Сокровище королевы или пошли, поохотимся главы 1-3

Глава 1.

Молодая интересная особа лет двадцати медленно прогуливалась по аллее обсаженной высокими старыми соснами. Ароматный насыщенный маслами и йодом воздух расслаблял и убаюкивал нервные окончания, от чего девушка казалась безучастной ко всему и вполне довольной жизнью. Аллея заканчивалась на краю небольшого овражка песочным оползнем проложившего себе дорогу к морю, а торчащие из почти отвесной стены обветренные корни деревьев не пугали, но скорее добавляли остроты ощущений.
- Здесь граница жизни и смерти, - шептала дева, останавливаясь на самом краю и устремляя взор на противоположный берег залива.
Распущенные длинные волосы цвета спелой пшеницы развивались шлейфом крупных кудрей, веки больших глубоко посаженных глаз то открывались, то закрывались, изображая неземное упоение, а аккуратный носик уточка приподнялся сверх меры, пытаясь уловить в воздухе нечто загадочное и от того восхитительное. Такое единение с природой происходило постоянно за последние десять дней, что она гостила в доме ее названной тетушки Агаты и, сказать по правде, местными воспринималось не совсем адекватно. Практичные, а значит, несомненно, более умудренные жизнью аборигены не подходили к обрыву сами и запрещали это делать другим… менее знаменитым личностям.
- И чё там шастать? – возмущался на кухне садовник Герман наливая себе очередной стакан ананасового сока, - Вот у меня сложилось впечатление, что после развода с этим английским принцем у нее зашуршал шифер…
- Ой, и не говори, Гера, - перебила садовника повариха Элла Марковна, худая и абсолютно бесформенная женщина бальзаковского возраста, - Вчера запекали баранью ногу и подавали с чесночным соусом, так она сказала, что это ей напоминает случай с отравлением, произошедший в 1884 году в доме некоего Мителльх… в общем, хрен знает кого.
- Это она намекает, что вы хотели ее отравить, - шептала, в ужасе вытаращив глаза, горничная Лиза, - Какой кошмар!
- Глупости, просто у леди Глории тонкая душевная организация, - спокойно выслушав пересуды челяди, гордо заявил водитель тёти Агаты, - Она собирается замуж, и поэтому приехала к нам, отойти от ужасов прежней семейной жизни.
Такие непристойные разговоры велись каждый день не только между слугами огромного загородного дома, но и между самими хозяевами нет-нет, да и проскальзывала тень сомнения во вменяемости их гостьи.
- Глория Вадимовна, будьте добры, отойдите от края, - тихонечко прокравшись к девушке, старался нежно шептать охранник, - Не дай Бог сорветесь, засыплет по самое не хочу. Ой, извините…
Глория махнула рукой некультурному телохранителю и, развернувшись на 180°, направилась обратно к аллее.
- Агата Николаевна не говорила вам по поводу почты, - грустно осведомилась Глория, усаживаясь на ближайшую скамейку.
- Нет, не было почты, - озадаченно протянул охранник и виновато добавил, - Я еще не ездил…
- Так поезжай! Чего ждешь! – возмущенная Глория на полтона повысила голос и осуждающе уставилась на здоровяка, - Мне кажется, вы не справляетесь со своими обязанностями. Я об этом еще скажу тётушке.
Телохранитель тети Агаты испугался не на шутку, тяжелый нрав хозяйки он знал не понаслышке. Вызвав по рации напарника, и не дожидаясь его, он, вопреки всем инструкциям, оставив объект наблюдения, побежал в гараж.
- Мымра, - удаляясь, зло твердил охранник, наливаясь как овощ на грядке бурачным цветом.
Проследив за нерадивым подчиненным тетушки Агаты, Глория вернула на лицо, прежнее задумчиво отстраненное выражение и осталась сидеть на скамейке, уперев не моргающий, неподвижный взгляд в одну только ей известную точку напротив. Она сидела так до тех пор, пока глаза не заслезились и веки невольно сомкнулись, выдавив несколько солоноватых капелек, застывших на щеках.
- Все придет в норму, - шептала Глория, про себя всматриваясь в сосны, высаженные по краю аллеи, и своей численностью больше напоминавшие лесной бор.
Деревья приходили в себя после невыносимого дневного зноя, радостно подставляя застоявшиеся ветви под резкие порывы ветра, дующего в сторону залива. Птицы выбрались из своих укрытий и запели, разлились трелями по лесной округе, в воздухе мимолетно пронесся запах шашлыка, а за ним нечто цветочное фиалковое, потом завеяло мягкой сдобой и непередаваемым духом куреня.
- Как аппетитно, - сказала она себе, но попытки подняться не сделала, а наоборот, задрав голову и почти касаясь затылком потрескавшейся спинки скамейки, уставилась на голубую, чистую полоску неба еще не затянутую пышными еловыми лапами.
Лицо на этот раз выражало спокойствие и блаженство. Наконец она отвлеклась от мучающих ее грустных дум и принялась угадывать в облаках фигуры…
Занимательное занятие впрочем, не отразилось на внимании, а главное слухе Глории, только заслышав хруст веток, где-то за своей спиной она отвлеклась и напряженно прислушалась. Непонятное волнение охватило ее, она вскочила и, уперев руки в спинку скамейки, принялась всматриваться в голоствольное сосенное пространство.
Постояв с минуту в таком неудобном положении и не увидев своего желанного, она повернулась обратно к аллее и… чуть не стукнулась лбом с мужчиной, среднего возраста, среднего веса и прочих средних достоинств.
- Боже, это ты! – испуганно воскликнула Глория, отступая назад.
- Гы-гы, - выразил восторг мужчина, - Богом меня еще никто не называл.
- У меня нет времени обсуждать твои, т.е. ваши прозвища, - она повелительно взглянула в лицо пришедшему и зло прошипела, - Говори коротко и ясно.
- Агата Николаевна просит прийти, - нагло рассматривая девушку, начал мужчина, - Она сейчас разговаривает с кем-то по поводу своих ценностей, так что скоро ку-ку и полетели в теплые края.
- Трепло, - возмущенно покачала головой Глория и, не обращая внимания на курьера направилась к дому.
Наглый мужлан не отставал ни шаг и всю дорогу до дома разглядывал спину Глории. Его вожделенный оценивающий взгляд медленно прохаживался по фигуристому телу от элегантно уложенной макушки волос до прямых точеных ножек с сильными икрами. Злая ухмылка не предвещала ничего хорошего для любой девушки, оказавшейся на пустынной продуваемой ветрами аллее с множеством укромных уголков, поросших бурьяном и колючками, но только не для леди Глории Блэкуэлл. Она почувствовала на себе этот бессовестный взгляд, сгруппировалась и твердо решила дать сдачи, если возникнет необходимость.
К счастью все обошлось, аллея закончилась и перед взором девушки предстала английская лужайка, украшающая территорию вокруг дома. Тетя Агата возлежала в шезлонге с телефонной трубкой в руке, грозно допрашивая кого-то на том конце провода, рядом стоял сервировочный столик, загроможденный всякими бокалами и бутылками, на самом краю притулилась большая ваза фруктов. Пухленькая розовощекая девица Лиза, горничная, служанка, нянька и прочая прислуга в одном лице готовила хозяйке коктейль, изредка кидая заинтересованный взгляд в сторону соснового бора.
- Я же уже сказала: приезжайте! Да, подпишем необходимые документы и можете забирать… Согласна, да, на полгода… Какая сумма?.. Угу. Тогда возможно на год…
Лицо тети Агаты выражало полное удовлетворение услышанным, гроза сошла с чела, голос зазвенел колокольчиком, и лицо озарилось приятной яркой улыбкой. Из протянутой руки горничной элегантным жестом Агата, не повернется язык в такой момент называть ее тетей, взяла бокал и уже непринужденно продолжила разговор.
- Я согласна, - отпив из бокала приличный глоток, звонко и весело возвестила она, - Когда вы прибудете?.. Сколько?.. Так много?!.. А эксперты зачем?
Здесь произошла катастрофа. Наполненное до краев богемское стекло качнулось в нетвердой руке Агаты и прозрачная, похожая на березовый сок жидкость, расплескалась вокруг, оставив на груди и животе хозяйки крохотные льдинки, крепко вцепившиеся в немолодое, но все еще свежее, женское тело и с удовольствием тающие под убывающими лучами солнца.
- Ах, - выдохнула Агата и, моментально взяв себя в руки, вскочила, стряхивая жидкость, - Это я не вам!.. Какие эксперты?.. Зачем?.. Вы сомневаетесь в подлинности? Тогда я расторгаю контракт… Что это значит?.. Нет, мой дорогой, это означает ваше недоверие!
В голосе тети Агаты вновь зазвучала сталь.
- Привет, - пропела Глория, приземляясь на газон рядом с шезлонгом.
Тетя Агата недовольно махнула рукой, возвращаясь на прежнее место, и Глория безразлично взглянув на нее, растянулась на траве.
- Все подлинное! – не выдержала Агата, - Я жду ваших экспертов!.. Нет вы не приедете зря… Всего доброго!
Трубка улетела в траву.
- Нет, каковы а?! – возмущенно воскликнула Агата, - Лиза, кофе! Как ты дорогая?
Вопрос был адресован Глории и носил риторический характер.
- Нормально, - столь же риторический прозвучал ответ, - У вас проблемы?
- Не забивай голову, детка, - тетя Агата махнула рукой, - Где телефон?
Лиза направившаяся было в дом за кипятком, вернулась и принялась осматривать газон в поисках телефона ни Глория, ни тем более тетя Агата и пальцем не пошевелили, чтобы помочь бедняжке.
- Вот, Агата Николаевна, - протянутая трубка была выхвачена из пухлых ручек Лизы и застонала в тональном режиме под цепкими пальцами тетушки.
Горничная тихонечко удалилась, с интересом поглядывая в сторону гаража, а тетя Агата, состроив еще более устрашающую гримасу на лице, с нетерпением нажимала на кнопки, дозваниваясь до неизвестного абонента.
- Алло, - после десятка неудачных попыток, прорвала Агата телефонную блокаду, - Я час звоню! Где твой бестолковый начальник!... Борясик, хватит дрыхнуть собирайся, поезжай в мой банк и забери из моей ячейки то, что мы привезли из Англии в прошлом году… Не надо воспоминаний и глупых подробностей, приезжай срочно я жду! Ох уж эти племянники!
Трубка вновь улетела в траву.

Глава 2.

Глория страдала стоя у раскрытого окна своей спальни выходившего на огромное поросшее бурьяном пространство. Территория эта принадлежала тете Агате и в ближайшее время подлежала плотной застройке, сейчас же несколько соток пустыря с расположенными в отдалении приземистыми кирпичными складами, еще немецкой постройки, представляла собой девственные кущи, в которых украдкой рыскал местный кот Шнурок в поисках поживы. С наступлением ночи дранный котяра выходил на охоту, но в отличие от двуногих коллег делал это без лишнего шума и на трезвую голову.

Шорохи ночи не пугали леди Глорию, и она часами простаивала у окна, безучастно вглядываясь в темные очертания куширей и сараев. Она ничего не замечала вокруг, насмотревшись перед сном фотографий, привезенных из одной азиатской страны на которых была изображена в компании невысокого молодого человека с черными курчавыми волосами, огромными смоляными глазами и орлиным носом, Глория впадала в уныние и долго не могла заставить себя лечь в постель. Как следствие такая бессонница длилась часами, заставляя простаивать свою жертву у открытого окна и предаваться горестным изматывающим думам.
Вот и сегодня повторялась старая история. После легкого ужина Глория, поблагодарив хозяев, поднялась к себе наверх и, тщательно заперев дверь на замок, достала из прикроватной тумбочки несколько дорогих ее сердцу фото. На одной из них стоял щуплый молодой человек, в соломенной шляпе лихо заломленной на затылок, из-под которой торчали непослушные черные кудряшки.
- Бог мой, - увидев эту фотографию, помнится, воскликнула тетя Глория, - Дай угадаю. Это местный араб, турок или киприот?
- Ни то, ни другое, ни третье, - спокойно отвечала Глория, - Он француз мистер Мор…
- Таких французов не бывает, - уверенно отрезала Агата и перевела разговор на тему наиболее выгодных тарифов в системе ДжиэСэМ.
Вспоминая этот эпизод, Глория грустно ухмыльнулась, присела на подоконник и принялась вспоминать подробности прошлогодней встречи со своим любимым, милым козликом.

Сорокоградусная жара влекла к морю, но и там не было спасения, вода у берега прогрелась, а заплывать дальше установленных буйков, в прохладу глубоководья, охрана отеля не разрешала. Пролежав какое-то время под пристальным наблюдением секьюрити, Глория все же решилась омыть драгоценное тело в теплом, как парное молоко море. Все свелось к тому что, войдя по щиколотку в воду, она набрызгала на себя несколько соленых капель и отправилась в местный бар у бассейна.
Веселье в баре царило непередаваемое. Музыка, которая по логике вещей должна была служить неким фоном для посетителей, создавая особенную атмосферу, согласно жизненному кредо этого питейного заведения орала из десятка динамиков, а на крохотной сцене нависавшей над бассейном резвились несколько козликов в мужском обличии. Они так топотали и хлопали в ладоши, что тряслись подмостки и изредка падали, установленные на сцене микрофоны. Официанты кидались все поднимать, но иногда взятые в плен танцующими сами принимались топать, хлопать и орать нечто нечленораздельное.
- Безобразие, - усаживаясь за предложенный администратором столик бросила Глория взгляд на сцену, - Идиоты.
Меню оказалось разнообразным и Глория, почувствовав голодное потягивание в желудке, выбрала весьма калорийную картошечку фри, чизбургер и не менее калорийный молочный коктейль с ванилью. Сделав заказ и получив порцию хлебных палочек, чтобы не скучать, она уставилась на сцену, с неприкрытым любопытством рассматривая беснующихся в попытке найти хоть одного знакомого.
Возможно, леди Глория забылась и, рассматривая веселых мужиков, показала свое благорасположение или лицо ее выражало в этот момент доступность, но от веселящейся толпы отделился худосочный черноволосый юнец и, схватив первую попавшуюся на пути кадку с экзотическим цветком, понесся к Глории.
- Цветок, цветок, - орал он, увиваясь от бросившихся на перехват официантов и охранников, - Вы прекрасный цветок на тонком стебле моей души!
Глория оглянулась вокруг, пытаясь найти женщину, подходящую под столь лестное сравнение, но вокруг сидели только представительницы сборных по волейболу нескольких стран, приехавших на соревнования, и уж они никак не смогли бы удержаться на тонком стебле, о котором вещал мужчина.
- Я дарю его вам, - плюхнулся на колени незадачливый поклонник и с грохотом водрузил кадку на стул, стоящий рядом с Глорией, сухая земля разлетелась по столу, засыпав хлебцы.
Тут же подлетела охрана и принялась оттаскивать фаната леди Глории, но тот снова схватился за кадку, обретя более тяжелую весовую категорию, и повел неравный бой с наседающими противниками. Танец, похожий больше на бразильское капуэйро, из-за шатающихся тонких ног поклонника и раскачивающейся в разные стороны кадки грозил закончиться полным погромом бара. Мужчину мотало из стороны в сторону и все попадающиеся на его пути, будь то люди или предметы падали на пол и от страха уже не могли подняться. Бармен, увидев такое дело, срочно собрал со стойки все льющиеся и бьющиеся предметы и благоразумно удалился в подсобку.
А поклонник продолжал защищаться пока вбежавшие с улицы люди в штатском, вызванные барменом по телефону, не положили этому конец, скрутив и кадку и ее сообщника скандалиста.
Цыган, а именно так она определила своего чернявенького поклонника, отбивался, даже будучи связанным. Он конвульсивно дергал ногами, мычал, но освободиться от дюжих объятий мужиков в шортах и гавайских рубахах не мог и, поняв это, на ломаном английском принялся кричать, что он француз и находится под защитой мсье Лорана, атташе по культуре. При этом он указывал нетвердым пальцем на одного из скачущих мужиков, пытаясь попасть в нужного танцора.
В тот день повязали и хорошенько всыпали всем дебоширам: и атташе по культуре, и главному тренеру сборной, но особенно досталось чернявенькому заводиле. На следующий день после инцидента протрезвевшие гуляки получили свои документы, деньги, часы, прочие личные вещи и приличный счет из бара, а потом, урегулировав финансовую сторону вопроса, отправились по своим повседневным заботам…
Своего «козлика» она обнаружила в том же баре, скромно сидящим в углу с гудящей больной головой. Он поправлял здоровье пивом, водкой и креветками, плотно уложенными на огромном керамическом блюде.
- Здравствуйте, - нежно произнесла Глория, вспоминая вечернее поклонение с кадкой, и присела на стул рядом со своим незадачливым поклонником.
- Здрасьте, - грустно как показалось Глории, произнес незнакомец и уткнулся в тарелку.
- Я Глория, - стараясь придать таинственности голосу, она сделала попытку познакомиться.
- Угу, - качнул курчавой головой мужчина и навеки завладел одиноким остывающим сердцем Глории.
Потом были незабываемые десять дней постоянного веселья и кутежа. Они катались по морю на катамаране, ездили в рестораны, ходили в кино и один раз на премьеру в местный театр, и везде ее мужчина как оказалось известный в мире искусства галерееист, оставался спокойным и невозмутимый с неизменной, подаренной Глорией позолоченной фляжкой наполненной коньяком.
 Однако дела требовали присутствия леди Глории в Англии и она, предвкушая окончание бракоразводного процесса, предварительно обручившись с любимым мужчиной, отчалила на туманный Альбион, пообещав своему «козлику» звонить и писать бесконечно.
В Англию она вернулась с огромным багажом и обширным компроматом на себя любимую, который заключался в дюжине упаковок с фотографиями ее и «козлика».


Воспоминания защемили в сердце и глаза стали покалывать от накатившихся слез. Перед мысленным взором замелькали мерзкие сцены развода в суде, грудной приглушенный голос бывшего мужа и пачки, упаковки, горы фотографий разбросанных по его спальне в Блэкуэлл Холле. Глория сжала руки в кулачки, пытаясь стойко пережить это воспоминание, но… вскрик или всхлип где-то вне стен ее спальни развеял прошлые страхи, освободив место для новых переживаний.
Глория высунулась в окно по пояс и принялась пристально осматривать буквально каждый метр пустыря. В кромешной тьме ничего путного увидеть не удалось и только вдали, за складами, как будто мелькнула какая-то тень, хотя и в этом Глория не была до конца уверена. На всякий случай, выглянув в окно еще раз, она постаралась сосредоточить свое внимание на территории, прилегающей к дому. За углом по левую руку от Глории горела яркая лампочка, и девушка успокоилась, увидев главный атрибут цивилизации.
«Если горит свет, значит все в порядке», думала Глория, направляясь к кровати.
И все же она укладывалась в постель со смутным сомнением, а слышала ли она что-нибудь или это разыгравшееся воображение на почве не сложившейся личной жизни. Удобно расположившись на подушках, и прикрывшись тонким шерстяным покрывалом, она в ожидании сна по инерции продолжала смотреть в раскрытое настежь окно. Перед глазами вновь и вновь всплывали образы когда-то любимых мужчин, обрывки постельных сцен и бесконечные разговоры в лицах, в подробностях до мельчайших деталей. Мысли сливались, и уже невозможно было разобрать сон это или явь.
Вскоре в полудрему мыслей вмешались посторонние шорохи и громкие вздохи. Организм, уставший от чернявых, бесконечных, пареньков мгновенно отреагировал на эти посторонние звуки,… Глория очнулась. С трудом, разлепив веки, приподнялась на локте и прислушалась, внимательно осматривая комнату. В помещении ничего не происходило, звуки раздавались снаружи.
Накинув халат, она подошла к окну и в ужасе застыла на месте: по стене медленно ползло нечто с огромными черными крыльями за спиной. Оно странно загребало передними лапами и мотало головой, но когда «Это» подползло так близко, что стали видны отвратительные когтистые лапы, ступор прошел, и Глория кинулась к двери.
Дверь была закрыта, ключ спрятан, но искать его у Глории не хватило мужества, поэтому она тупо дергала дверную ручку, кричала и неистово стучала ногой по двери, призывая на помощь.
По прошествии нескольких минут у ее покоев собрались все домочадцы, они пытались выбить дверь, крики спасителей перекрывали вопли самой заложницы, и вся эта компания попутно пыталась выяснить друг у друга, что все-таки происходит с Глорией.
Услышав человеческие голоса, она немного успокоилась, перестала колотить по двери и молча стояла, прислушиваясь к голосам в коридоре решающим как лучше вызволить несчастную…
- Глория Вадимовна, - шепнул голос у нее в голове, не оборачиваясь на этот соблазнительный мужской голос, Глория грохнулась в обморок.

Глава 3.

- Сашка! Мортиньянц! – высокий загорелый молодой человек крепкого телосложения широкими шагами быстро приближался к кучке молодых людей в желтых майках с надписями: «Наше время».
- Сашка! – толпящиеся сопляки на площади перед дедушкой Лениным, указывающим на мэрию города, все как один повернули головы в сторону призывающего.
«Ты смотри, сколько Сашек», ухмыльнулся про себя молодой человек, «Пожалуй, своего я теперь не сыщу».
- Сашка! Мортиньянц! – молодой человек сделал последнюю попытку обратить на себя внимание, крикнув в самое ухо Сашки, поглощенного речами молодого реформатора орущего с импровизированной сцены сколоченной кое-как из щитов и досок.
- Мы будущее России! – надрывался оратор, взирая на безразличные лица юнцов, - Наступит время, и мы скажем свое слово будущему России. Мы молодое сильное поколение свободных людей построим самый лучший мир на обломках загнившего коммунизма…
Энергичные взмахи руками, музыка и многочисленные яркие плакаты привлекали людей всех возрастов. Они слетались на площадь как мотыльки на огонь и с интересом останавливались, увлеченно разглядывая главаря митингующих.
- Подлец! – кричала старая бабулька с рублевым пакетом «Виктория», - Пошел вон предатель!
- Сволочь, - подхватывали дедки с плакатами от КПРФ в руках, - Мы, что за это воевали. Убирайся!
 - Са-а-ашка, - молодой человек сгреб в охапку тщедушного худенького юношу с взъерошенными черными курчавыми волосами.
- Борик, неужели ты? – высвобождаясь из объятий, возмущенно развел руками Сашка, - Я искал тебя в Москве и твой трехнутый лакей отправил меня в самых грубых выражениях сюда на побережье.
- С чего это вдруг? – удивился Борис, открытым дружелюбным взглядом осматривая старого знакомого, - Кстати, ты очень хорошо смотришься на фоне этих сопляков, только одёжка подкачала.
Сашка осмотрел свои черные штаны и застиранную синюю футболку с белым черепом впереди. Все вещи странно обвисли на нем и имели несвежий вид, а белые с серыми прожилками кроссовки издавали такое амбре, что люди в радиусе трех метров оборачивались и куксили носы, в попытке найти источник запаха.
- У тебя потрепанный вид, - прищурил глаз Борис, - Дальняя была дорога?
- Представь да! – с претензией глядя на товарища, вскричал Сашка, - Пришлось ехать, в чем послали. Дело-то срочное.
- А скажи-ка, Сашка, что именно сказал мой дворецкий?
- Так и сказал, езжай, говорит, к такой-то тете.
- Сочувствую, - казалось, искренне покачал головой Борис, - Тебе столько пришлось перенести.
- А что мне оставалось делать? У меня до сих пор руки трясутся, как подумаю, в какую западню попал.
- Это касается меня? – удивленно приподнял брови Борис.
- Хуже! – обиженно нагнул голову Сашка, - Это меня касается!
И тут Сашку захлестнули эмоции, он принялся кричать и размахивать руками, пытаясь переорать выступающего на трибуне, да так энергично, что все присутствующие отвернулись от голосящего оратора и с нескрываемым интересом уставились на приятелей. Даже дедки и бабульки подошли к ним поближе, опустив плакаты и восторженно прислушиваясь.
- Я обручился на Кипре! Год назад. Понимаешь? Теперь моя невеста преследует меня, звонит, пишет, и даже наняла детектива. Третьего дня к моим предкам приехал непонятный тип и стал выспрашивать обо мне, мол, где я, кто я и как правильно пишется моя фамилия.
- Как тебя угораздило, - покачал головой Борис.
- Это фигня! – махнул рукой Сашка, - Кольцо то стырили по дороге в Москву, а оно со слов моей невесты стоило, чуть ли не десять тысяч. Если меня раскроют мне каюк.
Сашкина речь произвела впечатление на собравшихся граждан и была воспринята ими как некая шуточная сценка, разыгранная двумя комиками, по заказу организаторов общественного мероприятия, дабы позабавить народ и разрядить обстановку. Люди весело посмеивались после окончания Сашкиной речи в ожидании продолжения.
- Пойдем отсюда, - испугался Борис необычайной заинтересованности окружающих.
Он потянул Сашку в сторону деревянной церквушки, видневшейся за спиной Владимира Ильича, и молодые люди под веселые взгляды и нелестные комментарии быстрым шагом устремились к спасительным сводам храма, впрочем, митингующие не решились преследовать «артистов» на святой земле, продолжив жаркие беспочвенные дискуссии с удвоенной силой.
Церковь представляла собой деревянный сруб, выдержанный в стиле «а ля рус», что значит изба, глядящая на мир резными оконцами с обыкновенной покатой крышей без печной трубы и крытым крыльцом с приставленными деревянными подмостками. Церковные колокола не большие по размеру, но очень мелодичные, разместились в специальной боковой пристройке и призывали к службам мерно однотонно, заставляя верующих задуматься об их грешной бренной жизни на земле.
Сейчас службы не было, но скамейки в изобилии расставленные на церковной территории были заняты почтенными старичками, беззаботными юнцами, алкоголиками разных категорий и гостями города.
Осмотревшись Борис быстро оценил обстановку и потащил своего товарища в самый дальний угол аллеи, где они и разместились на крашенной, дешевой зеленой краской, скамейке вместе с двумя благообразными старушками в платочках, обсуждающих неких отца Никодима и матушку Варвару.
- Послушай, - удивленно глядя на Сашку, Борис постарался вернуть разговор в прежнее русло, - Как тебя угораздило обручиться да еще на Кипре? Она кто гречанка или может турчанка?
- Она русская, - расстроено ответил Сашка, - В том то и проблема.
- Ну, хорошо согласен, тебе на этот раз не повезло, - озабоченно разглядывая смуглую физиономию Сашки, спокойно окунулся в размышления Борис, - Ты обручился на Кипре с русской девушкой и теперь боишься уз Гименея. Только одно понять не могу, зачем такие страсти! Сейчас конец 20 века, так что в порядке вещей позвонить и сказать, что ваша встреча была ошибкой.
Мортиньянц расширенными от ужаса глазами смотрел на Сашку, потом развел руками, хлопнул по коленкам и вскочил со скамейки, закатив глаза. Борис решил, что у Сашки приступ какой-то болезни, но предпринять ничего не успел, потому что сам оказался на грани обморока.
- Как права была моя мама, когда говорила, что ты эгоистичный тип, с черствым сердцем и циничными мозгами!
Такой лестной оценки в свой адрес Борис никак не ожидал.
- Я надеялся на сочувствие, на помощь! – орал не своим голосом Сашка, - А что получил, а?
- Что? – осторожно поинтересовался Борис.
- Безразличие, - потряс кулаком Сашка.
- Идиот, - спокойно ответил Борис, - Во-первых, ты ничего не рассказал мне о невесте, а, во-вторых, ты доиграешься, и уже я тебе скажу все, что слышал о твоей персоне от наших общих знакомых…
- Ладно, - быстро перебил Мортиньянц, - Я все расскажу, и мне требуется твой профессиональный совет. Значит, дело было ровно год назад на Кипре. Я решил делать бизнес, познакомился с нужными мужиками, известными там личностями. Ну, мы, конечно, немного выпили, за знакомство, дня два не больше. Они в свою очередь познакомили меня с Мортиньоном. Он известный во всем мире французский галереист. У него этих галерей целая сеть. Я показал пару своих работ в стиле раннего Пикассо, и этот тип предложил выставить их на местный аукцион. Конечно, я согласился.

- Причем здесь обручение? – не выдержал Борис.
- А притом, что мои картины купили, - гордо ответил Сашка, - За двести пятьдесят долларов… каждую!
- Это дорого?
Сашка махнул рукой и продолжал:
- Мы это дело отмечали, в местном кафе и вышло так, что мы с французом поменялись одеждой.
- Что вы сделали?
- Не спрашивай как это вышло… Не суть. Главное, что француз от всего выпитого скопытился, и его отвезли на воды, а я остался в его пиджаке и с его документами.
Борис никогда ничего глупее не слышал и поэтому взгляд его сейчас выражал глупое недоумение. Мортиньянц верно отметил этот взгляд и не стал акцентировать внимание на чужих вещах и документах, а сразу перешел к главному.
- Я после этого кутил еще неделю, - виновато признался он, - Ты ж знаешь, пока деньги не закончились.
Взгляд Бориса поумнел: вот это была истинная правда и никаких феноменов.
- Но деньги закончились все, и сразу, - подвел итог Мортиньянц, - И я обнаружил себя в объятиях красивой молодой женщины. Насколько помню, она говорила по-русски, значит, была русской, но швейцар в отеле называл ее леди, значит, кем она была?
- Англичанкой, - кивнул головой Борис.
- Вот и пойми, - развел руками Сашка, - В общем, пока я пил, она все мои вещи обшмонала и уже знала, что я Александэр Мортиньон, известный и богатый галерейщик. Очень обрадовалась. Я ж не мог расстроить женщину, тем более что мы обручились, о чем и объявили в местной прессе.
- Ничего не понимаю! А прессу ты зачем к делу приобщил?
- Чтоб эффектно было, - погрустнел Сашка.
- Понятно, - безнадежно констатировал Борис, - Опять дешевые понты.
- Это еще что, - у Сашки беспокойно забегали глазки, - После объявления был устроен небольшой пир, и мы обменялись кольцами…
- Нет, - перебил Борис, энергично мотая головой, - Я не могу поверить, что ты такой дубина. Неужели это то, что я думаю?
- Да, - засопел Мортиньянц, - Она купила нам кольца. Моё стоило десять тысяч евро.
- Такого не бывает, - безапелляционно заявил Борис.
- Бывает и подороже, - с претензией глядя на товарища, надулся Сашка, - Но и это еще не все. Кольцо у меня стибрили, когда и где не помню. Может в тюрьме, а может в дороге. Но и это фигня. А самое, самое ужасное она писала сначала про любовь, а потом пошли требования вернуть кольцо, деньги и прочие подарки и теперь меня разыскивают с собаками. Поэтому, как только я узнал, что к родичам приходили справляться обо мне, сразу рванул к тебе.
Взгляд Бориса по мере нарастания интриги в Сашкином повествовании становился менее доверчивым и более скептическим. Он странным образом глядел на свои электронные часы, почесывал затылок и поджимал губы.
- Ну, а я чем могу помочь? – наконец выдавил из себя Борис, так и не решив, правду поведал Сашка или как обычно наврал с три короба.
- Мне совет нужен ты же мастер у нас на такие дела, - пожал плечами Мортиньянц и глупо улыбнулся.
На этих словах терпение Бориса лопнуло. Первым желанием было встать, обругать Мортиньянца и уйти, гордо подняв голову. Только ноги и другие части тела перестали слушаться своего хозяина и все из-за высказанной Сашкой мысли о том, что он Борис мастер морочить женщинами голову, всё везде терять, жить по чужим документам, а главное обручаться в пьяном угаре не знамо с кем и неизвестно за что сидеть в тюрьме.
- Я бы выпил чего-нибудь, - произнес Борис, медленно вставая и направляясь в сторону дорожки ведущей к Центральному рынку.