Русо туристо облик аморале

РУСО ТУРИСТО ОБЛИК АМОРАЛЕ

Я часто задавал себе вопрос, почему мне так нравится быть в Европе. Понятно, конечно, что все эти объективные прекрасности, завлекающие мои глаза, уставшие от созерцания разлагающегося русского ландшафта, во-первых, необычны, во-вторых, познавательны и, в-третьих, они, действительно, красивы. Когда я в Европе, мне нравится ощущение неизвестности. То есть мне нравится здесь потому, что меня никто не знает. Я могу делать что хочу, когда хочу и с кем хочу. Иными словами здесь я предоставлен сам себе. Действительно, когда я понял сей факт, то все остальное, что меня здесь еще напрягало, теперь уже совсем не напрягает.

Прихожу на пляж, вернее приезжаю на велосипеде, и рассматриваю людей. Женщины, загорающие топлес, просто ужасны. Кажется, что попал не на Средиземное море, а на берег Северного ледовитого океана, аккурат в центр колонии морских котиков. Мрачные европейские женщины, в особенности немки, не имеют никакого эстетического чувства. Они томно выходят на пляж во главе всего своего семейства, и уваливаются на песок. Раздеваются и…я сразу же смотрю в другую сторону. А мне все равно – меня никто здесь не знает.

Бывает и такое. Смываешь морскую соль с себя под открытым душем, радуешься ощущениям, глаза закрываешь, поднимаешь лицо вверх под струи холодной воды, красота. Открываешь глаза и вдруг видишь рядом с собою под другим душем совершенно голую полулысую старуху с седою плешью на самой макушке. Поначалу хочется выматерить её на самом великом и могучем, но понимаешь, что ей все равно – она великого и могучего не знает. Под Сталинградом в вермахте медсестрой она точно не служила. Будь я у себя на Родине, и узри такое чудо в образе, например, какой-нибудь моей соседки…Даже и вообразить такое муторно. А здесь становится спокойно и хорошо. Потому что неизвестность. Настроение, конечно, слегка подпорчено, но это временно.

До тех пор, пока не увидишь молодого папашу-испанца, который разбил бивак неподалеку. Он не один: с маленьким сыном. Пацаненок рядом с папой крутится, в песке яму роет. А папа в этот момент занят – заворачивает марихуану в козью ножку. Закурил. Хороший аромат. Дурь, как говорят наркоманы, хоть в Африке дурь. Жарко. Солнце печет. Падре докурил, и стал весел. Схватил сына и рванулся в море. Учит плавать. Лучше бы не учил. Не ровен час и потопить сына можно. Бросает его вверх, и тот падает в воду. Уходит в море с головой. После чего веселый папаша начинает его под водою ловить. Все же вернулись оба целые и невредимые. Посадил сына рядом с собою и стал ему очень долго что-то рассказывать. Очень общительные люди, испанцы, на самом деле.

Чуть позже мимо меня продефилировало четыре человека: две пары. Ничего особенного, только лица ужасно знакомые. Не успел я осмыслить, что к чему, слышу: «Здесь падаем. Настохорошело по горячему песку бродить» - сказала женщина и бросила на песок большую сумку. Земляки, понял я. Обыкновенные земляки. Разместились в метрах десяти-пятнадцати от меня. Два мужика – по виду староваты, но это мог быть оптический обман. У нас в России мужик поздно молодеет, зато рано стареет. Ему, к примеру, и двадцати пяти нет, а по внешнему виду за сорок перескочил как пить дать. С женщинами труднее. Шведки, к примеру, страдают ожирением годам к пятидесяти и по причине домохозяйского слабоумия – так установили шведские ученые. Отчего же русские женщины такие крепкие, мощные, входящие в огненные хаты и останавливающие на скоку лошадей, неизвестно. Еще они крикливые и крикливые на людях. Испанки тоже крикливые и крикливее в скоростном режиме даже хохлушек, но медленнее, чем итальянки. Последние тараторят как пулемет строчит. Трындычиха из «Свадьбы в малиновке» так, плохая копия итальянки или испанки. Крики испанских жен, которые раздаются по всей округе из открытых окон, если кто желает послушать, особенно впечатляющи через пятнадцать минут после окончания футбольного матча. Именно в то время, когда их мужья из баров, где они смотрят обыкновенно футбол, возвращаются домой.

А наши женщины просто крикливы. То есть манера разговора у них очень громкая. Вот до их прихода я практически ничего не слышал. Теперь я прекрасно слышу своих земляков. Они быстренько разместились на покрывале, достали из сумки напитки и водку. Разлили её по пластиковым стаканчикам, запили соком, обвели глазами местность, куда они попали, и Алёна (позже выяснилось её имя), вздохнув, заключила: «Надо же, Европа, мать вашу». Николай на это злобно выматерился. Алёна попросила его не выражаться средь людей. Так и сказала: «Коля заткнись! Люди кругом». На что Коля заключил, что люди эти ни х..а не понимают по-русски, поэтому можно сколько угодно материться и всем будет по – снова известное слово. Алена рассмеялась.

Другой товарищ предложил выпить, что и было исполнено. Короче говоря, пол литра они скушали за первые минут пятнадцать. Развеселились. Естественно, облили грязью всех в округе. И побежали купаться. Картина такая интересная. Спокойный пляж. Люди бродят вдоль берега. Взрослые аккуратненько в воду заходят. И тут цунами со стороны берега и прямо в море. Крики, брызги, веселье. Корсику и Сардинию с той стороны моря, наверное, накрыло волною точно как Суматру в прошлом году. И проход образовался по следам их вхождения в море. Везде люди, а тут целая трасса пустого места. Прыгали, дурачились они там довольно-таки долгое время. Внимания на себя, естественно, обратили. Кто же, спрашивается, не обратит. Даже накуренный испанец отвлекся от своего дитя, пристально вгляделся в моих соотечественников (это уже когда те вернулись на базу) и почему-то мне жестом показал, что мол, видал: жест такой у испанцев есть, они когда хотят выразить удивление, то ладонь держат так же, как и мы, когда показываем ею стакан, только испанцы еще производят кистью движения, растопыренными пальцами обращенными к горлу, вроде как ножом по горлу, но это не означает, что они хотят кого-то зарезать, а выражают таким образом удивление. Короче, даже испанец меня за своего принял. Вот, что делает с людьми неизвестность!

А с русскими она творит просто феноменальные вещи. Природа у нас такая особенная, она особенная оттого, что она очень и очень остро воспринимает свою особенность. А коль скоро особенность, о которой никто и ничего не знает, есть, то её всенепременно нужно показать другим неособенным. Открытости, то есть эта особенность хочет, причем открытости всамделешной, а никакой-то там, понарошку придуманной. Как говорил классик, все в люди лезет. Так и русская особенность в люди лезет, желательно в люди иностранные. Тут уже не до сантиментов: если показывать себя, то честно, правдиво, безо всякой утайки. Стыд и срам, значит, стыд и срам. И время, так сказать условия, в которых живем нельзя сбрасывать со счетов. Если модно срам свой выпячивать везде и всюду, стало быть, его и нужно выпячивать. Оно бы хорошо конечно было бы, будь заместо срама что-нибудь иное, но его нету, а на нет, как говориться, и суда нет.

Компания же выставила в центр скатерти еще один флакон. Водка, кстати, привезенная с собою. Бутылка из под минеральной воды, с зеленой этикеткой с надписью «Русская водка», запечатанная серебряного цвета обычной пробкой. В советские времена, помню, гордились такой бутылкой, потому что она быстро и легко открывалась. Даже фильм какой-то есть с Леоновым в главной роли, где они, по-моему, с Басилашвили иностранного ученного спаивали. Если мне не изменяет память, «Осенний марафон» называется. А у наших товарищей под этой пробкой еще одна пробка, капроновая внутрь горлышка вставленная. Стало быть водка домашнего приготовления. А пробку вставили в неё, чтоб не расплескалась по дороге. Смотрю, пьют они и тут же пьянеют, практически на глазах. Мгновение назад еще более-менее нормальные, и сразу же как будто одурели. Немудрено, жара несусветная, солнце прям в темечко печет, и еще сорок градусов изнутри. Тут любой монстр опьянеет.

Двух других членов компании звали Юля и Вова – Юлька и Вовчик, если дословно. Сидели они хорошо. Потом Алена уставилась прямо на меня. Пьяные женские глаза, нос картошкой, опустившиеся вниз желваки – картина для созерцания не из приятных. Я прикрыл глаза солнцезащитным очками. Алена вздохнула.
- Вишь, - говорит Николаю, - немчура вылупился, как будто не видал никогда.
- Где? – пробурчал тот.
- Да вон в очках черных лежит.
- А, пошел он на х…
- И я про тоже. – согласилась с ним Алёна.
И они вновь всей компанией рванулись в море. Корсика и Сардиния еще не отошли от первого цунами, как второй девятый вал захлестнул их вновь. Хорошо, однако, когда тебя никто не знает. Но не всегда. Решил и я искупаться. Возвращаюсь, а компания смотрит на пустые бутылки.
- Водка, куда делась? – спрашивает Вовчик.
- Пол пузыря оставалось. – говорит Николай. – А, ну-ка встали все.
Все встали. Вовчик держит в руках две пустые бутылки, дамы с отсутствующим взглядом просто стоят рядом, а Коля рыщет по вещам, приговаривая: «Куда же она делась, здесь же была».
- Чё ты ищешь, придурок гребанный? - спохватилась Алена.
- Водку…что-что…
- Какую водку!? Бутылки вот они две у Вовчика и пустые…чё ты лазишь тут, перерыл всё, болван.
- Выпил сука нашу водку. – пришло время опомниться Вовчику.
- Кто?
- Немчура тот.
- Сдурел что ли. – вступилась за немчуру Юлька. – Он тверезый как стекло.
- Они пьют, свиньи, - поддержал своего друга Коля, - больше чем мы.
- И водка же не могла испариться…- вдруг осекся Вовчик.
- Точно, - уже Алене пришла спасительная для немчуры мысль, - испарилась под солнцепеком. Кто последний уходил в море? – все молчали. – Колек, ты, свиньи противный кусок, последний уходил, и водку оставил на солнце греться. Она и испарилась.
- Я не оставлял. Мы выпили, и я поставил её в тенек…
- В какой тенек, морда твоя алкошиная, в какой тенек, - поносила его Алена на весь пляж и на всю, надо полагать, Корсику, вместе с Сардиниею: корсиканцы не иначе, как уже в третий раз за последние пару часов испытали чувство неосознанного беспокойства.
- Ты не разговаривай со мною фигурально, женщина…- протянул Коля, резко выпрямляясь. Давление, судя по всему, шарахнуло ему в голову; он замотал головою, попятился назад, удержался, а то бы точно наступил на интуриста, который загорал как раз по пути его движения и, наконец, принял горизонтальное положение. – я, - продолжал он, глядя на Алёну, - не собираюсь терпеть этого обращения ко мне…водку, сказал, не пил, значит, не пил. Вот здесь, - ткнул он пальцем в песок, - она и оставалась целенькая и невредимая…
- Если она здесь оставалась, куда делась? – не унималась Алёна.
- Нету. – развел Колек руками.
- Ну, если нету, то ты сегодня не пьешь…баста.
Коля удивленно пытался сфокусировать свое зрения на Алёне, как будто целился в неё.
- А что пить, дура? Водки нет, понимаешь или нет. Была и нет…
- В номере есть. – успокоил его Вовчик, одновременно с этим, поднимая с песка Юленьку. Бедняжку ноги уже не держали. Она всем телом текла вниз, к земле, а Вовчик всеми силами тянул её обратно вверх. Так они и стояли, похожие на весы, у которых женская чаша падала вниз, заставляя мужскую чашку стремиться вверх.
- Брось её! – вклинилась в разговор Алена. – Какого черта ты её таскаешь туда-сюда? Не видишь что ли она спать хочет.
- Ввиижжуу, ну и что. Сейчас в отель пойдем, водки выпьем и будем спать…
- Правильно! – поддержал своего друга Вовчик.

Алёна не стала с ними спорить. Они собрали свои вещи, вытрусили покрывало, разметав песок по периметру всего пляжа, и покачиваясь, двинулись в сторону отеля. На третьей секунде их пути, как обычно послышался жалкий стон Николая: «Широка страна моя родная…». После прозвучал специфический звук, который издает ладонь тогда, когда ею бьют по затылку, и знакомый голос Алёны прокричал: «Заткнись, сука, люди вокруг». И все тот же ответ Николая, который напомнил ей о непонятливости этих самых людей.