Иноземец глава 13

ГЛАВА XIII
ДУШЕВНЫЕ ТЕРЗАНИЯ
 Две недели спустя, Хейли был всё ещё среди ополченцев. За это время боевые действия не только не прекратились, а напротив, стали только ещё интенсивней, ещё яростнее. Авиационные налёты не прекращались ни ночью, ни днём. Помимо их, города Сербии обстреливались уже и ракетами дальнего действия. Более того, линкоры ВМС НАТО обрушивали свои удары на прибрежные города Югославии, что, по мнению Хейли, было совершенно бессмысленным и бесчеловечным. Количество жертв уже исчислялось тысячами, и трудно было представить, до каких пределов это число будет расти. Обстреливались мирные поселения, да и фактически сама регулярная армия была лишена средств обороны. Что она могла противопоставить против ракет дальнего действия, да и против воздушных атак она была бессильна.
 А атаки доходили до абсурда. Атаковались колонны с беженцами, жилые дома, больницы. Во время одной из воздушных атак был даже взорван православный храм. Зачем это нужно было делать, Хейли не понимал. Даже он, будучи нерелигиозным человеком, понимал, что нельзя замахиваться на религию, на чужие верования. В противном случае, это будет иметь необратимые последствия. Всё это было доказано неоднократно самой историей, и НАТО вновь повторяло эту историческую ошибку.
 Практически вся Сербия была лишена электричества. Воздушные атаки уничтожили множество электростанций, а электрические провода, протянутые над городами, посыпались с воздуха «серебрянкой», что приводило к замыканию цепей, и обесточивало целые жилые районы.
 Центральные клиники Приштина тоже лишились электричества. Врачи лишились возможности лечить людей, которых поступало всё больше и больше. Было множество раненых, а хирурги, из-за отсутствия энергоснабжения, не имели возможности проводить операции, несмотря на то, что многие раненые и больные нуждались в экстренной помощи. Было множество смертельных случаев, которые невозможно было предотвратить.
 Хейли видел всё это своими собственными глазами, либо получал сведения от Кустурицы, и остальных ополченцев. Он был глубоко потрясён всем тем, что творилось в стране. Каждый новый такой случай, словно прижимал Хейли к земле, ложась ему на плечи тяжёлым грузом. Он чувствовал себя виновным. Ведь, несмотря на то, что он находился среди сербов, все эти ужасы творились его бывшими боевыми товарищами, среди которых должен был быть он сам, он был выходцем из них, и никогда не забывал об этом.
 После того, как он окончательно понял, какую свободу несёт НАТО Югославии, он не хотел возвращаться обратно. Его пугал уже не трибунал, который казался ему теперь всего лишь неприятностью. Он не хотел быть снова среди тех, кто творит подобное. Более того, ему хотелось бежать навстречу самолётам и кричать, чтобы они прекратили бессмысленные жертвы. Ему хотелось ворваться в здание пентагона, схватить руководство за грудки, и привести на те места, где оно устроило из чужой страны свой полигон, на которой проливалась невинная кровь тех людей, которые в своей жизни не причинили ни малейшего вреда Америке.
 Хейли не хотел больше возвращаться домой. Его не пугала уже смерть, которая может настигнуть его здесь, в чужом тылу. Он предпочитал смерть, чем возвращение, ибо считал преступлением находиться в среде НАТО. Да и саму Америку он уже считал преступной страной, несмотря на то, что родился и вырос там, несмотря на то, что у него остались на родине мать с отцом. Он не смог бы жить больше там, постоянные мысли о том, что творит его страна с другими странами, с другими народами, не дали бы ему покоя.
 Он слушал внутренний голос, а голос говорил ему, что и его прошлые участия в войнах тоже есть преступления. Ведь и в том же Ираке, где он служил раньше, да и в других странах, наверняка повторялась та же самая ситуация, что и здесь. Просто во всех остальных случаях, он смотрел на события с высоты полёта своего самолёта, а это не давало ему заглянуть вглубь событий. Нельзя нести свободу и счастье силою оружия, это была старая прописная истина, к которой Хейли почему-то никогда не прислушивался раньше.
 Однако, с другой стороны, Хейли простой солдат, выполняющий приказы. Вновь и вновь он терзался этими противоречиями. Отвечать за невинные жертвы должно руководство, а не он. Так должно быть по всем понятиям. Если, конечно, жертвы не были умышленными действиями самого солдата.
 Но перед кем отвечать? Перед каким судом будет отвечать пославший солдат? Ведь ни для кого не секрет, что власть никогда ни перед кем не отвечает. Она потому и власть, что имеет силу и право поступать так, как считает нужным. Всем известно, что когда приходит время отвечать за содеянное, власть всегда перекладывает вину на исполнителей, в данном случае на солдат. Выходило, что в любом случае ответственным всё равно бы был назначен Хейли. Он был бы виновным в том, что выполнял приказы, а тот, кто отдавал их, всё равно был бы оправдан.
 Так перед кем же будет отвечать тот, кто отдал приказ? Тот, кто стоит выше всех, никогда не бывает виновен. Кого ему бояться? Бога? Но Хейли не верил в Бога. Не верит в него и земная власть. Это – вне всякого сомнения, иначе, она бы боялась совершать подобное. Так кого же бояться власти, совести? А разве не учит религия, что совесть – это голос Божий. Следовательно, если нет Бога, нет и совести. Но совесть есть! Как разобраться с подобными парадоксами?
 В глубине души Хейли понимал, что если каждый солдат будет обсуждать приказы, выбирая какие из них выполнять, а какие нет, то не будет армии. Будет анархия!
 Но что-то сломалось внутри Хейли. Он не мог выполнять подобные приказы. Выходило, что он выбрал себе неправильную профессию. Он не может быть солдатом. Поступление в военную авиационную школу было ошибкой с его стороны. Но это было делом прошлым, а как он должен поступить сейчас?
 Здравый смысл подсказывал Хейли, что он должен вернуться на военную базу НАТО. Он может это сделать, его не держат в плену, и он свободен как птица. Пусть будет что будет, пускай будет трибунал. Он должен стоически принять наказание, и получить то, что он заслужил. Конечно, двухнедельное добровольное пребывание в лагере противника, не может быть расценено иначе, чем как предательство. Ну что ж, пусть! За свои поступки надо отвечать.
 Но всё дело было в том, что Хейли не хотел больше возвращаться на базу. После всего, что он видел, он не хотел называться одним из них. Быть в НАТО – преступление!
 Хейли с ужасом понял, что он сам пришёл к такому страшному выводу. Что это, как не измена европейскому союзу? Если раскроется правда, что будет сообщено его родителям? Что они будут думать о своём сыне?
 Хейли понимал, что загнал себя в тупик, из которого не было выхода, но ничего не мог предпринять. Зачем, зачем он послушал какой-то внутренний голос? Он не принёс Хейли ничего, кроме душевных мучений. Нельзя туда, нельзя сюда. Хейли не видел выхода. А может быть, просто наложить на себя руки? Говорят, смерть избавление от всего. А вдруг это не так? Будучи атеистом, не веря ни в Бога, ни в душу, ни в загробную жизнь, Хейли не должен был беспокоиться о последствиях смерти. Но, едва он представлял себе, что подносит к виску пистолет, как у него сразу же возникала мысль: «а вдруг это ещё не конец?» Становилось ещё страшнее, ещё мучительнее.
 Не в силах больше мучиться решением неразрешимых вопросов, Хейли пытался отвлечь себя чем-нибудь. Показав себя неплохим автомехаником, он проводил много времени, ремонтируя сломанные джипы и другие машины. Это успокаивало и его, и отвлекало ненадолго от мыслей.
 Ополченцы относились к нему уже заметно терпимей. К тому же на нём больше не было этой, провоцирующей негативные эмоции, формы натовца. Его азиатская внешность делала его непохожим на американца, но, в то же время, совершенно лишала его возможности быть принятым за серба.
 Число ополченцев, к тому времени, перевалило за две сотни, и они уже не были в загородном поселении. Это становилось слишком опасным для местных жителей, поэтому им пришлось перебраться обратно в город, где они ожидали того времени, когда деревья в лесу покроются листвой. Тогда они вновь смогут разбить лагерь в лесу, под защитой зелени. Зима была позади, снег растаял, и почки уже начинали распускаться. Ждать полного озеленения оставалось уже недолго. Но даже и этого короткого времени могло не быть у сербской республики.
 НАТО готовилось вводить в страну сухопутные войска. Что могли противопоставить войска Сербии против такого могущественного альянса? Конечно, совершались набеги на военно-воздушные базы НАТО, но они были похожи на пчелиные укусы, которые не могли привести к существенным результатам. Югославия была слишком слаба, для оказания сопротивления НАТО. И правительство Соединённых Штатов это знало, иначе бы он никогда не решилось вести военные действия на территории этой страны.

 В то время, когда в сербском тылу терзался душевными страданиями Рэй Хейли, на базе военно-воздушных сил НАТО, терзался не меньшими мучениями Джимми Брент. Ведь он был уверен, что Хейли попал в плен, и либо уже убит, либо испытывает издевательства сербских солдат.
 Несмотря на то, что Брента оправдали, и дали ему новый самолёт, он никак не мог простить себя за то, что схватился, в тот роковой день, за пистолет. Он старший по званию, он командир! Разве позволительно ему наставлять пистолет на своего подчинённого, на своего подчиненного, более того, на своего друга? Нет, тысячу раз нет! Он совершил непростительную ошибку, роковую ошибку. В результате этой ошибке произошло пленение, а возможно, уже и смерть Хейли. Брент не мог себе этого простить. Не схватись он за пистолет, Хейли не попытался бы его вырвать, и не произошло бы того выстрела, который привёл к отказу управление, последствие чего явилось то, что их самолёт оказался сбитым.
 Он-то спасся, всё произошло благополучно. А что случилось с его напарником? Прошло уже две недели с того самого дня, правительство выдвинуло требование о том, чтобы сербские войска выдали пленного пилота. Но в ответ не поступило никаких заявлений.
 Некоторые из его боевых товарищей поддерживают поступок Брента, но сам он себя осуждал. Что совершил Хейли, какое преступление? Отказался взрывать жилой дом, не увидев там сепаратистов? Ну и что! Любой нормальный человек бы усомнился на его месте. Усомнился в правильности выбранных координат. И за это он приставил к виску Хейли пистолет? Это не простительный шаг. Он не должен был руководствоваться своими эмоциями. Последствия этого поступка ужасны. Уничтожен самолёт-невидимка, и что ещё, самое главное, погиб его лучший друг. Теперь можно не сомневаться, что он погиб. Если даже Хейли и был пленён в тот день, то к сегодняшнему дню, его наверняка убили, иначе бы о нём были какие-нибудь известия, требования о выкупе или нечто подобное. А тут тишина. Нет, Брент не мог себя простить. Не мог, и всё тут.
 Боевые товарищи Брента замечали его угнетённое состояние. Да и как его можно было не заметить, если прежде жизнерадостный и весёлый человек, словно бы навсегда лишился своей весёлости, и стал мрачным и молчаливым. Напрасно его пытались развеселить, напрасны были и дружеские похлопывания по плечу и попытки втянуть его в весёлые разговоры. Брент оставался наедине со своими душевными терзаниями.
 Но он не ушёл в себя, как это случается с людьми, испытавшими сильный шок и нервное потрясения. Нет, он оставался по-прежнему исполнительным солдатом, и не пытался оспорить ни один приказ, отдаваемый ему свыше. Короче говоря, Джимми Брент оставался профессионалом, несмотря ни на что.