Холодный март

 
 «…И я поехал в редакцию» – фраза вышла какой-то фальшиво вымученной, будто я отправлялся на Голгофу. А это было не так, в редакции меня ждал Виктор Терехин старый приятель еще по студенческой скамье. Теперь он был шефом многотиражного еженедельника и нескольких глянцевых журналов. Вчера он неожиданно позвонил мне и предложил опубликовать мои рассказы и стихи. При этом пообещал прилично заплатить за них. Честно говоря, для меня такое предложение было царским подарком, не каждый день звонят автору и предлагают такие условия.
 На следующий день, отобрав рассказы и стихи, я вышел из дома. Март в этом году выдался заснеженным и морозным, я быстро проскочил площадь, пронизанную ветрами и нырнул в метро. Там, как обычно, было тепло и уютно, да и пассажиров на станции было совсем не много. В центре зала висел огромный телевизионный экран, крутили клип Валерия Миладзе , кажется, «Осколки лета». Певца показывали крупным планом, он каждый раз подставлял свой указательный палец к виску, словно хотел застрелиться или это была его фирменная фишка.
 Наконец подошел электропоезд и я сел в полупустой вагон. Линия была прямая, без пересадок, и на восьмой остановке «Московский проспект» я вышел из подземки. И меня вновь атаковал ветер. Подняв повыше воротник куртки, я пошел в сторону редакции.
 Дом Печати представлял собой здание в двенадцать этажей из стекла и бетона, построенное еще в семидесятые годы прошлого века. Для своего времени дом этот был архитектурным шиком, теперь же он выглядел обшарпанно и убого. Правда, фасад пестрил яркими рекламными щитами, и перед входом стояло множество различных иномарок. Надо думать, что некоторым господам журналистам жилось шоколадно, хозяева «газет и пароходов», видимо, не обижали своих верных вассалов.
 Помню, учась на юрфаке, я частенько приносил сюда свои юморески, и без особых помех их печатали, гонорары были такие, что я мог пригласить друзей в кафешку. Мы заказывали бутылку сухого вина, мясные салаты, ну а остальную выпивку приносили с собой, такая практика была делом обычным. На тридцатку моих авторских, мы знатно могли покутить. Не часто, но праздники для души устраивали. Но, когда это было? В прошлой жизни, как говорили тогда, при развитом социализме, в котором я пытался критиковать в своих юморесках нерадивых сантехников, начальников ЖЭКов и другой мелкий бытовой негатив. Господа из обкома были под строжайшим табу…
 Офис Виктора Терехина находился на седьмом этаже. Молоденькая сексапильная секретарша пропустила меня в кабинет без вопросов, видно, он заранее предупредил ее. Кабинет не отличался особой оригинальностью, он был огромен, посредине стоял Т-образный стол, слева три окна с полузакрытыми жалюзи, правая сторона была занята широченным кожаным диваном, над которым висели картины и дипломы. В кабинете стоял полумрак, горела только настольная лампа, и отсвечивал плоский монитор компьютера.
 Виктор вышел мне на встречу и крепко пожал руку, от него пахло дорогим одеколоном, костюм был искусно подогнан к его плотной фигуре. Его выразительные, чуть-чуть на выкате глаза смотрели на меня с любопытством и радостью.
 - А ты, Андрюша, такой же поджарый и стройный! – Было его приветствием. – А я вот малость того, полнеть стал. Тренажеры и бассейны этого у меня в достатке, однако, не очень помогает, - вздохнул он, как обиженный ребенок.
 - Ты прекрасно выглядишь! – Успокоил я его, - и эта прическа а-ля Котовский придает тебе некоторый шарм.
 - Ты находишь?
 - Конечно!
 Он досадливо махнул рукой.
 - Что мы с тобой как куры раскудахтались, внешность для мужика дело второе, если не последнее. Хватит об этом.
 - Согласен! – кивнул я.
 Присаживайся поближе, сейчас будет кофе, и заодно твои опусы посмотрим.
 Вкушая мелкими глотками, горячий ароматный кофе, я искоса поглядывал на Виктора, пытаясь по выражению лица определить его реакцию на мои тексты. Но он был невозмутим, рассказик был небольшой страниц на шесть, его он одолел быстро и тут же перешел к стихам. Я допил кофе и ждал его вердикта. Впрочем, я был спокоен, как слон, хождение по редакциям закалили меня. Когда очередной редактор говорил мне: «нет!» Я не спорил, как прежде, комментарии здесь не нужны. Литература, если говорить упрощенно, как женщина, то ли она тебе нравится, то ли нет. И пусть мои рассказы и стихи сами, оправдываются и борются за себя, доказывают, что они действительно чего-то стоят.
 Наконец он отложил странички на стол и глубоко вздохнул, будто погружаясь глубоко под воду:
 - Ну, во-первых, рассказик недурен, если я опубликую его, мне будет не стыдно. А вот со стихами как-то не очень, может, я ошибаюсь.
 Он взял один из них и прочитал вслух:
 - «…Распад души на атомы и листья,
 так осенью срывается покров
 и ветра злого рев и свисты
 понятен, кажется, без слов…»
 Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня, словно ища во мне
согласия и поддержки. Но я напротив продолжил читать свой стих:
 «И будто бог покинул все пределы,
 оставив нам разор гнезда
 и как мальчишка неумелый
 рисуешь мир, как с чистого листа…» Продолжать?
 - Не надо. Ты хочешь упрекнуть меня в узости мышления, что надо смотреть шире, так что ли? – Он резко выскочил из кресла и нервно заходил вокруг него. – Что ж я не понимаю, что это, скажем так, философско-любовная лирика, ну и тэ-де, и тэ-пэ. Допускаю, что твои стихи, может даже, сверх талантливые. Откуда мне знать?
 Он снова сел в кресло.
 – Но скажи мне, ради бога, зачем мне моего читателя в меланхолию вгонять? Ему и так не сладко, а тут еще и твои стишки. Он ждет позитивных эмоций, если хочешь развлекаловки. Он хочет отвлечься от серых будней, ты меня, надеюсь, понимаешь?
 - Естественно, понимаю, - непроизвольно улыбнулся я. – Только чего ты расписываешься за всех читателей. Да, они читают толстые еженедельники, глянцевые журналы, они успешные люди, нынешняя элита, но они так же плачут и смеются, любят и ненавидят и даже, представь себе, философствуют. Они живые люди!
 - Недаром ты был блестящим адвокатом, клиенты к тебе в очередь стояли. - На мгновение он замолчал, но потом продолжил: - разумеется, это не мое дело, но зачем ты оставил адвокатскую практику? У тебя была престижная работа, к ней ты шел не один год и, вот на тебе, и высокие гонорары и все прочее вдруг коту под хвост! Нонсенс какой-то, да и только, писал бы себе потихонечку, если уж так приспичило!
 Я не хотел отвечать на этот непростой вопрос, но все же решил хотя бы как-то объясниться:
 - Действительно, со стороны посмотреть - у парня крыша поехала и полная шиза.- Начал я свой диалог, у меня было такое ощущение, словно я шел по тонкому льду один неверный шаг и я под водой, но я заставил себя говорить: - Года три назад я прочитал статью об одном полковнике -фронтовике, орденоносце. Он прошел всю войну, был ранен и снова на фронт, одним словом, герой. Впереди его ждала великолепная военная карьера, а он взял, и ушел в попы. Не знаю, но эта история меня крепко задела. Была ли у него мотивация? Наверное, была, но почему к Богу? Он не объясняет, ему не надо оправдываться… в оправданиях всегда есть какая-то виновность. Оправдываешься, значит виноват…
 В кабинете повисла напряженная тишина. Виктор застучал ручкой по столу, будто морзянкой, посылая спасательное «С.О.С.», за окнами пошел густой снег. Он взял пульт и открыл жалюзи. Снежное марево запеленало всю видимую перспективу.
 - У тебя кроме кофе есть что-либо покрепче?
 - Обижаешь, - оживился он, – тебе водку или коньяк?
 - Лучше водку…
 Мы выпили по стопке и закусили маринованными огурчиками, которые оказались у запасливого редактора. Я подошел к окну. Снег кружился крупными хлопьями, снежные мотыльки плавно парили в пространстве, заполняя собой все вокруг. Казалось, что там наверху ангелы распороли огромную перину и таким образом решили порадовать город и людей.
 Глядя, в окно я спросил:
 - Это она надоумила тебя позвонить мне?
 - Мог бы и не спрашивать, конечно же, твоя Алена,- сухо ответил он, по новой разливая водку. – Ты что, не знаешь женщин? Как бы она к тебе не относилась, а про бывшего мужа всегда будет думать и заботиться. Правда, до той поры, пока он вновь не женится, тогда эта другая возьмет все хлопоты на себя. Это вроде эстафетной палочки.
 - Ну что ж, благодарю за ликбез, только все уж как-то упрощенно, - заметил я. –А, как там она? Ты ведь, как обычно, в курсе.
 - Мог бы и сам давно позвонить! Надеюсь, ты не считаешь ее виноватой в том, что ты сам прыгнул в эту пропасть?
 - Я думал, вот-вот, стану на ноги. Окажусь, как говорится, эдаким победителем на белом коне, тогда и позвоню. Я ведь ушел от нее с одним чемоданом, оставил квартиру, авто…
 - Да не надо это «му-му» гнать, все об этом знают. У нее сейчас какой-то бизнесмен. В этом смысле она в порядке! – Виктор перестал выстукивать морзянку и добавил, - а я ведь тоже был увлечен Аленой. Помнишь наши ночные прогулки в парке перед университетом? Аленка в джинсовом костюмчике - стройная красивая девочка. Мы брали бутылку вина-огнетушитель и на скамейке до утра о чем-то спорили до хрипоты, каждый хотел покрасоваться своей эрудицией и красноречием. Ах, какие тогда были майские ночи, цветущие каштаны с белыми свечками. Старик, за нашу прекрасную молодость… за это надо выпить!
 Мы выпили еще по стопке и алкоголь, на этот раз, ударил в голову. Я давно не прикасался к спиртному и мозг мой приятно затуманился, стало легко и хорошо. Когда мы закурили, все мои проблемы улетели вместе с сигаретным дымом.
 В последнее время я был до глупости серьезен, изображал из себя писателя-отшельника, сидящего за компьютером. Эх, ты хренов писака, горько подумал я, забыл, что самая гениальная вещь - это жизнь – вот с этим снегом, тихим гудением компьютерного процессора, сигаретным дымом и запахом кофе. Можно еще выпить стопку водки, и она обожжет гортань, можно захрустеть маринованным огурчиком или просто смотреть в окно, как снегопад утрачивает свою силу, и надвигаются быстрые мартовские сумерки. Каждая жизненная деталь гораздо ценнее любой гениальной строчки. Пусть это звучит банально, но это ведь так…
 - У нас тобой кризис среднего возраста, - прервал мои размышления Виктор. = Иногда у меня такие заскоки случаются, мама родная, - он бросил взгляд на дверь, видимо подразумевая свою сексапильную секретаршу. – Сбегаю вместе с ней подальше куда-нибудь в южные края и чем дальше, тем лучше. Хозяину говорю, что творческий кризис и надо развеяться, но через две недели опять возвращаюсь домой, к семье, к работе. Нам не хватает поступков, безумства. У нас все уже разложено по полочкам. Вон, сынок мой; ему давно уже за двадцать, а он в интернете сутками сидит. Я ему: найди девчонку, погуляй с ней вволю или влюбись, наконец! Нет, - отвечает, - рано еще, надо карьеру сделать. Пацан еще, совсем пацан, -вздохнул он и категорически добавил: - В любом деле без любви и прилежания ничего не добьешься! Только любовь двигатель всех наших устремлений!
 За окнами окончательно стемнело, и мы стали прощаться. Я крепко обнял Виктора. Вначале казалось, что мы не виделись с ним целую вечность, теперь же, будто и не расставались никогда.
 Затем он как-то смущенно передал мне конверт со словами, что здесь, мол, небольшая сумма денег - аванс за мои рассказы, что, мол, три сотни долларов на первое время мне хватит и, что стихи мои он тоже обязательно напечатает. Надо же когда-то делать поступки.
 Я вновь оказался на улице, воздух был свежим, и пахло скорой весной. Я не спеша пошел к метро, и в этот момент мне казалось, что я был самым счастливым человеком на белом свете. И дело было не в деньгах или будущей публикации, дело было совсем в другом, в самом тебе, где твои слова и твои мысли больше не нужны, они излишни. Кажется, что просто твоя суть сливается с ночным городом и все мелкое, и незначительное, как шелуха отлетает в бесконечный купол небесного свода…