О пошлости

Здравствуй, Русь моя родная.
Здравствуй, милая страна.
До чего же ты больная,
До чего же ты бедна.

Часть первая: о приличной пошлости.

Щелчок. Звон ударившейся об асфальт монеты…
- Чего случилось-то?
- Да, вот, видишь ли, застрелили кого-то.
- А чего так?
- Да кто ж его знает? Может, что с кем не поделил, может, дорожку кому перешёл.
- А это кто хоть?
- Да предприниматель какой-то. Так ему и надо. Все они, эти бизнесмены, нечисты на руку. Меньше народа – больше кислорода.
- Понятно, - сказал прохожий, удаляясь по собственным делам.
Человек посмотрел ему вслед, бросил взгляд на трёх милиционеров, охранявших место происшествия, и пошёл домой. У него свои дела.
- Эй, Игорь! – человек обернулся. – Чего случилось-то? Что переполох такой? – к нему подошёл знакомый, сосед по площадке.
- Да прихлопнули предпринимателя нашего.
- Это с третьего подъезда?
- Ага. Не внял он, видимо, главному закону экономики.
- Точно. Делиться, делиться и ещё раз делиться. Интересно, кто ж его так приголубил?
- С кем не поделился, - пожал плечами Игорь. – Кстати, говорят, с ним чемоданчик тысяч на двадцать долларов остался. Деньги никто не тронул. Даже странно как-то.
- Чего странного? Кто из-за такой мелочи руки марать будет?
- С другой стороны, правда, что сейчас на эти копейки сделаешь? Хорошо же он промышлял.
- Видимо, да, если мог себе позволить по городу запросто с таким чемоданчиком разгуливать.
Игорь кивнул. Сосед ещё остался в толпе посмотреть, что там дальше твориться будет, в особенности, что с трупом сделают, а он уже промёрз до мозга костей (десять градусов ниже нуля что-то да значат), и направился к подъезду. Здоровье, таки, дороже обойдётся бесплатного зрелища. Да и финал можно узнать из уст потеплее одетых соседей, чья любопытность перевешивает здравый смысл.
- Н-да-с, лютый ноябрь выдался, - поёжился Игорь, входя в подъезд.
Внутри оказалось в кои-то веки теплее, чем на улице. Даже удивительно, в подъезде включили общее отопление. Где-то медведь сдох. Лифт благополучно довёз Игоря до пятого этажа, хотя доверять этому чуду отечественной техники особо не стоило. Незапланированные остановки прочно засели в электрическом мозге прообраза телепорта, природного феномена под названием лифт.
Игорь вышел и с облегчением вздохнул: обошлось без приключений, а то в прошлый раз он провёл незабываемые полтора часа в утробе лифта до прихода сонных лифтёров, которые в силу меланхоличности с удовольствием продержали бы его там и до конца смены, но проснувшаяся так не вовремя совесть заставила исполнить свои прямые профессиональные обязанности. Вообще, у нас, в России, исполнение прямых обязанностей уже есть подвиг, за который можно смело присуждать медали и ордена, потому что иначе, без такого стимула, и работать не имеет смысла. Только разве ради интереса. Про зарплату умолчим.
Игорь позвонил домой. Отперла его дочь – Люба.
- А мама где? – спросила она, принимая из его рук две сумки.
- По-моему, в «Химию» за шампунями побежала.
- А! – глубокомысленно подала она признак того, что вроде как слушала его ответ вперемежку с раскладыванием продуктов по полкам и холодильникам.
Этим днём Люба с самого утра была недовольна. Разбудили как всегда ни свет ни заря. Суббота. Что особенного в субботе? Продукты, купленные на прошлой неделе ощутимо истощаются, поэтому сегодня идёт массовое отоваривание, причём повсеместно. Не тратить же на это воскресение, тем более что некоторые магазины будут закрыты и не произойдёт столпотворение, когда все сразу высказывают своё отношение друг к другу. Не будет уже того чувства толпы, когда все возмущены всем и не понятно кто кем больше.
Непосредственно Любу это не охватывало - больные идеи по поводу посещения магазинов в девять утра её ещё не посещали, а вот косвенно вполне. Когда мама подскакивает в восемь часов и бесшумно, как ей кажется, начинает грохотать посудой, хлопать холодильником, потом будит папу, вечно возмущающегося ранними побудками, – главную тягловую силу, хочешь – не хочешь, подскочишь как миленькая. Плюс в квартирах соседей творится примерно то же самое. В общем, знаменательное начало дня, именуемое массовой побудкой. Вскочит даже мёртвый. Но она мёртвой не была, а потому вскакивать не собиралась. Она честно провалялась до десяти и лишь тогда изволила оторвать голову от подушки. Не успела завтракать сесть, как через полчаса вернулся папа. Оно даже и к лучшему – в компании, чай веселее пить. По телеку одни новости, так что и внешний «весёлый» фон есть. По «Первому» что-то про наводнение в каком-то нашем крае рассказывали. Странность репортажа Люба уловила не сразу:
- А чего трупов-то нет? Весь прикол намертво убили!
- А они трупы и приехали снимать, только все трупы унесло течением, вот им и приходится снимать воду да деревья сломанные, - здраво оценил ситуацию Игорь.
- П-ф-ф, не к завтраку как-то. Вот море крови, десяток трупов сразу как пищеварение улучшают. А тут…
- Полностью с тобой согласен. Не щадят телевизионщики зрителя, весь аппетит портят, и «Норд-ост» тоже не совсем в тему.
- Так там слюни, слёзы, сопли. Под америкосов закос. Туфта сплошная, а нам нужно что-то пожарче. Это они там все эмоциональные, жалости им подавай, морды плаксивые… Нет, нам этого не понять. Нам бы сто пятьдесят трупов и железную морду Шварценеггера, как главную совесть нации.
- Это точно, только морду тогда уж не Шварца, а Петра I, чтобы красочнее было.
- Да что ж они по всем каналам про одно и то же крутят! – возмутилась Люба, взяв пульт и пощёлкав по другим программам. – О! Что-то новенькое. Похоже, повторяют кадры из вчерашнего Дня Благодарения америкосов.
- Да ну, переведи на что-нибудь другое. От этого Буша уже скулы сводит.
- Не, пап, тут такой прикол! Он сейчас индейку помилует! Я вчера смотрела – умирала.
- Кого помилует?
- Индейку, индейку… Смотри!
По телевизору показывали несчастную белую индейку, которую снимали все подряд как кинозвезду, разве только автограф не просили. Неподалёку, так, чтобы индейка, окружённая столь пристальным вниманием, взбрыкнувшись, не задела президента, сидел сам Буш. Он произнёс свою коронную фразу.
От хохота Игорь сложился пополам:
- Чьей властью?
- Президентской, президентской, он дарит ей жизнь, - прыснула Люба.
- И все так серьёзно поддержали! Ура, прямо-таки.
- Несчастная индейка: устроили ей светопреставление, нанесли нервно-психическую травму. Ей впору в суд подавать!
Как будто в ответ, диктор произнёс фразу, вызвавшую ещё один приступ смеха.
- Что у них? Федерация по защите прав индеек?
- А также других представителей флоры и фауны, - поддержала его Люба.
- Чумею я от этих америкосов. У них, оказывается, кроме эмансипированных идиоток ещё есть и эмансипированные индейки.
- Эмансипация у них вообще больная проблема.
- Как и свобода слова и их демократия, которая почему-то всегда в опасности.
- Так это вечная загадка. Американская демократия – восьмое Чудо Света, - задумчиво повторила Люба. – Осталось только её в книгу рекордов Гиннеса записать!
- Поверь, с них станется, и каждый демократ потребует свою часть приза.
В коридоре раздался пронзительный звонок.
- О! Кажись, мама вернулась!
- Люб, иди, открой.
- Без проблем, - она тяжело оторвалась от стула. Сказывался завтрак.
- А что перед домом какой-то переполох? – войдя, спросила мама.
- Какой переполох? – Люба навострила уши.
- Так это нашего бизнесмена, царствие ему небесное, обработали, - раздался из кухни голос папы. – Не почитал закон экономики, вот и досталось.
- Подробности хоть какие?
- Ой, Лен, да кто ж его знает?! Валяется там с дыркой в голове.
- Фи, как не эстетично, - поморщилась мама.
- Почему же, - хмыкнула Люба, - пал смертью храбрых. Какая патетика!
- Всё равно некрасиво, люди ведь будут смотреть, - Лена сняла сапоги и прошла на кухню. – Господи! Хлеб-то мы забыли купить! Столько притащить, а про хлеб из головы вылетело.
- Ну, Господи тут не поможет, - философски заметил Игорь.
Люба мысленно вздохнула. Конечно же, как всегда, крайними оказываются дети. И в этот раз мысли её не обманули.
- Люб, сбегай за хлебом, а то мы переоделись. Заодно прогуляешься.
- Эксплуатация, сплошная эксплуатация. А в Америке такое б не прошло! – отшутилась она.
- У каждого родителя, - вмешался папа, - есть свои плюсы и минусы, впрочем, как и у любого другого источника питания.
- Круто.
- Так кто говорит!
- Да, пап, ты скажешь, так скажешь, хоть стой, хоть падай.
- Любаш, только не вздумай падать. Обои только новые поклеили, - предупредила всякие поползновения на эту тему мама.
- С меня станется!
- Да, уж, знаем, - ответил за обоих папа.
- Ладно, закройте за мной. Ключи не беру.

Часть вторая: о приличных неприличиях.

Площадка перед лифтом встретила её незабываемым ароматом краски. Даже слегка дыхание перехватило. Ничего особенного, это в подвале трубы красили. Ко всему потихоньку привыкаешь.
Люба нажала на кнопку вызова лифта, но та на прикосновение никак не отреагировала. И на зажимание. И на удар. Только зря ладошку отбила. Всё-таки ко всему привыкнуть невозможно, кто бы что ни говорил. Пришлось поработать ножками. Впрочем, далеко она спуститься не успела, её остановили два голоса - насколько Люба могла судить, девочки и парня – доносившиеся из квартиры на третьем этаже. Ничего необычного, но послушать было что.
- А ты когда-нибудь это делал? – серьёзно спросила девочка.
- Нет, - не раздумывая, ответил парень. – А ты?
- И я тоже. Что ж, всё когда-то в первый раз случается. Почему бы не попробовать? Давай, начинай.
- Ага, сейчас, главное, чтобы правильно.
- Естественно, кому переделывать охота?
Наступила несколькосекундная тишина. Люба была более чем заинтригована, а потому приблизилась к двери, которая из-за глобального ремонта, имеющего место быть в квартире, осталась приоткрытой. Сквозь щёлку виднелась, к сожалению, лишь треть комнаты и краешек незанавешенного окна.
- Есть! – от выкрика Люба даже вздрогнула. – У меня получилось! Я сделал это! Я это сделал!
- Круто, - подтвердила девчонка.
- Я это сделал одной рукой!
- Теперь попробуй двумя.
- Ну, как? – немного погодя, раздался голос парня.
- Мне понравилось! Класс!
- И мне тоже! Продолжим?
- Конечно! Держи!
- У-ух, здорово! Мы сделали! Да!
Любу распирало любопытство, что там такого стоящего происходило? А не стоящего под такие возгласы обычно не бывает. Она осторожно ещё чуть-чуть приоткрыла дверь и увидела занимательную сцену: парень стоял на подоконнике и расправлял жалюзи, а девчонка подавала ему полоски.
- Только, чур, следующую вешаю я.
- Договорились, - ответил парень.
Такого облома Люба не ожидала. Она-то думала… Хотя, чего она думала? Ничего, ничего, абсолютно ничего. Ну, вешают люди жалюзи, пусть и дальше вешают. Чего тут такого? В том-то и дело, что… Э-эх… Люба махнула рукой и вприпрыжку спустилась на первый этаж, встретивший её не менее лицеприятными репликами. «Дурацкий день», - невозмутимо решила она.
- Осторожно! Яйца! Мои яйца!
- Так у меня же яйца!
- Знаю, что у тебя, поэтому осторожней! Самого ценного лишишься! Мама мне голову потом оторвёт!
«Дебильное стечение обстоятельств», - подумала она и поняла в чём дело: одна девчонка держала входную дверь, а вторая, видимо, младшая сестра, несла десятка два-три яиц. «И чего из-за этого на весь подъезд орать?» - недоумевала Люба, протискиваясь мимо них.
Морозный уличный воздух выбил все глупости из головы, оставляя её кристально чистой и пустой. Около третьего подъезда Люба уже ничего не обнаружила – труп к этому времени успели доставить в полагающееся ему место. Жаль, она надеялась хоть это не пропустить.
До булочной дойти минуты две, а то и быстрее можно, но бывают дни, наполненные глупыми столкновениями, и никуда от них не деться. Не то, чтобы по пути она встретилась со знакомым, хотя нет, дважды «здрасте» сказать пришлось.
Мимо неё в нескольких шагах от магазина прошла интересная парочка, две девчонки лет десяти, под ручку. С обеих как штукатурка сыпалась пудра; тушь и помада тягуче обтекали лица. У одной, кроме всего перечисленного, текли ещё и слёзы:
- Я его ненавижу.
- Только тот, кто любит, может ненавидеть, - поддержала вторая, пытаясь успокоить плачущую.
Люба проводила их взглядом. Юноша лет двадцати, вышедший из булочной, тоже с интересом посмотрел на них и выдал:
- Вот так дети познают реалии жизни.
- Пришла любовь – завяли помидоры, - поддержала его Люба.
- Пусть развлекаются в меру своих интеллектуальных способностей…
- Пока время есть.
Юноша улыбнулся, согласно кивнул и направился по своим делам, а Люба зашла в магазин. Сегодня был определённо не её день: очередь человек из десяти возмущённо гудела, потому что прямо перед ними один из покупателей ругался с продавцом, точнее, продавщицей, что накаляло обстановку вдвое. Две женщины выясняли отношения. Думаю, здесь не нужно расписывать сложившуюся ситуацию и без того ясно – касса в ближайший час вряд ли освободится. «Что же это такое сегодня творится?» - мысленно вздохнула Люба. Очередь спешила вмешаться в разборки, да это только усугубляло положение. В общем, мат стоял на весь магазин забористый. Люба хотела было присоединиться, но духота в булочной не располагала к лирике, поэтому пришлось действовать напором и использовать фактор неожиданности. Она протолкнулась к кассе и самым невозмутимым голосом произнесла:
- Два батона белого и буханку чёрного.
Продавщица даже не сообразила, что их прервали. Она автоматически протянула ей хлеб и дала сдачу, не отрываясь на привычные мелочи работы и с удовольствием продолжая спор на грани истерики. Обеих ситуация явно устраивала – хорошая разрядка для нервов, а остальные могут и подождать – выходной ведь. Люба ещё чуть-чуть послушала магазинный ор, махнула рукой и пошла домой. Нет, наглость не второе счастье, она – обязательно составляющее жизни, а как тут иначе? Вот и приходится…
Люба закрыла дверь булочной и посмотрела по сторонам. Чего с тем юношей не познакомилась? А, ладно! Не первый, не последний на её веку. К тому же, у неё в руках ценный товар, не яйца, конечно, но всё-таки. Она отломила горбушку белого и с удовольствием прожевала. Вкусный да в придачу тёплый.

Часть третья: о неприличной пошлости.

Прогулка по свежему воздуху значительно взбодрила, домой Люба не торопилась и ещё бы немного прогулялась. Она окинула взглядом улицу, что-то прикинула в голове, но врождённая лень пересилила. Вывод один: прогуляться можно и как-нибудь потом, а сейчас лучше домой, с родителями посидеть. На буднях все разбегаются кто куда, толком не поговорить. Суматоха, все опаздывают, торопятся. Зато в выходные вместе и поболтать, и в карты перекинуться, и сломают что-нибудь, и починят сразу же весело и непринуждённо. После чего до самого вечера с хохотом будут выяснять, кто главный ломальщик, приводя дюжину доводов за и против. Что может быть милее таких душевных посиделок? Потом концерт какой-нибудь по телевизору посмотрят или фильм, посмеются, пообсуждают. Хорошо.
Не понять Любе тех, кто во всеуслышание орёт «меньше народа – больше кислорода, когда предков нет – вытворяй, что хочешь». Ей это кажется глупым. Почему, когда родители дома чего-то нельзя делать? Как будто прям табу они на всё ставят. Наоборот, вместе делать несколько лучше. Сразу азарт появляется, энергия. Особенно здорово чай пить втроём. Столько абсурдных идей за чашками рождается, правда, они стремительно развиваются под малейшим напором. Уж она-то знает, что им от мыслей до реализации оных рукой подать. Были прецеденты.
- Ну вот, кому в голову пришло трубы ядрёной краской покрывать в пятницу, чтоб в подъезде все выходные не продохнуть! – стены стыдливо проигнорировали её возмущение, а других слушателей вроде бы не нашлось. Зато у лифта неожиданно проснулась совесть, и он милостиво позволил на себе прокатиться аж до пятого этажа, правда, на большее его не хватило, и он благоразумно решил остаться с раскрытыми дверями на месте высадки пассажира.
- Хоть за это спасибо, уважил, - похвалила лифт Люба. Бывали у него прозрения, за которые поблагодарить не стыдно, только после них его обычно костерили на чём свет стоял. Жизнь вообще несправедливая штука, и несчастный лифт познаёт прелести жизни как никто в результате фактора собственной преклонности вкупе с лёгкой ранимостью во всех смыслах слова.
Люба дважды позвонила в дверь. Её открытие не привело к должной радости, хотя причины тому вполне материальные: пакет с хлебом забрали, а в руки передали увесистый с мусором. Пришлось, к её огромному неудовольствию, подниматься на пролёт и посылать пакет в полёт. А что? Неплохо звучит. Где-то внизу раздался глухой звук соприкосновения пакета с мусорным ящиком. Героическая борьба за чистоту окончилась в пользу Любы, и она, пригарцовывая как жеребец на выездке, соскочила со ступеней.
День выдался положительно странным, потому что её внимание привлекли интригующие звуки с нижних этажей. Уже не пытаясь предполагать, чем они смогли оказаться, Люба поспешила вниз. Как ни удивительно, только на этот раз её мысли подтвердились. Полподъезда в напряжении из разнообразнейших укрытий следило за парочкой, оккупировавшей первый этаж. Те, ни капли не смущаясь нескромных взглядов, продолжали заниматься делами личного характера. Пока дальше страстных поцелуев не зашло, но народ, не подававший признаков жизни, прильнув к щелям, ждал и жаждал продолжения. Почему парочка облюбовала именно их подъезд, доподлинно не известно, и почему не нашла места поприличнее, тоже остаётся загадкой. Люба встала рядом с группой людей, как и она выбравшей в виде прикрытия перила и часть лестницы, и столь же ненавязчиво впялилась с замирающим сердцем в предвкушении увидеть чего-нибудь большее.
Где-то сверху щёлкнула открываемая дверь, но на такую мелочь внимания зрителями, как и прямыми участниками, практически не уделилось. Людей охватило всепоглощающее зрелище. А вот Люба придала мелочи значение, поняв, что это мама выглянула, удивившись, что она так долго не возвращается, и начала волноваться, ни случилось ли чего. Люба заставила себя оторвать взгляд и подняться до квартиры. «Не всё коту масленица», - здраво рассудила она. Да и ничего интересного не пропускает. Убедившись в мысли, Люба, однако, не могла не пожалеть об отсутствии пребывания в нужном месте в нужное время. С кем ни бывает? А приходится мириться. Она посмеялась над собой и с лёгким сердцем вернулась в квартиру. Насмотрится ещё, успеет.
Мама с папой нашли себе занятие по душе: в смысле много грохота, польза же исчислялась исключительно неразбитыми вещами. Другими словами, дома началась уборка и под руку лучше не попадаться, начинаются баррикадные бои за каждый клочок неочищенного пространства, в том смысле, что, убираясь, все считали только свои завалы недотрагиваемыми, остальные жестоко и цинично разбирались.
- Мам, я сама разберусь! Только начать хотела! Ты как всегда так разложишь, ничего после тебя не найдёшь! И пыль сама вытру! Не надо! Сама комнату разберу! Осторожно, сломаешь!
- Тогда сама и разбирай! Не заметно, чтобы в течение недели этот бардак исчез!
- Зато сейчас исчезнет! Всё, всё! Приступаю, приступаю!
Выкрики из маленькой комнаты заглушались подвываниями из большой – папа орудовал пылесосом от души.
- Мам! Разберись на кухне!
- Да у меня там всё в полном порядке лежит!
- Чтоб у меня в таком порядке вещи лежали! Оставь мою комнату в покое!
Пылесос продолжал шествие по квартире и потому выгнал всех из маленькой комнаты. Споры за неимением должной почвы сами по себе прекратились. Впрочем, пылесосить маленькую комнату папа не собирался и, осторожно уложив механизм на пол, предложил для уравновешивания обстановки в общественно-политической жизни квартиры довести дело до конца Любе. За отсутствием достаточных контраргументов пришлось соглашаться.

Часть четвёртая: о неприличных приличиях.

К двум часам баталии стихли, потому что, во-первых, всё было поделено и переделено совместными усилиями, во-вторых, наступило время обеда. Кто может добросовестно в здравом уме и твёрдой памяти пропустить сие благое мероприятие? Наверно, тот, кто просто-напросто слегка опаздывает, остальные будучи людьми не без головы, свёртывают глобальные начинания и локальные идеи, откладывая их на неопределённый период. Обед… как за душу цепляет милое слово. Да и куда без него? Как ни крутись, а не проживёшь, точнее пережить переживёшь, но за настроение не ручаюсь. Представьте, сидишь в школе, институте, университете, на работе и как ожидание обеда греет душу, особенно когда перед тобой горы несделанного, срочно требующее особого внимания, или лектор, грузящий вторую, а то и третью пару какими-нибудь законами распределения Максвелла вместе с дисперсией после квадратичных координат векторов. Кстати, всё так здорово слипается в одну тягучую и противную кашу, что не знаешь, что легче. Тяжёлым под звонок кажется оторвать голову от парты и взять лекцию на перепись. Зато обед бодро зарождает живость мысли, направленную, естественную, не в тему, а очень и очень далеко от оной, но жизнь сразу обретает краски. А не это ли главное?
Люба подула на ложку с супом и осторожно коснулась её губами. В теории есть можно. На практике хорошо бы пару минут подождать. Папа, пробежавшись по всем каналам на телевизоре, оставил на самой нейтральной программе - про животных. Тихо, спокойно, все друг друга кушали неприхотливо и невзначай. К обеду интересней и не подберёшь. Мама что-то рассказывала про работу, то ли критикуя, то ли нахваливая, по тону не поймёшь. Наиблагоприятнейшая атмосфера для усвоения пищи.
- Да, Игорь, забыла сказать: вчера по пути с работы с Вовкой столкнулась.
- Да ты что? И как он? Нашёл уже местечко?
Люба прислушалась, это было интересней. Говорили про её двоюродного дядю. Разве за столом в семейном кругу возможно опустить главную, связующую линию всей жизни – обсуждение родственников дальних и близких? Никак нет. Звучит радикально, да так оно и есть.
- Что ты? Вовка сейчас домашним хозяйством у Нинки с мужем занимается. Фактически, за стол и кров работает. Стирает, гладит…
- Чего так?
- Ну, он хочет работу, чтобы ездить четыре раза в неделю к десяти утра и чтобы платили по восемьсот долларов.
- Не кисло, Вовка в своём репертуаре. Как только морда не треснет.
- Да ведь он ещё найти такую надеется.
- Ага, только с его образованием. Небось, чтоб ещё с трёхразовым перерывом.
- Конечно, попить, пописать, покурить.
Люба невольно засмеялась над последней фразой мамы, в общем, всё по-старому:
- А он хорошо устроился.
- И не говори - сноб. Так Нинка…
Весь последующий разговор Игорь слушал вполуха. По телевизору показывали кадры из охоты львов, что притягивало к себе какое-никакое внимание. Есть в этом зверином празднестве притягивающее и завораживающее. Взгляд Любы от житейской болтовни тоже сместился на ящик. Иногда мешало то, что голос диктора перекрывался маминым, но это пустяк, хотя и порой раздражало.
- Вы меня слышите?
- Да, - хором ответили на автомате Люба и папа.
- Так, догонит или нет? – поинтересовалась Люба, когда львица погналась за буйволёнком.
- Если стадо развернётся, то вряд ли. Эх-эх, что ж она? Да и молодые остолопы не прикрыли.
- Надо же такую добычу упустить!
- Сколько раз тебе говорить – что упускают исключительно в штаны, - не отвлекаясь от экрана, произнёс папа.
В сторону телевизора посмотрела мама и тоже подключилась к общему восклицанию: «О-ох!» Да, такое стоит увидеть: стадо буйволов развернулось и отогнало весь прайт, правда, через пару секунд голодные звери снова собрались в паре метров от стада.
- Хорошо, буйволёнок спасся, - сказала мама.
- Ага! – возмутилась Люба. – Между прочим, львы тоже кушать хотят. Представь, какой у них обед обломался!
- Но буйволёнка жалко, - продолжала настаивать она.
- А львиц голодных не жалко?
- И их жалко, но буйволёнка больше, а эти ещё кого-нибудь поймают.
- Значит, ещё кого-нибудь не жалко, а буйволёнка жалко! Нормально!
- Да цыц! – вмешался папа. – И так ничего за вами не слышно. Сейчас как громче сделаю!
Угроза своё возымела, и на некоторое время на кухне воцарилось затишье.
- Что ж, они сговорились что ль, косыми все быть, - возмутился папа.
- Не, хобби у них такое, - домыслила Люба после того, как третья атака на завтрак не удалась.
- Ну и хорошо, пусть идут к водопою, нечего буйволят ловить.
Папа с Любой вздохнули – не понять маме львов, не дано.
- О! Вспомнил! Знаете что? На неделе Олега встретил…
Внимание дам переключилось на папу. Про родственников слушать скучно не бывает. Это всеобъемлющий повод, который объединяет и сплачивает семью мгновенно, хочет она того или нет.
Щелчок. Звон ударяющей об асфальт монеты…