Старое - Три

 Я вышел на улицу и вздохнул полной грудью. Мне было весело, мне было хорошо, я дышал всем сердцем, я дышал всей душой. Не знаю, испытывали ли вы такое чувство, как полная, неисчерпаемая, глубокая, всеобъемлющая, всепоглощающая радость, но я её сейчас испытывал. Я улыбался в душе, я улыбался на лице, я готов был шутить и прыгать, хохотать и бегать, как полоумный, но я сдерживался - я просто пел. Я согревался, укутывался в своё личное счастье, я не хотел позволить никому влезть в душу, но я мог просто попробовать улучшить чьё-нибудь настроение. Я смотрел на небо и тонул в его голубизне, его необъятно-широкой красоте и чувственности. Я видел звёзды, несмотря на то, что никто больше их не видел, они светили только мне, может быть, ещё и Ей, но это Её, а мое - вот оно: смело-красивое, гордо-дикое, жестоко-изменчивое. Я чувствовал жизнь, она лилась во мне, то разгоняя, увлекая меня куда-то в кипящее море чувств, в горячий космос поступков, в дождливую пустыню снов; то приостанавливая, будто не желая испепелить меня полностью собой. Я слышал радость, я слушал счастье, я пил, глотал, захлёбываясь, счастье, я неустанно тонул в глубине Её глаз, впитываясь в небо, ибо я был в небе, я плыл в нём с открытыми глазами и невидящим взором. Я вспоминал незабываемые Её руки, я жил Ею. Я взрывался от счастья, но глотал его всё больше и больше, вспоминая лишь Её. Я изнемогал от счастья, но загружал его тоннами в себя, слушая голос лишь Её одной. Я радовался Ей, я радовался себе, я радовался небу, я радовался миру. Я любил.

 Я вышел на улицу: дома было слишком тесно для меня, серые железобетонные стены давили меня, расплющивая и выжимая живое, что ещё было во мне. Я вышел на улицу, но серое чисто-голубое небо не могло меня утешить, я мёрз от лучей холодного летнего солнца. Земля мне была приятней, её неизменность, её холод были близки мне. Мои глаза невыносимо хотели не видеть, им нечего было видеть, везде они видели пустоту. Я закрывал их иногда, но открывал снова. И снова свинец окружающего выжигал во мне уродливые мысли, отпечатывал боль всего, боль меня. Я жил болью, это было одним из двух чувств, что держали меня здесь. Но боль притуплялась со временем и поэтому, чтобы жить, я делал снова себе больно и я шёл, шёл. Я чувствовал, как замерзаю изнутри, от сердца. Но это сердце, даже застыв, помнило те единственные, прекрасные черты, оно ещё стучало для них. Но я не жил- существовал. Я видел боль. Она была везде. Она стекала грязными большими пятнами с домов, капала с солнца, просачивалась в небо, светилась в людях, её было очень много, её можно было вдыхать. Но была и ярость. Она родилась где-то там, в глубине моего сознания. Она вырвалась на свет, она ненавидела всех, ненавидела себя за то, что ненавидела остальных, и поэтому она росла, росла и убивала всё живое, но её никто не видел, только я. Я мёрз, я коченел, но знал, что от этого холода не уйти и не согреться, поэтому делал себе обезболивающие процедуры: снова и снова вспоминал те мгновения, секунды, минуты, часы, когда я вдыхал всей душой, когда я был с ней. Мне было очень холодно и пусто изнутри. Но я всё ещё любил.

 Я сидел дома: мне было всё равно. Кто-то из прошлого смотрел на меня из зеркала. Всё было пусто. Я входил в пустую комнату, садился на пустой стул, брал пустую ручку и пусто умирал, оставляя пустые синие капли крови на бумаге. Я заглядывал в чью-то пустую душу, изучал её, разглядывал и с ужасом узнавал в ней свою. Но это был пустой ужас. Я не боялся. Мне нечего было бояться: я ампутировал себя. Но так надо было, иначе погиб бы весь организм. Жила одна моя память. Она проявляет что-то до боли знакомое, но нет, это сны, это сны, это пустые сны. Так было всегда, а я, я очень старый, я стар, как космос, я пуст как пустота, но так было всегда и так будет всегда. Цветы не цветут, я понял, это лишь наши мечты, они растут, крепнут, набирают цвет, форму и исчезают, но они есть лишь потому, что мы хотим, чтобы они были, но их нет, это всеобщее заблуждение. Но нет и меня, иначе я бы не смог так долго жить, поэтому всё пусто, поэтому ничего нет, поэтому я - заблуждение всех и мир - моё заблуждение. И я умираю, потому что начинаю не верить в то, что я есть, но это пройдёт, когда наступит конец бесконечности. А пока я есть-нет и пока я капаю своей синей кровью на безумную бумагу и по капле я умираю, но во мне много капель. Но надо оставить их ещё, ведь я - бесконечность, пустая, бездушная бесконечность. Но я люблю, я понял: я бесконечно люблю, поэтому бесконечно долго умираю, но я не боюсь умирать, ведь я люблю, я боюсь бесконечно долго умирать. Но я люблю, я всё ещё люблю ту, единственную, прекрасную, цветную, чувственную, ненавистно-любимую мучительницу. Но я космос, пустой любящий космос. Я уже не умер, я уже вечно люблю, это болезнь, я знаю, это неизлечимо тяжёлая болезнь космоса - любовь.