Сознательный выбор

До чего же день хорош… Птички поют, одуванчики выставили свои пушистые чалмы из травяной зелени, шмели гудят вокруг соцветий на кустах. Одно слово – начало лета. Листва не запылённая. Улицы чисты, как и положено в медгородке. И жизнь хороша, и жить хорошо. Особенно, если учесть, что сегодня день зарплаты.
Привычным жестом, чиркнув карточкой в щели валидатора, Марк Всеволодович Креер вошёл в третий подъезд Центральной Психоневрологической Клиники имени С.С. Корсакова и А.Я. Кожевникова или ЦПНК или, просто, корсаковской клиники.
Подъездов было пять. Первый предназначался для больных, второй – для студентов, третий - для персонала, четвёртый – для подъезда грузового транспорта. Пятым подъездом пользовались относительно редко, так как предназначался он для больных с нейроинфекциями, но из-за того, что клиника занималась преимущественно неинфекционными психическими и неврологическими заболеваниями, больных с менинго-энцефальными инфекциями привозили редко, только в экстренных случаях, когда данная клиника оказывалась ближе всего.
Вообще, клиника уже мало напоминала то, чем была около пядидесяти лет тому назад, в начале ХХI века. Нет, сами старые корпуса остались. Теперь они располагались поблизости от основного многоэтажного корпуса, и в них размещались музеи. А новый, сверкающий великолепием новейших стройматериалов и технологий, давно поглотив все окружающие здания и сооружения, большая часть которых сильно пострадала во время войны пятнадцать лет тому назад. Точнее, не войны как таковой, а очередной волны международного терроризма, с которым боролись уже много десятков лет. Без видимого успеха.
Быстро переменив изящную уличную обувь на мягкую, бесшумную больничную, позволив пройтись по своей одежде пылесосом одноглазому роботу-швейцару и набросив свежий халат, который извлёк всё тот же робот из своего чрева, Марк Всеволодович вступил в кабину лифта, который быстро поднял его на пятый этаж в отделение нейропрограммирования.
В коридорах царила тишина и безлюдье, если не считать робота-садовника, копошащегося вокруг кадок с монстерами и фикусами. Марк, как всегда, пришёл на работу первым. Теперь необходимо войти в кабинет, сварганить чашечку кофе и с ней родимой просмотреть в компьютере данные, касающиеся его пациентов. А потом – на обход. Ближайшее время обещало быть очень напряжённым – пять переустановок. И у кого! Международных террористов. Марк был категорически против того, чтобы таких больных направляли в данную клинику. Он пытался доказывать главврачу, что террористы не их профиль. Что в клинике нет условий для содержания людей безумных, но расчётливых и натренированных лучше любого спецназовца. Марк Всеволодович пытался доказывать, что у персонала нет опыта в общении с пациентами подобного типа. Что существуют Специализированные Центры, где таким людям смогут помочь лучше. Что негативный опыт лечения подорвёт престиж ЦПНК, вместе с уровнем финансирования. Но Тагоши Сабурович Куто был непреклонен: «Они пройдут лечение в нашей, лучшей на планете, клинике, и точка. И вы, уважаемый Марк Всеволодович, будете их лечащим врачом». Да-а-а-а…
Вот так Марку пришлось переквалифицироваться из специалиста по работе с больными, совращающими маленьких девочек, в специалиста по работе с великовозрастными детьми, совращенными большими мальчиками, и готовых по первому кличу: «Бей полукровок!» - зубами вцепиться в любого человека, который покажется им недостаточно чистокровным русским. Или нечистокровным китайцем. Или индийцем. А, поскольку, «чистых» уже давно не осталось (уже, наверное, последние несколько тысяч лет, как не осталось), то убивать они готовы были всех, даже ценой собственной жизни.
И в такой хороший день необходимо начинать работать с такими нехорошими людьми. Ах, где вы, милые инфантильные трусливые педофилы?! Где вы, очаровательные малолетние воры и грабители, не умеющие говорить без употребления ненормативной лексики?! Где вы, симпатяги истерики, с вашей одышкой и аритмией, спазмами и тиками, обмороками и эмоциональной лабильностью?! Так нет же! Возись теперь с этой мразью, которую Марк считал в первую очередь выродками, а во вторую – больными.
И никуда не денешься. С одной стороны Клятва Врача, с другой - любимый начальник – Тагоши Сабурович. Так что, вперёд, больные ждут!..
Второй раз за день воспользовавшись карточкой, на этот раз, чтобы попасть в свой кабинет, Марк оказался в помещении, к которому более всего подходило определение «кудрявое»: кудрявые занавесочки, кудрявенькие диванчики с кудрявыми подушечками на них, салфеточки, цветочки. И всё это благодаря действиям одного из двух его соседей по кабинету – Салафии Капитоновны Ючко. Вторым был синтетоид, Т3-О4, или, как называли его Марк и Салафия – Тато.
Марк Всеволодович включил машину и принялся старательно пересылать данные по своим бывшим больным в папки Салафии Капитоновны и Тато. За этим занятием его и застали оба его коллеги, вошедшие почти одновременно.
- С утра пораньше за работу? Ну, ты трудяга! – Салафия заглянула в монитор Марка через плечо. – Однако чем это ты занимаешься?
- Забочусь о вас, дабы вы, сироты, не остались безработными.
- Что за шутки? – синеватое лицо синтетоида уткнулось в монитор Марка.
- Шутки просто прелесть, только чтобы понять, в чём здесь юмор, придётся обраться за разъяснениями к нашему «шаолиньскому старцу».
- Нет, нет, Марк. У меня, знаешь ли, и без того три палаты, по три человека в каждой. И Тато без работы не сидит. А ты ещё закинул нам своих гавриков. Я уже не говорю об этической стороне вопроса.
- Салафия Капитоновна, милая, а что вы знаете о Чёрном Андрее?
- Чёрный Андрей? Хм. Вроде бы бандит или террорист. А он здесь причём?
- Чёрный Андрей, - вмешался синтетоид, - личность весьма известная. В своих кругах… Тридцать шесть лет. Бывший детдомовец. Был замечен в кражах и насильственных действиях по отношению к сверстникам ещё в очень юном возрасте. В 12 лет куда-то исчез. Предположительно, был похищен работорговцами и продан в Южную Америку. Бежал от них, скитался. В пятнадцать лет примкнул к повстанцам. Через год стал их лидером. Ещё через год основал движение «Белая Нить», борющееся, за так называемую, «чистоту крови». В настоящий момент обвиняется в совершении шестидесяти восьми убийств. Это, не считая похищений людей, разбоя, террористических актов и всего такого прочего. Но я не понимаю, причём здесь Андрей, и как он связан с лишней работой?
- С сегодняшнего дня эта «звезда мировой сцены» и четыре его статиста проходят лечение в нашей клинике. И всю эту милую компанию повесили на меня, приказав заниматься ими и только ими. Всех остальных больных раздать вам. Распоряжение «старца».
Некоторое время все трое безмолвствовали: Марк копировал файлы, Салафия и Тато переваривали услышанное. «Старец», являвшийся не только главврачом, но и заведующим отделением нейропрограммирования, получил свою кличку не зря. Тагоши Сабурович имел чисто восточное имя и внешность, в душе также был человеком сугубо восточным. Говорили, хотя никто из сотрудников не имел шансов убедиться в этом воочию, что товарищ Куто в совершенстве владеет восточными единоборствами. Однако самым примечательным в Тагоши Сабуровиче был его возраст – сто двадцать восемь лет! И, несмотря на это, держался «шаолиньский старец» огурцом и работал так, что дай боже каждому молодому. Кроме того, Куто отличался по-самурайски крутым нравом, поэтому с ним старались не спорить. Марк Всеволодович был единственным исключением из правила, однако ни один из споров пока что не окончился в его пользу.
- И что теперь нам делать? – кисло поинтересовался Тато.
- Работать! – все трое немного вздрогнули, Тагоши Сабурович умел появляться внезапно и, похоже, в тайне оставался доволен производимым эффектом. – Работать! Это такие же больные, как любые другие, за одним лишь исключением – это очень тяжёлые больные, поэтому я поручил вам, Марк Всеволодович, заниматься ими и только ими. Вам двоим, временно придётся нести большую нагрузку. Но, если вы настоящие врачи, то справитесь, тем более что это сопряжено с повышенной оплатой (вздох облегчения Салафии). И чтобы через пять минут все были у больных, - с этими словами «старец» покинул кабинет.
- Ну что ж, работать – так работать! – заключил Тато, поднимаясь с дивана.

Считая время, проведённое в ординатуре, Марк Всеволодович работал в клинике уже семь лет. Повидал за это время не мало, успел поступить в заочную аспирантуру, защитился год назад. Но самое главное приобретение для любого специалиста это не сертификаты и диссертации, а опыт реальной работы. Клинический опыт, и приходящая вместе с ним врачебная интуиция. Умение чувствовать то направление, в котором следует двигаться в диагностическом поиске. Умение находить оптимум препаратов, не обращаясь к пухлым справочникам и компьютерным файлам. Умение видеть суть проблемы, и, что не менее важно, правильный подход к любому больному. Умение создать такие условия, при которых человек пойдёт на контакт, откроется перед тобой, позволит читать себя как книгу, позволит увидеть свои проблемы шире и более целостно.
И ещё есть одно, что столь необходимо врачу. Привычка. Привычка ничему не удивляться. Привычка спокойно реагировать на самые нетрадиционные проявления в поведении больного. Привычка не игнорировать эти странности, а подвергать их анализу, и подвергать анализу себя самого - сам врач может быть не менее странен для больного, чем больной для врача.
За эти семь лет Марк Всеволодович свыкся с мыслью, что в первое посещение пациенты не склоны встречать врача с цветами и оркестром. Они агрессивны и замкнуты. Они не понимают, почему их содержат здесь, ограничивая тем самым свободу. Самое плохое, психически больные люди не считают себя больными. И люди, свершающие преступные деяния ведут себя точно также. Нет, они могут симулировать или агравировать, но в душе абсолютно уверены в том, что им не нужна помощь. Исключением из этого правила являются только невротики, но и те далеко не всегда охотно и открыто идут на контакт, и умение преодолеть «трансферное сопротивление» (бессознательное противление лечению) является высшим искусством для любого психиатра.
Здесь же, в отделении нейропрограммирования, всё было гораздо хуже. Шизофреников люди могут бояться и сторониться, считать их опасными, но в глубине души их жалеют, понимая, что имеют дело с больными людьми. Но к преступникам люди испытывают только ненависть и презрение. Они изгои, они живут с этой мыслью, и умирают, зная, что на похоронах будут только люди их круга, да и те по большей части придут поднять рюмку за помин души только для вида, дабы соблюсти приличия - те приличия, что продиктованы уголовной этикой и моралью, столь далёкой от этики обывателей.
И люди эти уверены, что здесь им промоют мозги и убьют их личность, превратят в послушных марионеток. Необходимо преодолеть это предубеждение. Объяснить человеку, что изменения, вносимые в его личность, необходимы для его же блага. Но, надо признать, удаётся это крайне редко. Врач обязан излечить больного в любом случае, даже если больной этого не хочет. Когда-то, десятилетия назад, у больных спрашивали разрешения на операции и мило смотрели, как человек медленно умирает, после того, как получали отказ. Бред. Теперь больных лечат, несмотря на их возражения и протесты. Долг врача исцелить страдающего. Но, тем не менее, гораздо проще это сделать, если врач и больной идут рука об руку, и врачу не приходится вытаскивать пациента из его недуга как из постели с любимым человеком.

Марк шёл к первому из больных. Чёрный Андрей. Этим именем пугали непослушных детей. Это был кошмар пострашнее любого киношного злодея или чудовища. Ходячая смерть.
Марк ожидал увидеть уже ставшей привычную картину: мускулистое тело, покрытое татуировками и шрамами, злой сверлящий взгляд, или, наоборот, полное пренебрежение к персоне врача. И только одно желание – покинуть стены клиники, чтобы вернуться к ставшей привычной жизни – грабежам, насилию, убийствам.
Но Чёрный Андрей не какой-то там насильничек, обеспокоенный целостностью своих гениталий или не переработавший страх смерти. Это глава террористической организации, которая опутала, оплела весь мир, всю матушку Землю и ближайший космос. Хитрый и расчётливый, умеющий добиваться своего, способный для достижения своих целей приносить любые жертвы… Таких больных Марк не встречал. И никто из врачей не встречал. Скорее всего, такой тип начнёт с угроз либо попыток перетянуть его на свою сторону.
Однако встреча с Андреем в первое мгновение смутила Марка Всеволодовича. Перед ним был вполне интеллигентного вида молодой человек, по виду ненамного старше его самого. Возможно, у него были (и, скорее всего, были) какие-нибудь клейма или татуировки, но весьма приличный спортивный костюмчик скрывал тело. На носу Андрея сидели толстые очки в простой оправе, какие носят обычно люди с очень слабым зрением, в руках этот совсем не страшный и не похожий на террориста человек держал книгу стихов Владимира Маяковского. На тумбочке и рядом с ней лежали ещё несколько книг, а также всевозможные разрешённые в больнице спортивные снаряды: ручной эспандер, обруч, лёгкие гантели в пластиковой оплётке, лента-перетяжка, одеваемая на тело или конечности и препятствующая сгибанию и разгибанию, две узких пластиковых доски с креплениями для развития чувства равновесия, быстро рвущиеся прыгалки, не дающие больному повеситься.
Марк знал, что в жизни вор не похож на вора, а бандит на бандита, не похожи они до тех пор, пока ты не увидишь лезвие и не услышишь слова: «Жизнь или деньги!». Но в больнице, в преддверии близких и неотвратимых перемен, после которых человек навсегда прощался со своим преступным прошлым, все эти асоциальные типы показывали всю свою натуру в полной её неприглядности, лишний раз убеждая Марка, что это больные люди и помощь им необходима.
Однако Андрей совсем другой. «А что я от него ожидал? – мелькнула мысль в голове Марка. – Был бы он обычным убийцей, то не смог бы стать лидером крупнейшей террористической организации в мире».
Марк вошёл в палату, отделённую от коридора пластиковой стеной, имевшей свойство быть прозрачной только с одной стороны, и больные не могли видеть ничего за пределами своих палат, а врач мог бы наблюдать за больным совершенно свободно.
- Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, меня зовут Марк Всеволодович Креер, я ваш лечащий врач.
- Здравствуйте и вы, доктор. Я, как видите, решил немного приобщиться к поэзии, не ожидал, что врачи в этом заведении начинают рабочий день с работы. Обычно врача не дождёшься до вечера. И ваш ранний визит мне весьма приятен. «Льстит, - подумал Марк, - пытается расположить меня к себе. Но это очень хорошо, чем более предсказуемо поведение столь необычного больного, тем проще будет наладить с ним контакт и вылечить».
- И это очень хорошо, уважаемый, что вы в таком прекрасном расположении духа с самого утра. Насколько я вижу, вы собираетесь поддерживать себя в хорошей спортивной форме.
- Я уверен доктор, что та телесная форма, в которой я сейчас нахожусь, вряд ли мне понадобиться после переливания мозгов, которое вы осуществите в ближайшее время. Когда операция?
- Её сроки во многом зависят от вас.
- Неужели?
- Именно. Мне действительно предстоит несколько изменить вас, но сделать я могу это только при одном условии: если я буду знать, каким вы являетесь человеком.
- А… В смысле, нет ли у меня фантазий, касающихся растления малолетних или насколько мне нравятся мальчики? Нет, доктор уверяю вас, я вполне нормальный мужик, здоровый во всех отношениях, только немного не вписываюсь в общие рамки.
«Типичное поведение больного человека с тягой к самооправданию и отрицанию собственных болезненных комплексов», - отметил про себя Марк.
- Но не всем же быть одинаковыми? И, кстати, разве у вас нет моего досье? Разве спецслужбы не предоставили вам всю необходимую информацию о моей персоне? Наверняка вы всё обо мне знаете? Так зачем эти глупые рассуждения о том, что вам хочется узнать меня поближе?
«Параноидные тенденции, завышенная самооценка вкупе с подозрительностью. Значит, у такого больного должен быть выражен «перенос». Это хорошо. Сопротивление лечению будет гораздо меньше».
- Дело вовсе не в этом. Повод для сарказма, конечно, есть, но, та информация, что лежит в моём файле – это мнение других людей о вашей персоне. Оно ценно, но мне необходимо знать, что вы представляете как человек, как мой пациент. Я буду лучше чувствовать, что должен сделать, если больше узнаю о вас. В конечном счёте, всё делается только для вашего блага.
- Доктор, а вы сами-то верите в то, что говорите? Вы измените меня в любом случае, не важно хочу я этого или нет. Меня, такого, каким я себя знаю и помню, уже не будет. Я фактически умру. Зато кучке политиканов будет гораздо легче крутить свои делишки, если я исчезну. Надеюсь, вы, доктор, понимаете, что любая организация, неважно, законная или незаконная, не может существовать без связей во внешнем мире, без финансирования, без собственных сетей коммуникации и так далее и тому подобное. А всё это возможно только при одном условии – я и мои люди были нужны кое-каким политическим акулам. Теперь я, с их точки зрения, выработал свой ресурс, и от меня можно отделаться. Разве не так? Но они не учли, что у меня есть свои устремления и свои планы, что я, может быть, хочу начать сольную игру - игру, где будут отстаиваться мои интересы, которые вам прекрасно известны. Так скажите мне, доктор, почему я здесь, а они, эти люди, – там? Почему меня изменят, а их нет? Давайте посмотрим правде в глаза. Всё, что вы сделаете, будет сделано не ради меня, а против меня. Вы просто часть большой машины, которая всех стремится сравнять под одну гребёнку. И, буде кто высунет голову, эту голову тотчас срежут.
«Параноидные идеи, я был абсолютно прав».
- Но, если другие могут стричь и резать всех, как овец, то почему я не могу делать нечто подобное сообразно моим интересам и пристрастиям?
«Типичные психотические притязания собственной исключительности с тягой к рационализации. Разговор получается очень продуктивным».
- Я жду ответа, уважаемый доктор.
«Психически уравновешен, за всё время разговора держал себя в руках, ни разу не вспылил, даже голоса не повысил, хотя речь живая, эмоционально окрашенная, предложения строит правильно, хорошо подбирает слова. Интеллект высокий».
- Вы прямо задаёте вопросы из Достоевского: «Тварь я дрожащая, или право имею?» Скажу вам честно, я никогда не задавался этим вопросом, потому что к психическим отклонениям, с которыми я имею дело, и к способам лечения это не имеет ни малейшего отношения. - «Главное с ним – искренность, - подумал доктор. - Параноики её любят». - Моя задача – исцелить вашу душу. И мне всё равно, к какому движению вы принадлежите, хотя, я должен знать, какие идеалы исповедуете. Я понимаю, что данный вопрос глубоко интимен, но для правильного лечения необходимо это знать.
- Не могу сказать, что вы ловко ушли от вопроса, но, по крайней мере, вы не лжец. И мне это нравится. Будем сотрудничать. - «Уже хорошо». - Давайте, тащите ваши тесты, я обещаю быть искренним в ответах. И спрашивайте, что хотите, кроме имён и адресов.
- Поймите правильно, - Марк слегка улыбнулся, - никто не собирается выбивать из вас показания. Здесь не полиция и не тюрьма. И, более того, могу гарантировать - после лечения власти не будут проявлять к вам интереса. И тюрьма вам тоже не грозит.
- Душу в обмен на свободу? Доктор, да вы просто Мефистофель. Ну что ж, придётся мне побыть Фаустом, ничего не попишешь. Кстати, если те, другие четверо, будут не особенно разговорчивы, покажите им это, – Андрей достал из тумбочки блокнот и, что-то чиркнув, вырвал страницу и передал её Марку. – Они вам всё расскажут.
Марк скосил глаза на листок бумаги и прочитал: «Отвечайте правдиво на любые вопросы. Я приказываю. Но не называйте адресов и имён. Ч.А.». «Как же вы параноики предсказуемы», - мелькнула мысль у Марка Всеволодовича.
- До свидания, - Марк поднялся со стула и собрался уходить. – Сегодня я ещё должен буду встретиться с вашими подчинёнными и всё описать в истории болезни. А с завтрашнего дня начнём работать.
- Одну минуту, доктор. Скажите, разве вам не было страшно, когда вы входили ко мне? Вы не являетесь чистокровным русским или чистокровным евреем. Я мог бы попытаться привести в действие доктрину своего движения – устранение нечистокровных людей.
- Нет, я не боялся. По двум причинам. Первая: я слишком привык к потенциальной опасности, исходящей от моих пациентов. А во-вторых, в каждой палате есть охранное устройство, которое просто не дало бы вам вести себя слишком агрессивно.
- Хм… Не видел никаких устройств. Но теперь мне понятна причина вашей смелости. До свидания. Жду вас завтра пораньше. Вы очень заинтересовали меня. Люди вашего склада попадаются редко.
- Очень хорошо.

Проблем с остальными четырьмя не было никаких. Марк не воспользовался запиской Андрея - ему не позволила бы это профессиональная гордость. Впрочем, там и без бумажки всё понятно: инфантильные личности склонные к регрессии, с выраженным эгоцентризмом и нарциссизмом. Очень слабодушные и не очень умные. Этакие типичные шакалы, которые страшны только вместе с Шерханом. Марк не видел особенных трудностей, которые ему предстояло преодолеть в борьбе с недугами своих пациентов. И дома, потягивая у телеэкрана коктейль, Марк Всеволодович окончательно решил, что «старец» был не прав, сбагрив монаршей волей его больных другим врачам. Завтра же он поговорит с Тагоши Сабуровичем. В конце концов, это его больные, и он должен лечить, и нести ответственность за их выздоровление.

Однако разговору не суждено было состояться. «Старца» куда-то вызвали, а времени искать его не было, так как бригада скорой помощи доставила в клинику умственно отсталую девочку с острым психозом.
Случай сам по себе совершенно уникальный. Во-первых, потому что детей с умственной отсталостью шизофрения не поражает. А во-вторых, потому что столь сильную задержку интеллектуального развития до сих пор не лечили, хотя девочке было уже десять лет, и жила она не где-нибудь в глуши, а в Москве, городе во всех отношениях цивилизованном.
Разговор с родителями тоже ни к чему не привёл. «Ребёнок ни с того ни с сего вдруг стал кричать, чего-то бояться». Подавив в себе желание сказать родителям девочки всё, что о них думает, Марк принялся обследовать больную. Но девочка и без того замкнутая и не очень понятливая, сейчас была до ужаса напугана какими-то видениями, кричала, шарахалась, не хотела ни кого узнавать. Тут он обратил внимание на странную сухость кожи и то, что девочка давилась рыданиями, но слёз не было, не было высокого потоотделения, а крик толками вырывался из сухого горла. Марк на секунду вышел из кабинета для первичного осмотра тяжёлобольных. После нескольких вопросов выяснилось, что отцу девочки предстояла операция по улучшению зрения, и сейчас он был на обследовании. Для каких-то своих целей офтальмологи ежедневно ему в глаза закапывали партопин, аналог атропина. Картина стала абсолютно ясна. Любопытная и неумная девочка решила попробовать капли и выпила их. У девочки был банальный атропиновый психоз. Хорошо, что партопин не оказывал выраженного воздействия на сердце. Мысленно плюнув, Марк пошёл отдавать распоряжения медсёстрам по подготовке процедурного кабинета. Необходимо ввести девочке антидот. А умственную отсталость придётся лечить. Не было печали… Надо послать сообщения своим больным, что сегодня он, скорее всего не придёт. И надо срочно писать программу дополнения знаний. И сделать девочке нейроструктографию. И сказать, чтобы ребёнку подготовили палату. И мамашу надо где-нибудь разместить, пока ребёнок адаптируется к больничным условиям и приходит в себя после отравления. И очень хорошо, что препаратом оказался партопин, а не какая-нибудь другая гадость.

…Система объединяла несколько блоков: устройство наложения информации на нейроны, радиостимулятор, химиодетектор, наносканер, голограф и сам центральный пульт, за которым сейчас восседал Марк Креер. Задача, которая перед ним стояла, казалась простой: вырастить необходимое количество аксонов и дендритов нейронов, стимулировать в нужных местах рост глиальных клеток, наложить на образовавшиеся нейрональные кольца новую информацию и придать ей эмоциональную окраску. Просто? Вовсе нет. Особенно, если учесть, что у девочки были изменёны химизм нервных клеток, чувствительность рецепторов, и отмечалась гибель некоторых из нейронов. Сейчас Марк Всеволодович изучал особенности связей клеток коры больших полушарий. Нарушенный обмен веществ препятствовал нормальному развитию нервных клеток, поэтому число связей оказалось не велико, да и тигроида в клетках маловато. Необходимо создать новые связи, но делать это придётся по всей коре и в подкорковых ядрах. Многие миллионы нейронов, нуждающиеся в восстановлении, на которые требуется наложить на новые связи. Создать рефлекторные цепи нейронов. И всё это на фоне выведения из мозга токсинов, восстановления его функциональных резервов. Плюс, необходима вирусотерапия, иначе вся работа пойдёт псу под хвост, если ДНК не будет избавлена от мутантных генов, а их место не займут нормальные гены. Только так можно восстановить рецепторы. Марк чертыхнулся. Надо же так запустить ребёнка! Всё это было бы в тысячу раз проще, если бы родители обратились за консультацией при зачатии. Убрать мутантные гены из яйцеклетки и создать модифицированные сперматозоиды много проще, чем производить такие огромные изменения у живого человека. Но, даже если вмешательство не произвели ещё до зачатия, можно было излечить бедную девочку ещё в детстве. И риск меньше, и побочные эффекты препаратов не так бы себя проявляли.
Марк ещё раз окинул взглядом объёмную нейрокарту, прикинул возможности оборудования и возможности организма девочки. Лечение займёт месяц. Это при условии, что Марк будет заниматься только этой девочкой. Но у него ещё пять больных, и каждый нуждается в нейропрограммировании. Следовательно, лечение растянется месяца на два.
Но, в любом случае, вирусотерапию необходимо начать уже сейчас. Марк кликнул мышкой, открыв папку с файлами, где хранились записи о доступных штаммах.

- Марк Всеволодович! Вас что-то вчера не было. Я уж думал, забыли вы своих больных.
- Андрей Евгеньевич, я не имею столь скверной привычки забывать о своих профессиональных обязанностях. Вчера привезли девочку с острым психозом. Пришлось заниматься с ней весь рабочий день. Но, оставим мои проблемы. Лучше поговорим о вас.
- Очень хорошо, доктор. Итак, что вы хотите знать…

После того, как Марк купировал у девочки острую симптоматику, прошли сутки. Девочка на удивление неплохо приспособилась к больничной обстановке, была очень нетребовательна (скорее всего, потому что родители её не баловали), послушна, как и большинство умственно отсталых детей, и не проявляла излишнего любопытства. Чувствовал себя ребёнок хорошо, и Марк решил приступить к вирусотерапии.
Теперь за состоянием девочки требовалось следить ежечасно. Но, так как Марк курировал ещё семь больных (Марк, таки, настоял, чтобы двух самых тяжёлых больных из числа тех, что он вёл раньше, были отданы ему обратно), и не мог приходить столь часто (не говоря о том, что контроль требовался и ночью), то девочке прицепили на запястья и щиколотки индикаторы, которые следили за температурой тела девочки, кровяным давлением, работой сердца и тонусом мышц. В первые часа два девочка возмущалась, пыталась снять браслеты, плакала и утверждала, что пожалуется папе. Но затем привыкла и перестала их замечать.
Марк в последний раз работал с детьми ещё в институте, когда изучал детские болезни, так что опыта в общении с детьми у Марка Всеволодовича было, мягко говоря, маловато. Но, к счастью, Салафия Капитоновна уже успела родить троих и помогала Марку с девочкой, когда была свободна.
Вообще же, девчушка довольно милая, симпатичная, и в через несколько лет могла превратиться в очень привлекательную девушку. Уже на второй день она вызвала интерес и у медсестёр, и у Салафии с Тато, и, конечно, у Марка. Тагоши Сабурович был у девочки, сам осмотрел её, обговорил с Марком Всеволодовичем тактику лечения и удалился к себе в кабинет. Какого он мнения о ребёнке, сказать было невозможно, так как «старец» не выказал абсолютно никаких эмоций. Но Салафия Капитоновна могла поклясться, что профессор Куто детей очень любит, без конца дома нянчится со своими праправнуками, и девочка ему тоже очень понравилась.
Одним словом, всё началось неплохо, и Марк надеялся, что и далее всё пройдёт благополучно.

- Слушай, Марк, я чего-то не понимаю. Чем ты занимаешься с теми двумя гавриками, которых выцарапал назад у «старца». Они же симулянты! А ты написал такой диагноз – хоть сейчас на программирование, - Тато был несколько взволнован. С синтетоидами это бывает довольно часто, когда они силятся что-либо понять и не могут этого сделать.
- Действительно, Марк, они натуральные симулянты. Так зачем их держать в нашем отделении? Я понимаю, в армию никому неохота. Но это не повод, чтобы прятать здоровых пацанов за стенами клиники.
- Значит, вы оба не считаете их больными?
- Да! – в унисон ответили Тато и Салафия.
- А я считаю, и Тагоши Сабурович полностью со мною согласен.
- Но… - Тато сделал слабую попытку возразить.
- Вы сами сказали, что парни молодые и здоровые, так почему же они предпочитают, чтобы их считали сумасшедшими, вместо того, чтобы защищать Родину в Горной войне?
- Штаны у них мокрые, вот почему. Привыкли под юбкой сидеть, сами ни черта не могут. Когда пришёл срок доказать, что они граждане своей страны, когда государство требует, чтобы в обмен на защиту, которую оно им предоставляет, защитили само государство, они прикинулись, актёры не доделанные, - Тато с трудом удержался от того, чтобы сплюнуть. И, пожалуй, сплюнул бы, если бы не присутствие Салафии.
- И я согласна с Тато. Защищать Родину - почётная обязанность. Нельзя оставаться в стороне. Люди, порой, нарочно скрывают свои недуги, чтобы попасть в войска, а эти, поглядите, решили, что можно переждать трудные времена за прочными стенами больницы. Выписать их, и в штрафную роту!
- Не думал, что вы такие милитаристы.
- Милитаристы? – Салафия пошла пятнами. – Да, если хочешь знать, мой сын ушёл добровольцем и сейчас сражается с этими чернома… с южанами… И уже был дважды представлен к награде и получил офицерский чин.
- Я рад и за вашего сына, и за вас, Салафия Капитоновна. Я и сам являюсь патриотом, и считаю, что защищать Родину – это почётная обязанность. Но, в настоящий момент, речь о том, почему я и Тогоши Сабурович решили оставить этих молодых людей в клинике. Вы очень верно подметили, что ими движет страх. А что является источником страха?
- За шкуру свою боятся…
- Тато, мы же врачи, ученые, в конце концов. Давай без эмоций. Подумайте сами, для какого возраста характерен страх смерти и страх потери родителей? Подростковый и предподростковый. И заметьте, в их поведении много детских черт. Я провёл тесты и ставлю им диагноз личностный инфантилизм. Они боятся, что не справятся. Что подведут других. Они не умеют ставить себя в коллективе? Отлично, я провожу тесты и собеседования и убеждаюсь, что мой диагноз – заниженная самооценка с нарушением коммуникативной функции – верен. Я обсудил это со «старцем», и он признал мои суждения верными.
- Да, но это не органическая патология. И не наличие деструктивных тенденций. Всё это можно исправить в отделении психотерапии.
- Салафия Капитоновна! Дорогая! Эти изменения личности суть дефекты воспитания. Чтобы, грубо говоря, перевоспитать людей двадцати лет необходимо пятьсот - шестьсот часов работы. Это месяцы и годы напряжённого труда психотерапевта. Я уже не говорю о трансферном сопротивлении. О возможной неудаче.
- Риск есть всегда. Даже у нас.
- Есть. Но, во-первых, война не будет ждать. Во-вторых, неудачи у нас происходят реже. В-третьих, эти двое в душе хотят быть героями. И я в ближайшее время предоставлю им эту возможность. И, в-четвёртых, до сих пор в мире не было прецедентов лечения того, что традиционно считается симуляцией, с помощью программирования.
- О, Марк, да ты никак на докторскую нацелился?
- А почему бы и нет? Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. И как лучше…

Пятый день лечения Кати (так звали девочку) показал, что не всё пойдёт так гладко, как хотелось бы Марку. Первый штамм вируса оказался просто задавлен иммунной системой ребёнка. Второй штамм набросился на глиальные клетки, полностью игнорируя нейроны. Третий штамм вместо диффузного распространения с последующей регенерацией мембран, начал образовывать локальные очаги, причём не только в коре, но и в продолговатом, и в спинном мозге. Ситуацию едва удалось взять под контроль. Девочка чуть не осталась инвалидом. Все остальные штаммы предназначались исключительно для взрослых. Была, правда, ещё одна разновидность вируса, но стоила она безумно дорого, и доставки требовалось ждать две недели. Но, увы, другого выхода Марк не видел. Можно было бы поговорить со знакомыми вирусологами и вывести индивидуальный вирус, но это займёт от четырёх до шести месяцев, а ждать столько Марк не мог. Девочка, если судить по содержанию гормонов, превращалась в девушку, а рисковать, и начинать вмешательство в период активных гормональных перестроек Марк не желал, потому что главный принцип всей медицины – не навреди. Откладывать лечение на несколько лет, ожидая, когда закончит устанавливаться менструальная функция, неразумно.
Придётся на две недели девочку выписать. И обязательно дать рекомендации родителям по проведению развивающих игр. Хотя, Марк был уверен, заниматься папаша и мамаша с дочерью будут ненамного больше, чем в предыдущие десять лет. Но оставить девочку в больнице нельзя. Дорого, да и времени заниматься с нею у Марка будет мало. Чёрт, как же всё сложно…

- …Вы спрашиваете меня, как я докатился до жизни такой, уважаемый доктор? Ответ прост, как всё в этом мире. Я считаю, и всегда считал, что имею право делать то, что считаю нужным, когда хочу, где хочу, и с кем хочу. Почему?.. Потому что я с раннего детства видел, как люди, имеющие хоть каплю власти, запросто распоряжаются чужими кошельками, временем, судьбами. Сильный берёт у слабого. Более приспособленный - у менее приспособленного. А как же принципы этики, морали? Человечность? Бред… Человечность и гуманизм – чистые простыни, которыми люди прикрывают грязные задницы. Человек – животное, только хитрое, жестокое, грязное. По своему строению мы не сильно отличаемся от обезьян. Да, каких к чёрту обезьян! Бактерии устроены по тому же принципу, что и мы. В том случае, если я подцеплю какую-нибудь заразу, вы назначите мне антибиотики, не так ли, доктор? И вас не будет заботить, что вы причиняете бедным бактериям боль, что убиваете биллионы этих созданий. И, если у меня есть власть, я буду обращаться со всем бытием как с бактериями. И мне плевать на вашу вшивую мораль. Мораль – угол, где хоронятся ничтожества. А я не считаю нужным хорониться. Я сам себе был щитом и мечом. И… - Марк почувствовал, что всё ценное уже сказано и Андрей собирается пойти в своих рассуждениях по второму кругу, поэтому он решился прервать своего пациента.
- Большое спасибо, я прекрасно почувствовал вашу позицию, так сказать, дошло до печёнок. Ваша речь была весьма эмоциональна.
- Эмоциональна… Чем больше я здесь нахожусь, тем более убеждаюсь, что все мои рассуждения и теории вас, в общем-то, не интересуют. Вы пытаетесь понять через них мою личность, но в лучшем случае, поймёте только мою философию. Причём даже не мою, а философию этого бытия, этого мира, универсума.
- Андрей Евгеньевич, уверяю вас, вы не мечете бисер перед свиньями. Я прекрасно понимаю вашу точку зрения. Не могу сказать, что разделяю её, но понять могу. Теперь скажите, когда вы убивали людей, что вы чувствовали?
- Удовлетворение. Не от убийства как такового, а оттого, что последует за ним, от тех выгод, которые я для себя извлеку. Например, когда вы рубите курицу, вы не испытываете к ней ненависти или неприязни. Но и любви тоже не испытываете. Вы просто её рубите. И испытываете очень большое удовольствие, когда поедаете куриный суп. Точно так же и у меня. Только учтите, это только пример, человечиной я не питаюсь. Я террорист, а не дикарь.
- Скажите, а вам не кажется, что все ваши действия, есть попытка восстать против несправедливости мира, направленной против вас?
- Доктор, я очень ценю вашу образованность, но великие классики психоанализа здесь не причём. И если вы думаете, что в детстве кто-то подавлял мою сексуальность, и теперь я пытаюсь компенсировать свою неполноценность, стреляя в людей из пистолета, имитируя, таким образом, половой акт, вы сильно ошибаетесь.
- Тем не менее, вы не ответили на мой вопрос.
- О-ох. Доктор, неужели вы ещё не поняли, что я не считаю этот мир справедливым или несправедливым. Категории справедливости и несправедливости придуманы слабыми людьми для самооправдания своей ничтожности. Мне нет нужды перед кем-либо оправдываться, в том числе, и перед собой. Я просто делаю то, что могу делать. Я делаю то, что хочу сделать. И другие делают то же самое. Взять, например, вас. Вы очень скоро прополощите мне мозги. И вы думаете, что в праве это сделать, так как вы считаете себя правым, вы считаете, что это улучшит мир и меня самого, послужит делу добра и справедливости, не так ли? Но, и я уже говорил вам, вы всего лишь маленький винтик в машине государственного аппарата по устранению неугодных личностей. И не спорьте. Меня вы всё равно не переубедите. Так что, добро – зло, справедливо – несправедливо, всё это для меня слова, пустой звук. Verbae et vocis.
Марк мельком взглянул на часы. Эта беседа продолжалась два часа, но он так и не узнал, что послужило толчком для Андрея, заставив его покатиться в болото делинквентного поведения. Да, детдом не курорт, но не все же детдомовцы становятся террористами. Более того, подавляющее большинство их вырастает нормальными людьми, имеющими комплексов и отклонений не больше, чем в среднем по российской популяции. Значит, было что-то, заставившее человека на столько озлобиться, перестать считать других людей своими собратьями. Всё это могло быть простой формой шизофрении, при которой страдают высшие эмоции, и человек социально выпадает из принятых рамок. Но тесты, которые он провёл, не давали чёткого ответа. Впрочем, возможность шизофрении они тоже не опровергали. А вопрос, шизофрения это или психопатия, был далеко не праздный. От этого зависела тактика лечения. Но к концу разговора стало понятно, что сегодня эту информацию Марк из Андрея не вытянет. Марк Всеволодович встал и направился к выходу из палаты.
- На сегодня мы закончим, завтра я к вам зайду ещё раз. Чуть позже к вам придёт медсестра, возьмёт у вас анализы. Посмотрим ваши гормоны.
- Доктор, доктор! Какие гормоны! Неужели вы не хотите понять, что я не сумасшедший? Я просто живу так, как считаю нужным. И ещё одно, почему бы вам не положить в больницу тех, кто меня в начале поддерживал? Сами эти люди, конечно же, не убивают. Они предпочитают поручать это таким как я. Но они такие же. Тем не менее, вы не пытаетесь их переделать. У вас для этого руки коротки. И не надо на меня глазами сверкать. Я не буду называть имена. Международные террористы растут в тени крупных политиков, являющихся, как правило, главами государств, как ели растут в тени берёз. И, переделай вы хотя бы одного политикана, в мире стало бы гораздо меньше террористов.
Марк посмотрел ещё раз на Андрея и вышел в коридор.

…Кофе давно остыл, но Марк так к нему и не притронулся. Обычно, дома он чувствовал себя очень легко и непринуждённо. Куда-то уходили все проблемы, и груз забот становился не таким тяжким, и проблемы не такими уж не решаемыми. Но сейчас что-то не давало Марку покоя, лишало возможности расслабиться. И это каким-то образом было связано с его больными. Нет, не с больными - с больным, с Чёрным Андреем. Раз так, Марк обязан с этим разобраться. В курсе психотерапии, который Марк обычно проводил с больными до программирования, игра может вестись только по тем правилам, которые устанавливает психиатр. Только так. Психиатр всегда ведущий: он направляет больного на путь к выздоровлению. И врач не может играть по правилам больного; в таком случае лечение не будет иметь какой-либо положительной динамики. Больной должен проецировать свои комплексы на врача, должен после сеансов заниматься самоанализом, стремится глубже раскрыть свою личность. Врач – функция, экран, указатель, он испытывать человеческие чувства по отношению к больному не имеет права, чтобы не допустить двойного трансфера, когда становится не понятным, кто у кого лечится.
И сейчас Марк обязан решить, что же такое сказал ему больной, что лишило его покоя, иначе он не сможет работать с ним дальше. Что-то очень важное. К чёрту! Сейчас Марк ляжет спать, а утром, на свежую голову, обдумает всё ещё раз. Утро вечера мудренее.
Сон уже готов был сомкнуть над Марком свои мягкие крылья, когда в его сознании всплыли слова: «Переделай вы хотя бы одного политикана, в мире стало бы гораздо меньше таких как я».

Электроды, проведённые к мозгу по ходу крупных артерий, давали чёткую картину распределения записей информации в нервных клетках одного из двух «симулянтов» - Влада Крышкина, парня с широкими плечами, квадратной челюстью, повышенной волосатостью и робкого как запуганный ребёнок.
Подобный характер и гориллоподобная внешность сочетаются не очень часто, но бывает. Причём, в данном случае именно особенности внешности привели к такому характеру. Парня часто дразнили в детстве, и, в конце концов, задразнили вовсе. Родители же смотрели на всё происходящее сквозь пальцы, считая, что столь крупный и мускулистый мальчик должен учиться сам разрешать свои проблемы. Вот и досчитались. Парень вырос с выраженным комплексом неполноценности и высокой тревожностью, абсолютно неспособным защитить себя.
Марк Всеволодович ещё раз внимательно изучил связи клеток. Тактика проведения операции была давно создана в голове Марка, но никогда не грех подумать ещё раз, и без лишней спешки посмотреть, вдруг чего упустил.
Плохо было то, что ведущие информационные нейроны, как это обычно бывает, когда некая носимая человеком информация становится частью его сущности, или, как говорят врачи, происходит соматизация, располагались в лимбической системе - в глубоких слоях мозга. Воздействовать на такие клетки было очень сложно. Можно было бы переполярить мембраны на кортикальных нейронах, но Марк знал, что основные носители информации имеют склонность восстанавливать необходимый для их работы уровень возбуждения в подконтрольных клетках или образовывать новые связи. И что самое мерзкое, в других цепях нейронов существовали множественные связи с данной цепочкой нервных клеток. И не просто где-нибудь, а в нейронах продолговатого и спинного мозга, отвечавших за целый ряд движений и жизненно важные функции. Так что действовать требовалось крайне осторожно. Шаг влево, шаг вправо… Соматизация штука коварная.
Марк ввёл в машину диск с заранее записанной программой переустановки функций, ещё раз проверил насколько глубоко состояние наркоза и запустил программу. Головка радиоволнового ударника заметалась вокруг головы больного и вскоре превратилась в некую размытую полусферу, настолько быстро она перемещалась. Мембраны клеток прицельно подвергались бомбардировке радиоволнами, изменяли свой потенциал. Отростки клеток разрушались под воздействием мощных импульсов. Элетроды ползали по коре мозга, закачивая новую информацию. Теперь головка работала в несколько ином режиме. Импульсы больше не разрушали клеточные структуры и не стирали мембранные потенциалы. Воздействуя более мягко, они вызывали к жизни рост новых дендритов и аксонов в заданных точках. Теперь предстояло самое сложное – стереть информацию из носящих ссылки клеток спинного и продолговатого мозга, не нарушая целостность связей, и тут же «покрывать» их новой информацией. Электроды переместились частично в спинномозговой канал, частично к стволу мозга. Импульс – информация стёрта, череда электрических разрядов – информация положена вновь, но уже без «червячков».
Время от времени приходил анестезиолог, внимательно осматривал Влада, изучал распечатки, находил, что «всё путём» и покидал операционную.
В конце концов, все связи были сформированы, вся информация наложена. Марк пропустил сигналы через ново сформированные цепи, убедился, что всё в порядке. Бросил взгляд на часы. Операция длилась без малого двенадцать часов. Теперь больного можно сдать с рук на руки в реанимацию, где Влад будет находиться, пока не пройдёт действие наркоза, и реаниматоры не убедятся, что жизнь больного находится вне опасности. А Марк должен отправится домой. Действие стимуляторов уже подходит к концу. Когда оно закончится окончательно, он будет спать более половины суток. А теперь надо позвонить в гараж и сказать, чтобы дежурная машина забрала его.

- … Удивлены, доктор? Увы, никто меня не похищал. Не хотел я вам это рассказывать, но чую, можно вам довериться. Кроме того, ваша настойчивость и такт требуют награды. Так что слушайте внимательно. Эта часть моей биографии не значится ни в одном досье.
Я присоединился к одной бандитской шайке, которая промышляла похищением малолетних с последующей их продажей. Там, в публичные дома, на порностудии, в гаремы и так далее. Но меня они не похищали. Мне стало интересно похищать других детей, будучи в свою очередь ребёнком. Я стал сильнее равных, вышел на новый уровень существования. Мне это весьма понравилось. Именно в двенадцать лет я понял, что должен покорить этот чёртов мирок. Я понял, что сильный режет слабого - иначе не может быть. Я начал своё восхождение к вершинам моей славы и нынешнего падения. Поверьте, доктор, в детском доме надо мной не производили развратных действий воспитатели, меня не били горшками по голове, и у меня не было отрицательного полового опыта. Я просто не такой как все. Я хочу жить так, как могу жить. Я имею право на votum separatum. Надеюсь, вы полностью удовлетворены, Марк Всеволодович?
- Абсолютно…
«Итак, я имею дело с шизофренией. Скверно. Прогноз у шизофреников после нейропрограммирования неблагоприятный. Но, делать нечего. Хотя, кого я обманываю. Никто ещё не сумел вылечить шизофрению. Через несколько лет у него начнётся рецидив и тогда…» - Марк встал и, попрощавшись, направился к двери.

- Марк, тебе телеграмма.
- А… Спасибо, Тато. Что там? О, да!!!
- Что, нашёл, наконец-таки, невесту?
- Какая, к чертям собачьим, невеста?! Тагоши Сабурович вирус достал. Екатерину снова кладём и делаем из неё нормального ребёнка. Как подумаю - какие перспективы откроются у неё – сердце радуется!
- Вот я про то и говорю, заведи своих детей пяток, глядишь – чужими не будешь столь сильно восторгаться.
- Ох, Тато, пойди, прогуляйся… Или смени пластинку.
- А чего? У Салафии уже вон сколько!
- Слушай, тебе, что, Катька не понравилась, когда лежала у нас? Отличный же ребёнок. Мозги немного подправить, и всё!
- Марк. Давай отбросим шутки и поговорим серьёзно. Подумай сам. Ты никогда не привязывался к больному так сильно. Более того, врачу противопоказано испытывать сильные чувства по отношению к больному. Это снижает уровень критичности восприятия ситуации, делает мнение врача необъективным. Я уже не говорю, что врач не должен умирать с каждым больным. Мы живём не в средние века, когда врач обязан был идти за гробом своего умершего пациента. Твоя привязанность к этой девчушке неправильна. Она понравилась всем, но ты испытываешь по отношению к ней более глубокие чувства. Подумай об этом.
- К чёрту! Имеет право человек иметь увлечения? Хобби? Считай, что эта девочка моё увлечение, в которое я вкладываю душу.
- Если это так, то это только повредит девочке. Я уже не говорю, что ребёнка гораздо лучше направить в детскую психиатрическую клинику, где ей смогут гораздо лучше помочь реабилитироваться.
- Хочу тебе напомнить, что у нас единственное отделение нейропрограммирования в России, где установлено новейшее оборудование.
- Марк, девочке можно помочь более консервативными способами. Она не является идиотом. У неё лёгкая олигофрения. Она даже обучается в общеобразовательной школе, с грехом пополам, но обучается.
- Тато, ты абсолютно прав, и будь Катюша на три – четыре года младше, я бы, не раздумывая, отправил её в надлежащее учреждение. Например, в Петрограде находится специализированная клиника, где занимаются умственно отсталыми детьми. Но дело обстоит несколько сложнее, чем всем нам хотелось бы.
- И в чём же эта сложность?
- Наша Катя скоро станет девушкой, у неё появится вполне естественный интерес к лицам противоположного пола.
- А это здесь при чём?
- Тато, я не спорю, девочку вылечат в детской психиатрической клинике. Но подумай сам, сколько ей придётся приложить сил и времени, чтобы её объём знаний сравнялся с теми знаниями, которые есть у её сверстников? А ведь она уже сейчас очень красивая, хотя и не заботится о своей внешности должным образом. После лечения, когда её интеллект придёт в норму, вопросы своего внешнего облика и того впечатления, которое она производит на окружающих, будут волновать её очень серьёзно. И её будет очень угнетать факт, что мальчики избегают её по одной простой причине – её колоссальной неуспеваемости. Обычно двоечницы могут покорять сердца других каким-то маргинальным повелением, наглостью, этаким шармом. Я двоечник – и горжусь этим! Но Катя не такая. Она очень скромная и тихая девочка. Носить неполноценность как флаг – не её удел. Кроме того, у неё нет должным образом сформировавшихся навыков общения со сверстниками. Вспомни, у неё нет друзей в школе. Её будут считать красивой дурой, пустышкой, с которой можно, как это говорят в подростковой среде, перепихнуться, и не более того. Всякий раз, когда она будет видеть мальчиков, нравящихся ей, которые гуляют с другими девочками, обладающими гораздо менее эффектной внешностью, чем у неё…
- Всё, Марк, мысль понятна. Но, как я думаю, всё это попытки самооправдать компульсивную привязанность к девочке.
- Да расслабься, Тато. Всё будет просто замечательно! Я помогу ей, и у неё не будет трудностей в общении с другими детьми, её объём знаний будет соответствовать возрасту, ей не придётся тратить уйму сил, чтобы догнать своих одноклассников. И в институт она вполне сможет поступить. И жизнь будет строить так, как сочтёт нужным.
- О-ох… Смотри, Марк…

- Тагоши Сабурович, как вы полагаете, почему никто из наших пациентов, прошедших нейропрограммирование, не сделал политической карьеры?
- Именно потому, что они его прошли.
- Я не очень понимаю…
- Всё очень просто. Мы избавляем людей от их душевного мусора, той тины, в которой тонут все их добрые и благородные порывы. Избавившись раз от всей этой мерзости, излечившиеся больные стремятся как можно меньше контактировать со всякой гадостью, а политика, как известно, грязное дело…

Марк вошёл в палату Андрея как всегда – с приветливой улыбкой на лице, чистый и опрятный, в отутюженном халате и белоснежной обуви. В руках Марк сжимал блокнот для записей (таскать с собой историю болезни, было не принято – незачем больным видеть то, что о них на самом деле думают врачи).
- Ну, что, доктор, когда вы будете меня улучшать? – сегодня Андрей был не очень приветлив, похоже предчувствовал скорые изменения, должные произойти в его личности.
- Точно не знаю, - сказал Марк, быстро нацарапал что-то в блокноте и протянул Андрею. Андрей некоторое время старательно изучал написанное, переводя взгляд с блокнота на Марка. Марк сидел с милой, этакой, врачебной улыбкой.
- Это что, тест новый или вы решили поиздеваться? Или заделаться стукачом?
- Прошу вас, не судите обо мне предвзято, - сказал Марк, отбирая блокнот и делая ещё одну запись. Андрей взял блокнот, просмотрел новую запись, потёр лоб.
- Это похоже на какой-то бред…
- Какой именно? – поинтересовался Марк Всеволодович, делая новую запись.
- И вы серьёзно думаете, что я в это поверю? – запись в блокнот со стороны Марка. – А не боитесь, что я вас сдам вашему шефу, этому недоделанному японцу? – блокнот пополнила новая запись. – Интересно… Что ж, продолжим наше плодотворное сотрудничество… Разрешите мне рассказать вам доктор о моём первом сексуальном опыте. Это было в джунглях Суматры… - рука Андрея покрывала блокнот Марка мелким, но ровным, весьма каллиграфичным, почерком…

Марк Всеволодович ещё раз тщательно прочитал написанное Андреем. Всё это более всего походило на бред. Что он, Марк, хочет? Стать пособником террориста? Или жаждет славы? Может быть, хочет, чтобы о нём в школьных учебниках истории написали фразу: «человек, который перевернул мир»? Нет, нет, всё это слишком опасно. И слишком глупо. И не правильно…
Марк спрятал записную книжку в ящик стола. Иногда нормальным людям приходят в головы совершенно безумные идеи…

- Марк, слышь, а Влада-то убили. И Костика тоже.
- Какого Влада? Какого Константина? Тато, о чём ты?
- Да о тех пареньках, что ты перепрограммировал.
- Ё моё! Это когда же? Как? Кто?
- Ты же их перепрограммировал, сделал героями. Они и пошли в военкомат сразу, как только выписались. Официально они ещё считались больными, в комиссариат их не вызывали. А раз пришли без повестки и заявили, что желают на войну попасть, что аж мочи нет – их оформили как добровольцев. Даже разлучать не стали. Ваша, де, дружба из союза гражданского перерастёт в союз фронтовой. Направили их в тренировочный лагерь специального добровольческого корпуса. А тут чурки десант в тыл высадили. Сам понимаешь, спящий лагерь новобранцев для командос это так, лёгкая разминка. Никто не спасся.
- Да что за страна такая! Сначала призывают мальчишек на войну, а потом превращают их в пушечное мясо раньше, чем они научатся держать в руках автомат. Засунуть новобранцев под самую линию фронта! Без какой-либо подготовки. Они же абсолютно беззащитны…Чёрт…
- Слушай, Марк, - Тато приблизил своё лицо к лицу Марка и перешёл на шёпот, - я тут залез в Росвоенсеть…
- Что?! Тато, у тебя мозги, часом, не закипели?
- Меня не засекли. Я выяснил, что это был не единственный лагерь рекрутов, расположенный у самой линии фронта. Таких лагерей было ещё два.
- Очень странно, - Марк потёр подбородок. – Я понимаю, вблизи линии фронта по чьей-то небрежности могли разместить один тренировочный лагерь… но три?
- Добавь к этому, что южане начали массированную атаку вскоре после того, как к линии фронта пригнали этих молокососов. Судя по всему, их держали в качестве замазки, дабы заткнуть ими брешь в обороне, если та образуется. А палить в белый свет как в копеечку и создавать видимость количества – здесь подготовка не нужна. Бреши собирались затыкать трупами этих мальчишек, давая тем самым возможность основным силам перегруппироваться. У нас ведь народ не кончается. Подумаешь – тысячей меньше, тысячей больше.
- Уроды…

Марк пришёл домой позже обычного. Сегодня перепрограммировали одного из членов шайки Чёрного Андрея. Операция длилась не очень долго, Марк даже не пытался принять стимуляторы, но как всегда, по закону подлости, к концу операции всё пошло наперекосяк. Парня едва вытащили. Самопроизвольно стёрлась информация из сосудодвигательного центра. Пришлось менять положение электродов, переустанавливать ряд файлов, делать прогоны…
Но, несмотря на то, что Марк Всеволодович пришёл уставшим, способность, чётко мыслить, никуда не исчезла. Хотелось есть. Хотелось кофе. Хотелось ещё чего-то, неизвестно чего. Хотелось прилечь.
Марк бухнулся на софу, даже как следует не раздевшись. К чёрту еду, туда же напитки. Мысль, которая сверлила ему голову всю дорогу до дома, требовала своего выхода в некоем конкретном решении.
Марк заставил себя встать с софы, подойти к столу, выдвинуть ящик и достать блокнот, листы которого были исписаны ровным почерком. Его почерком и почерком Андрея.

Марк ехал в метро, тупо поглядывал на пёструю рекламу. Всё это было безумием, продолжением того импульсивного порыва. Всё это зашло слишком далеко. Он не должен быть здесь, в этом вагоне, окружённый немытыми женщинами с волосатыми подмышками. Он сейчас должен быть дома, в руках свежая газета, на столике чашка кофе (или бокальчик пивка), рядом лимончик, тонко порезанный острым ножом, на блюдечке сдобная булочка из соседней пекарни, всё ещё горячая да с горячей баварской колбаской. Вот что должно быть. Вот чем должен заниматься респектабельный взрослый мужчина по выходным. Или обустройством своей личной жизни. Тато прав. И Салафия Капитоновна тоже. Жениться ему надо. Жена точно не дала бы ему наделать глупостей. Да и некогда человеку, связанными узами брака, заниматься всякими безрассудствами. Но Марк едет, Марк уже свершает, и какая-то муть, копошащаяся в душе, попискивает о том, что обратной дороги нет. Можно, конечно, выйти из вагона, сесть в метропоезд, идущий в противоположном направлении, забыть обо всём. Нет. Забыть не получится. И он точно знает, что никогда не простит себе чего-либо подобного.
Метропоезд споро домчал его до конечной; Марк вышел из вагона и решительно зашагал в сторону одного из выходов.
На поверхности возникла небольшая заминка, вследствие того, что такси в этой части города были редкостью, автобусы в нужное Марку место не шли. Пришлось ловить попутку, выложить хорошие деньги. Тем не менее, через некоторое время Марк оказался в нужном месте.
Молодой врач представлял себе что-то вроде полутёмного переулка, который освещает единственный полуживой фонарь, с обветшалыми стенами, кучами мусора, вонючими лужами и прочей атрибутикой трущоб. Однако вопреки ожиданиям, Марк оказался перед весьма милым фасадом современной гостиницы, не очень дорогой, но и не очень дешёвой. Улицы были хорошо подметены, мусорные баки не смердели, аккуратно закрытые откидными крышками. Бродячих животных тоже не было видно. Марк потёр лоб, ещё раз сравнил то, что написал ему Андрей, с тем адресом, что в настоящий момент созерцали его очи, открыл дверь и вошёл в гостиничный холл…

…Свет больно резанул Марка Всеволодовича по глазам, мигом заставив его проснуться. Он сделал попытку закрыться рукой от светящего прямо в глаза светильника, но не преуспел в этом, ибо члены его отказывались двигаться, плотно, хотя и не туго, стянутые мягкими ремнями.
- Ну же, уважаемый Марк Всеволодович, не надо так дёргаться, ещё чего-нибудь себе повредите. Лежите смирно. Я к вам, можно сказать на минуту. Пара вопросов, и меня нет.
- Какого дьявола!! Освободите меня!! Я вызову милицию!!! – и тут к своему ужасу Марк понял, что ему только кажется, будто бы он кричит. Язык и гортань с трудом повиновались. Из горла вырывался только отчаянный, срывающийся шёпот.
- Прошу вас, не надо так третировать свои голосовые связки. Я сделал вам ингаляцию вещества, которое не даст вам кричать слишком громко. Не беспокойтесь, его действие пройдёт через час.
- Кто вы? – спросил Марк, поняв всю тщету своих усилий и, поэтому, прекратив их.
- А вы разве сами не догадались?
- Скользкий Иван?! Иван Миролюбович Кимов?!
- Разумеется.
- Я не понимаю, зачем вламываться ко мне в квартиру, связывать меня, прыскать в горло всякую дрянь, когда можно было бы поговорить со мной в гостинице, куда меня направил ваш шеф. И ещё одно, выключите свет, я скоро ослепну, - проскрипел Марк.
- Воля ваша, - свет погас, уступив место вязкой тьме, в которой перед глазами Марка плыли разноцветные пятна. – Что касается первой части вашего предложения, то я могу со всей ответственностью заявить – я сделал именно то, что от меня хотел мой начальник.
- Я не понимаю.
- А что здесь понимать? Меня никогда не было в этой гостинице. Но, ежедневно, доверенные люди приходят и интересуются у персонала, не спрашивал ли кто-либо о ком-нибудь из нашей организации. Это своего рода ловушка для стукачей. Мы выясняем, кто и что спрашивал, устанавливаем наблюдение, а в данном случае это было и вовсе не сложно, так как один из наших людей был в это время в гостинице, после чего наносим визит на дом. Кстати, мне ваше милое жильё очень понравилось. Вы холосты, но ваша квартира мало напоминает берлогу. Чисто, опрятно, и даже стены не заклеены пошлыми или безвкусными картинками.
- Я врач, знаете ли, и должен быть опрятен. А теперь давайте, задавайте ваши вопросы, а то мне завтра на работу.
- Очень надеюсь, что вы завтра окажитесь на работе и избавите меня от необходимости избавляться от вашего трупа. Ха-ха. Каламбур. Извините.
- Думаю, я не доставлю вам такого удовольствия. У меня к вам дело было. Точнее, есть дело.
- Очень хорошо. Вы начинаете сотрудничать даже раньше, чем я сделал вам предложение.
- Я предложил вашему главарю сделку. Я помогаю ему освободиться, а он, взамен, даёт мне слово исполнить одну мою просьбу. И я думаю, Чёрному Андрею понравятся и моё предложение, и моя просьба.
- Я вам, уважаемый Марк Всеволодович, вот что скажу. Перед тем, как попасть к вам в жилище, мы, и это я уже говорил, выяснили, что вы за человек, с кем имеете контакты. Вы не провокатор - уровень вашего сотрудничества с силовыми структурами не превышает таковой для среднестатистического гражданина. Сумасшедшим вы не являетесь. Была у нас версия, что вы рассчитываете на награду, после освобождения Андрея Евгеньевича, или на его содействие в решении каких-то своих проблем, но, скорее всего – это не так. Вы не корыстолюбивы. Более того, вы альтруист, и только ваша хорошая зарплата не даёт вам стать откровенно бедным. Но вы всё-таки преследуете какие-то свои цели, и очень хотелось бы знать, какие именно?
- Это я скажу только Андрею Евгеньевичу лично, после его освобождения.
- Прошу вас, Марк Всеволодович, не заставляйте меня заставлять вас. Опс, простите, опять скаламбурил.
- Если вы хорошо изучили моё досье, то должны были бы понять следующее – я, равно как и мой начальник, Тагоши Сабурович, не люблю произносить сказанного дважды, - Марк услышал, как его собеседник что-то пробормотал. И, хотя Марк не сумел точно расслышать, что сказал Иван, было абсолютно ясно – он не выругался и не чертыхнулся. Скорее всего, это было что-то вроде вопроса, который Иван сам себе задал. И сейчас пытался найти на него ответ.
- Послушайте, наша организация не занимается приёмом котов в мешке. Мы должны знать, что вы задумали. Каковы ваши планы. Будь на вашем месте любой другой человек, я бы нашёл способ его разговорить, но мне бы не хотелось чинить вред нашему потенциальному союзнику, по крайней мере, сверх тех неудобств, которые мне уже пришлось вам доставить.
- Я хочу освободить вашего шефа. Разве этого мало?
- Предложение заманчивое, но что за этим последует? Стоит ли овчинка выделки? В нашей организации много талантливых людей, весьма преданных нашим идеалам. Многие из них могли бы занять место Чёрного Андрея. Другое дело, что Андрей Евгеньевич – наш штандарт, наш символ, аннотация всего нашего движения, так сказать. Поэтому его личность приобретает большую идеологическую ценность, тем более, что он наш отец-основатель.
- Я соболезную вам, но ничего не могу сделать.
Собеседник Марка опять задумался. По всей видимости, ему были даны чёткие инструкции, которых он обязан был придерживаться. С другой стороны, Иван хотел выяснить, что же скрывает Марк. Но, похоже, личная инициатива в «Белой Нити» не поощрялась, так как Скользкий Иван, подумав, изрёк:
- Я уйду, исчезну, как дым. Но это не последняя наша встреча. Вас вызовут, и спаси вас Бог, если вы надумали с нами играть!
- Не пугайте меня, уважаемый Иван Миролюбович. Я не мальчик, которого можно заставить описаться, прикрикнув на него.
- А я и не думал вас пугать. Я вас предупреждаю, - путы, лишавшие Марка возможности шевелиться, опали. – Мы ещё увидимся. До свидания, Марк Всеволодович.

- Как ваше самочувствие, Андрей Евгеньевич? - «Мне очень не понравился способ ваших друзей наносить визиты».
- Да, как бы вам сказать. Я привык быть всё время в окружении большого числа людей, общаться с разными шишками, а тут… сижу в четырёх стенах, время от времени на прогулку выводят как собачонку, хорошо хоть ошейник не одевают. Вот на меня и напала хандра. «А вы что думали? Я вам сразу так и поверю?»
- Ничего, скоро мы вас вылечим и выпишем. - «Они обещали нанести ещё визит. Я предпочёл бы прийти на встречу сам».
- Да, да... - «Улица Красной Розы, дом 5. Приходите ежедневно, садитесь за крайний правый столик. Через несколько дней мои люди сами к вам подойдут. О визите вас предупредят заранее».
- Что ж. Для поднятия бодрости вашего духа предлагаю решить несколько тестов…

 «…Сегодня ночью, примерно в два часа, было совершено нападение на Центральную Психоневрологическую Клинику. Ответственность за организацию и проведение данного нападения взяла на себя организация «Белая Нить», являющаяся в настоящее время крупнейшей террористической организацией на Земле. Экстремистам удалось обезвредить систему безопасности клиники, что позволило им беспрепятственно проникнуть внутрь. Членам «Белой Нити» удалось освободить своего главаря, который в тот момент проходил курс лечения. Жертв и разрушений нет…»
Марк попытался поймать другие каналы, но ничего интересного не было. Он выключил приёмник и подсел к компьютеру. Последний уровень был совершенно не проходимым. Принцессу удалось вырастить, воспитать. Теперь предстояло изыскать способ выдать её замуж за принца соседнего королевства…

Парку положено быть местом тихим, расслабляющим, спокойным. И, возможно, данный проект так и задумывался, но хотели как лучше, а получилось как всегда. Стремясь угодить нравам современной молодёжи, администрация парка разрешила строительство четырёх закусочных, каждая из которых находилась на своей аллее, крестообразно разбегающихся от центра парка.
Из первой закусочной изливались мелодии «голд», общий смысл которых сводился к теме: «Я тебя люблю, мой маленький мальчик». Вторая закусочная оповещала всех посетителей о своём существовании «ультрой», затапливая окрестности высокими протяжными звуками. Третья культивировала «мегалос» с его ритмичностью и барабанами. Четвёртая «услаждала» слух посетителей парка какофонией «треша». На окраинах парка музыка была не слышна вовсе, а при приближении к центру по одной из аллей доминирующее воздействие на слуховой анализатор оказывала какая-то одна из четырёх музыкальных тем, но здесь, на перекрёстке, создавалось совершенно безумное месиво звуков, которое, вкупе с густыми тенистыми зарослями орешника, несколько приглушавшего эти разнокалиберные звуки, образовывало идеальное место для разговоров, которые не должны быть увидены и услышаны.
Именно такое место и выбрал для встречи Андрей Евгеньевич с Марком Всеволодовичем.
- Сколько мы уже не виделись с вами, Марк Всеволодович?
- Почти три месяца, - некоторое время оба собеседника сидели молча. Каждый понимал, что, рано или поздно, данный разговор должен был состояться, но ощущение внутренней напряжённости не давало собеседникам разговаривать свободно.
- Как поживает эта милая девчушка, кажется, её звали Катя?
- Живёт и радуется жизни. В школе отличница, занимается в школьном драм-кружке. Думаю, в будущем станет великой актрисой, - опять повисла вязкая как болотная грязь пауза.
- Ладно уж, что у вас ко мне за дело, Марк Всеволодович? Настало время исполнять обещания. И, судя по тому, что вы размышляли над проблемой столько времени, я осмелюсь предположить, что вы потребуете от меня что-то сверхординарное. И, если быть честным, мне и самому не очень-то хочется ввязываться в ваши идеи-затеи, но раз обещал… Итак, что вы хотите от нашей организации? Я вас внимательно слушаю, - Андрей Евгеньевич пристально посмотрел на Марка Всеволодовича, слегка откинувшись на спинку скамейки.
- Моё желание состоит из нескольких взаимосвязанных пунктов.
- Я не золотая рыбка, но три пункта исполнить обещаю.
- М-м-м… Первое, мне необходимо помещение, в котором я смогу разместить оборудование для нейропрограммирования, одного больного, и где я смогу спокойно работать в одиночестве, чтобы мне никто не мешал.
- Другими словами, вам нужна подпольная клиника, которую будут охранять мои люди. Замётано. Следующий пункт.
- Вообще-то, желательно, чтобы об этом предприятии знало как можно меньше народа, лучше всего, если об этом будем знать только мы двое.
- Я не очень понимаю к чему такая таинственность, но скажите мне о вашем втором пункте, и мы решим, насколько это возможно.
- Э-э-э… Я… Я всё думал о том, что вы мне сказали. То, что люди, политики, которые помогли вашей организации встать на ноги, являются не меньшим злом, чем вы сами… - Марк осёкся, поняв, что ляпнул что-то не то.
- Расслабьтесь, доктор, я никогда не считал себя ангелом. Хотя уверен, что мы делаем благо для человечества. Улучшение человеческой породы, направленная селекция, но это в перспективе.
- Так вот, - Марк готов был уже возненавидеть себя за то, что он так мекает, так нерешителен, не умеет держать себя в руках, - я хочу знать, кто был вашим основным заказчиком, кто больше всего снабжал деньгами вашу организацию?
- Минуточку, - Андрей улыбнулся, и, посмотрев на эту улыбку, Марк почувствовал страх – улыбка была с явным людоедским оттенком, - вы что, собираетесь его засунуть в эту клинику с секретом и улучшить? Ну и ну. Не думал я, что мои слова затронут вас настолько сильно. Но, чёрт меня побери, вы абсолютно правы – ваше предложение мне по сердцу.
- Так кто это был? Кто?
- Ваш президент. Никанор Гуляевич Протопопов.
- Наш? Наш?!!
- Ваш, ваш, - всё с той же ухмылкой-улыбкой продолжал Андрей. – Третьим пунктом вашего желания, дайте-ка, я догадаюсь, является просьба о том, чтобы мои люди выкрали его и доставили в клинику. Угадал? – Марк молча кивнул. – Итак, - Андрей потёр руки, - подобьём бабки. Мои люди проведут акцию киднеппинга, оборудуют под вашим контролем больничку, а вы улучшите нашего пленника. Сами понимаете, в этой операции будет задействовано море народа, так что, не отказывайтесь от охраны. Но прежде, чем я сделаю всё это, придётся вам выполнить одно моё требование, и не сверкайте на меня глазами. Я обещал, что выполню всё, что вы попросите. Но я не обещал, что вы не должны будете создать необходимых условий, при которых будет возможно наше сотрудничество.
- И каковы же эти условия? – Марк почувствовал, как внутри у него всё напряглось, сама его суть протестовала, противилась тому, что предстояло ему сделать.
- Точнее, одно условие. Вам придётся сделать татуировку на коже, покрывающей дельтовидную мышцу. Одну справа и одну слева. Вот и всё!
- И, что же это за татуировки такие? – Марк всё сильнее и сильнее ощущал страх, жуткий ужас, который проникал до самых глубин его сознания, оставляя в животе и груди колющий холод и тошноту. Марк боялся того, что обратного пути не будет. Точнее, пути назад уже нет.
- Не бойтесь! Голых женщин мы вам рисовать на коже не будем, равно как черепа и прочую символику смерти. Более того, татуировка будет нейтральной. Кольцо, внутри него две вертикальные параллельные полосы.
- И что это значит?
- Полосы означают, что вы представляете ценность для нашей организации, и вы, равно как и ваши дети, буде такие появятся, подлежите уничтожению во вторую очередь.
- Спасибо за откровенность.
- Всегда пожалуйста. Круг означает, что вы и ваша семья находитесь под защитой нашей организации. Вот и всё. И не бойтесь. В случае чего, скажите, что видели такую татуировку у кого-нибудь на пляже, вам понравилось, и вы решили сделать себе такую же.
- Дохлое оправдание.
- Придумайте получше.
Марк посмотрел на Андрея, перевёл взгляд на воробьёв, которые нашли чью-то недоеденную булку и сейчас выясняли, кто будет есть первым, затем уставился куда-то в район своих ботинок, нервно перебирая губами, как будто ища ответ на своей обуви, затем снова взглянул на Андрея.
- Да не раскисайте вы так, чёрт, в конце концов, вы сами заварили всю эту кашу. Впрочем, - Андрей подсел к Марку поближе, и его лицо приняло заговорщицки хитрое выражение, - можно сделать так, что мы расстаёмся и обо всём забываем.
- Ну, уж нет, я не работаю «за спасибо», хотя многие считают меня альтруистом и филантропом. Я организовал ваш побег, теперь вам придётся заплатить. И если с меня потребуют небольшую доплату… Я согласен.

- …Хотел повеситься, но духу не хватило. Решил использовать старинный русский рецепт – напиться в хлам? М-да… Не ожидал я от вас такого, Марк Всеволодович.
- Пошёл в п….. И не стой как х.., раз пришёл. Садись, ужрёмся вместе, е…. нас в рот.
- Марк, - в голосе Андрея послышался металл и холод, - человек велик настолько, насколько он может сохранять своё лицо в критических обстоятельствах. А твоё лицо, которое я созерцаю в настоящий момент, мне очень не нравится. И твоя речь, в которой через каждые два – три слова используется ненормативная лексика, мне тоже не по нутру.
- А меня не е…т, что тебе по нутру. По нутру я натру. Понял. Иргк.
- Марк, Марк, не хотел я этого делать, но видно придётся, - Андрей встал и ушёл в ванную комнату. Долго там чем-то гремел, шумел водой. Вернулся он через несколько минут с ведром полным воды. Судя по тому, что стенки ведра изрядно запотели, вода была холодной.
- А это че… че… че… во… - заикаясь выдавил Марк.
- Холодная водица.
- Во-да? – произнёс Марк почти по слогам. – На фига мне вода. У меня вона, есть она, родимая.
- Нет. Это не для применения per os. Это наружный препарат, - и с этими словами Андрей обрушил на голову Марка холодный водопад.
- А-а-а, б….! Ты чего, п..ла, делаешь?
- Поливаю, - совершенно спокойно ответил Андрей. Марк вскочил, сильно качаясь и работая руками как крыльями ветряка, двинулся на Андрея.
- Сам не пьёшь и мне не даёшь? Убью, козёл!
Андрей, однако, не пытался предпринять каких бы то ни было попыток к обороне.
- Убивай, - сказал Андрей тихо и улыбнулся.
- Убью!! – Марк занёс руку, навис над Андреем и… со вздохом опустился на стул. – Прости, - сказал Марк Всеволодович, посмотрев на Андрея уже иным, осмысленным взглядом.
- Вот и хорошо. Теперь ты похож на прежнего Марка Всеволодовича Креера, которого я знал и уважал.
- Понимаешь ли, Андрюша, я… У каждого врача есть своё кладбище. Я усвоил эту истину ещё в институте. И осознание того факта, что жизнь моих больных после улучшения станет иной, и они будут сталкиваться с новыми трудностями, новыми опасностями, меня не трогало. Но здесь… Я, получается, напрямую повинен в смерти человека. Хорошего человека.
- Марк, ты же психиатр. Как же ты будешь лечить других людей, если не можешь справиться со своими душевными проблемами?
- А кто тебе сказал, что я собираюсь с ними справляться? Я уйду из медицины, устроюсь администратором или кондуктором. Да мало ли где есть работа…
- Марк, твоя работа там, в ЦПНК. Ты отличный врач и прекрасный программист. Я встречался с теми шутами, которых поймали вместе со мною. Это совершенно другие люди, Марк. Я едва узнал их. Когда они были частью моей организации, это были слизни. Я держал их в качестве - даже не шутов - дурацких погремушек. Как и всякому человеку, мне приятна была лесть, а они умели не просто льстить, они мазали мои уши мёдом. Впрочем, я думаю, что их слова только казались мне мёдом. На самом деле это была лапша, причём тухлая лапша. Тем не менее, сейчас это смелые бойкие люди, интересующиеся науками и искусствами. Трое из них поступили в различные ВУЗы. Один подался в писатели. Я читал его книги. Какой блеск сатиры, какая живость ума! А эта девочка, Екатерина? Разве её жизнь не стала лучше? Однако без тебя все эти люди до сих пор были бы во тьме своих душевных недугов.
- А те два паренька, которых я спровадил на фронт?
- Это война. На войне убивают. И не только солдат, но и мирных жителей. Им просто не повезло. Но, в любом случае, они умерли как мужчины, как солдаты, а не как мыши.
- А товарищ Протопопов? Никанор Гуляевич?
- О-ох… Не понимаю я, откуда у полностью здорового психиатра, такая тяга к самобичеванию. Марчик, ты сделал, если хорошенько подумать, то, что должен был сделать. Был у западноевропейских рыцарей такой девиз: «Делай, что должен, и будь, что будет». Ты поступил как рыцарь, в самом благородном смысле этого слова. Ты не побоялся схватиться с гидрой политической системы, и не твоя вина, что вместо одной отрубленной головы вырастают две. Ты просто не знал об этом, а я тебя решил не предупреждать. Ты замыслил интереснейший эксперимент – мешать тебе в данном случае было бы преступно.
- Значит, я дурак, так, что ли?
- Нет, конечно же. Просто ты идеалист. И романтик. А я трезвый, во всех отношениях, реалист и циник. Я согласен, ты во многом повторил ошибку народовольцев, которые думали, что взорвав царя, они смогут что-либо изменить. Чёрта с два!! На смену одному императору, Александру Второму, пришёл другой – Александр Третий. И если отец был реформатором и освободителем, то сын его был алкоголиком.
- Так почему ж ты меня не остановил, если знал, что всё это лабуда, .. твою мать?!!
- Марк, следи за речью.
- Прости.
- Я сказал «во многом», но «во многом» и «во всём» - разные понятия. Ты решил внести такие изменения, о которых никто никогда не помышлял. Ты решил оставить прежнего человека, который юридически находился у власти. Только изменить его. И тебе это удалось. Из капризного инертного пьяницы ты сделал здравомыслящего человека, истинного лидера, который реально ратовал за Россию и её народ. Но, Марк, ты не политик, и не мог знать, что кроме владыки есть его окружение, благодаря которому он существует. Раз изменился политик, то должно измениться и его окружение. И высшие круги власти поняли, что обновлённый лидер погонит их от ставшей привычной кормушки поганой метлой. И его устранили. Впрочем, из всего этого я извлёк важный урок – я был тысячу раз прав, когда решил менять всю геополитику, когда решил перекроить Мир по своему вкусу, не оставив в этом новом Мире даже следов старой политической системы.
- То, что ты делаешь, есть форменный геноцид и терроризм.
- Снова будешь извиняться?
- Чёрта с два!! – в голосе Марка слышался вызов.
- И правильно сделаешь, что не будешь, ибо я и есть террорист. Но цели мои благородны. Как говорили иезуиты: «Цель оправдывает средства».
- Это формула палачей.
- Ну и что? Палач – крайне нужная профессия. И ещё одно, завтра ты как всегда выйдешь на работу и будешь помогать людям. Без всяких истерических капризов и заламываний рук. Понятно?
- Да, но… - Марк поднял голову, однако Андрея уже не было. Он исчез так же тихо и внезапно, как и появился. Всё это могло быть пьяным бредом, делирием, белой горячкой, но лужа на полу, мокрая одежда, ведро… Нет, бредом это не было. Марк никогда не интересовался историей, о российских императорах не имел ни малейшего понятия. А имена августейших особ всё ещё крутились в голове. Значит, Андрей действительно приходил к нему.
Марк встал, взял в руки полупустую бутылку, покрутил её в руках и вылил её содержимое в раковину. Завтра у него будет болеть голова, но опохмеляться он не будет. Найдёт другие средства. Он же врач.

…Марк чиркнул зажигалкой, и фотография скукожилась чёрными хлопьями. Врач не должен привязываться к больному. Кусок пластика, несколько секунд назад хранивший изображение Кати Чубиной, лежал в мусорной корзине обгорелыми ошмётками.
У девочки были радужные перспективы, пока на неё не положил глаз один из пациентов Марка. Точнее, в тот момент он ещё не считался больным.
Он не пытался убить её. Только изнасиловать. Но девочке было страшно и больно. Она начала кричать. И он зажал ей рот. Как оказалось – навсегда.
Марк ещё раз бросил взгляд в мусорную корзину.
Свобода выбора, принуждение, отход от принципов гуманизма… Какая ерунда… Марк точно знал только одно – после перепрограммирования его пациент станет нормальным человеком, добрым и честным. И эта милая невинная девчушка – его последняя жертва.
Он должен работать. И будет работать.
Обгорелые клочки как гнилые зубы смотрели на него, нагло развалившись в мусорной корзине на белых скомканных бумагах…

КОНЕЦ.