Гений из Мухосранска

(редакционное)

Сижу в редакции, приносят письмо на мое имя. Вскрываю. Листок, вырванный из ученической тетради в клеточку, крупный, почти детский почерк, красные чернила. Это плохо, значит, не имеет доступа к компьютеру, не имеет даже пишущей машинки, – явно самородок. Читаю текст примерно такого содержания: «Хочу, чтобы вы знали, – вы все противны мне. Вы думаете в своей Москве, что поэзии в других местах нет? Она есть, это у вас ее нет. Вы не напечатали мои стихи, написали, что они вам «не подходят». А что вам подходит? Я дважды публиковался в «Вестях Мухосранска», я выступал на празднике 9 мая, читал стихи о войне и один ветеран даже заплакал. А еще ко мне из Северорыльска приезжал дальний родственник, он член тамошнего СП, мы посидели с ним, выпили, я прочел ему много своих стихов и он сказал, что они хорошие. А вам я, значит, не нравлюсь, вы меня поэтом не считаете? Это все потому, что я из Мухосранска, а не из Москвы? Да кто вы такие?! Вас давно пора разогнать, вы там зажрались, вы думаете только о себе, только себя и рекламируете, а все талантливое вам – как кость в горле. Да, я простой работяга, но я горжусь этим, мне плевать на все ваши образования и вам меня не остановить, я все равно пробьюсь, так и знайте. А вас никто не будет помнить, вас будут помнить только как мерзавцев, которые гнобили великого Василия Пупкина, не давали ему развернуться, не печатали его. Я с вами еще разберусь…» И т. д.
Проникаюсь сочувствием и симпатией к мухосранскому самородку. Действительно, человек вкалывает, пытается как-то держаться на плаву, да еще стихи пишет… Интересно, кто он по профессии? Наверное, обходчик, колотит кувалдой по колесам, или литейщик… Впрочем, написано без явных грамматических ошибок, помарки не в счет. Черт его знает, кто это такой. А вдруг – новый Рубцов? Может, это мы недоглядели, а там действительно что-то стоящее? Иду к главреду:
– Тут письмо пришло, некто Пупкин…
– Знаю, знаю, – улыбается главред, протягивая мне такое же – почти слово в слово – послание, только на его имя. – Забей.
– Но почему?
– Да помню я его, сам эти вирши в «отстой» отправил.
«Отстой» – это большая картонная коробка, куда сваливается ненужная почта: тексты непризнанных гениев, их же многословные, полные возмущений письма, реклама дверей, стеклопакетов, листовки с призывами помочь голодающим детям Уганды, журнальчики «Свидетелей Иеговы» и все такое прочее.
Я направляюсь в кабинет секретарши, застаю ее в лифчике, держащей в руках блузку.
– Ай, я переодеваюсь! – кричит она.
– Извините, – говорю, закрывая дверь.
Через минуту она сама распахивает передо мною дверь:
– Стучать надо!
– Так я стучал…
Поняв, что переборщила, что на начальство орать все-таки не следует, она расплывается в искусственной улыбке:
– Чем могу помочь?
– В «отстое» тексты Василия Пупкина, он пишет, что в сентябре прошлого года присылал письмо, нужно найти.
Она удивленно смотрит на меня, потом рассеянно бросает:
– Да там же сейчас не найдешь ничего, вон – с горкой этого хлама, на днях говорила уборщице, чтоб вынесла да сожгла, а она не шевелится…
– Вот и замечательно, что не сожгла, надо найти.
– Хорошо, – недоуменно говорит она, хлопая глазами.
Я возвращаюсь к себе, сажусь за стол, но работать не могу, мысли о Пупкине не дают сосредоточиться на чем-то конкретном. Что за человек? Женат ли, разведен? Давно ли пишет? Напорист, смел, уверен в себе. Интересно…
Вновь иду к секретарше.
– Я еще не искала.
– А следовало!
– Хорошо, я сейчас…
Забиваю в поисковик «Василий Пупкин» – никакой информации. Прогоняю по новостям, по блогам – тот же результат. Бедняга, никто его не знает, озлобишься тут на весь мир, естественно… Кто ему поможет, если не я? Ну, пусть не подборку, но хоть стишок один опубликую, подправлю там, подсокращу…
Секретарша начинает раздражать. Застаю ее за болтовней по служебному телефону. Прижав трубку к груди, она сообщает, что скоро начнет искать Пупкина.
– Простите, что побеспокоил, вижу, вы очень заняты, – говорю раздраженно-официальным тоном и удаляюсь.
Вскоре ко мне заходит главред:
– Слушай, ну ты ее совсем затюкал с этим Пупкиным. Жалуется…
– Это ее работа.
– Да, но мы же платим мало, ей приходится еще писать в какую-то газету…
– Вот пусть и выбирает.
Главред задумывается. Достает мобильник, вертит его в руках, сует обратно в карман.
– У нее же еще это… – продолжает он, – отец сейчас болеет. А муж пьет, не работает нигде. Я вообще ей хотел отпуск на неделю дать, пусть дома посидит.
– Если там такая обстановка, то ей лучше на работу ходить.
– Пожалуй, ты прав. Не дам ей отпуска, – соглашается главред, оставляя меня в одиночестве.
Пупкин! «Зачем, зачем я повстречала тебя на жизненном пути?» Проблем мало, что ли? Полно других писем, рукописей, кому-то надо ответить по е-мейлу, кому-то позвонить, с кем-то договориться о встрече…
Иду в коридор курить, прохожу мимо кабинета секретарши, – дверь открыта, секретарша кокетничает с верстальщиком, который к ней явно неравнодушен. Одариваю ее таким взглядом, что она тут же бросается в дальний угол кабинета, где расположена коробка с «отстоем». Выкурив подряд несколько сигарет, возвращаюсь к себе. Как всегда, барахлит Интернет, вот опять разъединение... Открываю файл со своими материалами, пытаюсь дописать какое-то стихотворение. Понимаю, что оно слабое, что дописывать не стоит. Вот Пупкин посмеялся бы, прочти он этот текст!
Снова иду курить, прохожу мимо кабинета главреда, до меня доносится:
– …да он сегодня как взбесился, секретаршу совсем загонял, Пупкина ему подавай!
– А кто этот Пупкин?!
– Да никто! Говно!
По голосу человека, поинтересовавшегося личностью Пупкина, определяю, что это ответсек. Негодование Пупкина передается и мне. Я начинаю тихо ненавидеть главреда и всю редакцию. А ведь правда, – вот сидим тут, фигней страдаем, а народ, понимаешь, борется за урожай, пытается в свободное время что-то сочинять, но мы в упор не видим, мы только своих, своих… Нет, ребята, теперь это вопрос принципа. Не дам загнобить Пупкина! Мы с Пупкиным вам еще покажем кузькину мать, вы нас еще попомните!
На этой мажорной ноте возвращаюсь в свой кабинет. У двери меня подкарауливает секретарша, держа в руках пухлый конверт:
– Вот ваш Пупкин, нашла…
Трудно описать, насколько я рад, едва удерживаюсь от того, чтобы не расцеловать ее.
– С меня коробка хороших конфет, – говорю.
– Как же, дождешься от вас, – отвечает она, равнодушно зевнув.
Но я уже ничего не замечаю, мне ничего не интересно, кроме конверта из Мухосранска. Сейчас, сейчас…
И вот первый листок, читаю:

Я тебя люблю,
А ты меня не любишь,
По тебе скорблю,
А ты меня погубишь!

Да, тут Пупкин дал маху, конечно. Но ничего, может, другие его творения будут поинтересней? Читаю снова:

О, свет моих безудержных очей
Во мгле неукротимой…

Как в бреду, я просматриваю остальные тексты Пупкина, но понимаю, что это конкретный отстой, которому место в одноименной коробке. Никакая правка тут не поможет, ничего не поможет…
*****! Сука! Мухосранский дегенерат! Два часа потрачено зря. Два часа! Нервотрепка, напряги персонала, отложенные дела. И ведь не в том беда, что он пишет чудовищно плохие стихи, которые и стихами-то назвать язык не поворачивается, а в том, что он этого не понимает и никогда не поймет. Он убежден в своей гениальности, а любой редакционный отказ воспринимает как несправедливость вселенского масштаба, как покушение на саму Поэзию.
– Ну что? – раздается насмешливый голос главреда, приоткрывшего дверь моего кабинета. – Получил удовольствие?
– Угу…
– Пойдем, обед.
Мы медленно движемся по коридору.
– Я ж тебе говорил, ну чего ты полез? – посмеивается он.
– Не знаю, жалко стало… А вдруг там что-то такое… Ну и на нас еще наехал.
– Тебе напомнить, сколько на нас наезжают? Вот обо мне чего только не писали, – что фашист, жидомасон, гомосексуалист. И что прикажешь делать?
Обедаем мы обычно в ЦДЛ – благо, это рядом, через дорогу, да и цены приемлемые.
И вот, спускаемся в нижний буфет, берем салатики, блинчики с икоркой, мясное рагу. Непьющий главред озабочен тем, что сегодня в меню обычный кофе, что нет капучино. Я делаю неопределенный жест рукой:
– А хорошо бы еще…
– Водочки? – радостно опережает меня румяная буфетчица. – Сто пятьдесят, как обычно?
– Нет уж, дайте грамм триста…
Занавес.