождения. Приближались летние каникулы, на верхней полочке этажерки лежала в нетерпеливом ожидании путёвка в пионерский лагерь. Мне туда ехать поначалу не очень-то хотелось, так как брат всё время повторял, будто пионерский лагерь – это тюрьма для детей. Но, сделав социальный опрос среди одноклассников, я пришла к выводу, что большинство все-таки подобным отдыхом остаётся довольно, а Оля Пшеничная, которая каждый год ездила на два потока, за то и любит лето, что большую его часть можно среди новых друзей на море провести. Маня, готовя меня к поезде, даже два новых ситцевых платья сшила и одно штапельное. От покроя их я была не в восторге. Все девчонки в округе носили платья-«трапеции», а отрезные по талии уже давно вышли из моды. Но мать, ссылаясь на мою худобу, утверждала, что другие фасоны мне не идут. Из бюджета семьи пришлось ей выделить деньги на покупку новых трусов и носовых платков, а также на короткую стрижку, которая мне настолько шла, что несколько девочек из нашего класса, глядя на меня, тоже обрезали косы.

Воскресным утром отец после завтрака отозвал Эдьку в сторону. К их тихой беседе я отнеслась равнодушно - мало ли, какие секретные дела могут быть у мужчин. Но брат после короткого разговора забежал в спальню и стал быстро переодеваться, явно с целью, пойти куда-то в город. Стало немного обидно, что меня с собой уже никуда не берут, но упрашивать их о чём-нибудь тоже не хотелось. Однако, оглянувшись по сторонам и убедившись, что мы в доме одни, Эдик вдруг очень тихо сказал:
 - Мы сейчас велосипед тебе покупать идём, только никому не говори, что ты знаешь. Папа хочет тебе сюрприз сделать.
 - За что это, он хочет сделать мне сюрприз? – не скрывая своего сомнения, спросила я у брата.
 - Если честно, не знаю, - пожал он плечами, - по-моему, за то, что согласилась в лагерь ехать. Но тебе-то какая разница? Купим, и радуйся.
Они исчезли. Я усмехнулась, приняв слова брата за неудачную шутку, но покидать пределы двора не стала. Посмотрю ему в глаза, когда они вернутся, и скажу, что не единому слову с самого начала не верила, решила я.
Однако вернулись они действительно с велосипедом.
 - Тебе повезло, - сообщил Эдик, - таких велосипедов завезли очень много, поэтому их целый год тут продавали. А мы уже последний забрали. На нём, правда, нет багажника, фары, насоса, и сумочки с инструментом. Но насос и инструмент у нас в сарае валяются, а без багажника тоже ездить можно.
Эдька всё продолжал что-то говорить, а я стояла неподвижно, боясь глубоко вздохнуть, словно велосипед был живой и, испугавшись меня или каких-то моих движений, мог вспорхнуть и улететь.
 - Ну, чего ж ты не радуешься? – голос Бориса заставил меня вздрогнуть, что вызвало смех у всех нас троих.

Первым делом, хотелось поделиться радостью с Галей. Подругу звать не пришлось, она неслась мне навстречу со светящимися глазами.
 - Ты представляешь, - закричала Галя, даже не заметив, что я на велосипеде, - моя мама девочку родила. Мы её Маринкой назовём.
 - Ух, ты, - не сдержала восторга я, - мне это имя тоже больше всех нравится. Если бы у меня появилась сестричка, я бы обязательно назвала её Мариной.
 - А тебе велосипед купили, - только теперь Галя стала внимательно рассматривать моё новое приобретение. – Всё-таки хорошо жить на белом свете, потому что мечты рано или поздно сбываются. У тебя есть велосипед, у меня – сестричка...
Она шла, пританцовывая, а мне вспомнился мёртвый братик, моя истерика при гостях и случившаяся на другой день рвота. Может быть, мечты и сбываются, вот только не все, а те, что сбываются, достаются порой очень дорогой ценой, подумала я. Но, взглянув на сияющий облик Гали, ничего ей не сказала.

(продолжение следует)