Я буду в черном

Белые стены, простыни, белые люди, и даже стол. На столе только игла не белая. Металлическая, с голубым наконечником. Капельницы резиновые, прозрачные. В ящике стола апельсин. Он тоже другого цвета. Он лежит здесь с субботы. Есть не хочется.

Хочется жить. В больничном дворике распустились листья. Трава совсем свежая. За окном все напоминает о жизни. Внутри отделения холод и белый цвет. Каждый час приходит медсестра посмотреть, жива ли я еще. В ее глазах полное равнодушие. Сквозь ткань кармана видны конфеты. Видимо, чай пьют. Я, глядя в потолок, оставляю ей возможность разглядеть факты жизни. Она бесподобна: полная, лет двадцати семи, носит малиновое платье в зеленый горох и красные туфли на высокой подошве. Когда она заходит в палату, от нее несет дешевым табаком и сладкими духами. Несколько раз она просила почитать мои стихи. Один зачем-то выучила наизусть. Когда ей хочется уколоть меня, перечитывает, коверкая слова. Не любит меня.

Меня привезли, после попытки самоубийства. Два месяца назад. Просто устала, депрессия. Долгая, нескончаемая. Как тут лечиться. Все вокруг белое. В этом отделении практически все пациенты надолго. Мало кто выходит. Врач не оставляет надежды, что ему удастся с помощью каких-то лекарств вернуть меня к нормальной жизни. Таблетки я отправляю в плавание с огромным потоком воды из крана. От них только тошнит. И ничего не происходит. У меня отдельная палата. Я у них на особом счету. Папа платит большие деньги. Хватило бы закончить семестр в институте. Теперь «академ». А вернусь ли на следующий год? Не знаю.
Каждую ночь просыпаюсь. Снится один и тот же сон: я в белом платье, не свадебном, расшитом золотистым бисером и красных лакированных сапогах стою у реки, смотрю в воду. В отражении небо зеленое, облака желтые, только я все та же: красные сапоги и платье белое, не свадебное. Протягиваю руку к воде, а вместо воды лед. Выходит, зима, но мне не холодно. И так предельно комфортно.

Папа привез компьютер. Похоже, смирился, что его дочь живет не дома. Когда мама улетела в штаты, он стал совсем другим. Перестал заботиться обо мне, спрашивать как у меня дела, учеба. Только деньги каждое утро на стол вместо завтрака. И после двенадцати домой не возвращаться. Вообще. Я возвращалась. После двенадцати. Все равно, это просто слова. Когда я приходила, он спал, он даже не слышал, как я открываю двери, иногда пьяная. Пыталась вылечить одиночество в баре, неподалеку от дома.
Выхожу в сеть. Я в «онлайне». Странно, но почему-то мои друзья сразу загорелись красным. Чувствую, мало желания общаться с сумасшедшей. За два месяца никто из них ни пришел. Да и не друзья они вовсе.

Устала копаться в уголочках себя, в надежде найти слабое место и уколоть туда больно-больно, чтобы навсегда уйти из этой жизни. Хочу радости и весеннего солнца. Хочу тепла. Хочу стоять у плиты на кухне, снимать со сковородки горячие блинчики, делать начинку с клубничным джемом, а потом собирать всех за большим столом. Папу, маму, его…
Его нет, никого нет. Одиночество и пустота.

«Новое сообщение».
- Привет!
- Здрасте.
 Фото. Немного о себе. Стихи, мысли. Такие сложные, такие важные, такие похожие.
- Где ты живешь? Может, встретимся?
- …Да. Завтра. Я буду в черном.
- Я тоже.

Каждые десять минут приходит медсестра посмотреть, как я крашу ногти, надеваю чулки, юбку, сапоги. Глядя на себя в зеркало, лишаю ее возможности разглядеть факты смерти.
Я буду в черном.