Последний рывок

Рывок... Еще рывок... Сведенные в судороге губы жадно глотнули воздух. «Не высовываться!» Глаза коротко стрельнули поверх заросшего холмика. «Пасёт!.. Как же затекли плечи, Господи! И жара еще эта, будь она проклята...» В теплой, июльской полночи, как ни в чем не бывало, в темноте, стрекотали цикады. Как и тогда...

Перед глазами словно наяву встал тот бой, в котором он потерял половину батальона. Тогда их обложили, заперли в ущелье пулеметами и снайпером. Рацию разбило еще в начале и выжившим пришлось вжиматься в пыльные, раскаленные камни, дожидаясь спасительной темноты и подкрепления. Патроны экономили все, и поредевший батальон и «духи». И внезапно, в подступающих сумерках, невзирая на недавний грохот боя, по всему ущелью завели свою вечную песню звездному небу цикады. А ты распластан в пыли предгорья, вжат в камни. И нельзя пошевелиться... Там он научился терпению и неподвижности. Движение – верный способ получить от снайпера пропуск на небо. Или в Ад, уж кому как повезет. Тогда он «поймал» осколок в локтевой сгиб, порвавший вену и напоминающий о себе до сих пор частым онемением руки...

Вот и сейчас - затекшая правая рука уже начала терять чувствительность. «Давай же, родненькая! Ну, давай уже!..» Внезапно, краем глаза он уловил впереди начавшееся шевеление. Тренированное тело моментально среагировало, синхронно с движением противника, поменяв свое положение. Раненый локоть лег удобнее и кровь наконец-то притекла к онемевшей кисти. «Живем... Ничего, любой противник тоже человек, не робот!» Мысли торопливо скакали. «Ничего! Скоро уже... Наверняка, скоро...»

«А если нет?» - мелькнула предательская мыслишка. «Ты же впервые выполняешь такое! Даже батя, вон, прошел всю войну, до самого Берлина, и тот не смог! Ты даже не знаешь, насколько долго это может затянуться? А как же слово, опрометчиво данное отцу перед всей деревней? Или покроешь себя позором? Дескать, справлюсь, боевой офицер и все такое... Честь мундира запятнаешь?» Чуть не тряхнул головой, отгоняя панику прочь, но опомнился и лишь плотнее вжался вниз. Выдержать... Сдюжить... Ради себя, ради чести своей, ради жены...

- Сынок, - отец трясущейся рукой пытался вытереть замызганным платком глаза, но слезы упорно наворачивались снова. - Ты пойми, если ты сейчас от своих слов откажешься, никто тебя неволить или упрекать не будет. Никто в нашем роду, начиная с моего деда еще не довел это дело до конца. Да и по всей нашей округе не сыскать таких. Бабки древние и те ручаются, что ни у кого не выходило еще...
- Спокойно, бать! - он обнял отца за плечи, - Выдержу! Обещаю!.. Надо же Оле подарок сделать!

Перед глазами, внезапно, ярким видением мелькнула их с Оленькой свадьба. И его, теперь уже жена, в белом платье, улыбаясь, бросает назад букет из белоснежных орхидей... «Нет! Расслабишься – проиграешь!» Этому их научил комбат, а далекой теперь уже учебке. «Думай только о противнике. Нет женщин, детей, стариков – есть условный, безликий противник, который должен быть побежден или уничтожен!»

«Противник! Безликий противник, которого ты должен уничтожить!.. Да, уничтожить!» Сколько прошло уже? Сколько он так? Может десять минут, может час, а может и вечность. Время будто застыло. Сердце громовым маятником отсчитывает секунды в висках. «Соберись, тряпка!!!» Приподняться на локтях, как бы невзначай, и снова вперед! Сейчас не до лирики, все решает выносливость. Кто кого... Или ты или тебя... «Это почти как на полосе... По-пластунски... Километр... В противогазе и с полной выкладкой... Проходил же, не раз, неужели сейчас сдамся?!!» Только сейчас он не на полосе и без противогаза. И противник не воображаемый. И колючая, короткая стерня царапает щеки и нос и лезет в рот на каждом лихорадочном вдохе.

«Силы на исходе... Чёрт, да сколько же еще? Когда же будет конец всему этому? В глазах уже темнеет...» Как же душно, мало воздуха, в голове просто звенит... Движения уже на автомате, он почти ничего не чувствует!..
«Что это?» Впереди шевеление... Еще! И еще! «Неужели? Вот оно, да!!!» Собраться, последние силы в кулак, всего себя в последний рывок! Вперед!..

Среди стрекотания цикад пронесся долгий, протяжный крик и затих, завязнув в душной, летней мгле. Встрепенувшись, по всей деревни нестройно забрехали собаки. Бабка Матрена, настороженно вслушивающаяся в ночь, под зажженной свечой, у образов, перекрестилась: «Слава те, Господи! Наконец-то...» и облегченно вздохнув закрыла окно.

*******

Он сидел на ступенях крыльца и курил. Дрожащие пальцы, так и не отошедшей до конца, правой кисти, с трудом попадали папиросой в онемевшие губы. Он сделал это! Но сил на полноценную радость уже не было. Да и не к месту она сейчас, радость неуёмная, только жену разбудит еще. Все будет завтра. И расспросы и советы. Прислушался... Сквозь приоткрытое окно хаты доносилось ровное дыхание мирно спящей Оленьки. «Вот и вышел подарочек... Не зря бился... Все не зря!..»
.......
Папиросный дым свивался в тонкие струи и медленно растворялся над крышей крыльца. Шел 1984 год. Официально, секса в СССР до сих не было, и только в передовом колхозе деревни Лобково, впервые, сделали до конца куннилингус...


август 2007 г.
(с) Паселентизатор