В лабиринтах жизни и любви

НИКОЛАЙ МИТРОПОЛЬСКИЙ
В лабиринтах жизни и любви
Роман в двух частях

СанктПетербург 2005
Ленинград, 1972 г.
Всеволожск, ноябрь 2000 – апрель 2002 гг.

Часть первая

Пролог

Вадим Курганов со своим напарником Василием Кудрявцевым
сидит в самолете рейсом МоскваВашингтон – у них в Амери
ке бизнес, организация нового предприятия.
Под рокот мощных двигателей Вадим вынул из чемоданчика ру
копись и стал рассматривать заголовок.
– Видно, чтото интересное, если не успел плюхнуться и за чти
во.
– Дед написал чтото из своей жизни, надо познакомиться. Про
жили они вместе почти все столетие, попали в жернова репрессий,
чудом выжили и сохранили нас, детей. Тогда в стране такие катак
лизмы были, просто не верится.
– Событий и сейчас хватает. Нахлебаешься досыта. Ты, небось,
не в одно болото ноги окунал. Хотел рассказать, как тебя тащили в
заложники в Новороссийск, да все молчишь.
– Придет время – расскажу.
Василий привык слышать "потом", "подожди". Наверное не из
приятных воспоминания, вот и тянет. Он и сам едва не напоролся на
бандитов, да увернулся с малыми на лбу шишками. Несладкая доля
бизнесмена... Ладно, пусть читает. Откинул голову на подлокотник
и сомкнул веки.
Вадим прочитал: "В лабиринтах жизни и любви", и открыл пер
вую страницу.
5
Главный инженер монтажного Управления Виктор Алексеевич
Курганов шел из агентства аэрофлота, где оплатил рейс само
лета с баллонами кислорода, из ПетропавловскаКамчатского
на восточный берег Охотского моря. Поглощенный заботой об от
правке так необходимого для сварки труб кислорода, он не обращал
внимания на идущие машины, на одетых полетнему мужчин и жен
щин, что радовались редкому камчатскому солнцу. Но взгляд его
привлекли две молодые женщины с чемоданом и сумкой. Они мед
ленно, поддерживая друг друга, спускались по тропинке с располо
женной выше улицы. Более солидная в светлой вязаной кофточке
часто смотрела в его сторону, откуда должен был появиться авто
бус. Ступив на главную улицу, они поспешили к остановке, куда
вскоре он и подошел. В последний раз она вполоборота повернулась
в его сторону, он почувствовал как чтото знакомое, близкое и тре
вожное тронулось в душе.
Едва шагал, перебирал в памяти знакомых женщин и вдруг
вспомнил: да это же Катя! Катерина Иосифовна, которая девят
надцать лет тому назад поцеловала его и уехала. Неужели это она?
Но, почему здесь, на Камчатке? Рыбу потрошить как сотни, иног
да и тысячи вербованных пароходами прибывают на путину? Она
– инженер, и очень даже знающий, не могла заниматься рыбой.
Инженеры здесь тоже нужны – и на верфи, где ремонтируют суда,
и в разных мастерских. Завербовалась и приехала трудиться на
какомнибудь предприятии? Может, ее двойник? Походка, овал
лица, тонкий профиль носа и завитые волосы принадлежат совсем
не той, любимой женщине, а другой, незнакомой? Он должен уз
нать кто эта женщина. Шла посадка в автобус, и Виктор, растал
кивая идущих, побежал. Надо успеть прыгнуть в открытую дверь.
Дорога, выложенная гладкими бетонными плитами, без ухабов и
выбоин и бежать по ней было одно удовольствие. Но, зашли в са
лон пассажиры, и дверь захлопнулась. Опоздал. Стоял, глубоко
дышал, смотрел вдаль – не выйдут ли они на следующей останов
ке. Там была только посадка, и он, держась за ветки кустарника,
подошел к берегу Авачинской бухты. Сбивая ноги на обкатанных
соленой водой валунах, наклонился и смочил руки. С пеной вып
лескивались зеленые, тягучие, длинные водоросли, шумела ли
ства скрученных ветрами берез, урчал катер вытягивая баржу.
Солнце освещало зеленый, с длинными серыми прожилками, ко
нус потухшего вулкана. Присел на отшлифованный морскими
6
волнами камень и, отыскивая мелкую гальку, бросал ее вдаль.
Потянуло сырым, холодным воздухом и Виктор поднялся. Через
три дня он опустится на западном побережье, а через неделю ему
нужно быть обязательно на большом совещании у Берингова про
лива.
Самолет ровно гудит над черными и зелеными кряжами. Вик
тор сидит на жесткой скамейке, упираясь желтыми ботинками в
наполненные кислородом синие стальные баллоны. Мелькнули
серые конусы Авачинского и Корякского вулканов, по ложбинам,
среди кустарников, вдоль дорог лежат, выброшенные чудовищ
ной силой каменные глыбы. Тянутся ввысь шлейфы идущего из
недр газа. Уползают синими змейками наполненные рыбой бур
ные реки, ручьи, и блюдцами лежат тихие озера. Хребты и доли
ны заросшие лиственницей, рябиной, жимолостью, мелкостволь
ным кедрачом – раздолье для медведей, лис, зайцев и куропаток.
Ох, этот кедрач. Он вспомнил как однажды в поисках лучшей по
ляны с грибами попал в полосу кедровника. Казалось, вот сейчас
он пройдет темную густую заросль и откроется усеянное грибами
заветное местечко. Но, не тутто было. Кедрач захватил его в свои
негнущиеся лапы, обвивал сучьями, царапал лицо иглами, про
калывал одежду. Слышал тревожные, зовущие его голоса, но мол
чал. Не мог же он ответить и позвать сюда тех, кто искал его.
Нельзя и на них навлечь беду. Потихоньку, медленно отодвигая
один ствол от другого, и так, шаг за шагом выбрался из этого кап
кана.
Как застарелая рана дает о себе знать в непогоду, так действи
тельная или мнимая встреча с Катериной тревожной болью отозва
лась в его сердце. Не мог понять причины внезапного ее отъезда. Одно
твердила: "Звонил муж Оксаны и сказал: твоя сестра тяжело боль
на, просит приехать". Не верил он в это. Может ктото другой позво
нил, и она ринулась к нему в объятия. Какую тайну унесла? И даже
ни слова не написала и не позвонила. Конечно, то была не она, а со
всем другая женщина. Он готов в каждой, чуть похожей на нее, ви
деть ту, которая унесла его покой.
Но это была действительно Катерина Иосифовна Звягинцева.
Ехала она с дочерью Ольгой в поезде Москва – Владивосток, дальше
пароходом до Петропавловска. Никогда не думала, что придется еще
раз проехать по дороге до Хабаровска. Казалось навечно распроща
лась с Дальним Востоком, но судьба снова позвала на самый край
земли русской. Не могла она отпустить дочку одну в такую даль.
Другие девочки, получив диплом медсестры, вытащили билет с на
правлением в ближайшие города, а Оле – Камчатка. Хорошо бы уст
7
роить ее в городе, тогда и она могла бы переехать сюда. Найдет рабо
ту с квартирой, на худой конец может и в комнате пожить. Оля, уз
нав, что ей придется работать гдето очень далеко, всплакнула, но
мама не дала ей упасть духом. "Там болеют люди и твоя помощь очень
им нужна".
Стучат на рельсах скаты вагонов. Поднимаются и опускаются те
леграфные провода, мелькают светлые окна в домиках, что стоят
вдоль дороги, проносятся небольшие вокзалы, где вечно с жезлом в
руке их начальник.
Стена темного леса провожает идущий вдаль скорый поезд. Не спит
Катерина. В памяти возникает прошлое так ярко, будто все прошло
толькотолько. В райкоме партии ей предлагают уехать в Комсо
мольск, на берег многоводного Амура. Там идет грандиозная, особо
важная стройка и требуются инженеры, бухгалтеры, шоферы, да и
другие специалисты, главное, чтобы все у них было нормально с ро
дословной. Если ты член партии, тем более, это находка для партий
ной организации. Предупредили, на стройке самая малость заклю
ченных и надо с ними вести себя очень осторожно. В набитом до отказа
вагоне поезда НовосибирскХабаровск, с пересадкой на Комсомольск,
она прибыла к месту работы. Ходила по улицам города и удивлялась.
Город славы легендарным отрядам комсомольцев. Отгрохать такие
заводы, дом культуры, больницу, целые кварталы жилых домов, ба
раков и асфальтированных улиц. Какая силища у них была, огром
ную, самоутверждающую волю положили они на алтарь будущего
бесклассового общества. Она даже гордится этим подвигом и пожале
ла, что не была в их рядах. Но... Надо было случиться роковой встре
че на берегу реки с бывшим заключенным – контриком и не послуша
лось сердце разным предупреждениям. Влюбилась и, с невероятной
силой, увлеклась им. Непомерное счастье длилось недолго. Она дол
жна, обязана была вернуться домой.
Не верил возлюбленный ее сказке, будто уезжала спасать боль
ную сестру. И правильно, что не верил. Где он? Жив ли? Увидеть бы
его, обнять, побыть в его объятиях. В последний раз видела, когда
он искал ее по вагонам, и, конечно, хотел вытащить, но не нашел.
Далекий мой, любимый друг, никогда ты не узнаешь всей правды,
что случилось тогда с нами. Я так хотела написать, все объяснить,
но не было минутки свободной. Приехала домой, а на другой день
очутилась в палате с ранеными офицерами и солдатами. Поняла, что
мои и твои страдания – ничто перед их бедой. Делала перевязки, с
ложечки кормила, выносила грязные ведра, как могла успокаива
ла, вливала веру в будущее, в жизнь. Страшно уставала, находила
отдых, когда бывала в церкви. Что тебе даст правда о моем отъезде?
8
Успокоит сердце? Все, дорогой, проходит, и наша боль со временем
остынет. Но, поверь, я тебе не изменила. То, что я вышла замуж за
инвалида? Так ведь я женщина и хотела иметь ребенка... Думала,
будет твой, не вышло. Счастья тебе, дорогой. А поезд все несется,
качаются вагоны, скрипит металл в тамбуре. Скоро Владивосток,
пароход и безбрежная гладь океана.
– Мама, чего ты не спишь, колобродишь всю ночь? Оля спрыгну
ла со второй полки плацкартного вагона, подвинула маму, положи
ла руки на грудь и тихо спросила:
– Чем ты взволнована… может я чтонибудь не так сделала?
– Что ты, что ты... Прошло много лет… до твоего дня рождения,
я ведь ехала по этой дороге из Комсомольска и тогда ни одной мыс
ли не было, что когданибудь снова поеду здесь. Вот и нахлынули
воспоминания.
– Горькие они или сахарные?
– Всякие. Оставила там, – перехватило дыхание, помолчала, –
большую любовь.
– И до сих пор она тебя тревожит, все мерещится по ночам?
– Утихала, забывалась, а вот здесь и всплыла.
Не понимала Оля волнения матери. Уйма времени прошло, бог
знает сколько событий у нее в жизни случилось, а она переживает
изза усохшей любви. Даже жалко ее стало. Вторую ночь не может
уснуть, ходит по вагону, ляжет, смотришь – опять утопала в там
бур. Разве можно страдать о том, что давно покрылось плесенью?
Дам валерьянки, пусть успокоится.
– Мама, зачем переживать о прошлом? Выпей валерьяночки.
– Нет, не надо. Ложись, спи, все образуется.
Оля поцеловала маму, забралась на полку и, прежде чем сомк
нуть веки, подумала – "Наверное, всетаки на свете есть любовь на
всю жизнь. Может и ко мне она придет?" Стала перебирать знако
мых мальчиков, с которыми дружила... Могла ли она когото из
них полюбить? Вот, пожалуй лучше всех был Павлик. Так он за
ней ходит, что и проходу не дает, даже нравились его поцелуи. Толь
ко, когда пошли по ягоды, стал позволять своим рукам лезть со
всем куда не следует. Поцарапала его, и перестала ходить с ним в
кино. Другие, совсем какието замороченные, выпендриваются,
задавалы... Что ждет ее на Камчатке?.. Мама хорошая, взяла и
поехала с ней... Любит меня ужасно. И почему же ты потеряла свою
большую любовь? С папой жила дружно, но без любви, это уж точ
но.
Катерина не спит, и опять Оля сидит с ней рядом.
– Мама, расскажи об отце. Как он стал твоим мужем?
9
Тихо, почти шепотом, сидя на скамейке в купе вагона, под туск
лым светом лампочки, Катерина отвечала на вопросы дочери.
– Приехала из Комсомольска, чуть живая. Все во мне застыло,
словно мерзла в камере холодильника, вместе со свиными тушами.
Шла война. Уйма искалеченных. Не только больницы, часть школь
ных зданий стали госпиталями. Оксана уговорила после работы на
заводе идти в больницу помогать раненым. Пришла в палату, где
лежали шесть тяжелораненных, и среди них один, что отказался от
еды, без одной ноги и кисти руки. Изможденный, небритый, Села я
около него и говорю:
– Какой красавец. Станет на ноги, любая женщина может назвать
его мужем – а он смотрит на меня исподлобья.
"Давайка друг побреемся". Молчит. Побрила, умыла, сменила
все повязки, он – ни слова. Принесла стакан куриного бульона. Вы
пил. Уснул. Вижу, стал поправляться. Все, что приносили на завт
рак, обед и ужин: съедал. Все то время "сестричка, да сестричка..."
а тут вдруг слышу: "Катя", и так смотрит на меня, что я, дабы не
разреветься, ушла и стала ходить по коридору. Поправился, стал
совсем ходить, хоть и на костылях. И както, совсем тихо: "Катя,
ты говорила, что любая может за меня выйти... Давай будем жить
вместе"… Вскоре и ты родилась. Жили мы очень дружно. Он такой
хозяйственный, всето умел сделать. Через пять лет скончался. –
Сидели тихо, прислушивались к тому, что было в памяти.
– Комсомольская любовь не появлялась? – спросила Оля, поправ
ляя на плечах матери платок.
– Нет.
– И ты ничего о нем не знаешь? – снова допытывалась Оля.
– Конечно не знаю, старалась забыть. Не хотелось все время быть
больной, как вспомню так и реву… Думала, забылось все, а вот в до
роге нахлынуло и несется как поезд… Давай немного поспим.
Оля забралась на вторую полку, посмотрела в окно, где темь леса
сменилась блеклым светом и убаюканная ровным, тихим стуком ко
лес, заснула. Катерина, как ни старалась, заснуть не могла.
Вот и Владивосток. Обижается Оля на маму, не дает уйти в город
и посмотреть на военные корабли и подводные лодки, да и просто
походить по улицам, ведь так все интересно. Конечно необходимо
купить билеты на первый идущий в Петропавловск пароход, и при
ходится стоять в очереди, желающих попасть на него полнымпол
но. Все же, пока мама стояла в очереди, она успела побывать на гор
батых узких улицах и видела бредущую под конвоем большую
партию изможденных людей, только что выгруженных из вагона с
решетчатыми окнами. Спросила у мамы: Куда их везут?
10
– Здесь пересылка, наверное тащат их на Колыму, добывать золото.
Сказанное мамой было для Оли откровением – никогда не слыха
ла и не читала, что золотые колечки, сережки и цепочки добыты
тяжким трудом подневольного народа.
Гдето два дня надо было жить. В гостинице сняли номер, помы
лись, покушали в ресторане и даже сходили на пляж, где немного
поплавали.
Из небольшого оконца двухместной каюты большого парохода да
леко виден синий горизонт океана, который в течение четырех су
ток плескался, убаюкивал, лежал, купаясь в солнечных лучах горя
чего солнца. Здесь, в столовой, и на палубе снова внимательные глаза
офицеров, но и опять рядом мама, и уж точно, следит за каждым ее
шагом, и приходится Оле иногда вскользь отвечать ласковой улыб
кой. И за мамой все время следят глаза майора. Хорошо бы поуха
живать за интересной женщиной с голубыми глазами, но рядом де
вушка, очевидно дочка, и неудобно както показывать свои чувства,
он не молодой, прыткий, и голова уже покрыта сединой. Скажут:
"вцепился бес в ребро"... Оле совсем не верилось, что такой тихий,
ласковый Океан гигантскими волнами кидался на берега Курильс
ких островов, подминал, слизывал все живое вместе с постройками
и не успевшими сняться с якорей судами.
Пароход прошел между столбами, которые запирают вход в Авачин
скую бухту, и перед ними открылся Петропавловск. Раскинулся он по
правому, высокому берегу, весь был в ярком солнечном свете. Стоит у
причала пароход, разгружается рыболовецкое судно у большого холо
дильника. Катера и баржи приткнулись к настилу пристани. Все так
интересно… А мама уже тянет наверх. Мест в гостинице нет, но нашлась
сердобольная женщина, предложила: "Уж вы мне так понравились",
маленькую комнатку с оплатой дороже, чем номер "люкс" в гостини
це. Мама ахнула, но не будешь ночевать на улице – согласилась. Вот
здесь она, Оля будет работать, и ничего ужасного совсем нет, наоборот,
все ново, все так интересно. Но… что это? В городе места для медсестры
нет. Надо лететь кудато на побережье. Даже упало настроение, но мама
сказала: "На побережье есть хорошая больница, и ты не унывай". Два
дня прошло в ходьбе по начальству и впустую. И они спешили на авто
бус, чтобы улететь на западный берег Камчатки.
Катерина... что же ты не посмотрела на бегущего к автобусу муж
чину? Он размахивал руками с просьбой к шоферу – "подожди", "дай
впрыгнуть в дверь". Бежал тот, кто всегда бередил твою память.
За хорошую работу по выпуску мин для фронта, его, Курганова,
в числе других из лагеря досрочно освободили, с ограничениями, и
тут же оформили на постоянную работу в систему МВД.
11
Познакомился он с Катериной в необычной обстановке.
Срочно, в два года, надо было протянуть железнодорожную ли
нию самого крайнего участка БайкалоАмурской магистрали – Ком
сомольск – порт Ванино, это прямой выход на остров Сахалин. Уже
наши армии скоро освободят всю нашу землю, что под пятой Гитле
ра. Ну, а раз так, на очереди освобождение когдато захваченного
Японией острова Сахалин и Курильской гряды. Одним из опорных
пунктов отправки войск на остров генеральный штаб выбрал имен
но этот участок. Поручили вести строительство НКВД, где есть ог
ромная армия под винтовкой бесплатных рабочих. При недостатке
этих рук, по телефонному звонку или телеграмме пришпорят следо
вателей, поднаторевших пытками выбить признательные показа
ния, быстренько состряпают обвинения и поехали "враги народа"
восполнять недостающие кадры. Хотя стала иссякать десятимилли
онная лавина так называемых кулаков, подлежащая ликвидации,
но, все же еще остались скрытые в разных местах, под соломенны
ми крышами богатеи, обутые в онучи и лапти недобитки и, значит
их изловить и тоже туда, на БАМ.
Каждый метр уложенного стального рельса был на учете не толь
ко в строительных отделениях, но и на столе у Генерала, начальни
ка строительства и телеграфом неслось в Москву, в высшие эшело
ны власти.
Подполковник Евдокимов, тертый калач. Как только узнал, что
в его отделении не работает присланный с завода компрессор и нет
воздуха для молотков, что пробивают скальный грунт, куда закла
дывают взрывчатую смесь, бегом к селектору и главному диспетче
ру.
– В отделении авария. Остановилась подготовка полотна... Не ра
ботает компрессор, присылайте новый. Сообщите Генералу.
Генералу доложили немедленно. Узнав о звонке Евдокимова, он
на минуту задумался: "как же завод отгрузил непроверенную маши
ну, что там за главный инженер, а еще член партии, если не может
решить простую задачку – отремонтировал агрегат – испытай..." Но
надо срочно исправлять положение. Кого начальник отдела по
шлет... Надо подсказать. Вспомнил. Бывший заключенный Курга
нов, теперь работает на заводе. Он не однажды выручал строителей,
работая в мастерских по ремонту строительной техники, да и пере
оборудованные под выпуск мин корпуса цехов во многом были де
лом его рук. Позвонил начальнику отдела. "На заводе работает ин
женер Курганов, пошлите его к Евдокимову, пусть посмотрит, что
там". Начальник отдела сказал: "Слушаюсь". И добавил: "На базе
есть новый, его тоже отправим".
12
В послеобеденное время Курганов пришел на берег Амура и, в
ожидании переправы, поставил небольшой чемоданчик, стал про
хаживаться по глинистой в трещинах, дорожке. Почти на семь лет
оторвали его от полноценной жизни, и сейчас он не может насла
диться свободой, правда, еще не совсем равный со всеми, лежат на
нем несмываемые, как тавро на быках, слова – "враг народа". Не
ужели до конца жизни будет носить это позорное клеймо? Да что
он. Оно тянется и на жену, и на детей. Сколько уже написано про
шений, разъяснений об ошибке следствия и суда, но, как брошен
ный в воду камень, издав звук, падает на дно, так и здесь – молчок,
будто не слышен твой охрипший голос, да и самогото может нет. А
жизнь идет, приносит свою радость и печаль.
Совсем недавно трое суток над городом и тайгой висели темные
тучи, изрыгая потоки воды. Штормовой ветер корежил деревья,
вырывал кустарники, что росли по берегам реки, ломались, крути
лись, неслись и падали в воду сучья и оторванные, смятые листья.
Сено, растрепанное и сбитое в тугие комки, бултыхалось в воде. Река
вздулась, охала и уносила к океану все, что в борьбе с ветром оказа
лось слабее. К утру третьего дня ветер стих, солнце осветило взбала
мученную тайгу. Она радовалась жарким лучам, они быстро сушат
землю. Запели, защелкали птицы, и бурундуки уже прыгали по сва
ленным деревьям. Гудят автомашины на узкой дороге, проложен
ной в просеках, тянется груз к месту укладки рельс. Катер, не один
день после шторма, таскает набитую баржу с левого берега на пра
вый, на станцию Пивань.
Вниз и вверх по реке высокие горы в зелени кустарников, боль
ших и малых деревьев. "Надо же, растут почти на граните, борются
за жизнь". Невдалеке от берега, вверх идет лодка, едва не черпая бор
том воду, набитая разным скарбом семьи нанайцев. Ослепляли сол
нечные блики на волнах реки. Редкие облака медленно плывут по
голубому небу, кричат серые чайки, падают на воду за рыбой, разма
хивая широкими крыльями, медленно летят, выискивая наживу.
Виктор радуется жизни. Он – свободен! Какое счастье заложено в
этом слове! Доволен и тем, что именно его, а никого другого посыла
ют наладить машину, что затормозила ход стройки.
Вдоль причала прошел катер, он развернулся, и тяжелая груз
ная баржа, идущая вслед, глухо стукнулась о причальные бревна.
Тут же матросы бросили на ее борт чалки, притянули ее к измоча
ленным столбам, сбросили на борт сбитые из досок щиты, и нача
лась погрузка.
Загромыхали по щитам автомашины, трактора, лошадимонголки,
потащились рельсы, шпалы и многое другое, так нужное стройке.
13
Баржа оседала, раскачивалась, но удерживалась канатами, ути
хала, только брызги летели через борт, смачивая металл машин и
дерево баржи. В конце погрузки взошли на нее и сидевшие под ох
раной группы заключенных. Виктор договорился с матросами кате
ра, что его перевезут на этом судне. В это время к причалу подошла
женщина из Управления. Видел ее не однажды на заводе, но знаком
не был. Она быстро шагала, боясь опоздать на переправу. Упираясь
в меру сухими ногами в гальку, что была вмята в глину, не удержа
лась, и побежала по тропинке сюда, к катеру. "Смелая", – подумал
Виктор и расставил руки. Она, едва не сбив его с ног, упала ему на
грудь.
– Извините, – отстранилась, посмотрела голубыми глазами в его
глаза, и щечки стали красными.
– Еще бы, чутьчуть, и плескались бы, как новорожденная, в ку
пели, – улыбаясь, сказал Виктор. Подал ей руку. Поднялись на па
лубу катера, и когда он тронулся, качнувшись, Катерина снова упа
ла на его грудь, чем вызвала у него смех. Усадил ее на скамейку, сел
рядом. – По какому случаю, на ту сторону? – спросил он Катерину.
– Поручили Евдокимову поставить новый компрессор.
– Значит, в одно место едем. Я тоже туда, чтото не ладится там.
А я вас видел на заводе. Смотрю, такая интересная женщина бродит
по цехам.
– И не подлизывайтесь, – засмеялась, показывая мелкие, ровные
зубы. Посмотрела в его глаза и быстро отвела свой взгляд.
Виктор предложил: "Давайте познакомимся!"
Ему было весело. За долгие годы лагерной жизни он был отторг
нут от женщины... Вот сейчас сидит рядом с интересной, молодой
красавицей. Только что ощутил ее мягкую грудь, нежные руки и
мускулистое тело. Застенчивые голубые глаза на загорелом лице с
небольшим прямым носиком притягивали к себе своей чистотой и
светом. Ее ладная фигура возбуждала его. Через легкую кофточку
просвечивал розовый бюстгальтер, перетянутая шелковым, с инк
рустациями, пояском, юбочка открывала голые, суховатые икры
ног.
Катерина чувствовала его пристальный взгляд, отводила в сто
рону голову, смотрела вдаль и смущалась. Ее тайное смущение Вик
тора забавляло.
Семь долгих лет одиночества, – это не семь дней разлуки. Когда
то думал, не утратил ли он, как многие другие, после длительной
"голодухи", вообще способность быть мужчиной, а не "тряпкой".
Женщины, после первой проведенной ночи, от таких уходили. Не
дай Бог, заиметь такую трагедию, получив свободу, ощутил силь
14
нейший властный зов здорового тела к женской близости, вырабо
талась привычка к жесткому владению своими чувствами. Умел
уходить от случайных соблазнов. Однажды в течение двух часов ехал
на дрезине с густоволосой, в больших телесах женщиной, и, как по
казалось ему, она ждала, что он положит свою руку на ее пышную
грудь. Не дождалась. Мысль, что дальше?.. Зачем бесконечные, тя
желые хлопоты? Но, вот здесь... Закралась крамольная мысль. "Она
же такая нежная, наверное и ласковая, может подарит ему свои объя
тия. В обмен, он отдаст свою свободу".
Заглушался тонкий звоночек в тайнике души: "Едет жена с деть
ми".
Почти в темноте погрузили компрессор на грузовую машину, надо
бы ехать, да шофер заупрямился.
– Ночью ползти по такой дорожке, нет уж, пусть другие шофе
рят.
– Но вон машина с людьми ушла, – сказала Катерина, показывая
на забитую до отказа людьми с конвоирами у заднего борта.
– Им что… можно… Ежели машина полетит вверх тормашками,
и люди там отдадут концы, – эка невидаль! Других притащат, а уг
робленных закопают и шитокрыто. А ежели угрохается компрес
сор – каюк мне, это уж точно, соображать надо, барышня. Так что
повечеряем тут, а утречком, спозаранку и тронемся.
Сердилась, почему Курганов не подождал, прыгнул на уходив
ший самосвал и скрылся. Видители, ему надо там быть срочно. Чем
раньше приедет, тем скорее разрубит узел, что затянут на трассе. Ну
и не надо, – одна просижу.
Ночь коротала за столом в маленькой комнатке начальника базы.
По селектору вызвал главный диспетчер, спросил – Погрузили ком
прессор? Ответила – Да, – А почему не ушла машина? – На дворе
ночь. Нет желания в пропасти сложить кости. – Резон. Где Курга
нов? – Уехал. – Вот здорово.
Дремлет Катерина... Вот он какой, Виктор Алексеевич, сам Гене
рал знает его и предложил послать на ликвидацию какойто аварии.
Веселые большие глаза и белые зубы все время светились на улыбчи
вом добром лице. Как она плюхнулась на его грудь! Уму непостижимо.
Руки, такие жесткие, крепко держали от падения в воду. Не может
понять, почему всё "Курганов, да Курганов", будто о другом нельзя
подумать. Почему, например, шофер отказался ехать, небось Курга
нов не побоялся, удрал, оставил ее одну. Нашлось другое о чем с трево
гой вспомнила. Завтра она встретит Евдокимова. Два раза он навязы
вал ей свое внимание. Однажды после партийного собрания шла к дому,
он догнал и, пыхтя табачным дымом, вкрадчиво спросил:
15
– Катерина Иосифовна, дорогая, можно вас проводить?
– Пожалуйста, – ответила, хотя вкрадчивый голос был неприя
тен. Но, что поделаешь, всетаки он в ремнях, с колодками на гру
ди, по возрасту в отцы годится.
Уже стемнело, дул холодный ветер, Он взял ее под руку и, при
жимая к себе, приговаривал –
– А ветра мы не испугаемся, верно? Если отъехать вниз по Аму
ру, там с обеих сторон горы и всегда ветрище, Бог знает какой.
Подошли к длинному бараку, где в отдельной комнате она жила,
провожатый потянулся со своими табачными губами обнимать.
– Этого делать не следует, – грубо сказала.
– Извини, извини, – зашептал, и ткнул в ладонь короткие паль
цы.
Второй раз, весной. Лужи на дорогах, а на пустырях горы черно
го снега. Только вышла из проходной, тут же появился опять он.
– Разрешите? Холодрыга ужасная.
Не получив разрешения, сунул свою руку ей подмышки и давай
прижиматься. Дура набитая, терпела. Зашел с ней в пустующий
коридор, где светила маленькая лампочка, сильно сжал в костля
вых руках ее тело, настроился целовать, и тут она не выдержала.
– Оставьте меня в покое. Вы мне противны! – рванулась в отпер
тую дверь. По скрипу сапог догадалась – ушел. Конечно, нагрубила.
А кто его просил лезть к ней с поцелуями? Недалеко у него жена,
сын. Обнимай и целуй нареченную… Неожиданно, завтра будет у
него, на трассе. Жди, снова полезет с объятиями. Но обо всем ведь
не скажешь начальнику. Придется набраться мужества и – в доро
гу. Облокотилась на руки, сидит дремлет и с какой неохотой при
дется ехать. И Курганов хорош, нет чтобы подождать, вместе поеха
ли бы... Вредный, нехороший... Еще улыбается и в глазах такой
приятный, светлый огонек.
Едва стало рассветать, шофер открыл дверь конторки и сонной
барышне веселым голосом объявил:
– Вот и я. Что ж, поехали. Грязь на дороге, да Бог поможет, сви
нья не съест.
Катерина, поддерживая юбку, села на истрепанное сиденье, и,
едва тронулись, спросила:
– Как зватьто вас?
– Гриша. В паспорте записали Георгий Пантелеевич. Сподручнее
– Гриша.
Машина едва тащила груз. На камнях подпрыгивала, компрес
сор, накрепко прикрученный проволокой к раме, поднимал кузов,
раскачивал, толкал ее то вправо, то влево. Гриша выворачивал ба
16
ранку, приговаривал: "давай, давай тихонько… Вот так. Видишь
дорожку подсохшую, сверни на нее, легче будет, можно и поспе
шить".
– Ты такой разговорчивый, всюто дорогу льются слова.
– Ну, ну… Ты же хорошая, послушная... Вот недалече и ямка. Не
падай туда, а тихонечко сползи... Ежели стукнемся, дырка в колесе
появится, хана нам, сиди, закуривай. Мы с тобой привычные, а вот
барышню жалко. Видать она добрая, зачем ей с нами куковать… Вы
лезла… Больно хорошо. Я же говорил – послушная ты. Пошла до
рожка без каменьев, давай припустимся. Так, так. Впереди, тянет
ся твоя соседка с длиннущими рельсами. Посигналим, пусть свернут
в отстойник, а мы и проскочим… Там Перован, свой мужик, шестер
ку отбыл, а за что и сам не знает. Да, это известно… За него шибздик
нацарапал, а он только кляксу поставил. Особняк начиркал – шесть
лет.
Видишь, подошел спуск. Это чертова глина выперла, такая па
кость. Смотри в оба. Не пойди юзом. Говоришь, держи тормоза. Да,
это конечно, без этого ни в какую. Вон, там сбоку будто подсохло.
Не видать скользи. Поняла... Ты, не дуреха, что с палати прыг
нула, видишь, спустились, и барышня радешенька, что с умом ты.
Ктото нам навстречу идет?
Алексашка. Бедовый парень, анекдотчик, спасу нет. Все знает и
про Карла Радека, которого шлепнули, и про Калинина. В компаш
ке посмеялся, сама знаешь, над кем – пятерочку заработал.
Появился и малец, Павлуша. Такой обходительный… Всю маши
ну излижет. Говорит, "Братва, я дезелтир". "Пошто так? " – спра
шиваем. – "Батальон попал в ловушку, и кто куда. Я в лес и давай
плутать целых семь ден. Выполз к своим, а там само собой – "дезел
тир". Один цеплялся признать меня шпиеном. Побратски навеси
ли пятишник – говорят, хорошо отделался. – Могли бы и вышака
дать... Ты, говорят, должон был себе пулю в голову пустить. Хотел
я ему врезать в харю, да рассчитал – руки о него марать не стоит".
Вот и гать подошла. Бревна лежат как у старца зубы. Неохота
тебе на этих бревнышках хребет ломать... Пойдем полегоньку. По
страдать придется, не впервой тут животы вытряхиваем.
Все, проехали. Вскорости опять дорожка на славу появится, а там
загогулина и царькедрач стоит. Красотища необыкновенная. Ба
рышне покажем, пусть полюбуется... На всю жизнь память". Дей
ствительно, показался на возвышении огромный, в тричетыре муж
ских обхвата, кедрач, с темнозеленой кроной, усеянной большими
шишками, под ней ни одного светлого личика, редкие, жидкие тра
винки торчали.
17
Остановилась машина. Гриша открыл дверцу. "Ты поди вон туда,
а я здесь подышу". Пряный воздух охватил Катерину. Глубоко ды
шала, не могла насладиться живительной силой, что неслась из те
мени.
Гриша ходил вокруг кедра, гладил шершавый ствол.
– Завсегда, тут остановку делаю. А шишекто, шишек, не мене,
чем полтонны набьется, а зернышки слаще меда. Дорогу клали, му
жики пожалели такую красу, в обход ушли. Пусть царствует бога
тырьбатюшка. Буря и лютущий холод ему нипочем. Гордец, ска
жу.
Когда машина тронулась, Катерина высунулась из окошка, все
смотрела на могучее дерево и на душе было радостно. Гриша не мо
жет молчать, опять идет тихий говорок.
– Что судачить? Наш народ жалостливый, за зря обиду другому
не даст. Правда, шелудивые попадаются, да их мало. Мальцом в де
ревне живал. Там, недалече монастырский колокол завсегда к вече
ру звон давал на всю округу, хвойником с цаплями на макушках.
Через село на поклон шли и шли богомольцы и среди этих, с сумами
паломников, совсем хворые и голодные попадались. Матушка у дома
повесила ящичек и поутру туда ломтики хлеба, а в спичечный коро
бочек сольцы насыпет. Смотришь и тянется то одна, то другая рука
за ломтиком, но подчистую никто не утянет, оставит хоть корочку
пососать.
– Давно работаете шофером? – спросила Катя, держась за скобу,
приваренную к раме.
– Всю жизнь, как себя помню.
– А здесьто как очутились?
Молчит Гриша. Известно дело, рядом барышня, жди вопросик,
как да что. Но, видать эта – хваткая, ежели послали на такое гряз
ное дело, будто мужики повывелись.
– Мотался на Украину по делам. Ну а там на вокзалах мертвецов
полно. Думал – эпидемия, ан нет, голод доконал, рассказал друж
кам, что повидал. Ктото другим поведал, и уволокли меня за ре
шетку.
Ясно как божий день, правда глаза колет, вот ее как жирную
вошь, к ногтю. Написали – боролся против Советской власти. Пяти
шник сунули. Малость скинули. Вытолкали из зоны по какойто
директиве, паспорт заграбастали, приказали тут шоферить. Вот и
железяку до океана тянем, будто сам Рокосовский поедет по ней
япошек гнать с Сахалина. Вот такие, барышня, дела.
– Хочу спросить... Обида гложет?.. Заставили понапрасну стра
дать.
18
– Обида... Зачем обида. Видно ошибся в погончиках малец. Ему
надо карьерку схлопотать, вот навыхвалялся, что с него, недоумка,
возьмешь. Банда, одним словом, злости полный рот… Жалко женуш
ку, да мальца. Он теперь службист, в армии, пока слава Богу, жи
вой, а женушка одна бьется. Пишет, ждет меня. Трудновато ей. Да
теперь, сами знаете, какова жизнь, того и гляди то убьют, то ни за
что за решетку загремишь. Нy, да все пройдем и проедем. Скоро ма
шина, что бултыхается наверху, на место прибудет, и все будут ра
дешеньки. Только не может моя башка понять, зачем правду гоня
ют не почеловечески, не похристиански.
Машина с компрессором подошла к месту разгрузки. Вот и Евдо
кимов тут как тут. Знал, что компрессор везет Екатерина Иосифов
на и, конечно, будет здесь ночевать, для чего приготовил солнечную
комнату в квартире. Больше ей проводить ночь негде, а вот у него с
ней будет приятная и очень даже восхитительная ночка. Долго жал
молоденькой женщине руку.
– Очень рад встретить вас здесь, в моей епархии. И новенький ком
прессор кстати, теперь будем на коне. Вы, конечно, с ночевкой?
Ей совсем не светило оставаться на всю ночь.
– А нельзя уехать?
– Что вы. Машины все в разгоне, переночевать есть где. В моей
квартире одна комната свободна, презентую. Устали, можете сей
час немножечко отдохнуть.
– Спасибо, я подумаю, – а сама думала о том где Курганов и как
он устроился на ночь. Услыхала лязг металла и поспешила в комп
рессорную.
– Здравствуйте, – сказал Виктор только что вылезающему из дод
жика белокурому, в зеленой безрукавке, приплюснутому подполков
нику.
– Привет, – ответил, пристально ощупывая Курганова. – Зачем
прибыли?
– Прислали посмотреть, что с компрессором.
– Барахло. Амурсталь ждет его, там чугун требуется. Вон там раз
гружается новенький, его и устанавливайте.
Конечно, новый агрегат лучше, чем старый. Но, разве мы бога
чи, не знающие куда деньги сунуть. Да и послали его не устанавли
вать новый, а разобраться, почему завод отправил непроверенную
машину. Этот в погонах щедрый. Не свое ктото привез и ктото от
везет, а вот и новый тоже не свой, а чейто, будем его в хвост и в
гриву.
– Устанавливать новый агрегат не буду. Где селектор?
– Зачем он тебе?
19
– Сообщу Генералу, что товарищ Евдокимов не подпускает меня
к компрессору.
Э… Э… Э… Уж нет, Генерала нечего тревожить, валяй, смотри. –
Поспешил к машине.
Рядом стоял в замасленной куртке лет семнадцати паренек.
– Чем занят здесь? – спросил Виктор.
– Гражданин начальник, я помогал дяде Мите.
– Никакой я тебе не гражданин начальник. Давай послушаем
твою машину.
– Я уж слухал и дядя Митя тоже слухал и говорит, внутри боль
ная. Хотел разбирать, да гражданин Евдокимов приказал – в утиль,
раз новую привезут. А дядю Митяя, раз контра, упек лес валить.
Жалко его. Он хороший. Не бьет и завсегда помогал. Ежели посыл
ку раскроет, мы тут вместе гужуемся.
Когда Виктор включил рубильник и компрессор зачавкал, он по
нял в чем причина отсутствия воздуха. Завод выпихнул не отрегу
лированную, с не притертыми клапанами машину. "Скорее… давай,
давай". Сколько же раз он встречался с этим злом. Начальнику цеха
начхать на последствия, важна премия... Интересно, кто там руко
водит этим важным отделением. Кажется – Огольцов. Это он однаж
ды, надув полные, красные щеки, выговаривал начальнику плано
вого отдела. "Я не позволю зажимать цех. Дали невыполнимый план,
мой народ остается без премии. Если не исправите, смотрите…" План
исправлен не был, вскоре начальник планового отдела "уехал" на
поселение в сибирскую тайгу.
Виктора возмущало бездействие, халатность здешних работни
ков.
Появился с мятым курносым лицом и царапиной на щеке худой
мужчина. Он сел на ящик, стал крутить "козью ножку".
– Вы зачем пришли? – спросил Виктор.
– Обихаживаю разные машины. Гражданин начальник велит эту
готовить в утиль.
– Все сговорились – в утиль, да и только. Если ты в обслуге, – и
пошла и поехала так знакомая, с непечатными словами, речь.
Катерина, при подходе к помещению услыхала знакомый, соч
ный с грязью голос, подумала: "Ну и разносит он когото".
В нерешительности остановилась. Неоднократно слыхала эти вы
ражения, и ее коробила грязь слов, старалась уйти, скрыться, не
видеть человека, выплеснувшего эту муть. Пересиливая себя, вош
ла в помещение, остановилась, посмотрела как ловко Курганов уп
равляется с деталями. Но ей нужно оформить документы и нечего
глазеть на него, еще подумает, что уж очень он заинтересовал ее.
20
Сказала: "зайду, через час", и прошла по насыпи. Подъезжают на
маленьких лошадках грабарки, сбрасывают землю, отъезжают, сле
дом одна за другой десятки тянутся высыпать грунт. В другом месте
громыхали самосвалы. Клещами растаскивали по насыпи длинню
щие рельсы. Всюду, на всей цепи, стоят с винтовками охранники. В
тяжелом ритме, в тайге, на окраине страны, шла стройка.
Когда Катерина возвращалась, услыхала свист рвущегося из
шланга воздуха. – "Сделал", – подумала она, – "Он сделал то, что не
под силу оказалось местным специалистам". Заулыбалась, так была
довольна его успехами.
Он сидел на бревнышке около помещения, а воздух рвался, заг
лушая слова. На лице с хитрецой глаза, словно говорили: "смотри
те, вот мы какие".
Снова подъехал Евдокимов. Он должен уговорить приезжую но
чевать только у него. Не пойдет же она в мужицкую комнату, это
исключено. Непонятно, почему не взяла ключи. Рвется воздух. Хо
рошо, значит не напрасно он задействовал самого Генерала. Знай
наших... Чего она ждет? Этот тип, смотрика, запустил явно негод
ную машину. Ходил, смотрел, даже ладонь подставил под свистя
щий воздух. Но почему эта миловидная дамочка все вертится около
него?
– Вот ключ от квартиры.
– Спасибо, я еще не решила где буду ночевать.
Чтото буркнул и опять в свою машину.
– Смотрю, не напрасно приехали...
Виктор не расслышал слов, остановил компрессор.
Когда прекратился поток воздуха, они вышли из помещения. Ему
было интересно знать, что за ключ ей предлагался.
– У него здесь отдельная квартира, вот и хочет, чтобы я там ноче
вала. Скажите, а вы где провели ночь? Может уехать, как вы думае
те?
– Машины все в разгоне, обещают завтра, часов в двенадцать.
– Предлагаю с мужиками, в одной комнате провести ночь, – очень
хотел, чтобы согласилась, – спят же в вагонах.
Все эти заботы с воздухом, со шлангами и клапанами не стоят и
одного вечера, если она проведет его с ним. Она согласилась, и Вик
тор был этому рад.
Весь вечер Виктор и Катерина были вместе. В комнате, с восемью
кроватями одна была свободна. Виктор вытряхнул на улице пыль с
одеяла, поправил простыню, подушку, пригласил присесть. "Какой
он простой, всето умеет делать. Чувствовала, ему хочется угодить ей,
чтобы спокойна была. Чай подал в алюминиевых кружках и разло
21
жил на тарелке хлеб, тонко нарезанный шпик, маленькие кусочки
сахара, да и она коечто достала из сумочки. Так хорошо, подомаш
нему, закусили. Когда улеглись спать, слыхала, как он тихо говорил
заходившим: "Здесь женщина, поосторожней". Было всю ночь тихо.
Была довольна оттого что выполнила задание и не пошла в квар
тиру, где ей "презентовали" даже отдельную комнату, – помнит его
попытки обнять ее, – а вот здесь, где совсем другие мужчины и сре
ди них, улыбчивый Виктор. Впервые про себя она назвала его толь
ко по имени… Смотрика, уже сброшено отчество, осталось только
имя, и она его несколько раз повторила.
Недалеко, в тайге, был слышен говорок ручейка, Виктор предло
жил, пока есть свободное время, посмотреть тайгу и посидеть у ру
чья.
Hа кромке ложбины – березы, лиственницы, мелкий сосняк со
здавали сплошную тень. Внизу – вся земля в высоких, тонких стеб
лях травы и цветов. Какаято истома царила в природе.
Катерина присела на сухой бугорок, наслаждалась тишиной и
пряным воздухом. Совсем рядом сел Виктор и стал целовать ее. Он
мял ее тело, его губы впивались в ее губы. Катерина млела, совсем
расслабилась, вотвот она в беспамятстве раскинет руки. Страсть
требовала жертвы, но гдето зазвенел колокольчик: – "Что он дела
ет со мной?.. Да, мне хорошо, какие чудесные ласки. Давно, очень
давно я не испытывала такого блаженства… Но что он за человек?..
Ты обязана знать, чем он дышит... Может, потом оскорбит, посме
ется над твоей слабостью… Вдруг – больной?" И со словами: "Ни
ни... Нетнет... Успокойтесь'' – оттолкнула его. Одернула, оправи
ла мятую кофточку, опустила с колен юбочку, уселась, поджав ноги.
Виктор пошагал к ручью, нагнулся, зачерпнул ладошкой студе
ную влагу, ополоснул ею лицо. Нарвал большой букет цветов, пре
поднес Катерине.
– Прошу... Давно никому не дарил... Люблю чтобы у женщины
огоньки в глазах появились.
Она обрывала стебли, укладывала в ровный пучок.
– Спасибо. Многим женщинам были подарки?
– Интересно?
– Я как все женщины очень любопытна.
– Больше всего – жене.
– Значит, была счастливая. А жена, у вас интересная?
– Опять любопытство?
– Да. Виктор Алексеевич, расскажите о себе, вы для меня за се
мью печатями. Были в заключении? – смотрела в его глаза, не оби
делся ли такому вопросу.
22
– Да, был. Контрик я.
– Неужели?
– Боролся против Советской власти.
– И правда, что боролись?
– Был на стройке по двенадцать – пятнадцать часов ежедневно на
работе. Выходные тоже там. В машинах, что закуплены в Италии,
появились трещины, установленные не только у нас, но и в Москве.
Осудили за развал этих машин, на восемь лет. Скинули полтора года
за организацию выпуска мин. Так что берегитесь.
– Какое это имеет значение, если вам доверяют? Может, подроб
нее расскажете.
Задумался Виктор, вспомнил все до мельчайших подробностей.
...Арестовали, впихнули в бетонную камеру и на следующий день
– к следователю. Бодро шагал по металлической лестнице. Сейчас
все выяснится и его, конечно, отпустят, ведь за ним нет абсолютно
никакой вины.
Лопоухий следователь улыбается, откинулся на спинку стула,
смотрит в глаза и глубоко вдохнув: "Вам надо сознаться, как по за
данию немецкой разведки разрушали машины". Это же чудовищ
ная ложь! Соскочил с табуретки, кричит: "Ложь, вранье! Машины
рвутся и в Москве". Ухмыляется лопоухий, не такое видел. "Не го
рячитесь. Карцер заработаете." Пришлось сесть, не будешь волком
кидаться на него… "Сознавайтесь… А штучки эти мы знаем. Прой
дет время, все расскажете." Прошел день, привели в камеру. Время
спать, да не тутто было. Койка на замке, пристегнута к стене. Воз
мущенный, шагает по бетонному полу. Присел на железный лист,
вделанный в стену, около такого же листа для приема пищи. Скло
нил голову на ладони, положенные на лист и в железную дверь бе
шеный стук! Вскочил. Трясутся руки и ноги. Прилипла к спине ру
баха, Еле передвигает ноги при ходьбе. Прошел остаток ночи, день
склонился к вечеру. Дважды приносили баланду и уносили не съе
денной. Опять к следователю.
– Ну, как отдохнул? – знает стервец, что был за сон. – Будем созна
ваться в своей контрреволюционной деятельности или подумаем?
– Ошиблись. Ничего и в помине не было.
– Потомки великого, железного Феликса не ошибаются. Уведите.
Снова и снова в течение недели одно и тоже – без сна и дважды в
день баланда из кислой капусты. На седьмую ночь откинули постель
– "спите". Плюхнулся на жесткий матрац. Кончается пятая неделя,
он совсем не помнит ее. Разум и воля не его. Ктото тащит тело по
ступенькам лестницы. Ноги заплетаются, да и они чужие. Подмыш
ками железная хватка, будто стянут железным обручем.
23
Дотянули до табуретки, а там стоит человек с оттопыренными
ушами. Да это злой следователь. Чтото сует, жестко держит твою
руку и тянет ее к разложенной на столе бумаге. "Вот здесь пиши –
Курганов". Водит руку оставляя на бумаге каракули. Отпущена
рука, он сел на табуретку и громко: "раскололся!" Схватил листо
чек и выбежал. Опять подхватили сильные руки и поволокли по ле
стнице. "Можно и поспать". Открыли замок, откинули койку, и
опухшая голова ткнулась в жесткую подушку. Проснулся. За решет
кой в окно бледный свет и в памяти "Я, чтото подписал… Да, да. По
заданию немецкой разведки разрушал машины. Боже мой. За это
расстрел!" Но я жить, жить хочу! Целый день ручьем лились слезы.
Когда перестали, неизмеримой силы пришла тоска. Разум не хотел
подчиняться обстоятельствам, он искал выход. Какое сопротивле
ние если ты совсем бессилен. Даже столовая ложка дрожит в руке.
Пришло ко всему полное безразличие. "Скорее бы все кончилось".
Но опять восставал разум.
"Подожди, осмотрись... Тебе жена приносит хорошую еду. Наби
райся сил, подумаем, что надо для спасения жизни. И лопоухому
ублюдку не верь: "Сознаешься, мы спасем тебе жизнь". Что не вино
вен ты, ему давно известно. Он должен выполнить задание вождя
всех народов "Бить, бить и бить..." Рыцари революции не могут об
мануть вождя… На комбинате, где он работал, уже шли митинги:
"Смерть злейшим врагам Советской власти", "Расстрелять продаж
ных наймитов буржуазии", "Банду организовал лазутчик Курга
нов". На трибуне улыбнется следователь, в новеньком коверкотовом
пальто и свежепришитым на погоне кубиком. Ура! Стражам рево
люции!
Катерина, светлая душа. Ты выслушала исповедь. Скажешь: "Не
может этого быть? Так поступают русские гестаповцы, а не советс
кие стражи революции?"
А что же дальше?.. Не спеши Курганов закрывать историю. Даль
ше на работе Катерина расскажет Маше и Даше о своей поездке на
трассу. Она под впечатлением бурного Амура, видела "царя тайги",
как живой стоит великан перед глазами весь в темнозеленых шиш
ках с большими орешками. А главное, девочки – подружки (хотя
какие они девочки, уже детки есть), познакомилась с интересным
мужчиной, вот он рассказал ТАКОЕ! Как у него выбивали "призна
тельные показания". Ну это просто русские гестаповцы, честное
словно. И он так сказал: "И на трассе полно всякого такого народа".
Ни за что сидят, мучаются. Выдумают чтото, а потом какойто
"особняк" их отправляет в лагеря. Поохала Даша, пошла продол
жать свою работу, а Маша встретила Любу, потащила ее "отдохнуть,
24
почесать язычком, поговорить по душам". И поведала Маша, что
рассказала Катерина. Ах ты Люба... Честная душа благородная,
службистка отменная. В очередном донесении своему шефу напи
шет обо всем, что только слыхала. За это тебя похлопают по спине,
пообещают путевочку на курортик, да и разве мало чем органы мо
гут тебе пособить.
Стоп, Курганов. Опять спешишь. Катя ждет твой рассказ, а ты
все не можешь его начать. "Ничего, подождет. У нас время отъезда
не исчерпано".
Закрутилась, завертелась карусель с вызовом Катерины "к сле
дователю, пропуск заказан". Зачемто вызывают, с тревогой дума
ет, и тень какойто беды тревожит ее. Но, следователь уж чересчур
ласковый. Подставил ей табуретку, пригласил присесть, и так хоро
шо, ладно сказал.
– Катюша… тут есть некоторые вопросики... Будто тобой сказа
ны, может по ошибке, не совсем лестные слова в адрес органов влас
ти. Помните?
– Чтото забыла.
– Тогда, посидите немножечко в коридоре, там хорошо вспоми
нается.
Сидит час, два, три... Опять ласково спрашивает.
– Катюша, вспомнили?
– Нет, хотя отлично помнила все.
– Ну, что у Вас такой пробел в памяти? Придется напомнить. Ты
рассказала о своей поездке на трассу Даше и Маше. И вот там обро
нила, что Курганов рассказал, как его пытали русские гестаповцы.
Помните?
Катерина в смятении – Пресвятая помоги, спаси... Пресвятая мол
чит, а следователь смотрит на нее с вожделением и думает: "хоро
шенькая бабенка… Вечерок можно запросто провести. Разве впер
вые сидят вот такие, на вид недотроги. Пойдет, никуда не денется".
И слащавым голоском обращается к ней:
– Такой сегодня вечер хороший… может посидим рядком? Никто
не увидит и не услышит. Вот тогда мы и прикроем эту муть.
Все прошло, как задумано. Будешь ты, Катерина слабо его обни
мать, а уста твои непрестанно шептать: "Сволочь", "Гадина ползу
чая", "Тварь навозная"... Через день снова вызов, и опять ласковый
голосок. – "Катюша, должен огорчить... На предложение сдать твое
дело в архив, начальство такую мне баню устроило… Отделаться не
могу. Так что извини… Начнем: вопрос…" Эх ты добрая душа… Ре
шением "особого совещания" загремишь на пять лет лагерей и бу
дешь тянуть лямку "врага народа". Проклянешь тот день и час, ког
25
да на многоводном Амуре упала на грудь Курганова. Кстати, он на
три года, как закоренелый бандит, "враг народа", отправлен в ла
герь строгого режима.
Нет, Катерина Иосифовна! Не вложу в твои руки плетеный из сы
ромятной кожи кнут, чтобы его выдернули и понесли хлестать твою
чудесную белую спину. Не услышишь от меня измокнутую в крови
историю.
Катерина не могла понять его задумчивости. "Может на меня он
в обиде… Он же не младенец, должен понимать – я не девка с клад
бища, ждущая очередного бомжа... Всетаки интересно, за что его
на восемь лет определили.
– Виктор Алексеевич, может скажете?..
– Да, конечно. Было следствие, и в течение четырех дней заседал
Ревтрибунал. К этому времени немного очухался и пошли письма
прокурору Калинину с требованиями освобождения, как невинов
ного. "Был арестован по грубой ошибке"... Ответа не было. Служа
щие трибунала говорили жене: "Какой у вас муж. Так он защищает
ся… Не пропадет в жизни." Нагадали – не пропал я. Сижу в тайге и
любуюсь интересной женщиной. Пойдемте, пора и честь знать – шел
впереди, поднимая над головой сучья с тонкими иглами лиственниц.
На выходе встретился Евдокимов, кивнул им головой. Катерина в
его глазах увидела чтото грубое, злое.
Да и как он мог быть другим, если дважды отвергла его, подпол
ковника, объятия и предпочла какомуто контрику. Докатилась до
того, что спала в мужицкой комнате и сейчас предавалась любви в
тени деревьев.
В машине, подпрыгивая на ухабах и качаясь на круглых бревнах
гати, Катерина чувствовала отчужденность, даже холодность Вик
тора и была этим огорчена. Проводил к дому сказал: "Спокойной
ночи", – пожал ее руку и быстро ушел. Казалось, все хорошо, ула
жено. Выполнено поручение, да и Виктор не напрасно был там. За
этими успокоительными для нее событиями лежало радостное и тре
вожное. Поняла она, что мысль все время возвращается к тем жар
ким поцелуям, охватившим ее ознобом и смутным желанием повто
рения. Какой он сильный. Она не безразлична ему. И вот этот букет
цветов, который с улыбкой он подарил. Но почему и в дороге, и у
дома был он чужим, от него исходил холодный ветер? Почему? Оби
дела? Нет, не должна его терзать обида в отказе продолжать объя
тия. Не в силах она была ответить полным забвением возможных
последствий.
Всплывают мгновения упоительной ласки и его улыбчивое лицо
с белыми, сахарными зубами. Пусть подождет… Время покажет, как
26
жить дальше, успокоенная, вытянула уставшие ноги, улеглась по
удобней и улыбнулась. Весело на душе.
Виктор совсем не думал обижаться на Катерину за отказ продол
жить объятия. Обижался на свою слабость.
В ручье, над лежащим в тине камнем льется, кристальной чисто
ты, студеная вода и путник, утоляя жажду, с наслаждением пьет ее.
Не дай Бог потревожить камень! Как всколыхнется тина, мгновен
но замутит воду и никто не нагнется, чтобы зачерпнуть в берестя
ную крынку водички. Так под гнетом, гдето в глубине, лежала па
мять о скорбных днях, проведенных под неусыпным, свирепым оком
лопоухого следователя и сидящими за зеленым столом в погонах
членов трибунала. Виктор за долгие годы, проводимые в лагерях,
старался и не вспоминать, не бередить обросший тиной камень. Все
гда на вопросы – "почему здесь?..", "за что осужден?..", "на сколь
ко лет?", отвечал односложно: "осужден на восемь", "за развал ма
шин" и точка, все! Но, вот только что молодая, приятная женщина
вынудила вспомнить невыносимо тяжелое прошлое, и он был этим
подавлен. Поддался ее чарам. Ей интересно узнать, какую деятель
ность он проявил против Советской власти, что загремел под вин
товку на восемь лет. Что поделаешь? У каждой женщины в башке
любопытство.
Под ее обаянием нарушил однажды данный запрет на воспоми
нания и возникла неприязнь не только к ней, но и к своей слабости.
Вспомнил, гдето на дороге она, может невзначай, проговорила, от
вечая своим мыслям, "вместо правды – чох один". Эти ее слова вспом
нил лежа в постели и подругому стал оценивать задаваемые ему
вопросы. Не из любопытства шли вопросы. Пробыв на трассе среди
заключенных, только что выпихнутых на вольные хлеба, она хоте
ла узнать правду о бесчисленных, разбросанных повсюду лагерях.
Мучительное осознание неправоты творимого произвола над безза
щитным народом все ярче и сильнее овладевало ею. Смягчилось у
Виктора к ней отношение. Похорошему вспоминалась она, и он
жалел, что был таким с ней холодным.
Через день, после приезда с трассы, Виктор был ошарашен нео
жиданным известием. Приехал на завод начальник отдела, в чьем
ведении находилось предприятие, предложил директору создавать
руководящий состав и, когда все собрались, зачитал приказ за под
писью Генерала – Главного инженера освободить и назначить Глав
ным инженером – Курганова Виктора Алексеевича.
Только этот начальник отдела знал историю данного приказа. Ут
ром директор завода, где строились паромы на переправу Комсо
мольск – Пивань, позвонил Генералу, сетовал на невыполнение его
27
подчиненными графика по монтажу металлоконструкций. "Второй
раз звоню, – если меры не примите – пойдете в Горком, на ковер".
Начальник отдела стоял перед ним, краснел, пыхтел и не мог
объяснить причину нарушения графика работ на паромах.
– Меняем главного инженера, есть ли кандидаты? – спросил Генерал.
Молчал начальник отдела. Промашку дал, давно надо было под
готовить замену, очень уж недотепа сидящий там. Сейчас, в один
момент, разве можно решить такую проблему? Нельзя с кондачка,
так просто выложить ему кандидатуру. Определенным критериям
он должен подходить. Чтобы член партии был, безупречная родос
ловная, лучше, конечно, из пролетарской семьи, в прошлом без суч
ка и задоринки, ну и само собой со знаниями, не обязательно выс
шего образования, но главное, чтобы умел с народом ладить.
Видимо, Генералу надоело молчание начальника отдела.
– Подготовьте приказ – освободить главного инженера, и назна
чить на эту должность Курганова. Растерялся подчиненный, чтото
хотел сказать, да не успел.
– Выполняйте, и на завод.
Была необходимость посетить завод, но Катерина все откладыва
ла. Не хотела увидеть холодные глаза Виктора и слышать только
сухие, официальные слова. "Он же, видимо, молчун. Нет, чтобы
позвонить, спросить о здоровье, да и мало ли какие можно задать
вопросы. Звонка нет и нет. Ну и не надо. Подумаешь... Сколько глаз
впиваются в твои глаза в надежде получить завораживающий ответ,
возьму и отвечу... Может самой позвонить? Ни в коем случае. Цело
вал меня. Подумаешь невидаль. Работая среди мужчин, всякого на
смотрелась, не убережешься от назойливых ухаживаний и разре
шишь поцеловать, но больше нини.
Услыхала, что на заводе в должности главного инженера утвер
жден Курганов, и что стало с ней. "Поеду, надо поздравить, нельзя
без внимания оставить такое событие в его жизни. Он же столько
испытал, а тут такое доверие. Нехорошо молчать. Очень даже не
прилично." Взяла сумочку, но положила. Подкрасила губки, попуд
рилась, посмотрелась в зеркальце и, довольная собой, стремглав пом
чалась к автобусной остановке.
Виктор, в свою очередь, ждал от Катерины звонка и даже хотел
видеть ее здесь, внезапное назначение на новую должность поглоти
ло все время и все внимание. Иногда приходила мысль: "может оби
делась". Да нет, не может этого быть, сказала: нини, и я сорвался
за цветами.
Возможно думает, что я в обиде, раз молчал всю дорогу, да и про
водив сухо расстался. Но, разве можно сердиться на женщину, если
28
она защищает свою честь? Он же не насильник и не потерявший ра
зум проходимец. Оценил ее поступок как достоинство. Что это за
женщина, если незнакомому мужчине позволит распоряжаться сво
им телом? Да и потом, скоро должна приехать семья. Конечно, Ири
на узнает, и начнутся упреки, обиды. Но образ Катерины тянул к
себе, помимо воли все чаще и глубже возникал перед ним. То глаза,
то крепкая упругая грудь, то руки с тонкими, длинными пальцами
и нежные губы в длинном поцелуе.
Курганов, услыхав знакомый, так давно ожидаемый голос "Вик
тор Алексеевич, приехала поздравить", даже растерялся. Надо вы
разить свое к ней чувство потоком дружеских слов и жестов, но ря
дом рабочие, они смотрят, и молча наблюдают за приезжей из
Управления и главным инженером. "Вот бы достала валы для трак
торов! Разве изношенные шейки у вала хорошо исправишь?" – ду
мает седой, худой токарь.
– За поздравление спасибо. Боюсь, кабы не окочуриться под этим
хомутиком, – улыбнулся, – извините, руки в масле, – продолжал
вытирать ладони о тряпку.
– Виктор Алексеевич, может в Управлении валы найдутся? – об
ратился токарь к главному.
– Смотрите, какое поручение вам предлагают исполнить. Может,
примете? – смотрел на нее и думал: "Хоть бы предупредила... Не ото
рвешься от дела".
– Попробую, – ответила и записала в книжечку "валы для челя
бинца".
Ждала совсем другого, необычного, оказалась сухая проза жиз
ни. "Так тебе и надо, не мечтай, не летай в небе… Глупая, ой какая
дуреха", с обидой возвращалась она в Управление. Перед отъездом
совсем сухо сказала: "До свидания". Может, так и не надо было го
ворить... Всетаки в глазахто у него радость светилась. Что же, он
должен все бросить и бежать с ней кудалибо?.. Совсем запуталась
Катерина, но за выполнение поручения взялась с присущей энерги
ей.
В течение четырех дней, в поисках валов вместе со снабженцами
Управления висела на телефоне, обзванивая заводы, базы Сибири и
нашла эти злополучные валы. Обрадовалась находке. Надо позво
нить Виктору... Нет, лучше поеду... "Только хорошая ли будет встре
ча? Может опять – Катерина Иосифовна, достаньте какиенибудь
"шестеренки" или "колечки", да разве мало деталей требуется за
менить в машине... Но она не снабженец. Тут взялась только по
просьбе Виктора. Противный… Лезет в душу, отвязаться не может.
В кабинете у него полно народа. Села в приемной, ожидая оконча
29
ния совещания. Дождалась. Показалось, что все вышли, открыла
дверь, а там длинная, в синем платье Эльвира, из производственно
го отдела, почти грудью прислонилась к плечу Виктора.
Опешила. Громко сказала:
– Виктор Алексеевич, здравствуйте, завтра валы поступят в аэро
порт, – хотела уйти, но услыхала: "Подождите минутку".
Эльвира закрыла папку, ушла, обдав Катерину какимито про
тивными духами.
Виктор подошел, долго сжимал пальцы Катерины.
– За эту новость – спасибо.
Зазвонил телефон, он повернулся к столу, взял трубку, оглянул
ся, а Катерины уже не было. "Что будут валы, хорошо, но почему
сбежала?" – задал он себе этот вопрос.
Катерина и сама не знала почему скрылась. В глазах стояла Эль
вира рядом с Виктором. Определенно своим грудастым телом зама
нивает его. Может у них уже раньше близость была... А духи. Несет
от нее вонючим дегтем, а ему на это наплевать... Как он может тер
петь?.. Заманиваешь его?.. Ну нет, тебе не видать Виктора у своих
ног, как своих ушей. Он – мой, и ничей больше. И решила для себя
Катерина трудную задачку. Завтра уговорит его пойти с ней в кино,
а потом… Вот именно, потом придут к ней, и они будут пить чай и
есть жареного сазана. Пойдет ли?.. Уверена, не откажется от при
глашения.
Взялась она приводить в порядок свое жилье. Вытряхнула пыль
из маленького коврика, вымыла полы, вытрясла и вычистила раз
ные мягкие и жесткие вещи. "Остальное доделаю завтра" – доволь
ная, усталая сидела за столиком.
Утром Катерина приехала на завод, нашла Виктора в токарном
цехе, отвлекла в сторону, чтобы никто не услыхал разговора, будто
среди грохота станков можно чтото расслышать.
– Пойдемте сегодня в кино? – волнуясь, ждала ответа.
Такое неожиданное предложение от Катерины ему и присниться
не могло. Прочь сомнения о какойто обиде, она же такая ему близ
кая, совсем родная. Вспомнив, что вечером совещаний нет.
– Что же, можно. А билеты?
– Моя забота.
У начальника отделения получила разрешение "отлучиться по лич
ным делам", забегала, засуетилась. На крыльях летела домой. При
вела в порядок постель, вымылась в бане, навела "марафет" на лице,
сбегала на рынок, купила наисвежайшего сазана, поджарила его с
луком и села за стол, отдышаться. "Все ли она сделала, останется ли
Виктор доволен?" Все посматривала на часы – не пора ли идти.
30
Сидеть рядом в душном помещении они не могли. У Виктора то
порщилась ширинка, а Катерина совсем разомлела от жаркого его
тела. Не соображая, что творится на экране, он предложил ей уйти.
Безропотно она встала, пробрались между рядами и вдохнули све
жий воздух на асфальтовой дорожке улицы.
В комнате Катерина заплетающимся языком сказала:
– Виктор, сейчас разогрею рыбу и чайник поставлю на огонь.
Но какая рыба, какой чайник! Полетела на стул с оторванными
пуговками цветастая кофточка.
Мялась на полу юбка с разноцветными трусиками и болталась на
спинке стула светлая рубашка и майка.
Луна окинула бледным светом сплетенные в клубок обнаженные
тела, усовестилась, скрылась в темной от водяных паров туче. Не
угомонный певец, маленький соловушко с высокой, покрытой ли
ствой березы всю ночь с небольшими первыми щелками, выводил
длинные трели, славя вечную жизнь на земле.
С рассветом Катерина протерла глаза, холодной водичкой про
мыла лицо, разогрела рыбу, заварила чай, подошла к спящему Вик
тору, растолкала его.
– Вставай, все собрано. Будем завтракать и на работу.
Время жестко отсчитывало дни, проходившие в угаре разбужен
ной страсти. Катерина, витая в облаках, выкраивала от работы вре
мя, бежала на рынок, покупала разные продукты, готовила к при
ходу Виктора ужин.
В этот раз он опаздывал, и она не находила себе места – то подой
дет к окну, то присядет к столу, то снова прильнёт к стеклу окна и
долго смотрит на дорогу. Прошло больше двух часов от назначенно
го прихода и она, усталая, прилегла и забылась тревожным сном.
При малейшем шорохе открывались глаза, поднимала голову, за
держивала дыхание и, убедившись, что его нет, всхлипывала. "Он
не любит меня... Не понимает, что я тут мучаюсь... Может, встрети
лась та, длинноногая в синем платье и обнимает его"… А вдруг что
то случилось и его увезли в больницу... Пресвятая, помоги, успокой
меня. Вновь забылась.
Разбудил скрип двери. "Пришел, он пришел". Спрыгнула с кро
вати, обняла, принялась целовать. Он целует ее губы, щеки, глаза,
шею. Ушли нехорошие мысли.
– Почему так долго не шел, измучилась тут…
– Я не в отпуске, дел невпроворот.
– Умывайся и к столу.
Все, что было приготовлено, уже съедено и Катерина с вопросом.
– Почему задержался?
31
– Вчера ушел от тебя в час ночи. Пока добрался, мгновенно ус
нул. Разбудил звонок и голос телефонистки: "Генерал на проводе".
– Алло.
– Здравствуйте, товарищ Генерал.
– Здравствуй, Курганов. Сегодня на завод отправили два насоса,
они требуют срочного ремонта. Прекратилась откачка воды из кот
лована, где монтируются опоры моста. Примите меры.
– Понимаю, – ответил, и на завод.
Пошло, поехало. Разобрали насосы, требуется литая из чугуна
деталь, вызвал модельщика, затем стерженщицу и формовщика,
успели до очередной плавки чугуна все подготовить, залить форму,
обработать, смонтировать и отправить. По дороге прыгнул на грузо
вую машину.
– А я, Бог знает, что думала.
– Всетаки?
– Не скажу.
Положил руку на ее плечо, заглянул в глаза.
– Может шепнешь на ушко?
– Думала, противная в синем платье обнимает тебя.
Засмеялся Виктор, обнял.
– Я же люблю тебя.
"Пресвятая, увидишь мое счастье", – говорила себе, слушая при
знание.
Катерина, вся в поисках и заботах – чем бы порадовать любимо
го. Жарила рыбу, готовила из клюквы сладкий морс, пекла разные
пирожки, печень трески мешала с луком и вареными яичками. Была
очень довольна, когда видела с каким аппетитом все он съедал.
Узнав о приезде Новосибирского Академического театра, наку
пила билетов на все спектакли, для города это событие очень важ
ное, и весь руководящий состав, конечно, явился на первое представ
ление.
Впервые Катерина перед всем людом города была рядом с моло
дым, интересным мужчиной. "Пусть смотрят на моего друга, само
го дорогого мне человека, мне ровным счетом начхать, если вы зара
жены скепсисом".
Во время перерыва вышли в маленький, заполненный народом зал.
Около окна стоял Евдокимов и Головлев, секретарь партийной орга
низации Управления. Среднего роста, на выпирающий животик на
тянута зеленая, с погонами подполковника, рубашка. Маленькие его
глазки ощупывали Катерину, оценивая ее достоинства и недостатки.
Задержался на Курганове. "Откуда такой хлюст появился? Славная
бабенка и, на тебе, чужака подцепила." Холодно кивнул ей.
32
Евдокимов, прищурив глазки, сделал небольшой поклон, и оба
вышли на улицу. Чтото тревожное появилось в душе у нее. Совсем
не хотелось оставаться в тесной комнатке, потянула друга в зал.
Нельзя было сказать, что Виктор среди нарядной публики был
"белой вороной". Всю первую зарплату истратил на белую, с корот
кими рукавами сорочку, серые брюки и желтые босоножки. Глав
ное чем он отличался от других – бронзовым загаром туго стянутых
щек, ясным взглядом серых глаз и мускулистым телом. И, особен
но, – ровными, белоснежными зубами. Не одна женщина останав
ливала свой туманный взор на нем, замечала Катерина, и это льсти
ло ей. Была довольна походом в театр, только пахнуло холодным
ветерком от встречи с "начальством", ну да это совсем пустое, пусть
думают, что хотят.
Катюша! Святая душа! Нет предела человеческой подлости, зло
бы и наглости. Упиваешься нежданно пришедшему счастью и не
ведаешь о скором его конце. Зачем сейчас об этом знать? В выход
ной день поезжай с тружениками завода на берег Амура, там райс
кая благодать, отдыхай, набирайся сил и радуйся жизни, она ведь у
тебя одна, и дорог в ней каждый день.
Рано утром приехала она к заводу и вместе с Виктором, уселись
на прибитую к бортам, обструганную доску грузовой машины. По
одаль сидела с крашеными губами и подкрашенными веками та, что
определенно ластилась к Виктору. Недаром возбужденно говорила:
"Ой, друзья... Смотрите, цветовто полно! Люблю цветы, ну до умо
помрачения. Да, да... у меня в доме полный цветник: большая бего
ния, карликовая березка, есть и лилия".
Немного проехали и снова слышна громкая тирада: "А стрижей
то, весь берег в гнездах, они так и порхают, так и порхают". Смот
рит на Виктора и уже его привлекает.
– Виктор Алексеевич, смотрите, как ловко птички, прямо с лета
и в свое гнездо. Удивительно, правда?
Он молчит, самое лучшее не отвечать на эти призывы, Катерина
уже недовольная сидит.
Нашлось ровное, хорошее место, и машина остановилась. Вик
тор спрыгнул и помог спуститься Катерине.
Амур, как огромный зверь, отдыхал. Мерное дыхание выплески
вало мелкие волны, а яркое солнце жаркими лучами серебрило гладь
реки. Тишина. Только слышны песни маленьких птичек, да урча
ние идущего вниз парохода.
В теплой воде уже плавала, плескалась, шумела молодежь. Стар
и млад давно не выходили из каменных и деревянных казематов.
Теперь вволю, с радостью подставляли солнцу уставшее тело.
33
Катерина блаженствовала. Плавала она хорошо и едва окунулась,
как заработали руки и ноги и под всплеск воды уходила все дальше
от берега. Виктор забеспокоился. Плавал он так себе, гнаться за зе
леной резиновой шапочкой, конечно, он не мог и все смотрел – вот
вот она повернет назад. "Куда плывет... Силы иссякнут, запросто
уйдет ко дну". Здесь совсем недавно девица, спасая возлюбленного,
утонула. Катерина, почувствовав усталость, перестала забираться
дальше, и вскоре Виктор вытирал ей спину.
– Заставила волноваться, не стыдно?
– Правда волновался?
– Конечно.
– Хотела доплыть до того берега, да вспомнила – ты, дорогой, тут
с ума сойдешь.
Так далеко никто не заплывал и смотревшие, кто с завистью, кто
с удивлением оценивали ее ловкость и силу.
– Подумаешь… похвальба одна, – говорила Эльвира, не соглаша
ясь с теми, кто хвалил Катерину.
– Не скажи... Такую даль осилить, – возразила ей женщина, вы
жимая мокрый купальник.
Катерина почувствовала, что ее заплыв на середину реки расто
пил отчужденность к ней, повеяло теплом. Уже предлагали присесть
на бугорок и отведать нехитрую еду, и ктото предложил даже отве
дать стаканчик наливки, изготовленной из лесных ягод, что она и
проглотила. Не отстал и Виктор, осушив до краев налитый стакан.
Эльвира отказалась пить эту кислую гадость. "Я употребляю толь
ко марочные вина да шампанское".
Само собой подразумевалось, что Катерина будет ночевать в квар
тире у Виктора. От проведенного дня на берегу Амура она была в
восторге.
– Виктор, я никогда не предполагала, что такая прелесть здесь!
Двухкомнатная квартира была обставлена похолостяцки. Де
нег еще совсем мало и на покупку мебели тратить нечего. "Потом
приедет Ирина, все купим"... Катерина мельком осматривала не
затейливую мебель. Односпальная кровать под серым суконным
одеялом с высокой, рядом стоявшей тумбочкой и телефоном навер
ху, синяя кушетка с ободранными спинками и скользкими стуль
ями.
На письменном столе стояли в рамках две фотокарточки. Внима
тельно разглядела их. "Вот и его семья, скоро она будет здесь". На
одной крупное, волевое лицо с копной волос на голове и устремлен
ным вдаль взглядом, на другой – девочка с веселым, улыбчивым ли
чиком и худенький, загорелый мальчик в тюбетейке.
34
"Семья приедет, что же будет с ней?.. Она так любит его, да и он
души не чает, бывая в ее объятиях… Что же делать, Пресвятая, по
моги". Стоит, задумалась, благо Виктор на кухне готовит еду.
Впервые она ощутила пустоту. Сникла радость, впору уехать, не
видеть, не знать, что она тут лишняя.
– Может, мне уехать? – тихо сказала подошедшему Виктору.
– Что, так... Нет, нет. Все готово, садись, будем чаевничать.
Бурная, проведенная здесь ночь будет всю жизнь напоминать Ка
терине об ушедшем счастье.
Приехал домой шумливый, довольный народ с берега реки. Не
успела грузовая машина дойти до гаража, как Эльвира, это синее
платье, зависло на телефоне. "Клавочка, здравствуй, дорогуша. Как
жалко, что не поехала с нами на бережок Амура. Чудесно! Блажен
ство от всевышнего. Так бы и не уходила оттуда. Скажу, по секрету,
только между нами, хорошо? Я же знаю, ты всегда крепко держишь
слово. Так вот. Наш главный привез на берег бесстыжую вашу ин
женершу, на показ всему народу. Надо же, совсем свихнулся. Спра
шиваешь ночевала у него? Ну, конечно. Само собой. Висит на нем
сухопарая, плавает, как безрогая корова… Вот такие дела. Только,
между нами. Целую, дорогуша. Положила трубку, помолчала и сно
ва подняла. И полетела возвышенная тирада Машеньке, затем Да
рьюшке. Сарафанное радио разносило новость, как сводка Информ
бюро о событиях на фронтах Великой Отечественной войны.
Долетела она до секретаря партийного комитета товарища Головле
ва.
– Говоришь, этот недобитый контрик совратил вашу товарку Звя
гинцеву?, – произнес он тихонечко Шурочке, из отдела кадров.
Пришла она сюда кстати. Давненько он не обнимал пышненькую
комсомолочку, всегда у нее маленькие трусики легко сдергивались.
Посмотрел на часы, запер на ключ дверь, остановился около дива
на, помахал пальчиком: "подойди", на что девица, идя на цыпоч
ках, быстренько снимала кофточку. Через некоторое время – она
посмотрелась в зеркальце, попудрилась, подкрасила пухленькие
губки и выпорхнула.
Сообщение о недостойном поведении члена партии – связалась с
чуждым элементом, совсем расстроило Головлева. Не усидеть около
стола, все ходит и ходит по ворсистой дорожке от стола до окна. Не
бось, весной както не то всерьез, не то в шутку: "Катюша, может в
кино сходим?", ответила: "Ну что вы, я так занята. Спасибо". Не
настаивал. Да и зачем ему ходить по разным театрам, с какойто
молодяшкой? Увидят и пойдут разные слушки. Будь хоть семи пя
дей во лбу, но понесут вороны разносить свеженькую новость на по
35
требу беспартийной челяди. Эти канальи падки услыхать новый
скандальчик, липнут как мухи на смазанную клеем бумагу. Надо
посудачить, почесать язычки о поступке самого товарища секрета
ря парторганизации. Если бы никто не узнал, втихую как с Шуроч
кой. Тут может догадаться только ее начальник – Вдовин, ну да он
свой мужик. Позвонишь ему – "пусть, придет попечатать". И быст
ренько песенка спета.
Катерина, все же бабенка смазливая и фигурка, что надо. Живет
одна. Там небось Курганов пасется. В кино со мной – "занята", а вот
с этим недобитком и в кино, и на Амур, и ночевать – тоже рядыш
ком. Картиночка ой, ой, ой. Значит надо отлучить их от этих тяж
ких забот. Но, когда раздастся звоночек над головой ее любезного,
прибежит – "Помогите, выручите"… Шелковая станет!
Скажете, нет компромата? Смешно, право слово, так могут ду
мать одни недобитки. Вот же упекли с завода начальника планового
отдела, тоже из недобитков. Правильно Огольцов подсказал. Пла
новик давал его цеху заведомо невыполнимый план. Естественно,
цех, возглавляемый партийным товарищем, оказывался в числе от
стающих. Позор, да и только.
Пришлось принять соответствующие меры. Поехал в тайгу этот
плановик, пусть поломает хребет на заготовке бревен для шпал, ум
нее станет. Другой плановик, поняв к чему приводит неправильное
планирование, сменил курс, и Огольцов стал передовиком, премии
всегда получал. Да и слава партии за правильную линию. А вот вче
ра звонил он и жаловался. "Уйми нового, главного. Сознательно за
давил мой цех – отобрал сварщиков, увез сварочные агрегаты, вык
ручивайся как можешь, ведь план не уменьшил. Значит, опять в
самых худых начальниках ходи, а я член партии, какникак пят
надцать лет в строю. Не изучал по разным институтам разные исто
рии, а я знаю, как руководить народом". Вот тебе наглядный бона
партизм, игнорирование мнения народных масс, что ведет к
недовольству Советской властью. Чуешь, дружок, как делото мож
но поставить, если к нему подойти со всей партийной ответственно
стью.
Он сидит в широком кресле, глазки чуть прищурены. Только что
ушла Шурочка, унесла все свое пышненькое, такое приятное, впору
и повторить, только времени нет, надо созвать членов бюро и пого
ворить. Гдето ходит Евдокимов. Правильный партиец. Первый под
кинул мыслишку о недопустимости для члена партии якшаться с
контриком. Нашел его и сообщил о заседании бюро. "Я знаю, что
сказать, вижу всю подноготную". Умный, стойкий партиец. Вдовин
– слабак, мямля. "Надо подумать, может сначала поговорить, посо
36
ветовать ей, чтобы изменила ситуацию. "Будет она менять, жди".
"Генерал его выдвигает". Нашел оправдание. Мало ли Генералов
перед войной шлепнули, не шпионь, не продавайся иностранным
разведкам. Запишем в постановлении – выполняй. Знаем, как при
щучить непослушных. Он привык жестко проводить не только засе
дания бюро, но и на общих собраниях голос первого секретаря заг
лушает голоса всех противников. Там во всеуслышанье привык
громить нерадивых, склонных не видеть всей пагубы лояльного от
ношения к армии заключенных, находящихся под эгидой истинных
борцов за дело великого рулевого.
Умел, да еще как, выступить с зажигательной речью. "Вы думае
те, среди заключенных вывелись, испарились наймиты буржуазии.
Глубоко ошибаетесь. Мы должны упорно учиться у нашего вождя,
как распознавать врагов, одетых в волчьи шкуры". Был доволен
жидким аплодисментам. Добавлял. "Всем, за учебу, за освоение ве
ликого наследия нашего любимого вождя".
Посмотрел на книжный шкаф с незамаранными книгами вождя,
зевнул, отвернулся к окну, снова вспомнил пышненькую Шурочку,
пожалел, что рано отпустил, могла бы и подольше побыть.
Пришел Завлин, высокий майор, плечистый, с наградной план
кой на груди. На вопрос Головлева – "Знает ли он о наглости кон
трика Курганова, показать всему здешнему люду, как охмурил чле
на партии Звягинцеву" – тот ответил:
– Чтото слышал.
– Думаю, на бюро разобрать личное дело Катерины Звягинцевой.
– Зачем?
– Как зачем. Помочь ей преодолеть вражеское влияние.
– Чего ты из мухи слона лепишь? Пусть встречаются. Нашел в
штанах Курганова политику.
– Нет, нет… Так оставить нельзя. Вот и товарищ Евдокимов, да и
Вдовин дали согласие. Значит, против?
– Категорически.
– Ну, ну. Бюро в девятнадцать. Будь любезен.
У Катерины было отличное настроение. Упивалась нахлынувшей
неожиданной любовью. Вот и ночь прошла в беспрерывных, испе
пеляющих тело и душу объятиях. Он же так ее любит. Всюто исце
лует, изласкает. Она млеет под его сильным властным телом, отдает
ему все, что имеет, что может в силах отдать. Все было в розовом
свете. И солнечные лучи, что заливали зеленые кроны деревьев, и
такая яркая водная гладь Амура, и на берегу рядом бережно ее охра
няемый любимый, нежный, сильный мужчина… и на работе все скла
дывалось как нельзя лучше. Начальник отдела был доволен всем,
37
что она делала. Похвалил, что ввязалась не в свое дело – доставала
детали для ремонта тракторов. И на заводе даже рабочие улыбались,
когда узнали о ее успешных хлопотах. Все хорошо, как там здоро
вье у Виктора, будто чихнул перед уходом. Сейчас она ему позво
нит… узнает и поцелуй пошлет. Но, ктото звонит, может быть, он?
Подняла трубку, сказала: "Я вас слушаю".
– Головлев, здравствуй, Катерина Иосифовна! Сегодня, в девят
надцать часов заседание партийного бюро. Твое присутствие обяза
тельно.
В кабинет Головлева Катерина пришла вовремя, уселась у стола.
Головлев смотрел на загорелое с огнем в глазах лицо Катерины, и
ему она показалась совсем очаровательной. Он же лопух. После того
отказа посетить кинотеатр, надо было продолжить наступление, а
не заглохнуть. Вот и упустил такую хорошенькую бабенку. Ну, да
время есть. Вот только постараюсь убрать контрика, и наше дело
будет сшито крепкими нитками.
– Начнем, товарищи, – сказал Головлев, когда увидел, что все,
кому положено, пришли. Событие, которое приходится нам рассмат
ривать, можно сказать, каверзное. Есть сигнал, и мы должны на него
реагировать со всей партийной ответственностью. Уважаемая нами,
Катерина Иосифовна, наш член партии, ведет себя совсем понику
дышному. Короче – приютила на груди контрика, ведет с ним ин
тимную жизнь. Конечно, она молодой партиец, всегото три года,
но образование у нее высшее и должна понимать, куда завтра заве
дет ее эта, так называемая любовь. И мы должны со всей партийной
этикетки, – кто сказал – этики, да, да этики, вопервых – наказать
ее за потерю бдительности, по второму разу предупредить, значит,
чтобы осознала всю пагубу этого отношения и немедленно их пре
кратила. Конечно, главный там виновник кто залез ей в душу, этот
недобиток Курганов. Он даже влез в доверие самого Генерала. Такая
пройдоха завелась среди нашего честного народа. И мы должны смот
реть в корень нашей бдительности, чтобы распознать вовремя весь
его подленький душок.
– Этот контрик, кажется, в досрочку попал, – сказал начальник
охраны с упитанным лицом и большим подбородком, Охрименко.
– Полтора года сбросили, – тенорком ответил лысенький Вдовин.
– Директивник, – опять взялся за свое Головлев – Бывший враг
народа. Да что говорить, мы, значит, об этих директивниках наслы
шаны сверх головы. Выпустят их изпод нашей надежной охраны,
глянь – опять заползли туда. Да. Как волка ни корми, он в лес смот
рит.
– Кто этот контрик? – спросил Охрименко
38
– Курганов, главный инженер завода, – ответил Вдовин, кадро
вик со стажем. Поглаживая лысину, преданно смотрел на Головле
ва.
– Как же Генерал назначил его на эту должность? – не унимался
Охрименко.
– Вот об этом другой сказ пойдет, – Головлев сказал, хотя еще не
придумал, когда будет разбирать самого Генерала.
– Пусть Катерина Иосифовна сама скажет чтолибо в свое оправ
дание, – вонзил свои глазки Вдовин в сидящую Катерину.
– Это мое личное, и я не намерена с кемлибо делиться.
– Ах так! Она личное ставит выше идеалов партии, выше идеалов
коммунизма.
Это опять Вдовин, он ответственный за идейное воспитание чле
нов партии.
– Да, гнилым душком попахивает. Здорово он охмурил Звягин
цеву. – поддакивает Охрименко. – Здорово он положил руку на раз
ложение наших рядов.
Смотрит Головлев на поникнувшую голову Катерины, и ему ста
ло совсем вольготно. Так тебе и надо. Учись жить, а не задирай нос.
Слушай, что говорят старшие, впитывай в свои мозги истины жи
тейской мудрости. Через день, нет лучше через два, вызову тебя,
посидим рядком да и поговорим ладком. Приголюблю, ни в коем
случае грубо сказать, а вежливо, с расстановкой, обсудим ситуацию
и уйдет из тебя все нехорошее, что осталось от речей старших това
рищей. Конечно, успокоится и будет посматривать преданными го
лубыми глазками. А там, дня через два, другой шажок сделаем и
закрутится карусель с бубенцами! С Курганчиком поспешить надо.
Завтра поставлю в известность Генерала, скажу Огольцову – немед
ленно письменное мне в руки о проделках главного, сниму копию
выступления Евдокимова, – смотри, как он хлещет Курганова, мо
лодец, да и только. Вызову Эльвиру, поговорю и подпишет, что бу
дет лежать у нее перед носом. Вот, все готово. Тоже закрутится ка
русель с бубенцами.
Евдокимов в раж вошел, не остановить, так все у него накипело.
– Мы должны в каждом деле проявлять революционную бдитель
ность. Что это за тип Курганов? Конечно, он малость, надо думать,
поисправился под бдительным оком нашей охраны, но разве мы мо
жем ему сполна доверять судьбу целого завода? Коекто хвалит его, а
он себе на уме. Приехал ко мне на участок, исправил брак завода, а
устанавливать новый компрессор отказался. У него времени нет, а с
Катериной Иосифовной ходить к ручью там, знаем чем забавляются,
провел весь день. И везде он с ней вместе – в кино, театр, и красуется
39
на пляжах Амура. Надо предложить Генералу – вернуть на завод на
шего партийного товарища, а Курганова отправить куданибудь ра
ботать слесарем. Будет ерепениться – в тайгу, пусть готовит бревна
для шпал. А Катерина Иосифовна, конечно, она уважаемая, но мел
кобуржуазная сущность вылезла наружу, и надо ей строго указать на
недопустимость такого поведения. И вызов нам делает – молчит.
Катерина, сжав зубы, слушает. Не дождутся ее слез, не услышат
елейной просьбы "простите", "виновна", "исправлюсь". Брошу Вик
тора в поганые руки Евдокимова, буду целовать жирные, толстые
губы Головлева? Курганов контрик, охмурил Звягинцеву? Ты ему в
подметки не годишься, кичишься своей властью, думаешь не знают
о твоих постоянно сменяемых любовницах. Думаешь не вижу рас
ставленных твоих грязных рук, готовых затащить и меня на истре
панный диван? Не дождешься.. И Виктора не дам укусить, хотя и
не знала, как это сделать, но что выполнит это обязательство – не
сомневалась. Слышит совсем пакостные вопросики: "Пусть скажет,
хороший ли он мужик", "сколько раз соловей пел им песню",.. мо
жет, встать и уйти, пусть без нее кочевряжутся. Нет, нельзя. Поси
жу, послушаю. Не то слыхала, работая среди мужчин. Только была
огромная разница. В цехах завода простые рабочие и мастера, и на
чальники цехов – как она соскучилась по ним, – с утра до вечера
вкалывают на пропитание семьи, а здесь заплывшие жиром, упива
ющиеся страданиями подневольного народа людишки.
Кажется, только один среди них другой по складу – в коридоре
повстречался, сказал "не робей". Вот он сейчас встал, чтото скажет.
– Вместо разбора этого мыльного пузыря, надо послушать това
рища Евдокимова, почему у него в отделении большая смертность
заключенных?
Головлев запыхтел, будто бежал тряся животиком.
– Это к делу не относится, товарищ Завлин. Мы должны обсуж
дать не положение зеков, а совсем другое.
И снова Завлин, повернувшись лицом к Головлеву.
– Нет, очень даже относится. Там не просто зеки, а наши россий
ские граждане.
– Нашелся борец за правое дело наших граждан. Какие они? По
ловина – контрики, другая – ворье, проститутки, бандиты, жули
ки, карманники. Это же отбросы, а куда деваются они – в помойную
яму. Общество должно очищаться от чуждого элемента. На то и дик
татура пролетариата, – целую лекцию пропел Вдовин.
Но Завлин попрежнему стоит, ждет, когда утихнет идеолог.
– Они что, из Африки сюда доставлены? Кончат срок наказания,
уйдут в обычную жизнь.
40
– Да не бывает у них обычной жизни, по три раза лезут под охра
ну. Все работу нам ищут, даешь охранников, – покраснел Охримен
ко, так не по душе этот майор.
– Товарищ Завлин, да вы сядьте, не стойте каланчёй, – спохва
тился Головлев, чего доброго, полезут обсуждать не положенное раз
глашению.
Но Завлин не сел, а громко, твердо заявил:
– Товарищ Евдокимов обязан ответить.
– И отвечу, раз мне задают вопрос, не испугаюсь. Мрут зеки по
одной причине – не хотят работать, больше дуются в карты, да креп
кий чай хлещут. Раз нет заработка – нет пайки, раз нет пайки – жи
вот пустой. Смотришь, попал в дистрофики – каюк тебе. Вот и весь
сказ.
Нет, не весь. Разве может Завлин смириться с руководителем, у
которого в душе одна помойка.
– А что на трассе имеется, кроме кайла, лопаты и тачки? И по
шел майор вливать Евдокимову, да и Вдовину. За то, что их отноше
ния к заключенным, хуже чем в Африке у рабовладельцев к своим
рабам.
Но такого скандала Головлев не может терпеть.
– Хватит разводить бодягу… Товарищ Завлин, вам говорят – сядь
те.
И, когда наступила тишина, Головлев постучал карандашом.
– Всем, товарищи, ясно, да, есть упущения, и мы должны их ис
править. Углубим анализ состояния жизни в бараках и поднимем
на должный уровень работу в массах, чтобы по выходе на волю здеш
ние жильцы стали вольготно вести себя. Заключаем. Какие предло
жения по существу дела Звягинцевой?
Конечно, первым скажет веское слово Евдокимов. Паршивец май
ор разделал его. И откуда он нацепил столько наград? А вот он име
ет только завалящую медальку. И на эту должность попал случай
но, был хорошим охранником, и вот выдвинули руководить целым
отделением. Неплохо видать справляется, если сам первый ему бла
говолит.
– Предлагаю – выговор с занесением в учетную карточку.
– Ты уже слишком. Просто выговор и чтобы изучила труды на
шего вождя со сдачей экзамена. Да, да… Пусть потрудится, чем бе
гать по театрам… – у Вдовина даже лысина вспотела, так он трудил
ся над сказанным.
Головлев подвел черту. – "Объявим просто выговор". Майор не
согласился, но слушать его не стали и предложение секретаря ут
вердили.
41
Хорошо, что одно дело сделано. Пусть знает Катерина Иосифов
на с кем она имеет дело. А что же Курганов? Нельзя без ответа его
оставить. Тоже надо впихнуть резолюцию в заседание бюро.
– Значит, одно ясное мы обсудили с резолюцией. По Курганову
кто предложит?
Ну, конечно, Евдокимов. Как бельмо на глазу ему этот контрик.
– Я уже говорил, товарищи. Предложить Генералу вернуть на за
вод прежнего нашего товарища, а контрика на трассу, пусть там
хлебает баланду.
Майор ушел, остальные резолюцию подписали единогласно.
Катерина, усталая, пришла домой, села на кровать, положила
руки на колени и задумалась. Что ж дальше? С кем посоветоваться,
кому излить свою больную душу? Сестра. Да, Оксана далеко, с ней
бы конечно, как всегда можно и поплакать и все, все поведать. Вик
тор? О… Нет, нет. Пусть лучше ничего не знает, взвалить на него эту
тяжесть, переполошить, выбить из колеи. Ни в коем случае. Так,
кто же? Вспомнила, в чемодане лежит подаренная мамой малень
кая иконка. Что она была верующая в Бога, знала только Оксана.
Эту веру ей привила мама, уже давно умершая от рака. Изредка мама
брала ее в церковь, где ставила к иконе свечу, крестилась и о чемто
просила. Всегда тихая, ласковая, похоронив погибшего в аварии
мужа, в больших трудностях воспитывала двух дочерей. Она не па
дала духом, а вера в животворящую божью силу придавала ей уве
ренность и бодрость. Перед смертью позвала младшую дочку, пере
крестила и дала на память образок Екатерины Великомученицы.
Катерина вынула иконку и стала поверять ей свою тайну и боль
души… Ты говоришь, они вцепились мертвой хваткой в твое тело и
душу и не отстанут, будут колотить, щипать и доведут до упадка тво
их сил. Будь тверда, не хнычь и не плачь. Ты волевая женщина, су
меешь постоять за себя и за своего любимого. Его тоже будут тер
зать, пока не спихнут в глухую тайгу. Надо мучителей оставить с
дьявольскими помыслами. Уезжай!
Нахлынули воспоминания о жизни на родине… Вот там, на своем
большом заводе, где много лет трудилась, все было близким, род
ным. Никогда не слыхала грубых, оскорбительных слов. Уважали
и берегли. Любила бывать на общих собраниях коллектива, где об
суждались разные события в жизни завода. И когда ходила по це
хам с установленными в ряды станками с падающей беспрерывно
крученой стружкой, скрежетом металла, звоном подъемного крана
и чириканьем воробьев, все это было ощущением полнокровной
жизни. Город с любимыми пляжами и шумными танцплощадками,
все это вдруг захватило ее. Она снова будет дома, среди родных. Но
42
как же расстанется с Виктором? И защемило сердце, и упало совсем
настроение. Но пришла на память виденная на столе фотография его
семьи. Она же скоро будет здесь.
Он с ними, а я здесь, одна… Стать палачом той женщины? Все
вышняя смотрит с укором на тебя. Нет, никогда ты не станешь ру
бить им головы. Никогда! Уезжай!
Спала она крепко. Утром, когда встала и позавтракала, решитель
но сказала – "Уезжаю".
Катерина вошла в кабинет начальника отдела кадров Вдовина,
поздоровалась и подала бумажку. Он удивился появлению этой жен
щины, вчера только обсуждаемой на бюро, погладил лысину, нехо
тя взял протянутую бумажку.
– Садись, садись, – прочитал, хмыкнул. – Ну ты, Звягинцева, да
ешь. Долго думала, или ночь не спала, вот и решилась на этот глу
пый поступок?
– Сестра больна, ночью звонили и просили приехать.
– Ну, ну… Выдумала. Возьми и разорви, – вернул ей бумажку. Но
она вновь положила ее перед его лицом.
– Рвать не буду. Прошу подписать, – твердо сказала, смотрела на
его покрасневшее лицо. Он встал, походил.
– Уехать вздумала… Да, не ожидал… Не ожидал… Смотрика, здо
рово придумала. А еще член партии. На, разорви. Пока скандальчи
ка нет.
– Мне ровным счетом плевать на скандал. Рвать не буду.
Совсем покраснел начальник.
– Тогда к Генералу. Только он может решить.
Хлопнув дверью, Катерина ушла наверх.
В кабинете Генерала увидела на стене большую раскрашенную
карту с разноцветными флажками на воткнутых булавках с черной
линией будущей дороги, что тянулась от города, через тайгу вдоль
речек и перевала до Тихого океана.
Он широкий в плечах, с налитыми мышцами на руках, сидел за
массивным светлым письменным столом.
– Здравствуй, садись.
Она его неоднократно видела, слышала спокойный, четкий го
лос по селектору, но вот так, близко – впервые. Лицо мягкое, широ
кое, толстые пальцы на мягких, больших ладонях, он вниматель
ными, зеленоватыми глазами казалось изучал сидящего перед ним
человека, потому бумажка с заявлением, когда передавала ему в
руку, немного дрожала. Он прочитал, отложил в сторону. Звягин
цева была известна не только всем начальникам отделений, многим
работникам подчиненного ему завода, но и ему, как грамотный на
43
стойчивый инженер. Часто по селектору был слышен ее требователь
ный голос к начальникам отделений, либо главному инженеру заво
да по разным связанным с ремонтом оборудования делам. Иногда
помогал ей, нерадивым указывая на обязательность выполнения ее
требований. И вот лежит заявление об увольнении.
– Что случилось, Екатерина Иосифовна?
– Сестра больна, просит приехать. Вчера звонили, – не глядя на
него, тихо сказала.
Чтото Генерал молчит. Раздумывает, наверное, не верит.
– Сестра?.. А если правду сказать? Вчера было бюро, и кажется
там чтото обсуждали. Прошу сказать, не смущайтесь.
Она молчала, не решаясь сказать правду, и он снова.
– Затронули чтото важное?
И решилась она сказать о накипевшем в сердце.
– Говорят: "люби, кого прикажут". Нет, уж дудки. Целуй губас
того, проводи ночь с пиявкой, этим Евдокимовым. Дважды эта ше
пелявая у Головлева дворняжка: "разреши проводить", лезет с по
целуями. Губастый тоже хорош. "Может в кино сходим". Да я лучше
чинить носки буду, чем сидеть с ним в кино. И никто не запретит
мне любить, кого сердце привечает. "Он контрик. В тайгу, на заго
товку шпал". Да какой он отщепенец? Патриот он похлеще, чем они.
Пусть пишут выговор, а изменять своей любви никто меня не заста
вит.
– Если не секрет, кто ваш друг?
– Курганов. С ним провожу время. Вы ведь знаете его? Чем насо
лил им? "Предложить Генералу снять его, отправить слесарем в от
деление или в лес, шпалы готовить, и вернуть прежнего главного
инженера". Там и вам досталось, – улыбнулась, глубоко вздохнула.
– Все будто сговорились, только майор им спуску не давал. "Вы раз
беритесь, почему у Евдокимова большая смертность заключенных".
Молчат. В повестке этого события нет.
Все это она проговорила быстро, даже устала. Смотрела как Гене
рал встал, прошелся до окна, вернулся.
– Подождите в приемной.
Села на жесткий из ясеня диван, смотрела в окно, на зеленые ли
ственницы, слышала непрерывные звонки секретарю – лейтенанту
и его ответы: "Нельзя, занят".
Вошел Головлев. Полнотелый, с толстыми губами, в сером ко
ротком френче, в начищенных до блеска ботинках, с черной пап
кой под мышкой. Широко шагал, выставив животик. На ходу Ка
терине – "Здравствуй", открыл дверь и размашистым шагом
скрылся за ней.
44
Катерина сидит, ждет, прислушивается – не донесется чтолибо
важное из кабинета. Но нет. На "отлично" заключенные возвели тре
хэтажное здание. В другом месте, у подножия такого же дома Вик
тор ведром вычерпывал зловонную жижу. "Враг народа", вот тебе в
назидание – "не борись с Советской властью". Не знает он, что ско
ро, может завтра, но неизбежно расставание.
– Зачем вчера на бюро разбирали Звягинцеву? – немигающими
глазами впился в глаза Головлева Генерал.
– Чуждый дух ползет, вот и предупредили.
– Дух ползет? Что, Курганов заразил ее сифилисом, а она вас, а
вы Валечку и затем Шурочку?
Издевается Генерал. Ктото дал наводку на его амурные дела. Надо
узнать и прописать по "первое число", чтобы узнал руку "Первого".
– Это, конечно, все сплетни. Такой у нас народец паршивый. Кто
то выдумает, обмажет грязью и не отмоешься.
– Как же вы, учителя, вожди и правдолюбцы, обошлись с ней? – и
пошел Генерал вливать Головлеву начиненную перцем арбузную мякоть.
Распаренный, с красными щеками вылетел из кабинета правдо
любец. "Всыпать этому начальнику. Может написать в Москву, ми
нистру и даже в ЦК партии". Но тяжелую его руку знали там хоро
шо и в обиду не дадут. Лучше помалкивать. И откуда знает о
Шурочке? А как взъелся за эту бабенку! Может сам закидывает на
нее крючочек. Подумаешь, критику навели. Вздумала уехать. Пусть
катится, скатертью дорога. Другие найдутся. Баб свободных – ого.
На ходу сидящей в прихожей Катерине – "Пошли".
В кабинете Головлев подвинул ей стул – "садись", сам ударился в
ходьбу. Видно подустал, присел рядом.
– Чего же ты вздумала обиду иметь на старших? Не поняла, зна
чит, критики. Да, это сильный раствор на рану, это хина в больной
рот. Глотай, терпи, потом легче будет. Подумаешь – выговор! Да,
это всегото бумажка, возьмем и вычеркнем, напишем "обсудили" и
точка. Так что забирай заявление и за работу. Уважают здесь тебя,
уважают. Попало мне на орехи, но я молчу. Глотаю гадость, что ки
дает начальник – терпи. Давай все забудем, хорошо. Пойдемка луч
ше на диванчик, да покумекаем, чтобы нам дальше соответствовать.
Катерина сидит, думает. Ей же вся эта кухня, задуманная вот этим
"вождем" была ясна с первого слова, сказанного по телефону. И те
перь, как же он будет "соответствовать"? Положит руку на плечо,
обнимать начнет, закинет голову, целовать будет. Точно, он встал,
упорно смотрит на нее и вкрадчиво: "Не будем сердиться. Ты же меня
заворожила, ейей". Пытается обнять, но Катерина вскочив, с раз
маха влепила ему пощечину и быстро ушла.
45
Генерал принял ее без очереди, и она снова сказала: "Пожалуй
ста, подпишите".
– Может останетесь?
– Нет, нет, – и совсем тихим голосом, – Я вас очень прошу. Пожа
луйста.
Он написал красным карандашом – "Уволить", встал, протянул
ей руку с большой мягкой ладонью и крепко пожал. "Хочу поже
лать хорошей жизни". Она прошептала – "Спасибо" и расстроенная
вышла.
В приемной полно военных, а вот она была принята вне очереди,
чем гордилась.
Вдовину только что звонил Головлев. "Связались с этой бабен
кой. Она же такая дрянь. Сама лезет, понимаешь. Только мне нео
хота с ней связываться. Видно, здорово наябедничала, тот и взъел
ся. Тумаков надавал что весь в синяках. Когда заикнулся, чтобы,
значит, Курганова снять, завелся, что пыхтеть стал". Я не дам Кур
ганова на жратву вам. Мне дважды звонил директор завода, где стро
ятся паромы и жаловался на отставание работ. Курганов только за
ступил, начальники цехов поняли – пришел настоящий
руководитель, а не хныкало. Так что скоро паромы придут к прича
лу.
Быстро Катерина пришла к Вдовину оформить документы. Он
смотрел на нее и думал: "Сказала Генералу или нет, как он высту
пал против него. Если сказала – быть беде". С этой мыслью он будет
ходить до приказа о переводе его в отдаленное отделение.
Когда начали отправлять лишних здесь заключенных, то с пер
вым эшелоном комендантом поезда уехал и Головлев. Потный, рас
трясая живот, бегал к Генералу, просил оставить его, не трогать с
насиженного места. Не помогло, уехал провожающим.
При награждении тружеников за успешное окончание строитель
ства дороги, Евдокимов ждал "Орден", но получил медаль "За тру
довую доблесть", чем был страшно недоволен. Такую же медаль по
лучил Курганов, чем был обрадован, не обошли его вниманием –
"Мал золотник, да дорог".
К вечеру она, усталая после беготни и нервотрепки по разным
службам с "увольнительным" листочком в руке, где отмечается: не
числятся ли за ней книги, взятые из библиотеки, нет ли долга в кас
се взаимопомощи, сдала ли постельное белье, взятое в общежитии,
села и пригорюнилась.
Правильно ли она поступила, что бежит отсюда? Все, с кем встре
чалась в один голос: "не уезжай". Говорила: "Сестра больная, вызы
вает", но этому не верили. Даже Генерал просил.
46
Конечно, привыкла здесь. Интересная работа, всегда в курсе со
бытий на всей трассе, заслужила уважение сослуживцев. Может ос
таться? Уверена, Виктор будет страшно переживать разлуку. Но
разве Головлев, эта паскуда, да и другие оставят ее в покое, да и мо
его друга съедят. Защитит Генерал… А вдруг заболеет или кудалибо
переведут, что тогда… Но и другое, не менее важное, тяжелое испы
тание ждет ее. Вотвот приедет его семья… Пресвятая. Я получила
счастье в любви и такой мрачный конец. Не поверю, что может раз
вестись с женой, тысячу раз повторила про себя: "я палачом той
женщины не буду". Решительно встала, позвонила Виктору о месте
встречи их свидания.
Виктор не удивился сказанному Катериной "Сегодня не звони,
позвоню завтра". Занята, все может быть. Только странным пока
зался сам разговор. Раньше, когда звонила, обязательно скажет:
"здравствуй, дорогой" или "дорогой, целую, это я", а здесь просто
"Виктор" и все. Что это значит? Чемто расстроена? Вот и берут верх
эмоции. Так, в раздумье, идет уже второй день, а звонка все нет. И
только к вечеру услыхал взволнованный голос – "приходи к мости
ку", назвала время и положила трубку. Задолго до назначенного
времени пришел к месту встречи. Небольшая речушка густо зарос
ла ивняком, только местами через прогалины видна журчащая по
камням вода. С нетерпением смотрел вдоль тропинки – не появится
ли знакомая фигура дорогой женщины. Место безлюдное. Слышны
звякания сцепок вагонов, редкие гудки маневровых паровозов, стук
передвигаемых стрелок и чирикание птиц в ивняке. Вот и она по
явилась. Наклонив голову, быстро идет с коричневой, под мышкой
сумочкой. Обнялись, расцеловались.
– Что случилось? – спросил, положив руку на плечо Катерины.
– Я, Виктор, уезжаю.
– Куда? К Евдокимову или поближе?
– Нет… Совсем. Завтра, поезд в семнадцать тридцать, – сказала
быстро, чтобы не расплакаться, отвернулась, посмотрела вдоль.
– Ты что, разыгрываешь меня?
– Нет, нет, дорогой. Вчера звонил муж сестры, Оксана тяжело
больна, просила приехать.
Он не может понять, правду ли говорит или это подвох. Так,
вдруг… Сестра, главный врач больницы и ни с того ни с сего тяжело
больна.
– Никуда ты не поедешь, – жестко сказал Виктор.
– Будешь держать?
– Да, буду. Поедем на переговорную, вызовем квартиру, узнаем
все.
47
– Дома телефон не работает.
– Тогда в больницу.
– Час от часу не легче. В городе, где работает Оксана, разве мож
но найти сразу больницу? Если найдем, что скажут? Милый, не надо
этого делать. Я должна, обязана уехать. Там полно близких врачей.
– Но ты чем поможешь? Посидишь, разве покормишь. Нет, не
поедешь. Прошу, останься.
– Нет, нет, дорогой, нельзя.
Скоро там, в квартире появится женщина с большими волосами
и детьми. Крепись, дуреха. Билет в кармане и назад хода нет.
– Ты просишь, – высвободила руку изпод руки Виктора, – невоз
можного. Забыл, скоро к тебе семья приедет, как встретишь?
– Разведусь.
– Какой храбрец. Ну уж нет. Этому, дорогой, изза меня не бы
вать.
– Почему нет? Я люблю тебя. Нет силы, чтобы пережить разлу
ку, не видеть твоих улыбчивых глаз, не держать в руках эти пальчи
ки, целовать их.
Катерина отстранилась.
– Виктор, спасибо тебе. Но это лирика. А ты спросил меня – хочу
ли я затоптать женщину, имеющую от тебя двоих детей? Только
Богу, наверное, известно, какую тяжесть, какие страдания легли на
ее плечи, там в ссылке. Бросишь их, обречешь себя на позор, и у са
мого вечная боль в сердце… И потом. Здесь рядом буду я, а там она.
Будешь бегать от одной к другой? Не хочу, не могу даже думать об
этом. Я очень прошу. Не приходи на вокзал провожать.
– Ну и ну. И снова отказ. Разве любимую женщину нельзя прово
дить?
– Не хочу, чтобы видели мои слезы. Сделай одолжение, ведь я
прошу такую малость. Ну, все. Последняя встреча. Пойдем, – потя
нула на укрытую листвой поляну.
Виктор был в смятении. Ушла, оставила его на тропинке. На од
ном из поворотов оглянулась, помахала рукой и скрылась.
Он дал слово "не приходить". Но ведь это только слово, а в душе
пожар обжигает тело, разъедает душу. О сестре сказала. Неправда.
Не верит он, что уезжает по вызову сестры. Там чтото другое, ему
неизвестное, которое надо понять. С другим сесть в вагон она не мог
ла, сильно любит его. Так что же? Надо вытащить ее из вагона. Уво
лилась из Управления, не хочет работать там, звонок главному ин
женеру завода, где строятся паромы, и завтра она будет на новом
месте. Что видела фотографии семьи? Приедут. Да, будут неприят
ности. Нельзя прожить без них. Не может он остаться, не видя лица
48
ее, голубых глаз, не чувствовать гибкого нежного тела, рук, обни
мающих его плечи. Она, и только она, должна быть рядом.
К поезду успеет. Пройдет по вагонам, найдет – и за руку на пер
рон вокзала. Директор назначил на два часа совещание, где его при
сутствие необходимо. Продлится час, может два. На машине добе
рется быстро. Но совещание растянули и времени совсем мало, да и
машины нет. Быстрым шагом вылетел из проходной, бегом на же
лезнодорожное полотно завод – вокзал.
По шпалам бежать трудно, ноги то и дело попадают в промежу
ток, цепляются за дерево, летит по сторонам мелкий щебень, иног
да спотыкается. Надо экономить время и потому не смотрит на часы.
"Скорее, скорее". Вот и ступеньки в тамбур последнего вагона. Ус
талый, еле поднялся, вошел в вагон. Плацкартный, с жесткими пол
ками набит до отказа. Мужчины, женщины, дети толпятся, разби
рают сумки, тюки, разную поклажу. Еле продирается, осматривая
женские лица – нет ли Катерины. Она должна здесь гдето быть. Но
нет ее. Прошел весь состав, в надежде найти, пошел в обратную сто
рону. Более тщательно всматривался во все лица, и все напрасно.
Удивлялся – почему не может обнаружить свою любовь. Где же она?
Неужели обманула? Возможно, с кемто проводит время, а ему со
чинила глупейшую историю. Последний вагон, последний тамбур и
последние ступеньки. Трогается поезд, он выпрыгнул, стоял, смот
рел на уходивший красный фонарь последнего вагона.
По телу разлилась страшная слабость. Невероятная тоска разли
лась, охватила душу. Возвращался медленно, с частыми остановка
ми, еле передвигая ноги, готовый пуститься в рев, совсем поздно при
плелся домой. Жизнь показалась ему совсем постылой, ненужной.
Усталый, сел к столу, и тут невольно встретился с глазами тех,
кто были на фотографии. Смотрел и смотрел то на Ирину, то на де
вочку, то на загорелого мальчика. Все они притягивали, чтото го
ворили ласковое… Они не осуждали, а звали к себе.
Катерина… "Какую тайну ты унесла?..", часто задавал себе этот
вопрос Курганов.
По дороге, уже внутри завода Виктора догнала Эльвира и с ус
мешкой спросила:
– Виктор Алексеевич, слыхала будто Катерина Иосифовна уеха
ла. Не знаете, почему?
– Знаю, – ответил немигающими глазами, – была в тайге, там пол
но энцефалитных клещей, один впился ей в титьку. Поехала лечить
ся.
– Ах, как грубо. Вот не ожидала.
Пошла, переминаясь толстыми, неуклюжими ногами.
49
В первый раз, после приезда из Киргизии в Комсомольск, Ири
на пошла в баню, срубленную из толстых, круглых бревен.
Налила два тазика горячей воды, уселась на скамейку. Вынула
из волос кучу шпилек и, сбросив косу на скамейку, стала распускать ее.
Сидевшая поодаль молодая женщина с длинной в руке мочалкой, оки
нув взглядом незнакомую с плетеной, густой косой женщину, ахнула.
– Ах, бабы. Смотритека. Волосыто, волосыто какие! – отодви
нула тазик, скользнула по мокрому полу, подплыла к Ирине, ладош
кой накрыла змейкой лежавшие волосы, стала их гладить.
– Ах, какие чудесные. И мягкие, мягкие ужасно!
Оставив тазики, побросав мочалки, спешно подплыли и другие
женщины с остриженными, короткими волосами, чуть не с оголен
ными затылками. Видя такую красоту, все они приглаживали, те
ребили их, словно убеждались – не подделка ли перед ними.
– Я видела как она шла с копной волос на голове и подумала: ка
кой богатый парик, уйму денег стоит, а оказались свои.
– И откуда ты, такая видная, приехала к нам?
Ирина совсем смутилась. Улыбалась, руки плескались в горячей
воде. Никогда не думала, что так хорошо к ней здесь отнесутся.
– Из ссылки я.
– Да это жена Виктора Алексеевича.
– Вот оно что…
– И такую, с неба свалившуюся красу, вздумал менять?
– Да, не менял он. Уехала инженерша Звягинцева.
– Да, уж конечно. Наверное выгнали.
– Не говори. Изменщик он.
Прислушалась Ирина. Ничего себе… "Изменщик". Екнуло серд
це, и настроение немного упало. Послушаю, может еще какуюни
будь новость узнаю.
– Не. Остепенился. На работе днюет и ночует. Хвалят его, гово
рят – свой мужик.
– Семь годов постился, вот и разговелся.
– Да, известное дело. У всех здоровых мужиков одно на уме. Вы
растут у них хвостатые огольцы и не дают им спокоя, ищут куда бы
их сплавить. Известное дело – бабу давай.
– И чтобы покрасивше была.
– Что правда, то правда. Вот, на днях накупила я всякой всячи
ны – картошки, репки, макарончиков, за свиной ножкой часок по
стояла – студень сварю, ну, полную сумку тяну. Глянь, рядом му
50
жичонка ступает, щупленький и пижонистый. "Дай пособлю". Что
ж, пособи, ежели можешь. Еле тащит, сердечный. Запыхался, пот
со лба капает. Думаю – взялся за гуж, не говори, что не дюж. Ну,
известно дело, позвала к столу мокрого от пота, пельмешки поку
шай, раз заработал. Он за обе щеки не одну, а целых две тарелки
умял, опосля встал, крутится возле меня, тренькает. "Я свободный
мужчина. Как бы эдак на кроватке побыть". Думаю – что же это за
птица прилетела, поклевала, еще и потешиться захотела? Говорю –
сейчас сынок придет, так что вы уж подите до дому. На прощание
какойто "окле" или "окей" пробормотал и умотался. На завтра
глянь – стучится, и гол как сокол скользнул в дверь. "По душе при
шлись ваши пельмешки. Видно, такие красивые ручки их стряпа
ли" и жмет выше локтя. Бух за стол. Опять две тарелки умял, и что
думаете, уже сидит на кровати и тянет меня за руку.
– Да вы что, говорю, очумели с пельмешей? Вон, сын шагает.
Соскочил с кровати, волосики зачесал и деру. Слава Богу, думаю,
отвязался. Ан нет. Назавтра опять стучится. Вышла и прямо в лоб –
"пельмеши все кончились, вы поищите их в другом месте". Фырк
нул. Припомаженный пошел, сверкая полосатыми брючками, свет
лыми носками в черных латаных ботинках.
– Ходит к тебе конопатенький пельмеши есть? – ктото спросил.
– Бывает.
– И часто?
– По пятницам. Боле не пущаю. Привязалась к нему. Не обидит.
Уж больно ласковый и всето носит, ублажает. То колбаски, то вин
ца, бывает и шоколадку принесет, недавно отрез на платье в руки
дал. Добрый.
– А чего же, один раз в неделю привечаешь?
– Чтобы в хорошем здравии был.
– А как же Михаил?
– Может и не живой. Пишут, пропал без вести. Ежели вернется,
Бог мне судья. Буду жить с законным мужем, сынто ведь его. Еже
ли не придет, с Иваном буду щи хлебать.
– А я скажу так. За мужиком нужен глаз да глаз. Случай у меня
был. Живу я со своим мужиком дружно. Он хороший, не грубиян,
выпить совсем малость себе позволяет, порой вместе рюмочку про
пустим. И не лодырь, все по дому сделает. А тут смотрю, побрился,
приоделся. Спрашиваю "куда это ты лыжи надраил?". "С прияте
лями в домино постучим". Ну, что же, иди, говорю. Пришел темной
ночью и на боковую. Жду, думаю – приласкает. Ан нет. Срам на всю
округу. С досады ушла в комнату к Игорьку, на диванчик. На дру
гой день опять. "Пойду, срежемся в домино". Поздненько явился и
51
плюхнулся на кровать, а я снова холостой бабой кручусь. Лежу и
думаю – куда это он ходит в домино сражаться? На третий день по
шел, а я за ним. Узрела. Нюрка, что в литейном, его привечает. "Ах,
ты, паскуда. Подожди, боле не дам своего мужика тебя тешить".
Пришел и опять в храп ударился. Ну уж нет, ты свою мужскую силу
боле не потратишь на Нюрку. Жгутом свила мокрое полотенце, рас
толкала муженька, да этим жгутом побоку. Вскочил, кричит – "Сду
рела, баба". А меня смех разбирает. "Ну, говорю, мил муженек, до
коле будешь к Нюрке шляться?". Он за табак, а я ему опять вопросик:
"Говори, как на исповеди у попа, будешь кончать или сматывайся".
Молчит, а я в рев. Больно обидно стало. Подошел, сел рядом, стал
утирать слезы. Ну, помирились. А Нюрка увидала меня у проход
ной, вдарилась бежать. Догнала, удержала и выпалила: "Ежели ты
моего мужика еще раз потащишь к себе в постель, знай – все стекла
побью в твоем доме. Отвадила шляться изменщика и Нюрке кукиш
показала.
Смеются женщины.
– А у меня полно квартирантов, и все по ночам. На заводе, знаете
сами, полный "антернацанал". Вольные, это больше с Волги да с Ле
нинграда, есть директивники, которых вытолкали из загородки, а
пути в города закрыли, ну и заключенные, разные контрики, это кто
сболтнул лишнее и его в кутузку – не болтай, береги свой язык, ко
нечно, и мелкие воришки, разные домушники и карманники.
– А те, кто в грабежах замешаны, тоже там? – ктото спросил.
– Нет, эти больше на камкарьерах, бьют камень. Да, так вот. Но
чью, в цеху станки шумят, автокары снуют вдоль по асфальту, кра
ны иной раз визжат, как поросята, к утру както тише становится,
только воробьи порхают. Тут то одна то другая деваха ластится –
"пусти в закуток", а у меня в инструменталке есть такое укромное с
матрасиком помещеньице. Я под утро подустану и прикорну ма
лость. Девахито и пронюхали, где можно схорониться и с милым
помиловаться. Мне что, не жалко, идите. Девахато из вольных, а
парень заключенный – сдружились, спасу нет, шмыг в открытую
дверь. Запру ее, будто куда пошла, а там они и милуются. Приду,
щелкну задвижкой, они, как воробышки, и выпорхнут.
И к Ирине.
– Долгонько ты без паспорта куковала?
– Шесть лет, с двумя детьми и мамой.
– Как же, с малыми детьми горевала?
– Хороших людей повстречала, помогали.
– А плохие, небось кровь сосали?
– Хватало, с избытком.
52
– Да уж ясно дело, к такой красотище чтобы пообниматься с ней,
друг дружке горло готовы рвать.
Надо бы остановить эти разговоры, да нельзя обижать так
прильнувших к ней простых женщин.
– У меня защитница была, мама. Боялись ее. Выйдет на крыльцо
с безменом в руке и скажет: вам тут делать нечего. У дочери двое
детей, ей недосуг с вами шурымуры водить, и забудьте сюда дорогу.
– Небось и дружки были?
– Что ты об этом спрашиваешь? Проживика шесть лет без друж
ка, с ума сойдешь, либо старухой станешь.
Посыпались разные советы Ирине. "Зорче смотри за ним"… "Будь
поласковее, навсегда забудет кралю"… "Строжи. У тебя двое его де
тей. Куда он денется, если ты в отместку уйдешь". "Уходить. Да это
совсем не просто, совсем невозможно. Простить надо и вся недолга".
"Не вздумай корить. Что было, то быльем поросло".
Вдруг женщины вспомнили, где срочно требуются их руки.
…Обед не готов. Скоро муж придет.
…Заплатку сынишке не успела поставить. Пришить надо.
…Утром не сходила за хлебом, надо бежать в булочную.
…Полы не мыты, вдруг кто придет, осудит.
И выливалась стылая вода из тазиков, установилась очередь за го
рячей. Засверкали, захлопали длинные и короткие мочалки, заспе
шили, затолкались к выходу, даже порой с остатками на теле мыла.
Ирина сидела среди голых женщин с обмякшей душой, теребила
в теплой воде свои волосы и была взволнована простыми их истори
ями. Никогда прежде не было у нее такой душевной близости в об
щении с незнакомыми женщинами. В трех водах с остановками она
мыла волосы. Пришла домой, села на табуретку, скинула на спину
еще влажный сгусток, взяла расческу с крупными зубьями, силь
ными руками стала их расчесывать, выдирая слабенькие с сединой
волосики. Заплела длинную косу и ушла в магазин, скоро нагрянут
ребята и муж придет, надо всех хорошо накормить. Большая копна
темных волос лежит на крупной голове и, когда шагает по улице, не
один мужчина жадным взглядом окинет ее статную фигуру и гордо
несущую голову с блестящими волосами, иной пожалеет, что эта
женщина всегда доступна только одному мужчине – мужу.
Дома и в этих походах Ирина вспоминала женские наказы, дума
ла о Звягинцевой совсем без обиды. Она жалела о горькой судьбе,
доставшейся ей и Виктору. Да и здесь, Бог знает, сколько придется
им испытать невзгод, ведь они оба "клейменые", да и дети разделя
ют их судьбу. Закрыта им дорога во многие ВУЗы, научные, иссле
довательские институты и "важные" организации.
53
Виктор вышел из машинного зала довольный, скоро все обору
дование будет смонтировано, в камерах успешно идет сварка
труб. При испытании устранят дефекты и тогда, в большую
путину откроются камеры с низкими температурами для приема на
временное хранение даров природы. Не полетнему дул северный
ветер, чуть вздрагивало холодное море. Вдоль песчаной косы на пути
идущей на нерест рыбы стоят на поплавках сети. Среди них на де
сятках лодок в резиновых сапогах и брезентовых куртках работают
мужчины. Их ловкие сильные руки освобождают от бечевы подня
тую рыбину и бросают ее на дно лодки. Заметил как рыбак уклады
вал женщине, одетой в зеленый, вязаный свитер, в белый мягкий
мешок длинную рыбину. "Что ж это за женщина"? Неуловимые дви
жения рук, наклон головы с завитыми волосами напомнили чтото
знакомое. "Может, та, виденная в городе", мелькнула мысль. Быст
ро шел к ней навстречу, на пригорок поднялась она – Катерина.
– Катя! – вскрикнул Виктор.
Шлепнулась о песок сумка, и Катя, заливаясь слезами, обняла,
прижалась к Виктору. Она шептала.
– Невероятно: ты… Боже… Виктор… Невероятно! – сквозь пелену
слез смотрела, смотрела на лицо любимого мужчины, от которого
некогда уехала, спасая его от расправы. Радовалась и улыбалась, что
нашелся самый ее любимый.
Он смотрел на ее морщинки у бескровных губ и голубые глаза и
не увидел прошлого, загорелого личика. Но свет голубых глаз горел
радостью неожиданной встречи. Он поднял сумку, взял Катерину
под ручку. Она все еще потихонечку всхлипывая, наклонив голову,
молча шла. В комнате, где он проживал временно, усадил Катерину
на кровать, и занялся рыбой. Залил соленым раствором очищенную
от пленок икру, вырезал острым ножом хребтину, посолил пласти
ны, завернул их в бумагу и со словами "одну минутку", отнес в хо
лодильник, что был рядом в квартире работающего у него слесаря.
Катерина молча наблюдала за хлопотами Виктора и рассматри
вала его. Да, время берет свое. Черные его волосы покрылись седи
ной, лицо как будто вытянулось и видны около глаз морщины. Гла
за только стали острее, будто спрашивают – что ты за человек,
добрый, хороший или склочник, никого кроме себя не любишь. Все
время улыбается, так ласково смотрит на нее. Когда же он закончит
возиться с этой злополучной рыбой?.. Наконец сел рядом, привлек
к себе и, перебивая друг друга, посыпались вопросы и недосказан
54
ные ответы. Будто они встретились гдето перед отходом поезда и
потому спешили рассказать все, что было у них в жизни за прошед
шие восемнадцать лет.
– Слушай, дорогая, видела меня в поезде, когда я пришел вытас
кивать тебя из вагона?
– Конечно, мне было ясно, что не поверил в звонок от сестры.
Ждала, вотвот и появишься. Точно вижу твою голову.
– Куда же ты скрылась? Два раза прошел вагон и тебя не обнару
жил.
– Хорошо не все углы обшарил. Была бы бурная сцена. Но… вот,
я с тобой на улице. Что же дальше,.. мрак, бездна страданий не толь
ко твоих и моих, но и семьи, что я видела на фото. Молодая, краси
вая женщина и дети.
– Все же, куда спряталась? – допытывался он.
Вспомнила Катерина. Увидела его и поняла – сейчас схватит за
руку, вырвет сумку и, как ни будет сопротивляться, потащит к там
буру и на перрон.
Быстро накинула на плечи чейто платок, склонилась над столи
ком, с замиранием сердца слушала, вотвот подойдет. Но, шаги стих
ли. Пройдет весь состав, вернется и тогда не избежать его медвежь
их рук. Подбежала к проводнице: "Ревнивый муж ищет меня,
схорони". Открыла бельевую – "садись и молчи". Съежилась на ска
мейке, опять прислушиваюсь к мужским шагам. Тронулся поезд.
"Пронесло".
Посмеялись над этим происшествием.
– Покушаем, – громко, весело сказал Виктор – У меня все есть.
Из шкафа быстро достал тарелки, чашки, глиняные чашечки, на
резал хлеб, достал початую бутылку вина. "Это нам за встречу". По
сматривал на улыбающуюся Катерину. Она здесь, рядом, а ведь ду
мал – никогда не встретить.
– Всетаки, почему ты уехала? Ведь все у нас было хорошо?
– Нет, нет, дорогой, не все было гладко. Надо рассказать, но толь
ко не сейчас. Неохота портить праздник грустным, тяжелым про
шлым. Долгая история. Можно разговор перенести на завтра?
– Конечно, – согласился Виктор.
– Хочу знать, как ты попал сюда, на край света?
Рассказал, что после смерти Генерала, на его место – главного ин
женера завода, прислали полковника в отставке. "Пришлось уво
литься". Уехал в Москву, к хорошему другу, единственному кто ос
тался верен дружбе с первого дня учебы в институте. Въезд туда, как
и в областные, и центральные, промышленные центры, курорты,
пограничные места был запрещен. Дрожал, вдруг выжига донесет,
55
"посмотрите, не враг ли тут околачивается". Потащат в милицию.
"Вам не разрешено здесь быть. Немедленно на поезд и за сто первый
километр", а другу "выговорешник" от начальника милиции. И по
шли переезды из города в город. Остановился у сестры в Костроме,
приняли начальником цеха на завод и через месяц – "Уволить по
сокращению штата", хотя никакого сокращения и не было. Но раз
ве можно человека с "клеймом" допустить в рабочую среду, еще раз
ложит коллектив – партийное око зорко следит за нормальным пси
хологическим состоянием общества. На другом заводе проработал
почти пять лет и пока силы есть, решил поехать сюда.
Когда Катерина поздно вечером появилась в комнате, Оля ее не
узнала. Такое веселье царило в глазах и улыбка расплывалась на
лице. Немного успокоится и вновь щеки до ушей растянуты.
– Мама, что с тобой?
– Оленька… Невероятно… Здесь, на краю света… Невероятно…
Мы встретились.
Не понимает Оля, смотрит на маму и ждет разъяснений.
– Виктор. Помнишь, я тебе в поезде о нем рассказала. Он здесь по
договору пятый год работает. Видел нас в Петропавловске, бежал за
автобусом – не догнал. Здесь у него работа на строительстве холо
дильника. Прилетел на четыре дня. И вот встреча на соленых пес
ках Камчатки. Кто бы мог подумать!
На другой день Виктор предложил Катерине пособирать голуби
цу на другой стороне реки, и она с радостью согласилась. В свой ма
ленький чемоданчик собрал еду, спустил причаленную около холо
дильника лодку, и они быстро пересекли спокойную гладь реки.
Большая поляна вся в низеньких, усыпанных голубой ягодой ку
старником. Изпод ноги Катерины вспорхнула пестрая куропатка,
пролетев несколько метров над самыми верхними веточками, плюх
нулась и кудато исчезла. Катерина при взлете птицы даже вздрог
нула, но потом с интересом стала искать ее – вдруг она гдето сидит.
Виктор посмеялся. "Искать в кустарнике птицу сподручно только
собаке, да и то обманет". Пока уходили дальше, ни одна не вылете
ла.
На мшистом, свободном месте присели, охваченные близостью,
обнялись.
Уже к вечеру солнце стало заходить за кроны деревьев, и повея
ло прохладой. Утомленные, но довольные проведенным днем с це
лым ведерком ягод переправились на лодке и потихоньку прибыли
в дом.
Оля ждала их. Когда они вошли в комнату, с большим любопыт
ством взглядывала на дорогого маминого друга. А он улыбнулся ей,
56
легонько пожимал протянутую руку. "Смотрика, передо мной та
кая красавица. Всех здесь затмила". Такое говорит, что даже вся
зарделась и поскорее надо смыться. "Мама, пойду чай приготовлю"
и выскочила. Недаром мама влюбилась. Он такой сильный, улыб
чивый. А какие у него зубы. Интересный, ужасно. Все смотрит в
глаза маме и не замечает она, как он быстро подвинул ей стул, и руку
подал, когда садилась. Была рада за маму, что есть у нее такой хоро
ший друг. Только конечно жалко, не вместе они. Ну, да что подела
ешь. Глубоко вздохнула и понесла на подносике заварной и боль
шой чайник, да и разной еды полно.
Оля довольная, что познакомилась с маминой любовью, уходила
на дежурство с мыслью: "Может он останется ночевать". Ошиблась
она. Не остался. Ушел к себе, с тем, чтобы набраться сил на завт
рашний, последний день перед отлетом на восточный берег, о чем и
не догадывается Катерина. Да и зачем лишние здесь толки.
Идет третий день их встречи. Виктор, конечно, с утра в машин
ном отделении, где нужна его постоянная подсказка, хотя бригада
из хороших специалистов, иногда даже и ему подсказывают. Но обед
приготовлен на славу и ждет его с нетерпением хозяйка. Видела его
шагающего по песчаной дорожке, открыла наружную дверь и обня
ла при входе. – Мой руки и за стол. И чегото еще принес? А в целло
фановом мешочке бутылка шампанского и та, посоленная им рыба.
"Вон и Оля бежит, за стол, за стол", – торопит Катерина. Обед был
на славу. Распили шампанское, закусили слабосоленой икоркой с
намазанным на хлеб маслом. И уха из мелкой и красной рыбы, и
тушеная из консервов курятина, и компот из голубики, все было
вкусным и уминалось за обе щеки.
Снова переплыли на лодке реку, ушли на ту же поляну и, чуть не
набив оскомину, измазали весь рот, губы и зубы голубыми ягодами.
Но это не мешало их жарким поцелуям и объятиям. Сама природа
благоволила им.
Мысль, что завтра надо улетать, тревожила Виктора. Избавить
ся он никак не может. Это не внутреннее дело, которое можно отло
жить, там обсуждается реконструкция комбината, прилетят специ
алисты от разных организаций, где председателем будет главный
инженер треста.
– Катя, завтра я должен улететь.
– Уже и срок пришел? – совсем она забыла об этом дне.
– Давай посчитаем, когда снова буду здесь. И взялись они с ка
рандашом в руке подсчитывать дни. "День до города – раз, день от
города до комбината – два, там – три дня, обратно до города шестой
день и от города до встречи – седьмой день. Ура! Видишь, все отлич
57
но. Катерина улыбалась, через семь дней они еще три дня в объяти
ях, неразлучны, все время рядом. Вечер был ветреный. Тихое море
днем стало бурлить, волны захлестывали песчаную косу уже за обыч
ной кромкой, где начинаются ставные сети. Прошел он с тихой гру
стью. Пили чай, гуляли, слушая бурлящее море, и поздно разош
лись, не посидев в квартире.
Рано утром пришла Катерина проводить Виктора. У него в ком
нате позавтракали и, держась за руки, ушли на причал. Ехать Кате
рине в аэропорт Виктор не разрешил, и здесь на качающихся досках
они попрощались.
Гуляя вчера вечером, она спросила:
– Виктор, ты все еще ходишь с "клеймом"?
– Нет. Стерли его.
Был он в командировке на другом комбинате, и однажды прибе
жала секретарь директора, запыхавшись – "Вас срочно вызывают в
город, в НКВД". Этот вызов охладил его. Пока летел до города, один
вопрос волновал – "Зачем?".
В праздничной одежде, не хотел замарашкой появиться перед на
чальством, вместе с Ириной подошли к дому с вывеской Управле
ния.
Встретил его на удивление сам начальник подчеркнуто любезно
– "Виктор Алексеевич. Пожалуйста, проходите, присаживайтесь".
Что бы это значило? Вынимает из папки небольшую бумагу, на ко
торой крупными буквами чтото напечатано и со словами, "Поздрав
ляю вас", передает ее ему. Прочитал и захватило сердце, не знал что
делать. Пробормотал – "Спасибо" и, сгорбившись, за дверь. На ули
це Ирина. Подошел и шепотом – "Мы… чисты. Вот, постановление".
"Военная Коллегия Верховного Суда… За отсутствием состава пре
ступления… дело прекратить… реабилитировать". Обнявшись, сто
ят и у обоих льются слезы. Отдают они дань радости светлому их
будущему и скорби по ушедшим, загубленным в самом расцвете сил
их жизни. Полетела телеграмма детям, и начались хлопоты по воз
вращению жилья и уже маячили дни переезда в свой город.
Об этом Виктор умолчал. Не надо посвящать Катерину в скорб
ные дни своей семейной жизни. Она ведь тоже на его вопрос: "Состо
ит ли в партии" – ответила односложно. Сказала – потеряла билет.
За новым не пошла и выбыла. Да и не нужна она мне такая, жесто
кая. Не посвятила она Виктора в свои переживания потому, что зная
о его непростой судьбе, не хотела тревожить его душу. "Хватает ему
и своей боли". Конечно, построить бесклассовое общество очень даже
необходимо. Одни будут жить в золотых хоромах, а другие ходить в
лаптях и жить под соломенными крышами. Но зачем его строить,
58
сгубив миллионы людей? А этих погубленных спросили – хотят они
отдать свои жизни за тех, кто будет может через сто, а может через
тысячу лет жить в нем? "Нет уж… Так не пойдет" и всплыло виден
ное. И "Гриша", и "Анекдотчик", и "Дезелтир", да и Виктор с семь
ей. А как с ней поступили – "люби, кого прикажут"… И куда ни глянь
– заборы, колючая проволока и часовые в будках берегут "врагов
народа". Быть в ней – не счастье, а позор. К такому выводу она при
шла, приехав из Комсомольска. Как ни звали, не пошла она за биле
том, не нужен он ей.
Да, он все рассчитал. Через семь дней возвратится и будут вместе
еще трое суток незабываемых, дорогих встреч. Но всетаки это Кам
чатка с неожиданно переменчивым ветром. То хлещет дождь со сне
гом, залепит глаза и ты вымок, хоть все отжимай, и через час дует
холодный, обжигает и все покрылось ледяной коркой – все живое
спрятавшееся там, гибнет. Да и летом ветер несет с Тихого океана
влажный, удушающий воздух, и ты в летней рубашечке и босонож
ках, но вскоре он сменился холодным, пронизывающим – одевайся
в теплые кофты, пиджаки, пальто.
Поэтому купил Катерине билет до Новосибирска на рейс самоле
та Петропавловск – Москва и передал его хорошему знакомому, глав
ному диспетчеру аэропорта. "Вдруг меня не будет, пожалуйста, пе
редай". "Какое событие, Виктор Алексеевич, конечно передам".
Все, что положено – выполнено. Совещание прошло успешно, и
он, снова возбужденный скорой встречей с Катериной, сидит и смот
рит в окошечко маленького самолета. Побережье Тихого океана им
достаточно изучено, но все равно чтото новое появляется. Вот, око
ло УстьКамчатска вулкан задышал. Надоело ему в спячке быть,
надо и развеяться, хлопот людям добавить. Течет лава, покрывает
зеленые отроги гор и спускается в долины, где захватывает гущину
леса. Ведь утихал, долгонько спал, проснулся и давай буянить. Где
то, чуть подальше, шлепают толстыми губами и выдыхают вместе с
минеральной водой горячий газ. Вдоль скалистого берега светлая
полоса прибоя и невдалеке спичечными коробками рыболовецкие
суда на пастбище. Косяками идет рыба, и рыболовецкие снасти на
чеку. Все хорошо. Завтра улетит на встречу с Катериной! Опять три
дня вместе, рука в руку и глаза в глаза. Вот и УстьКамчатск. Чтото
долго не взлетает самолет, может горючего нет. Идут пилоты, вско
ре и взлет разрешат… Резкие их голоса заставили вздрогнуть Вик
тора. "Петропавловск не принимает. Штормовой ветер. Всем в гос
тиницу".
Что же ты, Судьба, делаешь со мной, зачем так безжалостно сме
ешься? Хорошо, что билет у диспетчера. Если не сообщу – сойдет с
59
ума. Пошла телеграмма Звягинцевой в больницу, а квитанцию, сам
не знает почему, но сунул в маленький кармашек пиджака. Никто
не может сказать, сколько суток пассажиры будут здесь куковать.
Только Бог знает, но он молчит, определенно издевается над людь
ми. Прошел день, наступил второй, и они попрежнему только бро
дят по летному унылому полю и дышат противным газом, что под
нимается из жерла вулкана. Да, не бывать их встрече на песчаной
косе. Может судьба смилостивится и даст проводить ее к реактивно
му самолету. Скоро она должна быть в Петропавловске. Дай мне Бог
последнюю встречу не пропустить.
Вот и проводила Катерина своего друга. Както пустынно стало,
но пройдет несколько дней, и он снова появится, они опять вместе
переправятся на другой берег реки, уйдут на поляну и в темь леса, и
все рядом, и рука в руке. Всевышняя дала ей большое счастье в люб
ви, и она радовалась, бесконечно благодарна была ей. Конечно жал
ко, что Оленька не его дочь, но это дочка ее, и он с теплотой к ней
относится, что приносит тоже ей радость. Да, все хорошо. А как здо
рово, что она поехала провожать Олю. Сидела бы дома все время в
тоске и тревоге. Тут определенно не обошлось без Пресвятой. Здесь
оказалась во власти продолжения прежней, далеко ушедшей люб
ви. А какое счастье она испытывает – своим тогда отъездом уберег
ла Виктора от расправы. Он живой, в ее объятиях. Не хочется ду
мать, что пройдет всего несколько дней и опять они расстанутся.
Надолго ли? Зачем загадывать. Кто знал, что судьба подарит им вот
эту встречу вдали, на соленых песках Камчатки. Даже во сне не мог
ло присниться. Было и тяжелое в жизни. Зачем оно лезет наружу?
Лежит гдето и пусть себе лежит. И ни к чему думать о спешном
отъезде из Комсомольска, когда так хорошо светило солнце и толь
ко что познала истинное счастье. Сейчас, здесь, возродилось пре
жнее, неизбывное, пришли благостные дни.
А работа у него тяжелая. Совсем недавно прилетел сюда, и уже
на самолет и кудато к черту на кулички, к Беринговому проливу.
Все время в разъездах, всухомятку, в холод и слякоть. Он здоровый,
сильный. Под винтовкой таскаясь по лагерям, не сломался. На за
вод вернулось несколько реабилитированных и что же? Надломлен
ные, раздраженные, обрюзглые и душевно ослабленные. А Виктор
улыбчивый, энергия у него льется через край, да и оптимизма хоть
отбавляй, и злости нет, может за все это она и полюбила его. Теперь
он совсем обеленный, вернули ему свободу и честь восстановили.
Генералу тогда что говорила. – Может он больше любит родину, чем
другие, в погонах. Ведь правильно сказала. Генерал сам чувствовал
это, иначе не доверял бы ему.
60
Попробуй сказать ему чтолибо плохое о стране, сразу взорвется.
"Да, у нас чертте что творится. Но ведь это родина и надо всегда
любить ее. Можно и надо ненавидеть лопоухих истязателей, но пле
вать на свою страну – кощунство. А что в прошлом, на заре нашей
жизни было вольготно, все ездили в золоченых каретах? Нет, губи
ли лес, корчевали пни, кирками и лопатами снимали дерн, деревян
ными сохами распахивали землю, в домотканых одеждах ходили.
Но дружинники российского народа насмерть бились, изгоняя пе
ченегов, монголов и татар. Кутузовские воины разгромили армии
Наполеона, а совсем недавно Гитлеру хребет сломали. "Вот, какой
он".
Она искала работу. Уже неоднажды все перестирала, все дырки в
носках и чулках заштопала и даже два фартучка для Оленьки рука
ми сшила. Много ходила по улицам поселка. Удивлялась, как тут
на песке выращивают лук, петрушку, морковь, укроп и даже куры
бегают и гдето хрюкает поросенок. Рыбных отходов много, вот энер
гичные женщины и укладывают их в песок, только для свиней он
совсем неподходящий, мясо будет с рыбным противным запахом.
Часто уходила по песчаной дорожке к устью, где коса упирается
в море. Слева широко залилась пойма, и справа волны моря лижут
белую отмель. Долго смотрит в безбрежную даль синего моря, на су
етившихся топорков, летающих кричащих чаек. И так она счастли
ва, улыбается чемуто близкому, родному, что есть в душе.
Подошел шестой день как улетел Виктор, и Катерина подумала –
"Он должен прилететь завтра, но может освободился раньше и при
летит сегодня". Поспешила к причалу. Нервничала, все смотрела
вдаль – не видно ли идущего катера. Пришел, но Виктора не привез.
Идет к месту разгрузки рыболовецких судов. Выброшен с больши
ми клешнями краб и матрос кричит: Эй, подбирай".
Думает, что обращаются не к ней, а к другому, но снова окрик: –
Эй, гражданочка, бери краба, бери!
Разве можно отказаться от такого подарка? Тащит в дом, удер
живая за одну клешню, другие в песок упираются. Разложила его
на стол и с рвением занялась обрабатывать темнокрасную животи
ну. Сочные, пахнущие водорослями с привкусом йода, сваренные в
подсоленной воде клешни краба, одно из чудес моря. Завтра мы по
смотрим, с каким удовольствием Виктор будет ломать хрустящие
косточки и как белыми зубами уминать содержимое. Все приготов
лено, и дала она Оле кастрюлечку – "в больнице есть холодильник,
схорони там". Только Оля унесла сваренные клешни, как бежит с
бумажкой в руке. "Чтото важное, раз бежит". Соскочила со стула и
навстречу дочери. "Что там?". Оля улыбается, значит все хорошо.
61
– Телеграмма. Живой. Отдала ее и убежала. Прочитала – "Нет
погоды, сидим в УстьКамчатске, билет у главного диспетчера аэро
порта надеюсь встречу Виктор". Главное жив и помнит ее, даже би
лет купил. Славный, хороший. Как она любит его!
"Сколько там пробудет? День, два, три. Неужели не увидит его."
Совсем стало грустно и опять пошла по дорожке к устью.
Пошел восьмой день разлуки, и Катерина снова у причала встре
чает приезжих, но Виктора нет и нет. Завтра последний день ее жиз
ни здесь, дальше самолет, и к вечеру она дома. На несколько часов
он не приедет, не влюбленный юноша, бегающий за двадцать кило
метров, чтобы пообщаться со своей любовью. Может еще сидит в
какомто УстьКамчатске? Жалко, что так нелепо протекли эти дни.
Конечно, Оленька рада – ведь рядом мама, помогла и комнатку най
ти, да и виделась с главным врачом больницы и так она быстро со
всеми освоилась, что ходит довольная. Еще и потому много в ней
радости, что сразу появился хороший товарищ, совсем обалделый
ходит. Ленинградец, еще студент, приехал на путину подзаработать
деньжат. Кольнула мысль – вдруг Оленьку увезет, и тогда можно с
ней поехать туда. И вдруг, там… Зачем загадывать несбыточное.
Солнце опускается все ниже и ниже, играя золотистым цветом
на волнах. С моря подул ветерок, она прижимает к телу полы коф
ты, с тоской смотрит на море и на вдаль уходящую песчаную косу.
Уже неинтересны лежавшие в изобилии медузы, да и само море,
что длинными языками лизало песок и вдали пароход в ожидании
пассажиров, и рыболовецкое судно, спешно идущее к причалу, с "до
завязки" заполненными рыбой трюмами. Посмотрела на пустынное
без границ море, а у ног шуршали, убаюкивали, ласкались мелкие
волны, словно передавали последнее приветствие вскорости уезжа
ющей отсюда женщине. Все уходило, как выплеснутая на песок вода.
На девятый день Катерина проснулась с одной мыслью – завтра
домой. Виктора ждать нечего. Подарил он в жизни счастье не ей, а
другой женщине. Бог с ней. Много и она испытала – жена "врага
народа". Какой отщепенец придумал такое дикое название людям –
не врагам, а патриотам своего народа. Быстро поднялась. Оля еще
не приходила с дежурства. Приготовила завтрак, села и начирика
ла о необходимых покупках. Билет куплен, остаток денег потратит
на деликатесы. Все обрадуются дома, ведь в магазинах полкито пу
стые. И пошли обычные хлопоты перед длительной разлукой с до
черью.
Оля не узнала маму. Была она не сусальная дива, а прежняя, все
гда собранная, в движении энергичная, с точными указаниями и
62
очень требовательная. Но и ласковая, заботливая, порой уж даже
слишком. Определенно настроилась на дорогу. А как ее на заводе
любят. Отмечали наградами, на собраниях иногда и в президиум
выбирали.
Накупила разных балыков из чавучи, кижуча, нерки, кеты и це
лую сумку крабовых консервов. Сказала: "к отъезду трехлитровую
банку икры принесут". Вот какая она заботливая. И чтото еще Ген
надий обещал достать. И как она со всем управится. Но это же мама,
найдет попутчика, который поможет тащить поклажу, да комуто
глазки построит и тот за удовольствие возьмется помочь. Руки у нее
сильные, на худой конец и сама все унесет.
За вечерним чаем рядом с Олей сидел и Геннадий. В первый же
день он увидел молоденькую, круглолицую медсестру рядом с мате
рью, сразу познакомился, предложил посмотреть на усатых нерп,
что на сетях у рыбин объедают головы, да и вручил только что пой
манную горбушу. Слово за слово и рыбаки видели, как веселая де
вушка не однажды прискакивала к лодке и с Геннадием шел весе
лый разговор.
С раннего утра Катерина на ногах. Все собрано, упаковано, даже
сбегала за икрой, принесли банку, и Геннадий ее хорошо упаковал.
Остается пройти с пристани на катер, в аэропорту до грунтовой
полосы и юрким самолетом до города. Там увидит Виктора. А вдруг
нет! В это она никак поверить не может.
Тяжелую сумку взял Геннадий, Оля тоже взяла сумку поменьше,
а у нее своя, небольшая на руке. В последний раз она подошла к мок
рой кромке берега, посмотрела на тихие, шепчущие волны, освещен
ную солнцем ширь моря и сказав: "прощай", поспешила к ребятам.
Катер рассекает гладь реки, несутся мимо кустарники, островки
с бесчисленными гнездами серых чаек и видны большие вмятины
недавно охотившегося здесь медведя. На отмели рыбаки тянут длин
ный невод с бурлящей внутри водой, это чавыча дает о себе знать.
Сидит рядом с Олей ее молодой друг, жмет ее пальцы. Остается здесь
она одна, без опеки матери, ну да девушка она трезвая, знает что
можно, и что, ни в коем случае, недопустимо.
Бежит по асфальтовой полосе самолетик, Катерина вся в напря
жении – здесь ли Виктор? Кажется, это он остановился у самой две
ри, где на землю опускают маленькую, с двумя трубчатыми ступень
ками лестницу. Он стоит, смотрит в открытую дверь, а у нее в глазах
какойто туман, толком и разглядеть не может.
Он рано утром вернулся из плена, где был застигнут свирепым
ветром, съездил домой, быстро вернулся и ждал прилета самолета с
западного побережья.
63
В природе царила тишина. Клубились, ниспадали по темным ко
нусам Авачинского и Корякского вулканов белесые шлейфы. На
летном поле изредка ревели моторы самолетов. Уже проходили на
посадку в дальний рейс, с чемоданами и сумками уезжающие на боль
шую землю, временно, по договорам, работавшие здесь специалис
ты.
Сидя на скамейке, Виктор пожимал холодные, сухие пальцы Ка
терины. Сейчас они расстанутся. Увидятся ли когданибудь вновь?
Или, вот эти минуты последние у них в жизни. Объявили время –
надо прощаться. Катерина встала, закинула свои сильные руки за
шею Виктора, прижалась телом, впилась в его губы, оторвалась,
поднесла к глазам скомканный платочек, быстро пошла к самоле
ту.
Виктор до боли кусал губы, затуманенными глазами смотрел на
удаляющуюся женщину. Она поднялась по трапу, помахала ему ру
кой, вошла вовнутрь. Он все стоял и смотрел, пока не вырулил само
лет на взлетную полосу и не скрылся в голубом небе Камчатки.
Захлопнулась дверь. Командир в синей форменной рубашке, чуть
сутулый, прошел в кабину и вскоре машина вздрогнула и вырулила
для взлета.
Не слыхала она ни шума моторов, ни голоса стюардессы "при
стегнуть ремни". Через маленькое окошечко искала в толпе прово
жающих дорогое лицо. Как ни крепилась, как ни старалась сдер
жаться, слезы потекли, обжигая и без того горячие щеки.
Проплыли горы, освещенные солнцем, Охотское море с малень
кими пароходиками и рыболовецкими судами и редкими поселени
ями. Гдето здесь она оставила свою любовь. Сказала на прощание
"Буду писать и звонить". Но в глубине души сомневалась – надо ли
и зачем все время быть больной? Печаль охватила ее сердце. Почему
так устроена их жизнь? Почему с дорогим человеком надо расстать
ся? Может она сделала неверный шаг, что тогда уехала из Комсо
мольска, и вот снова разлука. Могла бы все бросить и соединиться
навсегда. Нет, нет… Зачем терзаешь себя? Уйди он от семьи, кото
рую любит, но не сейчас, а потом, схлынет восторженность чувства,
через какоето время увидишь душу его в полном смятении. Появит
ся в его глазах укор тебе, зачахнет любовь и станет по пустякам взры
ваться.
Слышит над собой голос: "Пожалуйста, пристегните ремни". По
дают на маленьком подносике чашечки. "Выпейте минеральной во
дички". Проглотила подкисленькую водичку, немного успокоилась.
Да. Чтото он положил в сумочку? Открыла и вынула исписанный
листочек. Словно боясь прикоснуться к свежей ране, положила ли
64
сточек обратно, но через мгновение вынула. "Милая, ласковая, до
рогая любовь моя. Судьба подарила мне тебя, и всегда мое сердце
будет с тобой. Спасибо тебе. Целую, Виктор". Сложила листочек,
сунула в раскрытую сумочку, откинулась на спинку кресла, окаме
нела.
Дома Катерину ждали, встречали с радостью. Она же привезла
такую "вкуснятину", что нельзя было оторваться. Но не было радо
сти и покоя в ее душе. В первый же вечер из комнаты Оксана услы
хала всхлипывания, зашла к ней и увидела лежащую на подушке
голову сестры, вздрагивающее тело, присела, положила на нее руку.
Что случилось? У Ольги чтонибудь не так? Не молчи, рассказы
вай.
– Не трогай меня. Потом расскажу, – утирая слезы смотрела в
сторону.
Оксана не стала допытываться, хотя узнать причину отчаяния
сестры ей очень хотелось. "Наверное куданибудь вляпалась", Кате
рина скрывала подлинную причину, сослалась на отсутствие Олень
ки. "Ей там одиноко, бедная девушка", на что получила ответ: "Она
со здравым умом, знает как вести себя, и нечего хныкать".
Началась обычная жизнь. В минуту отдыха говорила себе: "Надо
позвонить. Закажу разговор, придет на переговорную, и я услышу
его голос". Заказ оттягивался со дня на день, и однажды обнаружи
ла – прошло две недели. Поняла, что время, невидимое божество,
лечит ее от постоянной боли души. Оставила себе радость общения с
любимым только в церкви, у иконы Великомученицы.
Когда на душе становилось тяжко, тряслась в трамвае сдавлен
ная нервным усталым народом и, проехав полгорода, с молитвой
входила в уцелевший от разбоя храм и там взор ее падал на икону со
знакомым ликом. Ставила свечу и в поклонах просила святую при
нести упокой души умершим и здоровья многим родным и особенно
большого счастья оставленному на соленых песках любимому чело
веку. "Счастья и покой его сердцу", – шептала и без устали крести
лась.
Успокоенная, приехав домой, расстилает шелковистую дорогую
материю и втихаря, поскольку запрещено работать на дому, кроит
очередное заказанное по знакомству богатенькой женщиной наряд
ное платье. Очень нравилось, как из гладкой, красивой ткани под
мерный, тихий звук швейной машины сшиты разные полотнища.
Ловкие пальцы поднимут к свету эту прелесть и улыбка появится на
лице. А заказчица чтото хочет подарить. Вот уж этого нет. Не при
нимает подношений. Что положено, по договоренности – пожалуй
ста. Скоро у Оленьки будет свадьба, полно расходов и дополнитель
65
но заработанное кстати. Свадьба будет в Ленинграде. О, Боже… по
дари мне там встречу с Виктором. Тебя, моя заступница, об этом тоже
прошу. Так мне тоскливо без него!
Ирина не могла понять, почему Виктор из командировки приехал
совсем какойто чужой. Принял душ, наскоро поел и в машину. Спро
сила "что случилось", буркнул: ничего, все в порядке. Какой же "по
рядок", если все бегом и перед уходом даже не поцеловал. С нетер
пением ждала его до самого вечера, она должна узнать, что случилось
– может, гдето авария с последствиями, может возвратилось вре
мя, когда ни за что упекали, и она снова окажется у разбитого коры
та. В догадках проходило время. Вот он пришел, умылся и ни слова.
Молча поел, посмотрел газету, "отдохну, устал", улегся на диван и
на вопрос "что случилось, скажи", грубо ответил: "ничего, все в нор
ме" и повернулся к стенке. Пошли тяжелые для Ирины дни. Идет
вторая неделя, как она слышит только сквозь зубы "да" и "нет".
Скрытный, молчуном сидел за столом во время завтрака, обеда и
ужина. Таким же уходил, после трапезы. Пыталась разговорить его,
но безуспешно, Спрашивала у сослуживцев о делах на разных, уда
ленных участках, и всегда получала успокоительные ответы. На
вопросы: "понравился ли борщ из свежих овощей, купленных на
рынке", "хороши ли котлеты из красной рыбы", "правильно ли за
солила рыбу и красную икру", ответ тот же – "да", "хорошо". Отби
вало всякое желание продолжать беседу. Она стала молчать.
Что случилось? Какая трагедия разыгралась в его жизни, что вы
било из колеи? Чувствовала полную от нее отчужденность, не могла
понять причины такого нелепого к ней отношения. Замкнулась. Пе
ребирала в памяти возможные с ее стороны нехорошие поступки, но
ничего не находила, мучилась в догадках. Но однажды, перебирая
для стирки и проветривания одежду, в боковом карманчике увиде
ла квитанцию на отправленную из УстьКамчатска телеграмму "Звя
гинцевой" и опустились руки, от падения удержалась за край сто
ла, едва успела сесть на ковер, разложенный на полу, как тело стало
трясти, и она забилась в истерике.
Вот в чем причина его умопомешательства? Проснулась старая лю
бовь? Вспомнила, как когдато в бане она узнала о его романе с этой
женщиной, но это было давно. Сейчас совсем другое дело. Льются не
переставая слезы. Уехать. Бросить все – на самолет и к детям. Завт
ра… Да, завтра. Пусть живет один. Почему один? Наверное, гдето
живет и та, невидимка, совратившая Виктора. А что скажет детям?
Стала безмужняя. Никогда не сядут вместе за стол, и никогда они не
обнимут сидящих отца и мать. А что, он?.. Но слезы не дают дышать,
ввалилось тягучее до боли в сердце известие. Изменщик! Как он смел?
66
Господи, за что, за какие грехи наказываешь беспрестанно меня?
Жила в Ленинграде, училась, трудилась, даже воспитывала брошен
ных детей, не знала большей радости, чем быть в семье с любимым
мужем, воспитывая сына и только что родившуюся дочь. И вдруг –
"муж, враг народа", а я, его жена, в бессрочную ссылку, в Киргизию.
Перед отправкой слышит: "Вы, гражданка Курганова, разведи
тесь с этим подонком. Будете тогда свободной, почитаемой всеми,
ударницей на трудовом фронте". Не удержалась, кричу – "Как вы
смеете предлагать мне подлую измену любимому человеку, отцу дво
их детей? Это бессердечно, цинично! Я лучше вас знаю его, и никог
да не поверю в сочиненную вами сказку!"
– Значит, вскормленные самим Дзержинским люди ошиблись?
Да и трибунал ошибся?
– Да, все они ходят в черных очках.
Молчит зеленый френч. Ходит, думает, затем…
– Вот предписание – в ссылку!
А что там? Разве в солнечной Киргизии не те же отщепенцы, что
сидят в "Большом Доме", на Литейном? Раз в десять дней – на по
верку, не убежала ли, и последим за ней. И шляется поодаль в вере
вочных сандалиях страж революции. Кричу: "Дайте работу, я учи
тельница и со стажем, у меня голодные дети, да и мама старуха
больная". Лоснящаяся рожа: "Придите завтра", потом "придите
через два дня", потом "придите через неделю". Прихожу – "вот вам
товарищ, у него будете в подчинении". Ведет меня этот товарищ не в
школу, а на квартиру. "Попьем чайку, поедим душистого винца,
закусим горячим пловом". Гадина ползучая! Плюнула в его жирную
харю.
Приняли в лабораторию, на табачную фабрику. Все, казалось, хо
рошо. Но сменился директор, и на другой день новый, с усмешкой:
"Уважаемая Ириночка!.. Я здесь пробуду не больше пяти, шести
месяцев, за это время должен заиметь солидную сумму, чтобы свою
неграмотную жену и двоих пацанов обеспечить на длительное вре
мя. Вас переведут на фабрику, где выпекают пышечки, прянички,
булочки. Не в обиде поживете".
– Как вы так прямо говорите об ограблении фабрики, не боитесь,
если расскажу об этом?
Засмеялся, крутит желтый от табака ус.
– Чего мне бояться? Кто вам поверит, репрессированной? Я же
член партии и со стажем. Еще и вам припишут "боролась против
Советской власти", и потянется за вами хвостик.
На фабрике сдружилась с хлебопеками, булочниками, конфетни
цами. На грех, проведал предприятие сам министр и "проведите, по
67
кажите". Раз провела, два провела, а на третий день отказалась. При
казом по министерству: "Уволить, за халатное отношение к работе".
Все! Нет работы и нет хлеба для семьи. Может, ошиблась, не дала
слово майору быть его женой. Перед отъездом из Киргизии времен
ный друг умолял. "Люблю. Готов жизнь отдать за тебя. Клянусь,
никогда детей не обижу. У вас разлука тянется семь лет, рвешься
туда, а приедешь к пустышке". Эти слова ложились без ответа, как
зерна в сухую землю.
Была тверда в решении – только Виктор, отец моих детей, друго
го отца никогда не будет, да и мужа другого мне не видать. Друг на
время, это не муж. Виктор владеет ее сердцем, с ним спаяна вся
жизнь, хорошая и с изъянами, исковерканная. В ссылку отправи
ли, как часть их общей судьбы. Дети не чаяли души с отцом, да и он
все с ними и с ними. Сейчас они вдалеке, а постоянные письма идут.
В последних какие новости! "Братец увлекся девушкой, скоро же
нится", – пишет дочка. А вслед письмо от сына. "Идет интенсивная
переписка сестры с лейтенантом, давнишним другом по школе". Не
иначе, скоро две свадьбы, они ждут родителей… Нет, нет, не может
поверить в расставание с мужем. Он – болен. Точно – болен. Уйдет
гроза, останется мокрое место. Но, как он смел обидеть ее? Уж весь
халатик мокрый от слез. Остыли лежавшие на ковре судорожные
ноги. Всхлипывая, медленно поднималась с пола. Слабенькая, при
села к столу, положила руки на колени.
Скоро придет тот, кто нанес ей удар в самое сердце. Невольно при
дется смотреть ему в глаза. Может уйти, скрыться, чтобы при нем
не впасть в ярость, оскорбить, вынести всю обиду на его изменщиц
кую голову… Нет, она не опустится до базарной, пьяной женщины.
Гордая, недоступная, оскорблена самым близким человеком, но не
услышит он от нее грубого слова, жалобу на бессердечность.
А куда делась та, что приворожила его? Странной кажется эта те
леграмма и никуда он не уезжает, сидит дома. Разлучились, вот и за
болел. Надо ждать! Если случится непоправимое, ну что же. Перене
сет этот удар. У нее есть надежная опора – дети. Да и не такая она
старуха, что не найдет спутника. Но, что она говорит? Никто, кроме
Виктора ей не нужен. Никто! Может написать детям о случившемся?
В их души вложить враждебность к отцу? Разве они смирятся с позо
ром матери? Вступятся за нее, будут мстить отцу. Нет, это не для нее.
Тяжело переживать одной, но надо. Может у Виктора нервы сда
ли, столько пережил, заглохли звонки, не предупредили об опасно
сти.
Установила в большой комнате раскладушку, улеглась до его при
хода. Уже стала засыпать, услыхала: "Почему здесь?", ответила –
68
"Вдвоем жарко". Целыми днями Ирина бродила по городу. Зайдет в
рынок, чтото купит, посмотрит кинокартину, посидит на стадио
не, где тренируются дети, спустится на берег Авачинской бухты и
смотрит на причудливую жизнь порта. Идет третья неделя, попре
жнему в доме мрак, тишина. Кажется, надвигается непоправимое.
Втихую, иногда и ночью льются слезы.
В один солнечный день она услыхала, как вошел Виктор и нео
бычно, громко. – Ирина! Меня сейчас обступили живущие в доме
женщины и в один голос "поедемте за жимолостью". Слыхал, неко
торые сотрудники бочками набирают ягод, гонят сок, варят варе
нье, делают компоты. Я дал согласие – куда сложим ягоды? Завтра
раненько и в лес.
Она была ошарашена. Среди мрачных дней вдруг проглянуло сол
нце. Засуетилась, забегала. Мыла ведра, зажарила курицу, нареза
ла ломтями своего посола красной рыбы, наложила поллитровую
банку красной икры, сбегала, купила свежего белого хлеба. Все со
бранное показала мужу и довольная что сказал: "добро, все хоро
шо", пригласила за стол, почаевничать. Не раз видела потеплевший
к ней взгляд.
Через час езды остановились в густом низкорослом кустарнике с
темными, усеянными на мелких сучьях ягодами. Виктор не отхо
дил от Ирины. Помогал сойти с машины, наполнять ведра крупной,
с вишню, сочной ягодой. Когда распустилась густая коса, поддер
живал волосы, помогал ей зашпиливать. "Что с ним стало"? – зада
вала она вопрос, будучи в какомто доселе неизвестном напряжении.
Тихая радость сквозила на ее лице, в то же время и тревожилась – не
минутная ли это слабость. Всматривалась в его лицо, боялась упус
тить надежду на окончание безмолвия. При переходе по камням,
через ручей он перенес ведра, подав руку, поддержал такое знако
мое ему тело. Когда умывалась, с полотенцем в руке ждал ее. На бе
регу, под раскидистой рябиной, расселись приезжие и легла на раз
ложенную скатерку разная еда, приготовленная услужливыми
женщинами.
Домой возвратились под вечер. В большой комнате с открытыми
шторами, за столом распаренная от духоты, Ирина в легком, розо
вом халатике сидела напротив Виктора, быстро наполняла тазик
очищенной от примесей ягодой. Часто всматривалась в загорелое,
осунувшееся лицо мужа. Он тоже перебирал собранное и все чаще
их глаза искали друг друга. Вдруг – выпалил.
– Смотрю на тебя и удивляюсь. Такая ты ладная, аппетитная.
Ей, ей.
– Ну, уж скажешь, Бог знает что, – улыбнулась, зарделась.
69
– Нет, правда.
Подошел, приподнял со стула, легонько толкнул в другую ком
нату. Уже совсем клонился день к вечеру. Повеяло прохладой. Ири
на легким одеялом закрыла уставшего Виктора, закрыла балкон
ную дверь, уселась за стол. Какой счастливый день у нее – муж
вернулся. Три недели тревоги, невыплаканных и льющихся слез.
Все как дурной сон уходит в прошлое. Убрав ягоды на варенье, за
сыпанное сахаром, на сок – отдельно, в пятилитровую бутыль, в
раздумье остановилась передохнуть. Подошел Виктор, молча взял
брезентовую раскладушку и отнес ее на антресоли.
Время, могучая неведомая сила успешно завершало свою бит
ву. Виктор ожил. Ранним утром, положив голову на грудь Ирины,
задумался.
Как смел забыть, не видеть той тяжести, что обрушил он на жен
щину, рядом идущую по ухабистой дороге, преданную ему, всей се
мье? Он простофиля, глупец, отмороженный самолюбец заставил ее
страдать, мучиться. Его вина, что среди густых, шелковистых, чер
ных волос появились серые пряди. В порыве самоочищения, боясь
спугнуть пришедшее, на ухо тихо сказал. – "Ты, прости меня".
Ирина давно простила этого "изменщика". Лежала, улыбалась,
радовалась сохранившейся семье и тому, неизбежному ее увеличе
нию.
– Скоро у нас две свадьбы, подарки надо покупать.
– Какие свадьбы, какие подарки, что ты мелешь?
– Как какие? Читал же ты письма ребят?
– Ничего не читал.
– Час от часу не легче.
Принесла в раскрытых конвертах письма. Когда он прочитал,
спросила.
– Вспомнил?
– Впервые вижу. Забыла их дать.
Не может она допустить перебранки, крупного разговора. Дол
жна, обязана сохранить спокойствие.
– Да, наверное. Старость надвигается, – отшутилась, хотя твер
до знала, он на ходу прочитал, не сказав и слова, положил их на
тумбочку.
– Здорово у нас получается, приедем, справим две свадьбы.
Обнял, стал целовать ее. Ирина, размягченная, прижалась гру
дью к его телу, подумала: "Надо еще раз поехать за жимолостью".
В очередной раз Виктор снова был на том же комбинате, где
встретил Катерину. Принял участие в наладке оборудования. Уже
с тихим урчанием работают аммиачные компрессоры, гонят холод
70
в камеры, заполненные ящиками с рыбой. Трубы покрашены в раз
ные цвета, во всех помещениях чистота. Подписаны акты на при
емку в эксплуатацию холодильника и он, довольный, шел на от
дых.
Уже солнце совсем не греет. Тучные, темносерые облака висят
над морем и землей, вотвот пойдут дожди с холодным ветром, по
током польется вода по ложбинам и вспухшим рекам.
Вот и дом, где живет Ольга. Кажется, это она в теплом, коро
теньком осеннем пальто, серой вязаной шапочке, идет по дорож
ке. Остановился, подождал.
– Ой, Виктор Алексеевич! Здравствуйте, – широкая улыбка ос
тавила щелочки глаз. Чмокнула его в небритую щеку.
– Я так рада вас видеть! Чудесно. Пойдемте ко мне. Подзаку
сим, поговорим. Ой, как хорошо, что я вас встретила! У меня есть
вкуснаяпревкусная копченая чавыча. И еще коечто. В прихожей
тусклый свет от зажженной лампочки освещал серенькие обои, пла
тяной шкаф с открытой дверцей и вешалку с одеждой. Прислонил
ся к стене с большим мячом притихший мальчик. Очевидно, ему
было совсем неинтересно смотреть на чужого дядю, он бросил на
пол игрушку, ударил ногой и вскрикнул – "гол". Оля хлопотала.
Подвинула к столу старенький стул – "присаживайтесь", "сейчас
и кипяток будет", ушла на кухню.
Здесь, совсем недавно он сидел с ее мамой и ел, и пил. Почему
же она молчит? В течение почти месяца он, как сумасшедший,
ежедневно с замиранием сердца спрашивал на почте "до востребо
вания" нет ли письма, и с пустыми руками, удрученный уходил.
Может здесь найдется причина ее молчания.
Оля несет на цветастом подносике все, что нужно.
– К этой закуске и еще коечто добавлю, – вынула из тумбочки
граненый флакон с белой жидкостью, налила две рюмки. С хитре
цой посматривала на него.
– Давайте за встречу. Только я совсем чутьчуть, – чокнулась с
его рюмкой, смотрела, как будет глотать разведенный спирт.
Виктор не любил алкоголь, слыл "белой вороной", поэтому от
казывался от дружеских попоек. Сейчас, в виде исключения, це
лую рюмку выпил.
Оля радовалась, что давний друг мамы такой простой, обходи
тельный, не "ломался" на предложение "хорошо покушать".
– Смотрю, живешь в одночасье совсем неплохо. Довольна рабо
той?
– У нас в больнице хорошо. Дружба царит и хлебсоль делим вме
сте.
71
– Наверное и парнишки крутятся, – улыбнулся, смотрел на зар
девшуюся девушку. Совсем скрылись голубые глазки. "Материнс
кие".
– Мнето что. Пусть крутятся, если охота. У меня есть Генна
дий. Помните его?
– Хорошо помню.
– Виктор Алексеевич, вы совсем ничего не едите, – взяла белый
хлеб, намазала маслом, наложила толстый слой икры.
– Пожалуйста, – подала ему и налила себе на донышке, а Вик
тору целую рюмку той же жидкости.
– За маму, хорошо?
– С удовольствием, – спросил о ее здоровье.
– Нормально. Пишет каждую неделю, а иногда и два письма при
несут. Все боится за меня. А чего бояться? Здесь все спокойно, все
на виду. Когда сезонники приезжали, тоже хулиганства не было.
Еще пишет Геннадий. Он такой заботливый, такой умный и очень
вежливый.
– Значит любит, – утвердительно сказал, отпивая из стакана го
рячий чай. Ей каждую неделю письмо. Забыла, как обещала пи
сать и даже звонить.
Оля щебетала. Конечно, любит. На будущий год опять приедет
сюда на путину, уже с директором комбината договорился, а осе
нью справлять свадьбу поедем в Ленинград. Там у него своя комна
та есть. Мама пишет, может переедет к нам жить, только вряд ли,
у нее дома полно знакомых, лезут и лезут пошить хорошее платье.
Только жалуется, приходится втихаря шить, а в ателье идти ни в
какую. Мы с Геннадием както шли по песчаной косе, слушали
море, оно было такое чудесное, ласковое, все шептала чтото хоро
шее. Он обнял меня и говорит: "Выходи за меня замуж". Мне стало
ужасно как весело. И потом. Будем венчаться. Мне охота первый
день справить так, чтобы память на всю нашу жизнь. В церкви на
тебя смотрит Дева Мария и Христос благословляет и другие свя
тые с тобой на всю жизнь.
– Геннадий не переезжал сюда, на временное жительство? – Оля
даже нахмурилась, но потом ответила.
– Ой, что вы. Как же это можно? Нет уж, фигушки. Одно время
зачастил сюда, не прочь и переехать. Только зачем? Чтобы на свет
появился малыш, а он уехал с концом. Сказала ему "вместе будем
после свадьбы, тогда все твое – я, дети и что подарит нам судьба.
Да и не хочу слушать сплетни. Народ ведь разный. Судачить везде
любят. Вот и про маму. Когда стали вместе ходить, пошли разные
толки. Ко мне, что да как. А я говорила – "Вы и мама были мужем
72
и женой, но расстались и здесь случайно встретились". Замолча
ли. Перед отъездом Геннадий совсем с ума сошел – дает мне день
ги. Чудной! Даже обиделась, говорю: "Я не бедная, пока не жена и
никаких подарков от тебя не приму". Даже губы надул.
Проводив Курганова, Оля нахмурилась. Все они, мужики, на
один лад. "Как здоровье мамы?", беспокоится. Совратил ее – и в
кусты. Хорошо, что нет ребенка. Ты ходи, мучайся, переживай, а
ему все это "до лампочки", трынтрава. Подай ему все, что захо
чет, а ты разбивай нос и глотай сопли с кровью. Долго она не могла
успокоиться, пока не выпила валерьянки и не уснула.
Море шумело. Тяжелый осенний ветер гнал волны в глубину пес
чаной косы. Осталась нетронутой вершина дороги и по ней шел Вик
тор. Громко, визгливо кричали неугомонные чайки и редко, совсем
над водой летели черные бакланы. Завтра улетит, унесет память о
благостных дня, проведенных здесь в летнее время. "Дочери каж
дую неделю письмо". Забыла: "Напишу, позвоню". Сколько раз
потным вваливался на почту и в ответ – "писем нет". Ясно, все в
прошлом. Не надо бередить рану, слишком она кровоточит.
Не однажды придется Виктору прилететь сюда, и не только ле
том и осенью, когда самолет катится по укатанной тяжелыми кат
ками полосе, но и в ледяную стужу, всегда при посадке широкие
лыжи подминают толщу снега. В назначенный срок, в ожидании
отлета ежедневно в течение семидесяти дней он будет ходить по
сугробам в аэропорт и часами смотреть в небо – не вынырнет ли из
за снежных гор одномоторный перевозчик.
И сколько еще раз ночью, в плаще, согретый меховой безрукав
кой, спасаясь от морской болезни, придется ему сидеть на палубе
морского катера, идущего к другому рыбозаводу, вдыхать влаж
ный воздух, слушать вой ветра и смотреть, как спереди бесчислен
ные, светящиеся иглы врассыпную мгновенно уходят в бездну. А
катер зароется носом в глубину, и вода потоком льется на палубу…
он то ляжет одним, то ляжет другим бортом, на впадине волны. Нет
спасения от фонтана брызг. Вытирает лицо и слушает как хлобы
щут волны о железный борт судна. Часто в этих поездках на па
мять придут василькового цвета то радостные, то грустные глаза и
ласковые руки любимой женщины.
Подходит последняя зима, оговоренная договором. Дальше жить
здесь, в этом суровом крае, его никто не заставит. Впереди Ленин
град, откуда не по своей воле он скитается целых двадцать два года.
Может быть там судьба подарит ему новую встречу с Катериной.
Приедет на свадьбу дочери, позвонит. Может случайно встретимся
в фойе театра или на перроне вокзала, среди бегущих на посадку
73
пассажиров, либо в магазине. Но… Нужна ли встреча? Зачем? От
вета на этот вопрос у него не было. Понимал, время уносит все яр
кое, блестящее, остается твердое, постоянное, как скрученная его
жизнь с Ириной и детьми. Он улыбается, скоро прилетит в город и
там – теплота, уют и намертво спаянная, безграничная любовь.
Прошла зима. Открылась навигация вдоль побережья, стали
крепнуть, высыхать грунтовые полосы аэродромов, скоро по лет
нему расписанию забороздят над хребтами Камчатки юркие одно
моторные самолеты.
Еще по зимнему расписанию Виктор прилетел на аэродром, от
куда изза отсутствия катера, перебрался на песчаную косу идущей
туда моторной лодкой. Над широкой, многоводной рекой с густым
кустарником и песчаными отмелями по берегам, разносился голос
мотора, встревоженные чайки стаями поднимались с гнезд, истош
но кричали вслед быстро идущей лодке. Иногда были видны на пес
ке глубокие вмятины лап медведя – гдето, возможно и недалеко,
могла показаться бурая, либо совсем черная гроза края. Правда,
не слышно жалобы живущих здесь на гибель людей в пасти зверя.
Быстро пробежали дни командировки, и в последнюю ночь, в
"комнате для приезжих" с туалетом на задворках, он спал, убаю
канный плескавшимися невдалеке волнами. И среди ночи залез к
нему под одеяло волосатый дьявол с бегающими маленькими глаз
ками и потными руками и давай нашептывать: "здесь живет дочь
Катерины – Ольга. Говорила она, в Ленинграде повенчается с Ген
надием и там же будут жить. Самый удобный случай для встречи
со своей любовью. Дай Оле адрес и номер телефона, Катерина стрем
глав прибежит на встречу. Бросится в твои объятия и польются
жаркие поцелуи". К утру дьявол будто убежал.
Виктор медленно шел по песчаному берегу, улыбался теплому
солнцу, слушал дыхание говорливой воды. Волны моря в серебре
от пришедшей на нерест рыбы, застилают отмели белым ковром и
смывают скатывающуюся по песку, освобожденную от икринок
мелюзгу. Женщины, подростки и даже дети с дырявыми ведрами,
плетеными корзинками и вязаными сумками загребают из воды
мойву, нанизывают ее на длинные и короткие бечева. Вяленую,
чуть подсоленную, вместо семечек будут грызть всю долгую зиму.
И снова появился дьявол с крамольными, за душу хватающими
словами: "Я же знаю, втайне ты не раз задумывался о встрече с Ка
териной. Не отступает она от тебя, как ты ее ни прогоняешь. Где
то живет и не дает тебе покоя. Чего же ты? Не можешь решиться
выполнить мою подсказку? Ведь хочешь увидеть голубые, в без
донном счастье глаза ее, насладиться ее жгучим, гибким, огневым,
74
таким податливым к ласкам телом. Слушать заразительный смех,
быструю речь о любви к тебе и чувствовать сильные объятия ее не
жных рук. Упоительные ночи будут наградой за длительную раз
луку". Кудато на задворки спряталась его спокойная жизнь с Ири
ной, ее зеленоватые глаза и пахнущие нежным ароматом волосы
скрылись, улетучились из памяти. Улетели и мечты о встрече с
детьми.
Он ходит по краю косы и в нерешительности иногда останавли
вается, смотрит на белесые волны и кипящую на соленых песках
жизнь. Когда брызги обдадут лицо мокрым холодом, поднимается
вверх, остановится в раздумье – надо ли идти искать Ольгу или
уехать заранее в аэропорт, не впасть в неизбежную авантюру. Се
годня улетит домой, забудется нашептывание рыжебородового дья
вола. Кажется, отброшен неудобный, позорный путь к встрече с да
леко улетевшей женщиной. Но, зачах рассудок, и Виктор быстро
зашагал к знакомому дому. Поднялся на второй этаж, не раздумы
вая нажал кнопку звонка. Что это? Не слышно шагов, не скрипят
двери, тишина. Значит, Оля в больнице.
Женщина в белом халате, на просьбу позвать "Олю Звягинце
ву", удивленно посмотрела на него.
– Она уж давно здесь не работает. Вышла замуж, за военного вра
ча и уехала, а куда – не знаю.
– Жаль, – сказал Виктор и повернулся к выходу.
– А чего так? – участливо спросила появившегося здесь совсем
незнакомого мужчину.
– Давно не видел, хотел поговорить, узнать о здоровье.
– Здоровье у нее, дай Бог, каждому. Да ты садись, – подвинула
табуретку, и села рядом.
– Зимато здесь, сам знаешь, какая лютая. Море все время на
дыбках, волны днем и ночью без передыха хлещут, все берега за
кидали льдами. Ну, Оле все нипочем. Бывало прибежит, скинет
пальтишко, холодные руки мне под мышки, и хохочет. Такая ве
селая, спасу нет. Как же не веселиться, ежели зазноба, почитай
самое большое через семь дней, письмо прислал. Получит дорогой
листочек и раз десять чирик его из кармашка и читает, и улыбает
ся во весь рот, чуть плясать готова. Уж к весне, масляная прошла,
смотрю – моя Оля стала хмуриться, стала совсем невеселая. Дога
далась – писем нет, как нет. Вот, случай у нас подвернулся. При
везли с гнойным аппендицитом молодого мужчину, стонет, ката
ется по полу.
Срочная операция нужна, а наш хирург лежит весь в поту, тем
пература под сорок. Главный наш на рацию – шлите первым само
75
летом хирурга, либо увозите больного к себе, в город. Тут разыгра
лась непогода, ветрище, снег валит, зги не видать. Какие уж тут
самолеты, кто в пути начисто замерзает. Шепнули главному – за
семь километров в воинскую часть из Ленинграда хирург приехал.
Главный бегом на вездеходку и за ним. Привез его. Тот скинул
шинель, такой статный, с густыми волосами и добрыми глазами
на скуластом лице. Посмотрев больного, приказал "на операцию!"
и срочно все приготовить. Тут как тут Оля. Рукито у нее хваткие,
пальцы крепенькие. Она все быстренько приготовила и потом силь
но помогала при операции. Врач даже похвалил ее. И что думаешь?
Пока наш хирург болел, этот по своей воле стал приходить к нам, и
то час, а то и два пробудет и все норовит быть с Олей. Главный уви
дал такое дело, велел ей дежурить только днем. Смотрю, моя Оля
стала прихорашиваться, заулыбалась и все бегает к окошку – не
идет ли врач. Вскоре вдруг прибежала ко мне, за советом: "Под
скажи, как мне быть, он предложил стать его женой". А чего под
сказывать, ежели она вся на небесах. Говорит: "Есть приказ, через
два дня явиться в другую часть". Вот здесь, в больнице, в нашей
коммуналке, общагом справили свадьбу, вскорости они и уехали.
"Неисповедимы пути Господни", подумал Виктор. Улетучились
тайные мечты повидать Катерину в Ленинграде. Все встало на свое
место. Любовь нельзя надолго оставлять в одиночестве, зачахнет,
улетучится, захлестывают ее новые, неизвестные дотоле встречи,
где ласковые, обоюдные взгляды и жгучие поцелуи довершат раз
вал прежнего, казалось вечного, непреходящего чувства. "Все это
к лучшему", – подумал Виктор. Сам Бог вмешался, отогнал дьяво
ла, не позволил снова ввергнуться в безумную игру страсти. В аэро
порт, домой.
76
Около вспаханного под картофель черного поля, лежала поло
са, освобожденная от разных корневищ, для приема восьми и
четырнадцатиместных самолетов. Несколько небольших
срубленных из бревен и щитовых домиков да длинный барак слу
жили пристанищем для служащих аэропорта, почты, радиоузла и
семьям, занятым сельским хозяйством. Пока Виктор в течение че
тырех дней находился на комбинате, солнце и ветер не только рас
топили слежавшийся снег, но и подсушили верх торфяника на взлет
ной полосе. Но самолеты не садились и не взлетали.
Четыре пассажирабедолаги – он, Виктор, два инспектора связи
и представитель Обкома партии уже четвертый день находили на
чальника аэропорта и задавали один и тот же вопрос: "Когда за нами
прилетит перевозчик?". Особенно налегал на него труженик партии.
"У меня важные дела, а вы заставляете меня околачиваться в этой
помойке". Худой, с лысиной, в длинной, неуклюжей шинели началь
ник щупал грунт полосы, и неизменно отвечал: "к приему самоле
тов полоса не готова". Усталые, голодные на ночь уходили в малень
кое помещение почты, сдвигали письменные столы и на них смыкали
глаза. Представитель партии ночевал в другом месте.
На пятый день длинная шинель сказала: "Летит самолет". В
ожидании скорого прощания с этим неуютным местом, с натружен
ными боками, они, подминая сухой торфяник, с портфелями и че
моданчиками в нервном напряжении прохаживались по краю
взлетной полосы, смотрели в небо – вотвот появится освободитель.
Он вынырнул изпод темного облака, что висело над острым уте
сом снежного хребта и, снизив скорость, закружил над равниной,
высматривая место посадки. Опускался все ниже и ниже, коснул
ся грунта и – все в оцепенении, – колеса ушли вглубь, хрястнул
винт мотора и хвост полез вверх. Одна мысль: "вспыхнет бензин,
сгорят пилоты". Тишину нарушил лязг открываемой двери, вып
рыгнули командир и его помощник. Хлопая фалдами шинели, спо
тыкаясь бежал к ним виновник аварии. Понеслась по равнине зна
комая, дикая матерная речь. Подумал Виктор: "может в этом
событии виноваты они, надоевшие начальнику порта своими тре
бованиями: отправить, да и еще срочно в город? Может это заста
вило его поскорее избавиться от въедливых, заносчивых пассажи
ров? Как знать! Но, сейчас он трясущийся, непрерывно гладил
лысую, мокрую голову, с горечью смотрел на испуганных, взвин
ченных, кричащих начальников.
77
На грузовой машине, что вывозила с поля мусор, они, сидя на полу
под брезентом, спешили попасть на первый пароход, идущий с севе
ра.
Успели вовремя прибыть к морскому порту комбината, где сме
шались с гудящей толпой, ожидающей самоходную баржу для пе
ревозки их на стоявшее вдали освещенное прожекторами большое
судно.
На волнах баржа качалась, и от борта к борту прижимались мол
чаливые пассажиры. Только усталый, измученный ребенок заливал
ся слезами. Скоро все измотанные, в мокрой одежде попадут на спа
сительное судно, растают по каютам, избавятся от мучительного под
ветром и дождем ожидания, и пойдет тихая, укачиваемая на волнах
жизнь.
Виктор вспомнил – у него в брюках, в маленьком карманчике есть
неприкосновенный фонд, – хватит заплатить даже за каюту первого
класса.
А море продолжало кидать, вертеть из стороны в сторону легкое
суденышко, и оно долго не могло причалить к борту, и только когда
матросы зацепили его стальными крючьями, прижалось и утихло,
зашумели голоса: "Спускай лестницу". "Давай авоську".
По веревочной лестнице Виктор поднимался вверх, крепко дер
жась одной рукой за мокрые измочаленные перемычки, в другой
висел маленький чемоданчик, постоянный спутник в бесконечных
поездках. Казалось, совсем легко взойдет на палубу, но чем выше
поднимался, тем сильнее немели руки и ноги. Уже едва перешаги
вает с марша на марш, а внизу хлещут волны и скрежещет сталь
ным бортом баржа. На выходе сильные руки подхватили его и вы
несли на палубу. В свете больших ламп увидел сгрудившийся народ
с чемоданами, сумками, мешками и понял – каюты ему не видать,
как своих ушей. С трудом устроился на железной ступеньке лестни
цы, идущей в машинное отделение. Там, сидя на чемоданчике, дыша
перегорелым маслом и парами солярки, он будет давиться китайс
кой тушенкой, с отвращением поест безвкусную вареную, соленую
треску и за неимением простой воды попьет минералку. Ровно через
двое суток пришел домой.
Ирина, увидев мужа, ахнула: "Что с тобой? Боже мой". Не полу
чив ответа, поняла – не до ответа ему. Помогла раздеться, электро
спиралью нагрела воду, "Брейся, вода есть". Нагрела полведра воды,
вымыла и посадила за стол. "Кушай". С каким аппетитом уминал
Виктор такое все вкусное. Умиротворенный говорил себе – "Ведь я
дома, с Ириной", среди этой тихой радости жалобным писком ото
звалась неудача с поиском Ольги и возможной встрече с Катериной.
78
С большой неохотой, пересиливая себя в последнее время, перед
отъездом в Ленинград, летал Виктор в командировки. Все подсчи
тывал, сколько дней до отлета. Уже не интересно море с плавающи
ми белухами, не тянут походы на охоту, где зайцы белыми шарика
ми скатываются по черным конусам вулканов, где началась, да она
и не кончалась, охота на бурого медведя. Устал. Работа без отдыха,
всегда с надрывом, всегда с полным напряжением сил.
Уже Ирина собирает вещи.
– Смотри, лишнего не клади. Ручная кладь на самолет ограниче
на, – предупреждает Виктор Ирину.
– Знаю, знаю, – отвечает она, взвешивает, откладывает лишнее,
но снова укладывает в сумку. "Если надо и заплатим, не нищие".
Настал день прощания с землей Камчатки. Нагруженные банка
ми с икрой горбуши, балыками чавычи, кижуча и кеты, вареньем
из жимолости, Виктор и Ирина пожали провожающим руки, прой
дя в салон реактивного самолета рейсом Петропавловск – Москва, с
облегчением уселись в мягкие кресла, и вскоре лайнер взмыл вверх.
Прощайте многоводные реки и озера, в дни нереста полные ры
бой, соленые пески с построенными на них комбинатами, черные
конусы потухших вулканов и живых с густыми шлейфами газа, гроз
ных своей могучей силой.
Можно только догадаться, сколько нервов и здоровья ты оставил
здесь. Навсегда будут в памяти так неожиданно подаренные судьбой
дни радости и печали, проведенные с Катериной. С грустью смотрит на
густые облака, что повисли над зелеными с проседью утесами. Вдруг
вынырнула ширь голубого Охотского моря, с редкими на берегу пост
ройками и похожими на спичечные коробки рыболовецкими судами.
Проплывали улицы Магадана. С чахлыми деревьями и постоян
ным шумом волн Охотского моря, столица в скалистом грунте золо
тых россыпей, стоишь ты крепко опираясь на фундамент, где вмер
зли кости тысяч кричащих перед смертью – НЕ ВИНОВЕН!
Западным финансовым шкуродерам важно было как можно боль
ше содрать с тебя, Россия, золота, совсем не в счет – в огне сраже
ний, обливаясь кровью, гибнут солдаты советской армии, защищая
мир от фашизма. Это даже хорошо, чего доброго еще Советский союз
победит Гитлера, станет во главе Европы. Золото, облитое кровью
мучеников, сотнями тонн кидалось в пасть прожорливым акулам,
обогащая, возвеличивая их мощь. Правда, взамен шло вооружение,
разные материалы, нужные для страны.
Летит созданная человеком металлическая птица. Уже видны за
воды и фабрики и стоящие на приколе у пристани Амура суда. Здесь,
в Комсомольске, он прожил значительный отрезок жизни.
79
С большой теплотой вспомнились дни с бушевавшей здесь страс
тью; творила она причудливую, непонятную, неудержимую душев
ную драму. В темноте прошедших лет скрывались причины бегства
отсюда Катерины.
Смутная появлялась догадка – возможно, комуто перешли они
дорогу и пришлось ей расплатиться за этот поступок. Не ускольз
нул от него свирепый взгляд Евдокимова за отказ приезжей ноче
вать в его квартире и усмешечка при выходе их из тайги. "Я уехала,
спасая тебя от зубов волчьей стаи".
Для него было ясно, что только Генерал вопреки службистамшеп
тунам поручал ему ответственные работы, где в подчинении были
даже члены партии.
После смерти Генерала его "достали", освободили от работы, к
счастью, он оказался на Камчатке, избежав участи быть вновь заг
нанным за решетку.
Где они, борцы за новую эру человечества, построенной на кос
тях миллионов истребленного народа? Сгинули, разлетелись, как
набитые падалью стервятники или перекрасились и стали лучши
ми друзьями народа?
За широкой голубой лентой уходят вдаль, к Тихому океану, сталь
ные нити дороги. Они приняли на свои плечи воинские эшелоны,
что шли на освобождение Сахалина и Курильской гряды.
Кричащая, слюнявая слава комсомольцам, будто построивших
город, заглушила стон умерших здесь тысяч безвинно осужденных.
Лежат они забытые под толстым слоем дерна вырубленного леса,
только дождь, летящий снег и ветер поют над ними заунывную, про
щальную песню.
А заводы круглосуточно выталкивали из цехов самолеты, под
водные лодки, горячо– и холоднокатанную сталь и сотни других,
так нужных фронту изделий.
Вот и Хабаровск, он весь в строительных лесах, глава огромной
территории, от Тихого океана до Северного моря, от изнурительно
жаркого лета до диких морозов, тайга с ценнейшими породами де
ревьев, небывалыми запасами ископаемых, бесконечными стаями
перелетных птиц и косяками идущей на нерест красной рыбы. Здесь
Военный Трибунал осудил посягнувших на захват земли Русской
японских Генералов, тех, кто при сдаче в плен не сделал себе "хара
кири".
Под крылом – Биробиджан, столица республики когдато загнан
ного, измордованного, но не побежденного, талантливого народа.
Здесь перед войной он работал на монтаже санитарнотехнического
оборудования на одном из спешно возводимых аэродромов. Ранним
80
утром в палатку, где ночевала бригада монтажниковзаключенных,
вбежал мужчина в погонах.
– Подъем! Война! Гитлер напал на Россию.
В машину, как обычно, погрузились на дно кузова, сзади два ох
ранника с винтовками. Колымага медленно тащится по колдобинам
в сторону Биробиджана и на всем пути, под каждым кустом и каж
дой рытвиной пулеметы, орудия и каски солдат.
Заперли в лагерь и уже под круглосуточной охраной днем на тя
желые земляные работы – знайте, враги народа, это ваши идейные
друзья грянули самолетами и танками свергнуть светочь нового об
щества.
В недалеком прошлом здесь, на станции, разгружались теплуш
ки с "годовиками". За алюминиевую ложку, что при выходе из сто
ловой положил в карман, за прогул по неуважительной причине, за
драчку в парке и другие провинности – именем "Российской Феде
рации суд приговорил: к одному году исправительных работ в лаге
ре". И вагонами, вместо мычащих коров, прибывают тысячи про
стого, чуть оступившегося люда. Один из сатрапов "вождя всех
народов" вещал: "Как тело очищается от коросты, так и общество
должно очищаться от накипи".
Осенью, когда по стране гудел набат – враг под Москвой, днем и
ночью, на этих дальних от столицы рубежах, грузились на платфор
мы танки, орудия, пулеметы и вагоны солдат. Маршевыми, без ос
тановок стучали скаты по рельсам, только что возведенной заклю
ченными дороги – тысячи поездов спешили на спасение Москвы,
спасение Родины.
Снова он, Курганов, под конвоем был доставлен в Центральные
мастерские по ремонту строительной техники, где очутился в долж
ности начальника производства. Начальство распорядилось – эти ма
стерские, по существу завод, срочно переоборудовать на выпуск мин.
Дни и ночи кипела работа в цехах. Лозунг – "Дадим мины фронту!"
– проник в сознание всех, кто под стражей проводил здесь свою
жизнь.
Начальник строительства вторых путей Транссибирской магист
рали Генерал с его требовательностью, скрытым в глубине взгляда
пониманием, что эти, работающие по пятнадцать– шестнадцать ча
сов в сутки заключенные, такие же патриоты, как и те, что в пого
нах, стоят рядом. Он высок, широкоплеч, не гнушался придя в кон
тору, своей тяжелой, мягкой ладонью пожать всем руку, в том числе
и подневольным. Он был главным закоперщиком в организации но
вого предприятия. Часто отмечал хорошие действия его, Кургано
ва.
81
К работающей вагранке, что выдавала горячий чугун на корпуса
мин, возвели еще одну, и круглые сутки шло литье. Несмотря на
усиленное питание и жирное молоко, только на две недели хватало
сил у рабочих, разливающих жидкий металл. Они сменялись, на
легких работах отходили, чтобы снова к вагранкам, снова таскать
раскаленный металл. Только через полгода установили конвейер,
заменивший тяжелый труд.
В одном бараке сняли все перегородки, установили допотопные
станки и на работу к ним пришли подростки, четырнадцатипятнад
цати лет. Часто пожилые мужчины, оторванные от семьи за разные
"провинности", приходили, через окна смотрели на этих детей и
уходили с красными глазами. Было непонятно, то ли жалели детей,
взваливших на свои слабые плечи тяжелый труд, то ли вспоминали
своих, оставленных несколько лет назад.
Пришло время, и предприятие, отлаженное, успешно выполня
ющее задания, было передано другим, а Управление во главе с Гене
ралом и всеми службами, получило новое, важное назначение – ру
ководить строительством железной дороги Восточного участка БАМа
– КомсомольскнаАмуре – порт Ванино, на берегу Тихого океана.
Приплыл город Свободный, на берегу бурной реки Зее. Отцы дали
тебе это гордое имя, не зная, что потомки на твоих площадях накроют
дощатые домики двойным брезентом и затолкают в них тысячи людей
с клеймом "враг народа". Будет здесь каркать с измазанным в крови
клювом всемогущий начальник тайной стражи революции. Скрипел
его голос в торжестве над измученными в пытках, сидящих в мелких
казематах беззащитными тружениками страны. Ветер разносил его
дикий хохот над расстрелянными в твоих глубоких пещерах.
Не знал он, что и его горло будет схвачено костлявой, в крови,
рукой "Вождя всех народов".
Белокрылой птицей с однотонным гулом летит над безбрежным
зеленым покрывалом земли. Все дальше и дальше уходят вспять
места, где двадцать два года трудился здесь Виктор.
Молодые силы помогли выдюжить унизительную лагерную
жизнь. Казалось, вечно под забором барахтаешься в грязи, всюду
днем и ночью, в стужу и жару берегут тебя, чтобы не убежал, на выш
ках часовые с винтовками. И в каждый Божий день, в зной и холод,
в дождь и снег – построиться! В палатках с двойным слоем брезента,
с тусклым светом, на жестких нарах, с бесчисленными стаями пол
зущих из всех щелей клопами, ты проводил лучшие свои годы.
Ушел многоводный Амур. Утянулись в сторону Тихого океана
стальные рельсы и всплыла память о близкой в те далекие дни жен
щине. Где она? Скоро на пути город, куда улетела и беззвучно исчез
82
ла, словно распрощалась с жизнью. Чем занята? Смеется, или часто
плачет, удрученная одиночеством. Возможно дочь скрашивает тус
клую, как осенний мокрый день жизнь, подарив шустрого потомка.
Разве только молодые силы помогли ему выдюжить? Нет. По
мнит, что вливали в него бодрость не только присланные из далекой
Киргизии посылки с душистыми фруктами и другими дарами сол
нечной страны, но и постоянные письма, то с детскими ладошками
карандашом выведенные на толстой бумаге, то с фотографией семьи
с худеньким, загорелым личиком мальчика, кругленькой девочкой
и внимательным, зовущим к терпению и бодрости взглядом Ирины.
Все это вызывало подъем, веру в будущее.
Под крылом Сибирь. Не избежала ты позора, что обрушила на
тебя камарилья кровавых вождей. Остаток тысяч лагерей с неизвес
тными погибшими еще живут на твоих просторах. Разбросанные по
всей земле, лежат укором прошлой власти.
Богатейший, в море лесов, в бесчисленных реках и озерах, с ми
ровыми кладовыми ископаемых, могучий оплот страны. Ожирев
шие, ненасытные пиявки высасывают живительную влагу из огром
ных недр, под закрытые властные глаза, неслыханно обогащаются,
плюют на полуголодную армию соотечественников. Твои солдаты,
будущие гвардейцы великой Армии, оснащенные передовой техни
кой, изготовленной здесь, курьерскими поездами шли под Москву,
на разгром упоенных победами армии Гитлера.
И благодарная тебе страна вечно будет помнить о силе и муже
стве сынов и дочерей.
На табло высветило "Новосибирск". Город, где живет Катерина.
Виктор поспешил выйти из самолета. Солнце попрежнему висело
на одном месте, теплом обдало тело. Здесь она прошла по асфальто
вому летному полю, через большие комнаты вокзала вышла на пло
щадь и растворилась в толпе ожидая автобус. Если бы один летел!
Мысль о встрече так взволновала его, что повернулся и зашагал на
посадку. Зачем надрывать память и ворошить прошлое? Пусть ле
жит вечным сном. Скоро Москва, пересядут на самолет до Ленинг
рада, а там дети уже приготовились к волнительной встрече.
Вдали показались золотые купола Москвы. Мечом и калачом ты
крепила свои обширные владения. Жертвуя сыновьями, освобож
дала страну от ярма захватчиков. Гордо подняв голову, стоишь в
золоте куполов церквей и соборов, под рубиновыми звездами Крем
ля, опираясь на крепкие, кованые стальные ноги. Сколько вражьих
сил умертвила на подступах к твоему вожделенному для них телу?
Смотрели и ждали, вотвот будешь стоять не царицей над ними, а
отдавшись телом, растерзанная, упадешь лицом в грязь с просьбой
83
о снисхождении. Не дождались! Кровь Ходынки смешалась с кро
вью защитников Кремля и кровью Лубянки, укрепила твою волю к
правде жизни, озарила светом братства землю. Весь мир слышит твой
призыв к миру, а не к вражде, к добру и счастью.
Но, когда ты была больна, сидели в твоих золоченых хоромах в
кепочках и генеральских папахах, бледные и разжиревшие, в орде
нах и медалях, обутые в ботиночки и сафьяновые либо хромовые
сапоги, бритые и усатые, ослепленные дымом пожарищ сел и горо
дов. Услыхала ты всенародный плач о погибших, сбросила в про
пасть виновных в злодеяниях над беззащитным народом. Всенарод
ная любовь льется к тебе со всей огромной равнины.
Ленинград! Во всем блеске золота и янтаря, с ясным взором сто
ишь на рубеже с Европой. Ценой миллиона умерших от голода и не
мецких снарядов живешь непокоренным. Дворцы, заводы и мосты,
море Балтики, что омывают гранитные берега, славят неповторимую
твою красоту. Случайно, ты не попал в Левашовскую пустошь, где
лежат истерзанные пытками больше сорока ТЫСЯЧ человек. Есть
ли мера страданий целых народов, испытавших на себе всю подлость
человеческой ненависти, строивших так называемое "бесклассовое"
общество?
В этот город он вступил осенью тысяча девятьсот двадцать тре
тьего года, с мешком за спиной, где были – соленый свиной окорок,
да пуд пшена, все, что могли дать родители, отправляя сына из там
бовщины на учебу в далекий город. Мрачный, продуваемый холод
ным ветром, опустошенный революцией и войнами, прекрасный в
своих творениях город поглотил все его внимание. Дворцы, музеи,
театры, как изголодавшийся человек бросается на кусок черствого
хлеба, так и он с жадностью стал впитывать все лучшее, созданное
прошлыми поколениями. В театры ходил на самую галерку, жил
покоренный музыкой Глинки, Бородина, Мусоргского, Чайковско
го, Бизе, да и многих других.
В тридцатиградусный мороз стоял на Троицком мосту, застигну
тый временем поклонения и отчаяния от потери великого Ленина.
Сняв куцую шапчонку в течение пяти минут слушал завывание за
водских и паровозных гудков. Добирался трамваем и пешочком до
Пискаревского кладбища, отдавал печальный долг умершим от го
лода защитником твердыни Балтики.
Здесь обрел семью, познал жар семейного счастья, сгорал на удар
ной стройке. Но счастье было недолгим. Лживая, преступная орга
низация накинула на тебя смертельную удавку, под винтовкой за
толкала в мерзлую теплушку и отправила в далекую каторгу
отбывать наказание за несуществующую вину.
84
Правда, как лучи солнца пробивают слой листвы и распускаются
яркие цветы, пробила себе дорогу к свету. Сняты все обвинения, дети
уже въехали в новую квартиру и ждут возвращения родителей. На
копленные деньги не растратят в шумных компаниях и поездках по
белу Свету, а построят среди вековых сосен домик, где будут бегать,
набираться сил внуки и следом правнуки. Тогда жизнь встанет во
всем своем великолепии и шагнет из настоящего в будущее.
В аэропорту их встречали дети. Здравствуй, родной наш дом!
85
Часть вторая
86
Курганов по специальному пропуску зашел в машинный зал,
вдохнул пахнущий аммиаком воздух и увидел оставленные
двадцать шесть лет тому назад те же машины, за якобы раз
рушение которых он провел в лагерях и ссылке лучшие годы своей
жизни.
Подоспел дежурный машинист, чтобы узнать, что это за посто
ронний мужчина оглядывает то одну, то другую машину, прислу
шивается, как тихо поют стальные клапаны и урчат огромные мо
торы.
– По какому поводу вы зашли сюда?
– Повод один. Может слыхали фамилию Курганов?
– Как же, слыхал. Его посадили будто он чтото сделал с машина
ми. Только все это туфта. Они справно служат.
У Виктора защипали глаза, и он вышел. Грустные мысли овладе
ли им и понеслись в прошлое. Ведь он не только сохранил, но в бук
вальном смысле спас машины от разрушения, спас и комбинат и,
возможно, человеческие жизни.
Только его аналитический ум и бесстрашная настойчивость по
зволили решить проблему "трещин". Жаркое, изнурительное лето
и плохая конструкция конденсаторов не позволяли воде охлаж
даться и, как следствие, пары аммиака не превращались в жид
кость. Бессонными ночами он искал выход из заколдованного кру
га. Пришел к выводу – вопреки всем канонам, требующим охранять
машины от поступления жидкости в цилиндры, он решил именно
ввести жидкость и тем самым резко снизить давление, вызываю
щее трещины. Все было проведено как задумано. Проблема "тре
щин" канула в прошлое. Но, за то, что "поздно" была проведена
эта операция – саботаж, восемь лет лагерей и жена с двумя детьми
и матерью отправлены в смертельную, бессрочную ссылку. "Судь
ба, зачем же ты так безжалостна была ко мне?" – думал Виктор
сидя в трамвае.
Вот и Литейный проспект со своими историческими домами. На
встречу плывет лобастый, тусклый и знаменитый на весь мир "Боль
шой дом". У него паркетные в коврах коридоры, большие, с дубовы
ми столами кабинеты со звуконепроницаемыми стенами, на окнах
тяжелые, бархатные занавесы. А по этажам обмалеванные зеленым
колером маленькие бетонные камеры с железными дверьми, малень
кими зарешетчатыми оконцами, намертво прикрепленные к стенам
железные листы – столы, и такие же для сидения.
87
Почемуто на больших фронтонах нет памятной доски с брос
кой надписью: "В этом доме, в эпоху Сталина, вынесено смертель
ных приговоров безвинным людям… ТЫСЯЧАМ". Есть же надпи
си для потомков: "Эта сторона опасна от артобстрелов".
Дом, как же ты допустил, что временщики, карьеристы, нашпи
гованные злобной кровью к человеку, так измывались над безза
щитными людьми?
Надо устраиваться на работу, не век же ходить и ездить по городу
в поисках прошлого. Жизнь течет. Есть обустроенная квартира, бу
дет построена небольшая дача в пригороде с вековыми соснами.
Курганов прочитал аршинными буквами рекламу завода: "Тре
буются инженеры, рабочие разных специальностей" и заявился в
отдел кадров. За столом на мягком стуле сидел начальник в ките
ле, моложавый с висками подернутыми сединой, и радушно улы
бался.
– Здравствуйте. Присаживайтесь, поговорим. Наверное, работу
ищите?
– Да, хочу на вашем заводе обрести место.
– Что же, похвально. Расскажите о себе.
– Я инженер, десять лет работал главным инженером на заво
дах и в строительном подразделении тоже пять лет главным.
– Отлично! Вводится новый цех на триста рабочих мест, новей
шие станки и заказов, государственных, полный портфель.
Попросил трудовую книжку, начал читать и пробежала по лицу
презрительная улыбочка, губы подернулись, замигали глаза.
– Такс. Смотрю и награды красуются… Добре. Хорошо. Доло
жу директору. Пожалуйста, Виктор Алексеевич, позвоните завтра
в десять нольноль, сообщу результаты. Хорошо?!
Поднялся, подал руку. Когда Курганов вышел, кадровик заша
гал. "Всякая шантрапа так и ползет на завод. Этот, оклемался от
лагеря и туда же. Знаем этих, реабилитух. Скажешь, стражи рево
люции напрасно их выдергивали? Нет, не напрасно. Траляля,
вышла кошка за кота", – пробурчал он. Утром вежливо посочув
ствовал: "К сожалению, не можем вас принять, место уже занято,
а других подходящих вам, тоже не имеется".
На заборе второго завода намалеван призыв на работу.
Здесь за столом, заваленным разными папками, восседала пол
ная голова в завитых каштановых волосах, с большим бюстом. Ос
матривая пришедшего, улыбнулась золотыми зубами и пригласи
ла присесть.
– Очевидно, хотите поработать у нас?
– Возможно, найдется место для меня?
88
– Конечно. Завод прошел реконструкцию, вакансий полно. Где
работали?
Курганов рассказал, подал трудовую книжку. Она листала стра
нички, на некоторых задумывалась, надувала крашеные, полные
губки. – "Можем предложить должность мастера в строительный
цех. Зарплата приличная, работа все больше на воздухе, сейчас идет
прокладка канализации, и там требуется руководитель. Познакомь
тесь с коллективом, да и он узнает вас… Понимаете? Тогда и новая
должность подоспеет". – Поблагодарил за предложение.
Хорошо чувствовать в неспокойной жизни руку старого, прове
ренного друга, такой у него был в Москве. Он не отвернулся, когда
Курганов попал в когти злобных авантюристов, хотя знал, что мог
бы поплатиться своей свободой за связь с "врагом народа".
Посетовал ему на свою безработицу и вскоре из Москвы поступи
ло предложение – возглавить подразделение исключительно с вы
сококвалифицированными слесарями и сварщиками. Надо прово
дить монтаж оборудования всех строящихся на СевероЗападе
холодильников и там же реконструировать старые. Он за начальни
ка, главного инженера, старшего и младшего прораба, да и за отца
родного.
Это подразделение, как бронетанковая часть, брошенная в про
рыв, где командир решает казалось только местную задачу, а она
оказывается стоит в глобальном плане всей операции стрелковой
дивизии.
Представлял его приехавший из Москвы главный инженер. Ска
зал: "Теперь у вас новый начальник – Виктор Алексеевич Курганов.
Надеемся, что сработаетесь с ним, опыт у него большой".
Все восемнадцать рабочих смотрели на очередного руководителя
с вопросом – что он за человек. У каждого на разных предприятиях,
где приходилось им работать, бывали непохожие друг на друга на
чальники. Одни мягкие, податливые, тыкали им бумажку на дого
вор по соревнованию, который толком не прочитанный подписыва
ли, чтобы тут же забыть, изыскивали хорошую зарплату, за друга
садились за стол и вкушали купленную рабочими крепкую водку и
закуску. Таких терпели, подсмеивались над ними и не уважали.
Были и требовательные, сугубо черствые, но падкие на подношения,
таких побаивались и не любили. Сейчас у них отличный бригадир.
Слесарь старой закалки, фору даст любому. Душамужик. Каждый
день закусон на ять и деньгу выбьет солидную. Сумел поставить себя
выше, чем прежний начальник, и за это видно тот поплатился, пе
ревели его кудато, а прислали вот этого, седоватого, молчаливого.
Ну и этого приручит, как пить дать.
89
После собрания Курганов обратился к бригадиру: – Иван Петро
вич, поговорить надо.
Куликов, высокий, плотного телосложения с длинным шрамом
на правой щеке шагнул в распахнутом зеленом пиджаке, плюхнул
ся на стул, заложил ногу за ногу.
– Слушаю, товарищ начальник.
– У меня есть имя и отчество, прошу так обращаться.
– Извиняемся, Виктор Алексеевич, так вас, кажись, величать.
– Так. У меня к вам один вопрос – почему на это собрание вы при
шли в нетрезвом виде?
– Да вы что! Ни в одном глазу. Ежели пропустить воинский паек,
так это сущий мизер, только для успокоения тела.
А глазки, серые, небольшие в окружении мелких морщин игра
ют, и ухмылка на губах дает о себе знать – не укусишь ты меня, на
чальник.
– Иван Петрович, хочу предупредить, если вы еще раз появитесь
здесь в таком виде, нам придется расстаться.
– Ой, какой вы страх напустили. Прямо ноги затряслись и руки
одеревенели. Да мы четыре года под пулями пузом землю пахали,
вот и лицо опахабили, а страшилки не было, а тут на испуг вздума
ли взять.
– За прошлое вам народ спасибо сказал, да и еще скажет, а за се
годняшнее поведение накажет.
– Ладно калякать, – поднялся.
90
Курганов пришел на объект к двенадцати часам в обеденный
перерыв, когда рабочие должны уйти в столовую. Зашел в
конторку, где за длинным столом вся бригада восседала на
жестких скамейках, а на столе красовалась разная снедь и стояли
три бутылки водки. В торце, у раскрытого окна, стоял бригадир.
– Эй, начальник! За кампанию, по маленькой! Вот, сюда! – пока
зал на стул, с которого только что поднялся.
Вскипел Курганов: – В рабочее время – и пьянка. А нука, – поле
тели за окно бутылки и гдето с треском разлетелись. – Товарищ Ку
ликов, можете отправляться домой – вы уволены.
Жестко сказал, оглядывая притихших, будто нашкодивших до
машних кошек. Ушел в свою маленькую комнату с двумя письмен
ными столами и тремя стульями.
Вразвалку, вальяжно вполз Куликов.
– Это значит, меня по шапке? Да? Ну, шалишь, начальник. И за
бутылки заплатишь.
– Я вам не брат и не сват, и нечего меня тыкать. Пошел вон!
Снимая спецовку, бубнил. "Какойто доморощенный хмырь меня,
заслуженного, под задницу. Нет, не на того напал. Еще запоешь бур
лацскую песню, я тебе устрою веселенькую жизнь". И она началась.
– Я представитель обкома профсоюзов, хочу разобраться с уволь
нением товарища Куликова, – обратился к Курганову сухопарый с
усиками низенький мужчина.
– А чего разбираться, он уволен за нарушение трудовой дисцип
лины. Коллективную пьянку устроил здесь, во время рабочего дня.
– Ох, как негоже он поступил. Ну, да с кем ошибочки не случа
ются? На то мы и профсоюзная организация, чтобы людей воспиты
вать от этих ошибок, верно?
– Ну, и воспитывайте, кто вам не велит. А мне надо, чтобы дис
циплина была, а не разгильдяйство.
– Да, да… Конечно. Только надо было поговорить, указать ему на
всю пагубность его поведения, глядишь, подружились бы. Наш вам
совет, не увольнять, а крепко взяться за его воспитание. Даете со
гласие?
– Никак нет, мне он не нужен.
– Жаль, очень жаль. Придется вас на бюро позвать.
За широким столом сидел с пышной шевелюрой, гладко выбри
тый мужчина, а за приставным столом, сидели еще четыре члена
бюро, из них одна женщина.
91
Сидевший за столом, надув губы, облизал их, вскинул голову,
будто чтото мешало шее, закрытой белой рубашкой.
– Виктор Алексеевич, беседа нашего сотрудника с вами по пово
ду увольнения Куликова результатов не дала, о чем очень сожале
ем, и вынуждены были пригласить вас сюда. Вы человек нам незна
комый, пожалуйста, расскажите о себе коротко.
Он выполнил пожелание председателя и рассказал, что был в
заключении, реабилитирован.
Женщина с длинными волосами в застегнутом до подбородка пла
тье задает вопросы:
– С женой в разводе не были?
– Нет.
– Другой семьи не заводили?
Молчит Виктор. Как ему захотелось отстегать эту женщину – чего
она лезет в его жизнь.
– Разве этот допрос, – с ударением сказал, – имеет отношение к
делу, по которому я вызван сюда?
Женщина зачирикала карандашом в лежавшей перед нею тетради.
– Да. Перейдем к делу. Все ясно. Очевидно, над вами довлеет
странная обида, она выливается в неадекватные поступки на дру
гих, даже заслуженных членах нашего общества. Так случилось и с
увольнением воинаосвободителя. За небольшую провинность выг
нан за ворота. Нельзя так бездушно относиться к оступившемуся
человеку. Вместо товарищеских бесед, где надо было показать всю
пагубность его поведения, нате вам, уволен. К вам же отнеслись по
человечески, нагроможденное зло отвергнуто, впереди засветилась
вся прелесть нашей советской жизни. Так нас учит великий вождь,
товарищ Сталин. Закон нашего движения – воспитывать настояще
го борца за светлое будущее, за коммунизм.
Передохнул, обвел всех пристальным взглядом.
– Наше мнение такое. Свое решение об увольнении товарища Ку
ликова вы отменяете, с извинением, и продолжите с ним свою вос
питательную работу. Думаю, согласятся со мной все сидящие.
Кипела душа у Курганова. Силой воли сдерживал себя от нахлы
нувшей злости.
– Никакой отмены увольнения Куликова я не сделаю Воспиты
вать сорокалетнего мужчину не собираюсь, за организацию бригад
ной пьянки в служебное время пусть несет ответственность. Это –
лучшее воспитание.
И совсем тихо:
– Я многое повидал. Среди тех, кто под конвоем киркой долбил
мерзлый грунт, были и когдато награжденные боевыми наградами.
92
Из героев они попали в отщепенцы. И еще хочу сказать. Полно объяв
лений с приглашением на работу. Нечего ему цепляться за старое.
Разрешите откланяться.
В полном молчании сидящих он вышел.
Куликову сказали: "Решение не принято. Через месяц вашу жа
лобу разберут на расширенном заседании".
И еще Курганов вынул из почтового ящика повестку: "Явиться к
прокурору". Прочитал эту "ксиву" и навеялось прошлое…
Темной ночью ему была предъявлена бумажка "Ордер на арест"
и подпись – прокурор Гаранин. Не моргнув глазом, подписал под
лую бумажку. Да разве он мог отказаться? Недавно "Большой Дом"
в награду за помощь подарил ему трехкомнатную квартиру с мебе
лью из ценнейшего дерева, уникальными картинами, посудой из
немецкого фарфора, на длинной подставке часы с музыкальным
боем. Вся эта ценность принадлежала расстрелянному высшему ду
ховному лицу за пропаганду "опия" для народа.
Был еще прокурор.
Истерзанный пыткой, не помня себя, Курганов подписал себе
смертный приговор. Немного оживший, придя в себя, написал про
курору заявление с отказом от всех показаний, подписанных в про
токолах. И что же? Да ничего. Молчок. Выполнена директива обер
палача, главного прокурора страны "не признавать отказов", "верить
только подписям на допросных листах". И пошел гулять "Совершен
но секретный" документ, где черным по белому "Утвердил проку
рор Гаранин" указано: "Курганов, руководитель банды, завербован
ный немецкой разведкой". Этот документ читает высокий в пенсне
"бригвоенюрист", открыв заседание Военной коллегии.
А слева сидят, понурив головы, три инженера, составившие зак
лючение о "неправильной эксплуатации машин", где виновником
выставлен он.
Месяц тому назад цепочкой они шли по длинному бесшумному
коридору, утопая ботинками в зеленый ворс ковровой дорожки. Тог
да следователь всем легонько пожал руки, пригласил к столу.
– Мы раскрыли банду диверсантов, агентов немецкой разведки и
вы, члены нашей великой партии ЛенинаСталина, будущие кори
феи нашей советской науки, должны подтвердить, что трещины в
машинах от неправильной эксплуатации.
Ктото сказал: "Там были комиссии, они записали, что вина фир
мы".
– Мало ли чего сдуру напишут? – оборвал говорившего. – Они не
знают то, что нам известно. Все подтвердил прокурор товарищ Гара
нин.
93
Судьба смилостивилась. Хотя и с ошибками, но юрист дотошно
исследовал и начисто отверг "связь с немецкой разведкой".
Что ждет его сейчас, зачем он вызван к прокурору? – с этими мыс
лями он открыл дверь к стражу законов страны.
Удивился Виктор, увидев в сером кителе с разными нашивками
моложавую блондинку, в завитых волосах, с тонким наклонным
носиком над чуть подкрашенными губками.
После обычного приветствия тихонечко проговорила:
– Что же вы, Виктор Алексеевич, натворили? – внимательно смот
рела, ожидая ответа, которого не было, потому что он ждал, что еще
скажет она.
– По всему видно, опыт у вас большой жить в коллективе, не раз
рушая единства, а здесь решили закон нарушить?
– Не понимаю, какой закон?
– Закон строителей коммунистического общества, где только труд
главенствует над человеком, а вы взяли, да и лишили человека это
го труда. Ветерана войны, немолодого человека оставили без куска
хлеба, а у него дети, жена больная. Наверное, на фронте испытали
каков хлеб защиты?
– Я не был на фронте.
– Где же были?
– В лагере.
– Да ну… И сколько там шагали?
– Почти семь лет.
– За что мытарились?
– Не знаю.
– Теперь… – не досказала, да и так ему было понятно, что хочет знать.
– Военная Коллегия Верховного Суда реабилитировала.
– Даже военная. Значит, подозрений было достаточно.
Помолчали. Чтото мадам еще хочет знать, да видно не решает
спросить. "Ну и пусть думает".
– Вернемся к заявлению. Вы поступили опрометчиво, под влия
нием аффекта, придется вам откинуть амбиции и найти общий язык
с пострадавшим. Вы человек с рассудком и здраво подойдете к про
исшествию. Хорошо?!
– Это как понимать? – хочется позлить прокурора.
– Совершенно ясно – отмените вспыльчивый приказ, похороше
му наладьте взаимное доверие.
Может послушаться и отменить увольнение. Что тогда будет?! Он
появится перед глазами не только Куликова, но и всех рабочих и с
усмешкой: "Что, начальник, скушал, не подавился? Этого захотел
и получил". Нет. Не бывать этому.
94
– Он же сам нарушил закон труда. Должен быть за это наказан.
– Поймите. Куликов места себе не находит, сидит вот здесь и чуть
не плачет. Видно осознал свою вину и будем к нему благосклонны.
Ишь, куда заехала. Пустилась в милосердие к алкоголику.
– А если не выполню?
– Надеюсь, этого не произойдет. Зачем нам ссориться? Достаточ
но неприятностей у вас было. Понимаете?
Он все отлично понял, вот только она ничего не поняла, с грус
тью подумал Виктор. И с нетерпением сказал:
– Согласен. Мое начальство в Москве, оно издало приказ и может
его отменить. Пишите туда предписание.
– Разве в Москве? Это меняет дело.
Замешкалась, перебирает бумажки в раскрытой папке. Виктор
написал на оторванном листке из записной книжки адрес.
– Вот телефон и адрес моего начальства.
– Да, да, хорошо.
Конечно, она не звонила и не писала. Куликову сказала: "Курга
нов обещал исправиться".
Снова повестка, теперь приглашают посетить Обком КПСС в оп
ределенное время, в определенный кабинет Смольного.
За столом широколицый, моложавый мужчина в зеленой вяза
ной кофте.
– Здравствуйте, Виктор Алексеевич.
Уже знает имя и отчество – разведка работает. Улыбается, может
и подвох заготовлен.
– Садитесь, поговорим. Тут есть письмецо, надо ответить. Что там
у вас произошло?
– Приходится четвертый раз объяснять.
– Как так?
Рассказал: "Посланец профсоюзов – раз, высшая инстанция проф
союзов – два, прокурор – три".
– Ничего себе, закрутил карусель. Послушайтека что он пишет…
Это вас касается. "Не дал нам как следует расслабиться. Мы все де
лали в обеденный перерыв, и должны как следует отдохнуть, чтобы
потом усиленно работать на нашем социалистическом производстве.
Этот хмырь купленную на наши деньги водку, употребляемую толь
ко для успокоения души и значит хорошего отдыха и расслабления,
выбросил в окно, где она и разбилась. Потом меня, как какогони
будь забулдыгу вон с работы? Надо его раскусить, что это за барин,
который издевается над заслуженным солдатом. И как следует
взгреть, чтобы другим было неповадно". Не больше и не меньше –
только "взгреть". Другое местечко есть. "Он меня оставил, чтобы я,
95
значит, был без хлеба для своих дорогих деток. Вы заставьте его
выплатить мне за водку и за испорченный обед. И еще, чтобы даль
ше не козырял своей рожей, а чтобы уважал меня, как следует".
Заковыристое письмецо. Что скажете? – обратился Сазонов к Вик
тору.
– Знаете… Жалко мне его. Сильный, отличный специалист и опу
стился, вотвот скатится под откос. Не расслабляться водкой, а, за
сучив рукава, зарабатывать на пропитание семье. И еще у меня была
причина освободиться от него. Первая. Главный инженер действу
ющего предприятия мне сказал, что это они требовали сменить на
чальника монтажников. "Своими пьянками замучили нас". У мое
го подразделения будет работа и в Вологде, Архангельске, в придачу
десяток других городов. Разве я могу туда в командировку посылать
вот таких специалистов?
– Мне все понятно.
Поднял трубку. "Романович, привет. Прошу устроить на работу
хорошего слесаря. Он малость забурил, у тебя коллектив здоровый,
большой отряд ветеранов войны, пусть у них на глазах будет. Согла
сен? Спасибо".
Был назначен новый бригадир Шаронов, белорус, по разнарядке
вытащенный из села, закончил ПТУ, освоил сварочные и слесарные
работы. С ним он проработает не один десяток лет.
96
Начальник изотермического поезда Михаил стоит у окна ва
гона в купе, где рядом через стенку рокочут небольшие ком
прессоры, создающие холод в вагонах, набитых свежим мя
сом.
Его напарник, в одних трусах, раскинув руки, похрапывает. Не
сется состав. Совсем другая скорость, чем в зимнее или весеннее вре
мя. Бывало того и гляди втиснут состав гдето в тупик и стоит под
час не день и не два, иногда и целую неделю приходилось просить
начальника станции: "пожалуйста, отправьте" и даже жаловались
прокурору. А сейчас скорость сумасшедшая, только мелькают стан
ции, того и гляди вылетишь с полки.
Через сизую марь едва проглядывает солнце, мертвым грузом воз
дух лежит над голыми полями. Не видно высокой с длинными лис
тьями кукурузы, волнистой сизой пшеницы, нет озер с гусиными и
утиными стаями и совсем редко попадаются грузовые машины с на
валенными из леса листвой и выкошенным вдоль рек бурьяном.
Жара не спадает ни днем, ни ночью и только в открытое окошко
врывается воздух, немного охлаждая голое тело. Скорее бы уйти от
этого зноя. Туда, за Москву, к Ленинграду, где придет облегчение.
Его поезд побывал в Свердловске, Иванове, сейчас Ленинград. И
маячит пляж Петропавловской крепости с прохладной водой и не
обжигающим солнцем.
Поезд разгрузят и дадут ему отпуск на целый месяц.
Каково же было изумление Михаила, когда увидел запертые во
рота перед огромным в лесах, недостроенным холодильником. По
нял, не видать ему отпуска. Он с грустью подумал: "и сколько тут
будем околачиваться?"
97
У Глазунова, секретаря Обкома партии, воспаленные глаза, ему
совсем не спится, хотя и убаюкивает покачивание мягкого
вагона "Красной стрелы".
Какой сон, если тяжелым грузом лежит на нем только что полу
ченное задание Центрального Комитета партии – к седьмому нояб
ря закончить строительство холодильника на десять тысяч тонн.
"Южные области и Поволжье охвачены засухой, живность идет под
нож, надо сберечь мясо. Все недостроенные холодильники срочно, в
ущерб другим работам – ввести в эксплуатацию, самое позднее к седь
мому ноября". Это значит – срок сдачи урезан на целый год. Он, от
ветственный за выполнение этого сурового задания, понимает, что
ждет его за невыполнение, уж точно – пошлют куданибудь секре
тарем парткома. Но беспокоит совсем другое – нависшая над стра
ной беда, очередной голод. Конечно, этого не допустят. Не килограм
мы, а сотни тонн золота изымаются из резерва и пароходами
отправляются за рубеж, оплачивая продовольствие.
Едва ступив в уютный коридор четырехкомнатной квартиры, по
телефону продиктовал секретарю, кого вызвать к нему на совеща
ние.
Он пристально оглядел сидящих за длинным столом и на широ
ких стульях около стен руководителей трестов и секретарей парт
комов. Все вызванные были налицо и даже заместитель Главного
строительного Управления, Кудрявцев Вениамин Валерианович. Он
крепко пожал ему руку.
Легонько постучал черной с позолотой ручкой. Он должен сей
час влить в души подчиненных властную силу партийного поруче
ния. Все сидящие члены всемогущей, великой партии и, конечно,
приложат максимум силы для выполнения задания.
– Внимание!
С пафосом полилась его речь о "великой беде, что нависла над
страной", и что "народ, влекомый партией ЛенинаСталина" пре
одолеет все козни природы" и все в том же духе, все в том же ключе.
Наконец, видя усмешечки на некоторых лицах (надо бы запомнить
этих злыдней), перешел к разбору конкретного дела.
– Вот так, товарищи. Центральный Комитет потребовал к наше
му празднику – седьмого ноября ввести в эксплуатацию холодиль
ник емкостью 10 тысяч тон. Это на год раньше планового срока. Ра
боты будем вести за счет любых объектов. Подчеркиваю – за счет
любых!
98
Понимал, что будут каверзные вопросы, и они появились. "Сей
час ведутся работы по укладке бетона под основание полов большо
го цеха военного завода, значит работы прекратить, или – как еще
быть?". Ответил: "Да, только на несколько дней. Надо выхватить
необходимые элементы на холодильнике и снова вернуться на за
вод. Я так понимаю, Вениамин Валерианович", – посмотрел на Куд
рявцева.
Снова вопрос: "Район новостроек, где начали заселять дома, си
дит без света, мы туда тянем линии, что же – приостановить рабо
ты?"
– Придется приостановить. Ничего, наш народ терпелив, пере
бьется, посидит без света, с керосиновыми лампами. В войну не то
еще бывало. Пройдет какойнибудь месяц и вернетесь достраивать.
И опять: "Вениамин Валерианович, правильно мыслю?" Кудрявцев
молчит, не привыкать ему выслушивать подобные распоряжения.
Все будет решено на высшем инженерном уровне.
– Все свободны, встретимся через пять дней на стройке. Сафонов,
останьтесь.
Он задержал управляющего трестом, чтобы выяснить, кто будет
вести монтаж оборудования. Строительные подразделения ему хо
рошо знакомы, а здесь особая номенклатура.
– Хочу знать. Вы генеральный подрядчик, у вас имеется субпод
рядчик, каков он, сумеет вовремя смонтировать километры трубо
проводов, большое количество машин, все опробовать и сдать на
ходу?
– Руководить будет Курганов.
– Кто такой?
– Начальник монтажного участка.
– Значит, мастер.
– Не совсем так. У него очень сильный состав, руководить им надо
умеючи, знать дело, да и другие навыки иметь.
– Нет, нет. Штаб, где одни управляющие трестами, несподручно
там мастеру находиться. Он член партии?
– Нет. Реабилитированный.
Глазунов вскочил со стула, шагнул к окну, с раздражением.
– Ну, вы, Георгий Иванович, и даете… Ну, и кругозор у вас. Это
же безответственный человек, таскавшийся по разным лагерям, да
и еще неизвестно, за что подсел в заключение. Он будет на острие
этого ответственейшего задания партии. Где его начальство?
– В Москве.
– Сейчас же свяжитесь с управляющим треста, пусть он сейчас
же приезжает сюда и возглавит работы.
99
Задание получено, надо Сафонову его выполнять.
Разыскали Курганова – "Срочно, к Управляющему треста".
Не только умом, но всей кожей чувствовал – не зря его "срочно"
к управляющему. Но защитная реакция давно стальным замком
сдерживает от ненужных эмоций.
Сафонов по существу не знал Курганова. Дойти до него, – надо
перешагнуть через главного инженера треста, начальника управле
ния, главного инженера управления, старшего прораба и просто про
раба.
Через всякие препоны просачивались о нем сведения не с душ
ком нашкодившего котенка, как было с прежним руководителем –
постоянно "пьют монтажники" или "не работают, а шатаются по
объекту". С приходом Виктора Алексеевича – кажется его так зо
вут, – такие разговоры стихли. Значит, чтото в нем есть особенное.
Он вошел в кабинет твердой походкой, сказал: "Здравствуйте, вы
зывали?"
– Да, вопросы есть. Вы знаете, что десятитысячник вводится к
седьмому ноября, к празднику?
– Первый раз слышу.
– Так вот…
Начал объяснять ситуацию с необычным заданием. Курганов слу
шал, в уме прикидывал, обкручивал как ему придется выполнять
эту, сверхсложную задачу.
– Как думаете, справитесь? Ведь у вас совсем мало рабочих.
– Мал золотник, да дорог. Сдадим в срок, только нужна ваша по
мощь.
– За этим дело не станет, – уверил, хотя и не знал, что за помощь
требуется. – Всетаки Обком партии хочет подключить Управляю
щего вашего треста, пожалуйста, телефон его.
В дороге на стройку не выходило из головы Курганова – "теле
фон начальства". Чтото затевают. Не верят в мои силы? Конечно,
не верят и тащат сюда московское начальство.
Сафонов доказывал московскому визави о том, что "Создан штаб
из Управляющих трестами и в нем надлежит занять место началь
ству Курганова". Ответ был холодный. "Сейчас по стране организо
вано десять таких штабов, и везде требуют мое присутствие. А я один!
Курганову я полностью доверяю".
Об этом разговоре доложено Глазунову, тот поежился. "Если бу
дет заваливать стройку – звонок в ЦК, миленьким прилетит". Пред
ложил: "К этому руководителю особое внимание. Понимаете?!" –
Сказав многозначительно, сжал тонкие губы.
100
На первое заседание штаба по досрочной сдаче холодильника
в эксплуатацию прибыл и Глазунов. Быстро вошел, пожал
руки Кудрявцеву и Шаронову, поерзал на стуле, обвел всех
взглядом серых глаз.
– Здесь впервые собрались ответственные работники по выпол
нению ответственейшего задания Центрального Комитета партии по
досрочному пуску сверхважного объекта. Жесточайшая засуха выж
гла все хлеба и луга, посеянные нашим доблестным трудовым крес
тьянством. Бескормица заставила хлеборобов забивать гибнущий
скот. Естественно, наша задача сохранить ценнейшие продукты для
жителей городов. Партия сильна, как никогда, и никакие небесные
козни не сломят наш народ, ведомый партией ЛенинаСталина.
Курганов ждал, когда кончатся уже пять минут продолжающая
ся в таком ключе преамбула этого делового совещания.
Третий секретарь Обкома партии. Мгновенно вспомнился дале
кий, совсем другой секретарь.
…На одном из ежедневных совещаний у начальника строитель
ства грандиозного мясокомбината раздается звонок телефона, свя
занного с Обкомом партии.
Начальник строительства поднял трубку: "Здравствуйте, Сергей
Миронович. Да, конечно. Будем ждать".
– Сергей Миронович обещал завтра прибыть на комбинат и про
сил, чтобы его "не задержали на проходной", так как он идет без
пропуска. Его – задержать?
На машине с двумя охранниками к проходной Киров приехал в
два часа дня. С начальником строительства прошел на территорию,
где его ждала группа инженернотехнических работников, среди них
был и он, Курганов.
Среднего роста, крепкого телосложения, скуластый, с острым
взглядом, он был совсем незаметен среди окружающих. И не было
громких слов и бесконечного восхваления Партии, а была твердая
рука, помогающая строителям возводить первенец пищевой индус
трии.
…Тоненький голосок задребезжал.
– И вы, ответственные товарищи, должны уяснить насколько за
дача эта трудная, но и почетная. Хочу предупредить: "Виновный в
срыве задания член партии распрощается с партийным билетом, а
беспартийный ответит по всей строгости закона". Сидит довольный,
что хорошее напутствие сложено в тупые мозги сидящих.
101
– Хочу знать, как будете решать возложенную на вас задачу?
Первым доложил Шаронов.
"Конечно, они выполнят партийное поручение. Уже первая бри
гада в количестве двадцати человек приступила к возведению лесов
вокруг здания. Остальные пустые места постройки нами тоже вско
ре заполнятся".
Зайцев, худощавый, предпенсионного возраста, доложил, что
"определен объем работ, комплектуем бригады электриков, и безус
ловно к пятому ноября работы выполним".
Высший чин согласно кивал головой, одобряя исполнительных
руководителей. А гдето здесь и малюсенький монтажник сидит. Ка
жется – Курганов.
– Хочу послушать товарища Курганова.
"Ну, что же, раз хочет послушать, придется коечто сказать".
– Задание большое, будем стараться его выполнить.
– Сколько у вас рабочих? – перебил его Глазунов.
– Сорок два.
– Здесь, сейчас работает?
– Восемь человек.
– Восемь?! – повысив голос, вперив глаза в мастерюгу монтажни
ка, сказал Глазунов.
– Так точно, восемь.
– С этим мизером вы что, собираетесь выполнить все работы к праз
днику? – не унимался партийный руководитель, ведь перед ним быв
ший "враг народа", и что у этого "бывшего" на уме – сам черт не знает.
– С этим мизером я выполню работы к будущему празднику, а
чтобы сдать объект к этому, надо обеспечить нам фронт работы, а
его и в помине нет. И чтобы мои требования выполнялись, а не сду
вались ветром. Три дня прошу залить бетоном опалубку фундамен
тов под компрессоры, не тутто было, полное молчание.
– Кого просили?
– Чувилеву Анну Борисовну.
– В чем дело, товарищ Чувилева?
– Бетон заказывала, его не привезли, – стояла, как рак красная.
"Противный Курганов, выставил на посмешище".
Началась перебранка, выяснение – почему не привезли бетон и
кто в этом виноват. Выяснить не удалось – "заливали полы в строя
щемся здании номерного завода, там тоже аврал, дни и ночи гудят
машины.
После утихшего спора Курганов продолжил:
– Выступившие руководители обнадежили, к празднику выпол
нят все работы. Они ошиблись, надо закончить все на месяц раньше,
102
ведь надо смонтировать оборудование, провести испытание и налад
ку всей системы, хотя по нормам надо три месяца, мы сократим два.
Еще о главном. Строители возводят такой объект впервые. Здесь не
просто стены и полы, а все укрыто изоляцией, в камерах минус трид
цать, а снаружи плюс сорок! Требуется сберечь холод. Изоляция, это
тулуп из пробковых торфяных плит или блоков, изготовленны на
основе цемента. Запланирована изоляция именно из блоков. Но из
готовить их в оставшийся срок немыслимо. Есть только один вы
ход: переключиться на изоляцию торфоплитами. Уверен, они есть в
наличии, на машинах их можно быстро сюда привезти. Позвонить в
Москву управляющему треста, пришлют специалиста, разную осна
стку найдут здесь. Убежден, дело закрутится в нужном темпе. Кос
нусь электриков. К подстанции требуется протянуть кабель длиной
километр, а трасса завалена железяками и другим хламом, там нет
ни одного рабочего. Везде – тишь, гладь и божья благодать. Прошло
пять дней, они упущены, что очень жаль.
Ответственные руководители, выслушав взволнованную речь
Курганова, сидели притихшие, словно нашкодившие мальчишки в
ожидании наказания.
Хлобыстали шелковые шторы на раскрытых окнах, врывался ос
вежающий воздух, Курганов сел, вытер вспотевший лоб, ждал, что
скажет Глазунов, да и другие видные руководители. "Если не пой
мут, что надо перейти на изоляцию торфяными плитами, будет пол
ный крах!"
Секретарь Обкома партии с радостным изумлением слушал выс
тупление "монтажника" и ушла у него недоброжелательность, по
дозрения к этому немолодому, но такому смелому, настойчивому в
продвижении своих предложений. "Надо же, отстегал строителей".
– Вениамин Валерианович, пожалуй, Курганов дельные советы
высказал, как думаете?
– Не только дельные, но единственно верные. Мы сейчас примем
надлежащие меры.
– Нуну. Через два дня вручите мне график работ.
Через три дня уборку территории комбината, с разных заводов и
фабрик ежедневно прибывало по сто человек с пятью машинами.
Уже затемно Анна углядела вышедшего на дорогу Виктора Алек
сеевича, прибавила шагу, догнала, пошла рядом.
– Не ожидала, что вы злопамятный, нашли на ком отыграться,
будто других не было.
Не хотелось ему еще больше расстраивать молодую женщину, слу
чайно попавшую на язык историей с бетоном и которая была прича
стна к этому событию.
103
– Не обижайтесь. Я уверен, мы с вами хорошо сработаемся. Оста
вим служебные дела за оградой, лучше скажите, чем занимаетесь
после работы?
Удивительное дело, спокойный голос надуманного эгоиста осту
дил ее, ушла обида, и ей стало интересно быть рядом с ним.
Рассказала о своей одинокой жизни, о том, что живет в одноком
натной квартире, полученной за работу в строительной организации,
и конечно, скучает. Это – не беда, у нее есть сестра с двумя детьми и
там она, как дома, и находит счастье. "С мужем развелась, не со
шлись характером". Собирается изучать английский язык. Теперь
посмеялась – "без иностранного языка и ни туды, и ни сюды". Подо
шли к развилке дороги, ему направо, к трамваю, ей прямо, недале
ко уютная квартира, но безрадостная. Он ушел к трамваю, скорее
домой, совсем поздно, а мужа нет, и жена наверное в тревоге.
Будто хлыстом ударили сидевшего на лужайке, и он вскачь уда
рился бежать. На площадку строительства гужом притащили голу
бые, зеленые и разноцветные вагончики для рабочих. Беспрерывно
грузовые машины лязгали запорами, откидывая борта, снимались
и складировались бруски, доски, мешки с цементом, мелкий гра
вий и зернистый песок. Уже поутру залиты фундаменты под комп
рессоры.
Курганов наблюдал необычную, вдруг появившуюся жизнь, был
в радостном возбуждении. Не по душе ему застой, подавай быстро
ту, натиск к выполнению заданной цели. Как ни морщились руко
водители трестов от его запросов предоставления камер для монта
жа, но деваться было некуда. Кудрявцев – жесткий в суждениях,
обязывал их подписывать график работ.
Зайцев шумел. "Хочу, но не могу подать энергию к октябрю. За
вод только к ноябрю отгрузит трансформатор". Узнав, что письмо
за подписью Первого секретаря Обкома партии, члена Политбюро с
настоятельной просьбой изготовить "вне очереди трансформатор",
он с оговоркой "при получении в августе" поставил свою закорюч
ку.
А Шаронов мямлил: "Темная ночь с этой изоляцией. То ли дело
строить дома, корпуса заводов и фабрик, где нет этой "мороки".
Кудрявцев рассеял его тревогу, сказав: "Договорился с Москвой
– пришлют бригадира". Обрадовался управляющий трестом, подпи
сал.
Представитель "Водоканала" не глядя чиркнул свою фамилию.
С чемоданчиком в руке появилась невысокого росточка моложа
вая женщина, спросила у первого попавшего: "Где найти Кургано
104
ва?" и, найдя его, представилась: – Самохина Рая. Будем изоляцию
клеить – и подала от обжега пятнистую руку, на удивление сильно
пожала. "Самолетом прилетела", – отошли к штабелю досок, при
сели – Работала в Москве, прибежала посыльная, велено на машину
и, значит, к вам. Забрала вещички, не все, потом, к осени съезжу.
Дочка в институте, на втором курсе, уж такая заботливая. Ты, гово
рит, мама не беспокойся, особо не пузырься там, больше смотри кра
соту города, здесь все будет, какойто "окей". Сказали, будто боль
шой ваш начальник звонил и наш ему обещал меня прислать. Вот я
и приехала. Этот холодильник будем обихаживать?" – "Да, он са
мый".
– Видно, давненько стоит, а изоляции нет. Уж, как это плохо,
хуже некуда. Теперь погонялки пойдут – скорее, бегом, какоето со
ревнование приклеят. Ну, да все в руке человека. Заберу может де
сять, может и поболе девчат. Люблю я с ними работать. Поначалу и
обожгутся, и слезки пустят, а потом войдут в силу, так хорошо ра
ботают и все с песнями. Где ночеватьто устроишь?".
Шаронову доложили о прибытии изолировщицы, и он сразу в ма
шину. Разве он мог предположить, что вот эта, незавидная женщи
на возглавит трудный, самый ответственный участок. Даже настро
ение из бодрого, стало хилым. Успокаивал себя: "Посмотрим,
посмотрим, может и ладно будет".
У Михаила много свободного времени. Придется долго стоять у
ворот в ожидании пуска вот этого холодильника, и так надоело "бить
баклуши". Да и вообще опротивело на полке вагона трястись в пере
ездах к большим городам с юга на север. Здесь, конечно, немного
выше зарплата, да и не скупятся отправители, нетнет подкинут раз
ных консервов и прочей снеди, но все равно – душа хочет другого.
Да и мама, живущая под Новгородом, просит: "Тяжело одной, уст
рой свою жизнь, будем вместе". Идут монтажные работы, почему
бы не поработать здесь, ведь он в ПТУ и техникуме освоил сварку и
слесарные работы. Поговорю с начальником, попытка не пытка.
Молоденькая девица в цветастом, легоньком платьице с румяны
ми щеками, чтото сказала сварщику и тот сматывает длинные шлан
ги, видно распорядилась перейти ему в другое место, значит началь
ница.
– Можно обратиться?
Она смотрит на молодого мужчину, изпод рубашки с короткими
рукавами широкая грудь и на удлиненном лице играют огоньки ин
тереса к ней, ладно скроенной девушке.
– Да, слушаю.
– Хочу поработать здесь. Можно?
105
– Наверное. Начальник идет, спросим его.
Курганов выслушал Михаила, спросил: "Не закладываете?".
– Только в праздники, да в хорошей компании, изредка. На рабо
те – сухо.
Предложил: "Завтра, к восьми".
Пока шел разговор, несколько раз встречались глаза жаждущих
обоюдного внимания молодых людей. Промелькнула между ними
искра интереса и Михаил, когда Курганов отошел, а Лидия была
рядом, предложил:
– Может, в кино сходим?
– В кино, еще надо подумать, хотя уже решено – обязательно пой
дем.
– Можно.
– Буду ждать завтра на первый сеанс.
С улыбкой смотрел, как полненькая, невысокого роста, привет
ливая, перешагивала через обрезки труб и досок, уходя в контору.
Изза нехватки некоторых материалов могла застопориться ра
бота, и Курганов своей помощнице передал листочек с четко напи
санными словами.
– Этот список отправьте телефонограммой в Управление.
– Хорошо, – чтобы не забыть, положила перед собой.
– Дважды позвонила, но телефон занят и подошел конец рабоче
го дня, а у нее не выходит из памяти – в восемь у кинотеатра ее ждет
Михаил. "Скоро ночь, никто в Москве не будет в это время грузить
машину, передам заявку завтра утром". Бегом на улицу.
На следующий день Курганов решил узнать, когда машины с за
явленными материалами отправились в Ленинград, с удивлением
услыхал: "Два часа тому назад получили заявку и хотите, чтобы
машины уже были в бегах. Через два дня получите".
Помощница его обманула! Сидел, скрипел зубами в ожидании ее
прихода из машинного зала, там начинал работать Михаил, и она
знакомила бригаду с новым слесарем и хорошим сварщиком. И ког
да она пришла, разгоряченная, довольная, поправив волосы, села,
он жестко сказал ей:
– Лидия Артемьевна, я вам вчера поручил передать телефоног
рамму в пять вечера. Вы ее соблаговолили озвучить только два часа
тому назад. Хочу сказать и чтобы запомнили – если еще раз не вы
полните мое распоряжение, ждите порки! Я должен знать горячую,
сладкую и совсем тухлую правду, только в этом случае приму пра
вильное решение.
Склонив голову, смотрела в лежавшие на столе бумаги, хлопала
большими ресницами, поджимала и обкусывала губы.
106
Ему стало ее жалко и мягким тоном:
– Мы ведь на службе и здесь надо, чтобы все работало бесперебой
но, четко, тем более перед нами кончик кинжала, того и гляди – пыр
нут.
В скором времени был еще сбой в доставке материалов. Курганов
в телефонограмме указал срок доставки недополученных ребристых
труб для батарей охлаждения, но это требование не было выполне
но. "Не можем отгрузить, все машины в разгоне. Вы уж там как
нибудь перебейтесь".
Услыхав ответ, тотчас написал текст телеграммы: "Управляюще
му треста… Мои заявки по доставке недостающих материалов – гру
бо игнорируются. Прошу внушить Управлению: все мною требуемое
должно выполняться неукоснительно. Курганов". Несколько раз
прочитал грубовато написанное, подумал: "Жалуюсь на свое началь
ство, могу и неприятности заиметь, ну и черт с ними, отобьемся, не
привыкать". Впредь все выполнялось оперативно.
– Лидия Артемовна, бегом на почту.
Утром, около проходной, перед воротами увидел знакомого, не
бритого шофера, стоявшего у груженой трубами машины.
– Вчера там шухер был, дай тебе боже. Почти все погрузили на
Астрахань, на рыбзавод, прибежал сам начальник, кричит: долой
все с машины, в момент сбросили, сразу навалили трубы, и меня в
дорогу. Не поели копченой севрюжки, да и черная икорка только в
мыслях осталась. В ночь ушли. Машина – зверь, тянет за сто кило
метров, только камни по сторонам летят, вдребезги бьют фары на
встречных.
Через неделю мужчина, высокий, худощавый, лет тридцати пяти,
в желтоватой сорочке, в серых из тонкого материала брюках, белых с
дырками туфлях, с желтым портфелем в руке, на стройке искал Кур
ганова. Войдя в машинный зал, издали посмотрел, как устанавлива
ется компрессор и, стряхнув пыль с брюк, вышел. Вот и начальник
работ подходит, протягивает руку, отрекомендовался, – Курганов.
– Давненько работаете у меня, а не знакомы – Гришанов, при
шлось исправить оплошность.
– Рад вас видеть.
Прибыл начальник, требуется доложить обстановку, он выслу
шает, вникнет в суть дела, определит, чем помочь,чтобы успешно
завершить полученную работу. Конечно, соберет весь коллектив, где
выслушает разные жалобы и просьбы. Но, чтото все идет по новой в
рытвинах колее. Без интереса слушает об установке оборудования,
о том, что с трудом осваивается изоляция стен и многом другом, чем
уже занято двадцать семь слесарей и сварщиков.
107
– Да, да. Так и надо. Пройдем в контору, – перебил докладчика.
"Зачем приехал, что ему тут надо, если ничем не интересуется,
ни одного заметного суждения?", – думал Виктор.
Лидия готовила документы на заработную плату и, увидев Гри
шанова, смущенно улыбнулась, пожала его руку и быстро уткнулась
в бумаги.
– Лидия Артемьевна, оставьте нас одних, ненадолго.
"Ясно, зачем приехал", – усмехнулся, быстрее забилось сердце.
– Виктор Алексеевич, скажи, у кого ты получаешь зарплату?
– Не понял.
– Спрашиваю, где ты работаешь и кто тебе платит?
– Это вопрос бесплодный. Вы знаете лучше меня.
– Да, знаю, и не потерплю, чтобы подчиненные с жалобой на меня
лезли к моему начальнику.
– А… аа, вон вы о чем… Дошло!
– Да, да. О том самом. Хочу предупредить.
Не знал Гришанов бешеную ярость Курганова. Опустив голову,
бросал слова.
– Мне ровным счетом плевать на ваше предупреждение. Посту
паю так, как велит обстановка и моя совесть, а не дрожащий перед
вами облезлый хвост. Не вы отвечаете за судьбу объекта, а я. Раз так
– выполняйте свои обязанности в должном порядке, а не ковыряйте
в носу и не ищите раков в болоте. И не тыкайте, я не раб у вас.
Хлопнул дверью, а Гришанов, не ожидавший оплеухи, жадно гло
тал табачный дым.
Вспышка ярости быстро проходила у Виктора. Пошагав немного
успокоился, вернувшись в комнату.
– Вы устроились в гостиницу?
– Мест нет.
– Много туристов. Попробуем поскрести в сусеках, – улыбнулся.
Знакомые и незнакомые, но должностные лица, в помощи отка
зали. Остался главный резерв. Узнал коммутатор Обкома партии,
позвонил тому, кто должен был его "взгреть" и не ошибся. По "бро
ни" Обкома взял одноместный номер. С адресом гостиницы, не ска
зав и слова, начальник скрылся.
Следующий визит на стройку Гришанов нанес перед обеденным
перерывом. Увидя пустую комнату прораба, хмыкнул, присел, за
курил сигарету. Обратил внимание на убранные папки с бумагами
на столе Лидии Артемьевны, забеспокоился – открыл шкаф для
одежды, нет ли там зонтика, утром накрапывал дождик, и она дол
жна его иметь, убедился в отсутствии, сел, задумался: "Неужели,
уплывает. Бывала в Управлении, тоже выскользнула не один раз,
108
приехал специально сюда, тоже фортель выкидывает. Надо прищу
чить, премиальных лишить, чтобы чувствовала начальника".
Повышенным голосом приветствовал его Курганов.
– Добрый день, как отдохнули?
– Нормально. Чтото не вижу Лидии Артемьевны, часто прогу
ливать изволит?
– Поехала на рыбозавод улаживать конфликт, я распорядился ра
ботающих там монтажников перевести сюда, главный инженер зас
топорил.
– Она что, умеет улаживать такие ситуации?
– Еще как!
– Надо бы по этажам походить, да неотложное свидание зовет в
город.
Портфель в руку, на ходу задымил табаком.
Вопрос, зачем приезжал начальник, вздрючка прорабу не в счет,
а что главное в этой командировке, Виктор понял на следующее утро.
От быстрого перешагивания со ступеньки на ступеньку Лидия за
пыхалась.
– Виктор Алексеевич, Гришанов уехал?
– Думаю – нет.
– Разрешите мне удалиться, на целый день? Потом отработаю.
– Чтото важное у вас, если не секрет, конечно?
– Я… Он преследует меня, – задрожали губы, вынула из брюк пла
точек, вытирает хлюпающий нос. – Так можно?
– Вполне.
В третий раз пожаловал Гришанов в знакомую комнату, и опять
только убранный стол и стул, примкнувший к нему.
От разочарованного взгляда, быстро поданной едва пожатой руки
Курганова подмывало рассмеяться, но вовремя удержался.
– Не везет мне. Думал Лидия Артемьевна поможет начальнику
познакомиться с городом, а ее кажется не будет?
– Ее точно не будет. При ней в выходной день разгружались ма
шины, за этот день взяла отгул. Вы не огорчайтесь, в городе много
экскурсионных маршрутов, без проблем устроят вас.
– Пожалуй, правильное предложение. Смотрю, у вас все в пол
ном ажуре. Доволен. Пожелаю и дальше в таком же темпе.
С грустными мыслями провожал его Виктор. "Наверняка, началь
ником стал по большому блату".
109
В напряженном ритме протекают все дни у Курганова. Выкра
ивал время на подготовку сообщения на очередное диспетчер
ское совещание, где всегда выступал первым.
С обязательным приходом в раздевалку рабочих к началу работ и
затем до последнего ухода монтажника, все время на ногах; следил
за дисциплиной, подсказывал, где замешкались, разбирая паутину
в чертежах, перемещал бригады с одного места на другое. Разбирал
и курьезные случаи.
Прокофьев Прокопий Иванович, один из лучших рабочих, сред
него роста, крепыш, с мускулистыми руками, увидав начальника,
колеся ногами, улепетнул в машинный зал, где и был обнаружен.
Заплетающимся языком, с усмешкой.
– Вы уж, Виктор Алексеевич того, простите. Маху дал… малость
забурил. Ну, да это совсем чуток будет. Поутру ввалились дружки –
выпьем, да выпьем, отказаться ни в какую. Я пожалуй, пойду.
Виктор не любил наказывать за "промашки", может быть и так,
когда виноватый и прощеный станет рьяно исполнять его просьбу.
Помощница, разыскав его, передала, что звонили из треста и ска
зали: "В три часа будет звонить управляющий".
Междугородный звонок – и в поднятой трубке голос Крюкова.
– Здравствуйте, Виктор Алексеевич.
– Здравствуйте.
– Отчеты, бумаги говорят одно, хочу услыхать из ваших уст ко
ротко рассказ о монтажных работах.
Десятиминутное сообщение удовлетворило его и снова вопрос.
– У вас был Гришанов, чем он помог вам? Собирал рабочих, об
суждал, как добиться высокого качества слесарных и особенно сва
рочных работ, чтобы неделями не искать свищ, где травится амми
ак?
– Собраний не было.
– Что же он делал?
– Знакомился. Правда, моя помощница слезу пролила, говорит:
"Противный, проходу не дает, сюда приплыл".
Помолчала трубка.
– Да, все ясно.
Что значит эта, со вздохом сказанная фраза, можно было только
догадаться.
Беспрерывно шли из Москвы машины, груженые трубами, вен
тилями, задвижками и другими материалами. Лидия Артемьевна
110
их встречала, указывала места разгрузки, подписывала путевые
листы и выслушивала новости. Появилась и такая, что у нее опус
тились руки и задрожали губы.
Конопатенький шофер, дымя дешевым табачком, говорил ей те
норком.
– Такой вот слушок ползет по Управлению, закачаешься. Скоро
ты, Лидия Артемьевна, распрощаешься со своим начальником.
Екнуло сердце у нее. "Может снимают. Был лощеный из Моск
вы, определенно наябедничал". Услыхала совсем другое.
– Гришанова – смыли. Вместо него временно тягает машину глав
ный инженер, сама понимаешь, ждут туда постоянного и что дума
ешь, кого метят? Твоего Курганова. Вот, такие с перцем дела.
Этим горестным сообщением так ей не хочется делиться с Курга
новым, но и молчать невтерпеж. Уедет, а кто сюда придет, может
грубиян, мужлан,.. может, проходу давать не будет, пока не убла
жишь его. Он не такой. Однажды вздрючил ее так за дело и потом
зла не имел, такой добрый, и почемуто в последнее время все так
часто он в моей голове, даже боязно стало.
– Чтото вы невеселая, чем расстроены? – спросил, увидев пас
мурное лицо Лидии.
– Так.
– Все же. Не секретничайте.
– Сами секретничаете.
Рассмеялся на этот домысел.
– И не смешно. Скрываете своей переезд в Москву?
– Какой переезд, чепуха и только.
– Гришанова упекли, а вы дали согласие занять его должность и
помалкиваете?
– Первый раз слышу.
– Правда? – повеселевшими глазами смотрела на него.
– Я от вас требовал правды, и сам говорю только ее.
Она совсем успокоилась и обрадовалась, когда он сказал, что "не
всякому слуху надо верить" и если "такое предложение он получит,
еще крепко подумает и скорее всего останется здесь, в своем люби
мом городе". Да и "работа по душе". За все сказанное, она готова
была расцеловать его, но сделать это нельзя, еще как обидится.
Этот разговор Виктором забывался, но вечерний звонок на
квартиру и голос Крюкова всполошил его. После короткого при
ветствия –
– Виктор Алексеевич, мы предлагаем вам, после сдачи объекта,
занять должность начальника Московского Управления. Квартиру
получите через год, в новом доме. Прошу ответить завтра.
111
Всю ночь не спал и не давал спать Ирине. Льстило предложение.
Всетаки Москва, большой объем работы, сколько всего интересно
го увидит, да и зарплата повыше. Уехать насовсем из Ленинграда,
где прошло его становление как инженера, где и много было горя,
но плохое ушло, осталась любовь, впитанная дворцами, набережны
ми, фонтанами Петергофа, музыкальными, драматическими теат
рами, куда множество раз вместе с Ириной ходили, да весь воздух
города в его крови. Работа здесь тоже ладная. Уже самолеты и поез
да несут его в новые города, где новые знакомые да и воздух другой.
Ирина, встревоженная состоянием мужа, и выяснив причину,
сказала:
– Надоело переезжать с места на место. Всю жизнь на колесах.
Здесь обустроились и нечего ехать в Москву, "от добра добра не
ищут".
Крюков посетовал на отказ Курганова, но принял как неизбеж
ное, чувствовал, не поедет Курганов из Ленинграда.
– Лида, хочу посекретничать, – сказала Анна Борисовна, увидев,
что в кабинете она одна.
Проверив, наглухо ли закрыта дверь, уселась рядом, едва не ка
саясь ее ног.
Кто же откажется от секретов, если они вдруг станут доступны
только тебе? В них всегда кроется загадка, и отгадка так пленитель
на, даже дух захватывает.
– Хочу взять тебя в помощницу, – помолчала, собиралась с ду
хом, – я влюбилась в Виктора Алексеевича. Да, да. А сказать ему не
могу, засмеет. Он же чурбан. Не видит, что я вечером жду его, чтобы
идти рядом, то убредет один, то останется здесь чуть не на ночь. Если
шагает рядом, слова не вытянешь, будто аршин проглотил. Нет, что
бы под руку взять, да и когда людей не видно, обнять, а потом и зай
ти ко мне, отдохнуть.
– Чем же я могу помочь, здесь дело хитрое, не моего ума задание?
– Тебе сподручно, все время на глазах, вот, какнибудь легонеч
ко и сообщи этот секрет. Удивляюсь, чем я плоха. Рыженький Пав
луша – прораб электриков проходу не дает. Чуть что, гляжу рядом
то пирожок, то мороженое предлагает, и всето – пригласи к себе.
Ну, да… Жди, будто не знаю, зачем идешь. Я однажды пригласила
Виктора Алексеевича, он и не подумал, сказал: "Спасибо, занят, не
до хождения по квартирам". Конечно, все мы тут, как помешанные,
а все же хочется скинуть эту обузу, отдохнуть.
Видно было как устала эта женщина. Плечи опущены и лицо в
худобе с синими подглазниками, не легко тянуть груз прораба на
такой вьюжной стройке.
112
– А у тебя будто дело склеивается, смотрю, новенький монтаж
ник возле крутится. Да. Обязательно скажи, что просила.
Лидия и не думала говорить. Как же, будет она хлопотать, чтобы
на эту прорабшу позарился ее начальник. У нее самой сердце стало
давать сбой, когда он рядом стоит, или сидит. И перед сном нетнет,
да и всплывет его лицо, она даже улыбается. И как она рада, что не
другая помощница, а именно она у него. Такой он авторитетный, что
все даже его чуть побаиваются, особенно перед диспетчерским сове
щанием. Правда, тут Михаил неотступно все: "Лидуша… Лидуша…"
Такой забавный.
В минуту отдыха, когда Курганов спустился с пятого этажа и при
сел, откинувшись на спину стула, Лидия неожиданно сказала:
– Виктор Алексеевич, а мне Миша сделал предложение, стать его
женой.
– Хороший парень. Пожелаю счастья.
– Только, я думаю.
– А чего думать, видно любит, раз хочет, чтобы женой стала.
– Да, наверное. Только, – и затихла, замкнулась, чтото обдумы
вает.
– Что, только?
– Мне кажется – только не смейтесь, я полюбила другого, – вспых
нула, то посмотрит на него, то потупит глаза.
"Неужели, я ее любовь? Надо же! Только этой мороки мне не хва
тает".
– Что бы не казалось, выкиньте из головы.
– Думаете, это так просто. Хочу выкинуть, а не могу. Вот, никак
не получается. Правда, правда.
– Плохо, если не получается. А тот, которого будто полюбили,
очевидно женат, притом в летах?
– Ну и что. Если у меня к нему чувство выросло?
– Подрежьте его, чтобы не мешало жить. Вот что хочу сказать.
Выходите замуж не за того, кого любите, а за того, кто вас любит,
обожает. Он будет верным мужем, лелеять вас и ваших детей, забо
титься о семье. А любовь к нему обязательно придет. Михаил, на
верное не женат?
– Да, он холост.
– Вот и хорошо. Он работящий, умный. Другой бы, пользуясь сво
бодным временем, целыми днями сидел у пивного ларька, или про
сто лоботрясничал, а этот весь в труде, ему важно видеть, что сдела
ли его руки. Когда просился на работу, даже не заикнулся о
заработке. Мой совет: соглашайтесь и приглашайте на свадьбу, по
гуляем на славу.
113
Была свадьба. Михаил стал кадровым монтажником, в дальней
шем судьба занесла его на самый верх – заменил Курганова.
Настал решающий день строительства, и Курганов в насосной
станции. Сейчас наполнится приемный резервуар водой, включат
ся в сеть рубильники и загудят насосы, подающие воду на градир
ню, следом запоют моторы компрессоров и тихо начнут щелкать
клапаны. Вскоре в камерах охладится воздух, и загремят по эстака
де грузовые тележки.
Льется вода в бетонный резервуар, вотвот он наполнится. Но, что
это? Вода, как через решето уходит, оставляя только мокрый след.
Остолбенел Курганов. Это – катастрофа!
Так он и сказал подошедшей Анне Борисовне. При ней еще раз
подали воду и снова она только след оставила.
Она смотрела то на дырчатые стены бетона, то на Виктора.
– Что же теперь будет? – упавшим голосом проговорила. Пони
мала, надо ждать возмездия за срыв пуска объекта.
– Яснее ясного, что последует. Приедет начальство, да не простое,
а особо важное, соберет руководителей стройки и понесется вскачь
конь вороной. "Разгильдяи, ублюдки…Вам строить не государствен
ной важности объекты, а свинушники в колхозных дворах. Страна
в опасности. Там, в южных областях, десятки тысяч тонн свежай
шего мяса тухнет, вас это не трогает, вам чихать на это бедствие.
Значит, так: Управляющий трестом товарищ Сафонов и главный
инженер товарищ Суетин получат "строгий выговор с предупрежде
нием, старший прораб Веселовский положит на стол партийный
билет, а прораб Чувилева Анна Борисовна поработает подсобным
рабочим немного, всего полгодика".
Курганов лепил жесткие слова, а мысль билась птицей, запертой
в стальную клетку. "Может специальным цементным раствором по
крыть весь дырявый бетон – не годится, может весь разбить и уло
жить новый с быстро схватывающим цементом – пройдет не мень
ше пятнадцати дней, тоже не годится; может днище и стены укрыть
щитами из половых досок – будет утечка, не годится. А что, если не
вмешиваться, бракованный бетон не твоих рук дело, а строителей,
вот ее, прораба, так пусть и решают, что делать. Но, не может он так
поступить, не в его характере бросать попавших в беду. Кажется,
найдено решение. Сейчас, в эту жуткую ночь, сварить из пятимил
лиметрового стального листа короб и этот бандаж обеспечит нормаль
ную работу насосов.
– Анна Борисовна, поезжайте домой, отдыхайте, утро вечера муд
ренее.
Склонив голову, она медленно уходила.
114
Рано утром широким шагом быстро приближался Сафонов к гра
дине и не мог понять откуда и почему идут всполохи от сварочных
агрегатов. Только подойдя и увидев в коробе за работой двух свар
щиков, догадался – Курганов спасает строителей.
– Хорошо, очень хорошо, – только это и услыхал Виктор.
Ирине не привыкать ждать мужа через час, полтора после окон
чания рабочего дня. Но теперь, уже несколько месяцев, когда нача
лась бешеная гонка с досрочным пуском холодильника, он прихо
дил запоздно, иногда в первом часу ночи. Всегда усталый,
неразговорчивый, скорее в приготовленную ванную, накинет чис
тое белье, и за стол. Мгновенно засыпал, чтобы проснуться в семь,
иногда в шесть, позавтракает, поцелует и скорым шагом застучит
по лестнице. Если увидит на подходе автобус или трамвай – бегом к
остановке.
Спрашивала себя – выдержит ли он такое напряжение? Раньше,
в молодости, на пуске машин по три дня не появлялся дома. Но тог
да молодые силы легко переносили изнурительный труд, а теперь,
после того, что пережил, силы не те, но какоето упорство, даже бес
шабашность тянули его впрячься в рыдван и тащиться на крутую
гору. Она всегда удивлялась его самоотдаче. Такая жизнь ему нра
вилась, в бурном кипении, что была на стройке, он чувствовал себя
как рыба в воде. Его натура жила новыми впечатлениями, поэтому с
огоньком в глазах пускался в бесчисленные поездки по разным го
родам, морям, в самолетах, пароходах, лодках, катерах и даже на
своих двоих. Везде все новые люди, новые обстоятельства, где тре
буется вмешательство его ума, энергии и упорства. Она уже не по
мнит, сколько раз и в каких местах сдавался холодильник или рыб
завод, и он приходил радостный, возбужденный.
– Дорогая моя. Все, объект сдан! Выпьем по бокалу вина!
Приходили и другие мысли.
В предстоящих поездках может встретиться молодая, и не совсем,
но интересная женщина, чего доброго, еще влюбится и "прощай,
жена, я полюбил другую". Защемило сердце. Ведь было же такое!
Как только у нее хватило сил не разорвать и без того истрепанный
канат из крепких нитей. Прошло несколько лет, а дни лазания по
крутым сопкам, чтобы уйти от мучившей ее измены мужа, сейчас
вспоминает с содроганием. Эта боль быстро проходила. Больше с ним
ничего подобного не случалось. А вдруг? Почемуто уверена – он ни
когда не уйдет от нее. Если раньше не ушел, теперь тем более. Ну, а
если все же побудет с другой… Простит. Он же простил ее, когда дав
нымдавно увлеклась Глебом. Мог бы и на развод подать, а промол
чал, потребовал от того "немедленно прекратить волочиться за моей
115
женой". И какая она была дуреха, спуталась с тем. Почему увлек
лась, сама не понимает, он же Виктору в подметки не годился. У
Виктора мужской силы хоть отбавляй. Бывало зацелует. Зарделось
лицо у Ирины.
Сейчас ему не до нее, измотан, но скоро отойдет и все, что надо,
придет, только бы не свихнулся на этой дикой скачке.
Ночь проходила в тревожном ожидании, засыпала и снова про
сыпалась, смотрела на часы, где стрелки отмечали все новые мину
ты и новое время. Почему его нет? Чтото не ладится. А если будет
сорвано задание партии? Начнется разбирательство. Может и не его
вина, а вспомнят его прошлое и впереди иезуитская вакханалия
очернить невиновного человека. Такое у них испытано, отслежено,
ничего выдумывать не надо. Не один раз бывал он "на ковре", при
ходил домой со злыми глазами, истрепанный. Всетаки, она уверо
вала в его силы, обязательно выдюжит!
Около двух часов дня, только скрипнул ключ в замке наружной
двери, – Ирина бегом встретить мужа. Дверь открыта и на почернев
шем с большой щетиной, на усталом лице сияющие глаза. – Все!
Машины работают! Гремят на эстакаде тележки.
– Ну и слава Богу, раздевайся.
Выбритый, вымытый и накормленный, укладываясь в постель,
он сказал ей:
– Вечером в ресторане Управляющий трестом собирает руково
дящий состав. Пойдем.
Как же она пойдет, если платье хоть и хорошее, но совсем не мод
ное, появляться там, среди его сослуживцев, в нем совсем неприлич
но.
– Знаешь, я пожалуй не пойду.
– Это что еще за фокус!
– У меня старое платье. Стыдно в нем идти.
Глаза совсем слипались, едва проговорил: "Через два часа разбу
ди".
Так не хотелось его поднимать, но ослушаться не могла – он при
учил ее строго выполнять его просьбы. "Чтото важное, если на сон
отпустил так мало времени".
Сидел на кровати, зевал, чтото вспоминал.
– Да… Платье старое. Вот загвоздка. Целая трагедия. Поедем сей
час в комиссионный магазин, там полно импортных шмоток.
Хорошенькое из Италии платье облегло слаженную фигуру, и она
довольная сидит в ресторане, за столом, обильно уставленным за
кусками и винами, и осматривает красивый, в разных вензелях зал
и шумливых сотрудников Виктора.
116
Разноголосый говор стих, и Управляющий трестом встал, пред
ложив первый тост.
– Дорогие товарищи! Предлагаю налить шампанского. Друзья!
Итак, мы празднуем очередную победу – сдачу большого холодиль
ника. Кто был у нас негласным главным строителем, кто вложил в
эту стройку всю свою душу?.. Наверное, все скажете – это Курганов
Виктор Алексеевич. Честь и хвала ему. Спасибо. Предлагаю выпить
тост за него.
Были и другие тосты: "за здоровье", "за милых женщин", "за ус
пешные работы" и за многое другое, что и не запомнилось.
Анна не спускала влюбленных глаз с Виктора. Она вкладывала в
свой взгляд всю силу нежности, восхищения и почитания. Знала и
сожалела, что нет взаимности. С особым вниманием рассматривала
жену его, старалась понять, что же в ней такое, за что видно любит
ее.
У Виктора был душевный подъем. С умилением смотрел на си
девших за столом мужчин и женщин и его охватывало чувство род
ства со всеми. Ведь большинство из них в течение трех месяцев ра
ботали через силу, хотя многие толком и не знали почему такой
"аврал", но подчинялись требованиям начальников: "Над страной
беда, надо спасать то, что не погубила стихия".
Большинство впервые пришли из маленьких комнат в комму
нальных квартирах с истертыми бледными обоями, кухонным смра
дом в зал с хрустальными люстрами, лепными потолками, белоснеж
ными скатертями, хрустальными фужерами и посудой из тонкого
фарфора, а не из грубой, темной глины, да и едой, что лежит на сто
ле в жизни не пробованной, – все это их смущало, говорили тихим
голосом и даже шепотом.
К Виктору беспрерывно подходили, чтото говорили и нельзя
было не "чокнуться" граненым бокалом, наполненным вином.
Рая подошла с раскрытыми руками. Небольшого росточка, с не
дюжинной энергией и женской хваткой, ей надо было сколотить из
молодых женщин бригаду в двадцать человек и так управлять ими,
чтобы не было ни одного скандала, ни жалоб, а работали с огоньком –
частенько и песни неслись по этажам. "Виктор Алексеевич, можно
вас поцеловать?". Закинула обожженную руку и впилась ему в губы.
Громкая музыка оторвала от стола прорабов, мастеров, ведущих
бригадиров, управленцев и они тронулись в зал, где на блестящем
паркете заскрипели подошвы грубой обуви. И женщины, у которых
пальцы не в маникюре, а в мозолях, не холеные, а грубые и все они
неучи в движениях сильных ног, топчутся, двигаются, а в глазах
необычный свет радости бытия.
117
Единственная пара, что до умопомрачения жила современным
танцем, это Лидия и Михаил. Такой крутеж им положен – молодость
и сила торжествуют.
Молодая женщина, что сидела напротив и все время пялила гла
за на Виктора, а не на рыжеволосого соседа, потянула и его на
танцы. Он хотел с Ириной пройти первый круг, но услыхав знако
мый голос "Разрешите вашего мужа пригласить" и ответ: "Да, да,
пожалуйста", закружился в вальсе. Еле двигались ноги. Не мог
понять, отчего туманилось в глазах, то ли от горячего дыхания или
жаркого тела Аннушки, то ли от выпитого через меру вина и вод
ки, не может вспомнить, чтобы когданибудь он столько наглотал
вина. Скорее всего его пьянит радость, что ушло к нему недоверие,
его труд оценили и даже немного похвалили. Сейчас он наслажда
ется жизнью.
Ирина сидит, улыбается подсевшему к ней Сафонову, а тот ска
лит крупные зубы. Надо глядеть на партнера, а не туда, где там они
любезничают.
К Ирине не случайно подсел высокий начальник. Строгая, кра
сивая женщина, с большими, сложенными в пучок волосами на боль
шой голове с крупным носом и зелеными глазами, чуть искривлен
ными губами, она привлекла его внимание, едва он увидел ее вместе
с Кургановым. "Красивая бабка".
– Хочу с вами познакомиться, кажется, Ирина Владимировна?
– Да.
– Георгий Иванович, – отрекомендовался, сел рядом, чуть каса
ясь коленями ее ног. – Давненько живете вместе?
– Знакомы с шестнадцати лет, вместе всю жизнь.
– Ого! Ветераны. И не думали разводиться?
– Зачем. Дети, уже внуки – полная семья, ей дорожить надо.
– Да, да. Завидую. У меня корабль дал крен, и мы скатились с
палубы.
Заговорил о том, что "изменила жена", он не смог стерпеть оби
ды, но умолчал о вечерах, где пропадал "на совещаниях", "заседа
ниях и тому подобных мероприятиях и его присутствие было "обя
зательно". Нашлись доброхоты, сообщили жене о "заседаниях"
мужа, и она подала на развод. Сейчас он в раздумье, хочет найти "се
мейную женщину" и очень жалеет, почему раньше не был знаком с
такой "интересной" женой Виктора Алексеевича.
– Немного потеряли, – все с той же сдержанной улыбкой сказала
Ирина.
– Как сказать. Довольны вечером?
– Да, очень. Вы и Курганова похвалили.
118
– Заслужил, заслужил. Работяга на "ура", молодец. Есть предло
жение, может продолжим знакомство?
– Знакомство никогда во вред не будет.
Пожал ей выше локтя руку и довольный отчалил.
Разве мало чего наговорит подвыпивший мужчина, объяснится
в любви, отойдет к другой, будет петь ту же песню и даже станет на
колени.
Вечер катился к своему завершению. Исчезли со стола бутылки
и графины, вкусное все поедено, да и уставшие ноги все больше за
давали "кренделя, уходили в сторону".
Ирина в домашних хлопотах забыла "продолжить знакомство" и
удивилась, услыхав знакомый голос в телефонной трубке.
– Приветствую. Узнаете?
– Конечно… Здравствуйте.
– Не выходит из головы образ красивой, мужественной женщи
ны, ее необычно красивые глаза, такой чудесный рот, воркующий
голос и царственная, в темных волосах прическа. Вы засмеялись
напрасно, истинную правду глаголят мои уста. Хочется наяву пови
дать эту красавицу. Появилась свободная минутка, может быть по
больше, и я в надежде провести его с вами, на прогулке под раскиди
стыми липами и кленами. Проводить время в одиночку, такая
тошнота. –
Она не наивная девочка, без опыта и знания людей. Сколько по
добных предложений и охов и вздохов слыхивала, за которыми одно
и то же следует. Не хочет и не тянет ее быть любовницей. Обожглась
однажды, хватит. Сочиняла идиотские легенды – "для обмана мужа
– "Почему на шее пятна? Знаешь, ехала в трамвае, упала и вот они
появились"; скрываться от знакомых – "шли по улице, встречу хо
рошо знакомых, скорее в первый подъезд"; таскаться по чужим квар
тирам – "вот здесь побудем, приятель одолжил на время комнату";
обживать и пыльные у дорог кусты" – "Темно, свернули с дороги и
сели в заросшую кустарником канаву". Разбитой приползти домой
и нехотя, коровой лежать на кровати: "Ты меня не трогай, я так ус
тала, заседание было очень бурное". Неотступно – стыд, совесть гло
жет душу. Ради чего вся эта издевка, если все, что надо, с лихвой
получает от мужа. Понимает – часто под напором неведомой силы
страсти, разбитой о камни тонет лодка разума, человек сходит с ума,
пускается в авантюру.
Всетаки нельзя не пошутить с человеком, занятым на ответствен
ной работе и таким словоохотливым на привлечении женщины.
– Спасибо, уж больно высоко вознесли меня.
– По заслугам.
119
– Какие заслуги? Ничего необычного. Большие волосы? А сколь
ко они забирают силы. Каждый день почешика их, да и заплети
косы. Порой онемеют руки, отваливаются, хорошо иногда муж по
могает.
– В другой раз на помощь зовите меня, с удовольствием погружу
свои закорючки в шелк ваших волос.
– Скучная работа, скоро надоест. Скажете: "кумушка, сами уп
равляйтесь".
– Ейей, не скажу.
– Верится с трудом.
– Давайте проверим, правду ли я говорю?
– На проверку времени никак не наскрести. Болеет внучка, и я за
сиделку и за врача.
– Всетаки, может найдется час, другой на этот эксперимент?
– К сожалению не час, а свободной минутки нет.
– Может попозже появится?
– Сомневаюсь. Позванивайте, с удовольствием потолкуем.
Пожелали друг другу здоровья. Положила трубку, усмехнулась.
"Выходит, я еще не старое выщербленное корыто". Сказать Викто
ру или умолчать об этом происшествии? Решила – умолчать.
Заскрипел ключ в замке и налицо он.
Так рано редко приходит, значит уезжает, и она опять одна. Внуч
ка выздоровела и уже бегает в детский садик. Гдето шаловливая
мысль пробежала: "пригласи помочь уложить волосы".
– Наверное, в отъезд?
– В Архангельск.
– Там ты был совсем недавно.
Он действительно неделю тому назад приехал и привез домой ос
вободившихся там рабочих, и появляться вновь смысла не было. Но
утренняя смена в кабинете толкнула посетить далекий город.
В кабинет, держа за руку пятилетнюю девочку, вошла миловид
ная женщина и скороговоркой –
– Здравствуйте. Что же делается у вас? Другие ребята домой, а
мой сидит там. Знаю, почему остался. Совсем свихнулся и работа
предлог, а сам гуляет с продавщицей и приезжать не собирается, а
вы этому потакаете. А у меня вот она, да постарше бегает – куда я с
ними?! И одна все время. Думаете, мне мужчина не нужен? Ошиба
етесь. Еще как требуется. Да, да. Его нет, приходите вы, – опустила
голову, замолкла, поняла, что сказала нелепицу, и уже чуть не пла
ча, – пожалуйста, вызволите его оттуда.
Ее муж – Григорий Козлов, был сварщик отменный, да и слесарь
на все руки. Потеря его, большой урон для коллектива. Высокий,
120
сильный, красивое, без морщин лицо с веселыми глазами, не могло
не баловать женщин. В любом городе, куда он безотказно выезжал,
быстро находил временных подружек и уезжал от них со смешком.
Очередной крючочек оказался на толстой капроновой леске и не от
пускал его. Он видел отъезжающих домой товарищей и не торопясь,
отойдя в сторону, улучив момент, когда Курганов остался один, об
ратился к нему:
– Виктор Алексеевич, остались коекакие незаконченные рабо
ты, можно, если я останусь здесь?
Не всякий просится задержаться, обычно спешит домой, к семье.
Был доволен, что начальник дал согласие. Был раздосадован, услы
хав – "Завтра, со мной к дому".
– Одну минутку, – быстро побежал в почерневший из круглых
бревен дом с надписью: "Продукты".
Вскоре появился с пышной, краснощекой, ему подстать высокой,
дородной женщиной. Она подошла к Курганову и смело –
– Савва никуда не поедет. Мы с ним решили вместе жить, тут ему
дают хорошую работу – сторожить на повале лес, а это место уж и
донельзя сладкое, потом будет руководить бригадой лесорубов. Хва
тит ему мотаться по городам, а его деток какнибудь голодать не за
ставим, правильно, Савва? Вот так.
Сверкнув глазами, удалилась.
Савва стоял, ждал ответа начальника.
– Я личные дела не разбираю, но вы на работе в монтажном уп
равлении и должны завтра выехать и там, дома, решить все свои
дела. То ли подадите заявление на увольнение, то ли обсудите с же
ной связанное с обязательствами уходящего из семьи отца, дело
ваше. Вы же не хотите, чтобы в трудовой книжке появилась запись
"уволен за прогул?".
Он приехал, и что было в семье, можно только догадываться, но в
Архангельск не поехал, да и долго его держали на работах внутри
города. Увидев Курганова, его жена, улыбающаяся. "Я так благо
дарна вам. У нас все ладно и девочек он любит".
Курганов был доволен, что удалось сохранить едва не распавшу
юся семью. Длительные командировки часто вели к разрыву неког
да любящих друг друга и ставших чужими. На новом месте заводи
лись знакомства, и мужчины подавали заявления на развод. Часто
и жена, оставшаяся одна на длительное время, увлеченная новым
мужчиной, чихала на отца детей, разрывала семью.
Курганов, заметив уклониста, срочно отзывал такого, спасая от
обвала семейный очаг. Здесь не уследил и корил себя за это упуще
ние.
121
Виктор приехал в Управление, как победитель. Никто не верил,
что такой объект будет сдан в назначенный Центральным Комите
том срок. И скептики, и маловеры зауважали его, а женщины… Раз
ве женщины могут пройти мимо героя, хотя и маленького, а здесь
такого знатного, известного в Ленинграде, и у них, в тресте. При том,
что он здесь, рядом – крепкий на ногах, непьющий, табаком не во
няющий, всегда улыбчивый, добрый. Не один сотрудник бывал у
него, приезжая посмотреть город. Влюбиться в него, сам Бог велит.
Появилась первая ласточка, захлопала крылышками, зачирика
ла, запела песенку.
– Виктор Алексеевич, заприметила – совсем не поживете в Моск
ве, все бегом, скорее и восвояси удираете. Других отсюда не выгнать,
а вы будто настеганный, сдали документы, руки в брюки и на поезд.
– Интереса нет задерживаться.
– Заимейте его, – головку с большими темными волосами опус
тила, не смотрит на него. – Совсем на меня не обращаете внимания,
– поджала руки под груди, выпячивая их напоказ. – Взяли бы да и
поухаживали. Откажетесь – жалеть будете.
Вот тебе и жаркий пирог на столе, не надо трудиться, выпекать,
обжигаться о горячую плиту. Почему не поиграть в поддавки, пус
кай радуется, поймала рыбку на крючок.
– О… О… Надо подумать, – усмехается, смотрит на покрасневшее,
смутившееся лицо, на груди, выпяченные поджатыми под ним ру
ками. – Где будем время проводить?
– Конечно, у меня. Дочка пропадает с утра до позднего вечера в
институте, муж тоже появляется за полночь. Квартира свободна.
Оставайтесь.
– Сегодня – не могу. Потом, в следующий раз.
– Жду, – еще раз – очень жду.
Кажется, все ясно, начинается роман, завязывается веселая инт
рижка. А в душе у Виктора холодный ветер. Не видать Алевтине в
своей квартире его, нет желания обнимать, целовать ее. Но "Пути
Господни неисповедимы".
Перед выходом из Управления услыхал: "Хочу посмотреть город,
можно у вас остановиться?". Не раздумывая, дал согласие: "Пожа
луйста".
Она приехала утром в воскресенье, в расчете на свободный день
Виктора и разгуливание с ним по знатным местам.
Ирина знала о ее приезде, с радушием встретила, предложила
"Умыться".
– Если желаете, уже готовый завтрак: яичница с копченой сви
ниной, аппетитно пахнущие, только что испеченные, булочки.
122
В тонкие чашечки из немецкого сервиза наливала цейлонский
чай, в желтенькие вазочки наложила клубничного варенья – "ягод
ка со своего садика".
Приезжая благодарила, кушанья расхваливала и даже – потра
фить хозяйке, – "Знаете, Виктор Алексеевич уж таким авторитетом
пользуется, на самом почетном месте его фотография".
Сопровождать ее по городу он отказался: "К сожалению, не могу,
очень занят". Ирина тоже, сославшись на усталость, не пошла. "По
ходите в одиночку, к обеду ждем".
Усталая, но довольная пришла к вечеру. "Ой, я так устала, со
всем ноги одеревенели – туда, сюда. Пассаж, потом Гостиный двор,
напоследок час простояла в Эрмитаж, а там богатства за неделю не
просмотреть. Очень довольна". Приняла душ, обтерлась мохнатым
полотенцем, что загодя положила Ирина, с превеликим удовольстви
ем пообедала и уселась в кресло на отдых. Скоро и ночь подошла.
Ирина застелила гостье стоявший в комнате большой диван, подви
нула к нему торшер. "Можете и свет включить", пожелала спокой
ной ночи и улеглась на отдых.
Пока Алевтина хлопотала с Ириной на кухне, Виктор в своей ком
нате за столом перелистывал газеты. Эта процедура ежедневная, с
давних пор местная газета, да и одна из центральных всегда в годо
вой подписке, также для Ирины неизменный "Огонек". Не отдает
себе отчета, почему поведение его какоето странное, не интересны
ни новости, ни тем более цельнополосные статьи о "Нерушимом
единстве Партии и народа". Прислушивается к еле слышным разго
ворам женщин, доволен, что они сладились, да он и не сомневался –
Ирина добросердечная, с гостями общий язык быстро находила.
Перед сном Ирина подошла, положила на его плечо теплую руку,
поцеловала, сказала: "спокойной ночи" и тихонько прикрыла дверь.
Нельзя не проведать приезжую, она не спит, наверное, чтото чи
тает. Под сильным светом торшера она сидела в кресле в необычай
ной позе. Легкий халатик только на одной пуговке застегнут, обна
жая мускулистые и белые ноги, да и груди едва не выпрыгнули из
шелковой обоймы, а в глазах, устремленных на него властная, при
тягивающая сила.
Он не стал понимать себя… Кудато уходит, сползает обычное,
твердое состояние духа, появилась волнующая неопределенность –
его все больше и больше тянет ощутить вот эту, сидящую перед ним
женщину. Вмешался разум. Промямлил "спокойной ночи" и ско
рее из комнаты.
Стоит у окна, смотрит на уснувшую улицу, а мысль острым но
жом вспарывает липкую паутину сомнений. "Остановись! Ты не дол
123
жен переступать порог, где маячит сила, утоляющая страсть. Утих
ни! Только что ласковая жена спокойной ночи пожелала и не надо
бесстыдной ложью отвечать ей.
Может уехать, все забудется. Да, конечно, выход найден. В Чере
повце скоро монтажники должны работать, надо узнать – готовы ли
камеры к приему оборудования… Нет, бегство не для него. Он выдю
жит. Зачем дал согласие "пожить в его квартире", когда приедет
"посмотреть" город? Обманываешь себя. Ты же чувствовал, едет не
город смотреть, а своими чарами плотную сеть накинуть на твое су
щество. Тебя просто забавляла эта хитрость, а теперь она начинает
торжествовать, захватывать в свои тенеты.
Сейчас примет пригоршню валерианки и уснет богатырским сном.
Так и сделал. Не считал сколько горошин проглотил, улегся в по
стель, подбил поудобнее подушку, закрылся одеялом. Тишина. Но
ухо уловило тихий скрип двери и мелкие шлепки тапочек по дубо
вому паркету. Они подошли к его двери, остановились.
Неизъяснимая сила вторглась в его душу, подчиняет волю. "Иди,
открой дверь, та, что стоит по ту сторону, войдет, упадет в твои объя
тия, забудутся все тревоги, заботы, волнения, в лобзаниях придет
высшее наслаждение жизнью". Нет. Он не встанет. Да, и не может
встать – ноги дрожат, и тело покрылось ознобом. Прислушивается
к шорохам, кажется, шлепки удаляются и опять чуть пискнула та
дверь.
Надо принять душ. Сбросил одеяло, на подогнутых ногах, дер
жась за перило кровати и косяки дверей, прополз в ванную. Под силь
ными струями теплой и прохладной воды облегчилось от страданий
тело. Ирина проходила "по делу", удивилась ночному купанию
мужа, спросила "Ты здоров?", ответил: "Вполне", успокоилась.
"Впусти я ту, вот бы влип!" – подумал Виктор.
Утром Алевтина рядом с Ириной устанавливает чайные приборы
на стол. Похвалила: "Чудесный фарфор", в ответ услыхала: "Купи
ли, когда приехали с Камчатки, немецкий, очень дорогой".
– Довольны жизнью на краю нашей земли?
– Очень тяжелая, но многорадостная. Вулканы, тайга, бурные
реки, полно грибов и рыбы, впридачу беспрерывные дребезжания
подвесных ламп от землетрясений.
– Знаете, я умею выпекать отличные торты. Хорошо бы к чаю ис
печь его.
– За этим дело не станет, давайте рецепт.
Была довольна, что взят у нее рецепт и будет к вечеру пирог.
Когда Виктор зашел в свою комнату, быстренько к нему и тихо
нечко: – Может, покажешь дачку? – Ему бы отказать, но почемуто
124
дал согласие и назначил встречу в пятнадцать часов в зале ожида
ния Финляндского вокзала.
В поезде ехали молча и, только войдя в дом, дали волю своим бе
зумным чувствам. Была истоплена плита с обогревающей колонкой,
в комнате жарко и не ощущали они, что вкусно или нет в яствах, ле
жавших на дачных ущербных тарелках и таких же стаканах, из ко
торых пили шампанское и терпкий, цейлонский чай. Испепеляющие
поцелуи и объятия ввергли их в пучину торжествующей страсти.
Алевтина, увидев около дачного вокзала старушку с ведерком,
заполненным астрами:
– Я так люблю цветы.
Виктор купил пять цветов, обернутых бумагой. Она, сказав "спа
сибо", погрузила в них подбородок, с блаженной улыбкой смотрела
на него.
Поздно, войдя в квартиру, передала букет хозяйке.
– Пожалуйста, от меня.
– Какие нежные лепестки, благодарю, – быстренько установила
в белую хрустальную вазу, наполненную водой, и вложила туда зе
леные стебли.
Алевтина щебетала.
– Мы, на Невском в кино зашли, картина так себе, неинтересная,
но пришлось досмотреть. Потом по чашечке кофейку проглотили с
маковой булочкой, прошлись по Невскому – так все интересно, огни
полыхают, народу полнымполно. Вам тортик понравился?
– Очень славный, только немного приторный, сахара много.
Ирина за рецепт поблагодарила, но торт ей не понравился и вы
пекать его больше не собиралась.
В середине ночи одеяло с Виктора откинуто, подвинув его к сте
не, рядом улеглась голая Алевтина.
Потихоньку, со шлепанцами в руках, на цыпочках под утро улиз
нула она на свою постель.
Ирина приготовила завтрак, удивлялась, что все лежат, навер
ное спят, а надо бы идти – мужу на работу, приезжей походить, по
смотреть шедевры зодчества, да и не мешает полюбоваться пригоро
дами, там уже есть восстановленные из руин дворцы.
Об этом она сказала зевающей Алевтине, та поблагодарила, ска
зав: "Уезжаю дневным поездом, в следующий приезд обязательно
побываю там". Успокоилась Ирина. Такую приветливую женщину
почему бы еще не один раз принять. Очень славная, добрая. В под
тверждение этой оценки слышит: "Вы, Ирина Владимировна, заме
чательная женщина. Столько пережили, столько бед на вас упало, а
сохранили бодрость и красоту".
125
– Ну, какая у меня красота, скажете?
– Да, да. Виктор Алексеевич гордится вами. Всето – "Моя Ири
на", "Моя жена".
Виктор слышит эти слащавые слова, и они бесят, а сделать ниче
го не может, только опустив голову, говорит себе: "Нет, кумушка.
Не бывать тебе здесь никогда, да и со мной распрощаешься".
Ему в коридоре, пока Ирина убирала посуду: "Приезжай, буду
ждать. Ведь ты доволен, да?" Подставила щеку для холодного поце
луя.
С отчетными документами в течение полугода отправлял помощ
ницу. На звонки "Почему не приезжаешь?" отвечал – "Слишком
много здесь работы, не могу отлучиться". Поняла и быстренько на
шла замену.
Соседка на даче, похоронившая сына, разбившегося на мотоцик
ле в пьяном виде и умершего у забора, тоже в пьяном виде мужа,
через плетеную сетку подозвала дочь Виктора и чавкая беззубым
ртом:
– Много скорбела по своим мужикам, думала одни мои были за
лихватские чудики, ан нет, твой папаня отчебучивал похлеще, со
всем обесчестил женушку, таскал сюда кладбищенских шлюх. И
чего ему это втемяшилось, твоя мама красавица была.
А соседка по квартире – худущая, табаком пропитанная, увида
ла у подъезда ту же дочь Виктора, заплетаясь в халате, вышла на
лестницу, задыхаясь:
– Хочу от чистого сердца сказать: уж, я так уважала твоего отца,
дальше некуда, а тут смотрю – тянется в подъезд с краснощекой,
молодой бабенкой, а у нее в руках охапка цветов, видать хорошо
поработала.
Устроила доченька папеньке баню за маму, видно – поделом, про
казнику.
Никто не знал, что Виктор долго будет помнить Алевтину, и что
эта память всегда его мучила, вызывала не радость, а обиду за беспо
мощность перед властной силой женщины и глубокую печаль и стыд
за оскорбление жены.
126
Катерина спешила домой. Надо успеть взять Игорька из детс
кого сада – он на "продленке", время кончается и детей, не
взятых родителями, вытолкают на улицу под присмотр де
журной нянечки, да разве она уследит за ними, они разбегаются кто
куда, ищи его потом.
Кроме того, она так ждет письма от дочери, что готова по десять
раз смотреть в почтовый ящик, вдруг там окажется заветное письмо.
Кроме этих забот, самая большая радость – сегодня заканчивает
ся отделка второй комнаты, она рассчитается с маляром, начнет об
живать свою квартиру, недавно полученную от завода. С каким тру
дом она добивалась, чтобы на заседании профкома она попала в
список на заселение построенного дома. Дважды ее включали, дваж
ды исключали. Хорошо на заседании вела себя Мария Платоновна,
отвечающая за бытовой сектор. Она бурно требовала именно Звягин
цевой отдать квартиру, а не рабочему из литейного цеха, недавно
пришедшему из колхоза.
Когда решение могло сорваться, спешно пришла на прием к ди
ректору завода и, стыдясь, чуть не плача, просила его вмешаться.
Он при ней позвонил Ивану Петровичу.
– У вас идет распределение квартир, Звягинцева заслуживает по
ощрения.
Вручили ей ключи от квартиры, и она была счастлива. Не понра
вились голые, покрашенные в зеленоватый цвет стены, да и с пятна
ми на потолке, и оконные рамы выглядели неказисто, все пришлось
переделывать. Нашелся хороший маляр – худой, скуластый, с длин
ными руками. Платон был классным мастером, только начинал ра
боту всегда с "опохмелки".
Вся семья Оксаны ждет, когда она освободит комнату, так нужна
она Алеше, да и ей стало жить там тяжело, особенно когда приезжа
ла Ольга.
В маленькой комнате уже поставлен диван, временно небольшая
кроватка для Игорька, где они и пробиваются, а большую она сегод
ня вымоет, привезет от Оксаны кроватьполуторку, шкаф для одеж
ды и небольшой для книг. Платон обещал помочь. Его почти неслыш
но, изредка покурит и работает. Правда, однажды его не было пять
дней. "Катерина Иосифовна, малость приболел, нужда с кем не слу
чается. Теперича мы побыстрому все сварганим".
Как и обещал, Платон помог вымыть пол, привезти мебель и все
другое, необходимое в жизни.
127
Уже Игорек уложен в постель, да и она, хотя приустала, но тре
буется хорошо угостить помощника. Зачемто выпила две стопки
вина, стала кружиться голова. Вот и Платон встал, поднял, понес
на кровать. "Что он делает?" На этот вопрос ответит только утром и
улыбнется. "Сейчас позавтракает и уйдет с деньгами, полученными
за работу". Но не тутто было. "Я малость поваляюсь, ломоту изго
ню" – пробормотал он спросонок. Не перечила, быстро повела маль
чика в садик. По дороге услыхала: – Бабушка, почему дядя Платон
не ушел? – Уйдет вечером. Не таков он, чтобы уйти от ласковой, хо
зяйственной женщины. Да и куда ему идти, если нет "ни кола и ни
двора". Все давно изжито, пропито. "Малость погужуюсь тут, у мя
гонькой бабки". Несмотря на то, что Катерина, прожив с ним три
дня и потребовав "улетучиться", он продолжал изводить ее посто
янным: "Хозяюшка, сладенькая, Богом данная, на опохмелку дай
деньжонок". Выбрав день, когда его не было, увязала в платок все
вещички и положила у двери, на лестничной клетке, сама ушла "на
денек" к Оксане.
Поскрежетал Платон зубами, да делать нечего, пошел искать ста
рых, закадычных дружков.
Както она шла и увидела впереди, около магазина "Стройтова
ры" прислонившегося у дома Платона, с кистью на длинной палке.
Пройти рядом, услышит жалобный голосок: "Катюша, сгорает все
внутрях, пособи погасить огонь" и протянет руку. Пошагала на дру
гую сторону улицы.
От Ольги нет письма, и мать беспокоится. Что с ней? Она далеко,
гдето на берегу Тихого океана, достается жене военного. Перевели
часть. Муж в дорогу и ясно, жена ковыляй рядом. Уже не одно мес
то обжили на Дальнем Востоке, может и сейчас снялись с насижен
ного места, гдето в дороге и совсем не следует матери волноваться.
Скоро у зятя отпуск, приедут сюда к сыну и его бабушке. Всетаки
непонятно, почему дочка молчит, может есть разгадка. Опять Сер
гей улетел в дальнюю воинскую часть, и Ольга осталась скучать.
Немного скрашивает одиночество шитье разной женской и детской
одежды. Она так благодарна маме, что выучила ее этому ремеслу.
Хотела работать медсестрой, да место занято и сидела безработной.
В поселке она слывет хорошей портнихой и вовремя исполнитель
ницей заказов. Некоторые женщины говорили: "Лучше отдать по
шить платье Ольге, чем в ателье города, где того и гляди дорогую
материю испортят, а у нее такого ни разу не случалось".
Зам командира военной части по быту подполковник Анатолий
Ефремович пригласил Ольгу посмотреть привезенный из города то
вар – "чтонибудь и подберете себе".
128
Подполковник среднего роста, плечистый, краснощекий с густы
ми бровями и небольшими глазами долго держал ее ладонь в своей
руке и пристально смотрел в глаза. Ей даже неприятен был этот
взгляд, и она поспешно устремилась к полке, где лежали разные
хозяйственные изделия.
Отобранный электрический чайник Анатолий быстро сполоснул,
наполнил до краев водой, воткнул штепсель в розетку. "Проверим
пригодность". Тщательно вытирал небольшой эмалированный та
зик.
– Значит, Сергей в тайге? Ну и везет же ему. Все время то в одно,
то в другое место, а женушке приходится скучать. Вы терпеливая
жена.
– Что поделаешь, приходится. Назвался груздем, полезай в ку
зов, – засмеялась вспомнившейся пословице. – Вы, кажется, вооб
ще живете без семьи?
– Да. Служба. Разве привезешь сюда жену с тремя детьми, коих
мал мала. Вот и приходится жить всухомятку.
Хотела переспросить, что значит эта фраза, но догадалась и по
стеснялась выяснять смысл сказанного.
Вещи запакованы, надо уходить, тянет ее за руку вглубь склада
показать, что лежит на полках. Не пойдет она туда, совсем неинте
ресно смотреть солдатское обмундирование, да разные банки, склян
ки и колеса для автомашин. Резко повернулась к выходу. Поблаго
дарила, удивилась насупленному лицу и, не подав руку, сдвинула
засов на двери.
Покупками была довольна, но зачем он закрывал дверь и тягал
ее вглубь склада? Неприятно было вспоминать об этом и она "обжи
вала" чайник, вскипятив воду, уселась чаевничать.
Поздно вечером Ольга собралась укладываться спать, прозвенел
тонкий звонок. "Кто это? Так поздно!"
Анатолий Ефремович улыбаясь вошел без приглашения.
– Извините. Днем забыл показать отличный свитер из Норвегии.
Впору будет Сергею.
Действительно, обнова хорошая для мужа, надо быстренько рас
платиться, нельзя задерживать уважаемого пришельца.
– Не волнуйтесь. Лучше разгоним скукуматушку.
Из желтого портфеля ложатся на стол консервы, шоколад и в
изящном флаконе стоит пятизвездочный коньяк.
– Анатолий Ефремович, зачем все это?.. – робко сказала, приня
лась вынимать из кухонного стола чайные приборы.
Все время рядом, как селезень около утки, крутился подполков
ник, устанавливал рюмки, тарелки, чашки.
129
Если вначале было недоумение и даже скользнула мысль "вып
роводить" его, то неудержимое, интересное "что ж будет дальше"
заставляло быть доброй хозяйкой, тем более на столе такие вкусные
продукты и душистое вино. "Посидит еще немного и уйдет, да и со
всем поздний час". Чем дольше затягивалась приятная беседа, тем
больше она расслаблялась. Совсем неожиданно обвили ее тело силь
ные руки, сопротивляясь, бормотала: "Что вы делаете? Что вы де
лаете?". Не хватило силы оттолкнуть, да особенно и не пыталась
выскользнуть из его объятий, когда он поднял ее со стула.
Прежде чем открыть дверь, чтобы уйти, он прислушался – не
слышно ли шагов по лестнице. Тишина. Тихо открыл дверь, выс
кользнул и на цыпочках скатился со второго этажа. На улице вдох
нул полной грудью свежий воздух, расправил плечи, улыбаясь,
скрылся в темь ночи.
Ольга переживала о случившемся. Она так любила Сережу и вот,
на тебе, отдалась тучному, грубому мужику. Усталая, шептала:
"Прости". "Я плохая, дрянь, изменщица". Так ей стало горько, что
немного прослезилась. Это говорил разум, а тело нежилось в нео
бычной усталости и звало к повторению. Если бы сейчас он снова
был рядом, с глубоким волнением обняла его. Придет в десять вече
ра. "Нет уж, дудки" Не будет ее здесь вечером. "Пусть помается на
ветру, да и уйдет", – с какимто злорадством подумала.
К десяти вечера он – тут как тут! Уже стемнело, в домах зажгли
огни, но в знакомой комнате чернота. Ничего, подождет. Не привы
кать на ногах проводить целые дни, постоит и здесь, подождет, зато
его ждет увлекательный, незабываемый вечер. Она же молодая,
стройная, упоительная женщина. Как он раньше, лопоухий, не до
гадался поухаживать за ней, сколько упущено сногсшибательных
вечеров! Теперь эта интрижка надолго. Чего доброго, он еще поду
мает да и увезет ее в Ленинград. Конечно, это трудно выполнить,
там жена с тремя детьми, разводиться с ней разве можно? Живо вы
турят из партии, да и поставят тупик в карьере. Тут нельзя промаш
ку дать. Уже Генерал хлопочет толкнуть его в институт, читать во
енное дело оболтусам. К осени все высветится и придет решение, а
пока… Чертовка, хожу целый час, а ее все нет.
Только в двенадцать осветилось окно, и он вприпрыжку к лест
нице и через ступеньку к двери.
Догадалась, кто тихо звонит. "Надо же, два часа, ожидая, скры
вался в кустах". Нельзя, чтобы долго стоял у двери, не ровен час,
увидят, скандал на весь поселок. Открыта дверь, и он мигом в при
хожей. Не говоря ни слова, обнял и пошли поцелуи лица, глаз, шеи
и все грубее тискают ее груди жесткие руки. Шагнула в комнату.
130
– Может, чай хотите?
– Нет, нет. Поздно. Утром выпью, – и уже посадил ее на колени.
Через час, а может быть и больше, он снова стоял, прислушива
ясь к возможным шагам на лестнице, снова тихонько выскользнул
на улицу, пообещав: "Приду в десять ноль, ноль. Встречай, без об
мана".
"Куда же заведет ее эта грубая, наглая ложь?", – задала себе этот
вопрос Ольга. Ведь она – жена. Это же святое имя для женщины,
поклявшейся перед мужчиной быть только его женщиной, иметь де
тей только от него и свято хранить общий очаг, подчас в сложных,
даже смертельных положениях. Что же она за ведьма, бесстыдно
обманывает друга? Она его любила, да и сейчас любит, не может по
думать жить без него. Там, у мамы, бегает его сын, она и перед ним
виновата в своей измене. Этот грязный идол толкнул ее в омут лжи.
Вся ночь прошла в мучительных переживаниях, и к утру пришло
решение: "Сегодня вертолет унесет ее в Петропавловск, а там на са
молет к сыну и маме". Так и сделала – в тот же день вечером прибы
ла в Новосибирск.
Подполковник не знал об отлете Ольги. Ждал светящегося окна
до двух часов ночи и, не дождавшись, взбешенный ушел восвояси.
131
Завод распухал не по дням, а по часам. В спешном порядке воз
водились длинные корпуса с крышами в стекле на стальном
каркасе, начинали скрежетать закупленные в разных странах
новейшие станки, заскрипели подъемные краны в широких проле
тах.
Пришло время составить график на профилактику станочного
парка, и Катерина с черной папкой в руке пожаловала в кабинет на
чальника цеха. Она его не знала, среди инженеров на глаза не попа
дался, значит приезжий.
Был он в годах, седые волосы спускались на пухлые щеки, про
долговатое, с широким подбородком лицо, а глаза внимательно ос
матривали пришедшую женщину. Отметила его неторопливость,
внимательность. Прежде чем утвердить намеченный день и время
нахождения станка на простое, советовался с мастером и механи
ком цеха.
Все было расписано, одобрено и сказано: все свободны. Катерина
потянулась за журналом, но рука оказалась в руке улыбающегося
начальника цеха.
– Извините, у меня вечер свободен, может посетим театр?
Почему не сходить, если она может отложить вечернее шитье оче
редного платья, встряхнется от одиночества, послушает оперу, по
будет в театре, где и не помнит, когда была. Принарядилась. Как
никак по приглашению идет гулять с новым знакомым. Интересно
не только, что будет на сцене, а хочется познать, что за мужчина,
идущий рядом.
В театре был сдержан. В антракте к буфету двигался медленно и не
успел купить ни пирожного, ни шоколадки, да и бутерброды с икрой
уплыли перед носом. От минеральной воды отказалась. Все это неваж
но, подумаешь – потеря. Другие – успели, так они моложе и верткие,
а не увальни. Все же так хотелось сладенького, вкусненького.
– Вы совсем недавно здесь. Какими судьбами занесло сюда? – за
дала вопрос, тихо шагая к дому.
– Выполняю приказ начальства.
Работал он начальником цеха на аналогичном заводе в Ленинг
раде и предложили помочь освоить вот этот, только что запущен
ный корпус. Город ему понравился, да и заводгигант вкладывает
весомый груз в оборону.
Он рассказывал, а слова его слабо доносились до ее сознания.
Вдруг вспомнилось далекое прошлое, там была та же опера, но тог
132
да рядом улыбался совсем другой мужчина, и он в антракте, опере
див всех, усадил ее за столик и угощал вкусными закусками и горя
чим кофе.
– У вас семья есть?
– Жена осталась помочь дочери сдать дипломную работу. Я по
ставил начальству ультиматум: командировка на один год, они там
это время перебьются без меня.
– В семье хорошо жили?
– Всяко было, черных дней полно, да и светлых немало. Кажется
все рассказал. Ну, а выто как, в одиночестве коротаете дни?
– Не всегда. У меня дочь и внук. Зимой они почти все время со
мной, жене военного достается на орехи. Гдето у Тихого океана, в
тайге живут.
Несколько кварталов шли молча, самостоятельно. Разошлись с
холодком.
Долго уснуть не могла, не уходило из памяти его лицо с пригла
женными седыми прядями и широким подбородком.
А жить одной, без мужской ласки и внимания опостылело, гото
ва разделить с внимательным другом короткие дни и длинные ночи.
Он, вчерашний мужчина, совсем молодой, а походка старческая, и
безразличие к приглашенной женщине. "В буфете пустота, может
минералки выпьете?". Гдето семья, а здесь ему нужна временная
супруга, на эту должность пусть другую найдет.
Днем был звонок. После приветствия, тихий говорок.
– Можете уделить мне вечер?
– Очень занята, спасибо.
– Лопнула моя надежда?
– Хочу сказать откровенно. Примите мою признательность за вни
мание, но расширять знакомство не могу. Извините, – положила
трубку.
Както, на подходе к рынку, заметила его, идущего под руку с
высокой, носатой женщиной.
133
Семен Семенович Апальков, заместитель начальника отдела Го
рисполкома, руководил всеми ателье по ремонту и пошиву
одежды и обуви. Все больше требовалось хорошей женской
одежды и по его настоянию выделены деньги на организацию ате
лье уже для модной одежды. Обшарпанное помещение с темными
дверными проемами и разбитыми оконными рамами, вновь заблес
тело зеленоватыми стенами, белизной рам и темнокоричневыми,
покрытыми лаком дверьми. Уже закуплены швейные машины, вот
вот и электрика закончится, можно начинать работу. Казалось – все
хорошо, но одна головная боль тревожила его – нет директора этого
предприятия. Здесь он хочет видеть женщину, не просто умеющую
сшивать ткань, но чтобы отсюда выходили изделия не хуже, а мо
жет быть лучше, чем изготовленные в Италии, Париже и Лондоне.
Чтобы она перенимала все новое опубликованное в журналах и, ко
нечно, сидела в кресле не урод, а интересная, молодая. Никто из
подчиненных и знакомых не подходил, и это его тревожило.
На очередной доклад к заместителю Исполкома он пришел заго
дя и в ожидании приема присел около стола секретарши. Както
раньше он не обращал внимания на средних лет сидящую за столом
шатенку, а тут, когда прошла в кабинет, его наметанный глаз оста
новился на отлично облегающем талию сиреневом платье. "Навер
ное, итальянский покрой, а может из Парижа", – подумал и, когда
она вернулась, не удержался.
– Кира Владимировна, если не секрет, в каком магазине отлич
ное платье отхватили?
– Что, нравится? – со смешком сказала.
– Очень!
– Только в магазинах один ширпортреб, а платье из магазина на
пялишь на себя и ходишь, как мокрая курица.
– Если не в магазине, то откуда оно? Может привезли?
– Нет, что вы. Сшили здесь, по знакомству. Полгода в очереди
стояла.
От не отстал, пока не получил полную информацию о портнихе,
что по вечерам, на дому, шьет изящную одежду. "Катерина Иоси
фовна, такая милая женщина, только по большому знакомству оде
вает нас". Загорелся Семен Семенович, записал ее адрес, телефон и
уже вечером с ней созвонился о встрече.
Завод, как тесто на дрожжах, распухал вширь и вверх. Вот снова
ввели, зачем спрашивается, ведь давно война закончена, а тут кле
134
пают и клепают вооружение. Новый корпус с остекленными рама
ми потолка и уже заскрежетали краны в пролетах с отлитыми из
чугуна и стали заготовками, и гора металлической стружки высит
ся у входа. Гудят станки, наполняя воздух особым звоном, для од
них он совсем безразличен, для других даже радостный, бодрящий,
а у некоторых вызывает головную боль.
Катерина старалась как можно меньше бывать в этом, звенящем
цехе, так он давил ее. Иногда задумывалась, а не бросить ли эту из
матывающую деятельность и сесть только за свою певучую, малень
кую "Зингеровскую" машинку и там ощущать в руках нежную, бе
гущую ткань. Созданные ее руками красивые изделия всегда
волнуют не только ее, но и тех, кто, скинув старое, облачившись в
новое, с блестящими глазами, будут благодарить портниху.
Звонок насторожил Катерину. Что надо какомуто Апалькову из
отдела Горисполкома от нее, инженера работающего на заводе? Те
рялась в догадках до самого его прихода. Семену Семеновичу не при
выкать знакомиться с женщинами. Разговорчивый, улыбчивый,
внимательный, он быстро входил в доверие. Вот и сейчас, увидев
перед собой среднего роста шатенку, с круглым личиком, голубыми
глазками и нежными губками, улыбнулся. Вот то, что он искал. Ос
талось – уговорить, чтобы вступила в должность.
– Прошу извинения за вторжение в святая святых вашей люби
мой работы. Разве дело, скрывать от народа умение шить отлич
ную женскую одежду? Вы же царица в своем деле и сидите взапер
ти.
Передохнул, смотрел какое впечатление произвел на слушатель
ницу.
Она совсем смутилась, часто моргала, мяла в руках платочек. Не
могла понять, совсем незнакомый мужчина неспроста расхвалива
ет ее изделия. Чтото ему надо.
С еще большим пафосом отмечал достоинства нового помещения:
поставили кондиционер, в любое время года пожалуйте нужную тем
пературу; все покрашено, побелено и даже на стенах и около свет
лых окон цветы. Всегда летом путевки в санаторий на Кавказ или в
Крым, повышенная зарплата и большие премиальные.
Не могла понять, к чему он такое говорит. Чтото будет.
– Катерина Иосифовна, есть предложение вам занять пост дирек
тора этого предприятия, – замолчал, не мог оторвать глаз от совсем
смутившейся Катерины.
– Жду ответа.
– Не знаю, – тихо ответила, снимая платок в руке. – Надо поду
мать.
135
– Да, конечно. Прошу недолго думать. Завтра в семнадцать по
звоните.
Катерина была польщена таким предложением. Можно сказать,
рядовой инженер, коих под тысячу на заводе, и вдруг откудато про
сочились ее навыки по изготовлению отличной женской одежды, а
ее имя знатно не только среди близких, но и гдето там, наверху,
засветилось. Только боязно ступить в неизвестное. Сейчас она на
виду у одной, кто пришел на примерку и оценивает сделанную вещь,
а будет на виду у многих, с толком рассматривающих изделия. Мож
но и оскандалиться, прослыть выскочкой, умеющей выуживать
деньги, а вещи: "Ну, где у нее совесть, если выпускает такую дрянь.
Теперь я туда ни ногой".
Разве может она одна решиться на такую перемену в жизни? Хотя
и было поздно, позвонила сестре: "Сейчас приеду".
"Чтото важное у нее, если поздно едет", – подумала Оксана. Она
свою взбалмошную сестру очень любила.
Порывистая, подчас безрассудная, очень доверчивая, набожная
и чересчур добрая, готовая свою жизнь замуровать, чтобы другому
жилось хорошо. Но и самолюбивая, все решает без подсказки, сво
им умом. Правда, иногда и прислушивается. После приезда с Кам
чатки совсем извелась. Только и слышишь: "Больше мне не видать
его". Даже порывалась уехать туда насовсем. Сочинила письмо в
Исполком, просила сообщить, найдется ли ей там работа. Еле отго
ворила.
В ожидании приезда Катерины был собран чай с печеньем и кон
фетами. За стол присели Катерина, Оксана и муж ее, полковник.
– Ну, рассказывай, что случилось? – спросила хозяйка, когда все
угомонились.
Что Катерина ждет от сестры? Вряд ли посоветует уйти с завода.
Ведь она больше двадцати лет работает на одном месте. Ей неведомы
увлечения, не слыхала и не видела, чтобы кемто увлеклась, преда
на мужу, семье. И большим уважением пользуется в городе.
– Мне предложили должность директора ателье по пошиву мод
ной женской одежды, – выпалила она.
– Час от часу не легче. Ну, и ты дала согласие?
– Нет. Сказала: "подумаю".
– Тут и думать нечего. Лезть в пекло, чтобы обжечься, а то и сго
реть – надо ума лишиться.
– Но там интересная работа, хорошая зарплата, каждый год пу
тевки в санатории на Кавказ или Крым, большие премиальные.
– Это разрисованный фасад, а что с другой стороны, не видно. Знаю,
откуда больше всего больных лежит, из этих, разных ателье, да тор
136
говли. Тебе не сидится на одном месте, дай все новенькое, неизвест
ное. То и дело, куданибудь вляпаешься. Посмотри на себя. Первое
замужество в восемнадцать лет. Ну, ладно, парень он был хороший,
жалко погиб сразу. Ну, а второй, инвалид, ты маялась с ним пять лет.
Ради чего? Да и еще дочь заимела. Таскала его на руках, убирала все
отходы, постоянно мыла. Смоталась на Амур, там втюрилась в быв
шего "врага народа", еле ноги утащила. Тут пьяницу маляра чуть в
мужья не определила. А теперь свою голову хочешь сунуть в пекло?
Нет, нет. Не будет моего согласия на переход с завода.
Бледная сидела Катерина, выслушивая нотацию сестры. Все ска
занное правда, но, ведь она не пропала, и жизни радуется: дочь и
внучек здоровы, когда одарит женщину или молоденькую девушку
хорошим платьем или блузкой с брючками, сколько радости светится
у них в глазах. Это как вылеченный от тяжелой болезни человек. У
него тоже прилив радости в глазах.
Представила себе: большое помещение и десяток, а может и боль
ше швейных машин тихо поют свою песню и тянется ткань, выда
вая очередное изделие. А в приемной уже толпятся заказчицы. Кто
то из них потом наденет новенькое платье и побежит на свидание с
любимым, ктото будет красоваться, справляя серебряную или зо
лотую свадьбу. Есть и такие, кто часто меняет гардероб, поддержи
вает свой образ красивой, интересной женщины. И она творец этой
радости, что не может понять Оксана.
– Зачем попрекаешь меня прошлым? – склонив голову, тихо ска
зала.
– В восемнадцать лет вышла замуж. А что, мне надо было делать,
если он старше меня на десять лет, на коленях уговаривал стать его
женой? Поехала за Амур, где работали заключенные. В Горкоме
партии была разнарядка на отправку туда специалистов, членов
партии. Пристали: ты, молодая, сильная, посылаем, как выдержан
ного партийца. Там влюбилась. Да, я и сейчас люблю Виктора. Уеха
ла оттуда, чтобы спасти его от ссылки, а жену от петли. Упрекнула
мужеминвалидом. Спасая нас от фашистов, он, молодой, красивый,
пластом лежал, вызывая смерть. Пришла я, и он воскрес. Ты не ви
дела, как пустые, мертвые глаза его заблестели в неописуемой радо
сти, когда я согласилась соединить свою жизнь с ним. Плакал, как
ребенок, целовал мои руки, не знал чем отблагодарить. И много сча
стливых дней я подарила ему. Что была его женой – нисколечко не
раскаиваюсь. Ну а маляр?.. Тут просто какоето наваждение нашло,
да быстро опомнилась. И страшилку, что меня охмурят – не боюсь.
Без запинки высказалась Катерина. Оксана поднялась, обняла се
стру.
137
– Не обижайся. Хочу, чтобы не оступилась, вот и сказала, что тле
ло на душе. Сердце очень доброе у тебя, может и подвести.
– Я не согласен с тобой, жена. – Пробасил полковник. – Зачем
вспоминать прошлое, если есть настоящее? Ей же надоело годами в
чадном воздухе время проводить. И страшилка твоя ни к чему. Вез
де полно грязи и мусора. Хватит в подполье шить, пусть на глазах
трудится, раз любит свое мастерство. Что она кудесница, по тебе
видно – облачилась в ее изделия.
– Я высказала свое мнение, а решать надо самой. – Так, прими
рительно, сказала хозяйка и продолжила наливать чай.
Тревожная ночь, полный сумбур в голове Катерины. Может и все
хорошо будет на новой работе, а вдруг обожжется? Недаром Оксана
так не советовала пускаться в дебри. Зачемто вспомнила все ее пре
грешения. Может и хорошо сидеть всю жизнь в одной больнице,
только подобное не для нее. Сестра у нее особая, не слыхала и не ви
дела, чтобы она чемто или кемто увлеклась. Все свободное время
копается в медицинских журналах. Даже полковник сетовал на ее
невозмутимость и полную отдачу своих сил только на лечение боль
ных. Этим увлечена, всегда радуется правильно поставленному ди
агнозу и когда поставит больного на ноги. Так почему она лишает ее
видеть радость в любимом деле?
На заводе все чинно, благородно, на виду и люди, и ясна работа. Боль
шой коллектив, спаянный трудом в одно целое, ей дорог, она в его сре
де чувствует себя, как рыба в воде. И первый муж – мастер в цехе, всю
трудовую жизнь провел на заводе. Сам запросился на фронт, а была
бронь, пошел на зов сердца. Разве легко ей будет выдохнуть годами впи
танную в кровь потребность жить среди этого народа. А что там, на но
вом месте – чужая, незнакомая жизнь, но она тянет своей новизной,
желанием полностью отдаться любимому делу. Тянет туда, как в жар
кий день окунуться в прохладную воду. Зачем прятаться, там зарабо
ток больше, чем на заводе, а деньги так нужны. Оля с ребенком, а рабо
ты гдето в таежном поселке и не сыскать, а что военный врач? Так, в
семье нужны дополнительные деньги. Недаром вечерняя работа за
швейной машинкой создает семье сносную жизнь. Да, появится сво
бодное время, всетаки надоела вынужденная вечерняя работа.
Семен Семенович услыхав, что она согласна с предложением,
даже встал и заходил по кабинету. Такая удача подфартила ему. Ин
тересная, знающая толк в шитье и без сомнения будет уживчива,
если он с умом приручит ее. Только спешить не надо: подкинем хо
рошую премию, покричим о ней, вот и обмякнет.
Нельзя упустить сложившуюся конъюнктуру на рынке. Своего
барахла полно, плесневеет в магазинах, а за импортом ночами стоят
138
в очереди. Всего надо три, четыре платья вывесить под "итальян
ку", и они мгновенно исчезнут с прилавка, кроме того, нужные ему
женские персоны будут одарены. С модельными туфлями все реше
но: пять пар еженедельно уползает через магазин, навар, дай Боже!
Давненько закончились хлопоты с подбором в ателье закройщиц,
мастерицпортних, уже без устали строкочат небольшие швейные
машинки, выдавая ладно скроенную одежду. Все чаще ателье, где
директриса Катерина Звягинцева на устах страждущих приодеться
во все новенькое, красивое, примерно так, как показано в глянце
вых заграничных журналах: одеты манекенщицы, артистки и про
сто красивые женщины. Уж и очередь установилась, через которую
никому не продраться, она жестко контролируется некоторыми, не
успевшими вовремя приодеться.
Когда пришла Ксения Владимировна с дочкой заказать ей сва
дебное платье и, узнав, что очередь перевалила на второй месяц, чуть
не заплакала, но удержалась и решила бороться "до конца", до вы
полнения заказа.
Старшая закройщица – Даша, без всякого благодушия выслуша
ла просьбу жены большого начальника, о чем узнала по фамилии
только что, названной посетительницей.
– Мне понятны ваши волнения, но помочь не можем. Раздвинуть
очередь и втиснуть вас к хорошей мастерице никак нельзя, – грубо
ватым голосом сказала.
– Я очень прошу. Хорошо отблагодарю, – краснея, тихо прогово
рила.
– Оставьте благодарность у себя. Обратитесь в другое ателье, там
быстро выполнят ваш заказ.
– Что вы. Сошьют не подвенечное платье, а попону конскую. Нет,
нет.
– Тогда запишитесь в очередь.
Задумалась Ксения Владимировна. Как же она опростоволоси
лась, вовремя не похлопотала о таком необходимом наряде для лю
бимой девочки. Можно подключить отца, только вряд ли пойдет
навстречу, скажет: своими тряпками занимайтесь без меня.
– Хочу с начальницей поговорить.
Даша пропустила их в кабинет Катерины Иосифовны.
Со словами "Можно войти", открыла дверь и, не ожидая пригла
шения, переступила порожек, за ней вошла худая, высокая, с боль
шими глазами вишневого цвета, с распущенными волосами девица,
ее дочь.
Идя в кабинет, она корила себя за оплошность, что не удосужи
лась сразу, как узнала о поступке дочери, похлопотать, поехать в
139
ателье и заказать свадебное платье. Один путь, хоть и противно, но
надо уговорить эту начальницу когото сдвинуть, а пропустить ее
заказ, все же ее фамилия значима.
– Прошу прощения, – сказала совсем тихо, села к столу.
Перед Катериной была солидная женщина с приятным, здоровым
крупным лицом, с блестящими пуговками в ушах и гладко приче
санными темными волосами.
Подобрав юбку, она села к столу, положив на него руку с широ
ким, золотым кольцом на пальце.
"Определенно, без очереди выполнить заказ, – подумала Катери
на – Я слушаю вас".
– Пожалуйста, извините: мне неудобно просить, но, что подела
ешь, приходится. Вот она, – кивнула на стоявшую с опущенными
руками девицу, – без спроса родителей записалась в ЗАГСе на день
регистрации брака со своим Валерой. Мне надо бы сразу пойти к вам
и заказать свадебное платье, да разные дела меня застопорили и, как
видите, я опоздала. Наприглашали уйму народа – секретари Обко
ма и Горкома, да и Комсомола тоже, родственников и приятелей це
лая куча. Понимаете, стыд и срам будет, если моя девочка, в такой
торжественный день очутится не в праздничном наряде, а в зачу
ханном платье. Ваша помощница отказалась принять заказ. Что же
мне делать? – совсем упавшим голосом проговорила.
Задумалась Катерина. Ей была понятна тревога матери. Эта хруп
кая девица с большими вишневого цвета глазами, конечно, в тор
жественной церемонии, запоминающейся на всю жизнь, должна
быть в красивом, нарядном платье. Ведь старшее поколение, измо
танное войной и бытовыми лишениями в погоне за "светлым буду
щим", напрочь были отринуты от красоты перелома дней в своей
жизни. Она сама в ЗАГС ходила в единственном выходном платье,
купленном Бог знает когда.
– Я дома сошью вам свадебное платье, давайте будем снимать мер
ку.
Взяв скатанную в кружок ленту, поднялась.
Через два дня девица примерила обновку и расплылась в улыбке
– такого она, да и мама тоже, не ожидала.
– Чудесно, очень нарядна, – только и говорила Ксения Владими
ровна. Она поворачивала дочь, осматривая ее и спереди, и с боков, и
сзади. Довольная, что скроется худоба девицы.
– Милочка, не знаю как и отблагодарить.
Вручила столько денег, что Катерина даже часть возвратила. Де
вица подарила большую коробку шоколадных конфет. В книжечке
был записан домашний телефон Ксении Владимировны.
140
Шло время. Катерине нравилась эта беспокойная работа. С утра
до ночи в движении, в заботах: то надо привезти с базы или прямо с
фабрики материю; обязательно посмотреть на качество изделий ма
стериц, иногда приходится и подсказывать. Со всеми труженицами
разбирали опубликованные новинки в журналах, интересные из них
подробно разбирались и внедрялись. Гордилась, что ателье на слуху
многих женщин, не уменьшается очередь. Особенная она была пе
ред новым годом. Прямо какоето сумасшествие произошло – валом
валили заказчицы, и тогда швеи, обсудив такую ситуацию, решили
дополнительно работать два часа.
Доволен был Семен Семенович, что его "протеже" нашла выход
из необычного затруднения. "Замечательная директриса", – гово
рил начальству и знакомым.
Она промеряла деревянным метром только что привезенный с
фабрики тюк шелковой ткани, как ее потревожила Даша.
Там слезами изошлась Клементина.
– Что случилось?
– Заказчица отказалась от кофты, что она сшила. На мои угово
ры все исправить, бросила ее, сказала: "Мне такая дрянь не нужна".
– Большой дефект?
– Порядочный. Да она свихнутая была, когда шила ее, вот и на
пахала.
Катерина хорошо знала эту немолодую женщину. Часто она по
являлась на работу с помятым лицом и всегда в одном и том же жел
том платье и в стоптанных туфлях. Чтото неладное было у нее в се
мье. Но никогда не было слышно ни стона, ни слез, ни жалобы. Да и
качество изделий не вызывало вопросов. Поэтому Катерина была
удивлена случившимся.
Сминая в руке мокрый платок, Клементина робко подошла к сто
лу начальницы, часто моргая, выдавая волнение. "Садись, побли
же, поговорим", – тихо сказала, улыбнулась, кивнула на рядом сто
явший стул.
– Как же ты опростоволосилась, не было замечаний, а тут боль
шая язва выросла?
– Вы уж простите меня. Не знаю, как и получилось. Сошью дру
гую. Пускай не берет, пускай. Продам эту и сошью новую. Разреши
те, пожалуйста.
– Хорошо, может так и будет. Сначала посмотрим, что за дефект,
подлежит ли исправлению… Скажика мне, ладно ли дома?
Худое, бледное лицо вспыхнуло. Глубокая рана тяжелым грузом
лежит на душе, не дает покоя. Никто не знает, что делается у нее в
семье.
141
– Увлеклась я. Ну, мужикто, не то цыган, не то армянин, та
кой ласковый. Бывало, хоть на часок, а бегу к нему. Насулил мне
царствие небесное на его усадьбе, гдето на Кавказе. Я и оглохла.
Промаялась так все лето, потом вижу: все пустое, раз не бросает
семью, только я полоумная дура ушла от мужа и мальчика, в на
дежде уехать с этим. Вернулась к мужу, будто простил. Потом,
может месяца через два попалась и родился второй мальчик. Так
муж не признал его и все время попрекает, напьется еще и рукам
волю дает. Тут дня три назад подвыпил и кричит благим матом:
убью, подкинула мне цыганенка, или армяшку, душить стал, еле
убегла. Но, ведь я знаю – сынто его, от того и не могло быть. Уж
никак не могло.
Опустила голову, совсем сникла.
– Может, тебе уйти от него? Развестись, зарабатываешь хорошо,
проживешь, да еще и другого найдешь, по сердцу.
– Ой, что вы… Да он найдет меня, или совсем захиреет и еще уто
пится. Он такой. И чего я от него уходила – никак не пойму. Когда
трезвый, добрый, хозяйственный, меня хорошо принял, а уж потом.
А и куда я денусь с ребятами? Нет, нет. Перетерплю. Думаю, отой
дет.
– Значит так. Кофту попробуем исправить?
– Она ее кинула и ни за что не возьмет.
– Попытка – не пытка, слыхала такую поговорку. Приглашай
меня на чай.
– Уж, я так буду рада, коли придете, право слово.
Договорились, в первое воскресенье будет чаепитие.
Вот и заказчица, бросившая бракованную кофточку. Полненькая,
невысокого роста, с остриженными "под мальчишку" завитыми,
светлыми волосами на небольшой головке, в блеклом коротком ха
латике, острыми глазками смотрела на вошедшую.
– Прошу извинить. Кажется, Светлана Сергеевна?
– Да. А что надо?
– Хочу сделать вам подарок. Чтобы мужчины, увидев в таком на
ряде интересную шатенку, поухаживали, да и приударили за ней, –
широко улыбнулась Катерина.
Вынула из сумочки кофточку, расправила ее.
– Я же сказала: "Не возьму, бракованную".
– Такую не предлагаю. Давайте вместе посмотрим, может ваши и
мои руки сотворят чудо?
Ничего не оставалось делать хозяйке, как отворить дверь в ком
нату и пригласить в нее пришедшую.
– Это редкий материал. Заглядение. Снимайте халат, снимайте.
142
В молчании ушло злое выражение из глаз и сложились в крас
ную полоску тонкие губы.
Катерина одела на Светлану кофту, чтото рассматривала, при
шпиливала, подрезала и булавками прикалывала. Нашлась и швей
ная машинка.
– Вы отдохните, а я немного поработаю.
Светлана на кухне готовила обед, когда ее позвали на примерку.
По всякому она крутилась перед зеркалом, просмотрела все стежки
и, не найдя изъяна, впервые улыбнулась.
– Кажется, будет нормально.
– Отлично. И так она вам к лицу. С Богом и на прогулку в парк,
гуляйте, привлекайте.
Когда в ателье швеи узнали, что злополучную кофту, изза кото
рой Клементина вылила много слез, заказчица приняла, все сильно
зауважали свою начальницу. А виновница была на седьмом небе,
едва не заплакала.
В очередной выходной день Катерина запланировала посетить
семью Клементины. Сама напросилась побыть у них и обязательно
встретиться с ее мужем, не признающим второго ребенка за своего
сына. Нависла трагедия в их отношениях, и вотвот распадется се
мья. Мать виновата, в надежде поймать журавля в небе, упустила
синицу. Но это ее женское дело, влюбилась в мужика с портфелем
и бросилась в омут. Едва выплыла. Чем же она может помочь им,
найти себя, оставив в стороне обиды? Хочет, чтобы Клементина,
не заплаканная, с дрожавшими руками, сидела за машинкой, а
смеялась, шутила и не делала брака. Испортит еще изделие, при
дется увольнять, а там слезы, истерика, и неизвестно чем кончит
ся у них семейная жизнь. Видно, муж на грани срыва, и если еще
одна темная страница появится в семье, он начнет заливать тоску
водкой.
С тортом в руке и шоколадками в сумочке тащилась она по кру
той лестнице на пятый этаж недавно построенного дома из железо
бетонных плит.
Клементина встретила ее со всем присущим женщинам радуши
ем. Взяла поклажу, обняла, помогла снять пальто, усадила на табу
ретку и даже на ноги надела тапочки. Прислонившись к стене, сто
ял ее муж, среднего роста в джинсах с заплатками на коленях,
остроносый с жиденькими волосами и узловатыми пальцами. Он дер
жал за руку мальчика и рассматривал пришедшую. Из рассказов
жены знал, что она "очень добрая", "ее так все уважают", "…и всем
подсказывает, как лучше шить", "и по всему городу наше ателье
знают и такая очередь, чуть не на два месяца"…
143
За столом хозяйка влюбленными глазами смотрела на начальни
цу и не знала чем угодить. Потчевала свежей жареной рыбой, пи
рожками с печенкой и очень вкусным печеньем, на кукурузном мас
ле.
Катерина была сыта и почти ничего не ела. Рассматривала детей,
особенно младшего. Он бегает вокруг стола по крашеному дощатому
полу и кричит: "Ура". Старший сидит на полу и раскладывает куби
ки.
Поди разберись на кого похож ребенок в полтора годика. Будто
овал личика больше похож на отцовский, носик точно материнский,
а глазки серенькие так и бегают, уж точно матери.
Конечно, если в семье дети такого возраста, то с гостем обязатель
но разговор о них.
– Смотрю я на Гришу, как он похож на отца. Ну, вылитый папа
ша. Повезло вам, Илья Кузьмич, такого живчика заимели, – сказа
ла, усмехаясь пришедшая.
– Скажете, – пробурчал хозяин.
– Нет, вы посмотрите: и глаза, и подбородок, и головка с волоси
ками, все отцовское. Угодила вам женушка, угодила. Знаете, она
отличная мастерица, такие платья шьет, залюбуешься, заказчицы
рассыпаются в благодарностях. А на мальчика не налюбуюсь, уди
вительный живчик, второй Илья Кузьмич.
Притормозила бегунка, притянула к себе, взяла на колени, за
тем передала отцу. Он прижал его к себе, разломил печенье и маль
чик начал грызть его маленькими зубками.
– А что… Пожалуй верно, малость похож на меня, – улыбнулся,
подобревшими глазами смотрел на сына, затем на жену. Она сжала
тонкие губы, часто моргала и обжигаясь прихлебывала чай. С ка
ких пор, не помнит, чтобы вот так на коленях у отца сидел малыш.
Катерина, будучи в отделе, случайно услыхала, что скоро делега
ция должна уехать в Ленинград на ярмарку тканей. Может и ей по
ехать, – неожиданно появилась мысль и она быстренько в кабинет
Семена Семеновича. Он такой любезный, всегда встречал ее с улыб
кой, и если был занят, откладывал дела, чтобы выслушать ее.
– Семен Семенович, хочу посмотреть новые ткани. И еще, по
секрету, я не видела город, включите меня в делегацию, пожалуй
ста.
Ответил не сразу. Смотрел в ее голубые глазки и выступившие
пятна на полных щечках. Ему нравилось вот так, с улыбкой, выслу
шивать просьбы подчиненных и особенно приятно было видеть ли
чико Катерины. Отбирая кандидатов на поездку, он уже думал о
Звягинцевой, но к положительному решению не пришел, а тут сама
144
просит, почему же не уважить. Ему надо привязать ее к себе так,
чтобы любое сказанное им слово было для нее законом, и эта услуга
ляжет в копилку будущего совместного дела.
– Так. Хотите взглянуть на город?
– Очень хочу.
– Ну, что ж, даю согласие.
Она была довольна, что такой славный, такой чуткий у нее на
чальник.
Радостное возбуждение не проходило у Катерины с этой минуты.
Конечно, она посмотрит город, полюбуется на фонтаны Петергофа,
но главное, что лежит невысказанной болью, она должна разыскать
Виктора.
С перрона Московского вокзала людской поток вынес ее на пло
щадь, и она с восхищением смотрела на стальной шпиль, на гости
ницы и поток машин, запрудивших все дороги. Рядом киоск "Спра
вочная" и в руках адрес и телефон Курганова. Сейчас позвонить нет
времени, а вечером обязательно прозвенит настенный звонок в квар
тире Виктора.
Вот и вечер, и рядом телефон, но рука не поднимается нажать
кнопку. "Может и не надо терзать себя, искать прошлую любовь?
Он, конечно, давно забыл ее и не проснется она вновь". Разум гово
рит одно, а душа протестует, требует: хочу узнать, как он живет, хочу
слышать его голос, а может быть и увидеть, посмотреть в глаза, по
чувствовать его руки в своих руках.
Трубка снята, крепко держится около уха и слышны короткие,
беспрерывные гудки.
В этот вечер и на другой день и вечер, то же повторилось и на тре
тий день. Через день уезжает, и она должна узнать хоть чтото о его
жизни. Есть соседи, и она поговорит с ними.
По широкой лестнице четырехэтажного дома она медленно под
нимается на четвертый этаж. Около обитой желтым дерматином
двери постояла и позвонила. Кроме глухих звонков других звуков
не было слышно и она потревожила соседей.
Высокая, в длинном сером халате женщина с неохотой открыла
дверь и на вопрос: где может быть Курганов, прошамкала:
– Бог знает. Может на даче, или куда уехал, в командировку. У
него работа уж больно вся в разъездах, побудет дома немножко, смот
ришь – опять нет дома.
– Значит, здоров?
– Еще как здоровто. Хорошие соседи. У нас чуть что надо – к
ним. Жена, Ирина болеет, уж так ее жалко, очень добрая, говорят,
что раком мается. Да этот, как прицепится – не отодрать.
145
– Может быть, адрес дачи знаете?
– Нет адреса. Давно собираюсь узнать, да все забываю.
– Мы вместе работали, я случайно сюда приехала, вот и хотела
повидать Виктора Алексеевича. Передайте ему большой привет.
146
Она стоит у окна и смотрит как уплывают зеленые наряды зем
ли. Скоро появится пригород с небольшими постройками на
маленьких участках и поезд, замедляя ход, защелкает пере
водными стрелками и тихо остановится у перрона. Все прошло на
отлично: посмотрела город и даже была в Петергофе, любовалась
фонтанами, отобраны для закупки хорошие ткани, а в душе тоскли
во. Не помнит, в который раз задает один и тот же вопрос: зачем надо
было искать Виктора? Время унесло сумасшедшую радость любви,
оставив в душе горькую, желтую пустоту. Потащилась на четвер
тый этаж, вызвала соседку. Довольна, что жив, здоров, много рабо
тает, но почему не нашел ее и не подал о себе голос? Да, она винова
та: не писала и не звонила, когда уехала с Камчатки. Знала о его
переживаниях, недаром приходил к Ольге и спрашивал о ней. Ну и
что же? Он – мужчина. Не будет она больше думать о нем. Гдето
лежит его адрес и номер телефона. Быстро раскрыла маленькую, цве
тастую сумочку, из среднего отсека вынула бумажку с коряво напи
санными строчками, разорвала и выбросила в окно беленькие лис
точки. Вагон потряхивало, она, поджав губы, глядела, как в вихре
кружились, вертелись и улетали обрывки бумаги. Засуетились пас
сажиры около своих чемоданов и сумок, она тоже принялась за свою
поклажу.
Семен Семенович даже вышел изза стола, когда увидел в каби
нете Катерину и, потряхивая ее руку, высказывал необычную ра
дость встречи.
– Вот, и вернулась наша красавица. Садись, рассказывай, – под
винул ей стул к маленькому столу, пригласил присесть.
– Спасибо, только не смущайте меня.
– Ну, что ты. – Признание вырвалось от чистого сердца, а не от
головы. – Рассказывай, как съездила, что сделала.
– Все хорошо, все чудесно. И город посмотрела, погода была чу
десная, проплыла по Неве до фонтанов. Столько впечатлений. Спа
сибо вам.
А в мыслях было: "Уже на "ты" перешел".
Образцами заложила весь стол. "Смотрите". Начала расхваливать
их. "Вот из этого сошьются хорошие блузки. Это на платья моло
дым женщинам или девушкам; это на костюмы солидным дамам".
Он слушал, одобрял, некоторые очень хвалил, а в мыслях было:
– Пришло ли время выполнить задуманное? Решил, пришло.
– На радостях, может пообедаем вместе?
147
Катерина на мгновение задумалась: зачем? Но, он так смотрит на
нее, видно очень доволен – ведь рядом интересная женщина. Пред
ложение польстило, и она согласилась.
Сидя за двухместным столиком в ресторане, куда приехала с ним
на такси – подальше от места работы, осматривала небольшой зал с
голубыми занавесками на окнах, большой буфет из красного дерева
с хрустальными рюмками, фужерами и стопками и столы, покры
тые отливающими белизной скатертями, с грустью подумала: про
жив столько лет, никогда не была в таком зале. Все больше в зашар
панной столовой с подносом в руке за скромным обедом.
По заказу Семена Семеновича уже на столе появились миниатюр
ные рюмочки и другие приборы и графинчик с коньяком, горка крас
ной икры с разными салатами, да в придачу "курица покиевски".
Все было так вкусно и приятно. Правда, икра вдруг напомнила ей
Камчатку, песчаный берег и – Виктор, идущий к ней. Но здесь, на
против, сидит другой мужчина и не надо вспоминать о прошлых
днях. Выпито две рюмки коньяку, вот и третья налита, и начальник
опять ее просит выпить "за особую дружбу". Она не может отказать
ся, он же такой добрый, истинный друг. Плохо она помнит что было
дальше. Кудато ехали на машине, в комнату с большим на стене
зеркалом, и сальные, толстые губы мужчины.
Второй день Катерина на работе, но не может прийти в себя от
проведенной с Апальковым ночи. Чтото липкое, грязное не уполза
ло из головы. Не может понять, она всю жизнь опасалась таких
встреч, а здесь ушла в какуюто пропасть. Не однажды уединялась,
вынимала маленькую иконку, умоляла Великомученицу простить
ее и дать ей силы все пережить.
В конце рабочего дня звонок начальника. "Катюша, задержись,
есть дело". Она в нетерпении ждет его приезда, то пройдет по комна
те, то выйдет в общий зал и осмотрит столы со швейными машинка
ми. В тишине громко отдаются звуки шагов.
Раскрылась дверь, и Апальков с рослым парнем с чубчиком на
белесой голове, втаскивают в кабинет большой тюк материи. Чуб
чик ушел, а Семен Семенович, глубоко дыша, сел к столу.
– Пусть у тебя лежит. Ткань особая, за ней погоня… – припод
нялся, отвернул покрышку, перед глазами голубой с золотыми про
жилками шелк.
– Нравится?
– Чудесная.
– Тото. Молчок об этой материи. Через день, два позвоню.
Тревога обуяла душу Катерины. Что за ткань, привезенная тай
ком, и почему она должна хранить тайну, никому ни слова? Где на
148
кладная? Будет ждать не звонка, а приезда его, и этот вопрос обяза
тельно должен решиться. Через три дня приехал. Улыбчивый, зак
рыв дверь, хотел обнять, да она отстранилась.
– Семен Семенович, на материю нужна накладная.
– Потом. Как говорят: "Опосля". Сейчас, дорогая, не до этого. Зна
чит, так.
Он выложил на стол несколько глянцевых журналов на иност
ранном языке, один развернул.
– Выбирай фасон – самое, самое, чтобы писк моды светился. Со
шьешь по своей фигуре моднющее платье из этого шелка, отвезешь
в магазин, где директор Казимир Леонтьевич. Модницы, как голод
ные щуки на живца, живо вынесут из магазина. Ясно? Да, ты губки
не надувай. Все окей будет, милашка Катюша! Чудесную мы ночку
провели, правда? Впереди их ойой сколько будет. Еще съездим на
курорт, там вдосталь погуляем. Действуй, действуй! Пока!
Прежняя тревога, как еле слышный звон далекого колокольчи
ка, с только что полученным заданием обрела совсем другое звуча
ние. "Это петля, в которую меня втягивают и из которой не выбрать
ся". И вдруг вспомнила давнишние сцены за Амуром. В кузове
грузовой машины сидят женщины и сзади мужчины с винтовками
охраняют их. В глухой тайге под винтовками не только мужчины,
но и женщины тягали длинные рельсы.
Чтото даже злобное появилось у нее в душе. Не будет она выпол
нять задание начальника, из ткани, неизвестно откуда привезенной.
В кладовой есть совсем невидная, залежалая, из нее сошьет модное
платье. Понимала, какой ответ будет у Апалькова, но чтобы знал – в
петлю с ним не полезет.
Быстренько выполнено это задание, и Катерина в маленькой ком
нате у директора магазина.
Казимир Леонтьевич, рослый мужчина в тюбетейке, волосаты
ми руками разгладил лежавшее на столе платье, поднял, приложил
спереди, затем к спине Катерины.
– Пожалуй, сойдет. Только обещал из шелка, а тут – того. Зато
модно и дешево. Лады. Сейчас и на вешалку.
Проводив хозяйку платья, посетовал.
– Семен Семенович, платье принесли, не того оно. Материалец
то и рядом не лежал с шелком. Может спихнем, пошито ладно. Ду
мал, богатенькие клюнут и мы жирок снимем, а тут – веселье худо
бе.
Чуть не подпрыгнул Казимир Леонтьевич, когда продавщица ска
зала: "Не успела оглянуться, как вывешенное платье купили, а по
том три женщины упрашивали "нет ли еще таких".
149
Апальков зашел в кабинет Катерины, сидевшей за столом.
– Я тебе русским языком сказал: "Сшей платье по своей фигуре
из голубого шелка, а ты сшила из дерюги".
– На голубой шелк нет накладной, – глядела на его красные, дро
жавшие щеки.
– Не твое собачье дело рассуждать о накладной.
– Нет, мое! Давайте накладную, буду шить хоть двадцать, хоть
сто, без этого – не ждите!
– Ах ты, проститутка! – взревел он. – Еще мне указывать вздума
ла. Я покажу накладную. Подожди. Завтра вылетишь отсюда.
Задребезжали стекла в хлопнувшей двери.
Словно ошпаренная, безвольная, с опущенными руками сидела
Катерина и почувствовала необычную, странную тишину. Не слыш
но тихого рокота швейных машинок, нет и звуков разговора. Вош
ла старшая закройщица, положила на ее плечо руку.
– За оскорбление пишите заявление в суд, мы все подпишемся.
Слыхали, как распоясался этот чудик. И с этим шелком чтото не
ладное.
– Спасибо, Даша. Скажи, чтобы работали.
Да, если бы все было нормально, не привез вечером, без докумен
тов эту дорогую материю и, минуя официальный порядок на пошив
изделия, предложил тайком все выполнить. В какую ловушку ее
толкают? Ей стало ясно – все, что делал для нее Апальков, и что она
расценивала, как уважение к ней, в действительности, было шир
мой, за которой виделась цель – поймать ее в свои грязные сети.
Предложение – быть в этой должности, большая премия за после
дний квартал и слащавая улыбка: "Ты мне нравишься". Ужин в ре
сторане, затем дикая ночь в комнате с большим зеркалом. Все, все
вспомнила с дрожью тела. Корила себя за позорное молчание, когда
сказал: "Платье отправь в магазин Казимиру Леонтьевичу, он в курсе
дела". Тогда надо было решительно отказаться… Смалодушничала.
"Так тебе и надо!", – заключила она.
Скинув оцепенение, заработала воля к борьбе за свою честь.
Пойти сейчас в суд и подать заявление на оскорбление Апалько
ва? Ну, и что же? Пройдет полгода, пока разберутся, а за это время
ее с треском уволят, ткань увезут и концы в воду.
Может, пойти к самому начальнику отдела? Он, конечно, выс
лушает, возможно вызовет Семена Семеновича, при ней пожурит
его, а следом подпишет приказ за "халатность" или "неудовлетво
рительный результат командировки на ярмарку тканей", или еще
за чтонибудь, но – "уволить" и со слезами на глазах уйдешь с ра
боты.
150
Есть путь – в Горком партии. Так скажут: А… а, эта та, которая в
Комсомольске заработала "строгашник", а потом сбежала из партии,
теперь, когда приспичило, тянет руку: "помогите". Обойдется, не
будем же разбирать клевету на ценного работника, члена партии.
Но есть записная книжечка, где записаны адреса и телефонные
номера женщин, которым были пошиты разные изделия, среди них
номер телефона жены видного работника НКВД. Это она просила вне
очереди смастерить красивое, подвенечное платье для дочери. При
шлось тогда потрудиться, за что благодарила. Найден телефон, со
стоялся разговор и назначено место встречи: в парке, недалеко от
киоска, где продают минеральную воду.
Они встретились не только как хорошо знакомые, но совсем близ
кие. Ксения Владимировна, дородная женщина с золотыми пугов
ками в ушах, даже расцеловала Катерину. Уселись на зеленой ска
мейке под листьями клена и полилась беседа о событии в ателье, где
завязывается драма для начальницы, о чем с волнением она расска
зала и услыхала в ответ.
– Ничего, милая. Не такое бывает. Хорошо, что позвонила. В на
шей семейной жизни я далека от деятельности мужа. Никогда ни о
чем не просила, это мое кредо со дня нашей совместной жизни уже
двадцатый год. Мои заботы – дочь, вотвот меня сделает бабушкой,
ну и, конечно, семья, сама понимаешь, сколько заботы приходится
вкладывать, чтобы сыты были и ухожены. Думаю, у тебя все будет
хорошо. Есть каналы, по которым окажут тебе помощь. Сильно вол
новаться, милочка, не следует. – Тепло попрощались.
Перед концом рабочего дня появился мужчина в погонах с доку
ментом: "Об изъятии бесхозного имущества из ателье". Облегченно
вздохнула Катерина, когда увидела, как утаскивают этот опосты
левший ей тюк.
Вскоре, на вопрос по телефону: "Взята ли материя?", ответила –
"Да. Спасибо".
– Я же говорила: волноваться не следует, милочка.
Не удивилась Катерина, увидев поутру двух молодых мужчин с
запиской от Семена Семеновича – выдать "знакомый тебе шелк".
Узнав, что его уже нет, чубчик позвонил Апалькову и доложил, что
"шелк уплыл". Разговор с директрисой не состоялся: дважды она,
не ответив, клала трубку. Услыхав, что шелк в милиции, чубчик с
напарником бегом из комнаты.
– Я вас слушаю, – сказал капитан Стрючек Клементине, когда
она, подобрав длинную юбку, присела на табуретку. Не зная, как
начать разговор, вытирала цветастым платочком запотевшее
лицо.
151
– Слушаю, слушаю, – тихо сказал капитан, чтобы совсем не сму
тить женщину, пришедшую на прием. Ведь она сама напросилась к
следователю, который занимается "Апальковым".
Дело это, конечно, копеечное, не получит громкого отзвука, так,
чтобы раскрутив его, виновных осудили бы этак лет на десятьпят
надцать, а, может быть и все двадцать! Этот проходимец Семен Се
менович фигура явно зловредная, кругом у него покровители: дваж
ды звонили начальники: "посмотрите, может он в запальчивости
чтото и сказал, да это с кем не случается и раздувать дело с хищени
ем – не резон. Мы, уж оргвыводы по партийной линии сделаем".
Другой звонок: "раскручивай ржавую спираль".
Собралась с духом пришедшая.
– Скажу так. Мы все, кто был в помещении, слыхали, как он об
зывал Катерину Иосифовну и даже угрожал уволить ее. Что же по
лучается, такая зануда будет поливать грязью женщину, которая на
службе. Да как он смел! Она же правду сказала: "Без накладной ни
чего шить не буду". Что же получается, каждый воришка будет над
нами измываться?".
– Откуда вам известно, что он воришка?
– Да это видно по его морде. Притащили материю, а документов
нет. Шей платья и в магазин, а денежки в карман. Вот тут, – вынула
из сумки листочек бумаги, – все написано, десять человек подписа
лись.
Капитан поблагодарил ее "за помощь в раскрытии преступления".
Клементина уходила довольная, что исполнила свой долг, защи
щая начальницу.
Капитан, проводив женщину, пришедшую с заявлением на ху
лиганскую выходку начальника, призадумался. Они там дерутся, а
шишки ему по башке. Хорошо было раньше. Тогда, главное – под
пись задержанного. Теперь не то, дай доказательства. А она молчит.
Звонил, просил прислать описание случившегося, отнекалась: "Не
знаю, подумаю". Она умная женщина, сумела ускользнуть от вер
ной уголовщины, а вот писать на обидчика: "подумаю". Придется
здесь поговорить.
Вызов к следователю расстроил Катерину. Пыл обиды потух, уже
хотелось забыть случившееся. Слыхала, что его уже уволили и где
он сейчас, не знает. Она в душе гордилась, что своей сообразитель
ностью не попала в западню, что подставили ей. И с платьями кон
фуз вышел. Правильная пословица: "Нет худа без добра". Первое
платье чуть и повисело на вешалке, его девица купила. Директор:
"Пришли таких, пять штук, срочно". Послали. И опять срочно –
двадцать, за этой партией еще тридцать. Весь неликвидный матери
152
ал ушел. Уйму денег заработали. Правда, заказчицы обижались, что
перенесли срок выдачи им изделий. Но обошлось. Ведь это она при
думала фасон и угодила модницам.
Она сидит напротив круглолицего в погончиках капитана и смот
рит на его доброжелательный взгляд.
– Я не хочу, Катерина Иосифовна, вести официальной допрос, а про
шу написать, как оскорблял вас начальник. Вы ведь собирались напи
сать нам, да все откладывали. К сожалению, пришлось позвать сюда.
Она в раздумье. Не поднимается у нее рука описывать ту нелепую
выходку. "Дело" завели. Значит, напишу и мое послание в это "дело"
и в суд! Представила себе его, сидящего на дне грузовой машины,
прислонившегося к борту, под неусыпным оком солдата с винтов
кой, стерегущего от побега. Ей стало муторно. "Я писать ничего не
буду" – Сказала быстро, не глядя на капитана.
Он в растерянности молчит. Совсем не этого ждал. Но гдето в глу
бине мелькнула мысль – "если она отказывается, значит подфарти
ло тем, кто требовал "закрыть следствие". Но надо еще поговорить,
может изменит свое решение:
– По каким мотивам отказываетесь от наказания хулигана?
– Не хочу, и все.
– Это не ответ.
– Другого не будет, – передохнула, нахмурившись.
– Ясно, – примирительно сказал капитан. Он поднес ей листочек
бумаги. – Прошу написать, что от всяких показаний отказываетесь.
– Она написала.
Катерина не помнит, когда у нее было такое хорошее настроение.
Решила вечером побыть у Оксаны.
– Вот и я! – громко сказала, открыв своим ключом дверь.
Обнялись, расцеловались.
– Наконецто, собралась прийти, – пожурила старшая. Кажется,
целая вечность прошла, как не виделись. В последний раз впопы
хах прибежала: "Уезжаю в Ленинград". – Зачем? – "Некогда. Там,
ярмарка". – "Какая ярмарка?". "Тканей". "Ну, а тыто причем?"
"Как ты не понимаешь? Выберу материю, чтобы шикарные изделия
красовались на женщинах. Очень хочу посмотреть город". Говори
ла, а сама уже собрала чай, наспех закусила.
– Побегу! Что тебе купить? – спросила, хотя знала: – Оксана не
любила заказывать чтолибо, для себя.
– Ничего не надо. Смотри не потеряй документы и деньги. – С
таким напутствием проводила.
Любила она свою взбалмошную сестру, так не похожую на нее,
да и на других тоже. Того и гляди накуролесит, бросится из огня да
153
в полымя, обожжется и прибежит: помоги. Какие новости принесла
– по лицу видно, настроение у нее приподнятое, видно дела идут хо
рошо.
Как обычно, на столе крепко заваренный чай, а разную закуску
Катерина сама вынула из холодильника, ведь она "дома", настоль
ко здесь все было близкое, родное, да и Оксана больше, чем сестра.
– Ну, рассказывай, как у тебя идут дела.
– Чего рассказывать. Все хорошо, я бы сказала: отлично. Мое ате
лье уж всем женщинам знакомо. Заказчицы валом валят. Очередь
чуть не на два месяца. И ты не ухмыляйся, правду говорю.
– Верю, не обижайся. Женщины соскучились по хорошей одеж
де.
– Вот какой случай был. Приходит жена большого начальника,
чуть не плачет. "Сшейте подвенечное платье дочери, скоро свадьба,
а платья нет". Протиснуть этот заказ не могу – у всех мастериц пол
но их. Пришлось самой дома ублажить ее. Потом она помогла мне.
Медленно отпивала сладкий, горячий чай.
– Чем же помогла?
– Да, это совсем неважно.
– Всетаки?
– Ну, что ты пристала. А еще одна пришла…
– Подожди, не ответила на мой вопрос.
– Я же тебе сказала: у меня все хорошо…
– И все же. Говори, говори.
Катерина молчит, так не хочется посвящать сестру в эту историю,
но она не отвяжется, все равно вытянет. Да она не просто сестра, а
нечто большее, была матерью, когда выхаживала ее из болезни, по
могала выхаживать ребенка с подругой, с ней делилась тайнами,
горестями и радостями. Правда постоянная опека закончилась, воп
реки ее советам поступала посвоему, но осталась привязанность и
привычка посвящать ее в свою жизнь.
– Тут, мой начальник захотел обштопать меня, притащил доро
гую материю и велел сшить "налево" платье, да я раскусила его по
мыслы. Вот и все.
– Она помогла раскусить его?
– Да… Очень хорошая женщина.
– У тебя с начальником Шурымуры были?
– Ну, что ты… И еще одна заказчица, такая зануда, бросила коф
ту, кричит: "Эту дрянь не возьму".
– Ты мне зубы не заговаривай. Что у тебя было с начальником?
– Один раз в ресторане обедали.
– После ресторана? – не спускает Оксана с нее пристальных глаз.
154
– На машине кудато завез. Такая дрянь, противная. Как узнал,
что платье сшито из грубой, залежалой ткани, влетел, как ошпарен
ный и давай меня по всякому обзывать. И был приказ на мое уволь
нение, секретарша отдела сказала: "Вскочил начальник, выхватил
этот приказ и разорвал". Видно эта знакомая вмешалась. На него
дело завели, только я следователю ничего об этом не сказала.
– Это почему же?
– Жалко стало. Да его уже уволили, а я все забыла. Бог с ним.
– Вот это совсем зря. Таких надо не прощать, а наказывать. Рас
поясался, облил тебя грязью, а ты только утираешься. Скажу так.
Иди к следователю и напиши все, как было. Пусть узнает, как ос
корблять женщину.
– Никуда не пойду.
– Надо уметь за себя постоять, а не плакать в жилетку. Призвать
к порядку обидчика, чтобы знал, как относиться к женщине. Нет,
нет. Исправляй оплошность, давай телефон сейчас и позвоним ему.
– Нет у меня телефона.
– Не верю.
– Правда, правда.
– Хорошо. Садись. Опиши все, что там было. Пойду сама и пого
ворю со следователем. Вот ручка и бумага, пиши.
Ушла в кухню, уверенная, что у нее будет документ, обличающий
подонка. Решимость у нее есть, и она обязательно защитит сестру.
Катерина сидит, не шелохнувшись. Не ожидала от сестры такой
выволочки. Может она и права. Да, конечно надо его проучить, но
не поднимается рука писать о прошлой обиде. "Нет, нет. Пускай
думают о ней, что угодно, но она его простила. Назад брать проще
ние не побожески. Заступница осудит меня". Так в молчании и дож
далась прихода Оксаны. Увидев нахмуренную и опечаленную сест
ру, у нее отпал нравоучительный тон. "Взрослая, а ведет себя, как
ребенок", – посетовала она.
Вошел одетый в пижаму высокий полковник. "Катюша, здесь!"
– обнял, поцеловал, приложился губами к щеке жены.
– Давненько не жаловала нас. Чтото нахмурена, на когото оби
жаться изволит?
Оксана рассказала о происшествии Катерины.
– Значит, не хочет таскаться по судам, так я понимаю? – обра
тился к жене.
– Нет, хочет простить обидчика, а этого подонка надо наказать,
чтобы знал, как надо обращаться с женщиной.
– Раз простила, значит благородное дело совершила, что тут пло
хого.
155
– И ты в одну дуду с ней. Так всегда, нет, чтобы жену поддержать,
обязательно скажет напротив.
– Душенька моя. Не сердись, послушаем, что расскажет о Ленин
граде.
Рассеялись туманные ветры, полилась дружеская беседа о вели
ком, многострадальном городе с его дворцами, широкой Невой с
ажурными мостами, и Пискаревском кладбище, где лежат останки
тысяч погибших голодной смертью, защитников города. "Там сей
час все продукты есть…" – заключила Катерина, вспоминая увиден
ное.
– У нас они тоже бывают, сейчас притащил: два кило сахарного
песку, пять банок сгущенного молока, пять банок свиной тушенки,
килограмм сливочного масла, банку сосисочного фарша. Обещают
по этим талонам еще коечто отпустить. Нельзя не снабжать труже
ников военных заводов, неприятности могут быть.
Он затих, помрачнел. Заведено, вдолблено – о неположенном дер
жи язык за зубами. Разве можно сомневаться в необходимости под
штыком держать пятимиллионную армию и чтобы тысячи заводов
днем и ночью работали на войну? А кормежка народа – впроголодь,
по талонам.
Настроение у Катерины было приподнятое и она, еще в комнате
решила поехать в свою церковку и поклониться заступнице. Что и
было сделано.
Она вошла в кабинет, как близкая, а не просто знакомая.
– Пришла пожурить тебя, здравствуй, Катерина Иосифовна, – по
добрала плиссированную юбку, присела.
– Очень рада, Ксения Владимировна, видеть вас, я так вам благо
дарна. Если заслуживаю вздрючки – обижаться не буду, значит зас
лужила, – ответила с усмешкой.
– Что же, милочка, сплоховала, взяла и отказалась подтвердить
похабщину, возведенную на тебя Апальковым.
– Уж так получилось, что поделаешь.
– Плохонько. Думала засадить этого хмыря, да не вышло, выс
кользнул. Довольна, что сумели отвести от тебя угрозу, она так и
висела над тобой.
– За это еще раз большое спасибо. Буду всегда в долгу перед вами.
– Ладно про это. У меня к тебе просьба.
Сообщила, что доченька совсем голая, ни один халатик на нее не
влезает, и надо срочно, хоть один, пошить: "Хорошо бы завтра".
Сюда ее не привезти, поэтому она дома замерила длину и ширину
плеч, остальное на усмотрение закройщицы, хотя размер талии тоже
имеется.
156
Договорились, что халатик будет готов через день.
– Ты, милочка, уж очень добрая, нельзя в наше время быть та
кой.
– Да, наверное, – согласилась Катерина, – какая уж есть, теперь
не переделаешь.
– Если что надо – звони.
Катерину мучило сознание, опять вечером сиди и шей вот этот
халат, а она хотела пойти в театр, послушать оперу. Не хочет она
больше заниматься домашним шитьем. Да и особой нужды нет. Она
зарабатывает хорошо, муж у Оли тоже имеет приличный оклад, за
чем же ей изнурять себя? И она решилась.
– Ксения Владимировна, прошу извинить меня. В ателье, знаете,
большая очередь и в этой очереди есть мой резерв, недельный. В
любой день ваш звонок, и я впишу вас в этот список, с изготовлени
ем через неделю. Хорошо?!
Ксения Владимировна сделала недовольную гримасу, но сказа
ла: "Да, понимаю. Конечно, порядок должен быть".
Попрощалась с натянутой улыбкой. "Меня, да в очередь?!", всю
дорогу, что вела к дому, шла с поджатыми губами.
В таком же расположении духа она пришла за халатиком. Кате
рина встретила ее попрежнему с улыбкой, встряхнула, развернула
его. "Уверена, ваша дочка будет довольна. Вам нравится?"
– Да, нарядный. Спасибо.
Не ускользнула от хозяйки замкнутость пришедшей. "Какая
муха ее ужалила?". Она не будет на это обращать внимания, пусть
дуется.
Ловкими руками, без украшений, что отметила пришедшая, он
был завернут и передан в полные руки, где пальцы с дорогим перст
нем и массивным золотым кольцом, его взяли. Расплатившись, она
направилась к выходу, но остановилась, услыхав: "Пожалуйста, не
забудьте, если нуждна придет, позвонить, через неделю обязатель
но заказ вручат вам".
До нее дошло – вне очереди, на дому, самой начальницей пошито
подвенечное платье, которым все так восхищались, вот этот наряд
ный халатик, тоже сама пошила и тоже на дому, а и она такая ду
шевная, может права, что "поставила меня в очередь". Да, навер
ное, права.
– Катерина Иосифовна, милочка, благодарю. С радостью восполь
зуюсь твоим предложением. – Уже губы не сжаты, а чуть растяну
ты.
157
Катерина в беличьей шубке, в норковой шапке и беленьких,
на меху, сапогах, раскрасневшая спешила за внуком. Как
всегда он ждет бабушку, с ней ему интересно – пойдут, он по
катается на снежных горках, потом сядет за стол и будет с усердием
уминать "вкуснятину".
Это время пересменки на заводе, и толпы рабочих растекаются
по всей улице, затрудняя быструю ходьбу. Она верткая, умеет обхо
дить медленно идущих и не дает обогнать себя тоже спешащих к
дому.
Ктото просунул руку под локоть и тянет в сторону. Что за наглец
так бесцеремонно обращается с ней? Оказывается – Семен Семено
вич. Улыбается, довольный, что рядом давнишняя, интересная ба
бенка. Давно хотел увидеть ее, да все дела мешали и других женщин
обнимал, не до Катерины ему было.
– Вот и дождался тебя. Поговорить охота. Не сердись. Ты же по
нимаешь, что я пережил тогда. Был рьяно зол, что не выполнила
мое поручение. Может, все обернулось к лучшему. За это большое
тебе спасибо. Ты – благородная, на соблазн не пошла и меня не ого
ворила, спасла. Можно сказать, вытащила из петли. Ну, я получил
хорошую оплеуху, влепили строгач по партийной линии и дружки
помогли, хорошую работенку дали. Большая столовая у меня в под
чинении, так что на табак и маслецо на хлебушко остается. Может,
тебе чтонибудь надо?
– У меня все есть, спасибо.
– В нашето время все у тебя быть не должно. За прошлое отбла
годарю с избытком, верно, верно. Есть и мясцо прямо с бойни, рыб
ка кремлевская, икорка, маслецо… Все, что твоей душе угодно бу
дет у тебя на столе. Не подумай, что деньги спрошу, нет, только
подарок.
– Сказала, мне ничего не надо. Подарков не принимаю.
– Ну, как твоей душе будет угодно. Может, вспомним старое, съез
дим в ресторан, пообедаем?
Сдерживалась, терпела елейную речь когдато оскорбившего ее
человека, но предложение "вспомнить старое" всколыхнуло про
шлую обиду.
– Семен Семенович, я не хочу вас больше знать и прошу меня
не встречать и не показывать свою противную рожу, – отчекани
ла и в сторону, смешалась с идущими. Что он бормотал, она не
слыхала.
158
А он смотрел, как мелькала среди народа буроватая шапка, и го
ворил себе: "Всю карьеру испортила! Не жратву предлагать, а уда
вить. Только руки марать не буду", – и матерно выругался.
159
Уже прошла зима, наступили весенние дни с ночными замо
розками и дневной капелью. Скачут по веткам веселые стай
ки синиц, иногда по кедровым веткам и сибирской елью про
бежит вечная хлопотунья белка.
Настроение у Катерины хорошее, все идет своим чередом. Убеди
ла свое начальство в необходимости расширить ателье, заказывают
проект на реконструкцию и добиваются выделения денег на работы
и покупку машин.
Только стало тревожно на душе, давно нет писем от дочери. Жи
вет сейчас гдето на Дальнем Востоке, на самом севере, слушает при
бой Тихого океана и завывание ледяного ветра. Надо же, куда за
несло ее, к Беринговому проливу, На лето приедут в гости, будет
хлопотно, но и весело – есть дружная, здоровая семья, чего еще надо!
Игорек мальчик здоровенький, она души не чает в нем, всегдаш
няя радость обуревает, когда он рядом, веселый и любознательный.
Сегодня накормила, уложила в постель, смотрит веселыми глазка
ми.
– Бабушка, ты хорошая. Почитай мне.
Любит листать книгу, где сшиты журналы "Крокодил", смеется
на разные карикатуры. Только произнесла несколько слов, как его
глазки сомкнулись, так умаялся.
Длинный, знакомый звонок – издалека! "Оля звонит". Накину
ла на голову платок – не разбудить внука.
– Слушаю, – в трепете произнесла, прижав трубку.
– Екатерина Иосифовна! Здравствуйте!
Мужской, незнакомый голос тревогой отдался в сердце.
– Оля подойти не может. У нас несчастье – Сергей скончался.
Ручьем полились слезы. Он чтото еще бормотал, сказанное до нее
не доходило. Положила трубку в оцепенении, сидела, не зная, что
делать. "Оля. Не может она ее оставить одну в такой беде. Надо
ехать". Эта мысль всколыхнула ее. Позвонила в аэропорт. "Утром
бывают места на самолеты Ленинграда". Позвонила Оксане: "Сей
час приеду". На вопрос: "Что случилось", ответила: "Горе. Приеду,
расскажу". Поправила одеяло на спящем внуке и бегом к автобусу.
"Оксана не откажет посмотреть за мальчиком".
Едва перешагнув порог квартиры:
– Сергей скончался. Утром самолетом улетаю в Ленинград, по
смотри за Игорем, пожалуйста. Там пробуду дней пять, шесть. Хо
рошо?
160
– Не тараторь, раздевайся, поговорим.
Уселись на диван и снова:
– Четыре летных часа и я обниму Олю. Сказали: на подходящий
самолет до Ленинграда билет можно купить.
Катерина в ожидании ответа платочком вытирает нос и присталь
но смотрит на сестру.
– Дорогая моя,.. – глухо сказала Оксана. – Я готова не пять, а
двадцать пять дней посмотреть за Игорем, но никуда тебе ехать не
надо.
– Нет, я должна, – вскрикнула, губы задрожали и опять появи
лись слезы.
– Успокойся. Никому и ничего ты не должна.
– Там Оля одна, в такой беде.
– Беда приходит и уходит, для Оли это невыносимая тяжесть. Ты
ошибаешься, она не одна, там родные Сергея, его товарищи, ктото
из них звонил, значит есть рядом внимательный человек, оберегает
ее. Через неделю сама приедет. Там чем ты поможешь? Поплачешь
вместе с ней? Нет, сиди дома и жди ее приезда.
Под тихий, властный голос Катерина стала успокаиваться. Про
шел пыл возбуждения, подумала: "может и права она", но упрям
ство не давало согласия.
– Позвони, позови Олю, я поговорю с ней.
К телефону подошел Константин и на просьбу позвать Олю, отве
тил: "Оля очень устала, прикорнула на диване, лучше ее не трево
жить". Оксана согласилась и попросила передать соболезнования и
пожелание поскорее приехать к матери. "Она хочет полететь к вам".
– Сюда… Пуститься в такую тяжелую дорогу. Не советую. Она
только измучается. Олю мы побережем, твердо обещаю. Я – друг Сер
гея и обязан сохранить все то, что он любил.
Этот разговор был передан Катерине, и она никуда не улетела.
В ожидании приезда дочери занялась как обычно тщательным
приготовлением хозяйства, тем более, что она едет сюда насовсем и
будет работать у нее в ателье главной закройщицей.
161
Сергей Зеленцов из воинской части, где зашивал колотую рану
рядовому, возвращаясь к дому, попал в жуткую холодную ме
тель, сломал лыжу и вызволили его из снежной ловушки едва
не замерзшего. С воспалением легких на вертолете и самолетах пе
реправили его вместе с женой в Ленинград. Несмотря на принятые
меры, спасти не удалось, и он умер на руках жены.
Ольга, поглощенная случившимся, полностью выключилась от
любых дел, да и родители Сергея с утерей единственного наследни
ка, совсем упали духом, не знали чем заполнить нахлынувшую на
них пустоту.
Но ктото должен был взять на свои плечи всю обузу по ритуалу,
и этим человеком стал ближайший его друг Константин, один из ру
ководителей военного госпиталя. Ходил по разным инстанциям,
пока не оказались в руках все документы на кремацию Сергея. Как
ему удавалось совмещать беготню за документами, ухаживать за его
родителями, и не забывать его жену? Своими поручениями он зас
тавлял ее отвлекаться, на время забывать нахлынувшее горе.
В первый же день, придя вечером, отчитавшись где был и что сде
лал – Оля, пожалуйста, приготовь ужин, – выложил на стол про
дукты, и она через силу, с мокрым лицом, готовила ужин: поджари
ла рыбу, приготовила винегрет, заварила чай, скипятила в большом
чайнике воду.
Родителей заставил сесть за стол, и они втихую, с платками в ру
ках, подкрепились вкусным обедом.
Оля заметила – только встала, начала убирать посуду, Констан
тин тут как тут, открыл кран горячей воды, в пыльной пене тер та
релки, вилки, ножи. Закрыл скатертью стол, пожелал всем: "Спо
койной ночи. Мама ждет, надо спешить".
Когда он уехал, впервые посетовала: "Не мог побыть. Такой он
славный" и вспомнила недавний его ответ на вопрос: "Костя, поче
му ты все один, да один?".
– Бывал дважды женат, да оба раза мама моих жен турнула. Жду,
чтобы полюбившая меня женщина и ставшая женой, согласилась
временно пожить отдельно. Будет ребенок, маме никуда не деться и
тогда наступит в семье мир.
– Задача для женщины не из легких, долгонько придется ждать.
– Я оптимист, обязательно найдется.
Так он глядел на нее, что ей стало даже не по себе, отвернулась.
На третий день, после смерти, Сергея хоронили в крематории.
162
Ольга в ожидании кремации, понурив голову, сидела на жесткой
скамейке в большом зале, тусклым взглядом осматривала сгрудив
шийся народ – "как много… помнили, любили". Подходили совсем
незнакомые, тихо, чуть не шепотом говорили слова утешения, со
чувствия, соболезнования, всем отвечала "спасибо, спасибо".
В институте, где читал лекции Зеленцов Матвей Захарович, уз
нал о смерти его сына, кроме соболезнования, создали группу под
держки с обязательным посещением крематория. В ней оказался и
преподаватель военного дела Анатолий Ефремович Ершов. Будучи
в крематории, он сразу узнал Ольгу и, пораженный ее видом, долго
раздумывал – подойти к ней или воздержаться. В такой час воспо
минания о прошлом ее будут терзать еще больше и ничего не слу
чится, если он и не попрощается с бывшим сослуживцем, да и не
покажется сейчас Ольге. Продолжение их близости оставил на "по
том", она хоть и заплаканная, но попрежнему очень интересная и в
предвкушении жарких встреч даже причмокнул, уходя из зала.
Будто знакомое лицо промелькнуло в толпе, но вспоминать чье
оно, ей было недосуг, да и нет интереса – мало ли повидала людей,
всех не упомнишь.
Открылась дверь и Ольга вошла в небольшое помещение, где на
помосте в обилии цветов лежал бледный, с сжатыми тонкими губа
ми, будто недовольный ее мужчина. Горькие, невыплаканные ли
лись слезы, она глотала соленую, терпкую влагу и неотрывно смот
рела на его лицо, а губы шептали: "Прости за обиды. Ты, добрый,
прости".
В тишине провожающая сказала заученную речь о рано ушедшем,
внимательном, заботливом сыне, мужественном защитнике Роди
ны, великолепном специалисте и погибшем, спасая от тяжелой раны
солдата.
Последний раз она мокрыми губами приложилась к холодному
лбу мужа и могла бы упасть, но сильные руки Константина держали
ее. Едва начали закрывать крышку черного в бахромах гроба, капи
тан махнул рукой стоявшим на улице солдатам и раздался салют
уходящему на покой воину.
Поддерживаемая Константином, медленными шажками спуска
лась Ольга по бетонным, скользким ступенькам.
Все шло по заведенному с давних пор обычаю. Был поминальный
обед, опять с речами, воспоминаниями и слезами родных.
У Ольги уже созрело твердое желание отправиться домой. Здесь
жизнь вошла в обычную колею – Матвей Захарович, как обычно ухо
дит в Институт, а Мария Львовна утром сказала: "Пройдусь по ма
газинам" и тихонько ушла. Жалко с ними расставаться. За время
163
болезни Сергея и его похорон, да и в последующие дни, когда все
заботы пожилых людей, что в беде, легла на ее плечи, для нее они
стали совсем близкими, родными. Но, там дома мама и сыночек.
Вчера по телефону: "Мамочка, ты скоро приедешь, я так соскучил
ся!" Спросила у мамочки, как настроение, услыхала сдавленным
голосом: "Так себе. За работой некогда смотреть, что делается в душе
одинокой, пожилой женщины". Успокоила: "Скоро приеду". Ска
занное об "одинокой" женщине напомнило Оле о давнем желании
поискать Курганова. "Привезу ей привет от бывшего друга, а может
быть и коечто больше". В киоске "Справочная" дали ей адрес, и она
уже пошла на автобусную остановку, чтобы ехать по этому адресу,
но вспомнила, хотела зайти в "Ателье по пошиву женской одежды"
узнать, принимают ли на работу закройщиц. Вдруг придется при
ехать – подумала, хотя твердо решила уехать отсюда навсегда.
Директриса ателье – узколицая, прошлась глазами по одежде
Оли, словно заранее изучала "какова закройщица", любезно пред
ложила присесть.
– Так, хотите у нас поработать?
– Да есть желание.
– Вы какуюнибудь школу или курсы кончали?
– Нет.
– Значит, самоучка. – Придется сшить кофточку, по манекену.
Что ж, шить так шить. Предложили грубую ткань. Оля поверте
ла ее, помяла, откинула. "Дайте настоящую, а не дерюгу". Вспых
нула девица в фартуке. "У нас порядок, за дорогой материал надо
задаток дать. Всякие приходят, один убыток".
Оля выбрала материал, заплатила за него и принялась трудить
ся. С какойто злостью сделала выкройку и быстро прострочила из
делие. Не только с завистью смотрели рядовые швеи, да и сама ди
ректриса вначале все искала "зацепку", чтобы свысока указать
"уличной" закройщице, как надо шить.
– Все будто нормально. Ну, что же, Оля, можем зачислить тебя в
штат, только по средней категории. Поработаете, посмотрим, как
на женщинах будет сидеть твоя одежда, тогда и решим. Хорошо?
– Спасибо! Я не согласна. – Уже поднялась, чтобы уйти.
– Подождите, мы подумаем.
Присела на диванчик в общем зале, но вскоре позвали и она ус
лыхала: "Мы принимаем тебя". Договорилась, что выйдет на рабо
ту, когда привезет из другого места ребенка. "Будем ждать", – ди
ректриса поднялась, пожала ей руку.
С трепетом в сердце стояла Оля у двери квартиры Курганова. Что
ждет ее здесь? Может встретит его жена, или сын, или невестка. От
164
ступить она не может, должна узнать все о его жизни. Да ей просто
интересно пообщаться с другом мамы и потом рассказать ей о его
жизни. Бедная мамуля! Как не повезло ей в жизни. А ее дочери, мне
повезло?
Нажала кнопку звонка, прислушалась к твердым, быстрым ша
гам в коридоре. Услыхала: "Кто звонит?", ответила: "Виктор Алек
сеевич. Я к вам. Давнишняя знакомая".
В прихожей, заставленной до потолка книгами, они молча рас
сматривали друг друга.
– Не узнаете? – спросила Оля с улыбкой.
– Нет… Дайте вспомнить, а пока проходите.
В большой, богато обставленной комнате присела за круглый
стол, под пристальным взглядом Виктора даже смутилась.
Чтото давнее, очень хорошо знакомое проскальзывало в лице мо
лодой женщины. И глаза… Да, василькового цвета глаза на широ
ком лице. Она улыбнулась, глаза совсем стали щелочками.
– Неужели?!.. – воскликнул Виктор.
– Да, я, я. Помните, как чмокала вас в небритую щеку.
– Оля! – расцвело лицо Виктора.
Разве можно было в полнотелой, красивой молодой женщине уз
нать когдато молоденькую, улыбчивую девушку, мечтающую в цер
кви справить венчание.
Оля встала, быстро обняла Виктора и, по старой памяти, крепко
поцеловала в сочные губы.
Он совсем растерялся.
– Везет же мне. Когдато твою маму случайно встретил на Кам
чатке, сейчас случайно ее дочка заглянула ко мне. Ну, такую гос
тью нельзя впустую встречать. Минутку! Сейчас коечто сварганим.
Да, время берет свое. Голова у него почти вся седая, на лице мел
кие морщинки, но весь в движении, энергичен и попрежнему лад
но скроен. Разве дашь ему столько лет? – подумала Оля.
Светлая комната с резным буфетом из красного дерева, старин
ными часами на стене, мягким ковром около кровати и нескольки
ми картинами, была очень уютной.
Когда на столе появилось вино и разные закуски, Виктор уселся
невдалеке от Оли, и полилась беседа.
– Какими судьбами здесь? – задал вопрос, наливая в хрусталь
ную стопку сухое вино.
Оля рассказала о своем замужестве, прожитой в тайге жизни и
вот здесь. – "Недавно похоронила мужа", на глазах появились сле
зы, она их быстро вытерла и предложила:
– Давайте выпьем за встречу.
165
– Ну и молодчина. Нашла время разыскать и приехать ко мне.
Искренне сочувствую твоему горю, в таком возрасте уйти из жизни
– трагедия для умершего, да и близким удар на всю оставшуюся
жизнь.
Он смотрел на Олю и роем неслись мысли о встречах с ее мамой.
– Ну, а как мама?
О маме она могла говорить сколько угодно, тем более с ее люби
мым другом.
– Мама живет в новой квартире из двух комнат, ухаживает за вну
ком, моим сыном. С завода ушла, работает директрисой большого
ателье по пошиву модной женской одежды.
– Неужели?.. Значит, с инженерной должностью распрощалась.
Бедовая женщина. Не побоялась сунуть голову в пасть льва. Удиви
тельная! Справляется с работой?
– Что вы. Вся женская знать города ей знакома, в очередь запи
сываются. Она и меня выучила не просто сшить ткань, а чтобы изде
лие было красивым. Знаете, мне и здесь место предлагают, хотя вряд
ли сюда перееду, там ведь мама одна. Виктор Алексеевич, а где ваша
супруга?
– Там, где твой муж.
– Теперь уже я вам сочувствую. И вы… – запнулась, посчитала
неудобным спрашивать о личной жизни. Виктор догадался, почему
замолкла. – Без нее пробиваюсь больше года.
– И никакой вдовушки рядком не ходит?
– Пока нет. Желающих – не счесть, да не лежит к ним душа.
Оля не могла даже предполагать, что Виктор Алексеевич мог ос
таться без жены. Значит, открыта дорога ему сблизиться с ее мамой,
ведь они любили друг друга.
– Виктор Алексеевич, почему бы вам не поехать к маме?
Такого вопроса он не ждал и не знал, как ответить, чтобы не рас
сердить Ольгу.
– Не знаю, что сказать. При расставании она обещала написать,
позвонить, но этого не было. Вдруг явлюсь и встану перед ней – ста
рый, седой, неуклюжий, посмотрит и укажет на дверь. "Прошу не
волновать меня".
– Нет, нет… Так не скажет. Она помнит вас. Слыхала, как моли
лась и просила у своей покровительницы – "Здоровья Виктору". Она
попрежнему энергична, видная собой и есть поклонники, да отме
тает их. Чем вы связаны здесь?
Сказал, что живет в семье сына, они на даче и случайно он ока
зался сейчас здесь, а не за городом. Служба беспокойная, все время
в разъездах, как было на Камчатке, но она ему нравится и уходить
166
на другую работу пока не собирается, радуется за Катерину, за ее
успешную работу. И обязательно подумает о поездке для свидания с
ней.
– Передай маме большой от меня привет, – на прощание сказал
он.
Взбудоражила Оля своим приходом Виктора. Забытое прошлое
хлынуло, забурлило в памяти. И первая встреча на берегу Амура и
как искал ее в поезде, чтобы вытащить из вагона, и встреча на пес
чаной косе Охотского моря, и проводы на летном поле. Вся их жизнь
мелькала, поднимала желание снова почувствовать ее в объятиях,
посмотреть в глубину синих глаз.
В поезде Ленинград – Петрозаводск, куда ехал в очередную ко
мандировку, сидя на жесткой скамейке Виктор рассеянно смотрел
на уплывающую зелень леса, бесчисленные мелкие и большие озе
ра, извилистые речки, дома старинной постройки, что ютились в
небольших селениях. Поток мыслей, разбуженных Олей, затмевал
все другое, чем было заполнено создание до этого.
В самом деле, почему бы ему не повидать Катерину? Тогда рядом
была Ирина и не мог он быть подлецом, уйти, оставить ее одну мы
каться с детьми. Сейчас ее нет, дети взрослые со своими заботами и
нет препятствий окунуться, как в холодный омут, в прежнюю су
масшедшую любовь, которую он за невзгоды, что приносила, иног
да ненавидел.
Скоро уйдет в очередной отпуск и может использовать его не на
берегу Черного моря, куда не один раз выезжал с Ириной, а на бере
гу могучей сибирской реки. Он избавится от одиночества, грустных
и тягостных мыслей, от назойливых женщин, видящих в нем толь
ко хорошего самца, а не человека, искореженного, с разрушенными
нервными центрами в пыточных камерах "стражей революции".
Рядом с Катериной напрочь уходила тяжесть прошлого бытия, креп
ла радость жизни.
Он решил – отпуск провести в Новосибирске.
167
Ольга в ожидании отлета самолета стояла в толпе перед закры
той на летное поле дверью и не знала, как ей отблагодарить,
прощаясь с Константином. Пожать ему руку, сказать просто
"до свидания"? Нет, так она не может уехать, ведь он стал не только
хорошо знакомым, бывшим другом ее мужа, а чемто большим, а в
чем – не могла понять. Цветы, что подарил на дорогу, хорошо скры
вали волнение. Но, открылась дверь, и толпа пришла в движение.
Надо и ей уходить. Решение против ее воли само пришло. Она вски
нула руки, обняла и прижалась губами к его горячим губам. Это был
поцелуй не страстной женщины, и не изменившей мужу, а трепет
ный, словно нектар золотого вина. Склонив голову, словно стыдясь
содеянного, двинулась к выходу. "Я должна была отблагодарить за
помощь, что оказал мне в трудную минуту. Отблагодарить чисто по
женски", – говорила себе Ольга, а в тайнике души тлела мысль "Он
такой ласковый, нежный, внимательный и неспроста говорил, что
ищет женщину, которая, полюбив его и став женой, временно жила
бы с неудобствами". Почему он именно ей сказал и ждал ответа?..
Его необычная сдержанность и покоряла, и удивляла. Ни одного
лишнего слова, ни одного оскорбительного прикосновения. "Ты
жена друга и на все остальное "табу". Только – дорогая сестра". И
еще, как очень важное – "Прошу помнить, что здесь остался чело
век, готовый в трудную минуту прийти тебе на помощь". – Поблаго
дарила.
Всю недолгую дорогу, что была в самолете, эти мысли то уходи
ли, то вновь терзали. Только перед выходом подумала: "Теперь я
дома, и все тяжелое скоро уйдет. Через год, а может быть немного
раньше, поеду поклониться праху Сергея, и возможно там встретим
ся с Константином", – подумала и решительно, оберегая цветы, сту
пила на поданный к самолету трап.
Вечер продолжал свой путь. Обильным дождем пролились слезы
у обоих женщин. Уже, казалось, все было Олей рассказано, но нахо
дились все новые и новые подробности похорон ее мужа.
– Я совсем не ожидала, что отдать ему последний долг придет
столько народа. Даже из института, где работает его отец, пришла
целая делегация, духовой оркестр беспрерывно играл траурные ме
лодии, напоследок взвод солдат салютовал. А цветов, цветов… Ну,
заложили весь постамент. Все было так торжественно. Всю эту орга
низацию взвалил на свои плечи его друг – Константин. Ты, мама, не
знаешь, какой был у Сережи друг! Скромный, ужасно энергичный…
168
До чего он любит свою маму. Беспрерывно звонит ей. Со мной по
секретничал, сказал – мама двоих жен отняла у него. Вот эти цветы,
тоже его подарок. Ты, мама, правильно сделала, что не поехала, из
мучилась бы. Расскажи, как у тебято дела. Больше происшествий
не было?
Конечно, она сейчас расскажет о своей жизни и работе. Но поче
му Оля ни одного слова не сказала о том, что ее так волнует? Задать
вопрос – "Как живет Виктор Алексеевич" – она не может, стыд за
льет лицо.
– Ателье работает очень хорошо. Заказчиц – невпроворот. Думаю,
надо расширяться, там место хозяйки тебе обеспечено. Так что, от
дохни немножко и будем над этим работать… – Катерина передохну
ла и как будто небрежно:
– Какие события еще у тебя там были?
Дождалась Оля, о чем хочет узнать мама, даже попеняла на себя,
что так долго заставила маму ждать особую новость.
– Большой тебе, мама, привет от Виктора Алексеевича. Он теперь
один.
– Что так?
– Жену похоронил, ухаживает за внуком. Пригласила его при
ехать сюда, сказал, что подумает. Пришла я к нему, так сначала не
узнал. Потом все меня расхваливал, ну совсем не изменился, только
седины прибавилось. Интересовался, вышла ли ты замуж?
Это приветствие и рассказ об одинокой жизни Виктора, настоль
ко поразили Катерину, что она не усидела, ушла в другую комнату.
О чем она загрустила, не могла толком объяснить ни себе, ни при
шедшей вслед за ней Ольге. – Ну, успокойся. Все будет хорошо. Ты
здорова, наша опора. Тебя все любят. Немного приду в себя и сяду за
машинку.
– Нечего тебе за машинкой сидеть, будешь главной закройщи
цей.
– Кем скажешь, тем и буду.
– Приехала и радуйся – кругом все родное, близкое и твоя цер
ковка живет.
– Живет. Еще не раздолбали. Хотели развалить, да народ всту
пился, днем и ночью пикет стоял.
Всетаки знала, почему она расстроилась. Давно живет один и не
дал весточки о себе. Значит, забыл. Этого она простить не сможет.
Не знал адреса? Чепуха. Там кругом адресные столы, ведь она легко
узнала его адрес, когда была в Ленинграде. Послал бы сюда запрос,
через два дня получи ответ. И совсем напрасно Оля его искала, хо
дила к нему. Привет прислал. Нужен мне этот привет. Нечего зате
169
вать дальнейшие свидания. Он – чужой. Вот именно, чужой. И зас
тавит себя позабыть его. Но, что поделать с больным сердцем, не
хочет оно забыть его улыбку, горячие губы и сильные руки.
Вечер у Ольги насыщен до предела. Игорек не отходил от нее, то
рассматривали вместе картинки в привезенных книгах, то просил
рассказать про папу и она, глотая слезы, сочиняла об его отъезде в
дальнюю страну или, ложась спать, просил ее посидеть с ним, с бла
женной улыбкой обнимал и целовал ее.
Позвонила тете Оксане и, рассказывая о своем горе, не удержа
лась от слез. Поблагодарила, что уговорила маму не ехать на похо
роны. Она перед теткой преклоняется, всегда рассудительная, твер
дая и сейчас слышит: "Ты, Оля, держись. Слезы облегчают, но когда
их слишком, организм слабеет. Не поддавайся унынию. У тебя еще
вся жизнь впереди, нужна ты сыну и матери". Сказала, что скоро
пойдет работать в ателье. Оксана посетовала: "Я думала, придешь
ко мне в больницу, твои руки здесь были бы кстати. Но, твой выбор
не осуждаю".
Все закончено, можно и на отдых. Звонок телефона позвал под
нять трубку. Услыхав: "Оля, это я", – затрепетало сердце. Заплета
ющимся языком отвечала на вопросы: "как доехала", "Здорова ли
мама и малыш". "Сохранились цветы или засохли" и еще несколь
ко подобных.
Разбирая постель, вспомнила растерянный взгляд, увиденный
после поцелуя. Он стоял с опущенными руками, смешной. Нашел
время позвонить. Такое внимание, с чего бы это. И не может она долго
согнать с лица улыбку.
Прошло две недели ее жизни в родном городе. Надо бы выйти на
работу, но попрежнему занимается домашними делами, коих все
гда вдоволь в быту семьи, тем более если бегает ребенок. И каждый
вечер звонок телефона. Привыкла и с нетерпением хочет услыхать:
"Здравствуй, дорогая!" Но, в этот вечер звонка нет. Она десятки раз
садилась на табуретку около телефонного аппарата, десятки раз под
ходила к окну, рассеянно смотрела на идущих по улице, и в то же
время напряженно прислушивалась – вдруг задребезжит – и она ки
нется к трубке. Так, в мучительной неопределенности прошел ве
чер, пришла обида. "Не позвонил, ну и не надо. Обойдусь. Подума
ешь, большую радость доставит: "Как здоровье. Мама и мальчик
тоже в норме". Скажет несколько раз: "Дорогая". Может, нашел
женщину, согласную быть женой и жить врозь. Да таких полно. И
еще поцеловала, а надо было подать руку… Что я говорю? Он же врач,
кругом полно больных, может оказывает неотложную помощь. Сер
дце у него мягкое, уж никому не откажет. А жить врозь я не соглас
170
на. Любовницей быть, извини, поищи другую". В следующий раз
скажу: "Костя, пожалуйста, не звони, на твоих условиях жить не
буду". Полная неразбериха в поступках. И вот звонок. Она схватила
трубку и без приветствия: "Костя, что случилось. Вчера ждала, жда
ла".
Он сообщил, что был у мамы, где собрался консилиум врачей и
времени на звонок не осталось. "Послал письмо и очень прошу быс
тро ответить". Отлегло от сердца. "Он же любит меня", – впервые
она с радостью произнесла эти слова.
Письмо пришло на третий день. Оля уединилась, с нетерпением
открыла конверт.
"Долго не решался сказать тебе правду, но сейчас все выложу на
бумагу. Давно и, казалось, без всякой взаимности, без надежды люб
лю тебя. Открыться раньше, нарушить обет дружбы, считал вели
чайшим злом и негодяем быть не хотел. Сейчас судьба подарила мне
свободу, и я могу говорить открыто. Люблю тебя сильно, без памя
ти. Готов все, что у меня есть, отдать в твои руки, чтобы видеть тебя
счастливой. Будь моей женой, дорогая Оля. Не обещаю с неба доста
вать звезды, но любовь и я будем всю жизнь с тобой и твоим сыном.
Постараемся вместе решить проблему "мамы". У меня созрел
план, как получить ее благословение на союз наш. Хочу, чтобы ты
заранее знала о моей задумке. Надеюсь на согласие и быстрый при
езд.
Консилиум врачей предписал – в течение семи дней, через капель
ницу ввести маме раствор лекарства. Знания медсестры помогут тебе
успешно справиться с этой процедурой, а присущая твоей душе доб
рота сумеет приподнять шлагбаум на дороге отчужденности мамы
от "посторонней" женщины. Приезжай, дорогая, любимая!"
Сколько раз она прочитала письмо – не помнит. Конечно, она дол
жна, обязана помочь Парасковье Владимировне встать на ноги. Толь
ко одно есть препятствие. Совсем забыла, как делают уколы. Вдруг
от боли закричит и выгонит из комнаты.
Позвонила в аэропорт, узнала есть ли билеты на утренний рейс и,
получив утвердительный ответ, стала укладывать вещи в чемодан.
Катерина, придя с работы и увидев такие хлопоты дочери, поня
ла – уезжает она.
– Значит, в дорогу, – обмякла, и не переодевшись присела.
– Да, надо. Письмо есть, на, прочитай.
Оля села напротив, смотрела на маму, хотела видеть реакцию на
прочитанное.
– По письму видно, человек не плохой, главное любит тебя. Что
ж, поздравляю.
171
– Ты говоришь, не плохой. Он отличный, такой порядочный. По
еду ненадолго, все обустрою и приеду за Игорьком. И еще одну зада
чу нам необходимо решить, как будем жить дальше. Может поменя
ем квартиру на Ленинград.
– Еще чего надумала… – вспылила Катерина.
– Хорошо, хорошо, мама. Время есть подумать и ты, пожалуй
ста, не расстраивайся.
Но разве она могла быть спокойной, безучастной к тому, что сей
час происходит в их семье. Ждала приезда дочери в надежде облег
чения ее жизни. Руководить таким предприятием и вдобавок уха
живать за шестилетним ребенком совсем непросто, к вечеру
становишься усталой, безвольной, теряешь всякий интерес ко все
му живому. Ожидания не оправдались. Радуется за дочь, что недо
лго будет вдовой, не придется ей испытывать горькие дни одиноче
ства. Только тревожит, не отпускает мысль о возможной длительной
разлуке. Не поедет она из уютной квартиры.
Константин искал выход из тупика эгоистичной любви матери к
сыну. Понимал, что жить с любимой женщиной врозь, это пытка.
Пришла мысль – использовать болезнь матери. Она частенько жа
ловалась на боль в груди, думала на сердце, но созванный им конси
лиум врачей, на основе анализов определил – болезнь в легких. "Семь
дней надо через капельницу вводить лекарство". Эту процедуру мо
жет провести не сестра из поликлиники, а Оля! Ведь она имеет дип
лом медсестры и успешно справится с процедурой. От этой мысли он
чуть не подпрыгнул. Тотчас было написано и письмо, которое чита
ла Ольга.
О своих чувствах он молчал. С первого знакомства своей просто
той, мягкой улыбкой, светлыми голубыми глазками Оля так понра
вилась ему, что с восхищением спрашивал у друга: – Сергей, какую
русскую красавицу ты отхватил на Камчатке?
Оля вспыхнула, зарделись ее полные, бледно матовые щечки,
глазки скрылись.
– Совсем смутил жену, – с улыбкой сказал Сергей.
Оля стушевалась и выскользнула из комнаты.
Чем чаще встречался с другом, где и присутствовала Ольга, тем
он был с ней холоднее, боялся выдать необычное волнение. Только
в дни похорон Сергея он переменился. Видя неутешные слезы, об
нял, прижал к себе. "Успокойся… Успокойся…Такова правда жиз
ни"… Взял из ее рук платочек, вытирал щеки. Когда шли по бетон
ным ступенькам крематория, взял под руку и так довел до машины.
Дружеское участие успокаивало Ольгу, она переставала лить сле
зы. Была благодарна ему за поддержку в тяжелый для нее час. У
172
нее даже мысли не было, что он с волнением и радостью оказывал
ей помощь.
После обеда Оля и Константин ушли в комнату. Он пожимал руки
Ольги, приговаривал: "Приехала, моя радость". Снял очки, смот
рел на нее счастливыми глазами, усадил на диван, сел рядом, цело
вал ее руки и не стерпел, обнял и зацеловал в губы. Оля впервые так
близко видит его лицо и глаза – большие, серые с мягким взглядом.
Чувствуя его волнение, обняла, жарким поцелуем одарила его. От
странилась.
– Так что с мамой?
– Мама болеет. Будем решать главную задачу – капельница с ра
створом ждет тебя, да и разные витамины надо вводить через шприц.
Узнаешь маму, да и она приглядится к тебе. Уверен – завоюешь ее
доверие.
– А может выгонит из комнаты? Да, я забыла как уколы делать.
– Это дело поправимое. Сейчас поучишься.
Раскрыл портфель, вынул шприц и одноразовые иголки, засучил
рукав.
– Вымой руки.
– Что ты, сумасшедший, делаешь?
– Я же сказал – вымой руки и за процедуру. Учись.
Учеба закончилась исколотыми руками.
Утром, перед уходом на работу Константин сказал матери: "Се
годня придет медсестра, поставит тебе капельницу, да и введет ви
тамины".
Парасковья Владимировна взбунтовалась. Она задрожала, то под
нимет голову от подушки, то опустит на нее.
– Никаких капельниц! Этого еще не хватало. Будут всякие мед
сестры в мое тело иглы вводить.
– Мама, успокойся. Эта процедура неизбежна. Что же ты все бо
леешь, лежишь на кровати, а я хочу тебя видеть здоровой, цвету
щей. Медсестра опытная, уже не молоденькая, увидишь, все будет
хорошо.
– Ну, да. Придет какаянибудь злыдень, всю исколет.
– Всякие бывают. За этой, что придет, хорошая молва тянется.
Я, значит, дам ей ключ от квартиры, без меня войдет.
Подумала, посопела больная, упавшим голосом:
– Уж, так и быть, пусть приходит.
Оля потихоньку вошла в комнату, увидела лежавшую на подуш
ке седую голову женщины и враждебный взгляд зеленых глаз. Оль
ге не надо было особо настраиваться на эту встречу. Присущая ей
доброта беспрестанно выплескивалась у нее в поступках.
173
– Здравствуйте, Парасковья Владимировна! Будем сейчас из ва
шего тела выгонять вредных бесенят! – улыбнулась, поправила спол
зшее одеяло, с ее лица убрала волосики, открыла большое окно.
Принесла в тазике теплой водички и чистым полотенцем вытерла
руку и протерла лицо. Установила капельницу, спиртом обработала
место укола. – "Смотрю я на вас, Парасковья Владимировна, ведь
Константин Маркович точная ваша копия", – игла уже вошла в руку.
– "А вот мой мальчик больше похож на отца". – Посмотрела, как
течет жидкость. – "Лежите спокойно". – Ушла на кухню. И ника
кой боли в руке.
С той минуты, что открылась дверь и вошла Ольга, хозяйка нео
трывно смотрела на нее – ждала какогонибудь подвоха. Совсем нео
жиданно увидала хлопоты медсестры, не имеющие никакого отно
шения к ее служебным обязанностям.
Такая она внимательная, молодая, очень симпатичная женщи
на. И сын есть, значит счастливый у нее муж.
А Оля уже несет ведро с водой, убрала пыль с буфета, платяного
шкафа, со столика с небольшим на нем зеркалом и уже прошлась
мокрой тряпкой по коврику, что лежит около кровати и по всему
полу комнаты.
Убраны медицинские принадлежности, можно уходить, но Оль
га решила провести еще одну процедуру.
– Парасковья Владимировна, вы, наверное, давненько не прини
мали ванну?
– Да, уж более десяти дней. Самой трудно, а Костя занят.
– Вам пока нельзя мыться, но коечто мы сделаем.
Все, что необходимо для здорового тела, было обработано. Она
сменила все белье, надела на нее чистую рубашку, уложила в постель
и закрыла легким одеялом. В блаженном состоянии Ольга оставила
маму Константина.
Он спешил домой, его интересовало, как Оля управилась с нео
бычным заданием. Тихо отворил наружную дверь, прислушался –
тишина. Как ни старался также тихо открыть дверь в комнату мате
ри, но она скрипнула, и он увидел улыбающееся лицо.
– Я вижу, была сестра?
– Ну и хлопотунью ты прислал. Всето у нее в руках прямо горит.
Везде, все прибрала, меня обиходила. Чудесная женщина.
Сказала, что мальчик у нее есть. Ты ее хорошо знаешь? А муж
есть?
– Что же это, я у всех медсестер буду узнавать – есть ли у них
мужья, – недовольным тоном ответил и снял сорочку. Мама указа
ла на руки.
174
– Что случилось? Почему они в синяках?
Стушевался сын, не мог предположить, что будет задан такой воп
рос. Небрежно, словно о пустяке идет речь.
– А, а, руки… Работал с кислотой, она разбрызгалась, капельки
попали на кожу.
– Какой же ты неуклюжий, совсем не смотришь, чем руки заня
ты.
– Не волнуйся, скоро все заживет.
На другой день Парасковья Владимировна с самого утра ждала
медсестру. Часто прислушивалась – не открывается ли наружная
дверь, не зашел ли человек в квартиру. Ей очень хочется повидать
хлопотунью. Так, в ожидании прошел почти весь день. И вот гром
ко стукнула наружная дверь и также сильно открылась дверь ее ком
наты и быстро вошла высокая, худая женщина.
– Я медсестра. Будем капельницу ставить… Ложитесь как следу
ет: ноги вытяните и дайте руку. Не вздумайте шевелиться.
От укола она чуть не подпрыгнула, но стерпела, лицо сморщи
лось.
– Больно, – прошептала.
– Не то бывает. И не смотрите на меня злыми глазами. Я выпол
няю свой долг, а получаю гроши, дома два пацана бегают, может го
лодные. И я спешу.
– Вы уж извините, стара стала.
– Ну, какая вы старая, еще плясать готовы.
Закончив процедуру, собрала приборы и, буркнув "До свидания",
также хлопнув дверью, скрылась.
Совсем расстроилась Парасковья Владимировна. Не сбылась на
дежда увидеть, поговорить с Олей. Наверное, чтото случилось. И
так ей стало горестно, что готова прослезиться. Что значит одиноче
ство. Свое прошлое, без радости настоящего, толчешь, как в ступе
спекшуюся соль. Был бы внучек со своими неугомонными шалостя
ми, либо внученька с небольшими косичками, ясными глазенками,
беленькими ручками, сколько принесли бы радости!
Откудато, совсем издалека появилась колючая мысль: "Может
Оля одна, безмужняя?". Пришла к выводу – запретит присылать эту
"жердину", придет прежняя и она "досконально" узнает ее жизнь.
Константин, после того, как ушла медсестра к его матери, не на
ходил покоя – ждал результата. Вся эта затея с "капельницей" была
ему не по душе. Но понимал, что "неправда", разыгранная им, дол
жна привести к хорошим результатам. Сознательно сменил медсес
тру, грубыми повадками она расстроит маму, и та еще больше оце
нит Олю, будущую жену.
175
Войдя в комнату матери, увидел отвернувшееся к стенке лицо,
понял – мама сердится. Поставил около кровати стул, присел, поло
жил руку на плече.
– Чемто мама расстроена?
– Обижаюсь на тебя, – повернулась, посмотрела на него недобры
ми глазами.
– Я, мама, не давал повода для обид.
– Еще как давал.
– Скажи, впредь буду знать и учитывать.
Она молчала, очевидно набиралась мужества высказать свою оби
ду.
– Совсем ты недотепа. Ну, да… Не ухмыляйся. Каких грубиянок,
пустышек приводил в дом. Такую медсестру прислал. Нет, чтобы
опять Оля хлопотала здесь. Сердечная, скромная, уважистая. А эта:
"Вы плясать еще можете". Надо же! И как только на это рот открыл
ся! Ну, почему не пришла Оля?
– Она заболела.
– Час от часу не легче. Что у нее? Тяжелое чтонибудь?
– Нет, не думаю. Позвонила, сказала, что съела колбасу "собачья
радость" и отравилась. Приняла лекарство, все прошло, кроме сла
бости.
– Вот что. В холодильнике клюквенный сироп, налей баночку
и поезжай к ней, навести. Нельзя, нельзя оставлять в беде боль
ную.
– Может, там муж?
– Ничего. Скажешь: "Мама прислала". Пусть поправляется.
Привез Константин Оле баночку клюквенного сока и был смех
пополам с грустью. Понимали, что совсем нечестную они затеяли
историю, но отступать им нельзя. Парасковья Владимировна не на
шутку уже привязалась к Ольге. Пройдет еще пять дней и кончится
игра в пришлую медсестру. Впрочем, Оля ведь действительно имеет
диплом медсестры, значит использует его по специальности. А что
касается задания по вхождению в доверие матери Константина, так
это вынуждено. Она сказала сыну: "Другая женщина здесь топтать
пол не будет", но у них взаимная любовь и жить порознь – это не
жизнь, значит один путь к совместной жизни – завоевать доверие, а
может быть, и любовь к невестке. Раз так, вот Оля и завоевывает эту
любовь.
Оля снова появилась в квартире Константина. Она увидела в мел
ких морщинах улыбающееся лицо Парасковьи Владимировны. Она
скинула одеяло, вытянула руки, притянула голову Ольги и крепко
поцеловала. Так она была рада ее приходу.
176
Костя вчера пришел поздно, она уже спала, ушел на работу рано
и тоже не удосужилась его повидать, узнать подробности поездки.
Сегодня она придет и все расскажет о своей жизни.
Оля хлопотала, будто заправская здесь хозяйка. Даже белье по
стирала и обед приготовила. Можно и уходить, но пальчиком боль
ная пригласила сесть рядом.
– Да уж, не сердись. Столько хлопот взвалила на себя. Не знаю,
как и отблагодарить.
– Никакой благодарности не надо. Я вчера вечером с таким удо
вольствием попила чай с клюквенным соком. Спасибо.
– Я рада, что угодила, – передохнула, улеглась поудобней. – Хочу
с тобой немного посекретничать. Не обессудь, старую.
– Ну что вы. Ради Бога.
– Сказала "мальчик есть", а сколько ему годков?
– Шестой идет.
– А муж?
– Мужа нет, похоронила его.
– Айайай… Так ты бедная! По себе знаю, какой тяжкий крест
упал на тебя. Главное, мальчику нужен хороший отец, ой как ну
жен, добрый, хозяйственный. Ну и конечно, любил бы тебя. Жен
щина ты молодая, собой видная и поклонники быстро найдутся.
Может, есть на примете дружок?
– Какой дружок?.. Мы так любили друг друга! Посмотришь кру
гом, все больше выпивох, или грубиян.
– Ну, не отчаивайся. Бог даст, хороший мужчина появится. – Она
замолкла, все возится с одеялом.
– Хочу спросить, ты Костю хорошо знаешь?!
– Константина Марковича все знают. Он не грубиян, хороший спе
циалист, кто побывал у него, к другому не пойдет.
– Ну, это больные, а тыто как?
– И я уважаю. Раньше не понимала, откуда у него мягкий харак
тер, теперь знаю – мама воспитала.
– Да, конечно, отецто рано погиб, пришлось одной с ним мыкать
ся. Я так боялась, что не дай Бог свяжется с дурной компанией, гре
ха не оберешься. Обошлось. Значит, нравится. Я, вот, что думаю.
Получше бы ты узнала Костю.
– Обещаю, – едва не засмеялась.
Оля попрощалась и ушла. Задала она задачку Парасковье Влади
мировне. Ей бы поспать, отдохнуть, а она все думает, перебирает в
уме только что сказанное Олей. Такую женщину, да в свою кварти
ру! Но, тут столько вопросов. Полюбит ли она Костю? Может, фырк
нет. Если бы привлекала внимание, когданибудь и сказал. Уж, та
177
кая она душевная, внимательная. Если упустит ее, будет дурак ду
раком. Придется матери с ним побеседовать. Кажется, скрипнула
дверь, пришел сын.
Он заглянул к ней в комнату, спросил о самочувствии и доволь
ный, что "стало лучше", захлопотал с обедом. Кулинарные способ
ности своей будущей жены он знал хорошо. Это она готовила на "по
минки" Сергея, да и потом бремя ухаживания за его родителями,
когда от такого удара они совсем ослабли, она полностью взяла на
себя: устраивала обеды, завтраки и ужины. Догадывался, что и этот
обед дело рук Ольги, но надо похвалить маму.
– Мама, отличный, вкусный обед приготовила, – с такими слова
ми он подсел к матери.
– Разве не понял, что не я, а Оля варила и жарила?
– Не ведал, что медсестра может приготовить такую вкуснятину.
– Хорошо, что узнал. У нее руки золотые, к чему ни прикоснут
ся, все быстро исполняется. Ты давно ее знаешь?
– Как сказать, наверное года уж два.
– И мальчик большой есть, и вдова она.
– Разве? И где он?
– Где?.. У бабушки. Ну, куда твои глаза смотрят, не пойму. Ко
сые они, что ли. Нет, чтобы увидеть настоящую женщину, приво
дил в дом замухрышек, грубиянок.
– Хорошо, мама, посмотрю. Обещаю выполнить твой совет.
Не шел, а на крыльях летел Константин к Ольге. Надо расска
зать о поручении матери. Все ясно и придется извиниться перед ма
мой, раскрыть проделку, попросить разрешения на брак.
На другой день они вместе вошли в ее комнату. На ее удивлен
ный взгляд Константин улыбнулся, а Оля уже устанавливала около
кровати стулья.
– Чтото случилось? – тихо спросила, смотрела то на Олю, то на
сына.
– Мама… Мы пришли, чтобы у тебя попросить прощения. Оля
была женой Сергея. Я давно полюбил ее, да и она ответила взаимно
стью. Решили мы соединить наши жизни. Мы немножко ввели тебя
в заблуждение. Я боялся, что не примешь ее в свое сердце…
– Он боялся. Думал, мама ведьма, так и загрызет Олю. Я всю
жизнь хотела иметь дочку. Ты подарил мне ее, спасибо. Дайте я вас
обниму.
178
Зеленцовы, узнав от Константина о приезде Ольги, заволнова
лись. Ведь она уезжала надолго, даже говорила: "Приеду че
рез год", а тут, на тебе, не прошло и трех недель, появилась, с
чего бы такая поспешность. Да, он еще сказал: "Консилиум врачей
предписал матери поставить семь капельниц с раствором от "пнев
монии". Оля, имеющая опыт медсестры, поможет эту процедуру осу
ществить. Он попросил ее приехать, и она дала согласие. "Такто оно
так", – рассуждала Мария Львовна, – Все может быть и правда, толь
ко есть сомнение, будто в поликлинике нет таких же, а может и еще
опытнее сестричек.
– Косте виднее, кого подсадить к этой капельнице, – заметил Мат
вей Захарович.
– Пожалуй, и правда. Видно сдружились, вот и тянет ее в свой
угол. Ну, бог с ними. Только нехорошо, Сережу не успела похоро
нить, и на тебе…
– Все уладится, и горевать не стоит. Дело молодое, будем радо
ваться, если они устроят семью, у Игорька будет добрая замена.
– Да, конечно, – согласилась Мария Львовна.
Они ждали, чем закончатся ежедневные поездки Ольги к Горо
ховым. Настроение у нее было хорошее, а что происходит там, в от
ношениях молодых людей – неизвестно. Оба молчали, а спрашивать
Мария Львовна не собиралась, ввязываться в интимную жизнь дру
гих людей, считала большим позором.
После вечернего чаепития Матвей Захарович, не найдя по теле
визору интересной передачи, да и футбола не было, включил радио.
Уселся на диване с газетой в руке. Несмотря на бормотание прием
ника, голова склонилась на подушку и послышалось тихое посапы
вание. Обычное продолжение – Мария Львовна проверит кучу тет
радей, напишет план следующего урока, приготовит постель,
погасив люстру, включит ночной свет, и они утомленные улягутся
спать.
Но, этот вечер был взбаламучен приходом молодых.
Константин едва шагнул к ним в комнату, громко.
– Поздравьте! Мы решили справить свадьбу, – назвал день регис
трации обряда.
Мария Львовна быстро сообразила – будет после сорока дней, как
похоронили Сережу и не резон обижаться.
– Поздравляю, – встала, обняла сначала Ольгу, затем Костю.
Подошел к ним и Матвей Захарович.
179
– Радуюсь за ваше решение. Славной, хорошей, дружной жизни
пожелаю. И ты, Костя, береги Ольгу, в обиду ее не давай, будь хоро
шим отцом Игорю. Ну, по этому случаю – за стол, пропустим по рю
машечке хорошего винца.
За трапезой он объявил, вскоре у них намечается отпуск, поедут,
как всегда, на берег Черного моря и хотят взять внука.
Оля затревожилась, боязно отпускать Игорька в такую даль, да и
никогда он не бывал с ними.
– Сынку и там, дома, хорошо, – тихо сказала.
– Нет, нет, пусть едет с дедушкой и бабушкой. Покупается в со
леной воде, позагорает, окрепнет.
Оля возражать не стала, а подумала – "Надо ехать за сынком.
Кстати, договорюсь с мамой об обмене квартиры".
Оля должна перевести маму в Ленинград, а для этого надо поме
нять квартиру.
Здесь живет в одиночестве Курганов, может и наладятся у них близ
кие отношения. Так ей хочется видеть маму счастливой, довольной
жизнью, а не грустной, подчас подавленной, будто чемто ушиблен
ной. Зашла в агентство по обмену жилья. В небольшой комнате – пись
менный стол, вешалка для одежды, тумба с наваленными газетами и
разными бумагами, и по стенам карты города. Молодой мужчина с
бородавкой около уха приветствовал ее и пригласил присесть.
– Значит, вам надо поменять квартиру Новосибирск на Ленинг
рад? Можно, но чтобы найти подходящую, придется потратить вре
мя и деньги. Что у вас? – застучал карандашом по столу.
Оля рассказала. Мужчина вынул из тумбочки синюю толстую
тетрадь, стал записывать. "Двухкомнатная, стандартная, второй
этаж, без лифта, недалеко автобусная остановка". Что надо вам?
– Такую же, не выше третьего этажа.
– Ясненько. Поищем в этом талмуде, авось лежит, – полистал,
захлопнул обложку. – Нет, были две квартиры – ушли. На пятом
этаже. Висит уже полгода. Ну, кто ее возьмет. Попробуй с большой
сумкой тащиться по крутым лестницам, а если бабуля, ну, сиди все
дни под замком, живо окочуришься.
Договорились, что она привезет все документы и деньги – "аванс"
и тогда начнется поиск квартиры.
Настроение у Оли было приподнятое, все ладилось, все намечен
ное выполнено, можно уезжать за сыном. Правда, она обязательно
посетит могилу Сергея, там она поплачет, посадит цветы, попросит
у него прощения и с облегченным сердцем уйдет.
Совсем неожиданно для Катерины приехала Ольга. Порывисто
обняла маму, расцеловала, передала привет от мужа, вручила по
180
дарки, посмотрела на спящего сына. Она опять рядом с родным че
ловеком, но скоро увезет сынишку, оставит ее одну. Вспомнила как
по телефону поздравляла с "замужеством" и желала "большого сча
стья". И сейчас обняла и опять: "Оленька, желаю тебе счастья в но
вой жизни. Я так рада за тебя! Не будет одиночества, этой колючей
удавки на шее!"
Оля засмеялась.
– Спасибо, мама.
Вскоре, с удовольствием уминая оладьи.
– Мама, увезу сына.
– Как так, увезешь? – даже сердито посмотрела Катерина на дочь.
– Зеленцовы всегда отпуск проводят у Черного моря, хотят взять
с собой и внука. Он погреется на южном солнце, покупается в соле
ной воде, поднаберется сил.
Не обрадовалась бабушка. Как же так, не посоветовалась с ма
мой, все решила в одиночку.
– Игорек здоров, здесь обихожен, а что там? Не ровен час убежит,
только видали такого, скатится в воду, где легко и захлебнуться. И
незачем тащить его за тридевять земель. Нет, нет. Пусть здесь про
водит лето.
Вспылила Оля.
– Мама, ну, что ты говоришь? Дедушка и бабушка очень хоро
шие, внимательные люди. Они предлагают даже и тебе поехать с
ними, но у тебя отпуск в августе. Все будет хорошо, поверь мне. И
еще для тебя новость – будем менять квартиру.
– Час от часа не легче! И тут решила без меня.
Оля пошла рассказывать, как она была в агентстве и договори
лась – привезет документы и там начнут искать нужную нам квар
тиру.
– У меня есть квартира, другой мне не надо.
– Хочешь жить в одиночку. Только что говорила: "Одиночество
– колючая удавка на шее", вот и будешь ходить с этой удавкой.
– Ошибаешься. У меня здесь близких, дай Бог каждому. Семья
Оксаны, идешь по улице – не успеваешь раскланиваться, то Мария
Ивановна, то Владимир Сергеевич, то Груня, да мало ли кто встре
тится. Постоянно приносят угощения – пироги горячие, какиени
будь беляши или блины. А что там? Нет, нет.
– Послушай, мама. Все говоришь правильно. Но и там появятся
новые друзья. Всегда рядом дочь, внук, муж дочери и его мама. Вот,
Зеленцовы. Они замечательные люди. Тихие, скромные и одинокие.
Был сын, не стало его. Остался один родной человек – внук, мой сын.
Большое наследство: большая трехкомнатная квартира, хорошо об
181
ставленная, библиотека не меньше двух тысяч томов, в наше время
разве можно это упустить. Подружишься с ними, у вас много обще
го. Вместе будете ухаживать за одним внуком. Может быть, и еще
ктонибудь прикорнет к тебе.
– Этого еще не хватало.
Долго Оля уговаривала маму дать согласие на переезд и усталая,
готовая разнюниться: "Пожалуйста, пожалей меня, оставить в оди
ночестве тебя не могу. Что же мне делать?"
– Бог с тобой. Делай, как знаешь, – упавшим голосом сказала Ка
терина.
Всю ночь крутилась Катерина в постели. Мерещилась жизнь там,
в далеком, незнакомом городе. Все внове. Ищи работу, а тебя никто
не знает и будут изучать, смотреть, а, может быть, требовать за хо
рошую работу женскую "услугу". Вспомнила Семена Семеновича –
в жар бросило. Конечно, рядом родные, не дадут скукожиться. Но
главное, что неотрывно было перед глазами, не давало покоя – Вик
тор. "Чужая стала я ему. Совсем забыл. Что ему стоило узнать ад
рес, позвонить, написать да и приехать. Не хочу встречаться, не
хочу!" – говорил разум, а в глубине души не стихал жалобный звон.
"Я так соскучилась по тебе, хочу видеть и приютить на своей гру
ди". Снова: "Не признаешь меня, не хочешь быть со мной. Не надо.
Не поеду, мне здесь очень хорошо. Всюто жизнь, за исключением
поездки на БАМ, здесь, в родном моем городе с пенистой огромной
сибирской рекой. Работа отличная, столько уважения. Оле там хо
рошо будет. Рядом муж, сын. Дай Бог ей счастья и здоровья". Что,
если в очередной отпуск поехать туда, посмотреть и тогда все решить!
Всяко может быть!" От этой мысли успокоилась. Едва утром встре
тила Ольгу, выпалила.
– Я надумала. Нечего нам с бухтыбарахты заниматься обменом
квартир, пойду в отпуск, приеду к тебе, там все решим.
Согласилась Оля с этим предложением. Подумала: "Буду угова
ривать Курганова приехать сюда".
В течение шести дней беспрерывно утром и вечером Ольга звони
ла Курганову, но его не было дома. Наконец появился, и они быстро
договорились о встрече.
Виктор обнял Олю, как самую близкую, расцеловал, усадил за
стол, конечно, как и в первую встречу, собрал чай.
– Рассказывайте, что там.
Если раньше Оля стеснялась раскрываться перед ним, то сейчас
он был для нее свой, близкий, и она без запинки стала изливать свою
душу, о том что мама в смятении, и она на него сердита и потому не
захотела меняться квартирами. Обещала приехать в отпуск, но мало
182
ли чего ей взбредет на ум и откажется приезжать. Поэтому лучше
поехать к ней. – "Она вас попрежнему любит, я же вижу ее тоску".
– Да, я поеду! Еще дней на десять смотаюсь в командировку и тог
да в город твоей мамы.
Вот и город, где на берегу глубокого озера стоят во всей красе избы
и храмы – великие памятники русского зодчества, построенные без
единого гвоздя и костыля.
Уж несколько раз Курганов на дневном поезде приезжает сюда
для осмотра выполненных бригадой монтажников работ, на строя
щемся холодильнике.
У него была привычка зайти в комнату, где за письменными сто
лами сидели четыре женщины и сказав: "Привет из Ленинграда",
вынуть из маленького черного чемоданчика шоколадные конфеты,
положить их на стол и промолвить "к чаю". И заулыбаются мило
видные сотрудницы – не часто их так угощают.
Среди них и начальница отдела Виктория Андреевна, с ней он едет
на автобусе в пригород, где пройдет полкилометра до стройки, там
сверят с натурой документы, идущие на оплаты. Обычно он задер
живался здесь допоздна, а она быстро, широкой походкой уходила.
Его удивляло, почему она всегда замкнута, кроме слов, связанных
со службой, других будто и совсем не знает. Не может же она, моло
дая, с фигурой восемнадцатилетней спортсменки, чуть раскосыми
вишневого цвета глазами, при взгляде вспыхивающие огнем, быть
"синим чулком", хотя, кто досконально узнает женскую душу. Да,
ему особенно и не было интереса раскрывать ее сущность, главное,
она вежлива, никогда ничего в документах не исправляла, не вы
черкивала чтото взятое не совсем достроенное, знала – все будет
выполнено.
В этот раз она подписала документы, разговорилась с прорабом и
будто забыла про него, но, когда он направился к шоссе, его оклик
нула. – Виктор Алексеевич, подождите.
Время обеденного перерыва прошло, в городской столовой неза
тейливый обед, привезенный в термосах, весь съеден и Курганов по
сетовал:
– Мы с вами на голодуху будем настраиваться? Может, поспешим,
да зайдем в ресторан и вместе пообедаем.
– Ой, что вы. Сразу донесут, – засмеялась, показывая выщерб
ленный мелкий зуб.
Может, эта причина, что она всегда замкнута, боится показать
раскрытый рот, уродующий ее внешность. Пожалел, что придется
одному сидеть за столиком, а так мило было бы с интересной жен
щиной бокал сухого вина выпить, да и поговорить на разные отвле
183
ченные темы. Блестит золотое кольцо большого размера на сухова
той руке, значит замужем, боится скандальчика.
Автобуса не будет тридцать минут, и они уселись на бровку, спу
стив ноги в кювет. – Интересуюсь вашей жизнью, можно вопрос? –
получив утвердительный ответ. – Есть дети, муж, давненько здесь
обитаете?.. – Все есть. Два сына, одному двенадцать, второму восемь
лет. Муж – главный бухгалтер треста, не нашего, другого. Все бы
хорошо, но очень полный, едва ходит. – Что я вам скажу, у меня
был на Камчатке знакомый. – Задумался, вспоминая прошлое.
…На берегу Охотского моря, на одном рыбозаводе он вошел в ка
бинет директора, заказать катер или другое судно для переезда на
соседний завод.
– Аа, Курганов, с приездом. Ждем, ждем… Наконец прибыл. Это
хорошо. Ну, как добрался? Да, ты садись, не стой телеграфным стол
бом.
На него изза стола смотрели небольшие, заплывшие глазки Осо
кина и слышались тихие, шипящие слова. Все в нем выпукло, блес
тит и головка с проплешинами на бледной толстой шее едва повора
чивается и белые толстые руки с закатанными рукавами белой
рубашки, с толстыми пальцами на волосистой ладони лежат на не
большом письменном столе.
– Слыхал, будто привезли кислород и недостающие вентили и
трубки. Мои ротозеи не могли их достать, а вы вот здорово помогли.
Очень хорошо, очень. Значит к большой путине будет у нас холо
дильничек и там схороним пойманную рыбку, икорку, копченые
балычки. И все в свежайшем виде, не как раньше – засыпай все со
лью. Да… Ох, как здорово все будет. Верно? Аммиачек, как раньше
заказывали, мы припасли да и разные причиндалы, рукавицы, мас
ки тоже достали. Вдруг будут нелады с газом, а тут надень защиту и
ты кум королю, верно? Сколько деньков пробудешь?
– На третий день прошу отправить меня.
– Вопросов нет. Варюша!
Вошла высокая, с белыми, длинными до глаз волосами, девица.
– Свяжись с Артемьевым, скажи, что я прошу, чтобы через два
дня пригнал катер, к нему приплывет Курганов.
– Илья Платонович, вам бы самому лучше связаться.
– Нет, действуй. Потом мне доложишь. Обязательно.
За ней скрипнула дверь.
– Еще мне указывать. За что деньги получает, а? Не за вязанье
чулок, нужны они мне, а за дело, – передохнул, словно сбросил с
плеч мешок с зерном. – Она у меня за секретаря, диспетчера, кадро
вика. Скоро нахлынут вербованные, тут надо ухо востро держать,
184
следи, чтобы все было чин – чинарем. Ну, да ладно. Если не будет
катера, чтонибудь другое причалит. Тут гдето лесовоз бороздит.
Через окно увидел подъехавший тарантас.
– Время обедать, – посмотрел на ручные золотые часы и, опира
ясь обеими руками на стол, тумба двинулась.
Держа выделанную из кержака толстую палку, подошел к повоз
ке и, едва поворачиваясь из стороны в сторону, залез в нее. Лошадь
тронулась и седок, покачиваясь, покатил к дому, стоявшему за две
сти метров от конторки.
Было интересно познакомиться с ним поближе, и он к семи ча
сам пришел в гости. Домик с двумя небольшими комнатками, кух
ней и прихожей был уютным. Везде коврики, на подоконниках и
стенах цветы, разные фотографии и рога оленя, муляжи селезня,
утки и баклана.
Стол, полный разных рыбных закусок и, конечно, бутылка рус
ской водки.
– Чем богаты, тем и рады, – сидя в глубоком кресле, едва повора
чивая голову, сказал Осокин. – Вы, Виктор Алексеевич не стесняй
тесь, как домой пришли. Сейчас мы с вами раздавим вот эту буты
лочку. Каково же было его удивление, когда получил отказ в
распитии с ним водочки.
– Ну, это совсем не порусски.
Был искренне обижен, что не удалось ему опорожнить бутылку,
все ахал и удивлялся на необычного собутыльника.
– Сонечка, там клюквенная настоечка есть, принесика, будем
потчевать гостя. Пожалуй, и голубичную прихвати.
Пришлось пригубить и ту, и другую и отказаться от деликатесов
тоже не мог – все было отменно вкусным.
Когда хозяин налил себе полный стакан водки, Сонечка с каким
то надрывом:
– Гриша, не пей. Нельзя тебе.
– Всегда так. То нельзя, это вредно. Будто я маленький, недоте
па, не знаю, что можно, а что вредно.
Залпом выпил, закусил сосисочным фаршем.
Вскоре голова сникла, и он засопел.
– Ничего поделать не могу, не слушает меня. Когдато был совсем
другой – хороший охотник, всегда на столе дичинка, да и рыбак от
личный. Потом пристрастился к проклятой белой голове... Чтото
будет? – совсем упавшим голосом сказала…
Виктор вышел из задумчивости.
– Я знал одного, страшно жирного. Тумба, гриб с толстой нож
кой и маленькой шляпкой. С инфарктом попал в больницу, все ду
185
мали – ему конец. Однажды встретил небольшого роста мужчину,
он остановил меня, подал руку.
– Не узнаете?
– Нет.
– Я, Осокин, – и смеется. Вынул из кармана фотографию, на ней:
сопка с белесыми полосами, а внизу, в майке и трусах человек. "Это
– я". "Бегаю вокруг сопки, сгоняю жир. Пятьдесят кило слезло. Ел
только капусту и кусочек отварного мяса, полный день. Я был со
всем отупелый и вдруг захотелось жить. Чтобы море видать и солн
це, пускай дождь идет, или снег лепит глаза. Все так душе вольгот
но. Видишь – выцарапался. Зовут опять директорствовать, только я
зарок дал – буду тут, на маленькой должности. И Соня так доволь
на, дальше некуда. Может, уйдем на материк, купим домик с сади
ком, там внучка бегает. Знаешь, вспомню, так душа и обмякнет".
…Пригласил в гости, да у меня времени не было, а потом уехали с
Камчатки.
Виктор смотрел, как разбрасывая мелкую гальку, по скрипуще
му шоссе шли одна за другой грузовые и редко легковые машины.
Услыхал:
– Вы любите жену?
Затронут болезненный нерв – чувство глубоко личное и на него
не хотелось отвечать, да она так внимательно смотрела, ожидая от
вета.
– Уточняю – любил. Больше года живу в одиночестве.
– Извините, я не знала. Искренне сочувствую.
– Спасибо. Воспитали мы сына и дочь, уже внуки бегают. Навер
ное, любил. Вместе хлебали много горя, правда и радость не обходи
ла нас стороной. Что же касается обид, а когда их в семье нет, умели
прощать друг другу.
В автобусе, что шел до центра города, ехали молча. На остановке
он вышел вперед, и дал ей руку, в ответ: "Спасибо" и задержала на
нем свой взгляд. Зашагали по тротуару и вдруг:
– Виктор Алексеевич, купите мне пластинки для проигрывате
ля, на испанском языке, тогда вместе пообедаем.
– Постараюсь!
– Когда приедете?
Через три недели.
– Я буду вас ждать, – застеснялась, не глядя, быстро пошла.
Он уехал, оставив ее в смятении, никогда она не была такой взвин
ченной.
Что она делает? Остановиться, оглянуться кругом – два сына,
старший в восьмом классе, учится хорошо, младший, такой забия
186
ка, ему бы все на улице, зимой – хоккей, летом с утра до вечера ве
лик и весла на лодке, по озеру. Ну а что же муж? В наглухо закры
той комнате слышен его бесконечный храп. Так он разжирел. Не
может она больше терпеть это противное, потное брюшко. Случает
ся это раз в десять дней, а то и в две недели. Такая жизнь стала ей
противна. Замаячила крепкая, сильная фигура с улыбчивым, заго
релым белозубым лицом. Чтото невидимое захватило ее душу и не
отпускает. Какая она дура, что отказала ему "вместе пообедать".
После спохватилась и выдумала "пластинки". Надо же. Ну и Бог с
ними, с пластинками, может и купит, пригодятся сыну. Главное –
он будет рядом с ней за столом, а что будет дальше, никто не знает.
Да, сколько ему лет? Сорок, может чуть больше, под пятьдесят. На
пятнадцать лет старше меня. Но это совсем ничего не значит. И оди
нокий. Как он сохранился. Жил столько лет под винтовкой и не упал
духом. Както управляющий трестом сказал: "Курганов, это буль
дог, не попадайся ему, сгрызет". Когда всем доволен, глаза с голу
бизной так и светятся, и мелкие морщинки у глаз играют на его за
горелом лице. Не то, что у Арсения, распустил себя, ни бегом, ни
шагом, ни лыжами, ни велосипедом. "Немножко полежу, отдохну".
Ну и отдыхай! За дверью опять слышен противный храп. Три неде
ли надо ждать, как долго, мучительно время пойдет. Боже, спаси
меня, – едва не прослезилась она.
Через три недели, как и обещал, Курганов ехал в город, где жила
Виктория. Он не купил пластинки и был этим раздосадован, на при
лавках они не красовались. Чем больше задумывался, тем больше
приходил к выводу, что отказав ему "пообедать", хотя никакой зад
ней мысли у него не было, сама за услугу решилась на этот шаг. "Что
это значило?", задавал этот вопрос и ответа не находил, хотя смутно
догадывался: "Есть неосознанное желание ощутить его мужскую
силу". Она замужем, при ней два сына и вряд ли пустится в любов
ную авантюру, но, кто знает, что творится у нее в отношениях с му
жем. Пожалел, что не придется посидеть за чистым столиком и с
легким, сухим вином пообедать, порадоваться общению с интерес
ной женщиной.
Больше года он не разделял ложе с женщиной, и это его начало
угнетать. Вспомнилась Рита. Бледнощекая, худосочная, невысоко
го роста с завитыми белесыми волосами и большими, красивыми
глазами, она не однажды после работы, будто случайно, встречала и
шла с ним по улице. Однажды пустилась в объяснение. "Я страшно
одинока. Муж второй год в армии, а дочка баловница, покоя не дает.
Стала совсем плохо себя чувствовать, пошла к врачу, та долго обсле
довала и заключила – "Тебе, говорит, надо найти мужчину, вся хворь
187
пройдет". – Нашли? – спросил он. – Нет. Глаз положила на вас. Со
гласны? Жалеть не будете, – и для большей убедительности добави
ла, – Я женщина стоящая.
Заверил, что предложение хорошее, его надо "осмыслить" и тог
да решить.
Конечно, он и не думал его "осмысливать". Сердилась, что здесь
не "светит", перестала искать встречи.
Подобно этим были и похожие на них.
Сколько он встретил на своем взбалмошном пути женщин, ска
зать не может. На разных комбинатах, где монтировалось оборудо
вание, на заводах, где работал главным инженером, в беспрерывных
дорогах и поездах, самолетах, пароходах и катерах, в санаториях и
домах отдыха, на холодных и жарких песках – они, сотрудницы,
терялись, уходили из памяти. Но среди этих, может быть сотен, особ
няком стояли две женщины, из которых одна ушла в вечность, а
другая всегда в памяти. И вдруг вспомнил Амур, Катерину. Заще
мило сердце.
Виктория не однажды смотрела на часы – уже должен прийти
поезд, и вотвот войдет Курганов. Наконец белозубая улыбка по
явилась, огласилось приветствие, из черного чемоданчика выни
мался "презент". В этот раз не конфеты выложил, а пахнущую
чесноком с мелкими крапинками шпига колбасу. Сидящие за сто
лом женщины уже глотали слюнки, предвкушая очередное пир
шество – ведь в городе ни мяса, ни колбасных изделий давненько
не было.
В прежние приезды Виктория удивляла сдержанностью, даже хо
лодностью, молча поднималась, с сумочкой шла к двери. Выходя из
автобуса, опираясь на его руку, говорила "спасибо" и беззвучно шла
по каменистой дороге к стройке.
Совсем другую Викторию он увидел сейчас. Полные губки под
крашены, да и ресницы стали темнее, мягкая улыбка светилась в ее
глазах и в полоску шелковая кофточка подчеркивала небольшие
груди. Вопрос о "пластинках", по тайному сговору, не поднимался.
Лишь выйдя на улицу, Виктор посетовал: "К сожалению ваш заказ
не выполнил". – Почему?... – Нет в продаже. – Жаль, – а в мыслях
было: "Я же ночи не спала в ожидании встречи, и на тебе, пусто". –
Где вы остановились? – замедлив шаг, спросила.
– В гостинице мест нет, есть койка в квартире монтажников.
– И вы с ними там водку хлещете? – засмеялась.
– Я непьющий. Среди мужиков слыву белой вороной. – Остано
вилась и после раздумья.
– Поезжайте на стройку один. Документы подпишу после.
188
Удивился Виктор необычному поступку Виктории. "Чтото слу
чилось, если отказалась ехать с ним". Не могла она допустить, что
бы он гдето ночевал, мучился на жесткой кровати. Она должна по
заботиться о его отдыхе. Сейчас разыщет директора гостиницы и он,
как хороший знакомый, устроит ему номер. Так и случилось. На
шелся одноместный номер, и Виктор с радостью поселился в нем.
"Какая же она молодец, ухватистая женщина", – с признательнос
тью поблагодарил.
Уже вечером дежурная по этажу оторвала его от телевизора: "Вас
просят к телефону", и он услыхал знакомый голос. – "Хочу посмот
реть, как вы устроились, минут через пятнадцать приду", – со смеш
ком сказала.
"Ну и ну… Что же делать? Оттолкнуть", – были первые мысли у
Виктора. Посидеть в ресторане за столиком, выпить фужер шампан
ского, посудачить о бренности жизни и проводить ее к дому. В зале
полно народа, еще засветится, слушок дойдет куда надо, дома скан
дальчик".
Но она нравилась ему. Смуглое лицо, продолговатый разрез тем
ных глаз, с прямым тонким носиком и фигура крепкая, на жилис
тых ногах дышала свежестью, притягивала к себе женской силой.
Против воли поднималась горячая, необычная волна возбуждения.
Засуетился. В буфете купил коньяк, разные деликатесы, все на
крыл полотенцем, в ожидании прислушивался к шагам за дверью.
На тихий стук раскрыл дверь, и она с улыбкой протянула ему руки.
Он целовал ее пальцы и совсем неожиданно впился в ее губы. "Что
вы делаете?", – прошептала, наклонив с пылающими щеками голо
ву.
Ему было весело и он снова и снова целовал ее губы, щеки, глаза.
Оторвался и громко.
– Прошу к нашему шалашу.
Усадил ее за стол, наливал в рюмки коньяк и укладывал на та
релки еду.
– Удивлен, как вам удалось схлопотать этот номер. Наверное, по
знакомству?
– Как же еще?
Вся эта трапеза осталась почти нетронутой, им было не до еды.
Уже усталая, обнимая Виктора сказала:
– Милый… Пластинки не купил, такой вредный.
Посмотрела на часики, спохватилась. – Уже поздно.
Быстро собралась. – Загляну завтра.
Еще и восьми часов не было, как запыхавшись, открыла незапер
тую дверь и обняла Виктора.
189
Виктория ждала, что ее возлюбленный поживет здесь несколько
дней, но он должен уехать: неотложные дела заставляли его быть дома.
Если для Виктора этот неожиданный эпизод в жизни не оставил
глубокого следа, то для Виктории он был толчком к серьезной раз
молвке с мужем.
Придя вечером домой и увидев Арсения спящим в одежде на ди
ване и громко храпящим, вспылила:
– Арсений! – растолкала его и громко – встань!
Он нехотя повернулся, присел, обхватил живот, растерянно гля
дел на жену. Услыхал дрожащий голос.
– Вот что, мой дружок, хочу сказать. Ты жирный, с диким хра
пом, как мужчина стал мне противен. Если не возьмешь себя в руки
и не примешь мер сбросить весь жир и прекратить дикий храп, я от
тебя уйду. Так решила. И чтобы до такого времени ко мне в спальню
не приходить.
– Вика, побойся Бога, что с тобой?
– То самое. Или ты хочешь, чтобы я любовника заимела?
– Не пойму, что за чушь ты мелешь!
– Ага, не хочешь, исправляйся.
Плотно закрыв дверь, оставила мужа сидеть за столом растерянным.
Никогда не предполагал, что его любимая жена столько наговорит ему
неприятного. Хорошо, нет ребят, тут бы такой ералаш плясал! Чело
век он был духом сильный и, обдумав всю полученную выволочку, стал
искать путь, как вырваться из объятий лени и жратвы.
В конце дня Виктор позвонил Виктории, и сказал, что вечером
уезжает.
– Как же так? – упавшим голосом сказала и решила заранее прий
ти проводить его.
Он был в зале ожидания, смотрел на входивших и с досадой думал
– зачем она будет красоваться, провожая нездешнего мужчину?
Они вышли на перрон, удалились в самый его конец.
– Скажи, правда, что тебе надо быть завтра дома?
– Правда, еще раз правда. Документы все подписаны и вечером
выеду в Москву.
– Конечно, на день – два он мог бы задержаться, но не любил быть
в хвосте событий, да и не тянуло его продолжить ночную историю.
На вопрос "Когда тебя ждать" ответил, что "стройка закончилась,
приеду с государственной комиссией, на сдачу объекта".
– Я буду ждать, – записала его адрес и телефон, поцеловала и по
махала ему рукой, когда он был уже в вагоне.
С тягостным чувством он сидел на боковой скамейке, смотрел на
уходящие строения города и надвигающуюся зелень леса.
190
Чтото вязкое, нездоровое творилось в его душе. Не может понять,
откуда родом появилась сила, овладела его волей и он, не отдавая
отчета, пустился с жадностью утолять голодную страсть.
Зачем все это? Она замужем, два сына и пустилась в дебри. По
отрывочным высказываниям очевидно: не все ладно у нее с мужем.
"Он, очень жирный". Высказывание покоробило его. Куда же смот
рела ты – жена, что муж, отец твоих детей ведет себя в ущерб не толь
ко своему здоровью, но и совместной жизни.
На предложение "пообедать" сказала: "увидят, сообщат куда
надо, скандальчика жди", а пластинки "купи" и тогда "пообедаем".
Не побоялась приходить в гостиницу, на поезд проводила. Что все
это значит? Уже не думает ли меня приворожить? – усмехнулся. Не
затронула она его сердце.
Неожиданно вспомнил Катерину. Знойный день, блеск волн Аму
ра, и она с поднятыми руками идет к нему. Гдето она?
Через несколько дней в ящике "для писем" нашел письмо. Оно
было на одной страничке. Прислонившись к облупленной стене ле
стничной клетки, прочитал: "Любимый, дорогой! Я самая счаст
ливая женщина, у меня есть ты, мое божество". И дальше все о том
же. "Совсем сошла с ума, – подумал, разорвал листок и бросил в
урну.
В этот раз Виктор приехал с комиссией по оформлению докумен
тов на ввод в эксплуатацию объекта. Виктория также принимала
участие в подготовке их. Улучив момент, когда оказалась свобод
ной, подошел.
– Любуюсь, хорошо выглядишь.
– Правда? – улыбнулась. – Сможешь остаться на парочку дней?
– К сожалению – не могу.
– Жаль, – вскинула со лба волосы.
Было жалко ее, даже пришло желание снова провести вечер и ночь
с ней, а утром уехать. Но, решил не продолжать, не тревожить ее.
В течение дня несколько раз видел ее плаксивое лицо – покрас
невшие щеки и сжатые губы, все равно решение не изменил.
Через несколько дней в квартире Виктора раздался резкий, меж
дугородний звонок. Поспешил поднять трубку.
– Здравствуй, это я. Узнал?
– Конечно. Привет.
Сказала, что завтра самолетом прибывает на три дня. "Может
встретишь?". – Дал согласие.
Он думал: бесследно прошла вспышка бензина в топке, оказалось,
еще тлеют задетые огнем подмокшие дрова. Чтото случилось, если
сюда спешит самолетом.
191
Увидел ее с распущенными волосами в брючном модном костю
ме, идущую по траве к вагончику, для перевозки пассажиров. Про
шла мимо дежурного в зале, подставила щечку для поцелуя.
– Спасибо за встречу.
– Рад видеть здоровой, цветущей, интересной.
– Благодарю за комплименты. – Улыбка быстро погасла. – Мне
надо на Петроградскую. Старая подружка дала приют на три дня. Ус
лыхав адрес, где остановится, был доволен, что она не рассчитывала
на его квартиру. Всегдашняя толкотня в автобусах и метро не давала
возможности к разговору, и, только выйдя из вокзала, спросил:
– Что нового в твоей жизни?
Она молчала и в этой отчужденности была видна тревога от за
данного вопроса.
– Подала заявление на развод, – искоса подсмотрела на впечатле
ние от сказанного.
Он был в недоумении. Что стряслось у нее, если бросает, разры
вает семью, где два сына? Уж не он ли причина, неужели так далеко
зашла? Вспомнил: "Я счастливая, у меня есть ты, мой бог". Значит,
безрассудная любовь, и он может этим гордиться. Но, не гордость, а
поднялось недовольство, досада.
– Мы договорились похорошему. Со мной останется младший, а
старший уйдет к отцу. Квартиру Арсений получил в новом доме, его
скоро заселять будут. Так что все улажено.
– Смелая ты женщина, как я посмотрю.
– Какая есть!
Перед парадной дома поднялась на ступеньку.
– С двух часов я буду одна. Подруга оставляет мне квартиру на
все дни. Придешь?
– Знаешь, нам лучше встретиться в ресторане "Охотник" в "Пар
ке челюскинцев". Там пообедаем, поговорим. Согласна?
Что ей оставалось делать, как не согласиться, хотя она рассчиты
вала совсем на другое.
В небольшом зале они сидели за маленьким столиком, ожидая
официанта с заказанным обедом. Смотрели в глаза друг другу и не
находили в них ни тепла, ни жара.
Выпили по рюмке "марочного", закусили красной икрой и ви
негретом, съели по тарелочке украинского борща и на второе "ку
рица покиевски", запили по чашечке кофе и только после этого
Виктор произнес:
– Что за причина твоего развода?
– Разве не понимаешь? Я не могу любить одного, а принадлежать
другому. В первый раз, увидев тебя, поняла – это моя судьба. Внача
192
ле была с тобой заморочкой, боялась выдать себя, потом не могла
утерпеть, выдумала пластинки. Навсегда хочу быть только твоей.
Разве я плохая, как женщина?
– Отличная.
– Тото. Да я и хозяйка на "ура", кажется и недурна собой, мно
гие обхаживают. Но ты у меня – бог! Мне никого не надо, только
оставшуюся жизнь рядом с этим богом.
– Ну, какой я бог, – посмеялся Виктор. – Сухарь из черного хлеба.
Спасибо за признание. Немножко порассуждаю. Мне пришлось мно
го испытать. Стоял на краю пропасти. Чутьчуть и был бы расстре
лян. Судьба отвела дуло винтовки от моей головы. Следы изуверских
пыток остались на всю жизнь. Все смещено, искорежено, искажено.
Иногда не различаю, что хорошо, что плохо. На пределе нервы. И еще.
Я старше тебя почти на двадцать лет. Зачем в мужья такой старик?
Скоро и ноги в раскоряку, в руках костыль, одним словом – рухлядь.
– Мне лучше об этом знать. И страшилки меня не трогают. Я люб
лю тебя. Еще рожу тебе сына или дочку.
Своей убежденностью, казалось, совсем подкосила Виктора.
– Все же решиться за жизнь с тобой вот так, сразу – не могу, дай
подумать.
– Долго будешь решать?
– Не знаю.
– Поедем ко мне. Я ведь одна.
– Прости. Нет, не поеду. Потом, если придет положительное ре
шение, приеду, так уж насовсем.
Вечером в раздумье сидел Виктор перед телевизором. Чтото по
казывали там, а его захватило совсем другое.
…Может соединить наши жизни? Красивая, молодая, умная жен
щина тебя любит, готова пожертвовать семьей, добрым именем, что
бы рядом, разделять горести и радости. Даже ребенка обещает, зна
чит, понастоящему, я дорог ей. Твое тщеславие вознаграждено,
мужчины от зависти заскрипят зубами, это уж точно. Скажи два
слова: "будешь женой" и на машину к ней в жгучие объятия. Ласко
вая, до безумия страстная – утоляй с ней свою страсть не в одноча
сье, а длиной в десятки лет.
Другой голос пел другую песню. Не будет тебе ни радости, ни сча
стья. Всегдашним укором будут смотреть на тебя мальчики, а выра
стут и подавно напрочь отторгнут, как виновного в развале их се
мьи. Хочешь этой, всегдашней пытки? Но, вот самое главное. Ты не
любишь ее. Не захватила она твое сердце, в душе к ней – пустота.
Так зачем хочешь залезть в темь, глушь, где ничего радостного не
светит?
193
На другой день, рано утром позвонила.
– Здравствуй! Хочу знать… – и не договорила, очевидно зашлось
сердце.
– Дорогая. Предлагаю дружбу. Хорошую, добрую. На большее –
не сердись, не могу.
– Спасибо. Мне не друг, а муж нужен. Что ж. Я ни о чем не жа
лею. Спасибо за все. Прощай. – Положила трубку.
Засобиралась домой Виктория. Вспомнила Арсения. Такой он
жалкий был, когда сказала ему, что подала на развод. "Все, что хо
чешь я сделаю. Останься. У меня без тебя жизни не будет, пропаду.
Да и ребят пожалей. Ведь это наши дети. Может и правду говорит.
Стал худеть. Смешной такой, ест капусту, давится, а ест. И на лодке
плавает, и уже мечтает с ребятами в длительный поход тронуться.
Надо купить старшему брюки, да не мешало бы и Арсению модную
рубашку зацепить.
Анатолию совершенно неожиданно встретилась прежняя любовь.
Там, на побережье Тихого океана два таких упоительных вечера он
провел, что память на всю жизнь. Уже два года прошло, а они, как
живые, будто только сейчас скатился по лестнице, уходя от нее.
После тех дней – ну, одна скука. В прошлое лето волочился за
студенткой, возил на пляжи в Латвию, ходил с ней театр и что же?
Да, ничего, в последний момент оплеуху заработал: "Женишься,
тогда все твое". Теперь будет продолжение прежней любви, тем бо
лее, город большой, знакомых – раз, два и обчелся, бояться некого.
Он стоял у машины и ждал Ольгу. Одна за другой спешили к дому
работницы ателье и, наконец, с желтой сумочкой наперевес, с коп
ной завитых волос загорелая, круглолицая, когдато близкая жен
щина появилась на выходе. Решительно подошел.
– Оля, здравствуй!
Она опешила, смотрела на лоснящиеся полные щеки, веселые не
большие глазки и вспомнила.
– Анатолий! – улыбнулась встрече, напомнившей о далеких про
веденных с ним вечерах.
Пригласил в машину и пошли вопросы и ответы.
– Я был на похоронах Сергея, но ты меня не узнала. Сочувствую…
Хороший был мужчина. Ну, а сейчас?
– Вышла замуж.
– Вот как! Быстренько оклемалась. Ну, да все хорошо. Страшно
жалел, что смоталась тогда. Мне, будто молоток по спине. Почему
уехала?
– Узнала, что ребенок заболел, побежала на вертолет.
194
– Плохо, когда ребенок болеет. И ни слова об отъезде.
– Зачем? Решение изменить нельзя было.
Машина выехала на Невский проспект, вот и Садовая улица, где
и ресторан есть, и кафе хорошее. Но, может согласиться поехать к
нему на квартиру, там пустота – все на даче.
– Оля, вспомним старину, поехали ко мне.
– Что вы. Нет, нет. Дома меня ждут. Спасибо.
– Тогда, в кафе – стопку вина, за встречу.
Уж так ей не хотелось никуда с ним идти, но и расстраивать было
не резон.
Они сидели за маленьким столиком и Ольга, не допив вино, с
удовольствием ела сдобную с маком булочку, запивая крепким кофе.
Она смотрела на Анатолия, на его лоснящееся лицо, бегающие глаз
ки и возникла мысль: "Как я могла целовать его? Боже упаси снова
быть в его объятиях". А он, совсем нахохлился, сжаты тонкие губы
и глаза не стали играть, а уставились в ее лицо.
Не допив кофе, она поднялась.
– Спасибо, мне надо быть дома.
– Дома, так дома, – прошипел Анатолий, расплатился с офици
антом и вышел вслед за Ольгой.
Не ожидал он такой встречи, переменилась она, ох, как переме
нилась. Но, не все время ей быть такой. Остановился около цветоч
ного магазина. "Одну минутку". Вынес три розы, вручил: "Пожа
луйста, в знак моего почитания".
Ольга улыбнулась, поблагодарила и, когда он сел, спросила:
– Как же вы нашли меня?
– Ой, ой. Выкать стала. Кровная обида, Оленька. Исправишься,
хорошо? – положил руку на ее ногу, пожал.
Рука отдернута и внушительно.
– Прошу без этого.
Молча проехали Дворцовый мост, Стрелку Васильевского остро
ва.
Она любила смотреть на Неву, на строгие ансамбли дворцов и Пет
ропавловскую крепость с песчаным пляжем на кромке берега.
– А как нашел тебя? Пришлось малость потрудиться. Матвей За
харович сказал, что ты работаешь в ателье, и все. Узнал их адреса и
давай звонить, просить к телефону "Зеленцову". Наконец, набрел
на твое место.
При расставании он поцеловал ее руку.
– До встречи.
Она только кивнула головой и быстренько зашагала к дому. Не
отступно ее преследовала мысль – говорить Константину об этой
195
встрече или умолчать? Сказать – будут вопросы "почему он искал"
и "зачем сидела в кафе, будто дома нечего есть", но если умолчать –
загрызет совесть, "обманываю мужа". Решение вопроса отложила
"на потом". "Ведь это случайно, больше он не приедет и не будет ис
кать встречи". Каково же было у нее изумление, увидев снова у ате
лье машину и там Анатолия. "Зачем? Не надо", – в какомто испуге
подумала, прежде чем выйти на улицу.
Не решилась отказаться от автомобиля и опять села рядом.
– Поедем на пляж в Сестрорецк. Погода хорошая, машина со звер
ским характером, с ветерком быстро домчимся. – А в мыслях у Ана
толия: "По дороге машина "заглохнет", свернем в укромное местеч
ко и вспомним безумные прошлые вечера".
– Никуда не поедем, мне надо коечто купить в Гостином дворе,
пожалуйста подвези меня к нему. И меня не жди. – Скрылась в люд
ском потоке.
Конечно, ей совершенно ничего покупать не надо, подругому от
казаться не могла. Может, поймет, что не хочет она встреч, продол
жать утолять с ним страсть. У нее есть любимый мужчина, муж,
которому поклялась быть верной.
В магазине купила для себя рейтузы и для Кости дефицитную со
рочку. Довольная приехала домой.
Совсем вечером, перед тем, как ложиться спать, позвала мужа
сесть рядом.
– Хочу тебе сказать: Защити меня!
– Что такое? – взволнованно спросил, взяв ее ладонь в свою. И
она коротко рассказала о жизни в глуши, на берегу океана, в посел
ке, где жили военные. Там однажды пристал подполковник, и она
сбежала от него. Он оказался здесь и, найдя ее, уже второй день при
езжает к ней, на работу. "Я не могу его видеть", – так заключила.
– Ты думаешь, что и завтра заявится?
– Он, навязчивый, может и приехать.
За несколько минут до окончания работы Константин приехал
встретить Ольгу. Вот и появилась вишневого цвета машина и сидя
щий в ней круглолицый мужчина. "Приехал, друг", – подумал он и
встал чуть поодаль от выхода. Появилась Ольга, быстро вылез из
машины Анатолий, поспешил к ней, но на пути встал Константин.
– Минутку! Вы Анатолий?..
– Да… В чем дело?
– Я муж Ольги. Хочу вас предупредить, если не прекратите свою
назойливость, я ославлю вас на весь институт и сообщу туда, где не
похвалят, а наверное всыплют. Усекли?! – взял под руку подошед
шую жену.
196
Долгие, тягостные размышления преследовали Виктора. Так
хочется поехать, повидать, обнять Катерину. Но, какова бу
дет встреча? Принесет она радость, отдушину в одинокую
жизнь, облагородит, или разлука ушла навсегда, со временем и па
мять о прежней любви погаснет, как гаснет свет уходящего солнца
– в золотистый цвет освещенный небосклон, переходит в разноцвет
ные узоры на вершине подоблачного неба, туманной пеленой нисхо
дит к горизонту, где и гаснет под темным покрывалом. Тяжелый
искус охватил его. Пока есть силы и не иссякло влечение к той, что
в еле сдерживаемых слезах на искореженном лице прощалась на да
леком Камчатском аэродроме.
Обдумав поездку, оповестив сына и дочку, что едет в Новосибирск
повидать Катерину, на что они дали согласие, засобирался.
Пуск нового, тоже пятиэтажного холодильника, построенного на
окраине города, наметился на сентябрь, и ему дали отдохнуть в ав
густе.
Купленные на рынке живые цветы с корешками, уложены в мок
рую землю, ленточкой связаны в целлофановом мешочке, с водой в
двухлитровом термосе, он шел по песчаной дорожке к могиле Ири
ны.
Посаженные весной многолетники с небольшими цветочками ук
рашали холмик, окаймленный бетонным поребриком, на мрамор
ной доске с цветной фотографии глядели на него глаза усопшей.
Выкорчеваны засохшие стебли, посажены привезенные, все по
лито теплой водичкой, будут они радовать глаза пришедших покло
ниться ее праху, да может и она там, гдето в поднебесье порадуется
жизни оставшимся на земле.
Она не любила покалеченные, срезанные цветы. Только в горшоч
ках, и даже в маленьких кадках выращивала бегонию, карликовую
березу и лимонное дерево.
Первая ушла в туманную даль. Придет время и его останки за
толкают в стальную трубу, положат рядом с Ириной, и они уйдут в
вечность, оставив потомкам горькую правду о своей жизни.
Глубоко поклонился, проговорил в уме: "Дорогой мой ушедший
друг! Судьба подарила мне еще немного пожить на земле, полюбо
ваться солнцем, зелеными полями и густыми лесами, прибоями волн
и завыванием ветра, грозовыми тучами и визгом снежных бурь.
Порадоваться теплотой детей и внуков. И еще я должен сказать –
завтра уезжаю к той, которая когдато, ради нашей семьи, пожерт
197
вовала своей любовью. Меня тревожит память о ней, и я хочу оста
ток дней прожить рядом с той женщиной. Не сердись, знаю – твое
доброе сердце одобрит мое решение".
198
Усталая после работы, прилегла Катерина на диван. Только что
звонила Оля, спрашивала о здоровье и сообщила: "Игорек уже
освоился, бренчит на пианино, на полках ищет книжки с кар
тинками и с бабушкой ходит гулять. Ни в какой детский садик его
отдавать не будут. Бабушка получает учительскую пенсию и с рабо
ты уйдет, чтобы ухаживать за внуком. Сейчас они готовятся к отъез
ду на Черное море".
Так хотелось спросить: "Была ли у Курганова?", но не решилась,
подумает: "Сошла с ума".
Чтобы совсем не скиснуть, вспомнила, что надо закончить шить
платье Оксане. Быстренько присела, запела песнь машинка, под
рукой знакомая шелестящая ползет ткань.
Ктото звонит. Наверное с просьбой – "сшейте без очереди дочке
платье" или "сшейте для девушки подвенечное платье. Много зап
латим" и будет совать смятую денежку. Не ведает проситель, как
противен весь этот разговор. Может, не открывать, позвонит, позво
нит и уйдет. Но, звонок все настойчивее, некстати пришелец.
Открыв замок, защелкнула цепочку и в просвет двери увидела с
проседью голову и белые зубы. Задрожали руки, даже сразу не мог
ла выдернуть застрявшую в проушинах дверную собачку. Наконец,
она сброшена, и Виктор вошел в прихожую. Поставил чемодан, об
нял Катерину, но она быстро увернулась.
Они обедали за кухонным столом и неуловимая отчужденность
витала между ними. Словно боялись коснуться давно стонущей
раны. Говорили о всяких пустяках, вроде: "Как доехал?". "Навер
ное в поезде жарко?". "Работой в ателье довольна?"
Закатилось солнце, блеклый, дневной свет смешался со светом
от одиночной, на потолке, лампы, уже съеден поджаренный карто
фель со свежей жирной рыбой, выпит второй стакан чаю, пора и
честь знать.
– Ты с дороги устал. Одну минутку.
Быстро в маленькой комнате развернут диван и приготовлена по
стель.
– Виктор, прошу, тебе покой нужен.
Ушла в другую комнату, плотно закрыв дверь.
Какой покой! Какой отдых!
Он ждал совсем другой встречи. Да, она превратилась в седова
тую шатенку, с мелкими морщинками на лице, но попрежнему синь
глаз завораживала и округлые формы тела привлекали внимание.
199
Тишина воцарилась кругом. Иногда, гдето далеко чуть слышен звон
трамвая. В душе Виктора поднимался ледяной ветер. "Зачем при
ехал?". Оля говорила: "мама ждет"… Разве так ждут? Холодный поце
луй при встрече, ни улыбки, обнял – сразу отстранилась. Будто чужой
затесался в дом и надо поскорее сказать "Проваливай отсюда".
После молчаливого завтрака, Катерина, показывая на эмалиро
ванные кастрюли: "Здесь обед, пожалуйста, не голодай. Приду по
здно". Приложилась холодными губами к его щеке и ушла. Он дол
го сидел за столом, не мог придти в себя. Явно, он лишний здесь. Не
тот человек, которого возможно и ждала. Прошло столько лет, уле
тучилась восторженность любви, остался темный пепел от сгорев
шей древесины. Но, так ли это? Она чемто его притягивает, попре
жнему синь глаз ему дорога, близка. Ему очень обидно, что встреча
холодным ветром обдала разгоряченное тело. Возможно у нее есть
ктото другой, кому отдала сердце. Оля ведь и напрасно могла наго
ворить. Раз такое дело, надо уехать. Дождется ее прихода и объявит
об отъезде. В проходящих поездах найдется для него местечко. Так
не хочется уезжать. Мыкаться в одиночку надоело. Дети, внуки –
все хорошо, но это не женщина рядом. И зачем ушла Ирина…
Он знакомился со старинным сибирским гордом. Среди почернев
ших от времени срубленных в "лапу" с резными наличниками до
мов, стоят многоэтажки, сложенные из кирпича и бетона. Он смот
рит на гигантские корпуса заводов, где тысячи людей плавят сталь
и чугун, стоят у станков и собирают машины для убийства другого
народа. Очевидно, Бог спит и не видит этого, всемирного страдания.
Когда ехал сюда, была мысль устроиться на один из действую
щих заводов. У него богатый опыт руководить большим коллекти
вом и здесь, на заводе, он будет себя чувствовать, как рыба в воде. С
жалостью подумал, что, уехав, не осуществится эта мечта.
Катерина, идя на работу, чтото неловко себя чувствовала. Поче
му все было не так, как думалось? Неужели все прошлое покрылось
толстым слоем плесени и не разорвать, не смыть ее? Может, Виктор
не обиделся, поживет и все наладится. Он хорошо сохранился. Со
всем мало морщин, зубы все такие белые, крепкие и походка спортив
ная, волосы только сединой покрылись.
Зарокотали швейные машинки, началась обычная трудовая
жизнь. Пришла старшая закройщица, надо обсудить дневное зада
ние. Быстро все вопросы разрешены и перед тем, как Даше уйти,
неожиданно с языка слетела фраза:
– Даша, ко мне вчера приехал муж.
– И давно не виделись?
– Почти шесть лет.
200
– Боже мой! Неужели столько лет были в разлуке и не забыли
друг друга? Я так рада за ваше счастье. Оно видно долго молчало,
ждало своего часа, и вот пришло. Очень, очень рада за вас.
Только она ушла, как воцарилась в зале тишина, и в комнату вва
лились работницы. В один голос полились восклицания: "Катерина
Иосифовна, поздравляем". "Мы все рады вашему счастью". "Муж
не любовник, а часть твоей души". "Почему он долго не был, воевал
или в бегах скрывался?".
Не ожидала Катерина от женщин такого сочувствия. Не слыхала
только одной, сухопарой швеи – "Приплыл… Гдето шесть лет шлян
дал и явился. Такого надо в три шеи гнать, а не приголубливать, не
раскрывать руки". Зарокотали машинки, Катерине не сидится. По
звала Дашу. С виноватой улыбкой:
– Я хочу уйти… Можно?
– Ой, что вы. Конечно! И завтра не приходите, здесь все будет хо
рошо.
Встрепенулась. Раскрылась ее душа. Он, любимый всю жизнь
мужчина здесь, рядом. Как же она его встретила? Вместо ласки, уюта
– суровость. "Я же чучело, ледышка, дрянь", – корила она себя, идя
в парикмахерскую. Оттуда она пойдет в продуктовый магазин. Хо
рошее знакомство многое значит. Директриса большого продукто
вого магазина обещала: "Все, что нужно и есть в магазине, будет у
тебя". Совсем редко приходилось пользоваться такой услугой. Не
приятно проходить либо через заднюю дверь, либо, расталкивая тол
пившихся у прилавка с осуждающими взглядами живущих здесь
рабочих.
С тяжелой сумкой, едва не задыхаясь, тащилась она домой. По
стояла у двери, отдышалась. В прихожей освободилась от сумки, по
рывисто обняла подошедшего Виктора, зацеловала в губы, щеки,
глаза.
– Что с тобой? – в недоумении спросил и крепко прижимал дро
жавшее тело.
– Молчи! Я только сегодня поняла, какое счастье пришло ко мне.
– Успокойся, будешь кушать?
– Нет, нет, – снова повисла на шее и снова зацеловала его. – У
тебя есть выходной костюм?
– Конечно.
– Надень его, – и улизнула в комнату.
Хотел спросить "Зачем", но уже услыхал скрип дверцы шкафа и
зашуршала кинутая на диван одежда.
Когда переоделась и с улыбкой встала перед Виктором, он увидел
не блеклую женщину, а с огоньком в глазах интересную, в белень
201
кой кофточке, в отглаженных сереньких брючках, завитыми каш
танового цвета волосами, такими нежными губами и сильным те
лом.
– Что, доволен? – усмехнулась, взяла его под руку. – Пойдем.
– Очень доволен. Куда путь держим?
– Я должна… Потом узнаешь.
В вагоне трамвая Катерина сидела на скамейке и пристально раз
глядывала стоявшего в проходе своего друга. Он попрежнему мус
кулистый, золотые часы на маловолосистой руке блестели на солн
це, подчеркивали сильную руку владельца. На широком лице с чуть
свисающим носом серые большие глаза тепло встречали ее взгляд и
подолгу не уходили в сторону.
Сердце от прилива нежности готово было выпрыгнуть, но только
часто поднималась грудь и больше оно обнажалось.
Куда и зачем они едут, Виктор не мог догадаться и только, когда
трамвай остановился недалеко от низенькой, небольшой церквуш
ки и Катерина поднялась, понял зачем сюда привезла его.
– Хочу поблагодарить свою заступницу, – сказала, выйдя из ва
гона. – Ты ведь теперь мой. Правда, мой?! – Крепко прижала его руку
к своей. Не сомневалась, он – неверующий в Бога, исполнил все ее
просьбы.
В ограде церкви, среди грядок с цветами из маленького домика
замелькала седая голова мужчины. Небольшого росточка, в корот
ких льняных портках, на босу ногу, в мягких тапочках с бренчав
шими ключами семенил сторож к старой знакомой.
Она его знала с давних пор. Однажды в лодке на рыбалку с ним
плавала, смотрела на поднятую в протоке большую вершу с окунь
ками, плотвичками и даже щурятами. По дорожке к темной, дубо
вой двери с амбарным замком, разговорились.
– Катеринушка пожаловала. Да, будто не одна. Давненько при
мечал, в одиночку приходит помолиться. Сильно жалел, право сло
во. Такая добрая, ладная и нет сподручного. Теперича, видать му
женек рядом, али как.
– Муженек.
– Сподобилась святая на славу тебе. Видно, принесла нижайший
поклон своей заступнице. Ну, с Богом, – и открыл тяжелую дверь.
Виктор вслед за Катериной вошел в прохладный, пахнущий ла
даном зал. С икон на него смотрели с длинными бородами старцы и
миловидные женщины с детьми на руках. Все это было ему внове,
ведь рос он под гул винтовочных выстрелов в грудь служителям Богу.
Екатерина остановилась около высокой, в серебряной оправе ико
ны, перекрестилась, зажгла три свечи, одну поставила перед ликом
202
Святой Екатерины, другую вручила молчавшему спутнику, третья
чуть теплилась у нее в руке.
– Дорогой мой! Встань рядом со мной на колени. Я должна отбла
годарить свою заступницу. Это она всегда была рядом со мной, на
ставляла, ты не молись, просто постой, пусть она благословит наши
души, принесет счастье.
Разве мог он не исполнить ее такую просьбу? Впервые в жизни он
стал на колени и слушал исповедь женщины, верующей в божествен
ную силу Святой Екатерины. Молящаяся часто крестилась, был едва
слышен шепот с низкими до пола поклонами.
"Добрая, чудесная моя заступница. Всю жизнь была ты рядом,
помогала мне в нелегкой жизни достойно держать голову, всегда
вселять бодрость, уповать на приход счастья. И оно пришло. Те
перь до конца жизни я буду держать свою руку в его руке и моя
душа будет слита с его душой. Злыдни меня коверкали, пытались
столкнуть в пропасть, но ты не давала упасть в грязь, вовремя ука
зывала дорогу к спасению чести. Я выжила и обрела счастье. Бла
годарю тебя, Всевышняя".
В какомто оцепенении Виктор стоял на коленях, смотрел на по
клоны подруги и как она прижимала к телу руку, когда крестилась.
Не ожидал он такой ее самоотдачи божественной мученице. Чтото
важное, ушедшее в глубь души, творилось сейчас в ней. Опираясь
на его плечи, она поднялась, погасила свечи, шажком тронулась к
выходу. Он понял состояние верующей, взял под руку, медленно
шагал в такт. Снова они в трамвайном вагоне, сидят на скамейке.
Он держит в своей руке ее ладонь, когда слегка пожимает, она чуть
улыбается, дарит ему частичку своей радости.
Солнце погасло, дневной блеклый свет смешался с электричес
ким, и к концу подходил необычайно вкусный обед.
– Помнишь, как мы встретились на Камчатке? Поднимаюсь на
песчаную косу и вдруг – ты. И радость, и слезы, и плюхнулась на
песок горбуша. Я же все, все помню. И как плавали за реку и груст
ными сидели в аэропорту перед моим отлетом. В салоне прочитала
твое послание. Знаешь. Оно у меня в потайном карманчике.
– Неужели?
– Да, да.
Прошлое, состыкованное с настоящим, осветило лицо Катерины,
она быстро встала, потянула за руку.
– Пойдем!
Среди темной ночи Катерина сняла с груди руку Виктора.
– Успокойся. Хочу поговорить. Не возражаешь? – не получив
ответа, продолжила. – Вспомнила разлуку… Летела домой вся буд
203
то каменная. Думаю – все, расстались навсегда. Скоро его забуду.
Но, не тутто было. Поверишь, целый месяц не утихали слезы. За
работой память молчала, а в свободные минуты ты, живой перед гла
зами и льются слезы. Даже противной себе стала. Полный карман
валерианки и глотаю, и глотаю лекарство. Вся извелась. Сколько я
писем написала – не сосчитать. Все рвала и рвала. Оксана испуга
лась, хотела даже наркотик вводить. Меня Великомученица спас
ла. Через два или три дня ездила молиться. Иногда проклинала себя
за отъезд оттуда. Жила бы там, появился бы ребенок, и ты переехал
ко мне. Потом поняла, эта мысль от дьявола. Я знала, ты тоже силь
но переживал разлуку. Теперь мы снова встретились и никогда не
расстанемся. – Обняла его.
…Второй, пятиэтажный корпус на десять тысяч тонн хранения и
заморозки мяса, рыбы, масла был готов к приему продуктов.
Курганов перед запуском машин на полную мощность проходил
по всем камерам. Уже создан вакуум в системе, и она заполнена ам
миаком. Еще раз он проверит, нет ли гделибо свища в трубах и не
свистит и не сопит едкий газ. Убедившись в свежести воздуха, от
даст команду запустить другие машины, а сам встанет у пульта и
будет регулировать давление льющейся по трубам жидкости. Там, в
батареях она испарится, отнимет тепло, и машины унесут пары, что
бы отдать воде.
Все батареи из ребристых труб, как установленные у стен, так и
подо всем потолком, покрылись мелким инеем, несли холод, охлаж
дая воздух. Было радостно на душе.
Начал вспоминать города, где он руководил монтажом холодиль
ных установок, и не хватало пальцев на руках и ногах. И еще есть
силы, может не одну установку успеет сдать. Ведь не обязательно
перебираться в Новосибирск, можно и сюда Катерину перевести.
Уже поданы к эстакаде составы с изотермическими вагонами, на
чалась их выгрузка и, они порожние уйдут вновь на Поволжье, Став
рополье, Оренбуржье, а сюда подтянут стоявшие на запасных путях
длительное время другие составы.
Переходя в другую камеру, услышал дикий крик: "В машинном
прорвало аммиак". Похолодел. "Там люди!" Бросился на лестницу
и, держась за перила, перескакивая через ступеньки, вылетел на эс
такаду, спрыгнул в машинный зал. С разбега влетел в помещение и
глотнул наполненный газом воздух. Мысльмолния: "еще глоток и
упадет". Зажав вдох, выбежал в дверь, что была в другой стене, при
сел на землю, прошептал: "Маску".
В лабиринте трубопроводов, вентилей и задвижек он доскональ
но знал расположение, связку всех линий и по свисту вырывающе
204
гося газа определил место прорыва, еле передвигаясь, перекрыл вен
тили.
Курганов, зачем ты спешишь? Здесь в паутине стальных труб и
разной арматуры, ты можешь нечаянно порвать маску, и захлеб
нешься, и упадешь. Хочешь поскорее узнать о самочувствии рабо
чих, попавших под свист аммиака? Но их вовремя вынесли, и они
ждут прихода машины "скорой помощи".
Так и есть. Он нагнулся, шланг зацепился за торчащий вентиль,
и маска порвалась. Полным вздохом вторично наполнились легкие
смертоносным газом, и он упал.
Нелепые случайности стряслись в тот день в судьбе Курганова.
Слесарь неаккуратно двинул незакрепленную ранее трубку, и она
сорвала вентиль, да и сам не уберег маску от разрыва и газ обжег лег
кие. Требовалось немедленное вмешательство медицины. Если бы
"скорая помощь" пришла вовремя, все бы устроилось быстро и на
дежно. Но, автомобильная пробка на дороге задержала ее на полчаса.
Он лежит в одиночной палате и десять дней не приходит в созна
ние. Раздавались его громкие крики: "Маску… Олухи… Маску", то
шепотом звал Катерину.
Луч солнца скользнул по стене, спустился на кровать теплым ды
ханием, упал на лицо Курганова.
…Облака, то голубые с красными оттенками, то зеленые с просе
дью клубятся, переливаются, не дают вздохнуть полной грудью. Но,
что это… В ярком свете около зеленой стены видна фигура. Вот, она
отделилась и теплая, мягкая рука легла на лицо и закапало на щеку
чтото влажное. Прошептал: "Катюша". Вошел грузный, красноще
кий врач, отстранил постоянную сиделку, пощупал на худой руке
пульс, припал к груди больного, выпрямился: "Ну, вот, батенька…
Жить будешь".
Катерина, услыхав заключение врача, была на седьмом, а, может
быть, на десятом небе. Проведенные здесь бессонные ночи измотали
ее тело, не упала сила воли, настало время поставить на ноги, выз
волить Виктора из больницы. Поднималась гордость за врачей, что
сумели сберечь попавшего в беду человека, хотя вначале они часто
задумывались – сможет ли организм больного с их помощью побе
дить нависшую над ним смертельную угрозу. И вот этот доктор, груз
ный с большими бровями и басовитым голосом, часто навещающий
палату, обычно уходил озабоченным, теперь, сказав несколько слов,
посмотрел на нее с улыбкой. Она совсем растерялась, даже не сказа
ла ни слова благодарности, не спросила, что ей делать, только со сча
стливыми глазами смотрела то на худое, изможденное лицо своего
друга, то на врача.
205
Очевидно, он понял ее состояние.
– Теперь ему побольше витаминов – лимоны, фрукты. Ну и, ко
нечно, пока куриные бульоны с ложечки, по чутьчуть. Скажу пова
ру – приготовить.
Пришла в себя, бегом на рынок, и уже в сумке все южные дары
природы.
Через несколько дней сын, на своей машине перевез отца на дачу.
Пряный, настоянный на сосновой хвое воздух, живительной силой
влился в легкие, и он почувствовал озноб. Даже нестерпимая боль
спины прекратилась. Опираясь на кузов машины, стоял и смотрел,
наслаждаясь солнцем, что просвечивалось через густую листву и
хвою, белыми и фиолетовыми флоксами в клумбе перед домом; яб
локами усеянными на широких кронах.
– Пойдем в дом, – тихо сказала Катерина, просунув руку под
мышку Виктора.
С криками: "Дедушка! Дедушка!, подбежали соскочившие с вело
сипедов внук и внучка, спешила дочь передать отцу палочку с рези
новым набалдашником. Он совсем растерялся. Худой, с мокрыми гла
зами всех осматривал, улыбался и тихонечко шагнул по тропинке.
Через восемь лет, в начале декабря нахлынувший из Азии вирус
гриппа унес жизнь Виктора. Отчаянию Катерины не было границы.
Ушло самое счастливое время и другого уже не будет. Тоска, смер
тельная боль души овладели ее существом. Она замкнулась, стала
ко всему безразлична, инертна.
Зима, совсем недавно, несколько дней тому назад была оттепель
– на дорогах появились лужи, поблек, умялся снег, но подул север
ный ветер, началась пурга, замело все тропинки, и фонари тусклым
светом мерцали на столбах, едва освещали путникам тротуары.
Катерина, укрепив жидкие волосы черным платочком, присло
нилась лбом к холодному стеклу, смотрит на крутящийся снег и глу
боко вздыхает. Сегодня вторник, он особый у нее в расписании, ведь
каждую неделю именно в этот день, невзирая на погоду – дождь, или
ведро, снег или ясно, пасмурно или легкий туман, садится на рейсо
вый автобус, доезжает до остановки, где пересаживается на идущий
до крематория. Там она поднимется по бетонным ступенькам на са
мый верх, затем перейдет на другую сторону, спустится по таким же
ступенькам и прошагает в дальний ряд этого погоста. Подойдет к
холмику с мраморной доской, на которой с одной стороны блестя
щими буквами выписано: "Курганов Виктор Алексеевич", с другой
– Курганова Ирина Владимировна".
С холмика, окаймленного бетонным поребриком, укрытого цве
тами, обметет снег, поудобнее уложит невянущие листья, постоит,
206
тоненьким платочком утрет слезинки, помолится и медленно поша
гает к автобусу. Ее не страшит подъем на верхнюю площадку, по
дождет идущего здорового человека, попросится "можно подержать
ся", так и взойдет.
– Мама, не вздумай пускаться в дорогу, свалишься гденибудь и
не найти, замерзнешь, ужасная пурга, – говорит Ольга, встревожен
ная возможным походом матери. Неугомонная, обязательно уйдет
либо в церковь, либо на автобус, до могилы. Зациклилась на смерти
любимого всю жизнь мужчины и не может открыться жизни, даже
безразлична к тому, что у ее дочери скоро будут роды.
И этот день подошел и надо выписываться. Ольга ждет, как отне
сется мама к девочке, что будет лежать у нее на руках. Случилось
неизбежное.
– Девочка, – с умилением прошептала Катерина, принимая на
руки сверточек. Глядела на пухленькие щечки ребенка, заиграли
голубые глаза и улыбка расцвела на ее лице.
207
Э П И Л О Г
208
Прошло много лет. Молодые женщины и жены временных и
постоянных чиновников, также разбогатевших на ограбле
нии страны, нуворишей, наперебой хвалятся сшитыми
блузками, брючками, платьями в ателье Ольги Зеленцовой. Там
сшить можно только по предварительной записи. "Строга, уж
больно строга хозяйка", толковали, красуясь золотыми украше
ниями кумушки. Ни на какие там обещанные "благодарности",
чтобы – без очереди, не шла, и об этом многие даже жалели, но,
надув губы, записывались в очередь. Иногда вмешивались вид
ные чиновники, но безуспешно, деликатно отказывала, была не
преклонной и зауважали ее и даже полюбили.
Оля, вся в движении. В меру располнела, живые голубые гла
за, как у матери, всегда с огоньком добра, привечали каждого к
приятному разговору.
Вовремя сообразив о возможном выкупе работающего ателье,
где была начальницей, продав новосибирскую квартиру, вдоба
вок сдав в ломбард золотые украшения, она выкупила помеще
ние со старыми, но еще добротными машинками. В две смены зак
рутились они. Пришел достаток. Продана квартира Константина
– давно, после смерти матери ее переписали на него, добавлено
заработанное и они в большой, из четырех комнат, квартире. Там,
в отдельной комнате, в знойной тишине живет и Катерина. Она
совсем седенькая, щупленькая, перестала вмешиваться в "кухон
ные" дела дочери и внучки. Большую часть времени уделяет пе
релистыванию журналов, фотографий, посмотрит чтото по цвет
ному телевизору, и убаюканная музыкой и мельканием
незнакомых людей, усыпает.
Чтобы не утомлять маму в длительных поездках в церковь, Оль
га по рекомендации священника, приобрела большую икону Ве
ликомученицы Екатерины, в дорогом окладе, поставила ее в угол
комнаты, запретив маме зажигать свечи и лампаду, висевшую
перед иконой. "Упадет огонь, сама сгоришь и всю квартиру пору
шишь".
Когда все родные собираются в большой комнате за столом,
обильно уставленными яствами, она сидит у торца и всегда рядом
внучка, Леночка. Всю свою душевную теплоту с пеленок и до сту
денческого времени она отдала своему отпрыску. Любовь их вза
имна, что радует Ольгу. Почти ежедневно, когда живут не на даче,
а в городе, придя из института и пообедав – "Бабулька, гулять".
209
Накинет на нее беличью шубку, подвяжет уши норковой шапки и
тронутся мелкими шажками прогуливаться по дорожкам парка.
Под влиянием постоянных рассказов о могучем Амуре, бесконеч
ных кедровых лесах, заполонивших все небо перелетными птица
ми и бурлящей воды от несметных косяков идущей на нерест рыбы,
а также передача восхищения Камчаткой с действующими и по
тухшими вулканами, гейзерами, голыми и заросшими кустарни
ком хребтами, бурыми медведями, ледяным северным ветром и
знойным воздухом Тихого океана, подвигли Лену стать географом.
Уже закончен третий курс, и она с двумя подружками и двумя
парнями приготовились путешествовать: до Байкала, где вкусят
копченого омуля, по БайкалоАмурской магистрали доберутся до
Комсомольска, по новому мосту переедут Амур и до Тихого океа
на, оттуда пароходом до Владивостока и самолетом домой. Прав
да, ее ждет и тетя Оксана, нельзя не навестить тетку. Оля не пере
чит дочери, не отговаривает от такой длительной отлучки –
девушка она сильная, умная и хваткая, недаром за начальницу в
бригаде.
Вадим уже второй раз за неделю приезжает навестить тетю Ка
терину. После смерти матери она вошла в их семью не мачехой и
не служанкой, а членом семьи, заботливой, чуткой и доброй. Осо
бенно уважали ее за любовь к отцу. Переехав из семьи Кургано
вых к дочери, не утерялось к ней уважение и, потому возвраща
ясь из длительных командировок, связанных с бизнесом, он
обязательно приходил с поклоном. Только почемуто вдруг зача
стил приезжать. Все знали, что несколько лет он жил с женщи
ной старше его на десять лет, но эта связь распалась и он – особый
предмет для одиноких женщин. Он высок ростом, широкоплеч,
круглолиц, с мягким взором серых глаз, жених – что надо. Но,
одинок.
В последний приезд он услыхал, что Лена собирается в поход
на Дальний Восток, спросил: – "Когда отходит поезд?" и, полу
чив ответ, сказал – я заеду проводить. И он на иностранной ма
шине, взял ее рюкзачок, довез до вокзала, там тоже рюкзачок
донес до вагона и уже в тамбуре его передал. На прощание сказал:
– Может, найдется времечко парочку слов чиркнуть, или вечер
ком звякнуть по телефону? – Лена, с пунцовыми щеками, быстро
ответила: – Постараюсь.
Из Комсомольска была отправлена открытка. И это было пер
вое послание в их долгой совместной жизни.
Узнав от Ольги, что Лена выходит замуж за Вадима, Катерина
даже всплакнула. Ведь она обоих любит, и теперь они будут вмес
210
те. Новость надо сообщить ушедшему другу. Она зажгла малень
кую свечу в большой плошке, стоит перед иконой, крестится и
старается вспомнить лицо Виктора. Но вспомнить не могла. Слов
но туманом, какойто пленкой закрыто оно. Подсказал разум. Под
светом молнии проходила ее жизнь рядом с любимым человеком.
Но, свет молнии сменился светом керосиновой лампы и погас вме
сте с последней каплей расплавленного воска свечи, поставлен
ной у лика Великомученицы.
В ожидании прихода Лены, она вынула из шкатулочки золо
тое кольцо и перстень с дорогим камнем и как только улыбающа
яся внучка поцеловала бабушку, она вручила ей эти украшения.
"На долгую память".
Лена была сильно расстроена этим подарком, целовала смор
щенные щечки, гладила волосики, приговаривала: "Спасибо, ба
бенька моя".
Пообещала прийти перед тем, как тронуться в церковь на вен
чание.
Они пришли, Катерина их обняла, поцеловала, перекрестила.
"Большое вам счастье, берегите друг друга".
Оля, Лена, Вадим, Константин, Оксана с мужем, Игорь с же
ной и Алексей перед выходом из квартиры молча три минуты по
сидели на широком диване и мягких креслах, тронулись к своим,
дорогим машинам.
Попрощавшись со всеми, Катерина зажгла маленькую свечу,
поставила ее в блюдце с водой, встала на колени, в поклонах кре
стилась и шептала:
"Моя дорогая заступница, прошу тебя, помоги Леночке вместе
с Вадимом достойно прошагать длинную дорогу жизни. Она по
крыта не асфальтом, вся в рытвинах и усыпана камнями. В труд
ную для нее минуту вручай ей бодрость, мужество, терпение, убе
реги от невзгодов и злыдней, падких на совращение добрых
сердцец. Вдохни в уставшее тело здоровье и бодрость. Она испол
нит священный долг женщины – одари светлым лучом ее серд
це".
Через полгода в солнечный тихий день Катерина, как обычно с
Ольгой и Константином завтракала овсяной кашкой с вореньем,
да ломтиком сыра с белым хлебом, выпила чашечку некрепкого
кофе, вымыла посуду, все прибрала, из маленького чайника по
лила стоящие на подоконниках в горшочках цветы и долго любо
валась синичками, долбившими свиное несоленое сало наколотое
на острые стальные гвоздики, вбитые в узенькую дощечку висев
шую снаружи около форточки.
211
В хлопотах она подустала, решила отдохнуть. Помолилась, по
правила подушку, закрылась легким одеялом и закрыла веки.
Вновь они не раскрылись.