От автора
Если честно, я затрудняюсь определить жанр, в котором написано это произведение. Назвав это былью, я покривлю душой. Если скажу, что вымысел, сказка, то это будет означать, что такого не могло быть, но ведь могло… Пусть с другим героем, пусть в другое время, но могло…
Эта повесть, основана на реальных…. На реальных солдатских байках, на желтой прессе, на выпусках новостей, которые снились мне по ночам, когда я служил в армии. Еще на моей убежденной способности все приукрашать, перемешивать краски и раскрашивать негативы.
И конечно такое просто не могло произойти в моей стране, самой справедливой, человечной и гуманной стране в мире. Разумеется ни в коем случае не в этой жизни… ни в этом измерении.
Эта книга о боли. О болезненных уколах которые нам наносит иногда жизнь и еще о мужестве с которым нужно преодолевать препятствия и преграды. Про то, что за все в той жизни нужно платить, и цена иногда несоразмерна… Или просто нам хочется думать, что несоразмерна.
Еще эта книга о боге,… который иногда спит или уходит в отпуск. А может, нам просто так кажется. В таком случае, эта книга о боге, который всю жизнь несет на руках, который смотрит нам в глаза, пытаясь отыскать в них свою искру…
А вообще-то, все это, просто о любви. Просто о любви мужчины и женщины. Я понимаю, что тема сейчас не актуальная, ну так бывает, случается иногда… Встретились, поговорили, влюбились, после опять поговорили и поняли… Они вдруг поняли, что-то такое, что остальным людям невдомек… неизвестно, неведомо.
Да! О главном. Чтобы в суд не подали. Все персонажи, главные, второстепенные герои и просто упомянутые лица, все, в общем, сплошь вымышленные. Названия городов, республик, населенных пунктов, таких как: Дагестан, Чечня, Махачкала, Москва, Воронеж, тоже не имеют ни какого отношения к действительности. Мало что ли населенных пунктов с наименованием Москва, да хоть, пруд пруди. Вон в Америке только несколько десятков. Ну, вот только что, море Каспийское настоящее, это каюсь, ни куда не деться. Но если оно мне иск выпишет, что ж придется, видимо заплатить.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
(Начало)
- Абу, слышишь меня? Как слышишь меня? Это Мавсар, ответь…
- На троечку слышу тебя… На троечку…
- Не понял, повтори. Абу, я тебя не понял, повтори…
- Плохо слышу, совсем плохо. Мавсар. Как погода, как погода в горах?
Раздался оглушительный взрыв, и своды пещеры свело в одной, непрекращающейся судороге. На голову заросшего, поседевшего раньше времени парня посыпались мелкие камни вперемешку с пылью и песком. Потом раздался второй взрыв, потом третий, потом четвертый. Мавсар отыскал в кармане, маленький нательный крестик и зажмурясь стал что-то невнятно бормотать.
Выстрелы не умолкали не на секунду. Пещеру трясло в конвульсиях. Узкий северный вход уже полностью засыпало каменной крошкой и стало совсем темно. Мавсар очистил приемник от пыли, но кроме перепадов и шумов слышно ничего не было.
- Абу, Первый, «Багдад», ответьте. Абу. Абу….
Выстрелы затихли. Тишина гнетущая и пугающая ровным слоем осела на каменистое дно грота. Тишина… Мавсар поерзал и нащупал свой вещмешок. Секунду, порывшись в сумке среди патронов и запалов, он отыскал шоколадный батончик, аккуратно развернул этикетку и с упоением принялся мусолить горький шоколад в пересохшем от страха рту. В голове стоял сплошной перезвон, чем-то похожий на тот, первый в его жизни. Колокольный…
Звали его тогда совсем не Мавсаром, просто Алексей, просто пятнадцатилетний парень. Черноволосый, кареглазый русский мальчик, приехавший с семьей на экскурсию в самый русский и самый православный городок западной России.
Печеры. Святое старинное местечко, утонувшее в густых лесах Скобарщины, и волею судьбы вернувшее себе статус пограничного форпоста государства на его северо-западной, границе. Теперь это, пожалуй, самый спокойный участок сухопутной границы Российской Федерации, с одной стороны охраняемый войсками НАТО вперемешку с прагматичными и инфантильными, но горячими эстонскими парнями, а с другой основательными и добротными скобарскими ребятами, которым, наконец, стали платить сносные по местным меркам деньги и хоть чуть-чуть уважать за их нужный и нелегкий труд.
А тогда, в начале девяностых все было совсем не так. На волне одуревшего сепаратизма и мании величия некоторых политических деятелей, как с Эстонской так и с Российской стороны, этот маленький красивый городок мог превратиться в очаг ожесточенного этнического конфликта. До сих пор некоторые политики в Эстонии стараются поднять вопрос территориальной принадлежности Печерского района, дабы возбудить свой рейтинг в глазах не совсем адекватной части электората.
Вот в тот момент Алексей впервые увидел воочию знаменитую Печерскую Лавру. Этот старинный монастырь с полной уверенностью можно назвать духовной колыбелью Руси. Семья Алексея приехала на праздник преображения Господня, который входит в число самых почитаемых в православной России. Печерская лавра, как раз и является одним из центров празднования преображения. Один день в году, в стены Лавры устремляются православные паломники из России, стран ближнего и даже дальнего зарубежья. Многие из них истина верующие, другие немножко верующие, а есть и те, кто вроде совсем не верующие, но с душой, стремящиеся к свету, к божьей благодати.
Молодого паренька до глубины души поразил Печерский монастырь, своим величием, значимостью и каким-то глубоким и чинным спокойствием. Массивные каменные стены, как белоснежный монолит возвышались над землей. Складывалось ощущение, что стены, эти выстроены, были не руками людей, а сами выросли в тот момент, когда господь творил в мире первую твердь.
Алексей вошел в монастырские ворота, когда послушники заканчивали укладывать цветочный ковер, ведущий от верхнего храма «преображения» к нижнему храму успения пресвятой божьей матери. Ковер представлял собой длинный травяной полог великолепно украшенный живыми цветами. Если не видеть момент укладки, поэтапной и кропотливой работы нескольких десятков человек, то можно подумать, что на вымощенной дороге мановением руки развернули настоящий вышитый шелком цветочный ковер, потрясающе имитирующий душистый летний луг.
По легенде ковер сей, выкладывался в память о настоятеле монастыря безвременно павшем от руки царя Ивана, в народе величаемого - Грозным. Поддавшись лживым наветам о предательстве настоятеля, царь отсек ему голову у самых монастырских ворот. Голова, лишенная обузы тела, покатилась по пологой дороге и остановилась у погребальных пещер, где веками принимали свое последнее пристанище святые люди православной Руси. Говорят, в этих пещерах находятся и мощи былинного богатыря Ильи из города Мурома. И понял царь свою роковую ошибку и заплакал над телом убиенного монаха. После поднял на руки его и лично отнес к святым монастырским гротам.
Аккуратно, чтобы не испортить, не задеть неловким движением творение рук людских спустился Алексей в сопровождении родителей к нижнему храму. Уже вечерело, но солнце еще робко касалось своими лучами церковных куполов и свет, преломляясь причудливым образом, освещал лик шестикрылого серафима, с мудрой уверенность смотрящего на людей с каменного фасада. У Алеши побежали мурашки по спине. Он как вкопанный встал на пороге, как бы силясь сделать еще один шаг, силясь, но не делая.
- Ступай мальчик – услышал он голос мягкий и сильный одновременно. Услышал, и инстинктивно отпрыгнув, развернулся. Перед ним в черной сплошной рясе в валенках и накидке с изображением гроба двух скелетов по краям и надписями сделанными, видимо на старославянском, стоял очень древний старик. Под руки его держал молодой монах, но казалось, отпусти он старца и тот, сам был способен тут же отправиться в пляс. Столько в нем было… Харизмы, другого слова и не подобрать. Казалось, даже матушка-земля чувствует, что ей сделали одолжение, позволив носить на себе сие бренное тело и могучий дух.
- Кто это был – спросил Алексей семинариста, проходящего мимо с деревянным ведром, помогающего в организации праздника. Спросил, а сам не отрывал взгляда от медленно удаляющейся фигуры в черной необычной мантии.
- Это архиепископ, великий человек – ответил совсем молодой, но полный чинного достоинства юноша, подойдя к колодцу и подставив ведро под серебристую тонкую струйку святой, монастырской воды. – Он почувствовал, что его жизненный путь в этом мире подходит к концу и теперь, каждую ночь отправляется в пещеры, чтобы уснуть и возможно уже никогда не проснуться.
- Он хочет умереть – спросил Алексей и внутренне содрогнулся – и не боится?
- Боится, наверное. Умирать всем страшно, просто он хочет сделать это достойно. Он заговорил с тобой, прими это как благословение. Обычно он разговаривает только с богом.
Семинарист набрал полное ведро и потащил его к деревянному домику настоятеля. А Алексей остался стоять возле колодца, под впечатлением от неожиданной встречи.
Потом начался праздник, монастырский двор заполнился десятком тысяч человек, а то и двумя. Все радовались, улыбались и слушали… Вначале службу настоятеля, а позднее чудесный перезвон, рождающейся в недрах величественной колокольни с помощью рук пожилого монаха и божьим благословением.
И так заворожила Алексея эта небесная музыка, что он словно вкопанный, вросший в землю стоял подле наглухо закрытого входа в таинственные пещеры. Он даже не заметил, как к верхнему храму двинулся крестный ход, как толпа чинно побрела вслед за процессией. И он опять не увидел, выросшего, словно из-под земли старого архиепископа. Тот медленно подошел к парню и положил на его голову сою теплую руку.
- С богом в душе всегда проще – на этот раз старик шел без поддержки, а глаза его наполнены были тоской неописуемой. – Пропусти, внучек. Пропусти…
- Простите – выдавил из себя Алексей – А там страшно, наверное, умирать… В пещерах. Там холодно и темно.
- Умирать везде, холодно и темно. – Старик улыбнулся и медленно пошаркал к гротам. – И страшно. Ты это еще поймешь. Но с богом в душе всегда проще.
- Абу, слышишь меня? Как слышишь меня? Это Мавсар, ответь…
- Мавсар это Абу. Слышу тебя плохо. Ты жив?
- Слава Аллаху…
- Слава Аллаху. Как погода в горах? Как братья?
- Гроза у нас Абу. Сильная гроза.
- Повтори Мовсар, гроза говоришь…. Слышу на двоечку…
- Сильная гроза. Братья в белом уже …
- Все?
- Да Абу, все…
- Держись Мавсар. Мы заберем тебя…
Приемник зашипел и потух. Аккумуляторы сели. Мавсар снова залез в вещмешок и достал запасные. Метрах в трехстах к северу завис вертолет. Крепко завись.
- Сейчас будет работать – про себя, но очень четко и внятно сказал Мавсар, пытаясь максимально мобилизовать организм. Потом залег, накрыл голову руками и вдавил лицо в каменную пылевую крошку.
И действительно, земля стала снова ходить ходуном. Летчики работали с душой, даже, я бы сказал, от души. Все происходящее напоминало фильм Копалы «Апокалипсис сегодня». Складывалось ощущение, что Итум-Калинская группировка федералов столкнулась как минимум с армией Паюлюса под Сталинградом. Мавсар еще с вечера насчитал девять самоходных орудий, шесть бронетанковых машин, восемь БТРов и солдат человек двести, как минимум.
Оно было и понятно, за участие в боевых действиях полагалось денежное вознаграждение (боевые), и командиры предпочитали любой, «инцидент» отрабатывать по полной программе. Здесь, даже иногда и без наличия противника наводили такого шмону, что всем становилось понятно, кто в доме хозяин. Чьи, так сказать, тапочки под кроватью.
(Тоже начало)
Ну, что начнем, как и положено, с начала…. В начале было слово и слово было.… Ну не настолько же сначала…
Родился Алексей, как и большинство в роддоме, это сейчас модно рождаться дома, в самолете, под водой и даже в пробирке, а тогда было строго…. Если рождаться, значит обязательно в роддоме. И мамы всегда рождали своих детей. Родных. Сейчас зачастую мама рождает, а ребенок не ее. И иногда не только на бумаге, а даже генетически не ее. Уму непостижимо. И детей тогда еще не продавали, просто не понимали, что есть такой прибыльный бизнес. Да и о том, что бизнес есть вообще, тоже имели только отдаленное представление.
Родился маленький мальчик Алеша в Воронеже. Кто не знает Воронеж, – это такая альтернативная столица нашей родины. То есть, есть Москва, Питер, а есть другая жизнь. Где все практически нормально, людей много, талантов хоть метлой выметай. Человеки почти не испорчены деньгами или безденежьем, квартирным и национальным вопросами. В пределах разумного, как и все. Воронеж - это место, где жил маленький, симпатичный котенок по имени Василий, жил на улице Лизюкова и мечтал, как и вся советская интеллигенция, стать бегемотом и уехать к чертовой матери куда угодно, лишь бы подальше, хоть и в Африку.
Так вот в этом самом Воронеже, и родился Алеша. Родился мальчик, хотя родители были просто уверены, что будет девочка. Были уверены, а он передумал, решил, что мальчиком все же лучше… Его не подменили в роддоме (иначе я написал бы слезливую мелодраму и заработал бы кучу денег на экранизации), по тому, что мальчик был просто неподражаем. Про таких говорят, что родители долго смеялись и вначале хотели взять аиста… Он был страшненький, все время орал и тянул свои маленькие ручонки к свету. Орал уже тогда музыкально, с душой.
Правда, в два годика маленький Алеша со своими родителями переехал в другой город, где и провел всю свою бессознательную, несознательную и даже немного осознательную жизнь. Ходил в садик, только слово ходил, мало подходит к данному процессу передвижения. Скорее Алешу тащили туда на аркане, как упертого барашка, абсолютно не желающего слушаться ни родителей не воспитателей, ни учителей. Большую часть детсадовской жизни, он провел, простоял, просидел и даже пролежал в углу. И виной всему был не скверный нрав ребенка, а просто твердолобость воспитателей. Не понимали они тяги Алеши к прекрасному, к знаниям. Ведь он разводил костер в спальне совсем не из хулиганских побуждений, а из любви к искусству. И карбид в туалет запихивал, тоже исключительно из любопытства. В ребенке можно сказать жил мятежный дух естествоиспытателя (радуйтесь, что не химика-ядерника). И так, каждый день, и все время что-то новенькое. Кота черного в водосток спускал (периодически, раза два в неделю), тот застревал, и сутки орал, словно его режут, чем приводил в неописуемый «восторг», всех в радиусе двух сотен метров. Особенно «радовалась» воспитательница ясельной группы, в тихий час.
Алеша не плакал, осознавая, что не поможет, тихо стоял в углу, сжимал кулачки и думал, про себя: «Придет время, и я вам покажу, небо в алмазах». Он, конечно, не знал, что такое алмазы, но небо в них представлял уже отчетливо. Нет, Алеша не был злым мальчиком, наоборот добрым, чутким и понимающим. Он всегда делился игрушками, яблоком и компотом, он защищал девчонок и бился в кровь с их обидчиками. Уже в детстве в кровь.
Потом школа. Первый класс, в первый раз. Первые уроки, первые четверки, первые синяки. Очень трудно, когда у ребенка воспалено чувство справедливости. Когда за правое дело можно и против трех и против десяти. Даже руку сломать можно, даже камнем в стекло, если за дело. И вот директор уже сходит сума, и родители постоянно прописаны в школе, и двойки за поведение чередуются с пятерками и четверками по предметам. И тогда родители отдают ребенка в музыкальную школу. Это приговор…
Тут обычно детство и заканчивается. Уроки, скрипка, фортепьяно, скрипка, уроки. И поведение со временем уже лучше, и вместо синяков уж иногда он проходит мимо. Потом снова скрипка, фортепьяно, сольфеджио, хор.
И так бежит время, так сменяются эпохи и уже не до сольфеджио, не до фортепьяно и даже скрипка только по праздникам. Понимаете, судьба распорядилась родиться Алеше в семье, как бы это помягче выразиться – интеллигентной. А это при новой российской действительности равносильно приговору, почти смертному или, по меньшей мере, с конфискацией имущества. Мама – преподавательница английского и французского, а отец инженер-технолог. Ну, вам все понятно. Тут же, что главное было, продать себя подороже, и жить как можно подешевле… Жить подешевле в семье Алексея научились очень быстро, а вот продавать себя по дороже, извините…
И рос Алексей в постоянном ощущении своей несостоятельности, в прямом смысле этого слова. Конечно вначале девяностых деление по финансово - сословному признаку не столь явно разделяло школьников как теперь. У ребят не было еще сотовых телефонов, почти, норковых шубок и сапожек от «Версачи», но бедность была не в радость. По крайней мере, на учебе это никак не сказывалось, отражалось только на психике…
Однако, не смотря не на что, Алеша жил, учился и мечтал. Он писал, стихи и прозу и чувствовал, что это его стихия. Он влюбился в десятом классе в первую красотку школы – Натагину Яну. И тогда же первый раз попал в отделение милиции, за то, что пытался оборвать цветы с клумбы возле здания краевого правительства. И тогда же его стихи напечатали в городской газете в разделе – молодой гражданин. И еще, в тот год из семьи ушел отец…. Он так устал от безденежья, от бесперспективности и беспомощности, что просто однажды утром встал и ушел. Оставил записку, в которой попросил прощения за то, что не в состоянии обеспечить свою семью, за то, что стал обузой. Больше Алексей не видел отца ни разу.
Он не мог простить, не мог понять. «Предательство». Так, одной строчкой описал Алеша это событие в своем дневнике. Предательство. Это случилось, спустя год после счастливой поездки в Печеры. Поездки, которая казалось, объединила семью, как ни, что другое. Объединила раз и навсегда…
Потом жизнь пошла дальше. Жизнь вообще имеет свойство всегда идти дальше. Как поезд, спешащий по расписанию и не имеющий права на опоздание. Кто-то остается на обочине, кто-то в памяти и в душе. А поезд идет, колеса стучат, и время неумолимо несется, не взирая на чины, ранги, деньги и религиозные убеждения.
С уходом отца стало еще тяжелей. Алексей устроился на подработку после школы, до школы, а иногда и вместо школы. Еще в восьмом классе в период летних каникул он продавал газеты и пакеты на оптовом рынке, а в десятом устроился (не официально конечно), к приемщику цветных металлов. Все лето парень уходил рано утром, а возвращался поздно вечером. В основном он обжигал в бочке старую проводку и очищал медь и алюминий, от обмотки и изоляции с помощью металлической щетки. Платили относительно не плохо, по пятьсот рублей за пять неполных рабочих дней, плюс по две сотни за разгрузку-погрузку машин, это было, по крайней мере, больше, чем зарабатывала мать Алексея в школе.
Домой приходил грязный как черт. Тело жутко чесалось, глаза слезились, а иногда даже рвало какой-то зелено гадостью. Мама, конечно, запрещала, но как-то не активно, понимая, что без денег сына будет совсем тяжело, в особенности самому Алексею, который быстро взрослел и становился совсем уже мужчиной.
Зимой Алеша работал в недавно открытой, первой в городе, забегаловке «ФАСТФУДА» уборщиком. Пробовал свои силы в качестве промоутера, правда, тогда это называлось: придурак в костюме гамбургера. Было стыдно, сверстники смеялись, даже придумали кличку – «Сэндвич».
Стихи уже не шли, а если и шли, то печатать их ни кто не брался, из-за черноты мироощущения автора. Дети – это наше будущее, светлое и беззаботное. А тут чернуха откровенная. Однако несмотря не на что, Алеша не забрасывал учебу. Парню нравилась литература и история, геометрия и немного химия. Он очень хотел попасть в институт. Все ровно в какой, но получить высшее образование. По тому, что без него, чистка металла могла стать занятием постоянным, ведущим на дно... К пьянству, наркотикам или тюрьме.
Он все-таки добился расположения одноклассницы. Водил ее в кино, в театр, и даже на ее день рожденья в ресторан. Это стоило дорого, но стоило того. Он играл на гитаре и пел. Они целовались в парке на скамеечке и гуляли допоздна. Ему влетало от ее родителей. Они не видели в «голодранце» удачную партию для дочери и всячески пресекали их отношения. Понятно, что детский сад, несерьезно, но не дай бог перерастет во что-то большее.
К тому же, в конце одиннадцатого класса, все рассосалось само собой. У Яны появились серьезные и богатые ухажеры. За ней заезжал парень, студент на BMW, черном с перламутровым отливом. Сынок, депутата краевой думы. Золотой мальчик, тоже стремящийся стать народным избранником, а пока, суть да дело, ведущий разгульный образ жизни. Яна стала пропадать днями и даже ночами, а разбитое сердце Алексея удалось заштопать вместе с двенадцатью шрамами в области итак не идеального лица.
Нет, он, конечно, не отличался умом и сообразительностью, а по сему объяснять пришлось дважды. Второй раз Алексея извлекли из мусорного ящика и отвезли в реанимацию с тремя сломанными ребрами, сотрясением, рассечением и заплеванной гордостью. Их было пятеро, с битой и кастетом, но даже периодически теряя сознание в реанемобиле Алексей улыбался вспоминая, что успел сломать красавчику нос и видимо без вмешательства пластического хирурга, тому теперь было не обойтись.
Дошло. «Похороны» первой любви он провел бурно. Пил неделю…. Дома и в школе не появлялся. Потом месяц отходил, болел сильно. Но мир стал гораздо проще.
Все шло своим чередом. Жизнь продолжала радовать Алексея своими чудесами или точнее чудачествами. Вокруг было много действа, чрезвычайно много, а знаний и понимания реальности наоборот мало, очень мало. И на волне этого непонимания, Алеша пытался разобраться, осознать жизнь, попробовать на вкус. Вход шло все: и походы к кришнаитам с их заводными дурманящими танцами, афганка, продажный (а точнее покупной) секс, и дешевый самогон, и посещение лекций «самопознания», интенсивное открывание «третьего глаза», «четвертого уха» и морального «геморроя».
На долго, правда, парня не хватало. Все не то и не так. Из великолепной тройки: секс, наркотики и рок-н-ролл, Алексей выбирал третье, ну и первое (пару раз). Школу закончил почти с отличием. Хотя знаете удивительно, что вообще закончил. А он еще и на пятерки.
Потом пошла сплошная жесть. Заплатить за экзамены в институт денег у матери не нашлось, связей как понимаете… В общем из всех связей, только сынок депутата с переломанным в трех местах носом. И уже было не важно, что отвечал Алексей на пять, ну на четыре с плюсом. И на дополнительные вопросы тоже, отвечал…. В табеле по итогам значились три жирных тройки и дабы поступить Алексею предложили доплатить, немного двадцать пять тысяч. При том быстро.
Как вы понимаете деньги сумасшедшие, не реальные просто. Кто-то засмеется, пустяк, ерунда…. Но для Алексея и тем более для его матери это была совсем не ерунда. Впереди, грозным набатом замаячила перспектива надеть кирзовые сапоги и с чувством глубокого удовлетворения отдать свой долг государству.
Мавсар достал из кармана помятую пачку и запалив одну, переломленную по середине, импортную (польскую) сигаретку, сделал длинную глубокую затяжку всеми легким. Тяжелая дымчатая пустота быстро побежала по жилам вместе с кровью, согревая и успокаивая самые отдаленные уголки продрогшего тела. Тишина. Опять тишина. Артиллерия молчала, вертолеты тоже барражировали небесный купол в обманчивом спокойствии. Где-то ниже, метрах в двухстах, слышны были голоса, крики и маты.
- Думают все… - Мавсар подполз осторожно к месту, где над головой, в метре был природный иллюминатор - окно, через которое просматривался бирюзовый небосвод. Оказывается это все чушь. Посмотрев в яркий солнечный день со дна глубокого колодца на небо, нельзя увидеть звезды. По крайней мере, Мавсар видел только, небо, только ясную зияющую пустоту.
- Наверное, звезды открываются не всем и не всегда – с этими словами Мавсар передернул затвор и сделал несколько оглушающих залпов в воздух. – Давайте еще повоюем, немного. Умирать уж больно не хочется…
Голоса затихли и в ответ посыпались сотни автоматных, пулеметных и еще бог ведает каких выстрелов, взрывов и хлопков. Снова заработала артиллерия, снова забились в конвульсиях своды пещеры. Мавсар закурил. Если не залетит шальной снаряд, или на голову не сбросят что-то сверхъестественное, то несколько часов есть. Несколько часов. Зачем? Совершенно не понятно. Может, уже пришла пора. Пора закрыть глаза и отправиться на суд?
- Нет – забивая свои мысли, громко и уверенно сказал себе Мавсар. – Нет, еще нет. Суд? Какой суд? Чей суд?
Было холодно. Холодно и темно. Парень поежился, потом достал из схрона старое верблюжье одеяло и закутавшись в него прислонился к гранитному пологу. Очень хотелось, есть, но пересилить себя Мавсар не мог. Продукты были в сумке, рядом с телами Арби и Муссы. Похоронить их было негде, да и незачем. Мавсар закутал «боевых товарищей» в белые простыни, условно белые и более не подходил к ним. Тяжело смотреть на убитых, смотреть и осознавать, что твоя участь будет такой же.
Мавсар вспомнил мамин пирог, творожный, обильно политый взбитым яичным желтком. Вкусно…
(Все еще начало)
Алексей медленно прогуливался по проспекту. На душе было паршиво, очень паршиво. Лето не радовало теплом, и светом. Тучи нет-нет готовы были расплакаться, разрыдаться горькими слезами.
- Теперь армия – думал Алексей. Нет не то, что бы он был против, даже наоборот за, только не сейчас. Он хотел учиться, стать специалистом и зарабатывать деньги. При том зарабатывать их не своим горбом, а светлой, еще пока головой.
Он медленно шаркал по проспекту, пиная перед собой, пустую пивную банку, по-моему «Bear Beer». Было утро, уже не ранее, но проспект был пустым, мрачным. И Алексей был мрачным, но наоборот не пустым… Полон мыслей, страстей, стремлений и противоречий. – Это не конец света, я попробую опять, снова, снова. Но я добьюсь своего, чего бы мне это не стоило. Все ровно не справедливо. – Хотелось плакать. Очень хотелось, но позволять себе такую роскошь он не мог, не имел права.
Парень выглядел старше своих лет, уже мужчина, даже с намеком на опыт. Вообще случается, что дети взрослеют раньше положенного, особенно если детство забывает заглянуть к ним на праздник. Бывает, что зубные феи не прилетают по ночам, а сказки кажутся фальшивыми.
Выглядел Алексей, как я уже сказал, старше своих лет. Черные волосы, как смола или копоть на чугунке, короткая аккуратная стрижка, правильные, слегка заросшие черты лица. На нем была одета джинсовая протертая куртка, черные штаны и выцветшие от времени кеды.
Он шел и думал о чем-то, а точнее старался не думать не о чем. Все ясно, все понятно и просто нужно отдаться на волю судьбе. Может, повезет и его собьет машина, или на голову свалиться кирпич…
Вдруг тишину разрезал, словно хирург скальпелем, резкий визг шин о мокрый асфальт.
- Оно - подумал Алексей и мысленно перекрестился. Но как оказалось, это было не оно, а она…
Рядом с Алексеем остановилась черное «Ауди», обдав его изрядной порцией грязной воды. Водительская дверь медленно отварилась и из машины чинно вылезла девушка, в черном плаще, черных очках, надвинутых на лоб и нелепо смотрящемся оранжевом платке, подвязанном на манер кубанской колхозницы из фильмов тридцатых годов.
- Привет – сказал девушка, старательно пережевывая резинку с мятным вкусом. – Я Лиза. А как тебя зовут? – С этими словами девушка приблизилась к Алексею вплотную, так, что он почувствовал легкий аромат ее духов. Дорогих духов. Конечно, Алексей не знал, не разбирался в духах, но понять цену настоящим французским ароматам сможет даже умалишенный.
- Алеша – запинаясь и немного покраснев, ответил молодой человек, и внутренне собравшись, попытался взять себя в руки. – Алексей… - Он почему-то сразу посмотрел в ее глаза, коричневые, словно молочный шоколад. Вообще, всегда смотрите людям в глаза, не зря их называют зеркалом души. Подходит к вам человек, а вы ему в глаза. В паспорт не стоит, можно обойтись, а вот в глазах все написано.
И у Лизы, за всей нарочитой беззаботностью и вызывающим поведением в глазах, как в книге была, словно акварелью изящно нарисована грусть. Но не простая, не сиюминутная, что нет, да посещает каждого человека, другая. Когда жизнь твоя теряет цель, теряет смысл и превращается, согласно словам одной знаменитой песни, во фруктовый кефир. Йогурт. Это обычное положение вещей. Когда у тебя с детства все есть. Когда даже в носу за тебя ковыряется прислуга, а Кипр, Канары, Каир и Токио это где-то рядом, где-то уже не вдохновляет, не втыкает…. Тогда начинаются проблемы.
Лиза, как вы понимаете, была избалованным ребенком, своих родителей, богатых родителей. Она была на четыре года старше Алексея. Студентка, пятого курса Лингвистического факультета. Перемены в государстве, так пагубно сказавшиеся на семье молодого человека, почти ни как не отразились на жизни Лизы Струнной.
Она родилась в Мехико, где ее отец был первым помощником консула, на бумаге, на самом деле резидентом, как бы сейчас назвали Мексиканского офиса ГРУ. С самого детства Лиза крутилась по странам и городам и дома бывала реже, чем в Париже или Лондоне. Она прекрасно разговаривала на Испанском, Английском и Французском, немного знала Португальский и сейчас изучала Фарси, так для души.
Когда не стало СССР, а вместе с ней и самой влиятельной разведывательной организации современности, отец Лизы - Станислав Иванович ушел в отставку и с семьей переехал вначале в Питер потом в Москву, где стал депутатом государственной думы. Сейчас Станислав Иванович, был главой администрации небольшого района в курортной зоне на юге России, и по совместительству, не официально конечно, хозяином среднего нефтеперерабатывающего концерна.
В жизни Лизы все было… Все было и точка. Она даже начала свою учебу во Франции, где отец имел небольшой бизнес, но вынуждена была переехать в Россию. Просто Французская жандармерия никак не могла оставить ее в покое, вызывая на постоянные беседы в качестве свидетеля и задавая неприятные вопросы о деятельности ее отца, а точнее подконтрольной ему фирмы. Громкое было дело, что-то с куплей продажей земли, махинации с ценными бумагами и художественными ценностями. Говорят, умудрились даже продать землю под Версалем, какому-то американскому миллиардеру, правда, сделку все же аннулировали через конституционный суд.
Как итог, несколько арестов, крупные штрафы и запрос на экстрадицию господина Струнного. Однако Станислав Иванович пользовался благами неприкосновенности у себя на родине, и о выдаче даже не шло речи, а вот дочь бизнесмена оставлять в покое никто не собирался, и как результат Лиза улетела на историческую родину.
- Алеша? – загадочно повторила девушка, расхаживая вокруг парня, словно покупатель в мясной лавке. – Очень интересно…
- Что интересно? - Алексей посмотрел на Лизу, без интереса, спокойно. Внешне спокойно. Она была не то, что бы красива, скорее стильная, привлекательная, наглая. Но именно эти качества, более всего ценил в лицах противоположного пола Алексей. Все эти качества он объединял одним понятием – стервозность. Лиза по десятибалльной шкале стервометра, явно находилась между одиннадцатью и двенадцатью.
- Сколько ты стоишь? – уставившись парню прямо в глаза, пережевывая слова, небрежно бросила Лиза.
- За ночь? – приняв вопрос за шутку, спросил Алексей.
- За всю жизнь… – не принимая во внимание шутливый тон парня, ответила Лиза.
Алексей замолчал. Он смотрел на девушку, и до него медленно доходило, что она не шутит, но что это? Наглость? Хамство? А может просто оригинальный способ знакомства. Нет, здесь было, что-то большее. Но что?
- Двадцать пять тысяч.
- Долларов? – Лиза, как бы случайно зевнула и с прискорбием посмотрела на Алексея. – Так дешево?
- Рублей – ответил Алексей и помолчав немного, добавил: - За ночь.
- А ты себя не переоцениваешь… - Лиза явно не ожидала, что ее предложение будет воспринято столь серьезно – Я думаю, что ты не стоишь и четверти этой суммы. Слишком молод, нужно опыта поднабраться.
- Двадцать пять …
- Урежь леща, мальчик – Лиза засмеялась и достав из кармана пачку «Верджинии», протянула ее новому знакомому – Десять, и кофе в постель….
- Спасибо, я не курю. Кофе в постель не надо, просто двадцать пять, желательно средними купюрами.
- Ну, ты и нахал. – Лиза убрала пачку сигарет и аккуратно присела на отполированный капот. - Чем занимаешься, зазнайка?
- Иду по направлению в неизвестность…
- Я серьезно.
- Я тоже не шучу – Алексей присел на корточки и принялся перешнуровывать свои кеды. Его глаза остановились на разрезе ее плаща, из-под которого кокетливо выглядывали ножки в кружевных чулках.
- Нравиться – спросила она, загадочно улыбаясь.
- Да. И при других обстоятельствах я бы скинул пару тысяч, исключительно из любви к искусству….
- Хам – Лиза фыркнула и снова запрыгнула в автомобиль.
- Каков вопрос, таков и ответ.
Лиза посмотрела на Алексея и ее глаза снова покрылись тенью, как туманом, странным и густым. – Ладно, садись, прокатимся.
Делать все ровно было нечего и парень, не долго думая, запрыгнул на переднее сидение. Машина понеслась по узким улочкам города. В салоне было дымно от ее ментоловых сигарет. Играл музыка - «Металика», не громко, но вдохновенно.
Они долго носились по городу, разговаривали не о чем. Потом Лиза остановила машину возле уютного ресторанчика, и они прошли внутрь. Им подали рыбу и белое сухое вино. Играла красивая музыка. Алексей пригласил девушку на танец, и они долго не возвращались к столикам.
Алеша очень нелепо выглядел в своих шмотках и кедах среди всей этой роскоши: платьев и костюмов от кутюрье Европы и Америки (типа от кутюрье, как и все в нашей самой замечательной в мире стране), дорогих украшений и изысканных аксессуаров. Но ему было наплевать. Алексей смотрел в ее глаза и тонул. Им было хорошо вдвоем, а может, просто в голову ударило вино. Зал плыл вокруг и все лица, тела и звуки складывались в причудливый калейдоскоп. Мир на секунду стал простым, бесхитростным, просто милым, просто для них двоих…
День подходил к логичному завершению, и Лиза высадила Алексея на том самом месте, где подобрала утром. В ее глазах уже не стоял тягостный туман безразличия, наоборот они светились ярко, как две рождественские звездочки.
- Вот держи – Лиза передала Алексею пачку банкнот с изображением американского президента. – По курсу будет чуть больше…
- Зачем – Алексей был искренне удивлен таким исходом дела, он уже и думать забыл об их странном торге. – Я их ведь не отработал.
- Еще отработаешь…. Это задаток – Лиза нежно поцеловала парня в щеку и запрыгнула в машину. – Считай, что я наняла тебя на работу. Мне будет так проще тебя достать в любой момент. Чао!
Машина унеслась прочь, а Алексей стоял и тупо смотрел на деньги. По началу хотел выбросить, но поборол этот благородный порыв и медленно побрел к дому.
Денег хватило, что бы официально заплатить по форме частичной оплаты и поступить на исторический факультет государственного университета. С Лизой Алексей теперь встречался постоянно, получая от общения не только моральное, физическое, но и материальное удовлетворение. Она стремилась сделать из него настоящего мужчину, в ее понимании этого слова, то есть дорогие костюмы, элегантные ботинки и стильные прически. Он стремился познать ее душу и заставить смотреть на мир другими глазами. Возможно, это был симбиоз, возможно в итоге все получали поровну, но осадок оставался. Ее друзья (приятели), не стремились принимать «холопа» в свой круг избранных, его друзья тем более с непониманием смотрели на чудачества богатенькой стервы. Родители не вмешивались, хотя тоже не испытывали восторга. В общем, все как в сказке, ни пером описать, ни словом матерным.
Так прошло полтора года. Алексей сдал очередную сессию, и можно было гулять. Он подрабатывал в офисе какой-то фирмы, так для галочки и получал при этом довольно солидные деньги. Вы, конечно, понимаете, кому принадлежала эта фирма. И вроде бы все было отлично, даже лучше. Отношение с Лизой развивались и вот-вот, грозили перерасти в звон свадебных колоколов, но судьба решила сделать резкий поворот и расставить все точки над «И».
В один прекрасный день, пообщавшись с «будущим тестем», Алексей кое-что понял о жизни и оставив Лизе записку (идиотизм видимо передается по наследству) ушел. Бросил университет и попросив у матери прощения добровольно явился в военный комиссариат.
Там на него посмотрели как на умалишенного, и для начала отправили к психиатру. Просто на вопрос, почему бросил институт (сдавая сессии на отлично), Алексей отвечал, что его неудержимо рвет отдать государству все долги, включая конституционный и супружеский.
Проводы были недолгими, три дня на КСП и путевка в далекий город Нальчик в местечко с поэтическим названием Шалушки.
Когда автобус выруливал из ворот военкомата, Алексей в окно увидел «ауди» и стоящий спиной к дороге знакомый до боли девичий силуэт. Начался дождь, перерастающий в сильный ливень. Капли барабанили по стеклу, и от чего-то становилось легче.
- Это хорошая примета – подумал Алексей и закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла.
ГЛАВА ВТОРАЯ
(Аты - комбаты)
- Дождь, это хорошая примета – Рявкнул молодой лейтенант в зеленой фуражке и видом генеральским не ниже. – Что сопляки, отрываем вас от мамкиного пупка. Не дрейфь. Все будет окей, хоккей и футбол, до тех пор, пока я с вами, я ваша мамочка, сержанты – папочки, а все вы друг другу братья и сестры, в хорошем смысле этого слова. Теперь мы одна большая, дружная и счастливая семья, по меньшей мере, на ближайшие пол года.
Лейтенант нес еще кучу разной ерунды, которая не особо задерживалась в головах, новобранцев. Забавно было наблюдать, как этот молодой парнишка, видимо в недавнем времени выпускник, при том закрадывается подозрение что «пиджак», не нюхавший толком солдатских портянок, строил из себя бывалого, великого война, несомненно, освоившего Суворовскую науку побеждать.
Кто-то знакомился, кто-то цеплялся по пустякам, а некоторые потихоньку разливали под сиденьями по пятьдесят капель горькой. Алексей ехал молча, больше спал и почти не разговаривал с «соплеменниками». Идея с армией уже не казалось ему такой удачной, но признаться себе в этом, он был не в силах.
- Вот, что я вам скажу девочки – продолжал свой монолог товарищ лейтенант – и этого вам больше ни кто не скажет. Вы, конечно, попали в элиту, в погранвойска, это гордость, это белая кость наших вооруженных сил.
- А как же ВДВ – выкрикнул с места Артемка, парнишка, маленький, щупленький и даже от части тщедушный. Инвалид с детства, у него в области копчика были лишние позвонки и в армию, он вообще идти не должен был. Но по его диагнозу белый билет получил другой, богатый и здоровый жлоб, а Артема выбрили наголо и ага.
- Кто сказал? – Офицер с криком подскочил с места, потом остыл и опять присел. – Прощаю дурость. Во-первых, прежде чем задать вопрос, следует четко и внятно произнести: «товарищ лейтенант, разрешите оборотиться». И если я позволю тявкать, тогда тявкать. Фамилия?
- Рядовой Олейников – крикнул Артемка, подпрыгивая с места, как цирковой пудель.
- Ууууу – протянул лейтенант – с такой фамилией рядовой, у тебя будет очень непростая служба. Садись. Запомните, ВДВ – это кулак нашей армии, а пограничники это мозг. Мы щит нашей родины и не вздумайте задавать таких вопросов старшине, он, в отличие от меня, объяснять будет на практике. Так вот, хоть мы и элита, и дисциплина наш конек – Шалушки, это вам не база отдыха. Это будет жестко, поверьте мне на слово. Там собраны представители всех национальностей нашего большого Северного Кавказа. Они держаться вместе, и бьют тоже дружно. Если вы не научитесь держаться друг за друга, вставать горой за последнего из вас, то вы будите раздавлены. Вас будут чморить, гнобить и вытирать о вас ноги. Подумайте над этим, сейчас, потом, скорее всего, будет уже поздно. Я вам этого не говорил, даже не заикался, но в мозг укладывайте как кирпичи, в шахматном порядке.
Потом он «не говорил» по большому секрету еще чего-то. Потом наступила ночь, и все уснули. Дождь не прекращался, все бил и бил по стеклу крупными водяными шариками. Алексею снилась Лиза, по-моему, Лиза. Темный силуэт, стоящий спиной. Она плакала, а он пытался оправдаться, объяснить все. Но как, если даже себе не мог…. Что это было? Слабость или гордость, и может отец не так уж и не прав?
Утром прибыли на место. Выгрузил напротив бани, пересчитали по головам, дали кому-то подзатыльник и определили очередность помывки. Ребят теперь называли не люди и даже не «человики», а коротким но очень емким словом – личный состав.
Ярко светило солнце. Вокруг было много зелени и пахло фруктами. – В принципе это мы не плохо приехали – крикнул кто-то из салаг и с блаженным выражением на лице направился на прием водных процедур.
Баня оказалось холодной, очень холодной…. Вода была просто ледяная, так, что сводило не только конечности, все, включая и самые важные, но и мозги, это конечно у кого были. Сержант, к примеру, кричал, что водичка хороша, просто сказка. Это и не мудрено, сами попробуйте в такую баню полтора года отходить. Потом старшина, безразмерный прапорщик лет сорока пяти, усатый и лысый, проводил выдачу, обмундирования. И слово то, какое придумали – обмундирование. Наверное, по тому, что одеждой это назвать язык не поворачивается. Старики (деды), называли этот вариант формы – краснухой. Есть еще белуха, зеленка, елочка, афганка, но это вообще шик, а краснуха – это нечто. Материал – мешковина, и как на себя не напяливай, все ровно как в мешке. Стирать в горячей воде нельзя, по тому, что после высоких температур штаны превращаются…. Штаны превращаются…. Превращаются штаны, в уютные и элегантные шорты.
Прапор очень спешил, ведь в день через него проходило до пол сотни молодцев, всех нужно было намыть, нарядить и определить к постоянному месту дислокации. По этой причине, на размер выдаваемого, он внимание обращал в последнюю очередь. На возмущенные возгласы новобранцев, «сундук» деловито замечал: «Вижу, что пугало, и свои и чужие бояться будут. А кому, что не нравится, может в Страсбургский суд подать, по правам человека».
Выдали известь и спичечный коробок, заставили бирковать форму. Это, что бы твои лохмотья у тебя из-под носа не увели. Здесь говорят это в два счета. Артемка и тут умудрился отличиться, он так старательно наляпывал известь, что спустя двадцать минут на его «широкой» груди виднелась выжженное отверстие размером с куриное яйцо.
- Ах ты, долбаный «пингвин» - заорал на всю каптерку старшина и врезал новобранцу такой душевный подзатыльник, что того чуть не припечатало в стену. - Как тебя такого мама родила? Ты у меня теперь до конца службы будешь с дыркой под сердцем ходить, корюшка нечищеная… Потом прапор перечислил всех братьев и сестер, той самой матери, о которой вспоминал, через каждые пятнадцать секунд. Говорили, что это он еще в настроении был, по тому, что иногда, он выдавал такие трели, от которых краснели даже видавшие виды сержанты и старшины, словно барышни в бани в мужской день.
Переодеть Артемку все-таки пришлось. На построении командир, проверяя форму и бирковку, остановился возле «рембо», как прозвали его ребята.
- Солдат – зычным голосом рявкнул полковник. – Как фамилия?
- Рядовой Олейников…
- О боже… Тебя, где ранило, сынок?
- В каптерке, товарищ полковник. – После этих слов разводящий просто скатился по флагштоку вниз в приступе истерического смеха, а за ним принялись гоготать все солдаты и сержанты.
- Переодеть – сказал, словно бросив с барского плеча, полковник и улыбнулся в рыжие усы.
Служба начиналась весело. У всех ребят сразу забрали хорошие вещи, включая часы, цепочки и сотовые, у кого были. Всем, кто пытался встать на дыбы, дали по копытам и открутили рога, пока не сильно, для профилактики. Офицеры делали вид, что ни чего не замечают, словно так оно было и нужно. Видимо воспитательный момент, не знаю. Держаться вместе не получилось. Это вообще, наверное, отличительная черта русского человека: - моя хата с краю, своя фуфайка ближе к телу…
Я вообще иногда удивляюсь, как мы войну умудрились выиграть, ту Великую Отечественную. Наверное, действительно, что бы мы «взялись за руки», нужно, что бы нам очень сильно надрали задницу. Я ни кого обидеть не хочу, просто самому обидно становиться. Мы злимся на другие народы, что они лучше, дружней, надежней, что стараются жить по человечески. Все время рассуждаем о единстве, о братстве. Красивые фразы так и сыпаться как из рога изобилия, а как до дела дойдет, то тут каждый сам за себя. Каждый норовит на голову залезть, по трупам пройти, наверх забраться. Вот там можно и о братстве поговорить.
Вы спросите: - А ты сам, что лучше? Разорался, раскудахтался…
А я, такой же. И от этой мысли обидно вдвойне.
Алексей тоже отдал свои вещи, которые, по сути, были ему теперь не нужны. Но когда дело дошло до часов, швейцарских, подарка на день рожденья, сами догадайтесь от кого, у Алексея не выдержали нервы. Он мягко намекнул здоровому аварцу с ефрейторскими лычками, что сожрет его на завтрак и не подавиться за эти часы, что порвет его розовую попку на британский флаг и в качестве весомого аргумента с силой отпихнул наглеца. Тот плюнул, ушел и спустя несколько минут возвратился с шестью земляками, такого же крупногабаритного телосложения.
Алексея оттащили за баню и в ненавязчивой форме попросили второй раз. Понимая, что отвертеться будет сложно, молодой солдат снял часы и с силой долбанул их об асфальт. Долбанул так, что они разлетелись примерно на десять – двадцать пять мелких запчастей, не поддающихся не только сборке, но даже и идентификации.
- Пожалуйста, берите – сказал Алексей и двинул прочь к своим. Аварцы переглянулись, но предпринимать ни чего не стали. - Не сей час. Позже…
Леха попал в третий учебный взвод второго корпуса, где готовили специалистов дальней связи. Туда угодили почти все ребята из центральной России, по той причине, что предстояло пройти курс обучения, а ученье, как говориться – свет… а не ученье – чуть свет и в наряд. Наши северокавказские друзья, предпочитали второй вариант, учиться им было по большей части «в лом», жизнь ведь итак хороша, когда служишь не спеша.
Во взвод поступило сорок семь новобранцев. Командиром взвода был капитан Козькович. Ему было уже сорок шесть, а он все еще прозябал в капитанах. Человеком он слыл неплохим, правда, любил заложить за воротник. И здесь вроде бы ни чего такого нет, ну кто не любит из офицеров и прапорщиков, расслабиться после работы и даже во время работы. Но этот индивид, нажравшись до состояния поросячьего визга, начинал вести себя просто не потребно. В его активе был: разгон караульной вместе с караулом, собаками и инвентарем, танец в голом виде возле поста номер один, испорченное лицо у начальника штаба, утраченный, но вовремя найденный пистолет и многое, многое другое. Однажды, заступив дежурным по части, капитан, подняв на ноги всю часть, имеется в виду всех срочников, и выстроив их на плацу на манер Моисеевского ансамбля, заставил петь «ветер с моря дул» и приплясывать всю ночь напролет.
Командир части, неоднократно пытался приструнить разбушевавшегося капитана, даже готовил документы на увольнение, но отходил и в очередной раз прощал. Судьба у человека можно сказать не сложилась, жена ушла, сын без вести пропал на первой чеченской. Самого там же, контузило, в плену был, двух фаланг на пальце лишился, потом бежал. До войны говорят не пил совсем, а после как с цепи сорвался.
Его сперва начальником роты материального обеспечения поставили. Это такое отмороженное подразделение, куда направляют тех, кто более никуда не годиться. За редким исключением: там водители, механики да посыльные. Солдат попадал в РМО если в дисбат, еще рано, а в нормальные подразделения уже никак. Полный набор, котельщиков, слесарей, каменщиков, грузчиков, поваров и разной другой «****абратии» (прошу прощения, слово больно подходяще).
Ни кто из командиров больше года там не задерживался, сами понимаете дисциплина мягко говоря хромает. Обычно уже после первого месяца офицер приползал к командиру части и слезно умолял перевести его куда угодно, хоть к черту на кулички.
И вот новый капитан принял командование на себя. Неделю он бился головой о стену, но ни кто его всерьез не воспринимал. Он пытался задолбать солдат нарядами, физкультурой, но впустую. И тогда, заступив ответственным по роте, капитан объявил команду «газы». Спустя три-четыре минуты на плацу построилась желторотая молодежь и правильные и ответственные солдаты, которых едва набиралось пятнадцать процентов. Остальной личный состав изволил отдыхать на койках, ведя светские беседы. Тогда Козькович взял у старшины две дымовые шашки и активировав забросил через окно в спальное помещение. Надо ли говорить, что спустя сорок секунд все РМО с бешеными глазами стаяло на плацу по стойке смирно (кто мог конечно, кто не мог, лежали отплевываясь дымом и гарью).
Потом два месяца всеми силами проводили в казарме капитальный ремонт. То есть вообще капитальный, по полной программе. Все это время жить приходилось в палатках. Кстати дело было зимой…
Капитан гнул свою линию постоянно. Никогда не повторял дважды один и тот же приказ. В случае неисполнения проводил с солдатом подготовку по рукопашному бою, в своем кабинете. Плохо это или хорошо, но за время его командования в РМО не было попыток суицида, и ни кого не отправили в дисциплинарный батальон.
Даже теперь, когда Козькович был в очередной раз понижен и переведен в учебный центр, в РМО начинался страшный катаклизм, стоило капитану переступить порог сего заведения.
- Вы знаете, кто я? - Спрашивал новобранцев Козькович, вышагивая возле строя, как беременная цапля.
- Командир третьего учебного взвода, капитан Козькович – хором отвечали вымуштрованные сержантами курсанты.
- Нет, салаги – орал Козькович – Я не капитан… Для вас я капитанисимус Российской федерации…
- Так точно - орали салаги.
Короче, Алексей интенсивно знакомился с армейской жизнью. Он попал во второе отделение под тяжелую руку сержанта Магамедшарипова. Тот уже в первый день объяснил солдатам, что такое хорошо, и что такое очень не хорошо. Аслан, так его звали, провел показательные выступления для молодых солдат с чисткой унитазов лезвием, мытьем полов, подшиванием воротничков, подбиванием сапог, и так до глубокой ночи.
И когда Алексей наконец упал на подушку, казалось весь мир провалился в небытие. Ощущение было… скорее всего, не было... ни ощущений, ни мыслей… Просто закрыл глаза и спустя секунду услышал бешеный крик дневального: «Рота подъем. Форма одежды номер два, голый торс».
Вставать жутко не хотелось, но сержанты помогали проснуться, где словом матерным, где приложением дружеской руки, точнее кулака. В крайнем случае, ноги, но действительно в крайнем.
- Считаю до трех – кричал сержант – после трех все ползем на плац – Раз, полтора, два. Два и пять, два и шесть, два и семь, два и восемь, два и девять, два и девятьсот девяносто девять, три… Упор лежа принять…
Потом все поползли, кто, в чем был. Алексей полз в одном сапоге, с портянкой и вторым сапогом в руках. На плацу уже ждали солдаты, в послужном списке которых значилось от недели до месяца. Камуфляж у многих, кстати, был протерт почти до дыр, и это навивало не самые радостные мысли.
До зарядки все новобранцы полагали, что от таких подъемов можно и умереть. Во время зарядки все жалели, что не умерли при подъеме. После зарядки, ни кто не о чем не думал. Кто-то лежал, кто-то полз, кто-то хотел расплакаться от бессилия. Некоторые перевязывали сбитые в кровь ноги, умение правильно вязать портянки великая наука.
Кросс три километра в сапогах, отжимание на кулаках, прогулки гуськом, прыжки лягушкой и приставными шагами. И в завершении праздника трехсот метровка с общего старта. Последние двадцать человек отправлялись «на сортир». Разумеется, Алексей был среди первых, хотя пришлось изрядно поработать локтями, кого-то затоптать, через кого-то переползти. Желания отправиться на чистку санузла, не было ни у кого. После того как там справили нужду восемь сотен человек, его не то что бы отмыть (а требовалось отдраить до блеска), но даже зайти туда без противогаза представлялось весьма затруднительным предприятием.
Умывались, брились, кантовались, потом получали замечания от сержанта, в грубой форме с занесением в грудную клетку, потом снова умывались, добривались и ждали завтрак.
Кормили ужасно. Ну, в армии это называется не еда, а продовольственное довольствие. Правда, совершенно не от слова удовольствие, по той причине, что удовольствие было только в одном, сходить после этого в туалет (если сумеешь)… или наоборот остановиться, когда захочешь. На завтрак шла перловка, не допаренная в свином сале или с гужевым жиром. Ее долго приходилось ловить по тарелке, потом она скрипела на зубах, потом с грохотом проваливалась в желудок. Кусок хлеба с тридцатью граммами маргарина и чай, правда, крепкий и с сахаром.
К еде конечно, надо было привыкнуть, а это сложно. В отделении Алексея был Махмуд - ингуш. В принципе, старательный парень, физически хорошо подготовленный, образование среднее специальное, авто-слесарь. Все хорошо, но когда дело доходило до еды, его словно подменяли. Он не мог есть, то что готовили в столовой. И дело было не в свинине, как раз ее готовили редко из религиозных соображений, просто не мог, есть и все. Привык к мамкиной стряпне.
Махмуд пил только чай, и спустя полторы недели попал в санчасть, спустя еще две недели отправился в госпиталь в Кисловодск с диагнозом – острый гастрит. Остальные приноравливались, кто как мог. На обед давали суп «французский», лукавица на ведро воды с маринованной картошкой и ячневой крупой, а на второе комбинированную кашу (горох вперемешку с пшенкой или перловкой) и гуляш (по праздникам). Конечно, гуляш доставался сержантом, они кроме него и не ели-то ни чего, а все остальное, включая изредка подливу, уходило в пользу бедных.
Шиком для солдата считалось купить в ларьке пачку «анакома» и вывалить в суп. Правда, денег, на это хватало не всем. Зато на ужин отрывались. Если бы кто, сказал Алексею, на гражданке, что такое сочетание в кулинарии вообще возможно, то он наверняка плюнул бы ему в щи. Тушеная капуста, закваски одна тысяча восемьсот двенадцатого года, и по внешнему виду и запаху никак не моложе, с салом или говяжьей требухой, залитые килькой в томатном соусе, в народе величаемой братской могилой. Однако ели, а после тяжелого армейского дня, еще и умудрялись получать от этого удовольствие.
Мавсар почему-то вспомнил про кильку в томате и переборов себя медленно пополз в сторону рюкзака с продовольствием. Было темно. Переползая через труп Сабита, и стараясь не думать ни о чем, Мавсар дотянулся до рюкзака. Сперва он хотел забрать с собой всю сумку, но не смог выволочь ее из-под тела убитого и решил ограничиться несколькими банками.
На обратный путь времени затратил меньше. Наверху снова было тихо. Где-то вдалеке лаяли собаки, и по спине парня пробежал холодок. Однако, не смотря ни на что голод, ни кто не отменял. Улов, конечно, был не богатый: две консервы, пачка крекеров и два пакета «Лапширака». Крекеры и лапша ушли довольно быстро, принеся только временное насыщение, однако для утоления голода требовалось нечто большее. Но тут, как в небезызвестной повести Дж. К. Дж. «трое в лодке не считая собаки», ребром встал вопрос с открывалкой для консервы. Штык ножа не было, ползти назад за консервным ключом… Мавсар даже думать себе об этом запретил.
Покрутив ее, поерзав, попробовав на зуб, он пришел к выводу, что нахрапом не взять. Жесть была, похоже, старой советской.
- Подумать страшно, сколько лет содержимому – в слух произнес парень, и совсем было загрустил. После десяти, пятнадцати минут непрекращающихся попыток вскрыть банку, Мавсар стал недобро поглядывать в сторону полупустого (или полу заполненного, это кому, как угодно) ящика с выстрелами к подствольному гранатомету. Но тут, в голове всплыл урок ОБЖ, на котором Иван Петрович, противный старикан в полковничих погонах объяснял способы выживания в экстремальных условиях. В том числе он показывал, как, не имея ни чего открыть «завтрак туриста». Конечно, когда не имеешь ни чего, откуда взяться «завтраку туриста», но это уже софистика.
Мавсар нашел острый каменный выступ и принялся интенсивно стирать верхнюю поверхность, где крышка, соединяясь со стенками, образует небольшой ободок. Еще спустя десять минут крышка отвалилась, и рецепторы стали судорожно передавать в мозг информацию: Килька, довольно свежая, довольно вкусная. В общем, и целом сытная. Кончилась…
Спустя две недели Алексей стал потихоньку привыкать к армейской жизни. Человек это такое существо он ко всему привыкает. К тому же пока солдатами была не принята присяга, их особенно не перенапрягали. Иногда попадало по ночам. Часа в два ночи влетали кавказцы из РМО или комротовские волки и проводили воспитательную работу. По ребрам пару раз заедут, лицо кому ни будь, подправят. Каждое утро, на общем собрании взвода молодые решали дать отпор, но как только наступала ночь, все снова молчаливо выносили «процесс воспитания».
Алексей по глупости попытался раз возмутиться, врезал одному, самому наглому, но его порыв остался неподержанным, а сам он утром писал объяснительную, по поводу трех синяков в области грудной клетки и иссини черного фингала под глазом, примерно следующего содержания: «Ночью приснился бабай, свалился с верхнего яруса кровати, очнулся «гипс».
Оказалось армия не сильно отличается от обычной жизни, правда ощущение как в концлагере и к тупости привыкаешь так же быстро как ясному небу и палящему солнцу. Не зря в народе придумали поговорку: «Армия нам мать родная, старшина – отец родной. На хрена семья такая, лучше буду сиротой». Или, вот такая: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется». Есть еще: «Круглое носить, квадратное катать», так то вообще не в бровь, а в глаз.
Был момент, когда на учебный центр генерал приезжал, так сказать познакомится с личным составом, то вообще классика. То, что отделению Алексея пришлось выкрашивать выгоревший на южном солнце газон в сочно-зеленый цвет, к этому у нас почти все привыкли. Все отделение тогда три наряда вне очереди заработало. Краску перепутали, взяли люминесцентную, и когда генерал ночью вышел, извините по нужде, то чуть ее и не обделал прямо на месте…. Старшина ему потом долго объяснял, что это специальный сорт травы газонной, выведенный для взлетно-посадочных площадок, что бы вертолету легче садиться было. Веселей, было, когда начальство стало строевой смотр в полдень проводить. Жара за пятьдесят на солнце, и плац соответственно раскалился почти добела. Зато, перед самым приездом плац залили новым ровным слоем гудрона. Представляете что было? Солдатам тем, что? Сапоги никакой гудрон не берет, хотя ноги тоже с трудом отрывали, а вот офицеры и генерал ходили до самого вечера в носках по части. Ну это все так к слову…
Новобранцы потихоньку готовились к принятию присяги и проходили курс молодого бойца. Алексея часто отправляли в наряд по кухни, и как самого понятливого, ставили старшим над «молодыми», так сказать, разрешая чуть-чуть по рулить. На грудь вешали значок – «помощник дежурного по столовой». Кухня, это всегда козырный наряд, и главное, за сутки отъедаешься по полной программе. Там Алексей, памятуя об известной солдатской мудрости: «Чтоб до дембеля дожить – надо с поваром дружить» познакомился с Николаем. Странный это был человек, угрюмый и молчаливый, за глаза, да и в глаза тоже солдаты называли его – «горыныч». Он мало с кем общался, по большей части жарил, парил, варил в свою смену, а между нарядами, спал и без удержи, курил.
Для Алексея Николай делал исключение, не только отвечая на вопросы первого, но и перекидываясь иногда парой, а то и парой десятков фраз. Видимо в молодом солдате Горыныч увидел родную или, по крайней мере, такую же тоскующую душу.
- Почему тебя называют, самый старый «дед» погранвойск? - спросил Алексей нового знакомого, тонко нарезая полу гнилой и от этого невыносимо воняющий и едкий лук.
- Я тащу «срочку» уже три года и четыре месяца – сквозь зубы процедил Николай, явно недовольный, что «салага» поднял эту тему.
- Это как?
- Ракам, через ухо…
- Не хочешь говорить, не надо. – Алексей сделал вид, что обиделся и вывалил мелко порубленный лук в большой чан.
- Это не самый веселый рассказ… - Николай задумался на секунду, потом присел на большую деревянную колодку, используемую для разделки мяса, и стащил с головы поварской колпак. Алексей просто потерял дар речи, он никогда не видел, чтобы повар появлялся, где бы то либо, без головного убора, по-моему, Горыныч даже спал в нем…
Голова повара была абсолютно седой. Стрижка короткая и аккуратная, такой ежик, имеющий неестественный снежно-белый окрас. Картина выглядела тем удивительней, что кожа у Николая была смуглой, а волосы на лице имели угольно черный оттенок.
Сейчас на погонах повара висела одинокая ефрейторская лычка, и смотрелась она на сгорбленных, но могучих плечах как издевательство или повешена была просто для прикола. Но еще два года и четыре месяца назад, на погонах красовались три, начищенные до блеска и играющие на солнце металлических полоски.
Николай по завершении школы сержантского состава принял под свое командование первое в своей жизни отделение из девяти духов, то есть молодых солдат не принявших еще присягу. Кстати сержанта ему присвоили, минуя младшего, за исключительные успехи в боевой и политической. И конечно мать Николая и девчонка Даша, были просто вне себя от гордости за парня, и начальство просто не могло налюбоваться на нового командира отделения.
Ребят ему дали в отделение тоже исключительных, старательных и как минимум со средним специальным образованием. И в общем подготовить из них приличных солдат, сержантов и специалистов не составляло труда. Но не все так просто… К восьми нормальным ребятам из Краснодара и Уфы, девятым подкинули «паршивую овцу» из столицы нашей родины. У него даже фамилия была скользкая – Мыльников Павел Васильевич. Мало того, что маменькин сыночек, вечно хныкающий и тянущий отделение вниз, но и довольно мерзкий, гнилой субъект. Его неоднократно ловили на воровстве. То он шарил по тумбочкам у однокурсников, то воровал хлеб из столовой, учиться совершенно не хотел. Раз командир взвода поймал его в процессе перебирковки чужих сапог. И главное доказать, что-либо ему было невозможно.
- Ты сука, что это делаешь…? – орал сержант.
- Кто? – делая несчастные глаза, совершенно непонимающе вопрошал Мыльников.
- Ты, зараза, зачем чужой сапог схватил – теряя терпение, кричал Николай, поддерживаемый уже и командиром и ЗКВ и дежурным по части.
- Я? – искренне удивлялся «солдат».
- Ты – орали все четверо в один голос и хватали друг друга за руки, чтобы не убить сопляка.
- Я нашел, я его нашел – вопил Мыльников и из глаз катились крупные градины слез.
Кому в итоге влетало понятно. Офицеры говорили: «Воспитывай, воздействуй. Твой солдат». Ясно, что с таким супчиком, ни увольнительные, ни поощрения, а только наряды вне очереди и выговор за выговором. Конечно, Николай воспитывал, как мог, как умел. Иногда не только словами но и хорошим, душевным подзатыльником.
Еще у рядового «Мыло» как презрительно прозвали его сослуживцы, была большая человеческая проблема – энурез. Писался он и под себя и под соседа и везде где только мог. Ни кто до поры, до времени просто не понимал, как это чудо с таким диагнозом умудрилось попасть в армию. Дневальные по казарме, ночью будили «Мыло» каждые два часа, и не дай бог забыть.
И вот однажды, Мыльникова разбудили на десять минут позже, не в два ночи, а в два десять. Добежать до санузла он, разумеется, не успевал и как итог, принялся делать свое мокрое дело, там, где оно его застало. А застало оно его у самого, что ни на есть флагштока с приспущенным, как назло, государственным флагом. И «Мыло» не долго думая, пристроился к нему родимому (в смысле к флагштоку), и все бы ничего, если бы не застал его за процессом дежурный по части…
Рассказывать, что потом было, я не стану, просто сообщу, что у Николая содрали одну лычку, и перенесли отпуск на конец службы. В отпуск, кстати сказать, Николай должен был уйти через месяц. Уже письмо домой написал и форму приготовил.
Сержант понятно вышел из себя, и так начистил лицо рядовому «Мыльникову», что того увезли в госпиталь с сотрясением мозга, сломанным носом и рассечением брови. И тут всем открылось истинное положение вещей. Папа у рядового Мыльникова был подполковником ФСБ и просто спал и видел, как его, не отличающийся ни умом, ни здоровьем отпрыск, продолжит династию. В армию отправил сынка, чтобы оттуда по льготным расценкам поступить его в академию ФСБ. Существовал до недавнего времени такой способ.
Сами понимаете, что было дальше. Суд, довольно быстрый, будничный и два года дисциплинарного батальона. И поехал Горыныч в славный городок Гуково, что располагается в Ростовской области.
Командир сделал все что мог, ведь Мыльников старший категорически настаивал на тюремном заключении, при том лет на пять не меньше. Подключил всех знакомых, адвокатов, прокуроров. Это ж надо дитятко обидели…
Родители Николая приезжали, какие-то деньги привозили, что наскрести сумели, только напрасно все. Сами рассудите, что их копеечные зарплаты в сравнении с московскими, к тому же в главке службы безопасности.
Ну, а Гуково – это Гуково, не отнять и не прибавить. Привезли, выгрузили. Начальник встретился с новоприбывшими, расставил все точки над «И». И два года пролетели как один день. Николай многого теперь уже не помнил, просто некоторые вещи человеческий мозг отказывается воспринимать адекватно и при любой возможности забывает как страшный сон.
Его называли просто «Ноль», на протяжении двух лет, ни кто из охранников, командиров или обслуживающего персонала не обратился к Николаю по имени, впрочем, как и к другим «заключенным». - «Ноль» ко мне… «Упор лежа принять» «В карцер». Всю первую неделю Горыныч провел в этом самом карцере, это такой цилиндр, полтора метра в диаметре, и три в высоту там даже на корточки не присесть. Вода ледяная по колено, и сверху капает на голову и по стенкам сочиться. Раз в два часа открывается дверь и караульный высыпает на тебя полное ведро хлорки. Как говорят, для дезинфекции. Справляешь нужду там же, обычно прямо в штаны. Нос вытаскиваешь сквозь маленькое окошко в двери, чтобы хоть как-то дышать.
Говорили, что один парень продержался так две недели, но Горыныча не хватило и на четыре дня. Потом неделю в санчасти, условия в которой не сильно отличались от тюремных, потом снова в карцер. Через месяц Николай сам с трудом вспоминал свое имя, а про родных и близких и говорить нечего. Спустя два, его начинало трясти от любого скрежета, любого постороннего звука. А через три он просто потерял интерес к жизни. И все пошло сплошной вереницей, дней, ночей, нарядов, тренировок, занятий и экзаменов.
К моменту окончания срока, почти каждый «ноль» представлял из себя образцового солдата, знающего все уставы и до последней буквы соблюдающие их. Однако здоровье, главным образом моральное оставляло желать лучшего. Встречались и клинические случаи когда солдаты не могли вспомнить свой домашний адрес или правильно сосчитать до двадцати, а предложение закурить вызывало у них страшную панику.
- А девчонка? – спросил Алексей, уставившись на повара - ждет?
- Ждет – ответил Николай и улыбнулся. – Она приезжала ко мне в дисбат, но меня на встречу не пустили, только письмо передали. Дашка моя, написала, что будет ждать хоть всю жизнь. Дурочка… Но меня наверное только это и спасло. Сюда уже дважды приезжала.
- Я бы, наверное, убил, гада – сквозь злобу выдавил из себя Алексей. – Мразь…
- Дурак – раздраженно отпустил Николай и нацепив на голову поварской колпак принялся размешивать в чане заваренную накрепко ячневую кашу.
- Почему?
- Легко силой задавить, особенно когда ты сильней. Он был маленький, больной человечек, а я его покалечил.
- Ну, он же заслужил… - Алексей смотрел на Горыныча и силился его понять, но не мог. – Нельзя проходить мимо подлости, трусости и глупости… Надо бороться….
- Бороться надо с собой – снова присев на колодку произнес Николай, и достав из кармана белухи пачку «Бонда» вставил в зубы очередную сигарету. – Все вокруг дерьмо и в дерьме. Мир, одна большая выгребная яма, которую ни кто и не собирается выгребать. И когда все в дерьме, как в шоколаде, очень легко обвинить другого, что костюмчик у него с запашком. Но от этого сам не становишься лучше или чище. Можно признать виноватым, удавить гада, но остаться сидеть там же где и все, захлебываясь нечистотами.
- Дерьмовая у тебя философия – попытался было сострить Алексей, но по всей видимости шутка не удалась.
- Какая есть. Смысл простой, будь лучше, будь выше, и не лезь в дерьмо. Если залез, то веди себя достойной, при том не важно собрался ты выплывать или идти на дно.
- Все ровно – сказал Алексей убегая на построение – спускать мерзавцам нельзя.
- Как знаешь – только и ответил Горыныч и пожал плечами.
(Как не удивительно но, все еще вторая глава )
Всем известна мудрость: Солдат спит – служба идет; Солдат сидит – служба идет; Солдат идет – служба идет. Обидно вот только когда солдат бежит, а служба все ровно только идет.
Итак, проспал, просидел, простоял и пробегал (в основном пробегал) Алексей добрых пол года. Вроде было все неплохо. Учился на пятерки, в наряды ходил исправно, и нареканий со стороны начальства и сослуживцев не возникало. Был один инцидент, если его можно так назвать: аварцы, которых Алексей по неосторожности обидел в самом начале службы, «выщемили» его после развода в курилке и попытались вернуть должок. Однако мимо как раз проходил Горыныч и еще двое славян. Потом избитые аварцы свистнули земляков, Николай и сержант Куценко своих. Вылилось все в грандиозную потасовку стенка на стенку, результатом которой стал заполненный до беспредела лазарет и жуткий скандал.
Командование части благоразумно не стало искать виноватых, поскольку поднимать национальный вопрос в подразделении расположенном в сердце Кабардино-Балкарии было делом, мягко говоря, неблагоприятным, грубо говоря – идиотизмом. Правда, с рук ни кому, ни чего не сошло. Аварцы, даргинцы, кабардинцы, русские и все остальные одним большим братским коллективом в «резинках» (костюм противохимической защиты), таскали по плацу тяжеленные камни сутра и до обеда, с обеда и до отбоя, на протяжении двух недель.
И знаете, на самом деле ни что так не объединяет народы как совместный труд, пусть даже абсолютно бесполезный. На третий день, ни кто уже не делал различий по возрасту, национальным и религиозным убеждениям, всем хотелось только дожить до отбоя. Экзекуцией руководил лично «сундук», начитывая лекцию о силе пограничных войск, о родине о интернационале и еще о куче всяких интересных вещей.
Перетаскивая глыбы, и обливаясь потом, словно гиппопотам в устье Лимпопо Алексей становился убежденным интернационалистом и пацифистом одновременно. Оказывается, убеждать на практике старшина подразделения умел не хуже столичных профессоров. К тому же периодически схватывало ребра, они в этот раз были отбиты капитально, зато сей факт вносил некое разнообразие в монотонность и глупость всего происходящего.
Как бы там ни было, все имеет свойство заканчиваться, подошло к концу и обучение Алексея. За отличные показатели в дисциплинах и почти безупречную службу, парню присвоили звание младшего сержанта и по распределению направили в сказочную республику Дагестан, прямиком на пограничный переход «Казмаляр». Сослуживцы смотрели на Алексея как на небожителя, и все это притом что он сам трижды писал рапорт в Борзой или Тусхарой., а Капитанисимус Козькович всеми правдами и неправдами старался оставить Алексея в части и сделать командиром отделения.
Младший сержант Рубатин Алексей Петрович, в общем, и целом был рад назначению. Перемена климата, в основном морального, несомненно, должна была пойти на пользу. Пока привыкнешь на новом месте, пока обживешься, глядишь и дембель не за горами.
За неделю до распределения Алексей получил письмо от Лизы. Стильный голубой конвертик с Вини Пухом на обороте. Весь взвод ржал минут сорок. От конверта исходил устойчивый аромат ее духов, тех самых в которых она была в день их знакомства. Вечерами Алексей садился на лавочку и подолгу смотрел на конверт. Открыть его он так и не решился. - Что там? – мучился парень, бесконечно задавая себе вопросы. Но страх пересиливал любопытство, и письмо отправлялось в очередной раз в нательный карман.
- Может, откроешь? – перед самым расставанием спросил Горыныч, почти отечески обнимая друга.
- Не стоит – ответил Алексей – в любом случае будет только тяжелей.
- А если она любит?
- Ты совершенно не разбираешься в женщинах…. – Алексей снял с шеи свой серебреный крестик и вложил его в руки Николая. - Это тебе. Он освящений…. Даже если наши пути больше не пересекутся, помни: у тебя есть друг, это я.
- Если будешь в Астрахани, ты знаешь, где меня найти – Николай взял крестик и еще сильней прижал Алексея к груди, так, что у того кости стали трещать как щепки под ударами топора лесника. - Людям стоит давать шанс… Они лучше, на самом деле, чем кажутся.
- Может быть – крикнул Алексей и запрыгнул в кузов ЗИЛа. – Может быть.
Примерно через десять километров Алеша достал из-за пазухи письмо и с силой вышвырнул его на дорогу.
Всю ночь трясло, словно в бетономешалке. Их - солдат, которым посчастливилось, было двенадцать человек, среди которых только Алексей имел на погонах лычки, а значит, отвечал за остальных своей головой. Но делать ноги ни кто не собирался, по тому, что все ехали в рай. Яраг-Казмаляр, словосочетание равнозначное Дагестанский Клондайк. Среди солдат ходили легенды о том, как срочники уезжали оттуда на личных автомобилях и с увесистыми пачками зеленых. Это, конечно, мало согласовалось с умом, честью и совестью нашей эпохи – воином пограничником, однако, как говориться – здравствуйте….
Прибыв на место назначения солдаты действительно окунулись в очаровательную обстановку разительно отличающуюся от сугубо пуританских обычаев принятых на учебном центре, которому отдано было целых семь месяцев жизни. Во-первых, пейзаж…. Лучше гор, могут быть только горы, и в принципе до моря только рукой подать. Воздух, великолепный. Ароматы альпийских трав и палящее, но дружелюбное солнце. Во-вторых, местные обычаи. Солдаты освобожденные от несения суточного наряда передвигались по территории части в расслабленном порядке, в тапочках и не ограничивая себя формой одежды. Отбой, когда отобьешься. Подъем, да боже ж мой… Как проснешься. Солдаты, судя по всему, здесь вообще не напрягались и не в чем себе не отказывали.
- Это действительно рай – вслух произнес Алексей, выстраивая на плацу перед штабом свой новоприбывший отряд. – Становись, равняй-с. Смиррррно… Товарищ капитан….
- Отставить – лениво почесывая мохнатую грудь, виднеющуюся через расстегнутую рубашку, отдал команду капитан Мамедов, потом прочитал приветственную лекцию, и солдат распределили по подразделениям. Водители и поваренок попали в РМО, стрелки в комендантскую роту, а Алексей должен был поступить в распоряжение майора Долбасинадзе на узел связи, но вакантных должностей на передающем не нашлось и сержанта Рубатина также отправили в комроту.
Бывает, в жизни происходят случаи, которые очень сильно меняют жизнь человека. Случаи… Даже нет, случайности или закономерности. И вот живет человек, тянется его повествование и вдруг все встает с ног на голову. И поезд летит под откос и мост сам собой сжигается за спиной навсегда, и даже журавль в руках вдруг превращается в синицу в небе. А порой получается, что в жизни человека, что не происходит, все можно смело относить к этим самым судьбоносным случайностям - закономерностям.
И может быть, не попади Алексей в комендантскую роту, а как и было положено служи он на узле связи, все было бы нормально, адекватно и закончилось бы неминуемой демобилизацией. А может, кирпич упал бы на голову или током шандарахнуло от передающей установки…
Мавсар высунул голову из щели и осмотрелся. Высоко над головой в ясном небе одиноко мерцал полный диск луны. Несколькими ярусами ниже горели костры. За перевалом шел бой, ожесточенный, видимо отряд «Багдада» попал в осаду. Этим можно было объяснить относительное спокойствие здесь. Пытаться уйти было самоубийственно, оставаться на месте тоже не выход. С рассветом штурм продолжится, а изображать в одиночку активное сопротивление….
Немного подышав воздухом, с устойчивым ароматом гари и копоти парень вернулся в грот. Пещеры были расположены просто великолепно, во всем Итум-Калинском районе не было пожалуй укрытия лучше и надежней, что бы прятаться но ни как не воевать.
Пока спасало только одно, что нежелание терять людей у командования федеральной группировки брало верх над всеми другими желаниями.
- Сдаться… - эта мысль не прекращала стучаться в сознание и с каждым часом все настойчивее. – Сдаться. Объяснить… Но как…
Действительно, пожалуй, будет сложно объяснить, что делает парень славянской наружности (заросший, грязный и одичалый) в одной из самых отмороженных банд групп во всем районе. А действительно что? Оглядываясь назад и вспоминая всю нелепейшую цепочку происшествий приведших его в эту проклятую и богом и аллахом пещеру, Мавсар стал задумываться. Возможно, стоило разорвать ее раньше, что-то изменить, перенаправить ход событий в другое русло. Но убиваться теперь в любом случае было поздно, к тому же, кому убивать и без того хватало.
Включив станцию, Мавсар не уловил ни чего кроме сплошных шумов. Где-то на равнине работали любители, еще пробивалась музыкальная радиостанция, что-то на грузинском.
- В КВ, странно – подумал Мавсар и вырубил «шарманку».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
(Перепады)
Сержант Рубатин вошел в число счастливчиков, которые сутки через двое заступали в наряд на КПП Казмаляр. В обязанности Алексея входило открывать и закрывать въезд на КПП и проводить первичный осмотр транспорта на предмет наличия взрывных устройств, оружия или боеприпасов. В наряд обычно входили два солдата, сержант – помдеж и прапорщик – дежурный. Основной досмотр проводился уже на самом посту сотрудниками таможни, но и погранцам кое, что перепадало. К примеру, солдат открывающий въезд получал десять «баксов», а помдеж проводящий досмотр пятьдесят. Итак, с каждой машины. Конечно, все деньги попадали в руки дежурного, а тот согласно таксе выдавал наряду «заработанное» за смену, не забывая в первую очередь о себе и конечно о всех тех, стоящих за спиной. Это была как традиция. При том досмотр все ровно, осуществлялся как надо и с морально этической точки зрения страшного ни чего в этом не было. Вы резонно спросите, за что тогда платили? Да хотя бы за то, что бы вовремя заехать или выехать с таможенного поста.
Не секрет, что через Российско-Азербайджанскую границу, ежедневно, легально, полулегально и контрабандно вывозятся и ввозятся сотни тонн различных товаров, сырья, полуфабрикатов. Азербайджан за последние десять лет не только превратился в крупнейшего поставщика овощей и фруктов на Российский рынок наряду с Турцией и Грецией, но и стал огромной транзитной, перевалочной базой для бизнесменов, торгашей и челноков со всего бывшего Советского Союза. Везут все… Ввозят в основе своей бахчу, фрукты, овощи, рыбу, икру, говядину, турецкие тряпки и золотые изделия, вывозят цветмет, горючку, вообще любое сырье.
Так вот, большинству предпринимателей, по понятным причинам, нужно пересекать таможню быстро и с наименьшими потерями. Отстояв в очереди часов двенадцать, можно и вообще товаров лишится, особенно скоропортящихся. Проще постоянно платить и всегда попадать на территорию поста быстро и четко. Сто двадцать Ширванов, что примерно составляет шестьдесят долларов, на рубли сами переводите, просто ни что, в сравнении с тем, что отдавалось дальше. Растаможка одной газели легально но быстро стоила примерно пять сотен у.е., КАМАЗа тысячу. Если возникали какие ни будь проблемы суммы могли увеличиваться многократно.
Разумеется, сперва воспаленное чувство справедливости Алексея опять стало интенсивно протестовать. Но старший наряда прапорщик Хабдулин разъяснил сержанту, как обстоят дела.
- Понимаешь Леша – улыбаясь в рыжие усы говорил прапорщик – Тут у нас так заведено. Это нам не деньги дают, это нам «уважение» делают. Это скромная доплата к нашей скромной зарплате. Наше дело, какое? Быстро и четко свои обязанности выполнять. Мы здесь взяток не берем. Там на таможенном посту, там берут. Там бывает, особисты разгон устраивают, дело шьют кому ни будь, потом с таким же успехом закрывают, получая свой кусок пирога. А мы исключительно, кристально чисты, с этим ощущением свежести и живи. Понял?
- Не знаю – как-то не уверенно впитывая новую философию, отвечал Алексей.
- А надо знать. Это Дагестан, здесь так живут. И знаешь, тут действительно живут. Радуются жизни, едят барашка, пьют коньяк - прапорщик достал из кобуры табельный ПМ и положил на дежурный стол. – Я вот сам лезгин, родился, правда, в России, в Краснодаре. Думаешь, жил богато? Концы с концами еле сводили, жена воспитатель в детсаду… Я сирота.… В детдоме воспитывался, она без отца выросла. Ни кто мне состояния не оставил, копейки просто так не дал. А здесь я человек. Я за год себе в Каспийске дом построил. У меня «ауди», не новая конечно, но тоже ничего. Дочку в институт пристроил.
- А присяга, родина?
- Родина у человека, там, где ему хорошо. Моя родина, это мой дом и моя семья, и я делаю ее богатой и стабильной, если можешь поспорить, поспорь. Но имей ввиду, будешь мешать, добром не закончишь….
- Пугаете? – Алексей вытянулся, как струна и пристально посмотрел на табельный ПМ, начищенный до блеска.
- Я? Нет, что ты… - прапор взял в руки пистолет, достал из-за пазухи черную масленую тряпочку и принялся с усердием надраивать оружие до блеска. – Просто тут принцип такой, те, кто не делятся или мешают другим, отправляются или в дисбат или в тюрьму или просто бесследно исчезают.
- Это как?
- Способов много. В твоем матрасе найдут увесистую пачку долларов или, что еще хуже пакетик с афганкой или опий. Тогда срок и немалый. Еще есть вариант с утеса сорваться, совершенно случайно. Здесь часто так бывает. Новый офицер или контрабас или таможня приезжает, сопли пузырем, пальцы веером. Или много берет или делится забывает и тогда Оле оп… И все. Если выпутывается, сразу умнеет, если нет, то черт с ним…
- И что, ни кто не пытался здесь, что ни будь изменить? – Алексей спрашивал уже так, больше из любопытства, чем из чувства протеста.
- Пытался один. Майор молодой, оперативник. Все норовил с ног на голову перевернуть. И крыша у него приличная была в региональном управлении. Нескольких ребят в разработку взял. Ему и наркату подбрасывали, и оружие воровали и под статью подводили, ни чего не брало. Пол года продержался, потом сломали. Не знаю, как, но догадываюсь. У него семья двое детей…. Сейчас как все стал… Две квартиры уже, на мерине ездит.
- Противно это – Алексей потоптался чуть и двинул к очередному КАМАЗу.
- Жить в нищете тоже не сладко… А стыдно тем у кого видно, тем, кто заставил нас так жить. Они там в Москве не знают как это на три тысячи жить. Как за ребенка сто пятьдесят тысяч при такой зарплате вывалить в институт. Как на лекарство тратить всю зарплату.…
Алексей больше не возвращался к этому разговору, просто делал как все. Совесть не мучила, в особенности когда по окончании смены он получал от пятидесяти до двух сотен долларов, это при сержантской зарплате в триста рублей в месяц. Так что, такая жизнь начинала ему даже нравиться. Единственная проблема заключалась в том, куда их девать, в смысле деньги. Хранить, но где? Не в банке же, в самом деле. А потратить все, нужно еще умудриться. В начале раскупал в придорожных магазинах конфеты, печенья, все съестное, что только можно съесть и выпить и от чего не вывернет на изнанку. Матери отсылал, но по чуть-чуть, дабы не вызывать подозрение. Многие из солдат подключенные к кормушке находили решение проблемы в местных ночных бабочках. Но толи Алексея не втыкали, южные путаны, толи в душе, где-то глубоко-глубоко сидело чувство, к одной особе, в котором признаться себе сержант не мог. Но и изменить ему тоже…
Пролетело еще пол года. Монотонно, однообразно. Письма приходили от матери постоянно, а вот Лиза больше не писала. Только на день рожденья пришла поздравительная открытка, без подписи и без обратного адреса. Еще были два письма, которые оказали огромное влияние на душевное состояние сержанта Рубатина. Первое было от Горыныча, из дома. Дембель пришел, и Николай уехал в родимую Астрахань. У него все было прекрасно…
Дома отлично. У меня свадьба через месяц, если сможешь, хотя вряд ли, то приезжай.
На работу устроился быстро. Взяли в ресторан «Седой Каспий», это элитное заведение. Пока так, поваренок, но обещают по окончании испытательного срока повысить. Хочу поступить на заочный в политех. Ну а у тебя как, нормально? Ты пиши, не забывай, и как сможешь, приезжай, буду рад.
Первым делом, получив письмо, Алексей сбегал в магазин и купил самую красивую открытку на свадьбу, большой конверт и вложив туда две сотни зеленых, больше было неразумно, отправил все это дело в город Астрахань. За Николая было действительно приятно, если кто и заслуживал счастья в этом мире, так это этот молодой, но седой как снег парень. Пройти испытание огнем и водой и остаться при этом человеком, с большой буквы. Это дорогого стоит, кто не верит, может попробовать. Гуково – это в Ростовской области…
Второе письмо было несколько другого содержания. Писал Артемка, тот самый тщедушный человечек, к которому Алексей имел неосторожность проявить сострадание. Заступился пару раз, и пришлось терпеть его потом все полгода, до самого выпуска. Куда бы не шел Алексей Артемка бежал за ним следом как преданное домашнее животное. Это, конечно раздражало, но и его понять было можно.
Здравствуй Алексей! Пишу тебе, по тому, что ты единственный разумный человек, которого я встретил в своей жизни. Ты помогал мне и не раз защищал и за полгода стал для меня ангелом-хранителем. Но теперь я служу в горах на Российско-Грузинской границе. Мне тяжело, потому, что здесь меня никто не понимает. Деды быкуют, при каждом отбое заставляют читать им на ночь стихи, стоя на табуретке, торжественно. Я самый слабый здесь и меня вечно шпыняют. Позавчера, я стоял в наряде по столовой, был зальным. Принес слишком горячее пюре сержанту Васильеву, и он разозлившись надел мне тарелку на голову. Обожгло всю башку и уши. Сейчас я в санчасти, по этому могу немного отдохнуть и подумать.
Мне достаются все самые неприятные наряды: на сортир, на картошку и на свинарник. У нас тут прапорщик Голочко, хохол поганый, он всех задолбал своим салом. У нас даже самые ортодоксальные мусульмане жрут свинину на завтрак обед и ужин, но это так к слову.
Разве человек заслуживает такого обращения? Меня называют все – оленем. Иногда – лосем. По имени и фамилии никто не называет, даже офицеры и прапорщики. Очень обидно. Я стараюсь, но ни кто этого не замечает.
Здесь красиво, правда, до ближайшего населенного пункта почти пол сотни км. Раз в две недели прилетает вертолет и выгружает провиант и всякое начальство. Они нам поют, про любовь к родине и нашу великую миссию, съедают все мясо и овощи, в баню ходят, водку жрут бочками и улетают обратно. Если нелетная погода, то питаемся одной пшенкой, от нее уже воротит.
В дозор я еще не ходил, пока принимаю радиостанцию – название у нее смешное, фруктовое, ну ты я думаю, понял, изучаю маршруты и инструкции. Надеюсь, что когда буду заступать, сразу станет легче. Ведь должны же они понять, что я настоящий солдат, а не то чем щи хлебают… Это так наш старшина выражается.
Я думал о самоубийстве. Но мне очень страшно, понимаешь. Вешаться, как-то не хочется, а стреляться не могу, мне оружие не доверяют, говорят, что связисту оно не к чему. Иногда вечерами я стою на самом краю обрыва и думаю как было бы здорово спрыгнуть туда. Внизу метрах в пятистах, между острых камней бежит извилистая стремительная река. Я даже стихотворение написал, вот послушай:
Горная река стремительно несется,
Как жизнь моя, она никогда не прервется
Не остановится ни на секунд. Даже
Средь горных пиков, приклонит солнце голову….
Я полечу, как птица к облакам и растворюсь в пустоте,
Я как горная река буду вечно молодой,
И как пик – я непоколебим.
О Кавказ великий, ты один справедлив,
Перми меня, я твой верный сын…
Я знаю, ты меня не одобришь, но это не важно. Просто меня родители с детства жалели, оберегали от всего и от всех. А жизнь настоящая, она такая, как и в армии. Все друг друга сожрать норовят, за чужой счет самоутвердится. Я не хочу так, не умею.
Боже ну почему так сложно все… От чего люди не летают как птицы? По тому, что птицы в своем полете искренни, а люди нет. Птицы, взлетая, верят, что полетят, а люди взлетают, только за тем, что бы упасть.
В любом случае прощай… Ты настоящий, будь им всегда. Если получится. Не поминай лихом…
Сутки Алексей ходил сам не свой. Нужно было что-то делать, кому-то сказать, но кому и как. В любом случае утром в части на обще-гарнизонном разводе зачитали вслух телеграмму командования.. В ней говорилось, что на заставе номер такой-то, «Черкесского» пограничного отряда рядовой связист, находясь в дозоре, расстрелял двух сослуживцев, тяжело ранил сержанта контрактника после чего покончил жизнь, самоубийством сбросившись со скалы…
Время опять полетело вперед. Переживал ли Алексей? В общем и целом да, но за армейскими буднями многое съедается и растворяется в пыль. Как в народе говорят: «Перемелется – мука будет». Мука будет… Муки много везли в особенности осенью. Из Ставропольского края, контрабандно. Вывозили целыми колоннами, закупая в хозяйствах по дешевке или попросту воруя. А иногда пытались провозить другой белый порошок, не подумайте что «Тайд». Этот белый парашек отстирывает не портянки, а мозги. Но, пожалуй, об этом по порядку.
Жил в Махачкале некий Гурам, водитель маленькой газели. Он, можно сказать, был клиентом постоянным на пропускном пункте. Его знали все, посмеиваясь называли – Гурик или Рама. Он всегда оплачивал свой проезд по существующим таксам. Еще подкидывал съестного и иногда коньячка бутылку- другую. Это не удивительно, в одном наряде с Алексеем служил, тянул срочку, племянник Гурама – Мага. Так, что дядя всегда проскакивал КПП в первых рядах, а племянник угощал дежурного лучшим в Дагестане коньяком и иногда баночкой, другой черной икорки.
В двадцать восемь Гурам, этот приземистый и худой как щеп мужик имел огромных размеров усадьбу, большой прогулочный катер и несколько личных авто. Тем удивительней было видеть его в грязных замызганных халатах, самостоятельно ковыряющегося в моторе раздолбанной в хлам газели.
И не стоил бы этот самый Гурам, даже двух строчек в моем повествовании, не разверни он жизнь нашего героя, так круто, почти на сто восемьдесят градусов. Взяли бизнесмена. Прямо на таможенном посту. В машине, среди разного хлама, тряпок и корзинок помидор обнаружили шестьдесят килограмм чистейшего героина. Ни чего себе, правда?
Наряд в полном составе отстранили от несения службы и под разбирательство. Московская комиссия прибыла, таможенный пост на изнанку выворачивали.
Следователь, пригласив к себе на беседу Алексея и Магомета, не стал ходить вокруг да около. Объяснил парням, что над ними висит по десять лет как минимум, за участие в организованной преступной группировке занимающейся переправкой через границу крупных партий наркотических средств. А то, что рядовой Магадиршапиров является племянником подсудимого, будет, пожалуй, самым весомым аргументом в суде. Но следователь предложил ребятам помощь…. Всего по четыре тысячи у.е. с носа и можно было бы выгородить, и даже наградить медалью, защитник границы третьей степени.
Денег-то как раз ни у Магомета ни у Алексея почти не осталось (таких денег), а садится в тюрьму не хотелось, совсем не хотелось... Третьим в группе Рубатина ходил Петров Радик, но тот словно налим выскользнул из пальцев следователя. Отец его - кадровый офицер-пограничник сумел вовремя выхлопотать перевод в другую часть задним числом.
Тут еще в районе банд группа Гелаева появилась. Неделю к ряду всей частью выходили на поиски. Было два боестолкновения. Страшно жутко. Алексей впервые почувствовал, что такое пули, проносящиеся над головой. Крестился, читал молитву, и все время вспоминал Лизу. Странно, думал, будет мать вспоминать, или друзей, но в голове кроме больших заплаканных глаз, не было ни чего.
- Вы, их свистящих, не бойтесь – подбадривал капитан. – Свою, вы не услышите, а эта пусть летит «к черту».
Тогда, правда, ни одного боевика не увидели, так и не поняли, с кем воевали. Один раз просто зеленку расстреливали два с половиной часа, другой с армейцами повоевали чуть-чуть. Без жертв обошлось, только двоих ранило у пограничников.
После возвращались в часть, ночью, по горным тропам. Все были усталые и злые. Алексей замыкал группу. Шел медленно, еле переставляя ноги, шесть дней прыжков по горам, подобно сайгакам, дали о себе знать. Алексей присел на корточки и принялся перешнуровывать «берцы», когда почувствовал сильный удар по голове. Сознание потерял мгновенно.
Очнулся в лощине, между двумя огромными валунами. Рядом был Мага, он грелся у небольшого костерка.
- А проснулся, слава Аллаху. Я думал, перестарался. – Магомет говорил тихо, чтобы не издавать лишних звуков. Правда, получалось как-то не очень. Он в детстве чабаном на летние месяцы подряжался, а там сами понимаете зычный голос, почти как ружье и кнут.
- Ты, что кретин? – Алексей пытался кричать, но из пересохшего горла вырывались только скребущие приглушенные бульканьем звуки. Голова жутко болела в области темечка. – Это ты меня так…
- Я.. Сиди и слушай. – Мага быстрыми движениями рук сорвал с Алексея все отличительные знаки и шуганул их в костер. – У нас более такого момента не представиться. Нужно делать ноги, я не хочу садиться за этого дурака. Ты же знаешь мы не причем. Я думал он икру возит или рыбу, а он…
- Можно же доказать… - Алексей попытался встать, но ноги затекли и слушались его отвратительно.
- Что доказать? – Мага порылся в сумке и вручил Алексею здоровый кусок копченого мяса.
- А я то, думаю, почему у тебя рюкзак такой тяжелый, ты еще там, в части все решил.
- Не важно. – Магомет достал еще один кусок и принялся перемалывать его зубами словно кухонный комбайн. – Не важно. Даже если мы сможем доказать, что ни причем, и к наркотикам не имели отношения, но деньги то брали, от этого не отвертишься, если уже таможню взяли за яйца. Вот и сам посуди, при лучшем исходе – дисбат, при худшем десять лет в колонии. У меня на жизнь планы другие.
- Бежать глупо. – Алексею все-таки удалось встать на ноги и немного походить, взад-вперед разминая суставы. - Нас хватятся, объявят в розыск и ага… Вот тогда точно не отвертимся. А оружие? – Алексей побледнел и стал, словно в забытье, руками шарить вокруг…
- Не кипишуй… Все нормально, автоматы я на дороге выкинул, там же и смертники оставил, на твоем кровь, так получилось. Ты думаешь им охота носиться нас искать. Запишут: «Пропали без вести при проведении контр террористической операции». Так всем лучше, и таможне дешевле и Гураму. Свидетелей меньше.
- А при чем тут смертники? – Алексей пошарил по груди, и действительно не нашел свой медальон, к которому за последний год привык как к родному. Он практически заменил ему крестик подаренный при расставании Горынычу.
- У меня брат воевал на первой чеченской – сказал Мага усаживаясь по удобней возле костерка. – За федералов. В Гудермесе во внутренних войсках. Ему довелось каптером у одного сундука в подчинении ходить. Прапор Александров. Так вот, тот наладил бизнес хороший. Он солдат продавал боевикам. Отправляет на работы куда ни будь в пригород, а тех там цап и в зиндан в горы. По пять сотен зеленых за голову брал урод. Боевики только смертники выкидывали всегда, потом командир оформлял все как несчастный случай или боевые потери. Благо неопознанных трупов в городских моргах хватило бы не на один Освенсен. Потом в цинк и на родину с письмом, о героизме проявленным рядовым таким-то в деле становления конституционного порядка в Чеченской республике.
И он не один был, таких гнилых прапорюг и офицеров, хоть жопой жри. Из-за них нормальные головы складывали, а эти жируют до сих пор, и грудь в орденах. Правда сундука того все же отправили к праотцам вместе с командиром, сами солдаты. Говорят кто-то гранату в каптерку зашвырнул, грохнуло так, что по частям тела собирали, да собрать не смогли. Кто бросил? А ни кто, ни чего не видел. Ни дежурный, ни дневальные…
Так с тех самых пор боевики, захватывая солдат, всегда оставляли смертник. Нет смертника, вроде, как и человека нет.
- Ты думаешь проглотят? - Спросил Алексей, и тоже вплотную подсел к костру. Ночью в горах всегда холодно, даже жарким и душным летом.
- А куда они на хрен денутся, когда разденутся. Сам подумай, ну нагот мы им нужны сейчас. Они еще Аллаха благодарить будут, что так все удачно сложилось. Давай спать. Оружие я заклинил. В твое, грязи набил уйму. Будет ощущение, что ты сопротивлялся, а мое еще в первом бою из строя вышло. Я об этом сообщил старшине и таскал, с собой так, для успокоения совести. – Магомет придвинулся ближе к костру, который уже еле тлел, потом под голову подпихнул бушлат и закрыл глаза.
- Куда мы теперь?
- Ты думаешь, я бы рванул без плана? Спи. – Мага был, конечно, личностью уникальной. Вопреки расхожему мнению, что горцы дикие и извините немного тупые, Магомет был очень культурным и умным парнем. Образование одиннадцать классов и ПТУ по специальности электрик. Уже в столь юном возрасте, Магомета можно было с уверенностью называть состоявшимся человеком. Он обладал устойчивым во всех отношениях набором ценностей и убеждений. В двенадцать он помогал отцу перетаскивать через границу, тайными тропами, оружие и переводить людей. Семейный бизнес…
Когда отца застрелили при неудачном переходе, Мага фактически стал главой семьи. В четырнадцать на мотоцикле он перевозил от схронов заготовленную в нерест икру. Получал приличные деньги.
В принципе парень был не плохой. Подло не поступал. Считался примерным солдатом и хорошим товарищем. В отличие от Алексея Магомету до демобилизации оставалось два с половиной месяца. При том почти целый год он провел в Тусхоройском погранотряде. А это знаете, дорогого стоит.
- Боже мой, теперь я преступник – подумал Алексей, закрывая глаза. Голова жутко гудела…
- А кем ты был до этого? – спросил чей-то голос, зарождаясь, как раз в том месте, откуда боль расходилась по всему телу ровными монотонными волнами. – Разве получать «уважение», это не преступно. Или ты серьезно думаешь, что взяв один раз у человека деньги за провоз абсолютно легальной партии помидор, ты сможешь не взять их, когда тот же торгаш повезет оружие или наркотоу. Ты предпочтешь не заметить, так проще. Это же аксиома. Один раз, украв, нельзя остановиться. Все так себя ведут? Это не оправдание, ни в коем случае не оправдание…
- Черт! – про себя выругался Алексей. – Теперь не уснешь, раз совесть проснулась. Теперь всю ночь оправдываться, придумывать отговорки…
- Тебя, что опять по голове отоварить, что бы ты уснул? – спросил Магомет, и легонько пнув ногой товарища, перевернулся на другой бок.
Становилось холодней. Алексей залез в бушлат с головой, свернувшись под ним калачиком, словно котенок.
Становилось холодно и Мавсар свернувшись кренделем словно бездомный пес, с головой залез под верблюжье одеяло. Нужно было поспать, этого настойчиво требовал организм и просто здравый смысл, но парень всеми силами боролся со сном. Уснуть, значит отдать себя на волю случая, уснуть, почти равнозначно не проснуться, в этой ситуации. Мавсар очень хорошо понимал, что ему остается жить несколько часов и тратить их на сон просто не благоразумно. Почему-то в голове всплыл поход в ресторан с Лизой, тогда в прошлой жизни. В последние месяцы Мавсар строго настрого запретил себе вспоминать прошлую жизнь. Он признал факт смерти Рубатина Алексея, смерти и невозможности его воскрешения. Но как, оказалось, объявить и выполнить вещи совсем разные.
Они сидели на террасе в «Гарден-холле» и пили вермут. Он смотрел на Лизу, и ему хотелось смеяться.
- Что такое – нарочито гневно спрашивала девушка - Во мне что-то не так?
- Ты похожа на несчастную бездомную дворнягу, которая просит у прохожих кусочек хлеба.
- Да – опять возмущалась Лиза – меня еще ни кто не называл бездомной дворнягой.
- Ты несчастная, тебя ни кто, ни когда не любил…
- А…
- Родители не в счет. Они, конечно, любили по-своему. Тебя не любили по настоящему. Ты хочешь страсти, настоящей всепоглощающей, бесцельной, возможно ненужной, но такой сумасшедшей.
- И ты сможешь мне это организовать? – Лиза снова надела на лицо маску непробиваемой стервозности и холодными глазами посмотрела на Алексея.
- Это невозможно организовать… Извини, но ты обратилась не по адресу. Я тебя не люблю, по крайней мере, мой мир не встает с ног на голову. Ты, конечно, мне импонируешь, возбуждаешь и даже вдохновляешь, но к сожалению пока не более.
- Пошел вон… - Лиза схватила стакан и выплеснула остатки вермута в лицо Алексея.
- Хорошо – холодно ответил парень и выйдя из-за стола медленно побрел к выходу.
Шел дождь… Он топал своими туфлями, нет-нет зачерпывая в них немного воды. Костюм в секунду превратился в мокрую тряпку. Алексей шел, медленно но уверено. Потом остановился.
- Стой дурак! – Лиза бежала за ним, босыми ногами хлюпая по лужам, так быстрей. – Стой дурак! – она с разбега прыгнула и повисла на его шеи. Обхватила руками, ногами… Они целовались, долго… Бесконечно долго. Дождь все лил. Лиза содрала с Алексея пиджак и расстегнула рубашку. Он и так чувствовал ее горячее тело, сквозь тонкое, промокшее до нитки холодное платье.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
(случайные встречи)
Люди встречаются, влюбляются, женятся… Бывает просто встречаются. Вы когда ни будь, обращали внимание, сколько людей встречаете ежедневно? Скольким вы говорите – здравствуйте? На скользких просто задерживаетесь взглядом? А на скольких даже не задерживаетесь? С кем-то перекидываетесь парой фраз, начиная от: «Эй, парень ты мне на ногу наступил», в салоне переполненного троллейбуса, заканчивая: «Как хорошо вы сегодня выглядите» - начальнице.
Мир полон людей. Вообще был бы мир без людей? Наверное да, а может и нет… Но самое главное, что каждый отдельно взятый человек – целый мир. Со своими законами тяготения, сохранения энергии. Со своими страстями и «глюками», со своим солнцем и темными, потаенными уголками души.
Вы только подставьте себе, что каждый день вы встречаете не тысячи людей, а тысячи маленьких, а может быть и огромных вселенных. Вы взаимодействуете не с индивидами, а с целыми мирами. Гораздо проще понимать окружающих, признавая их равновеликими богами, своих многогранных миров.
У нас у всех есть бог, наше все. Но и мы являемся богами всего – своего, всего того, что внутри нас. И возможно цепочка эта бесконечная, и безначальная. Нет точки отсчета, нет точки финала. Есть только безграничный и бесконечный процесс соединения миров и рождения вселенных.
(Ой, о чем это я? Когда меня в следующий раз так переклинит, вы по голове меня, по голове. Говорил же себе, не буду пить больше столько кофе. А я больше и не пью. И меньше тоже… )
- Жуй, жуй… - сказал Магомет, подливая Алексею горячего супа.
- Уху… - сквозь переполненный рот мычал Алексей и продолжал с упоением уминать все, что было любезно выставлено на стол.
В доме Магомета было очень чисто, хотя в нос бил немного непривычный запах толи морской тины, толи немного подпорченной рыбы. Даже несведущему в морском деле человеку становилось абсолютно понятно, что он в доме рыбака. Повсеместно на заборах и стенах были развешаны сети, поплавки и лески, а в гараже красовалась великолепная моторная плоскодонка, недавно выкрашенная в цвет грязного хаки.
Беглецы сидели на кухне, которая по совместительству являлась гостиной и садом. Часть этого помещения была утоплена в дом, а другая расположена на улице под навесом из тесно переплетенных виноградных лоз. Ощущение создавалось просто райское. Этот скромный по местным меркам дом, чем-то напомнил Алексею, Абхазский дом родственника Ильи Петровича.
Году так в восемьдесят восьмом Алексей вместе с родителями ездил на каникулах в Абхазию. Они жили в доме двоюродного дяди Алексея, очень приличного и органически вписавшегося в местный колорит русского мужика. Он купил себе дом в Абхазии и ни куда от туда более не выезжал. А когда началась Грузино-Абхазская война, взял в руки оружие и принялся, оборонят свой дом и свой народ. Но не о том…
От домов этих, создавалось ощущение чего-то добротного, сложенного на года и одновременно мягкого, для человека. Вот, к примеру, от стен лавры Печерской, веяло вечностью, чинным спокойствием и несгибаемой мудростью. А здесь нежной мудростью поколений. Просто, наверное, менталитет строителей разный…. Южане вообще любят, что бы все было качественно, на года и главное для человека. От этого и любовь к коньякам десятилетней выдержки, старым винам и бесконечным скалам. Застолья здесь могут растягиваться на целый день, а свадьбы не заканчиваться неделями.
Все братья и сестры Магомета, число которых составляло шесть, при том младшему брату было двенадцать, а старшей сестре двадцать шесть, стояли, по стойке смирно, возле стола готовые выполнить любую прихоть, неожиданно вернувшегося главы семьи. При том по глазам родственников читалось, что вернулся Мага не иначе как с того света. Был еще старший брат Рамис, но тот в силу определенных обстоятельств сейчас отбывал наказание в колонии строго режима где-то под Челябинском, и выйти оттуда суждено ему было не ранее две тысячи восемнадцатого – двадцатого года.
Беглецы почти неделю добирались до родового села Магомета, которое располагалось в пригороде Махачкалы. Шли лесами, лощинами избегая населенных пунктов, дважды попадались нарядам ДПС, но небольшие взносы в твердой валюте делали свое дело. Три дня провели на ферме родственника Маги, того самого, у которого он и пас отары в детстве. Того самого, который и пристроил Магомета в погранотряд и пробил перевод на Казмаляр.
Родственника звали Мухтар Магарбекович, он был очень уважаемым человеком в районе. Казалось бы, простой чабан, ан нет. Когда Мухтар выдавал замуж свою единственную дочь, прокурор Махачкалы и глава Ботлихского района, приглашенные на свадьбу, ждали в предбаннике два часа, своей очереди поздравить молодоженов. Хотя жил чабан очень скромно, и денег больших в его доме неводилось, даже не было своей машины. Но кто поймет обычаи Дагестанских народов?
Мать, увидев сына, бросилась ему на грудь, долго плакала, благодарила Аллаха. Ей действительно позвонил командир части и рассказал, что сын пропал без вести при исполнении служебных обязанностей. Сказал так же, что шансов найти Магомета, практически нет, поскольку он скорее всего попал в руки группы боевиков, под предводительством полевого командира Гелаева. А всем на северном Кавказе известно, как этот бандит поступает с солдатами Российской армии.
Осознав, что творится в душе у матери, Алексей решил, во что бы то ни стало сообщить ей о себе. Но как? Звонить не разумно, писать тоже глупо. В письме всего не передашь. Не объяснишь. А мать все таки мать, начнет искать, всех на уши поднимет и тогда из без вести пропавшего легко превратиться в дезертира, преступника и вообще…. В любом случае Алексей старался гнать от себя черные мысли.
Еще по дороге к дому, Мага подложил Алексею неплохой способ начать новую жизнь. На те деньги, что остались у них, в Махачкале можно было купить хорошего качества паспорт. Но подделка, она и есть подделка. Дальше требовалось попасть в Москву, где уже за хорошие деньги был вариант сделать настоящий паспорт, военный билет и любой другой документ, вплоть до пропуска в Кремль. Этим каналом пользовался в свое время отец Магомета, переправляя людей из стран бывшего СССР в Россию и давая им абсолютно новую жизнь. Этот канал и сейчас работал как часы. По крайней мере, в это хотелось верить.
- Но как мы сможем получить паспорта, это, наверное, деньги и при том не малые? – Алексей сидел на террасе и блаженно смотрел на море, пожалуй, самое смиренное и красивое на всей планете. Каспий, удивляет и вдохновляет. Показательный пример одиночества души огромной массы воды, волею веков оторванной от остальной части мирового океана. Он по сути своей и являлся океаном, только в миниатюре. Огромный, животворящий, и смертоносный. Чем был он для людей веками? Ореолом обитания, спутником поносящим еду, одежду и просто эстетическое удовольствие. Чем стал сейчас? Местом смертельных сваток браконьеров, золотоносной жилой для нефтяных компаний и проклятием, которое нет, нет да погружало миролюбивые народы Дагестана, в междоусобные, а точнее меж клановые разборки. Однако эстетическое удовольствие все же приносил, ни куда не денешься.
- Не мы, а ты. – Магомет распластался на лежаке и цедил через трубочку сладкий виноградный сок, с кусочками льда в бокале. – Я остаюсь здесь, у меня очень много забот и обязательств.
- Как так? – Эта новость вернула Алексея с небес на землю.
- А вот так. Я дам тебе несколько коробок с икрой, отдашь их одному хорошему человеку по имени Федор, где его найти я скажу. Он тебе заплатит, и поможет сделать документы.
- А потом?
- Все от тебя зависит, хочешь, возвращайся, я буду рад такому напарнику. А нет, так на то и суда нет… - В воздухе повисло молчание, изредка прерываемое дыханием большого моря. – Не дрейф, это просто и быстро. Сутки и ты на коне. Тебе еще понравится такая жизнь. Если с ментами проблемы возникнут, скинешь пару банок, нехай подавятся. Я всегда на две-три больше в посылку укладывал. Им тебя не с руки брать, останутся пустыми. Но сам на рожон не лезь.
Оставшиеся дни до отъезда, Алексей гулял по городу, и даже раз вышел с Магой в море. Было классно. Алексей никогда не был так близок с морем как тогда. Хотелось летать, хотелось петь и орать о любви к миру. Орать во все горло. Ему необходимо было, поделится этим чувством, вот только с кем? Магомет привык к этому пейзажу, наблюдая его с детства.
- Ты, что орешь? – спросил Мага с не понимаем глядя на блаженное лицо друга.
- Чуда, какое… Ты знаешь, я бы хотел иметь здесь дом, на берегу, рядом с твоим. Жить и растить детей и каждое утро встречать рассвет и провожать закат, несясь на бешеной скорости по водной глади этого прекрасного моря.
- Чудак человек. Нет ни чего невозможного, главное верить и хотеть. Лично я буду не против такого соседства.
В поезд Алексея погрузили довольно быстро и без эксцессов. Заплатив проводникам положенное и забив половину купе, туго наполненными коробками Алексей уселся на свое место и предался ненужным и никчемным переживаниям. Паспорт, который перед отъездом вручил Алексею Мага, был выполнен потрясающи. В том смысле, что глядя на него, только полный олух не заметил бы, что имеет дело с подделкой. Своеобразным удостоверением качества документа служили несколько водяных знаков на купюрах достоинством сто, двести и пятьсот рублей, заблаговременно вложенных Магометом. И действительно ни у одного стража порядка, на вокзале и в поезде подозрений сей неутешительный документ не вызвал. Выдан он был на имя Мавсара Адалаева, 1979 года рождения - (русского), уроженца города Буденовка Ставропольского края.
Алексей долго пытался определить свою новую национальность, но так и не смог, поскольку его познания в области Кавказских этносов оставляли желать лучшего. Единственным косяком, пожалуй, было, то, что славянская наружность Алексея чрезвычайно плохо согласовывалась с новой фамилией. Но отчество Александрович вроде как примеряло с действительностью эту нелепую бумажку.
Забавная вещь, этот поезд Махачкала-Москва. Его, пожалуй, можно сравнить с золотоносным североамериканским экспрессом с приисков Клондайка или верховий Миссисипи. Сказать, что начальник этого экспресса один из самых уважаемых и богатых людей Махачкалы, ничего ни сказать. Почти все пассажиры поезда, занимаются тем же благодатным и очень прибыльным делом, к которому волей судьбы суждено было, приобщится Рубатину Алексею – решением Московской продовольственной проблемы в области удовлетворения гастрономических предпочтений, жителей столицы. Если у какого-нибудь начальника транспортной милиции города Москвы, возникло бы желание лишиться своего места, или головы, и он отдал бы приказ «выпотрошить» гастролеров, то с одного единственного поезда непременно можно было получить, как минимум: две-три тонны икры, баррелей пятьдесят отборного дагестанского коньяка, самых элитных марок и несколько тон осетрины, всех видов копчения, соления и съедания.
И самое, пожалуй, веселое, что наказания за подобный вид нелегальной коммерции было просто смешным и ограничивалось конфискацией незаконно перевозимого и штрафом. Да и злой умысел человека еще надо было доказать. Ну сами подумайте, везет человек двести бутылок «Лезгинки» и сотню другую кг. черной отборной икорки. Вы его цап, царап, а он, дескать на свадьбу к другу, подарок везет. Вы ему: «Мужик хватит мне на уши приседать», а он вам: «Вот баночка икорки и ящичек коньячка, за здоровье друга…». Вы ему: «Мужик, это как-то не правильно, не честно…». А он: «Понимаю, понимаю. Вы не один. Вот еще пара баночек, вот еще ящичек….
И сами вы уже понимаете, что человек едет на свадьбу, а вы к нему с законом… Ладно, лирика это.
В купе к Алексею, простите к Мавсару подсели еще: мужчина лет так, сорока пяти и молоденькая девица. Компания не самая плохая, как ни крути. Странно, но у попутчиков Алексея с собой не было распирающих в разные стороны коробок, сумок и прочих емкостей для перевозки Дагестанских богатств. Познакомились быстро и без лишних церемоний. Афанасий Григорьевич достал из портфельчика аккуратную бутылочку «Наполеона», видимо местные коньяки не приглянулись гостю солнечной республики, и разлил по любезно предоставленным Алексеем пластиковым стаканчикам.
- Ну… Будем – по военному выдохнул Афанасий.
- Обязательно будем – поддержал Алексей.
Девушка, ее кстати звали Алина, просто, но очень мило улыбнулась. Она вся дышала молодостью и каким-то не детским азартом. Про таких как она говорят: «Девушка знает себе цену». И цена эта была явно не по карману ее попутчикам, а по сему у всех троих вышло очень приятное путешествие, за коньяком, обильной закуской и непринужденными беседами.
Афанасий Григорьевич оказался отставным офицером – ракетчиком. Сейчас у него был свой маленький охранный бизнес. В Дагестан он приезжал по делам фирмы и заключил довольно выгодный контракт на охрану рыболовецкого траулера «Псков». Алексей так и не понял, зачем кораблю в спокойных водах Каспия была нужна вооруженная до зубов охрана. Не про каких пиратов в море он не слыхивал, а с кем тогда воевать?
Сам отставной полковник, был субъектом очень интересным. Высокий, статный усатый дядька, несомненно способный расположить к себе любого собеседника. Однако философия его оставляла в молодом сердце Алексея какой-то неприятный и очень густой осадок.
- Я служил этой стране, верой и правдой двадцать два года – говорил Афанасий развалившись на нижней полке – А меня выкинули словно старый ненужный башмак. Это не приятно. И вот, раньше я защищал эту землю, этот народ и это правительство.
- А теперь? – снова улыбаясь белоснежными зубами, спрашивала Алина.
- А теперь, я защищаю тех, кто обворовывает эту землю, этот народ и это правительство.
- Совесть мучает? – свешиваясь с верхней полки, спросил Алексей.
- Ни капли – даже не задумавшись, заявил отставной ракетчик. – И эта правительство и этот народ без сомнения заслуживают быть обворованными и униженными.
- Это почему – возмутилась Алина и наконец перестала улыбаться.
- У каждого народа, то правительство, которое он заслуживает – с видом Оксфордского профессора заявил отставник. – А наш народ заслуживает это правительство и подавно. Всем известно, что люди когда становиться невмоготу, когда о них вытирают ноги и не во что не ставя, берут в руки оружие и меняют правительство на более лояльное. А что русский народ? Мы быдло, мы как скот, которого таскают от пастбища к пастбищу и не сомневаясь, отдают под бой если того требуют обстоятельства. Помните выражение: «Мы не рабы – рабы немы». Мы немы и ни чего уже, нельзя изменить.
- Как? возмутился Алексей и так перекинулся через верхнюю полку, что чуть не рухнул на девушку. Ему должно быть, было бы приятно. А ей? Восемьдесят килограмм живого веса, не считая мозгов. – Русский народ тоже поднимал восстания, притом не раз…
- Чушь. Молодой человек, все это чушь. Наш народ был только послушным оружием в руках определенных элит имеющих при том далеко не славянские корни. Будь то восстание декабристов, или революция пятого года, обе семнадцатого и последняя - девяносто первого. Всегда одно и тоже. Народ России мне порой напоминает египтян периода древних царств. Нашими руками совершают кровавые перевороты и входят на трон, но для самих людей не меняется ровным счетом ничего. Если бы не общемировой прогресс, я думаю мы бы до сих пор сидели в крепостничестве… Я тут прочитал в одной газетке - Афанасий Григорьевич почесал в затылке, как бы силясь вспомнить – стихотворение, я пожалуй по памяти только пару четверостиший вспомню:
Тяжелый крест твоих болот,
Несет плотва из года в год.
Спасая честь твоих морей,
Страна премудрых пескарей.
- Потом там еще два четверостишья, я не могу вспомнить, но заканчивалось все просто гениально…
Поэтов, тех, что больше нет
Здесь тьма не тьма и свет не свет…
Страна неизбранных царей
С перста премудрых пескарей.
При прочтении данного произведения Алексей, чуть окончательно не рухнул со своей верхней полки. Эти строчки Рубатин Алеша написал в конце одиннадцатого класса, но он мог поклясться, что никогда даже не пытался их опубликовать – Простите – выдавил из себя он – а кто написал эти строки.
- К сожалению я не помню имя автора строк. Мне кажется, я прочитал их в каком то журнале, а может быть в интернете, теперь не важно.
- Пожалуй, вы правы – сказал Алексей и отвернулся к стене. – Это совершенно не важно. По крайней мере, теперь.
- Я вспомнил – вдруг расцвел отставник - Этот стих, как эпиграф опубликован на одном, очень популярном сайте национал большевистского толка.
От этих слов Алексею стало дурно в двойне. – На те пошел в народ – подумал он про себя и решил закрыть этот вопрос раз и навсегда.
Алина, тоже оказалось девушкой не простой. Ей не было еще двадцати, и она ехала покорять столицу. Послав кассету с записью своего голоса в музыкальное реалетишоу девушка получила отказ. Алина направила такую же в другое…. Просто не ответили. И вот бросив все, включая своего бойфренда, и пуделя Доти, девушка отправилась в столицу брать штурмом музыкальный Олимп. Глупо, наверное…
- Почему вы вдруг решились на такой отчаянный поступок? - спросил Алину полковник, разливая очередные «по тридцать».
- Я прочитала одну очень интересную книгу…
- Какую? – осушая до дна свою порцию спросил Алексей.
- Новый автор – ответила Алина, закусывая горьким шоколадом. – Паоло Коэлье. Книга называется «Алхимик».
- Не читал – почти в голос заявили полковник и эк-с сержант.
- Классная вещица. – Алина слегка растянула блузку, так, что стал виден черный кружевной бюстгальтер. Сделано это было филигранно, одним движением, так что у попутчиков перехватило не только дыхание… – Вкратце философия такая: «Если очень захотеть, можно в космос улететь». Вот я и захотела. Встала как, то утром, посмотрела в зеркало и сказала себе. Ну чем я хуже, чем все эти бездари заполнившие телеэкран. Спеть под фону, мне раз плюнуть. В отличии от некоторых, я ее сама и записать смогу. Своим голосом. У меня музыкальная школа и два курса консерватории. Так, вот теперь еду в столицу.
- У тебя там есть знакомые? – Афанасий с изумлением смотрел на девушку. – С чего же ты начнешь?
- По порядку. Теперь есть знакомые. Вот хотя бы вы двое. А с чего начать… пожалуй начну сначала. Коэлье пишет, что если человек чего-то искренне хочет, вся вселенная ему в этом поможет. Я хочу стать звездой. А вы двое, чего хотите?
На секунду в салоне воцарилась тишина. Штамп конечно. Ну что за слово, воцарилась тишина. Можно еще сказать повисла… По моему тоже не очень. Вот так можно – Тишина захватила сидящих в купе в свои тугие, теплые объятия. Чушь…
В общем, все чуть-чуть помолчали. – Я, наверное, пожить подольше, и желательно оставить своим детям как можно больше материальных благ. В нашей стране, деньги гарантия счастливого будущего. Хотя и они не всегда помогают. – Афанасий посмотрел в окно и замолчал.
- А я доехать хочу – сказал Алексей.
- Нет серьезно… - возмутилась Алина – Я же серьезно…
- И я, как ни странно…. Пожалуй, знаю. – Алексей, впервые за несколько последних месяцев сформулировал для себя цель своей жизни, на ближайшие будущее. - Я хочу свой путь найти, дорогу отыскать. Сейчас я словно на перекрестке стою, и даже камня нет.
- Какого камня? – с недоумением спросила Алина.
- Ну, того самого. На распутье. На право пойдешь – голову потеряешь, налево коня. А прямо…
- Ага – засмеялся Афанасий Григорьевич - Только русский витязь, прямо не ходит. Даже когда трезвый.
- Точно – подтвердил Мавсар – там обычно теряешь и коня и голову.
- Зато - снова улыбнулась Алина – там, есть шанс найти Василису – премудрую или прекрасную. А может и ту и другую.
Добрались до Москвы, как ни странно. Правда, в поезде на подъезде шмон устроили дорожники, и откупиться двумя банками было не реально. Мавсара уже собрались брать, когда вмешался в дело отставной полковник. Сверкнул удостоверением, что-то шепнул на ухо лейтенанту, и тот испарился, словно джин в мгновение ока.
На вокзале Алексея уже ждали несколько человек, один из которых определенно подходил под описание некого Федора. Перепутать этого человека с кем-то другим было очень тяжело. Рост под два метра, лысый череп неправильной формы и наколка огромного паука на его тыльной части. По всему лицу от левой брови до мочки правого уха виден был шрам, кое-где заросший двухнедельной щетиной. Возраст Федора определить было довольно сложно, да и заниматься этим особого желания не возникало ни у кого. Он был довольно тучен, но зато дорогой костюм «от Армани» (действительно от Армани), смотрелся на нем как родной.
Вопреки своему жутковатому внешнему виду, вел себя Федор Карлович, как представился он Мавсару, более чем цивилизовано, мягко, я бы даже сказал по-светски. Почти отечески обняв парня он отдал своим ребятам распоряжение погрузить коробки в газель. После чего Мавсара тоже «погрузили» в Волгу и «неспешно» двинулись по сумасшедшим улицам столицы.
Всю дорогу Алексей проболтал с Федором Карловичем на отвлеченные темы. Московский бизнесмен интересовался, как прошла дорога, были ли трудности в пути. Спрашивал о погоде в Махачкале и еще что-то рассказывал о достопримечательностях столицы.
- Впервые в Москве – поинтересовался бизнесмен, закуривая огромного вида сигару, от чего в салоне моментально стало дымно.
- Я был здесь с отцом в детстве, но мало что помню.
- Москва! – Федор Карлович набрал полные легкие сладковатого дыма и выдохнул в прикрытое окно. – Ненавижу этот город. Грязный. Вечно куда-то спешащий, страшный. Этот город пережевывает людей, меняя их на генетическом уровне.
- Как это? – удивленно спросил Алексей, жестом отказываясь от предложенной ему, «Кубинской» сигары.
- Видишь паука на моей лысине?… Это и есть Москва. Манит, влечет своими огнями, ароматами и неслыханными богатствами. И стоит тебе поддаться, бросится сломя голову, как ты оказываешься опутан сетями города, с ног до головы. Тебя связывают по рукам и ногам и выбраться, вырваться уже не представляется возможным. Ты пытаешься, отчаянно борешься, но все впустую. Обязательства, знакомые, работа, деньги, бизнес – все против тебя. Я приехал сюда, как и ты. После Афгана. У меня не было ни гроша, только стремления и мечты. Мечты и стремления. Я бредил об МГУ, мечтал найти одну единственную любовь и устроится на престижную работу. Но все оказалось не так и не то… - Бизнесмен снова замолчал, порылся в кармане и извлек оттуда маленькую черно-белую фотографию. На ней был запечатлен Федор Карлович, совсем молодой в форме ВДВ все с тем же жутким шрамом через лицо. – Это я! Эх время было. Запомни, москвичи – это сборище дегенеративных карьеристов, жирующих и размножающихся на горе других словно выводок личинок. Вся страна пашет, ломает копья, работает, на этот один, единственный в своем роде город.
- Теория десяти миллионов России, не помню, кто написал.
- Все не так просто. Москва это не рай для избранных, а очень суровый и довольно работящий рой. Зажравшийся, правда. – Федор Карлович улыбнулся и достав из кармана золотые часы ручной работы крикнул шоферу, что бы тот прибавил хода. – Не советую тебе здесь оставаться, сожрут и не подаваться. Ты, по-моему, романтик. Наверное, и стишки пописываешь?
- Уже нет. Оставаться? Я и не стремлюсь, как-то…
- Это правильно. Я тоже хочу уехать. Вот хотя бы в Махачкалу. Купить домик на берегу Каспия, яхту и целый гарем молодых девчат… Почувствовать себя шахом, и в итоге получить заслуженный мат. Закончить жизнь красиво, где-нибудь среди бескрайних водных просторов и накатывающих на борт белых метровых волн.
Целый битый час Алексей выслушивал жалобы уставшего человека, которому наскочил рай, или который, наконец, понял истинное значение слова – рай, а за окном проносился вечерний город, утопающий в огнях реклам, супермаркетов и бесконечных казино. Москва, как много в этом слове, для сердца русского слилось. Как много? Алексея никогда не тянуло сюда, как его знакомых, которым кружило голову и ломало жизни желание дотянутся до столичной жизни. Алексей всегда считал, что город этот не для него. Слишком шумный, слишком большой, слишком чужой. И вот сейчас оказавшись здесь, пусть вечером, пусть проносясь в машине по московским проспектам, Алексей не хотел менять своего убежденного представления. Да и времени на это у него не было.
Прибыли на базу в Красногорске. Ребята вытащили банки, пересчитали, и что-то бойко отрапортовали хозяину. Тот был явно доволен. Отсчитав, пять тысяч зеленых Федор Карлович вручил их Алексею, дружески похлопав по плечу – Держи, заработал. Передай твоему другу, что оплату за товар получит, как и всегда, после реализации.
- А это - указав на пачку банкнот, непонимающе спросил парень.
- Твое! За доставку.
- Я, что наркотики перевозил? – тупо уставившись на деньги, сказал Алексей, не осознающий до конца, как за одни сутки пути можно заработать такие сумасшедшие деньги.
- Наркотики? – Бизнесмен истерически загоготал, и гогот этот подхватили рабочие, занимающиеся разгрузкой. - Наркотики. Черная икра, это самый страшный наркотик. Наркотрафик, ни что в сравнении с доходами, которые практически легально можно получать с торговли осетровым золотом. Наркотики - бизнес новичков, икра – бизнес матерых волков. Так, что приобщайся, но советую подумать десять раз. Это тяжелый путь, зачастую заканчивающийся трагично. Конкуренция велика и слишком много неизвестных в этом уравнении.
- Мне нужен паспорт – вдруг, меняя тему, выдал Мавсар.
- Всем нужен, а я причем? - Федор Карлович стал суров, и глаза его заблестели в свете складских фонарей.
- Мага сказал, вы помножите.
- Сопляк. Он слишком много на себя берет. Я не занимаюсь этим ремеслом. Это стало слишком опасно, слишком накладно. ФБРы шерстят постоянно, на Кавказе неспокойно. Война понимаешь ли всем портит нервы, портит бизнес. Может что-то изменится, когда твои южные друзья, перестанут резать друг другу глотки.
- Мага сказал, что вы поможете в память о его отце….
Склад на мгновение словно застыл в почтенном молчании, прерываемом только тяжелым дыханием Федора Карловича. Он осунулся и в секунду накинул себе десяток лет. Глаза покрылись дымкой тревожного воспоминания.
- Этот мальчишка, до конца дней моих будет меня донимать. Я тебя прощаю, ты не заешь всего, да и знать тебе не к чему. Но он… Любого другого убил бы уже, на месте – бизнесмен сел и вытащил очередную сигару. Посмотрел, выкинул на пол и с силой растоптал… - Закурить дайте, нормального… – кто-то подскочил, вытащил сигарету с фильтром вставил шефу в зубы и подкурил. – Я помогу тебе, в память о «Чингизхане», так мы в нашей роте называли отца Магомета. Я служил с ним под Кандагаром. Я даже не возьму с тебя ни копейки. Но за это, ты сделаешь мне одно одолжение.
- Какое одолжение? – Алексей напрягся, ожидая чего-то или криминального или лежащего вне области человеческой морали.
- Ты отвезешь обратно в Махачкалу две вещи. Одну отдашь Айдане, это мать Магомета. Вторую выбросишь в море возле кривого мыса.
- Это все?
- Да…
Мавсар снова высунулся наружу. Высоко в чистом и ясном небе светил одинокий лик верного спутника земли. Было холодно и очень хотелось пить. Примерно в двадцати метрах вверх по склону бил небольшой родник. Вода в нем была минеральная с запахом сероводорода, но все-таки вода.
Запасы сделанные боевиками неделю назад иссякли еще вчера вечером, и целые сутки у Мавсара во рту не было даже капли. Язык стал шершавым и все время норовил пристать к небу. Дилемма мучавшая парня весь день, ползти или не ползти, уже кажется нашла разрешение. Ползти…
Сбросив с себя все оружие, Мавсар словно змей выполз из узкого прохода между камнями и стараясь дышать через раз на карачках двинулся к источнику. Время проведенное в горах научило парня выбирать правильные маршруты и передвигаться незаметно, не зримо, на сколько это вообще возможно. Обойдя две растяжки, выставленные Сабдуллой для «врага» Мавсар наконец дотянулся губами до родничка. Влага непрерывной струей потекла по телу возвращая ему силы и желания, которые казалось покинули этот мир навсегда.
Вода была вонючей с песком и солями, но Мавсару показалось, что более вкусной воды он не пил не в этой не в той, прошлой жизни.
На обратном пути парень обезвредил растяжки и скрутив запалы вышвырнул гранаты прочь. – Не хватало грех на душу брать, перед смертью.
После в пещере Мавсар разрядил автомат и забрав верблюжье одеяло забился в самый дальний грот.
УЖЕ ПЯТАЯ ГЛАВА
(Чужой рай)
- Хорошо! Очень хорошо… – причитал Федор Карлович, млея под умелыми ручками молоденькой, полуобнаженной массажистки.
- Да – как-то неуверенно вторил ему молодой гость, краснея и бледнея от столь непривычного телу удовольствия.
- Это, пожалуй, единственное от чего мне совсем не хочется отказываться – улыбаясь, сказал бизнесмен и смачно ущипнул девицу за упругую попку.
Федор Карлович, как и обещал отдал документы Мавсара на «доработку» и через пару дней в руках Алексея должен был оказаться совершенно легальный, правильно оформленный, зарегистрированный документ. Оставшееся время новые знакомые проводили вместе. Бизнесмен показывал Алексею столицу и таскал по самым элитным и злачным заведениям города.
- Я всегда считал, что Москва – это Большой театр, Кремль, Третьяковка - с удивлением замечал Алексей.
- Запомни мой мальчик – отвечал ему Федор Карлович – Москва- это проститутки, бордели, казино, педики, медики и музыканты… Это истинное лицо города, его так сказать оборотная сторона. Даже нет, начинка. А, что самое вкусное в конфете, ну уж точно не обертка, какой бы элегантной и красивой она не была.
После интенсивного и очень расслабляющего массажа Федор Карлович удалился в спец комнату, для продолжения банкета. Алексей же остался один на один, с очень красивой (сразу видно дорогой) девушкой Наташей. Которая, не теряя времени, перешла ко второй фазе Тайского массажа.
- Эй, ты чего... – было, возмутился Алексей, не совсем готовый к такому повороту событий. Мы то с вами люди взрослые и понимаем, что он был готовый, но внутреннее самосознание или что-то еще… Ну поломаться то надо….
- Не переживай, за все заплачено – томным и очень соблазнительным голосом выдала Наташа, и преступила к хорошо знакомому делу, в котором, как смог убедиться на практике Алексей, она знала толк.
- Сколько ты стоишь? – по окончании «экзекуции» спросил изможденный, но очень довольный юноша – если это конечно не секрет?
- Тысячу долларов, за два часа. Столько длится массажная процедура – не меняя ворожение на своем милом, и казалось совсем не утомленном личике, ответила девушка в костюме Евы, который, надо признаться очень ей шел…
-Тысячу долларов – подумал про себя Алексей – наверное она того стоит… Потом ему стало грустно, он вспомнил Алину, веселую и целеустремленную девчонку и осознал какой из Олимпов придется, скорее всего завоевывать ей. Потом вспомнил Лизу, от этой мысли почему-то стало совсем тошно…
После молодой человек и взрослый состоявшийся мужчина сидели на веранде фешенебельного ресторана, и пили коньяк, закусывая очищенными лимонными дольками.
- Мы служили с отцом Магомета под Кандагаром. Я жизнью ему обязан. – Федор Карлович всматривался куда-то вдаль, словно ловя на небе знакомый силуэт давно ушедшей юности. – Я не часто рассказываю эту историю, она возможно и не стоит того. Мы шли колонной среди гор. Знакомый сюжет, ни чего нового. Потом взрывы справа, слева. Мы в оцепенении залегли под БТРом. Командир кричал – «Огонь», «Огонь»… А мы с места не трогались, как завороженные. Потом помню падающий вертолет, в огне. Страшно стало. Меня контузило и осколком лицо разодрало. Много крови потерял, наверное, свечу уже за упокой готовили. Но Ченгиз вытащил. На себе под пулями вынес, его тоже ранило. Огонь на себя вызвали по рации. Грады заработали. Жутко… В общем мы победили. Все машины потеряли, личного состава две трети. Его тогда к звезде представили, но так и не дали. Слишком позорный и бездарный был бой. А про отдельные геройства, что упоминать. – Федор Карлович сделал глоток, и Алексею показалось, что глаза сверкнули отдельной, но кристально чистой слезой. – Мы с ним бизнес организовали потом, я думаю ты понял. Не легально конечно, зато прибыльно. Он людей перетаскивал. Я делал документы, устраивал и помогал обжиться… В начале девяностых слишком многим нужно было скрыться, пропасть исчезнуть или жизнь новую начать. В Закавказье менялись режимы, правители. Шли войны, междоусобицы и только Россия примиряла всех. Здесь армянин жил на одной улице с азербайджанцем и турком, а грузин ходил в гости к осетину, и они вместе выпивали по бокалу «кванчкары» за здоровье абхаза. Чеченец спокойно жил напротив Красной площади и ни кто не собирался выпускать ему кишки. И он, что показательно, тоже…
- А как умер Ченгиз? – Алексей понимал, что вторгается в зону глубоких личных переживаний человека, но не спросить теперь не мог.
- Подстрелили погранцы. «Ченгизхан» на лодке уходил с очень большим человеком, доставить необходимо было или живым или не живым. Попади он в руки местных всем бы места было мало.
- Он был бандит?
- Ты молод… Понимаешь на Кавказе очень трудно определить кто бандит. Вчера он еще бандит и враг государства, но завтра он может стать министром и главой МВД или просто очень хорошим человеком. Все относительно, особенно в Дагестане. - Федор Карлович достал большую сигару и с упоением втянул полные легкие сладковатого кубинского дыма. – Тогда зеленые злые были, как собаки. Понять можно… У них еще школа советская была. Они родину любили. С браконьерами война натуральная велась. Помнишь дом в Каспийске взорвали, пограничный? Каждый день на море стреляли. Взрывали машины. Война в общем, натуральная. Мы то к рыбному промыслу отношения не имели, только для своих нужд и только с разрешением. Остановится Ченгиз не мог, а уйти не получилось. Стал отстреливаться. Я его знаю, он или в воздух стрелял или по днищу лодки. Жизнь человеческую ценил дурак, превыше всего. Аллах говорил, все видит и со всех спросит. Его ответным огнем…
- Насмерть?
- Нет. Вроде как, он шашку динамитную запалил и разнесло всю лодку на мелкие, мелкие кусочки. Тело не нашли, только ошметки, окровавленные и части одежды. Хоронить было нечего, но и опознавать тоже... Ушел так, что бы ни кого не подставить. В этом весь Ченгиз был.
- Это возле Кривого мыса, было? – спросил Алексей, уже предвидя ответ.
- Да – ответил бизнесмен и спустя мгновение вытащил из кармана и положил на стол, отполированную до блеска, золотую звезду героя Советского Союза. – Отвезешь, и бросишь в море, подальше от берега. Все сам думал выберусь, но нет… Слишком много людей там меня знают, и не очень любят. Бизнес, конкуренция…
- Вы же сказали, что ему так и не дали звезду? – Алексей взял в руки награду и какое-то непонятное благоговенье охватило его, словно держал он в рука не награду безбожного государства, а какой-то могучий религиозный символ.
- Она моя. Получил а Кабуле, спецоперацию проводили. Я и не сделал-то ни чего особенного, просто в нужное время в нужном месте оказался. Думаю, он ее больше заслужил. Жизнь человеческая такая штука, ни когда не знаешь когда финал. А умирать с неоплаченным долгом, как-то не хочется. Не правильно это. Не по христиански….
Так они долго сидели в летнем саду и молча смотрели на звездное небо. Алексей думал: - Какая все же непростая штука жизнь. Сколько людей, сколько судеб. Почему-то в этот момент собственные проблемы показались Алексею ничтожными и не стоящими даже пол слова.
- Зачем люди убивают друг друга? – парень посмотрел в глаза нового знакомого, и казалось он искренне не понимает, не знает зачем.
- Я думаю даже Господь не знает ответ на этот вопрос. Он дал людям все и сказал: «Живите и размножайтесь». А что люди…. Я думаю, мы самая большая его ошибка…
На улице стало совсем темно. Звездное небо медленно затягивали огромные тучи.
Оставшиеся несколько часов до отправления поезда Алексей бесцельно бродил по Москве. Город гудел и жужжал как заводной улей. Подмигивал огнями неоновых реклам и бесшабашных, казалось никому ненужных светофоров. Толпа, сумасшедшая, необузданная проносилась мимо него.
Алексею почему-то становилось жутко, страшно и одиноко. Наверное, так ощущает себя любой человек, волею судьбы заброшенный из провинции в крупный мегаполис. Кажется парень начинал понимать, о чем на протяжении пяти дней говорил его новый знакомый. Город пожирает, всасывает человека и переваривает его, превращая в сплошной концентрированный желудочный сок. Попадая в толпу, человек принимает условия существования в ней, правила выживания и поведения. Принято думать, что во время паники толпа ведет себя хаотично. Огромная масса людей несется в разные стороны сминая все на своем пути. Но это не так. У толпы своя философия, своя линия поведения. Если вы принимаете эти правила, то скорее всего выживаете. Если стремитесь действовать вопреки, плыть против течения, то вас раздавят и затопчут. Это все ровно, что выйти из поезда на полном ходу. Шансов крайне мало. Их нет. Но, боже мой, как скучно было бы жить, если хоть раз в жизни, хоть секунду не грести против теченья. А по сему, дураки находятся, и гребут. И именно они совершают великие открытия, поднимают горы и поворачивают вспять реки. Слава безумцам, ибо они есть…
Человек, окунаясь в столичную жизнь, либо принимает общие правила поведения, либо его будущее, успешность, адекватность ставится под большое сомнение. Это правило не только крупных городских масс, но и всего в этой жизни. Все подчинено логике или логично из нее вытекает…
Алексей брел и думал: «Как тяжело быть не как все… Как тяжело бороться за место под солнцем, когда луна гораздо ближе и желаннее».
«Все, везде одинаково, как в армии…» - Эту мысль, так жестко кинутую бедным Артемкой, который из слабого больного паренька, в одночасье превратился в чудовище, по крайней мере для родственников застреленных им ребят, изо дня в день пережевывал Алексей. И здесь на улицах стольного града, он ощущал это особенно остро.
- Волчьи стаи, все это волочи стаи - думал парень, проносясь мимо золотых витрин с выставленными в них элегантными манекенами. Алексей представил себя одиноким волком, выброшенным из стаи. Что делать? Что вообще делают одинокие волки. Ищут новую стаю? Но каждая ли стая согласиться принять нового члена, особенно когда вокруг голод и разруха. Одиночки обречены. Они либо умирают от истощения, либо попадают в капканы расставленные охотниками. Правда есть еще один вариант…. Волк-одиночка начинает разорять курятники, потрошить овчарни. Обычно такое поведение выходит боком… Фермеры вырезают и волка-отступника и еще десяток, другой стай по всей округи.
Зря он жалуется на жизнь - вслух сказал Мавсар и кинул полтинник в руки какого-то попрошайки. – У него своя стая, свой дом. От добра, не ищут добра…
Паспорт был сделан очень качественно. Алексея даже дважды пробивали по компьютеру, наряды милиции, все было в норме. Билет на поезд взял быстро, опять купе. Последние минуты на вокзале, были тягостными. Мавсар не желал ехать обратно, к тому месту, где так круто развернуло его жизнь, но и не ехать не мог. Слово данное Федору Карловичу, брало верх над здравым смыслом и жутким желанием отправится домой.
Алексей несколько раз пытался набрать домашний телефон, но трубку упорно не кто не брал. Друзей и родственников, которым можно было бы, доверится, семья Рубатиных тоже не имела. Оставался, только один выход, один номер который парень знал наизусть… Номер в принципе не сложный, вот только заставить себя его набрать, было тяжело.
Это была, вторя, ошибка, совершенная Алексеем за последние несколько месяцев, а может быть просто судьба. Он все-таки набрал номер Лизы. Несколько длинных гудков. Трубку снял мужчина или парень… Алексей попросил Лизу к телефону, ему ответили, что ее сейчас нет, будет позже…
Сидя в пустом купе, которое Мавсар закупил полностью, и потягивая из бутылки холодное пиво, парень думал, думал и осознавал, что с прошлым окончательно покончено.
- Всем будет только лучше, если Алексея не станет - вслух почти кричал, Мавсар вскрывая очередную бутылку пенистого, которое в прошлой жизни не мог даже на дух переносить.
- А мать? – спрашивал он у себя. И тут же отвечал: - «Пусть лучше я не буду вообще, чем позволю возить себе передачи в тюрьму. Сын дезертир, еще и преступник, взяточник, контрабандист. А так просто пропал, при исполнении служебных обязанностей».
- Ты жестокий – говорил себе Мавсар – так нельзя….
- Да жестокий – соглашался парень сам с собой. - Но ведь я теперь не тот, глупый маленький мальчик, полный романтических бредней в глупой башке… Теперь я другой. Я повзрослел, я изменился.
- Из-за бабы? – возмущался Алексей, уже стекленеющими глазами глядя на проносившийся за окном чужой мир.
- Из-за всего… Да из-за нее. Я все понимаю, я осознаю, что не имею на ревность ни какого права. Я бросил ее, я бросил всех. При первой же возможности развлечься… Я испугался бороться, я даже не дал ей шанса...
- Значит, ты все заслужил. Снимай шляпу и говори всем «аривидерчи»…
Потом, доведя себя до состояния близкого к глубокой алкогольной нирване Мавсар стал петь, орать что-то неприличное и периодически крушить головой купейную дверь. Спустя еще пол часа, он заснул.
- За что человека изгнали из рая? Всегда хотелось получить ответ на этот вопрос? – Мавсар встал на ноги, в смысле в рамках метра сорока от земли до свода пещеры и согнувшись в три погибели, стал разминать затекшие конечности. – Нас пытаются убедить, что Ева нарушив запрет, съела яблоко и еще накормила им Адама. Хорошо. Но возникает другой вопрос, зачем Господь посадил в своем саду столь вредную яблоню? А может он знал… А может и нет.
Последние несколько бессонных часов в голову Мавсара приходили странные мысли, наверное ощущение надвигающейся катастрофы в купе с состоянием хронического недосыпания делали свое дело. Час назад Парень рассуждал на тему: «Есть ли жизнь на марсе», при том на полном серьезе, до этого сокрушался, что так и не узнает, кто убил Кенеди, а вот теперь добрался до Господа бога.
– Босс! Ты слышишь меня? - шепотом, местами, переходящим на крик разглагольствовал парень. – Слышишь…. Наверняка слышишь. И что ты хотел доказать? Что ты всесилен, а я нет… Или может и ты не всесилен? Тогда какой же ты бог? Так, отец… Творец, создатель. Но не все любят своих отцов и точно не всем отцам молятся, как тебе. Я вот, например, написал стих, так стишок, он даже разговоров не стоит. Но он живет, и без моего ведома, и без моего согласия. Хотя нужно было задушить еще в башке своей, залить стаканом водки… Так, что если не убил свои творения в день созданья, терпи нас какими бы мы небыли. И не боюсь я твоего суда, даже если приговор твой будет суровым. Не боюсь… Мне есть в чем себя упрекнуть, есть… Но это именно ты сделал меня таким, и я знаю ты разделишь со мной приговор, каков бы он не был… Мне тебя жаль. Родить такое, как мы, люди….
- Мне страшно… - вдруг, признался Мавсар – страшно. Умирать везде страшно, но с богом в душе всегда проще… Вот только где его взять?
На очереди был вопрос о культе личности…
Мовсар порылся в кармане и обнаружил, что сигарета осталась одна. Это страшный удар, даже приговоренному к расстрелу дают выкурить его последнюю, самую сладкую. А тут неизвестно сколько часов осталось, а сигарета одна. Садизм…
Вообще происходило, что-то странное. Складывалось ощущение, что его просто не хотят убивать. Словно кошка, схватившая мышь в свои смертельные объятья, желает еще поиграть немного. Отпускает, потом снова ловит. На федералов это было не похоже. Объяснение было одно, ночью не хотят лезть. Бояться засады. Значит, ждать утра. Благо ждать осталось совсем чуть-чуть.
- Эх, все-таки умирать не хотелось. – Мавсар снова залез под одеяло и закрыл глаза…
Он вспомнил колыбельную, которую пела ему мать. Потом вспомнил глаза Лизы. Спустя мгновение в памяти всплыл образ Пати…
Дальше не стоит мучить вас подробностями приезда Мавсара в Махачкалу. Его встречи с Магой… Он отдал матери друга небольшой бархатный мешочек с двумя крупными бриллиантами, которые передал ему Федор Карлович. И выполнил второе поручение, бросив в воду у Кривого мыса, золотую звезду.
- Долг оплачен – глядя на ровную спокойную гладь воды сказал Мавсар.
- Видимо да – подтвердил Мага, обращая свой взор куда-то за горизонт. – По крайней мере, твой долг. Что ты теперь намерен делать. Домой поедешь?
- Нет, мой дом теперь здесь – парень посмотрел на друга и через силу улыбнулся. – Или там, или где угодно..
- Оставайся у меня, все будут рады.
- Может быть, только позже… Деньги у меня еще есть. Устроюсь, отдохну. Потом посмотрим. – Раздевшись до трусов, Мавсар сиганул в море с края байды. Вода была теплой, несмотря на время года.
Следующий месяц пролетел очень быстро. Мавсар снял времянку на берегу моря, и каждое утро до посинения купался в Каспии. Холодало. На дворе стоял октябрь, и любителей проверить свой организм на выносливость на всем пляже едва набиралось пара человек. Эти дни Алексей старался ни о чем не думать, не переживать…
Хозяева оказались людьми понятливыми и не влезали в личную жизнь квартиранта. Тут вообще было принято не лезть людям в душу. Мавсар помогал старикам по хозяйству и ходил в магазин, а те в свою очередь, обычно, кормили его вкусным ужином, не требуя за это денег.
Еще. Мавсар в самом конце октября встретил Патю. Произошло опять то, что нельзя объяснить, измерить или оценить. Кто-то говорит судьба, кто-то называет это карма. Бывает так, что людям суждено встретить друг друга. Притом суждено кем-то свыше. Бывает так, что ни чего хорошего из этого не выходит. Но след в душе оставляет глубокий. А иногда даже шрам…
Она гуляла по берегу моря, еле ступая босыми ногами по мокрому, холодному песку. Ее черные как смола, вьющиеся волосы развивал морской бриз. Ей было двадцать пять, и она была прекрасна как весна и печальна как поздняя глубокая осень. На ней было длинное черное платье до пят и серенькая шаль, накинутая на тонкие, казалось хрупкие как лед плечи.
Алексей сидел на осколках от старой лодки, выкинутой когда-то на берег безжалостным приливом. Он смотрел на приближающуюся фигуру прекрасной девушки и не мог поверить своим глазам. Она напоминала ангела, ангела спустившегося с неба…
- Эта была лодка моего мужа – сказала девушка и присела на переломленную в нескольких местах корму. – Он любил море, очень любил…
- Я его понимаю – ответил Мавсар, не отрывая глаз от черноволосой богини. – Он у вас рыбак?
- Да - тихо ответила Патя – рыбак. Человек, связавший судьбу с морем, и тем более отдавший ему свою жизнь, остается рыбаком навсегда, таков морской закон. Я вдова – немного помолчав, добавила девушка.
- Простите, я не знал…
- Не к чему извинятся – сказала Патя и поднявшись побрела дальше, все так же незримо, легко ступая на мокрый песок. Следы ее жадно слизывал прибой и когда силуэт растворился в вечерней мгле, ее появление превратилось в нечаянный сказочный сон.
Теперь Алексей каждый день приходил на берег к осколкам рыбацкой лодки. Себе он врал, что просто пришел полюбоваться морем, но в душе понимал, что ждет ее. Она приходила довольно часто. Каждый раз, разрывая сердце парня как мягкую плюшевую игрушку. Они теперь разговаривали подолгу. Часами сидели на пустынном пляже и смотрели на волны, безжалостно набегающие на берег.
Им обоим некуда было спешить, незачем бежать. Мавсар пока просто плыл по течению, словно оторванный от стебля лист кувшинки, а Патя жила так уже три года, ни кого не впуская в свою жизнь… Все ее занятия сводились к пропитанию себя и изредка уборке покосившегося сарайчика, с недавних пор ставшего местом ее постоянного проживания. По началу друзья мужа не забывали вдову и часто приносили рыбу, икру, подкидывали кое-какие деньги. Но со временем все забывается, стирается в пыль… Визиты стали реже, одиночество все острее брало за горло. Одиночество – страшный враг, способный доконать хоть кого.
Немного денег девушка зарабатывала сама, в лавке Мурада. Она солила и расфасовывала икру, которую хозяин умудрялся выгодно перепродавать московским гастролерам. Дело было не сложное и непостоянное, а по сему свободного времени у Пати было выше крыши. Она бы с радостью занялась чем ни будь еще, но с работой в округе было тяжко, а уехать в город девушка не решалась. Слишком многое связывало ее с этим местом, с этим берегом и этим морским приливом.
Патю считали странной и предпочитали не общаться без особой нужды, да и девушке ни чье общение, в общем-то, было и не нужно, до поры. Но Мавсара она не оттолкнула сразу. Парень ни на что не претендовал, просто болтал, иногда приносил бутерброды. Все же недостаток общения, элементарного внимания заставлял Патю каждый день спешить на пляж, и сидя на осколках ее прошлой жизни, смотреть в глаза такого же одинокого существа, как она сома.
- Ты плачешь? – спросил Мавсар и протянул чашку горячего чая из приготовленного заранее китайского термоса.
- Да! Просто, мне грустно – сказала девушка, и вытерла слезы рукавом своего платья.
- День сегодня пасмурный – сказал Мавсар и открыв корзинку, достал ветчинный бутерброд. – С утра наносило. Я боялся, что ты не придешь…
- Почему? - как-то робко спросила девушка и в глазах ее, где-то глубоко забрезжил маленький солнечный огонек…
- Не знаю – честно признался парень. – Я тюфяк вообще. Многого не знаю, не понимаю. Иногда просыпаюсь по утрам… А зачем проснулся объяснить не могу.
- А я – улыбнувшись уголком губ, сказала девушка – уже три года не знаю, зачем просыпаюсь. Это страшно… Открываешь глаза – рассвет. А тебе наплевать, хочется реветь в подушку, и не вставать вообще. И я так иногда и поступаю. Лежу целый день, плачу, пока слез не останется. Ну, тебе наверное не интересно…
- У тебя глаза красивые – буднично так, как бы ни на что, не намекая, сказал Алексей. – Даже и не подумаешь, что ты все время плачешь.
- Это просто я накрасилась – сказала Патя и замолчала. Она вдруг подумала, что не красилась очень давно. Ей почему-то показалось это странным. В самом деле, не для этого же мальчишки…
За время встреч, которые казались такими короткими, молодые люди многое узнали друг о друге. Алексей рассказал все, про себя, не тая своего истинного имени и не скрывая свои злоключения. Патя в свою очередь поделилась историей своей жизни. Как оказалось, у нее никого не было в этом мире. Год назад умерла мать, и теперь ей даже некому было поплакаться, уткнувшись лицом в жилетку.
А когда-то все было совсем не так. Патя была самой счастливой девушкой на всей земле. Она любила и была любима. Это довольно редкое сочетание… Что бы любить и быть любимой. Ее муж был, как уже сказано рыбаком, довольно умелым и удачливым. Одно время он работал в артели, но в конце девяностых, чтобы кормить семью, нужно было заниматься не совсем легальной рыбной ловлей, чем собственно и занимались жители прибрежных сел. Муж Пати был не исключением, он купил моторную плоскодонку и с другом выходил в море. Патя коптила, сушила и вялила рыбу, солила икру и продавала ее постоянным клиентам. Денег было не то чтобы много, но на жизнь хватало.
У Пати был дом, большой и уютный. Ее муж сам сложил его, своими руками, а она заботливо украсила и всегда содержала в исключительной чистоте. С мужем Патя часто, приходила к морю и они тоже, часами могли сидеть. Провожали закат и даже встречали рассвет.
- Мне кажется иногда – часто повторяла Патя – что между мной и Али была только одна преграда, это море. Я ревновала его и иногда это чувство было невыносимым. Он чаще бывал в море, ведь это стихия рыбака. А дома, на суше рассказывал какие замечательные волны поднимали его лодку вчера… Какой ветер нес белых птиц и как он счастлив там… Теперь я тоже научилась любить море.
- Почему?
- Его душа, теперь там… Она слилась с водной гладью и мне кажется иногда, что он смотрит на меня. В каждом шорохе волны и порыве ветра я чувствую его…. Море стало и моей судьбой. Оно жестоко, а может справедливо. Ведь ни кто на этой земле не знает, какую цену предначертано заплатить ему.
- За что? – не понимая, но восхищаясь девушкой спрашивал Алексей…
- За грехи. За любовь, за успехи и неудачи. За все приходится платить. Там наверху – Патя посмотрела на небо и у нее закружилась голова. - Там ведут счет всему. Каждый наш поступок, словно камень, падает на огромные весы справедливости. И каждому выставляют счет… Кому-то раньше, кому-то позже.
- Это не справедливо – с досадой сказал Мавсар и аккуратно взял руку Пати в свою. Тихонько, чтобы не спугнуть.
- А по-моему, очень справедливо – ответила девушка и не стала вырывать свою теплую ладонь из его крепкой, мужественной…
Они сидели почти до рассвета. Их нещадно хлестал по щекам прибой и обдувал соленый ветер, но им было все ровно.
На следующий день Патя не пришла… Мавсар ходил по берегу моря, словно зверь, загнанный в клетку. Он не находил себе места, он чувствовал как его душа разрывается на части, на клочки. Что-то изменилось в нем, с того момента как он встретил эту хрупкую звезду, так жестоко сброшенную на землю с далеких и холодных небес.
В приступе жгучей тоски Алексей пробежал по улицам окрестных деревень, заглядывал в окна домов, но ни где не находил следов ее пребывания. Он закурил, но организм не воспринимал табачный дым. Хотел напиться, но спирт вывернуло назад вместе со скудным завтраком.
На исходе третьего дня Патя появилась, на том же месте где оставила Алексея в последний раз. Она выглядела очень плохо, как будто перенесла страшную болезнь. В волосах стоял колтун, под глазами виднелись синяки, а губы дрожали как у младенца после истерики…
Мавсар обнял девушку, прижал к себе так сильно, как только мог. Она не сопротивлялась. Ее тело, словно натянутая струна горело от жгучего желания сдаться, вспомнить давно забытое ощущение близкого, сильного мужского тепла.
Алексей не помня себя, вцепился в ее распухшие, соленые от слез губы. Какое-то время они не разжимались. Последние отблески сознанья, еще удерживали девушку от полной капитуляции. Но это длилось недолго. Она приоткрыла губы и внутрь, вглубь в само сознание, вместе с его дыханием ворвался жгучий огонь страсти. И тело вспомнило, то, что так старательно пыталось забыть, вычеркнуть из жизни из этой вселенной навсегда.
Они опустились на колени…. Холодный вечерний песок плавился под раскаленными от страсти ногами молодых людей и превращался в незримый стеклянный сосуд, для заходящего красного солнца. Мавсар скинул с ее плеч пиджак и с упоением присущим лишь Камикадзе, сжимающему в руках последнюю чашку саке, впился в ее хрупкие плечи. Она плача, целовала его голову, его руки, его колючую совсем уже мужскую щеку.
Она упала, и волосы ее по песку разбросал мягкий и неожиданно теплый осенний ветер. Мавсар целовал ее грудь. Упругую, молодую грудь, так давно позабывшую мужские ласки. Это был самый сладкий плод, самое желанное лакомство. Это и было то, запретное яблоко, которое, не взирая ни на что, Алексей посмел сорвать. И было плевать, что теперь его выкинут из рая, на все в этом мире ему теперь было наплевать…
Без сил, они лежали на кровати в доме девушки. У самого потолка, тускло горела лампа, покрытая странным желтым налетом. В доме, а точнее в старом лодочном гараже, коим он являлся до поры до времени, было довольно чисто и уютно. Свой бывший дом Патя продола более года назад, хотя в этом, строго говоря, не было никакой необходимости. Просто очень многое напоминало в нем о муже.
- Я даже стала сходить сума – говорила девушка. - Мне всюду мерещился он… Подходя к плите я вспоминала, что Али выложил ее лично, своими руками. Этот гвоздь он забил на восьмое марта, что бы повесить картину подаренную мне. На этом стуле он любил сидеть и читать. Он много читал, взахлеб. Иногда вслух, так, что я заслушавшись забывала обо всем на свете. А вот эту половицу Али залатал в четверг, перед пятницей… В пятницу он ушел в море. Больше никогда не вернулся, никогда… Нашли только лодку, разбитую штормом….
В сарайчике все же действительно было уютно. Видимо, умение хранить домашний очаг было у девушки в крови. Все располагалось правильно, компактно, по местам. Единственная вещь, которую забрала с собой Патя съезжая из дома, микроволновая печь. Кухни, как вы понимаете, в домике не было, а питаться как-то приходилось. Зимой, что бы согреться, Патя включала электрообогреватель, но порывистые ветра, часто портили линии электропередачи, и девушке приходилось согреваться, чем придется. В качестве чего придется, выступало огромных размеров шерстяное одеяло, в которое при желании можно было завернуть человек пять.
Еще в комнате, прямо за кроватью стоял старый холодильник. Единственное, что про него можно сказать, что шума он вырабатывал гораздо больше чем холода. Еды правда в нем, почти не было. Так, кусочек козьего сыра, склянка с закисшим молоком или уже простоквашей и несколько разделанных рыб без головы, в морозилке.
Не было ни телевизора, ни радио. Все новости Патя узнавала или в лавке Мурада или на овощном рынке. При том сама она никогда ими не интересовалась, просто каждая встречная, поперечная сельчанка считала своим долгом поделиться с девушкой накипевшими и наболевшими страстями большого мира.
На полу лежали три, отлично выделанных тюленьих шкурки, образуя собой некое подобие прикроватного коврика. На стене над кроватью висели часы, с боем. Стучали они довольно противно, но при желании и к этому можно привыкнуть. Особенно если не обращать, на них внимание, ну стучат и путь стучат, подумаешь…
Без сил они лежали в кровати. По ее щеке медленно бежала слегка солоноватая слезинка.
- Поклянись – прошептала девушка - что никогда меня не оставишь. Ни когда…
- Не оставлю. Никогда – ответил Мавсар и положил свою тяжелую ладонь на ее влажную щеку.
- Ты врешь – сказала Патя и еще крепче обняла парня. Прижалась своим горячим нагим телом к его… Ощутив дыхание, осознав до конца его присутствие. – Ты врешь, ибо ни кто на земле не может в этом поклясться, пообещать. Мы не властны даже над завтрашним днем, не то, что над всей жизнью. Но ты обманывай, продолжай. Я так хочу обмануться, мне так этого не хватает…
- Я не вру – твердо сказал Мавсар и поцеловал Патю в высохшие от страсти, алые губы, вернув им в секунду сочность и мягкий соблазнительный аромат. – Я люблю тебя… Слова захлебнулись в новом порыве страсти, и ворвавшийся в форточку восточный ветер унес их в секунду куда-то в параллельные миры.
Мавсар сидел на камне возле небольшой северной лазейки, ведущий к самому центру пещеры. Камень был окружен густой растительностью и парень был недоступен взору неприятеля нависшего над схроном словно коршун. Мавсар смотрел на медленно тускнеющие звезды и бледнеющий одинокий диск луны.
- Уже рассвет – думал Алексей - значит совсем скоро разыграется финал моей, довольно забавной, истории. Всегда мечтал сыграть в тетере, по возможности в какой ни будь комедии. А тут, трагедия, да еще я в главной роли.
На поясе, как-то скромно, не привлекая к себе внимания, висела противопехотная граната. Ее черный корпус тускло мерцал в лучах заходящего, казалось навсегда, спутника Земли. Мавсар вспомнил отца Магомета.
- Интересно, хватит ли у меня духу, так вот уйти – уже в слух, особо не стесняясь, говорил парень, поглаживая стальной, рифленый корпус смертоносной игрушки. – Наверное, для это нужно обладать мужеством достойным героев или трусостью недостойной ничего. А может просто глупостью. Так этого добра, у меня навалом.
Холодный ветер опускался в долину и бесцеремонно будил еще сонные, колючие кустарники. С севера медленно надвигалась туча. Черная, она не сулила добра ни при каких обстоятельствах. Мавсар вспомнил, что будучи Алексеем он очень любил дожди. Дождь к добру, если отправляешься в дальнюю дорогу. Действительно, дорога Алексею предстояла дальняя, бесконечное путешествие.
Мавсар вспомнил разговор с Патей на крыльце сарайчика, в котором парень провел самые счастливые месяцы в своей жизни. Теперь он в этом даже не сомневался. А тогда… Тогда вообще все было по-другому.
- Ты умереть боишься? - спросила Патя и подсев поближе положила голову на его плечо.
- Наверное, да. Все бояться – ответил Алексей, нежно взяв руку девушки. – Я знаю, что Иисус и Магомет говорили о смерти. Во всех религиях это только шаг к лучшей жизни, но страх перед неизвестностью, перед обреченностью человеку не вытравить никогда.
- А я не боюсь смерти – сказала Патя и глаза ее наполнились такой уверенностью, что у Алексея по спине пробежали мурашки. – Я родилась не в религиозной семье. Мой отец был астроном-физик, а мама работала бухгалтером. Мы жили в Махачкале, в общем, счастливо жили. Папа научил меня не бояться смерти, не пугаться теней и не верить в чудеса. Мы бессмертны! Все люди, все существа бессмертны. Просто это необходимо понять, осознать до конца и тогда будет совершенно нестрашно.
- Это как? – спросил Мавсар, абсолютно не понимая девушку. Не понимая, но доверяя безгранично. Скажи она тогда, что земля – это куб, а вселенная – промокашка на школьной парте, парень поверил бы и не усомнился ни в коем разе.
- Видишь, эти звезды? - спросила Патя и указала рукой на небесный свод, усыпанный огоньками, словно модное платье цветным бисером.
- Конечно…
- Но они, это на самом деле только отражение реальности канувшей в лету тысячелетия назад. И самое потрясающее, что поскольку вселенная бесконечна, всегда найдется такой уголок космоса, откуда наше сейчас будет видно таким, какое оно есть в данный момент. Наверное мы с тобой расстанемся, потом умрем, каждый в свое время, но где то там, в далеких глубинах космоса ты будешь сидеть рядом со мной на крыльце и целовать мою шею. И это не прекратиться никогда, по крайней мере, до тех пор, пока существуют пространство и время.
Почему-то именно теперь, Мавсар до конца почувствовал, понял смысл сказанного тогда Патей. Это были не просто слова, это был дорогой подарок. Девушка сама того, не понимая подарила Алексею бессмертие. Было очень тепло, сидеть на холодном камне, прохладным утром и осознавать, что где-то в далеких глубинах космоса, какой ни будь зевака инопланетный, смотрит в невероятно мощный телескоп, и видит, как на крыльце рыбацкого сарайчика сидят двое влюбленных и о чем-то мило беседуют.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
(Каспий)
Каспийское море забавная штука. Огромная масса воды небрежно разлитая творцом среди великих степей востока, гор Большого Кавказа и плоскогорий легендарной Персии. Маленькая клякса, ставшая колыбелью сотен народов и десятков цивилизаций. Гордый и непоколебимый, Каспий был здесь в момент когда люди делали первые робкие шаги по планете и будет тут, когда человечество канет в лету….
Здесь на западном морском берегу родилась и еще одна маленькая цивилизация. Даже нет небольшой союз двух одиноких, искренне любящих сердец. Они жили теперь вместе. В маленьком лодочном гараже среди нагромождений песка и морского камня.
Мавсар каждое утро готовил чай и приносил его к постели еще совсем сонной Пати. Именно теперь для Алексея открылась тайна, которая стала для него полным откровением. Оказывается, любить, это не только получать удовольствия. Поцелуи, ахи, вздохи это конечно хорошо, но главное в любви – это забота. Тебе всегда хочется быть рядом, хочется помочь, сделать что-то приятное. Любить – это сострадать, всему что происходить в душе второй половинки твоего сердца.
И Мавсар старался, старался изо всех сил. Каждая минута без нее, казалась ему вечностью. Патя отвечала ему глазами. В них ярко светились две разноцветных радуги, две звезды, как пропуск куда-то в другой мир, в другое измерение счастья.
Первые зимние месяцы пролетели как один день. Действительно как один день. Молодым людям ни кто был не нужен, не важен. Быт не отрывал их друг от друга и вообще не нарушал спокойное течение жизни. Мавсар в силу своих возможностей помогал Пати в лавке. Ближе к новому году заказов становилось больше. Мальчишки из прибрежных сел на мотоциклах привозили целые ведра икры заготовленной в сезон, и требовалось довольно много времени для их фасовки и элементарного контроля качества. Зато денег полученных от Мурада за сею скромную помощь, с лихвой хватало и на жизнь и даже на маленькие удовольствия.
На новый год Алексей привез Пати из Махачкалы целое ведро дорогой косметики. Нужно было видеть лицо девушки. Как и все представительницы слабого пола она просто не в силах была устоять перед разноцветными баночками, скляночками и колпачками. Такого восторга в глазах одного отдельно взятого человека Мавсар ранее не видел никогда. Девушка подарила Алексею маленький золотой крестик…
И знаете, теперь Пати было уже не холодно ночами, даже если суровые ветра обрывали линии электропередачи, ведь под большим шерстяным одеялом их было уже двое. Они гуляли по берегу, и ловили на ладошки, срывающиеся с неба снежинки. Они целовались на улице, не боясь быть пойманными, они вообще больше ни чего не боялись.
Мавсар понял, наконец, что нашел то что, искал, к чему стремился. Здесь на этом благословенном берегу, рядом с прекраснейшей из женщин, должна пройти его жизнь, по крайней мере жизнь Мавсара Адалаева.
Только потом, позднее, когда хрупкий рай молодых людей рухнет в бездну, кажется безвозвратно, только тогда Алексей поймет и оценит слова проницательной Пати. За все в этой жизни необходимо платить, тем более за любовь, за такую любовь…
Но впереди были еще месяцы совместной, счастливой и безоблачной жизни. Весной Мавсар снова встретил Магомета, совсем уже возмужавшего и окончательно утвердившегося в статусе глав своего многочисленного семейства. Мага взял, как и обещал Алексея в сою артель и стал лепить из парня настающего морского волка, рыбака с большой буквы. Конечно, Патя была не в восторге, от нового занятия ее возлюбленного, но запрещать не стала, понимая, что для мужчины, очень важно чувство собственного достоинства. Другой работы в селе не было, и у любого мужика здесь было только два пути: или заниматься полулегальным промыслом или податься в местные совсем нелегальные группировки и встать на путь, неминуемо ведущий к страшному финалу.
Мавсар уносился в море с чувством всепоглощающего восторга, с такой же неудержимой энергией и рвением, как в первый раз. Казалось, что один и тот же пейзаж должен непременно наскучить, утомить переменчивое сердце, но нет. Мавсар ловил в ладони морской бриз и хохотал как ребенок. Он выделялся среди местных рыбаков, не только внешностью, но и неподдельным интересом к новому для себя делу. Учиться приходилось буквально всему: как держать штурвал байды, как проходить отмели и теряться в камышах, как ставить сети, как их снимать. Алексей сбивал руки в кровавые мозоли, но ни с чем не сравнимая гордость обуревала парня, когда он доставал из воды десяти, а то и двадцати килограммовых осетров.
Рыбный промысел в Дагестане оказался делом довольно прибыльным, довольно веселым и довольно опасным. С каждым днем Мавсар узнавал все новые и новые подробности жизни рыбаков, от которых иногда бросало в дрожь. Одно дело, постоянно уходить от «зеленых», прячась по кустам, камышам и протокам. Иногда сбрасывать улов в море, иногда выкидывать и сети, благо одним удачным выходом в море можно было с лихвой восстановить все потери. Попавшись приходилось тупо и бессовестно откупаться, чаще рыбой и икрой, изредка деньгами. Мага рассказал, что времена принципиальных погранцов давно канули в лету. Последним из могикан, был начальник одной из береговых застав капитан Пруничков или Прутничков. Местные его называли одним емким, но очень точным словом – отморозок, при том исключительно на русском, наверное, на своем подобрать эпитет не получалось. Начальник заставы не брал взяток, с ним невозможно было договориться, а во время погони его бойцы вполне могли затопить браконьерское суденышко без лишних разговоров. Говорят, у капитана были свои личные счеты с рыбной «мафией». Семья у Прутничкова была где-то в Псковской области, брат в региональном управлении и еще кто-то в Москве, такой же принципиальный.
Заметив приближение катера «береговой охраны» заставы номер 14 или Прутниковской, как ее за глаза называли местные жители, рыбаки бросали в воду все, иногда даже оставляли байды и вплавь добирались до берега.
Но все без исключения рыбаки, такие как Мага, отдавали должное принципиальному воину, ибо достоинство человеческое, в горах Кавказа, всегда ценилось на вес золота. При этом практически любой, без разговоров пустил бы назойливому капитану пулю между глаз, доведись им такой случай. Все-таки своя фуфайка всегда ближе к телу, да и семьи все же кормить как-то надо.
Однако пограничники, как смог убедиться Мавсар, для рыбаков седого Каспия были не самой большой и страшной проблемой. Гораздо хуже, страшнее для промысловиков были местные «менты», и другого слова подобрать я не могу. Вся прибрежная линия Дагестана, как мозаика была поделена на зоны влияния между районными и городскими отделами внутренних дел. Каждый кусочек берега, каждая капля моря, каждая икринка облагались жестким «налогом», а что поделаешь, такова жизнь… Как говорил один знакомый Мавсара, хочется кушать барашка, есть шашлык и радоваться жизни…
- Здесь ни чего не меняется – утверждал Дауд, местный чеченец, хороший знакомый Маги, тоже рыбак. – Тут уже тысячу лет подобный уклад жизни. Мои предки живут на этих землях с незапамятных времен и всегда одно и тоже. При том не важно, правят Русские, Турки, Персы или местные князья. Ни чего не меняется. Мы ловим рыбу и отдаем почти все вооруженным до зубов княжеским воинам, сами перебиваемся в межсезонье, растим детей, празднуем, радуемся и огорчаемся. - Но это все только слова – продолжал Дауд, обжаривая на костерке свежевыловленного осетра, разделанного и нанизанного на шампур как бараний шашлык. Дауд вообще был очень забавным малым, всегда влезал в неприятности и попадал в передряги, но выпутывался и постоянно начинал все с самого начала. Воевал в первую чеченскую за Дудаева, потом попал под амнистию и вернулся домой, в родной Дагестан. С тех пор оружие в руки не брал, хотя иметь «калашников» у местной промысловой братии было в чести. Еще Дауд никогда и ни кому не отказывал в помощи, говоря что, помогая ближнему, делает уважение Аллаху… - Конечно, они живут лучше, по крайней мере, шею не гнут и руки в кровь не сбивают, зато мы спокойней и честней. Только и слышно: там «бобик» ментовской поджарили, там возле РОВД гранату взорвали. Они за свои наделы грызутся как свора бешеных собак, им тоже не легко наверное, за кланы свои, за земли, за уважение… Ладно… Но мой тебе совет, никогда не связывайся с народной милицией, ни когда ни чего не докажешь, не обманешь и не выпросишь.
Каспий жил своей жизнью, в труде, в борьбе и глубоких шрамах, оставляемых на сердце человеческой жестокостью. И Мавсар тоже жил, любил и наверное уже не хотел оглядываться назад. Глядя в зеркало, Алексей все чаще ловил себя на мысли, что постепенно становиться другим человеком, что, наверное, он уже навсегда врос в новую шкуру, которая сидела на нем как родная, что называться: «Ни где ни жмет». И наверное теперь, встреть он в толпе старого знакомого, тот даже не узнает его, а возможно даже родная мать не разглядит под маской Мавсара Адалаева, родного по крови сына.
За что мы любим сказки? Наверное, за то, что финал у них, почти всегда счастливый, за то что короткое человеческое счастье, здесь может длиться вечно. За то, что главные герои, за все свои труды и злоключения, в итоге получают награду. За то, что любящие живут долго и счастливо и умирают в один день. И наверное за то, что «такое» все же иногда, случается в жизни, пусть и редко.
Все началось осенью, год спустя после встречи Мавсара и Пати у старой, разбитой лодки ее мужа. Однажды вернувшись с промысла, Алексей не застал девушку дома, она не ждала его, как обычно, сидя возле камина в накинутой на плечи шерстяной кофточке. Непонятный и странный ужас обуял Мавсара, закрадываясь в самые глубины его подсознания. Он кинулся бежать, вдоль береговой линии, к старой разрушенной рыбацкой лодке. Почему-то Мавсар был абсолютно уверен, что найдет возлюбленную именно там. И он не ошибся.
Девушка сидела на разбитой корме лодки и отсутствующим взглядом смотрела на, не на шутку, разбушевавшуюся стихию седого Каспия. В ее волосах стоял колтун, а платье было перемазано мокрым песком.
- Что случилось – схватив Патю за плечи, закричал Мавсар, пытаясь голосом затушить все нарастающий шум морской стихии. Он тряс девушку за плечи, но она не отвечала, в ее буквально стеклянном взоре, читался ужас, и какое-то глубокое потрясение.
- Почему ты молчишь?
- Я не молчу – не отрывая взора от накатывающих на берег волн, тихо прошептала Патя – Я кричу….
- Что? – Мавсар просто опешил от этих слов…
- Он приходил, ко мне, сегодня ночью - Взгляд Пати на секунду стал осмысленным, она посмотрела на парня, который за год стал самым близким ей человеком на земле и из глаз хлынули слезы….
- Кто приходил? – Мавсар ровным счетом ни чего не понимал, ему начинало казаться, что он просто сходит с ума…
- Мой муж…
- …
- Он постучался в окно, когда я спала…. Он заберет тебя, если мы не расстанемся…
- Это просто дурной сон… - Мавсар прижал Патю к себе, обнял и поцеловал. Но вопреки ожиданиям девушка не растаяла, она снова уставилась в бездну остекленевшим взглядом. – Просто дурной сон - как завороженный продолжал повторять парень, но его слова проносились мимо.
- Это не сон – Патя плакала, но слез не было… Рыдать в сухую, когда слезы уже выплаканы все, и больше нет сил, ни плакать ни просто жить. – Я предательница. Ты должен уйти…. Я тебя прошу….
- Это бред – у парня не хватало слов, что бы высказать все, что бы выразить ту бурю эмоций, нахлынувших на него разом. Он кричал на Патю, ругался, даже ударил по щеке, не сильно…. Он никогда раньше не поднимал руки на женщину, но то была боль во спасение.
На какое-то время Патя отошла, стала прежней, улыбчивой и радостной. Но глаза выдавали тревогу, непомерную и непонятную. Каждый раз, возвращаясь с лова, Мавсар находил возлюбленную возле разбитой старой лодки. И каждый раз, ему стоило огромных усилий вернуть девушку к жизни, к сознанию. Мовсар сжег осколки старой байды, но Патя продолжала приходить на берег и сидеть возле обуглившихся камней. Потом, Патя просто перестала разговаривать с Мавсаром, перестала отвечать на вопросы, смотреть в его сторону, есть в его присутствии и даже спать. Все это продолжалось до зимы…
Однажды вернувшись домой Мавсар обнаружил на двери огромный амбарный замок. Еще, на выкрашенной белой краской деревянной двери, большими буквами, углем было написано: «Прощай. Патя».
- Прощай… - с горечью в голосе ответил Алексей и развернувшись медленно побрел прочь от лодочного гаража, ставшего на год его домом, его крепостью и очагом, к которому хотелось возвращаться….
Он шел вперед, не осознавая, ни понимая, зачем и куда. Казалось жизнь снова закончилась, даже не успев толком начаться. Еще Мавсар думал о Пати, думал почему судьба свела их вместе, почему заставила расстаться. Возможно, просто пришло время заплатить по счетам…
Теперь, сидя на холодных камнях, утонувших в уютной долине гор большого Кавказа, Мавсар пришел к пониманию сути всего, случившегося с ним тогда. Только сейчас, за несколько часов или может быть минут до смерти, парень осознал, что тот год, в его жизни стоит и не одну такую жизнь, и даже смерть…. Ее глаза, ее руки, ее бархатная кожа… Смерть ничтожно малая расплата, за мгновение проведенное рядом с ней. А Алексею как ни как, довелось прожить с этой девушкой, пусть маленькую но полноценную жизнь.
Уже светало! На Востоке, где-то там, где скрывается за горизонтом каспийский мир робко всплывали первые лучики жаркого солнца. Очень часто Мавсару приходилось встречать рассвет в море, очень часто утренние лучи, приносили надежду и веру в завтрашний день. Но сегодня все было иначе. Мавсар знал, что завтра для него нет, и солнце только предвестник надвигающейся бури.
По началу Мавсар совершенно не понимал что ему делать, у него не было жилья, работы и вообще ни чего не было… Он не посмел забрать с собой заработанные деньги, Алексей прекрасно понимал, что Патя вернется домой, ибо ей попросту больше некуда идти и деньги ей еще понадобятся.
Решение задачи пришло само, впрочем что и не удивительно, тот кто ищет ответы всегда их находит или не находит, тогда продолжает искать. В порту Махачкалы, Мавсар увидел, стоящий на рейде огромный рыболовецкий корабль, на его борту красовалась яркая надпись ПТР «Псков». Парень мгновенно вспомнил Афанасия Григорьевича и воспринял данное совпадение как знак свыше.
Капитан с радостью принял в артель молодого парня, поскольку большая часть старой команд находилась в данный момент под следствием и имела предписание не покидать город до особого разрешения. Две недели назад на корабле произошел несчастный случай с первым помощником, очень смахивающий на «счастливый». «Псков» находился под следствием, за контрабанду и незаконный лов рыбы сверх предоставленной квоты. Главными фигурантами дела были старый капитан, у которого не выдержало сердце и старпом, которого совершенно случайно засосало в молотильный пресс для чистяковых пород рыб.
Мавсару довелось выйти в море на промысел трижды, и особого восторга от данного вида деятельности он не получил. Его работа заключалась в подъеме сетей и фасовки продукции, да еще бесцельном шатании по огромному судну, в свободное время. Теперь Мавсар понял, почему из артелей уходили лучшие моряки, чтобы на свой страх и риск в одиночку, под пулями вести лов.
ПТР «Псков», был главным кораблем путины, ведь именно через него неустанно велись все радио переговоры. А еще, «Псков», как поговаривали, был лидером в операциях, не совсем легального толка. Мавсар шесть раз лично участвовал в перегрузе рыбы на различные Азербайджанские суда. За что «Псков» получал крупные партии овощей, фруктов, горючего, в основном горючего и разумеется зеленых. Схема махинации была прозрачна как июньский полдень и правоохранительные органы, если они конечно не полные ослы, были просто обязан посадить капитана, всю команду да еще разобрать ПТР на запчасти, что бы другим было не повадно.
Представьте себе корабль, которому выдали квоту на вылов сорока тон рыб, а он вместо этого выловил двести сорок тонн, постоянно перегружая улов в открытом море. Прибыли представить не трудно. До Мавсара долго не доходило, как? Ну, как такое возможно. Конечно, погранцы и менты закрывают глаза на всякую мелочь, типа Маги или Дауда, но здесь пройти мимо миллиардных потерь для государства.
Хотя чему удивляться, говорят траулер, принадлежал толи меру Махачкалы, толи главному прокурору республики, в общем, какой-то шишке из верхов. Итак, все корабли, все капитаны, все рыбаки были собственностью, местной элиты. А все задержания и уголовные дела, только следствием меж клановых разборок.
И снова, в очередной раз Мавсар оказался на берегу, правда, теперь с увесистой пачкой зеленых купюр и полным раздраем в голове. И снова, вопрос что делать, нашел быстрый и казалось правильный ответ.
С Михаилом «Череповцом», Мавсар познакомился на траулере. Миха, или Череп, как называли его в артели был боцманом на корабле. Так получилось, что в жизни Алексею, чаще всего попадались люди исключительные, про каждого из которых можно было бы написать отдельную историю, а то и целый роман. И, пожалуй, Миша Череповец, был первым, который не удостоился бы и трех абзацев, разве что эпилога: «Сорок лет, ума все еще нет…». Сами посудите, сорок два года. Семьи нет, постоянного дома тоже нет. Три судимости, все по «пустякам». Кража, незаконное хранение огнестрельного оружия и контрабанда. Десять классов общеобразовательной и море… Два загранплавания, черное море, Балтика, Каспий и Баренцево. Вся его жизнь, та, что прошла на свободе, это только мгновение между расставленной сетью и тонной рыбы вываленной на палубу корабля.
Как бы там ни было Михаил, единственный кто радушно принял Мавсара на «Пскове» и по окончании очередного рейса вместе с ним сошел на сушу, решив окончательно завязать с артельным промыслом…
- У меня к тебе деловое предложение – сказал Михаил, сидя в портовой столовой и потягивая темное пиво через соломинку. Пиво, через соломинку – отвратительная привычка Черепа, которая, пожалуй, одна, выделяла его из толпы подобных ему, замученных жизнью и бесцельностью, завсегдатых рыбацких пабов и придорожных забегаловок.
- Какое? – совершенно без интереса спросил Мавсар, в глазах которого уже не было былого интереса к жизни, к морю и рыбному промыслу. Он скучал, и хандрил одновременно, на корабле пробовал запить, но только заработал морскую болезнь и окончательное отвращение к спиртному.
- «Получки» – продолжал Михаил – нам с тобой хватит на байду, при том не плохую… Положись на меня, я знаю такие места на побережье, где плавают «царь - белуги» и королевские осетры, по десять метров в длину.
- Может по двадцать? – иронизировал Мавсар, буквально давясь холодным чаем, который в этом заведении отродясь ни кто не заказывал.
- Может и по двадцать…. – состроив обиженный вид, стал бубнить себе под нос Михаил – Ну куда ты подашься? А так, деньжат подзабьем, сезон сейчас самый в устье… Потом к казахам ломаньем, потом ниже… Я тебе говорю, рыбак без моря не должен быть. А ты не смотря, на юный возраст, уже настоящий рыбак…
Зачем согласился, Мавсар и сам не понял, наверное, действительно начинал привыкать к этой жизни, да и податься, как правильно заметил Череп, было совершенно некуда. Что оставалось, упасть на дно и окончательно раствориться среди местных бомжей, временщиков, пьяни и наркоты. К тому же, в душе у Мавсара постепенно зарождался план, или робкая надежда… Где-то глубоко в подсознании, как раз там, где рождаются сны и растворяются мечты, появилась мысль. Накопить денег, вернуться за Патей и увести ее с того «проклятого» берега, к которому она приклеена страшными чарами… Странными чарами.
Денег действительно хватило, на старенькую плоскодонку, дюжину сетей и даже на почти новый АК-47, со сбитыми номерами и прицелом. Байда называлась «Аида», видимо старый хозяин, кстати, дед лет восьмидесяти, был очень сентиментален, по тому, что Аидой звали его не в меру сварливую жену. Цвета она была нежно зеленого, в смысле плоскодонка, пара пробоин по левому борту, придавали любой морской прогулке, оттенок экстремального развлечения.
Несколько дней Череп и Мавсар перегоняли «Аиду» в сторону Астрахани, по долгу задерживаясь на берегу, для проведения очередных ремонтных работ. Дважды пришлось штопать днище, и еще три раза выходил из строя старенький мотор - «Таета», семьдесят пятого или семьдесят шестого года выпуска. Хорошо еще, что у Черепа почти на каждой стоянке, находились какие-то сомнительные знакомые, в общем, место для ночлега и харч, были всегда. Кстати Михаил оказался отличным механиком, по крайней мере, общий язык с мотором Череп отыскал быстро, этот тоже любил заложить за воротник…. Одного масла паскуда сожрал, уйму.
У Астрахани остановились на «лысом» берегу, так называли местечко, где собирались браконьеры перед выходом в море. Здесь же, при желании можно было толкнуть улов и получить по зубам, тоже можно было… Еще местные называли этот, с позволения сказать рыбацкий поселок, просто и коротко – «Тартуга»… Действительно сходство в чем-то было.
Что бы получить свое место на «причале» и занять один из фургончиков, требовалось совсем немного, даже не денег. Только согласие, играть по правилам и не жадничать. В понятие, играть по правилам, в основном, входило платить, вовремя и в полном размере, «хозяину».
Хозяином был местный «авторитет», а по совместительству глава местного райотдела милиции полковник Байдач. С виду очень приятный и добротный дядька, лет сорока пяти. Но вид его был очень обманчив, говорят, что со своими врагами «Байдач» разбирался жестоко и без промедления. Еще он очень не любил терять деньги, хотя злые языки утверждали, что даже задницу полковник подтирает сторублевками…
Странно, но Мавсар все отчетливее понимал, что это не то место где он должен находиться… Нет, это было не дно, поскольку заработки местных рыбаков не шли ни в какое сравнение с официальными зарплатами в городе, но гнетущее ощущение катастрофы, не отпускало, не позволяло расслабиться. Только в море, только ощущая под днищем байды прохладу морского бриза, парень мог не надолго успокоиться, прейти в себя. Но, сходя на берег, Мавсар снова оказывался во враждебной среде, вырваться из которой становилось все трудней.
Через три месяца Мавсар и Мхаил не накопили ровным счетом ни чего. За каждый клочок воды, здесь велось жесточайшее противостояние, зачастую приводившее и к потасовкам и к перестрелкам. Пойманную мелочь, приходилось скидывать по дешевке, да еще увлечение Черепа азартными играми… Конечно он тратил только свои, зато платить за горючку, и «хозяину» приходилось Мавсару.
- Это мелочевка – постоянно оправдывался Михаил – вот подожди, нападем на жилу, я чувствую, вот-вот она пойдет, я точно знаю… В скором времени, Мавсар и Череп были уже должны «хозяину» крупную сумму денег, и каждый выход в море грозил превратиться для рыбаков в финальный эпилог, ведь хозяин, как я уже говорил, очень не любил терять деньги.
Рай, оказался большим борделем, выгребной ямой, вылезти из которой не представлялось возможным. Скоро основное место лова сместилось к границе, потом и вовсе рыба пошла к Казахскому берегу на Актау и дальше. И теперь рыбная ловля приняла еще и оттенок экстремального гоночного марафона. Лов на перегонки со смертью. В отличие от наших зеленых, которым давно было за все схвачено, везде заплачено, их, то есть казахские погранцы, еще иногда и постреливали. Да к тому же с вертолетов, да к тому же на поражение. В конце концов, у них были свои Бадычи, которым тоже нужно было делать деньги…
- Это последний раз – уверенно сказал Мавсар, закидывая в лодку снасти – потом я ухожу. Все, что возьмем, отдадим бороде, в счет уплаты долга.
- А если не хватит? – Череп, сегодня был не в своей тарелке, с похмелья жутко болела голова, он вчера в очередной раз крупно проигрался, а после конечно надрался и опять в долг.
- Отдадим лодку…
- Но…
- Без но – Мавсар был очень зол, он все же решил разорвать, этот порочный круг, любым способом и любой ценой. – Отдадим байду, автомат и все, до последних трусов… Я не хочу иметь ни чего общего с этим местом, с этими людьми и с тобой…
Михаил не обиделся, ему так часто приходилось слышать подобные слова в свой адрес, что он с ними просто свыкся. Утро было туманным, холодным. Даже байковая фуфайка закинутая Мавсаром в лодку не согревала. Парень смотрел на ровную водную гладь и о чем-то думал…
Байда сжирала километр за километром, до тех пор, пока впереди не показался берег, другого, теперь суверенного государства. Сети расставили быстро, и ушли в прибрежный камыш. Алексей настолько привык к процессу, что воспринимал все как данность, как необходимость. По первой, время, проведенное сидя в укрытии в ожидании сумерек или следующего утра, давалось парню с огромным трудом. Он часто бродил по берегу взад и вперед, пытался, что-то сочинять, разговаривал сам с собой… Но теперь, Мавсар мог просто пролежать десять – двенадцать часов в лодке на старом лежаке и даже ни разу не поинтересоваться происходящим вокруг. Теперь его мало заботила природа, звери и птицы, гораздо большее внимание Мавсар уделял обуревающим его мыслям о будущем. О будущем, которого у него не было…
- Умирать везде страшно, холодно… - думал Мавсар, снова забившись в темный угол, холодной и сырой пещеры. Теперь все казалось ясным, понятным и сейчас, именно сейчас, холодный рассудок подсказывал парню, что нужно было делать, куда идти и где свернуть… Это было, даже забавно, все воспринималось Алексеем с завидной долей иронии, само иронии.
- Знал бы где упасть, обязательно подстелил бы соломки. – Думал парень, перебирая в уме все последние несколько лет, прожитых им вне дома, вне времени и даже вне своей собственной шкуры, которая все же, как ни крути ближе к телу.
Приемник давно не шумел, от мертвых тел, не то друзей, не то врагов, начал распространяться неприятный, легко узнаваемый аромат… В ущелье стали радоваться первые робкие выстрелы… У федералов пострелять, было сродни утренней гимнастики.
- Вот и все…. – вслух возвестил Алексей и снова посмотрел на маленький нательный, золотой крестик… и вспомнил о Пати. Опять, черт возьми, вспомнил именно о ней… Пожалуй это было напрасно.
- Как же я устал прощаться с жизнью… Действительно, за пару дней слишком часто…
Такого улова у компаньонов не было, с начала рыбной компании, да и вообще никогда не было. С каждой поставленной сети, Мавсар и Михаил поднимали на борт по два а то и три здоровых осетра. Мелочь приходилось выбрасывать в море, чтобы освободить место в лодке. Спустя два часа, байда была доверху загружена рыбой.
- Ну, что я говорил? – с восхищением восклицал «Череп», переваливая через борт пятиметровую рыбину. – Ты не верил… Ни кто мне не верил… Старому рыбаку всегда повезет, море так просто не отпускает.
Байда была сильно перегружена, Мавсар сидел по колено в осетрах, и теперь ему казалось, что жизнь непременно наладиться. Вот оно… Вот, что значит поймать удачу за хвост, за осетровый хвост. Череп уже подсчитывал барыши, мысленно не только расплатился с долгами, но даже дал кое-кому «на чай». С таким уловом можно было послать «пацана», ко всем чертям, выкупив у него часть лодки и самому заняться любимым делом…
Из приятного полудрема компаньонов вывел шум приближающегося вертолета и двух патрульных катеров береговой охраны. Казахи, четко знали свою работу, и хладнокровно приступили к перехвату перегруженной рыбой байды. Вертолет вел браконьеров с воздуха, освещая ночную гладь Каспия, светом прожектора. Патрульные катера, тем временем обходили «Аиду» пытаясь зажать в тески.
«Череп» моментально переменился в лице, глаза его налились кровью вперемешку с недетским азартом, человека которому нечего в этой жизни терять. Про Мавсара нельзя было сказать того же, он не на шутку перепугался. Ему приходилось с Магой и Даудом ранее уходить от «зеленых», но во-первых то были наши «зеленые», а во-вторых с ними почти всегда можно было договориться. Можно ли договориться с Казахами, Мавсар не знал, а пулеметная очередь, выпущенная с борта патрульного катера и легшая в десятке метров по правому борту, делала эту версию исхода погони не совсем реалистичной.
Не смотря на предупредительный огонь, Череп не собирался останавливаться… Он совершал странные финты и повороты, пытаясь проскочить между катерами или хотя бы уйти из-под света прожекторов, а Мавсар тем временем скидывал в море часть рыбы, что бы хоть как-то сровняться в скорости с кораблями «зеленых».
- Стреляй – крикнул Михаил молодому помощнику и швырнул в него АК…
- Ты с ума сошел? – Мавсар был вне себя от возмущения – Одно дело побаловаться с рыбаками, по днищу пострелять, а в этих совсем другое... Это статья, и они нас с потрохами сожрут.
- Стреляй дурак – продолжал кричать «Череп» не выпуская из рук штурвал – Не по ним, в сторону… Стреляй сказал…
Лодку трясло и качало, словно на море был девяти бальный шторм, поэтому попасть даже в сторону, было чрезвычайно трудно. Мавсар сделал несколько выстрелов в воздух и упал в лодку, выронив автомат за борт.
Черепу стоило отдать должное, за долгие годы встреч с правоохранительными органами, он изучил манеру их поведения и безошибочно чувствовал, предсказывал их поведение. Услышав выстрелы, катера и вертолет стали перегруппироваться, что бы открыть огонь на поражение. По логике событий, байда должна была рвануть ближе к береговой линии, что бы браконьеры могли уйти по суше, чего и ожидали пограничники, но Череп воспользовавшись секундным замешательством, рванул на форсированном движке в открытое море.
Уйдя из-под прожектора вертолета, Михаил уже не позволил тому поймать себя обратно. Через несколько километров лодка легла в дрейф. Мотор сдох и в этот раз видимо окончательно. До самого утра компаньоны слышали крики и ругань, видели как безуспешно барражирует прибрежную линию вертолет. Череп умудрился все-таки увести байду, только было непонятно, толи на территорию России, толи в международные воды….
Утро не принесло успокоения, провозившись с мотором всю ночь, Череп так и не смог его наладить. На горизонте был виден российский берег, что вселяло слабую надежду, но и беспокойство тоже. К полудню беспокойство переросло в отчаяние. Требовалось сделать выбор и выбор довольно сложный. Вариантов было, собственно говоря, не так уж и много. Первый вызвать по рации подкрепление, кого-то из своих и отдать как плату часть груза. Второй оставить лодку и рыбу и пока есть силы добираться до берега вплавь. И третий, сидеть и ждать, у моря погоды….
Как ни крути первый вариант был самым разумны. Вот только спустя сорок минут после сеанса связи, Мавсар увидел на горизонте совсем не рыбацкую байду, а плоскодонный катер пограничной службы РФ с офицером и солдатами готовыми чуть что, отправить горе браконьеров на корм рыбам.
- Так это вы устроили у Казахов фейерверк – не спускаясь на «Аиду» спросил молодой капитан, уставившись Мавсару прямо в глаза. – Можете не отвечать, сути дела это не меняет. Не хорошо стрелять по нашим коллегам, как я полагаю оружие уже на дне морском? Ну конечно. Ба сколько рыбки, да какая крупная. Вы братцы видать знатные рыбачки…
Капитан кивнул солдатам, и те без промедления за двадцать минут перекидали всю рыбу с обездвиженной байды в пограничный катер.
- Ладно – с издевательским видом сказал капитан – Черт с вами, будем считать что инцидент исчерпан… Хотя…. – капитан что-то шепнул прапору, который постоянно держал на прицеле незадачливых рыбаков, и тот сделал несколько очередей из сорок седьмого по днищу лодки, в секунду превратив его в швейцарский сыр. – Это вам за наших братьев и коллег по цеху, в следующий раз будите умней, мальчики.
Лодка с «зелеными» унеслась прочь, также быстро, как и прилетела «на помощь», при том скрылась за горизонтом она еще до того, как на дно ушла многострадальная «Аида».
Плавание всегда входило в число любимых спортивных дисциплин Мавсара, а Михаил как опытный морской волк, просто обязан был хорошо плавать, а по сему преодолеть десяток километров до берега, для них не составило особого труда. Ну, может слегка подустали... В общем, выбравшись на берег оба рыбака упали замертво и провалялись так, почти до самой ночи.
- Забавно - сидя у маленького костерка, заливался в истерическом смехе «Череп».
- Что, забавно? – не находя повода для веселья, выругался Мавсар, у которого от холода зуб не попадал на зуб.
- Подумать только – продолжал гоготать Михаил – мы с тобой были богачами и везунчиками, все несколько часов, а теперь от осознания совей ничтожности мне не хочется жить. Нет, я знаю, что всегда, всю свою жизнь я был ничтожеством… Я наверное даже не заслужил надгробной плиты после смерти, не то чтобы кто-то обо мне заплакал. Но, черт возьми, как противно ощущать себя, так… и знать, что ни что не измениться, ни сегодня, ни завтра. Даже через год, ни чего, ни измениться.
Но все изминалось, при том гораздо быстрее, чем «Череп» мог себе представить. Скрываться от хозяина было делом не разумным, и по сему компаньоны предпочли явиться к Байдычу с повинной и обещанием отработать долг и вернуть, через какое-то время. Конечно, полковник был вне себя от ярости, но спустя несколько минут предложил выход. У Байдыча строился недалеко от «Тартуги», большой дачный комплекс.
- Пол года подсобных работ и можете убираться ко всем чертям…. – сказал, как отрезал глава РОВД, развалившись в дорогом кожаном кресле. – Еду и ночлег, гарантирую… если смоетесь, найду и выверну на изнанку. Ясно?
Мавсару и Михаилу оставалось только угрюмо покачать головой в знак согласия. Дорога к даче заняла два с половиной часа, Байдыч лично отвез должников загород, и передал в руки Сайдулы, чеченца и прораба по совместительству. Перед тем, как на голову обрушился страшный удар тяжелого приклада АКС, Мавсар успел разглядеть, как чеченец передал полковнику несколько увесистых пачек зеленоватых купюр...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
(Кавказский пленник)
Очнулся Мавсар, спустя несколько часов, и то очнулся условно. На голове, которая раскалывалась на части или на куски, это не так уж и важно, был надет плотный мешок, туго завязанный бечевкой вокруг опухшего горла. Во рту торчал кляп, забитый с такой остервенелостью, что не давал проронить ни то что, ни слова, а даже писка. Мешок отвратительно вонял застарелой и запекшейся кровью, от чего Мавсар постоянно ощущал настойчивые позывы к рвоте, но данный процесс очищения организма был, не осуществим из-за того же кляпа.
Мавсара сильно кидало из стороны в сторону. Это и постоянный шум бьющихся о борта «предметов» в купе с ревом двигателя, наводили парня на мысль, что он находиться в кузове или кунге, грузового автомобиля. Ноги и руки были связаны, при том столь профессионально, что не отекая и не сильно стягивая кожу, все же не давали возможности двигаться.
Мавсара несколько раз кидало на что-то живое, теплое и безуспешно пытающееся пошевелиться, из чего он сделал вывод, что в этой странной ситуации он оказался не один. При том далеко не один.
От постоянной тряски и нехватки кислорода, у Мавсара закружилась голова и спустя несколько минут он потерял сознание. Потом полетели часы и наверное даже дни, Мавсар ни за что теперь не мог поручиться. Он приходил в себя на несколько минут, потом снова терял сознание и так несколько раз подряд. Потом машина остановилась….
Пленников выволокли из кузова и дали возможность размять ноги и справить естественные нужды, тем, кто дотерпел. Мешков с голов не сняли и кляпы не вытащили. Все происходило в темноте и полном молчании. Только изредка до ушей Мавсара доходил резкий треск веток или приглушенный хруст костей. Парень старался четко выполнять все указания пленивших его людей, понимая, что теперь от его действий зависит его собственная жизнь и здоровье.
Конвоиры отдавали приказы на русском с тяжелым налетом кавказского акцента, а между собой разговаривали на чеченском, который благодаря Дауду, Мавсар конечно не понимал, но мог отличить от любого другого.
Спустя десять минут, пленников снова закинули в кузов, из которого доносился жуткий, зловонный аромат. Уже оказавшись на холодном настиле, Мавсар услышал резкий, бьющий по ушам, разрывающий душу пистолетный выстрел и звук грузно падающего на землю тяжелого тела. В горле пересохло, и сердце бешено забилось, воспроизводя последние потуги умирающего лодочного мотора с многострадальной «Аиды». Потом послышался скрип закрывающейся массивной двери и короткий удар щеколды, и скрежет затворного механизма. И снов стало трясти, и снова голову замутило, а внутренности норовили выпрыгнуть наружу. Кровь била в голову, а горло просто отнималось от скрутившей его бечевы. Мир Мавсара сузился вначале до черного мешка, не дающего видеть и осознавать окружающий мир, а затем и вовсе растворился, ушел в небытие…
Снова череда бессознательного и условно вменяемого состояния стали сменять друг друга. Мавсар уже не чувствовал рук, ног. Все тело ломило, ломало и выгибало от постоянного напряжения и впивающихся в тело железных болтов и заклепок.
И снова остановка, и снова людей выкинули наружу. Шел дождь. Было холодно и мокро, но после такого «приятного» путешествия, пленником казалось, что они попали в рай. Людей как скот куда-то долго гнали, притом вверх по узкой вымощенной дорожке. Подгоняли увесистыми оплеухами и тяжелыми ударами прикладов, кому в спину, кому по голове. Спустя минуты пленники оказались в помещении, они поняли это, по резко прекратившемуся дождю и канувшему небытие порывистому ветру.
Потом, резко Мовсар ощутил как из под ног уходит земля, короткий полет и падение лицом в грязь или еще что. Это, пожалуй, был первый раз когда парень не пожалел, что на его голову натянут плотный мешок. Спустя еще мгновение, кто-то упал на Мавсара сверху, потом еще и еще.
Как муравьи, пленники расползлись по углам, хотя проделать это со связанными руками и спутанными, как у жеребцов выпущенных на выгул, ногами было чрезвычайно сложно. В темноте и полном молчании прошло несколько часов. После, кто-то вошел в помещение, то есть спустился, и пленникам стали снимать мешки и вытаскивать кляпы.
Мавсар впервые смог, спокойно дышать и видеть. Боже мой, он даже не мог раньше представить, как это прекрасно дышать и видеть. Первое, что рассмотрел в полной темноте Мавсар, были глаза, молодой, в этом не было сомнений, девушки, закутанной в черный платок. Потом он рассмотрел еще пару человек, скорее, всего женщин, которые развязывали бечевки и стаскивали мешки с других пленников.
По началу Мавсар удивился, что ни кто из его собратьев по несчастью не пытался кричать и ругаться или хотя бы стонать от всепоглощающей боли. Но ответ пришел сам собой. Парень попытался, что-то спросить, но из пересохшего и распухшего горла не вырвался даже слабый стон. Мавсара обуял ужас, от осознания того, что голосовые связки могут больше уже не восстановиться.
Женщины молча подносили в ковшах подсоленную воду, давая заключенным, возможность напиться, и вытирали губы, вымоченной толи в бараний жир, толи в какую-то другую гадость тряпкой. Когда последний из пленников напился, три темных силуэта в одночасье исчезли, поднявшись по лестнице куда-то вверх.
Но даже когда над головой перестали раздаваться шаги, а к голосовым связкам вернулась возможность издавать, хоть какие-то, пусть самые примитивные звуки, гнетущая тишина не отпускала пленников ни на секунду. Все молчали, тупо озирались по сторонам и тихо сопели в нос.
Пленников было человек десять или двенадцать, было видно, что у них разный социальный статус, разные доходы. Один парень был в дорогом костюме, в смысле до этой поездки, костюм был дорогим, но английские тряпки даже в лоскутах смотрелись изящно. Люди, которых волей судьбы закинуло, а точнее закинули в этот подвал, были разных национальностей. Рядом с Мавсаром сидел нагаиц, а напротив грузин. Парень в дорогих лохмотьях был аварцем, еще несколько русских, судя по внешнему виду, рабочие из дока.
Единственным, кого так и не смог рассмотреть в этой безумной, молчаливой компании Мавсар, был Миша Череповец. Тут же вспомнился выстрел и рухнувшее на землю тяжелое тело. Видимо, так для него было лучше. Наверное, Череп, почувствовал, что это финал.
Мысль, что Михаила больше нет, ни как не повлияла на моральное состояние Мавсара. Ну нет, так нет… Наверное скоро не будет и самого Мавсара… Странное, страшное безразличие обуяло Алексея. В конце концов, если не жалость, то хотя бы, легкая радость, должна была зародиться в усталом сознании, ведь именно из-за Черепа Мавсар оказался в этом вонючем подвале. Но, нет. Жалости не было… Радости тоже. Ни чего, кроме усталости и желания уснуть, уснуть и больше уже не просыпаться.
Все молчали. Озирались по сторонам, и осознавали, медленно но упорно осознавали свое положение, думали что их ждет, вспоминали что-то… Так просидели до утра, молча. Может просто боялись разговаривать, а может, говорить было не о чем.
Утром все повторилось, только кляпы в рот уже не засовывали. Это был своего рода экзамен, который смогли выдержать не все. На первое же вылетевшее слово, последовал тяжелый удар прикладом по зубам, тому, кто спросил и двум рядом стоящим. Больше открывать род, ни кто не решился.
С мешками на голове, пленников посадили на скамеечки в открытый кузов машины. По звуку двигателя Мавсар определил, что это ГАЗ. Трясло крепко, подкидывало на кочках, того и гляди, норовило выкинуть из машины. Ехали в горы. Мавсар физически ощущал крутые подъемы и изредка маленькие, но не менее крутые спуски. Несколько раз машина останавливалась, крепко чихая и рыча от непомерной нагрузки. Дважды пленных выкидывали из машины и через некоторое время снова сажали на место.
Мавсар слышал как боевики, а в том, что он попал в руки чеченских боевиков, сомнений не было, беспрерывно ругались, спорили и совещались. Один из чеченцев, периодически срывался на английский, но поскольку его английский был столь же плох как русский, разобрать ровным счетом было ни чего нельзя.
И вот после, восьми, девяти или десяти часов «путешествия», Мавсара с товарищами по несчастью в очередной раз выкинули из кузова. Опять шел дождь, позднее Мавсар привыкнет к дождю, как к само собой разумеющемуся явлению, как к данности в этих местах, а пока было холодно, противно и очень хотелось есть.
Пленников тащили куда-то, снова вверх, опять подгоняя ударами прикладов. В этот раз и Мавсару не удалось избежать увесистой оплеухи, прямо между лопатками. Возмущаться парень не стал, лишиться еще и зубов в такой ситуации, было делом совсем печальным. Спустя минуты, пленникам сняли с голов мешки. Этот маленький горе отряд, состоящий из одиннадцати спутанных мужчин и семи вооруженных головорезов, находился в небольшой горной долине, в зарослях высокого кустарника.
Один из боевиков, видимо старший, его называли «Султан», Мавсар так и не понял, это имя или кличка, кивнул другим и двое из его людей, моментально сняли с какого-то возвышения маскировочную ленту, и взору «собравшихся» открылась узкая, и на вид довольно глубокая яма. Пленникам не пришлось долго объяснять, что от них хотят. Предварительно, каждому развязывали ноги, после чего, скидывали в зиндан.
Мавсар слышал, про эти ямы для рабов, правда, в основном из телевизионных передач и страшилок, которые любил рассказывать Дауд. Яма, оказалось довольно «просторной», метра три с половиной в глубь и столько же в диаметре. Более всего она напоминала, винную бутыль с узким горлышком, через которое собственно и попали внутрь пленные. Ни кто не разбился, только благодаря тому, мало приятному факту, что примерно на метр от дна, яма была наполнена странной зловонной жижей.
Обжились быстро. Сидя по пояс в этом мало приятном растворе, стали знакомиться и наконец-то разговаривать. Коллектив сложился как-то сам собой, быстро и без лишних споров. Из толпы выделился лидер, Алахбер, бизнесмен из Махачкалы. Дядька был действительно довольно харизматичный. Его заказали конкуренты чеченским «друзьям», но те вместо того, чтобы отправить Алахбера к праотцам, решили продать его в рабства.
- Не отчаиваетесь друзья - все время повторял бизнесмен – вспомните того бедолагу, что не доехал до сюда. У него уже нет шанса. А у нас он есть. Я намерен цепляться за жизнь, чего бы мне это ни стоило, у меня есть еще дела… И вам советую. Послушайтесь, я не первый год на земле живу, и многое повидал. Пока человек дышит, надежда есть. Аллах любит упорных и упертых, тех, кто не бросает начатое на полпути.
Мавсар больше молчал. Он теперь даже не знал, радоваться ему собственной жизни или завидовать Черепу. О чем мог мечтать теперь, к чему стремиться и зачем выживать. Без имени, без рода племени, даже без причала, к которому хочется вернуться, или даже пристани, к которой не хочется, но есть возможность, а это очень важно. Единственное, что сдерживало сейчас Мавсара, от резких движений, способных оборвать его жизнь, это элементарный закон самосохранения.
Так пролетело два дня. Долгих, бесконечно долгих дня… Спали по очереди, прислонившись к пологим гранитным стенкам. Одни спали, другие караулили первых, чтобы те не сползли во сне, не захлебнулись в этой зловонной смердящей жиже. Утром и вечером, кто-то сверху, спускал в ведре, дрянную, но сытную похлебку на гужевом жире и кости, голые бараньи кости, без мяса, но с легким ароматом костра. Как ни странно всем доставалось поровну. Ни кто не брал больше положенного, ни кто не ссорился, ни ругался, ни кричал.
Боевикам, ни чего, ни стоило справить нужду в яму, но от этого уже ни кто, ни сходил сума. На третий день, пленники вообще перестали обращать на это, глупое и совершенно не нужное действие какое либо внимание. Смердело однако, жутко. Мавсар дважды чуть не утонул, теряя сознания от приступов тошноты. Но каждый раз чьи-то руки вытаскивали парня из дерьма, в прямом смысле слова.
С каждым прожитым в этой яме днем, Мавсар все больше удивлялся происходившему. Как оказалось «Горыныч» не совсем был прав. Не весь мир выгребная яма. Здесь, именно здесь, в этих нечеловеческих условиях, униженные и оскорбленные до предела, эти одиннадцать мужчин, у которых не было ни чего общего, и там, на свободе они даже не посмотрели бы в сторону друг друга, вели себя как настоящие люди, люди с большой буквы.
Объяснить этого Мавсар не мог. Он даже не знал, как зовут большинство из этих людей, да и не хотел знать, но сам не смел сомкнуть глаз, когда стоял на «посту». Еще, как-то само собой пришло понимание, того, что кому–то хуже, что своей костью нужно непременно поделиться с ним, и завтра, он непременно поделиться с тобой.
На седьмой день пленников, с помощью троса и петли выволокли из ямы на свет божий. Раздели до гола, и окотили несколькими ведрами ледяной воды. Нельзя сказать, что кто-то из обитателей зиндана был против. Вонь, конечно, не отбили, но каждый из пленников, ощутил здоровый прилив сил. Сайфула, или как-то так, молодой паренек, лет шестнадцати, худой, с впадинами вместо щек и тяжелым автоматом за плечами, кинул на землю два мешка с тряпками. Мужики стали спешно одеваться в «чистое», нательное белье (белухи и зеленки), с печатями какой-то воинской части. Все же в это время года, в горах уже довольно прохладно.
Мавсар посмотрел в сторону и увидел огромные снежные шапки, второпях надетые на самые большие из гор великого Кавказа. Почему-то Мавсару захотелось сейчас оказаться там, упасть лицом в снег. Упасть и покатиться по склону, словно снежинка, песчинка… Лавина.
- В машину – коверкая буквы, закричал Султан, коротким движением передернув затвор АК-47. Спорить ни кто не стал. Быстро, застегивая на ходу пуговицы и заправляя широкие рубахи в штаны «товар», как называли пленных между собой бандиты, стал запрыгивать в кузов ЗИЛа. В этот раз, руки оставили развязанными, а на головы не одевали мешки. Здесь, в верхней части Веденского или Итумкалинского района, боевикам было нечего и некого бояться.
Машина шла по узкому серпантину, асфальтированной но капитально разбитой военной техникой дороге. Мимо пролетали встречные легковые машины, прошла колонна чеченского ОМОНа, два поста ГАИ. Но ни у кого из пленных, даже в голове не возникло мысли о побеге. И дело было, даже не в сидящем у выхода из крытого тентом кузова, Сайфулы, как раз его можно было вырубить одним ударом, а в том, что боевики ехали уж очень открыто. Значит, не бояться, значит, за все заплачено и даже последняя собака не подаст руку беглецу.
Уже под вечер, машина остановилась в чьем-то дворе. Слышен был лай собак. Пленных вытащили из кузова и отвели в дом. Дом был большой, и богатый. Очень большой и очень богатый. Каждому пленному выдали тапки и заставили умыться.
В доме явно было несколько комнат, в одной из них, собрались женщины и дети, в другой самой большой мужчины, от шестнадцати до бесконечности. В правом углу сидели старцы, действительно, определить их возраст было просто не возможно. На стенах висели шкуры и ковры. Посередине комнаты стоял стол, правда, пустой.
Пленных ввели в комнату и поставили посередине. Мавсару почему-то все это напомнило сцену из учебника по истории: «Плененных римских солдат продают в рабство, на невольничьем рынке, купцы бедуины». При чем тут, были римские легионеры и бедуины, Мавсар сказать не мог, но некое сходство, наверное, все же было.
Потом начался торг. Нет, не было ни чего такого, из фильмов про пиратов и работорговцев. Товар не рекламировали, не расхваливали и не хаяли, все было совершенно по-другому. Просто вначале долго спорили молодые, переходя с чеченского на русский и еще на какой-то совершенно не знакомый Мавсару диалект. Потом долго совещались старейшины. После, в зал вызвали Султана и отсчитав ему несколько зеленых бумаг и что-то шепнув на ухо, стали разбирать «товар».
Мавсар достался пожилому мужчине, который не принимал особого участия в торгах. Парня запихнули в микроавтобус, предварительно спутав ноги и руки и повезли. Снова вверх… Через два часа, жуткой тряски по грунтовой дороге, уже поздно ночью, микроавтобус остановился во дворе небольшого, по местным меркам коттеджа. Мавсара выволокли как кусок мяса и забросили в подвал.
В подвале было темно, но на удивление не сыро. Где-то наверху, в доме работал водонагреватель, и кипяток постоянно циркулируя по венам чугунных труб, не забывал заглянуть и в подвал. В подвале были еще люди, но Мавсар не обратил на них внимания, да и они тоже не заметили появления нового раба.
В принципе, Мавсару повезло. Как оказалось его купил местный «авторитет» Арби Дагоев, на стройку. Здесь в горах, вдалеке от шума и гула городов, он строил свое «родовое» гнездо. Рабочих на стройке было, двадцать пять человек, при том попадались и вполне свободные, работающие за зарплату, такие как прораб – Гурам, но большинство все же были невольниками.
Мавсару объяснили, что его купили вместо некого Важи, который пытался бежать и получил очередь между лопатками. Вся стройка велась за большим забором, на котором мирно прогуливалась вооруженная до зубов охрана. Покидать периметр, рабам не разрешалось.
- Тебе наверное дико, ты новенький – ухмылялся прораб, подбадривая толкающего перед собой тачку с раствором, Мавсара. – Рабство в двадцать первом веке. Да, но ни чего не поделаешь, оно существует и ты тоже… Хотя если задуматься, оно везде так…
Кормили сносно. Иногда хозяин даже подкидывал бутылку «водки», точнее технического спирта разведенного не то в ацетоне, не то еще в чем. Мавсар не пил, его воротило и от простого алкоголя, а этот, с позволения сказать коктейль, просто убил бы. Раз в неделю, разрешали постирать шмотки и немного передохнуть.
Первый месяц Мавсар считал минуты, часы, дни, проведенные в неволе, а потом просто потерял счет. Жизнь стала измеряться более короткими и емки понятиями. Обед, каменная глыба, кирка и молоток, тачка с раствором, ужин, сон. Среди заключенных здесь, не было дружбы или большой любви друг к друг, наоборот, свой кусок иногда приходилось выгрызать зубами, зачастую теряя свой человеческий облик. Благо, что жизнь научила Мавсара бить и быть битым, но все ровно продолжать бить.
Так прошел целый год. Мавсара часто перепродавали с одной стройки на другую, как инструмент, молоток или пилу. Только за зиму Мавсар сменил трех хозяев, а с наступлением весны, стал перепродаваться раз в две – три недели. Строил сарай в Итум-Кале, баню для местной милиции. Коровник ремонтировал в какой-то деревне, высоко в горах. Его даже переправляли через границу в Грузию, на сбор урожая, после вернули. Обращались по-разному. Где-то тепло, даже кормили за общим, за хозяйским столом, где-то избивали и кидали в зиндан.
Мысль о побеге, конечно посещала парня, при том неоднократно, но если разобраться по совести, бежать ему было некуда. Его ни кто не ждал, по крайней мере, Мавсару так казалось, к тому же уйти из Чечни, без паспорта, с как ни крути русской физиономией не представлялось возможным. Летом Алексей познакомился с Рафаэлем, тоже «товаром» как и сам. Тот был в плену уже шесть лет, когда-то приехал в Россию на заработки, заработал… Рафаэль пытался бежать, даже умудрился дойти до отделения милиции. Там его избили и вернули хозяину. Потом глаз выжгли и ногу одну прострелили в нескольких местах. Теперь даже при большом желании Рафаэль далеко не мог убежать.
Потом, совершенно случайно, к этому мы уже привыкли, в жизни Мавсара, все и всегда случается, происходит совершенно «вдруг», как бы ни с того ни с сего. В общем попал Мавсар, толи за долги хозяин отдал, толи подарил старику Рахташу. Дед, в обед двести лет, песок спеться из всех щелей. С ним дочь жила и внучка.
- Смотри, если ослушаешься, или сбежать попробуешь - сказал Арби, Мавсару, заводя его на порог старой дедовой хижины – я тебя на томатную пасту перекручу. Я сделаю с тобой такое, что даже Аллах на небе зажмуриться, но меня не накажет. Ты неверный, хоть и имя у тебя с фамилией наши. Так, что имей в виду…
В семье Рахташа, Мавсара приняли почти как родного. Действительно такого приема душевного, не ожидал парень, ни где до того, его так не принимали. Есть позволили за общим столом и из общего чана, спать в хате, хоть и в коридоре.
- Дочь моя – говорил дед, впадая в очередной приступ меланхолии граничащей с сумасшествием – вдова. Мужа ее на войне русские убили, но я тебя не виню. Не мы войну начали, не нам друг друга осуждать. Полевым командиром был знатным Расул, его все знали и все уважали. По этому, тебя в наш дом отправили. Будешь верно служить, все нормально будет, нет, тогда тебя накажут и при том очень жестоко.
Семья старика жила в общем-то бедно. Старая разваливающаяся хибара, сарай с доходной коровой и небольшой огородик. Мавсару приходилось вкалывать за троих, что бы как-то содержать весь этот бедлам в порядке. Дочь старика, ни чего не делала, ни по дому, ни в огороде. У нее с головой были большие проблемы. Сидела все время на пороге и вдаль смотрела, словно ждала кого-то. Иногда ходила по дороге и под нос себя бубнила, песни какие-то…
Дочь, шестнадцатилетняя Алуш, наоборот помогала, чем могла. И в огороде и по дому и корову подоить. Странная она тоже была. Не красотка, но миленькая довольно. Она всегда крутилась рядом с Мавсаром, старалась помочь, что-то подсказать. Улыбалась до самых ушей, забавно это все выглядело.
Так прошла осень и началась зима. Мавсар постепенно привыкал. Привыкал по тому, что все же это было лучше, чем сидеть в выгребной яме и жрать отходы. Даже старый Рахташ, стал относиться к парню немного проще, даже где-то по отечески. Если вначале Мавсару было запрещено покидать хозяйский двор, то к середине зимы он уже спокойно гулял по селу, ходил в магазин и выбирался в зеленку за дровами. .
- У тебя есть, кто ни будь? – вдруг, ни с того ни с сего, спросила Алуш сидя на каменном крыльце. – В смысле, был кто ни будь?
- Да – спокойно ответил Мавсар и невозмутимо продолжить рубить дрова.
- Жаль – задумчиво проговорила, как бы про себя Алуш и поднялась со ступеней. – Она красивая?
- Красивая – опять не обращая внимание на чрезмерное любопытство девушки ответил Мавсар.
- Как звать?
- Любопытство не доводить юных девиц до хорошего… – Мавсар перестал наконец махать топором и распрямившись, строго посмотрел девчонке в глаза.
- Как скажешь – прошептала Алуш и тихо побрела прочь со двора.
- Красивая – прошептал Мавсар, еще глубже забиваясь в угол пещеры. С севера приближались вертолеты. Два или три, в любом случае ни чего хорошего их визит не сулил. Спустя несколько секунд, свод пещеры забился в конвульсии от оглушительного взрыва авиационной бомбы. Один из узких пещерных коридоров полностью завалило. Мавсара просто вдавило в стену. Все вокруг сыпалось и валилось на голову. Большой камень оторвался от потолка и рухнул парню на ногу. Если бы не кирзовый, усиленный сапог, пожалуй с ногой стоило распрощаться.
Где-то вдалеке завыла сирена. Спустя мгновение заработал град или что-то в этом духе. От ужаса и грохота, сердце так и норовило выпрыгнуть из груди.
Мавсар вытер рукой лицо и увидел как ладонь побагровела от хлынувшей крови. – Вот он какой, ад! – закричал не помня себя парень и словно сумасшедший рванул к выходу. Но не добежал. Пещеру снова как следует тряхануло и Мавсар сложившись почти пополам, без сознания рухнул на каменный пол.
- Странно, все это дядя Рахташ – сидя на камне жаловался Мавсар, затягивая аккуратно завернутый в газетный лист, местный табак. – Как-то не правильно это все? Зачем скажи, воюете. Почему не живется спокойно. Смерть это плохо. Я вот и не воевал то почти, и мне ваша война жизнь поковеркала. А вам скольким?
- Да – протяжно крякнул старик, вглядываясь в белую гладь спустившегося с гор снега. – Не можем мы теперь по-другому, просто не можем. Понимаешь, когда все только начиналось, казалось правильно, нужно все… Теперь нет, теперь все ни к чему уже. Но остановиться нельзя. Отцы наши и деды так жили, и дети так будут. Мы существуем пока в руках у нас оружие, а в сердце огонь.
- Но так нельзя – глядя в старые, но мудрые глаза, продолжал Мавсар – Все меняется. Кавказу не жить уже как прежде. Если ни Россия, то Турция, Иран или Америка или Китай, кто-то подчинит, и возможно будет еще хуже…
- Не жить – подтвердил Рахташ. – Но мы другие, понимаешь, другие. Наш горный, гордый народ живет, до тех пор, пока сопротивляется. Если мы бросим оружие, если перестанем жить, так как наши предки, мы перестанем жить вообще.
- Людей за скот держите - обиженно говорил Мавсар – Не хорошо это. Человек свободным родился, разве не так говорят в горах.
- Ты разве скот? – вспылил старик, подпрыгивая с места. Но, потоптавшись немного по снегу, остыл и уселся на скамейку. – Думаешь там не так, в России. Все кому-то принадлежат. У каждого есть хозяин и свой зиндан. Каждый норовит обидеть, подставить. Я жил в Москве в семидесятом. Уже тогда все так было, а теперь и подавно.
- Там уйти можно, когда захочешь.
- А жить на что будешь? – старик посидел еще чуть-чуть и поднявшись, медленно побрел в дом. – От одного хозяина к другому, не велика свобода. Ты кстати тоже в любой момент можешь уйти. Но не пройдешь и двух деревень, как окажешься в новом зиндане. Там так хорошо не будет…
Под новый год, еще одно событие произошло. И опять все вверх тормашками перевернуло. Уж так в жизни Алексея повелось, что ни поворот, так кардинальный.
Мавсар в сарае копошился, дрова укладывал на просушку. Ночью ураган был сильный, рубероид с крыши снесло, и часть дровяника завалило снегом. Парень с самого утра возился с дровами и порядком вымотался. Вначале ему Алуш помогала, потом хмыкнула и ушла куда-то. А после Мавсар во дворе крики услышал бешенные, так что сердце зашлось.
С топором в руках парень выскочил во двор, и то что увидел, такую злость, ярость в нем пробудило, что описать не возможно. Алуш, по двору волокли двое милиционеров из Грозненского ОМОНа, один за руку тянул, другой за волосы. Девчонка остервенело, отбиваясь, а два солдата гоготали как сумасшедшие.
Почему-то у Мавсара, та часть головного мозга, что за страх отвечает, отключилась сама собой. В два прыжка он оказался возле негодяев. Потом, только две секунды на все про все потребовались. При том, попробуй повторить все это позже, наверняка бы не получилось. Первого вырубил рукояткой топора, сломал нос, и два зуба вылетели, а второму топор в грудь вонзил…
Когда армейцы подскочили на сумасшедшие крики, увидели картину, которою просто словами не передать. Один солдат катался по снегу держась руками за лицо и отплевывая бурую кровь на белоснежное полотно двора. Второй стоял обалдело, прислонившись спиной к стене дома, и остекленевшим взором смотрел на торчащий из груди топор. Бронежилет буквально спас солдату жизнь. Лезвие застряло между титановыми пластинами, но от увесистого удара и страшного потрясения милиционер еще долго приходил в себя.
Не известно чем бы закончилось дело, если бы не подоспевший вовремя командир армейского батальона. В деревне проходила спецоперация, и лишних проблем с местными жителями, полковник не хотел. ОМОН приказал увести, потом подозвал парня к себе.
- В другое время, я бы тебя расстрелял – сказал, не моргнув даже глазом, полковник – но этих клоунов просто необходимо было проучить. На твоем месте, я бы уехал ко всем чертям. Ты обидел людей одного очень известно человека, будь он не ладен. Они отморозки, как и он сам. Так просто этого не оставят. Уезжай…
Ночью, возле дома остановилась нива, из которой вылезли трое мужчин с автоматами. Мавсара погрузили, даже не дав попрощаться со стариком и Алуш.
- Садись в машину - твердым голосом сказал один из вооруженных людей, в котором Мавсар узнал предпоследнего хозяина Арби.
Парню умело завязали глаза, хотя ни мешок на голову, ни кляп в зубы не вставляли. Автомобиль тронулся в путь. Трясло крепко, хотя к этому Мавсар уже привык. Ехали примерно два с половиной часа. После еще час стояли где-то, потом шли пешком.
- Ты знаешь куда мы сейчас войдем – спросил Арби, развязывая парню глаза.
- Нет – совершенно честно ответил Мавсар, пытаясь привыкнуть к окутавшей его темноте. Мавсар понял, что они находятся в каком-то совсем крошечном селении, при том как бы потерявшимся между больших скальных пиков.
- Это дом – продолжал Арби - очень уважаемого нами человека. Ты христианин?
- Да – совершенно без опасений ответил Мавсар.
- Странно…. Так вот, человек к которому ты сейчас войдешь, что-то вроде вашего патриарха. Так получилось, что ты спас его родственницу и он решил тебя отблагодарить.
Дверь маленького домика заскрипела и серая тень показавшаяся в дверном проеме, махнула собравшимся рукой, приглашая войти в дом.
- Веди себя разумно – продолжил инструктировать парня Арби – сделаешь лишнее движение и ты труп. Это я тебе гарантирую.
Глаза Мавсару снова завязали, на этот раз плотной белой тряпкой. Потом ввели в дом. Сразу стало тепло, пахло похлебкой из баранины и какими-то специями. Шли не долго. Еще два раза скрипнули двери, и Мавсар остановился. Секунду парень ощущал на себе строгий, изучающий взгляд, при том ощущал просто физически. Потом услышал на Чеченском, что-то типа: «Отпусти, развяжи». После теплые женские руки, аккуратно сняли с Мавсара тугую повязку.
Парень стоял в небольшой комнате, освещенной несколькими электрическими лампами и украшенной плакатами с арабской вязью. В комнате были только Мавсар, девушка вся в белом и маленький, щуплый старик, очень похожий на Рахташа, только с боле правильными чертами лица и еще более мягкими глазами. Старик тоже весь был в белом. Мавсар даже не мог представить, что здесь в горах, среди серости и грязи, к которой он стал постепенно привыкать, что-то может быть таким белым, чистым…
- Оставь нас – на великолепном русском, при том почти без акцента проговорил старик, обращаясь к своей юной помощнице, и та без лишних разговоров, почти моментально удалилась из комнаты.
- Здравствуй Мавсар – строго глядя парню в глаза, почти на распев, проговорил старик и рукой указал на застеленные белой скатертью, матрасы, уложенные напротив себя. – Садись.
Мавсар молча кивнул головой в знак благодарности и уселся, подтянув под себя ноги.
- Как тебя по-русски то звать, Мавсар?
- Алексей – не пытаясь вилять, проговорил парень.
- Алексей – задумчиво повторил старик – как называть тебя Алексей?
- Мавсар. Я давно уже Мавсар. Алексей, это что-то из прошлого, из далекого прошлого.
- Ты уважение мне сделал Мавсар – говорил старик, прищуривая глаз. Алексей было решил, что это привычка собеседника, но потом понял, что просто правым глазом старик почти ни чего не видит. – Племянницу мою спас. Я в долгу у тебя. Знаешь, я редко у кого в долгу бываю? Вот, у тебя в долгу…
В дверь постучались, потом вошла та же девушка, что развязала Мавсару глаза, в руках у нее был поднос с заварником и две чашки с кипятком. Она аккуратно, стараясь ни кого не задеть, поставила на маленький столик поднос, а в чашки с кипятком добавила душистый отвар из разнотравий. Потом быстро вышла.
- Об Алуш и Рахташе не беспокойся - продолжал старик, отхлебнув из кружки дурманящий отвар. – Их сегодня же переправят к моим друзьям в Грузию.
Мавсар, покачал головой и тоже отпил из кружки, следуя примеру радушного хозяина. По горлу быстро побежала тепла и очень приятная на вкус жидкость, придавая организму бодрость и здравомыслие. Что-то подобное Мавсару заваривал Дауд на стоянках, но то более напоминал дурманящее поило, а это благородный напиток.
- Ты, наверное, не знаешь какой чести удостоился – улыбаясь в седые усы, продолжал беседу старик. – Многие из моих людей, наверное жизнь отдали бы, за возможность одну со мной, вот так чаю попить…
- Вы духовный лидер? – смотря в глаза, мягко спросил Мавсар.
- Имам? Нет….
- Тогда, я действительно не знаю, какой чести удостоился – сказал Мавсар и склонил голову.
- Это к лучшему – улыбнулся старик. – Тебе что ни будь говорит слово «суфий»?
- Да – быстро ответил парень – Суфийские ордена, одно из течений, направлений ислама суннитского толка, распространенное во многих странах, в том числе и у нас на Северном Кавказе. Сам Омар Хайям, был представителем одного из суфийских орденов. Если я не ошибаюсь – продолжил Мавсар, сделав еще глоток чая – суфии, считают что достичь понимания Аллаха возможно при проведении специальных ритуалов, таких как массовые танцы, молитвы и песнопения.
- Приятно иметь дело с эрудированным молодым человеком – было видно, что старику импонирует Мавсар – Потом на досуге подумай, кто я, а пока не об этом… - Знаешь, мне обидно видеть многие вещи. Мне страшно за чеченцев, наш народ вымирает. Нет, нас много еще, но жизнь народа определяется ни его количеством. Чеченцы стали убивать чеченцев. Грабить, насиловать. И не по закону гор, не во имя высшей справедливости. Просто за деньги, просто за место под солнцем. Мне страшно… Даже старики и имамы, более не в безопасности. Виной тому не только мои люди или пришлые арабы, кадыровцы или русские. Виноваты все. Тут столько всего навязали, такой узел затянули, что века понадобятся, да и то не распутать.
Старик, замолчал. Его лицо приняло выражение глубокой задумчивости. Глаза смотрели уже не на Мавсара, но сквозь него. Вдруг, электрические лампы стали судорожно моргать, потом потухли и через мгновение зажглись опять.
- Это ветер – грустно сказал старик – Только он властен тут. Мы временщики, пройдут года, унесутся прочь столетья и ветер разнесет на клочки, даже следы нашего пребывания, как не оставил следов от сотен народов и семей живших до нас. Ни что не вечно, только Аллах ведает зачем…. Почему мир устроен так. Я, когда-то учился в Москве. Давно это было, в другой жизни. У меня их тоже две, как и у тебя. Только ты еще можешь вернуться и снова стать, тем кем был, а я уже нет…
- Каждый может – сухо ответил старику Мавсар – но не каждый хочет. Да и не нужно это уже ни кому.
- Да… Может быть и так… Только, человек должен быть собой, должен делать то, что должен. Жить как повелел ему Аллах Если тебе было суждено родиться русским, и родители назвали тебя Алексеем, значит в этом был его промысел, значит это твой путь, который необходимо пройти достойно.
- Может быть…
- Ответь мне на один вопрос – старик снова прищурил глаз, потом закрыл его и снова отхлебнул из чашки. – Зачем, будучи невольником, ты русский, вступился за чеченку, к тому же за ту которой принадлежишь словно скот? Только честно, я не люблю вранья.
- Я сам об этом думал – отвечал Мавсар – только потом, позже. И если честно, то не смог себе ответить до конца. Но в тот момент мне было все ровно. Я увидел что при мне обижают женщину, кровь забурлила, неправильно это.
- Неправильно – подтвердил старик одобрительно закачав головой.
- К тому же, Алуш и дед ее всегда ко мне хорошо относились, скорее как к члену семьи, а не к скоту и уж точнее не как к лопате или топору.
- Ну ты ведь человека был готов убить, это грех страшный – уже не улыбаясь, твердо даже с оттенком метла в голосе спросил старик.
- Обидно стало – совсем тихо, почти шепотом ответил Мавсар – Накопилось столько, обиды, заноз в душе. За все расплатиться хотел….
- Что за помощь хочешь свою?
- Домой хочу…. Просто в Махачкалу отвезите, или на границе высадят пусть. Я устал очень…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
(Чужая война)
Арби по настоянию старика отвез Мавсара в Дагестан. В республике было не спокойно уже несколько дней. Жители какого-то села в Ботлихе перекрыли дорогу, митинговали, окна побили в администрации. Милиции стянули власти туда просто уйму.
Арби не мог и не должен был ослушаться старика, а по тому собирался доставить парня прямо в Махачкалу, хотя это и было связано с определенным риском. Потому, переждать «смутное» время, было решено в небольшом селении не далеко от Первомайского.
Ждали в доме у местного жителя. Мавсар удивился, насколько все было организовано правильно. Подвал представлял собой крепость, усиленную бетонными блоками и стальными балками. При желании оборону здесь можно было вести несколько дней. Боеприпасов хватало на трое суток почти непрерывной стрельбы.
Снаружи все выглядело буднично, просто домик, просто пара сарайчиков и сад с огородиком. Времена тяжелые были в девяностые, да и позднее. У многих после войны дома разрушены были, много беженцев из Чечни и Ингушетии в Дагестан хлынуло. Как строится на новом месте, как жить, как все с нуля начинать? Тут появлялись люди, с автоматами и делали предложение, от которого просто не в силах были отказаться старики, да и молодые. Боевики оплачивали все, возведение дома, покупку мебели, оборудования, машину, трактор. Да еще каждый месяц что-то подкидывали. Так получалось, что человек влезая в эту кабалу, уже не мог вырваться.
Вместе с Мавсаром в подвале дожидались у моря погоды, сам Арби и трое его сподручных: Махбер, Хасан и Асланбек. Всем было как-то не по себе, не уютно, но двигаться дальше было нельзя. Так прошли сутки и еще пол дня. Потом обманчивую тишину, прервал резкий вой сирены и неприятный голос, говоривший сквозь громкоговоритель.
Русский офицер, представившийся полковником Николаенко, предложил боевикам сдаться и предоставил им для этого двадцать минут. На улице были слышны рев боевых машин и топот десяток ног, стремящихся как можно быстрее занять свои места.
- Держи – крикнул Асланбек Мавсару, вручив, ему новенький, еще масленый автомат, толи американского, толи израильского производства.
- Зачем это – попытался отбрыкаться от оружия Мавсар.
- Затем – грозно крикнул на парня Арби – подумай сам. Сдаваться мы не собираемся, тебя убивать тоже не будем. Но когда тебя возьмут в плен, сможешь ты объяснить им, что делал в одном подвале с главарем банд группы, да еще с тремя его приближенными. Руки не связаны, не избит, не изуродован. Ты не понял еще, дед, хозяин этой хибары, продал нас. Он все рассказал федералам, что нас четверо и что все мы за одно.
- Твое – крикнул Хасан, обращаясь к парню – нижнее, северное окно. Стреляй короткими, по возможности по ногам. В голову все ровно не попадешь, на теле броник. Чем больше у них раненых, тем они дольше будут возиться, ясно?
- Ясно – угрюмо хмыкнул Мавсар и нехотя подполз к окну.
Штурм начался без предупреждения, ровно через двадцать минут. Вначале полетели дымовые шашки, правда, зачем Мавсар так и не понял. Видно конечно ни чего не было, вот только обороняющимся оно было и не к чему. После посыпался град автоматных очередей. Мавсар бил короткими, особо не разглядывая, куда и зачем. Вспомнил, как, будучи солдатом, также наугад обстреливал зеленку.
Странная штука эта жизнь. Вот, Мавсару удалось повоевать и с одной и с другой стороны, и каждый раз вопреки его воле. И каждый раз как-то не по настоящему. Нет, конечно патроны были боевые и гранаты разрывались наверху, тоже самые что ни на есть, настоящие. Но ощущения войны у Мавсара не было. Так стрелял куда-то, правда, понять, куда и зачем не мог.
Страшно было… Да и не то чтобы страшно. Мавсар как-то не задумывался вообще о страхе, хотя пули нет-нет, да и пролетали в непосредственной близости, втыкаясь то в деревянное перекрытие, то в стальную балку.
Бой шел два часа или, что-то вроде того. Сколько было убитых и раненых, да и были ли они вообще, Мавсар не знал. Слышал крики, маты взрыв… В редкие моменты коротких передышек, парень слышал как где-то недалеко, благим матом орет корова, напуганная творящимся в селе светопреставлением.
После стрельба прекратилась. Мавсар посчитал, что все уже закончилось, но как оказалось все еще только начиналось. Осознав, что нахрапом не взять, федералы изменили тактику. Подогнав два огромных танка, они стали прямой наводкой бить по дому.
Как оказалось, только этого Арби и ждал. После второго выстрела, когда крыша дома полностью провалилась пробив потолок и спустилась до первого этажа, а стены в подвале стали трескаться, командир начал действовать. Подозвав к себе Мавсара, Арби открыл небольшой люк и стал отправлять туда своих подручных одного за другим. Потом в люк прыгнул Мавсар, а после, оставив в подвале связку гранат с выдернутой чекой и сам Арби.
Несколько секунд Алексей полз по узкому коридору, пока не услышал страшный, и это не штамп, действительно страшный грохот. Он доносился со всех сторон. Парня просто вдавило в землю и не отпускало мгновения, способные показаться вечностью. Еще несколько метров и Мавсар оказался в небольшой нише, кто-то протянул ему дыхательный аппарат. В темноте было ни видно, кто находиться рядом, но по звуку бьющихся сердец, можно было определить, что все на месте. Аппаратов для дыхания было только два, а по тому дышать приходилось по очереди.
Сколько времени прошло Мавсар не знал, но когда отряд, через другой, северный выход выбрались на поверхность, была глубокая ночь. Выход был в сотне метров от полностью разрушенного дома, во дворе другого, почти такого же. Зарево пожарища до сих пор заметно освещало окрестности села. Асламбек был ранен, не тяжело, но сам передвигаться не мог.
Из села отряд выходил тихо, пешком. Асламбека тянули на плечах все по очереди. Мавсар тоже нес, нес и следовал за Арби. Все произошло так быстро, что парень даже не успел ни чего толком понять. Возможно стоило, развернуться и уйти… Мавсар все больше ощущал себя кем-то ни тем, чужим самому себе. Его сознание, отрываясь от тела, поднималось вверх. Что видело оно, глядя на заросшего, бородатого мужика с автоматом на плече? Только боевика, бандита у которого уже нет обратной дороги… Так фигуры сменяют друг друга на шахматной доске. Так пешка превращается в ферзя и так получают мат. Горький но справедливый. Почему? Просто по тому, что слабей…
Асламбека оставили в соседнем селе, в доме местного имама, тот был в долгу перед Арби и без разговоров согласился помочь. Остальные члены отряда, забрав УАЗ отправились в горы. Мавсар все время молчал, понимая, что последняя попытка вырваться из Кавказского плена окончилась полным провалом. Все возвращалось на круги своя.
В разномастной банде Арби Гацулаева, Мавсар пришелся ко двору. Отряд состоял из пятидесяти двух человек и считался по местным меркам средним. Расквартированы боевики на зимний период, по большей части были, в Итум-Калинском районе Чеченской республики, летом действовали в Веденском, в Ингушетии и иногда уходили в Кабарду. В обязанности группы Арби входили операции поддержки больших отрядов, Гелаева и ему подобных. Но в последние годы произошло слишком много все в горах. Сначала Гелаева отправили к праотцам после, одного за другим всех знаковых фигур. После самого Басаева. И в какой-то момент получилось, что отряд Арби стал, чуть ли не одним из самых крупных в Чечне. И если по началу боевики Арби, в основном занимались переброской оружия и раненых через границу, то теперь должны были самым натуральным образом выходить на «тропу войны». Иначе нельзя, спонсоры не поймут, да и к мирной жизни этим людям возвращаться было поздно. У каждого, если не руки были по пояс в крови, то душа в такой грязи от которой просто так не отмоешься. К тому же в Чечне власть уже перешла из рук грязных заросших и усталых от постоянных скачек по горам боевиков, в руки сытых, довольных и опрятных боевиков в погонах.
Остаток зимы Мавсар провел в самой Итум-Кале, в зимней квартире Арби. Иногда ездил с ним на встречи и проводил инспекции. Летом все боевики потянулись в горы, к месту встречи и первой летней стоянки.
Народ в отряде действительно был разномастный. Чеченцев в нем было как раз меньше всех. Были грузины и осетины, несколько славян, два Косовских албанца, арабы, персы и Азербайджанцы. Мавсар очень быстро нашел в отряде свое место, он был чем-то вроде талисмана. Слухи о его общении со «стариком», быстро распространились среди боевиков и те смотрели на парня с нескрываемым восторгом. Обижать не смели.
Вопреки логике в банде Мавсар держался ближе к Чеченцам и дальше от славян. Двое русских, сменивших веру, украинец, и три белоруса. Мавсар даже не знал как их зовут, но все в группе звали их по кличкам: «заяц», «полковник», «палач», «комбайнер» и двое просто «ноль первый» и «ноль второй». Все эти люди были уголовниками рецидивистами и в действительно, отморозками еще теми.
Держались славяне обособлено. Полковник был их главарем и слушались остальные его беспрекословно. Банда находилась в розыске в России, за убийства, грабежи на дорогах, вымогательства. Полковник вообще бежал из СИЗО, зарезав одного из охранников. Своей остервенелостью, эта шестерка могла запугать кого угодно. В банд группе полковник являлся как бы левой рукой Арби, рукой которая карала. Он лично приводил в исполнение приговоры. На его совести была кровь десятков людей, среди которых: солдаты, милиционеры, муфтии, главы администраций. Можно сказать, что для полковника, человеческая жизнь ни стоила ни чего. Обычно это ничего ровнялось двум, трем сотням долларов, в зависимости от значимости жертвы.
Мавсара полковник невзлюбил сразу, в общем, это чувство было у них взаимным. По этой причине парень старался ни как не пересекаться с «оборотнем», почему-то именно это слово приходило на ум Мавсару, когда он видел маленькие, горящие глазки этого недочеловека.
Сам Мавсар в основном поварил. Готовил еду на всю ораву. Бывало, выезжал вместе с Сидаллой на закупки в близлежащие села. Друзей приобрести в этой странной компании парню не удалось, да и он к этому не стремился… А к чему стремился? Сам, не понимал. Арби все время твердил, что нужно дождаться осени, непременно осени. Потом весь отряд уйдет в Грузию. Если все будет нормально, там сделают грузинские паспорта и смогут, наконец, разбежаться кто куда. Теперь, даже самым убежденным, фанатичным сторонника независимости, если они в Чечне еще существовали, было понятно, что эта партия проиграна. Возможно и война, тоже…
- Знаешь, дорогой – говорил Арби, обращаясь к Мавсару. Им редко удавалось поговорить, у Арби были всегда важные дела, совещания. Но иногда, вечером, когда Алексей приносил в палатку командира горячий чай с бутербродами, Арби пробивало на откровения. – Все кончено здесь. Все было кончено еще тогда, в девяностых, когда подорвали Дудаева. Я студентом был, из Краснодара домой побежал. Кровь закипела, за родину…. Но я слишком поздно вступил в игру. Всем уже был плевать на Ичкерию. – В какой то момент Мавсару показалось, что Арби пьян и вот-вот разразиться алкогольными слезами, но это было не так. Командир был трезв, он вообще предпочитал не пить, хотя наверное не из религиозных соображений. – Деньги, наркота, разборки. Вся эта каша держалась на страхе перед «Ангелом», перед одноногим. Уважения не было. Может к Руслану немного, к Басаеву нет… Еще на деньгах арабских, европейских и подачках из-за океана. Но все кончилось. Денег больше нет, по крайней мере каждый «зеленый» приходиться буквально выгрызать. Нет и больших боссов. Уходить нужно нам, Мавсар, уходить. Только осени дождемся… нужно ждать…
Мавсар старался не влезать в дела Арби, как можно меньше вникать в происходящее, варил, жарил, пытался что-то сообразить из скудного провианта, но все ровно чувствовал…. Мавсар просто физически ощущал, что Арби что-то затевает. При том, грандиозное…. Дважды в лагерь боевиков прибывали какие-то иностранцы. Первый раз араб и индус, второй раз два англичанина (белый и арабского происхождения). Поздней весной, весь отряд делал вылазку к границе, встречал груз. Как разъяснил Мавсару Сайдулла, груз был обычный: медикаменты, деньги, оружие и боеприпасы. Но среди всего разнообразия подарков от спонсоров, Мавсар рассмотрел странные железные чемоданы. Уже позднее парень узнал, что кто-то из зарубежных спонсоров передал боевикам ПЗРК с какой-то очень конкретной целью.
В середине лета, все встало на свои места. Пятнадцатого июля, отряд Арби Гацулаева выдвинулся в направлении российско-грузинской границы, примерно в район горы Казбеги. Задачей отряда было нападение на колонну представителей миссии ОБСЕ в регионе и ликвидация главы миссии, голландца Ван Хареса или Хардерса.
Мавсару никогда до того не приходилось участвовать в такого рода операциях. Арби не горел желанием брать парня с собой, но оставить одного в старом лагере не мог.
Алексея спрятали на возвышенности, нацепив маскировочный халат и всучив в руки цифровую видеокамеру. Так у Мавсара, кроме поварской, появилась еще одна «профессия», фронтовой корреспондент. Фильм требовалось предоставить в качестве отчета о проделанной работе. Кино получилось знатное.
В тринадцать пятнадцать над предполагаемым маршрутом следования автоколонны пронесся «горбатый», за ним еще один и Ми-8. В тринадцать двадцать, из-за склона показался бронетранспортер, после три бронированных автомобиля миссии, за ними танк, УАЗ и еще один БТР. В тринадцать двадцать две, передний БТР и танк вспыхнули практически одновременно, сбитые двумя меткими попаданиями «Ред Ай» израильского производства.
Разгорелся жаркий бой. Боевики Арби ринулись в атаку, стараясь во что бы то ни стало, уничтожить машины миссии. Местность была не подходящая для атаки, войны Арбиы наступали с двух сторон по склонам, которые великолепно простреливались ответным огнем. Но это место было единственным, откуда можно было в случае чего, быстро унести ноги.
Вопреки ожиданиям, армейцы не кинулись в рассыпную. Грамотно заняв круговую оборону, они мужественно приняли бой. Спустя еще пятнадцать минут Арби приказал своим людям отступать. В направлении района боевых действий вылетела штурмовая авиация.
Задание было выполнено, голландец отправился на тот свет, однако почти всем остальным членам миссии удалось выжить. Отряд Арби потерял восемнадцать человек во время боя и еще шестерых, когда авиация плотно накрыла район. После были две неделе, которые люди Арби провели в бегах по горам. Убийство высокопоставленного представителя ЕС, очень обидело Российские власти, даже больше чем потеря трех машин и девяти солдат.
Но все успокоилось и к концу лета, даже почти нормализовалось. Как назло полковник со своими остался жить, хотя зайцу оторвало пальцы на ноге. Теперь все тихим сапом готовились к «исходу». Настроение было паршивое. Кто-то пил, кто-то все время спал.
Мавсару было совсем не по себе. Несколько раз он подрывался уйти из лагеря, но каждый раз останавливался. Так просто уйти было нельзя. Федералы обложили все дороги, подступы к горным районам. Вариант вырваться действительно был только один, уйти с Арби в Грузию.
В первой декаде сентября в лагерь привезли пленного русского офицера. Потому как Арби ухватился за этого майора, тот был довольно значимой для федералов фигурой. Мавсар выяснил, что пленный был сотрудником элитного специального подразделения, направленного в Чечню для устранения лиц непосредственно причастных к убийству главы миссии ОБСЕ. Звали пленного Алексей Грубин.
Всю первую неделю спецназовца держали в каменном мешке и ни кого к нему не подпускали. Охраняли офицера исключительно славяне. Соответственно у Мавсара не было даже шанса поговорить с пленным. Но поздней офицер сильно заболел. Для Арби, этот русский был словно пропуск на свободу, а по тому его смерть была бы чрезвычайно неприятным моментом.
Мавсару поручили смотреть за пленным, давать ему лекарства, кормить и перевязывать раны. Тогда же парень и познакомился с майором Грубиным. Ему было тридцать три, и он был очень перспективным и уважаемым в своей организации человеком. Выглядел офицер сейчас конечно не ахти, но в повседневной жизни девчонки падали от одного его взгляда штабелями в ряд… Высокий блондин, голубоглазый и кстати очень, действительно очень умный. Родом Алексей Грубин был из маленькой заросшей в лесах Архангельска деревеньки Иванького. И сделать такую головокружительную карьеру простому пареньку, не обладая феноменальными физическими и интеллектуальными данными, было просто не возможно.
В общем, познакомились как-то, разговорились, да собственно ни тому, ни другому больше не с кем было поговорить, по душам.
- Скажи – почесывая завшивленую голову, связанными руками, спросил Мавсара, офицер – как ты, с виду, такой простой паренек, при том не плохой я вижу, умудрился влезть в такое дерьмо, а?
- Это длинная история – попытался уйти от этой темы Мавсар.
- Да ты расскажи – настаивал Грубин – у меня времени много, да и тебе вижу, здесь особого занятия не находиться.
И Мавсар рассказал… И про Лизу и про свое глупое бегство из армии. Про Патю, про поездку в Москву, про браконьерство и работу на рыболовецком судне, про рабство и даже про свой разговор со странным но очень влиятельным стариком имя которого он так и не узнал. Рассказ Мавсара более всего напоминал исповедь, исповедь человека который не очень то верит в бога, но выговориться все ровно кому-то надо. Наверное, да скорее всего так и есть, глубоко в душе Мавсар знал, что из этой выгребной ямы ему уже не выбраться… живым.
Когда парень закончил свой рассказ, оба Алексея долго молчали…
- Да – только и смог произнести офицер, сурово глядя на собеседника.
- Да – повторил Мавсар и вышел из сарая, который временно был переоборудован в тюрьму.
Погода была прекрасная, по щекам хлестал теплый ветер, запутываясь в грязных локонах нечесаных и не мытых черт, знает сколько времени волос. Мавсару почему-то захотелось разрыдаться, но за время, проведенное им в новой шкуре, парень просто разучился это делать.
Следующие две недели Мавсар не ходил к пленному офицеру, еду и лекарство передавал через охранников. Почему-то ему было не по себе, от осознания, того, что он повесил на чужие плечи свои проблемы. Не хотелось жалости и сострадания.
До выхода отряда к границе, оставались считанные дни. Арби с двумя маленькими группами уже ушел в горы. Мавсар оставался в старом лагере с пленным офицером, десятью чеченцами и всей бандой славян. Мысль помочь Грубину бежать, пришла в голову Алексея с самого начала, с того момента как он увидел перед собой на полу, истекающего кровью солдата, у которого изо рта вместо звуков вылетали только окровавленные сгустки. Мысль приходила, но осуществить задуманное не было ни какой возможности. Но кто ищет, тот всегда находит или продолжает искать…
За два дня до выхода отряда «Полковника» с пленным российским офицером и Мавсаром в качестве бесплатного приложения в горы, к лагерю подошла группа «Сайфуллы». В основе своей она состояла из арабов и чеченцев. Самого Сайфулу, знали как исключительно безбашенного типа, не обремененного нормами элементарной этики и морали. С собой у арабов всегда было… Если избежать подробностей, весь лагерь в считанные часы превратился в огромный наркопритон. Вокруг костра валялись обдолбаные тела. Кто-то был просто пьян, до такой степени, что не мог передвигаться.
Мавсар вылив на себя изрядное количество спиртного, упал, рядом с арабом Фатихом, претворившись смертельно пьяным. Когда стемнело, парень отполз от костра и пробрался к сараю. Офицера сегодня охранял «палач», жутко неприятный тип. Говорят, что прозвище свое это «животное», получил еще в молодости, когда в тюрьме исполнял приговоры «смотрителя» и «авторитетов». Этот субъект разыскивался не только российскими властям. На скамье подсудим его желали видеть в Казахстане, Азербайджане, на Украине и в Белоруссии. И везде, он мог получить только одно – исключительную меру наказания. Правда где-то ее бы заменили на пожизненное заключение, а где-то возможно нет… Он был пьян, однако не до такой степени, чтобы не исполнять возложенные на него обязанности.
Странно, но Мавсар даже не усомнился ни на секунду, в том, что нужно сделать. Оказавшись у полусонного охранника, парень накинул ему на горло тугую бечевку и стал с потрясающей, прежде всего для самого себя силой сдавливать ее на шее жертвы. Он не испытывал жалости, вообще Мавсар представил что перед ним тряпичный манекен, просто кукла. И когда кукла перестала дышать, а сердце ее больше не билось, Мавсар просто положил тело на землю.
Открыв дверь сарая Алексей развязал руки и распутал ноги пленного офицера. После молча вывел его из лагеря и потайной тропой отвел на окраину долины.
- Иди прямо – сказал Мавсар, стараясь не смотреть Грубину в глаза. – Там впереди две деревни, в них не заходи. Потом будет асфальт и через пару километров вниз, блокпост. Там твои, тебя доставят куда надо.
- А ты – удивленно посмотрел на парня офицер – тебе нельзя оставаться, тебя убьют.
- Не убьют – неуверенно сказал Мавсар, все еще стараясь не пересекаться взглядом с офицером. Ему очень не хотелось показывать свой страх. И еще ужас от постепенного осознания того, какой грех он взял себе на душу. – Не убьют, все напились, я тоже. Предпочтут, как ни будь отбрехаться. Ты в конце концов спецназ…
- У нас с тобой прям как в кино – ухмыльнулся Грубин – помнишь, место встречи изменить нельзя…
- Да – ответил Мавсар – это мой любимый фильм. Там для хороших все заканчивается хорошо, а для тех кто «встрял», прямо как я…. Заканчиваеться так как должно. Еще вот это возьми. – С этими словами Мавсар вытащил из-за пазухи разрисованный кусок карты. – Здесь отмечены стоянки всех групп, перед тем как мы рванем в Грузию. Я срисовал эту карту из рабочей тетрадки Арби. Зачем не знаю, не спрашивай. Просто не дай нам уйти, по возможности все…
Офицер молча забрал карту и развернувшись, зашагал в направлении указанном Мавсаром. Не оборачивался, и это тоже было правильно.
- За все в жизни нужно платить – в слух, но не громко, почти шепотом сказал Алексей – Пришло время заплатить и вам… И мне тоже…
Мавсар очнулся в холодной и сырой пещере. Со всех сторон доносились выстрелы. взрывы и свист снарядов. Но звуки все, был странно приглушенные, словно слышал их парень через длинную полую трубу. Еще сильно звенело что-то в голове, а все тело ломило от боли, тоже странно приглушенной. Мутило. Хотелось вывернуть все съеденное, но того было столь мало, что оно предпочло остаться на месте.
В кокой-то момент, Мавсар даже пожалел что жив. Ему казалось уже все, вот-вот и он улетит, унесется прочь, от боли, от страданий… Ему вспомнилась его жизнь. Она пронеслась перед глазами, словно кадры из немого кино. Ярче всех, в памяти отложились два момента: встреча и расставание с Патей, как самое значимое, и последний час, проведенный в обществе боевиков Арби, просто как финальный эпизод, как эпилог.
На 365 высоте или горе «пророка», как называли ее боевики, отряд «Полковника» попал в засаду. Там полегло большинство. Полковнику продырявили легкое и он умирал в тяжелых муках, как и должен был, по совести. Зайца разорвало на куски выстрелом из под ствольного гранатомета. Кто-то смог уползти между камней и уступов.
Мавсар вместе с Хасаном и Асланбеком бросились вниз и укрылись в этом пещерном комплексе…. И все. Держались сколько могли. Отстреливались, вызывали по рации Арби, вообще кого ни будь. Но помочь было некому, совсем некому. Арби сам держался из последних сил. Отряд Сайфуллы, накрыли пограничники. Арабов даже опознавать не стали, было бессмысленно.
Раздался оглушительный взрыв, и своды пещеры свело в одной, непрекращающейся судороге. На голову заросшего, поседевшего раньше времени парня посыпались мелкие камни вперемешку с пылью и песком. Потом раздался второй взрыв, потом третий, потом четвертый. Мавсар отыскал в кармане, маленький нательный крестик и зажмурясь стал что-то невнятно бормотать. Потом замолчал. Снова посмотрел на крестик, поднес его к губам и поцеловал. Это было богохульство. Сейчас, когда смерть занесла над его головой свою косу, когда до финала оставались считанные минуты, Мавсар целовал свой золотой крестик, но не как религиозный атрибут, не как символ христианства, а как подарок. Как подарок самого дорогого в жизни человека, самый дорогой в жизни подарок.
Потом Мавсар почувствовал еще один оглушительный взрыв. Перед глазами все поплыло, полетело. Парень видел, как в пещеру ворвались несколько вооруженных человек. Алексей попробовал сорвать с пояса гранату, но странная боль пронизала руку сразу в нескольких местах. После перед глазами мелькнул тяжелый переклад АК. Потом сознание ушло, просто ушло.
Алексей лежал в полной темноте, над головой ярко мерцали звезды. Он слышал хруст костей, на ногах, на руках. Чувствовал, как плечо превращается в сплошное кровавое месиво, а ребра лопаются, словно воздушные шарики. Но теперь ему было наплевать. Он видел звезды….
Алексей смотрел сквозь них, смотрел в глубь, в сознание. И постепенно, среди пестрой вереницы разноцветных огоньков, стал выделяться один. Одна звезда, как бы откололась, отскочила от других и стала приближаться. Ближе… Ближе. Стали еле различимы планеты, спутники. Вокруг носились сумасшедшие метеориты, взлетали ракеты и рассыпались в пыль огромные астероиды.
И Мавсару на секунду померещилось, нет, показалось, что он видит море. Большое синее пятно, разбросанное небрежной рукой творца. Видит на берегу маленький лодочный гараж, такой уютный, такой родной… И возле него, на ступеньках, прислонившись друг к другу спинами, сидят двое. Патя и Алексей. Они сидят так уже целую вечность, но им наплевать. Они готовы сидеть еще миллионы лет, еще сотни больших и малых взрывов. Они любят, не смотря ни на что… Они любят.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
(Эпилог)
Алексей с огромным трудом приподнял веки. Одно это, простое действие, стоило ему всех сил с таким трудом накопленных за несколько последних недель. Ни чего не болело, точнее Алексей ровным счетом, ни чего не чувствовал. Картинка в глазах была не четкой, словно кто-то поцарапал кинескоп и совершенно испортил приемник. Рябило.
- Здравствуй дорогой – тихим, мягким голосом сказал врач - оклемался? Славно, славно.
Алексей ни чего не ответил. Над головой висела целая связка капельниц, приборов странной конфигурации и совершенно неясного назначения. Если бы он смог сейчас увидеть себя со стороны, то, наверное, ужаснулся бы, а может, и нет. Слишком много всего произошло за последние несколько лет. Слишком много.
В себя Алексей приходил очень долго. Два месяца понадобилось, что бы снова научиться самостоятельно есть, пить. Еще месяц, что бы разговаривать и как-то передвигаться. Мать приезжала почти каждую неделю. По долгу сидела рядом, плакала, причитала.
Боль вернулась. Но с этим врагом Алексей уже научился справляться. Месяцы, проведенные в военном госпитале, парень много, очень много думал. Обо всем, что с ним произошло и о том, что не произошло. Хотелось верить, что по большей части, все сон… Сплошной и очень не правдоподобный сон.
Но нет. В палату часто заходил следователь военной прокуратуры. Задавал вопросы. По началу смысл слов, Алексей даже не пытался уловить, но постепенно стал понимать, что его воспринимают как потерпевшего и только как потерпевшего. Тогда стал стараться кивать, мотать головой и мычать в унисон вопросам.
- Доброе утро – бодрым и деловым голосом поприветствовал парня, задремавшего в инвалидном кресле, офицер. В вылизанном, светловолосом, статном подполковнике Алексей узнал Грубина.
- Здравствуй – пытаясь улыбнуться, через силу произнес парень. – Рад, что ты жив…
- И я рад – офицер аккуратно положил руку на плече Алексея и огляделся по сторонам. В утреннем Кисловодском парке, они были одни. – Удивительно теплое утро. Уже весна.
- Весна - пытаясь уловить каждый звук вылетающий из уст собеседника, подтвердил Алексей.
- Извини – как-то виновато проговорил Грубин – мои люди слегка перестарались. Нужно было, изобразить, что ты пленный. Я рассказал что мы вместе сидели в зиндане, понимаешь. Что ты в рабстве у Арби чуть больше года. До этого тебя почти три года перепродавали, со одного двора на другой, понимаешь?
- Да - промычал парень, и устало кивнул головой.
- Ты плохо, что помнишь, с момента как тебя выкрали боевики на марш броске. Только переезды от одного хозяина к другому, работы, болезни. Нам пришлось довести тебя до такого состояния, что бы скрыть следы пороха, синяки от приклада автомата. Очень тяжело было бы все это объяснить следователю. А так ни чего не разобрать. Извини за руку, пришлось прострелить в нескольких местах, что бы ты глупости не наделал.
Алексей слушал и кивал, стараясь особо не вспоминать тот ужасный день. Действительно пахло весной, цветами и зелеными листиками, снова нарождающимися на отдохнувших за зиму деревьях. Вот и Алексею очень хотелось верить, что он тоже родился снова. И все теперь обязательно измениться.
- В общем, мне пора – снова положив руку на плечо парня, твердо выговорил Грубин. – Я уезжаю завтра. Наверное, мы с тобой больше не увидимся. Оно может и к лучшему. Я думаю ни кто теперь, ни кому, ни чего не должен. Но, в качестве бесплатного совета… Попробуй забыть весь этот кошмар. Словно не было ни чего. И когда в следующий раз, попытаешься кому-то, что-то доказать, не заходи так далеко.
Еще через месяц Алексея выписали. В часть парня больше не повезли. Из Дагестана приехал, какой-то лысый прапорщик и вручил парню военный билет и дембельский лист-предписание. Ни кто не задавал больше ни каких вопросов, а эпизода с наркотиками на КПП, казалось, вообще не было, никогда…
- Как хорошо снова оказаться дома – думал Алексей, сидя на лавочке между двух тополей. Лето в этом году выдалось дождливым и обычно многолюдный и шумный парк отдыха, был сегодня пустым.
Алексей сильно изминался. Его черная как смола шевелюра, была здорово подернута сединой, при том не кусками, а ровненько так по всей голове, словно снегом припорошило. Лицо крепко заросло недельной щетиной, аккуратно скрывая шрамы и глубокие ссадины, которые только начинали затягиваться. Но самый главный шрам, все же был у парня под сердцем. Алексей прекрасно понимал, что чтобы не случилось в его жизни, чтобы не произошло, он ни когда не сможет забыть, никогда уже не станет другим.
- Здравствуй Алексей – сказала девушка в оранжевом платке, присаживаясь на край лавочки.
- Здравствуй – машинально ответил Алексей, не глядя в сторону Лизы. Да это была Лиза, ни чуть не изменившаяся. От нее опять несло французской парфюмерией, а на голове был так же нелепо подвязан платок.
- Ты изменился – сказала Лиза – возмужал и поседел. Странно. Я слышала, что с тобой произошло. Мне жаль. Зря ты тогда сбежал, зря.
Алексей не отвечал, он просто смотрел на Лизу и думал, при том думал о чем-то далеком, может даже вечном.
- Я наделала много глупостей – сказала Лиза. – Знаешь, я была замужем. Теперь я не Струнная, я Горовка. Ну, это в прошлом. Мы развелись. Так, просто роман, просто сиюминутность. Я тебя ждала. Честно. Ты пожалуй единственное, то настоящее, что было у меня в жизни. Мне кажется, я все же тебя любила.
Алексей, пристально посмотрел ей в глаза. Всегда смотрите людям в глаза. Не зря говорят, что глаза это зеркало души. В паспорт не стоит, а в глаза…
- Наверное, и сейчас люблю – прошептала Лиза и по щеке вдруг пробежала слезинка. Маленькая такая, не серьезная, но все же…
- Простите, мы с вами знакомы? – как-то буднично поинтересовался Алексей поднимаясь с парковой лавочки. – Меня зовут Мавсар Адалаев, извините, я спешу….
Алексей медленно удалялся от одинокой плачущей фигурки сидящей на скамейке старого городского парка. Парень… Нет мужчина, опирался на трость и прихрамывал на левую ногу. Потом пошел дождь, но Алексей не открывал зонта, ему хотелось промокнуть. Иногда очень нужно промокнуть, так становиться легче, вроде как поплакал.
Алексей еще несколько месяцев промаялся, то ходя из угла в угол в собственной квартире, то гуляя вечерами по парку. Иногда с ним была мать, она сильно постарела и ее постоянно мучило давление, но чаще он гулял один. Его стали посещать странные мысли. Думал, при том совершенно серьезно уйти в монастырь. Куда еще стремиться человеку, у которого ни чего не осталось, даже убеждений. Вот только была одна загвоздка. Для того, чтобы уйти от суеты мира, нужно было хоть чуть-чуть, даже не верить, уважать бога. У Алексея Рубатина не было бога, по крайней мере ему так казалось. И что самое смешное, что у Мавсара Адалаева, тоже не было Аллаха, как-то не успел обзавестись. А что тогда было? Ну что-то ведь должно было быть…
Оставив на тумбочке письмо матери с обещанием позвонить, Алексей вышел из дома и отправился на вокзал. Билет взял легко. Ехал в купе с очаровательной парой влюбленных и пожилой женщиной. Эта его поездка в корни отличалась от предыдущих. Алексей не запомнил ни имен ни фамилий попутчиков, даже их лица отложились в его памяти постольку поскольку.
Всю дорогу Алексей читал, и пил сок. Дважды выходил покурить в тамбур. Вообще он решил завязать с этой дурной привычкой, к тому же врачи сильно не советовали. Старался прислушиваться к стуку колес. Что-то сочинил, но записывать не стал. Стихи это сиюминутное.. Стихи подобны стихии, они налетают, разрывают душу на части и уносятся в небытие. В этом есть смысл.
Алексей остановился возле того самого места, где раньше лежала разбитая лодка Али. Теперь здесь, торчала из песка большая коряга, которую вынесло на берег весенним ураганом. Песок был такой же холодный и мокрый. Тут же валялись несколько разбитых ракушек и гладкие, почти глянцевые камешки.
Алексей долго смотрел на море. Оно опять волновало его, как тогда, когда он увидел его впервые, услышал шум прибоя и крики птиц. Седой Каспий ухмылялся в ответ. Волны неистово набегали на берег, разбиваясь о камни. Брызги не долетали до коряги.
Пляж был пустой. Возможно из-за того, что рабочий день был в самом разгаре, а может, просто погода не слишком благоприятствовала активному отдыху на воде. На горизонте виднелись огромные корабли, ожидающие своей очереди, что бы зайти в порт Махачкалы. И тучи… Тучи снова заходили на город, грозя вот-вот разразиться проливным дождем. Но теперь Алексей их не боялся. Дождь, это хорошая примета.
Алексей уселся на корягу в своем новом костюме. Вообще он глупо выглядел в костюме, но все-таки мать подарила, со своей не самой большой зарплаты купила. Приходилось носить. На секунду, закрыв глаза, Алексей представил себя птицей. Большой, гордой птицей взмывающей над землей. Распахнув свои огромные крылья, он парил над пляжем, поднимаясь, все выше и выше.
Стало от чего-то хорошо. Спокойно, тихо. Алексею последние пол года… последние почти три года ни где не было так хорошо как здесь.
- Наверное ты дома – подумал Алексей – Дома…
Она шла по пляжу, все так же незримо, легко ступая босыми ногами на мокрый песок. Следы ее жадно слизывал прибой, ее появление всегда было сном, легким нечаянным сном. Ее черные волосы, нещадно трепал ветер…
- Боже – подумал Алексей – Как она прекрасна.
Рядом, почти вприпрыжку, еще не умело, но с огромным желанием бежал, светловолосый малыш. На нем была надета вишневая жилетка, синие джинсы и желтая кепка. Он все время старался ухватить Патю за ногу, не отпуская от себя ни на метр.
- Здравствуй - сказала Патя, смотря на родное лицо Алексея, заросшее, но все ровно родное.
- Можно тебя поцеловать? – неожиданно, даже для самого себя, спросил Алексей.
- Можно – неуверенно ответила Патя.
И Алексей поцеловал. Слегка коснулся ее губ, своими. От Пати пахло клубникой и карамелью. От нее и раньше так пахло, но теперь к этому добавился легки аромат долгой разлуки и долгожданной встречи.
Тем временем малыш, крепко вцепился в мамину ногу и с испугом смотрел на незнакомого дядю, так бесцеремонно вторгшегося в его личные владенья.
- Ты колючий – с укором, но нежно, сказала Патя. – Не бреешься, совсем зарос.
- Я побреюсь – честно пообещал Алексей. – Как его зовут?
- Али и нам скоро два с половиной – снова улыбнулась Патя, поднимая на руки сына, успевшего уже здорово перепачкаться в песке. – Извини, но я записала, что отчество у него Алексеевич. Знаешь, Мавсарович не очень подходит к его русской мордашке.
- Алексеевич - почти засмеялся Алексей, забирая сынишку у Пати. Али не стал очень сопротивляться. Действительно, зачем упускать случай лишний раз покататься на руках, ведь мама скоро устанет и поставит на землю… - Это ж надо… Алексеевич.
- Пойдем домой – взяв Алексея под руку, прошептала Патя.
- Пойдем – без разговоров согласился Алексей.
Юз...
© Copyright: Денис Ильин, 2007
Свидетельство о публикации №207091800123
Свидетельство о публикации №207091800123
Рецензии