Кровиночка

 Наблюдая, как его дочь Марина убирает со стола после обеда, майор милиции Сергей Поляков невольно задержал взгляд. Он никогда не уставал любоваться своей девочкой, которой только что исполнилось пятнадцать, но которая уже была писаной красавицей. В ней появились женственность и изящество движений — все то, против чего он не смог устоять, когда повстречал ее мать. “Кровиночка моя”, - ласково подумал он.
— Еще кофе, пап? — спросила Марина. Поляков отодвинулся от стола и встал.
— Нет, — ответил он. — Пожалуй, пора отправляться. Сегодня у меня тяжелый день, да еще ночное дежурство.
— Когда вернешься?
— Не знаю. Но уж никак не раньше восьми утра.
— Ты слишком много работаешь, пап.
— Возможно, — он улыбнулся дочери и отправился в прихожую. “Еще несколько месяцев, — думал майор. — Самое большее — полгода, и я смогу устроить Маринку в хорошую престижную школу и послать подальше начальство”.

 Лейтенант Ольга Милявская, инспектор по делам несовершеннолетних, уже ждала его в своем кабинете в отделе.
— Вот список, который мне дала та девка вчера вечером. – лейтенант протянула Полякову мятый, сложенный пополам лист бумаги.
 Майор сунул список в карман, даже не посмотрев на него.
— Ты их уже проверила?
— Как всегда. Пара фамилий заслуживают внимания. Один — директор благотворительного фонда, второй — помощник депутата городской Думы. Думаю, ты сможешь тряхнуть их.
 Майор подумал, что ему чертовски повезло с компаньоном. Он сам обучил Милявскую премудростям мастерства, когда она пришла работать в отдел. Показал, как стращать несовершеннолетних проституток, как внушать им, что надо принять правила игры, если они не хотят взрослеть за решеткой. Надоумил, как оставлять девчонок у себя, не сообщая в школы, училища и всевозможные комиссии. За три года совместной работы шантаж и вымогательство у клиентов малолетних “ночных бабочек” принесли Сергею и Ольге довольно солидную сумму.
 Спустя двадцать минут Поляков отметился в дежурке и был назначен в патруль. Остановившись перед запрещающим стоянку знаком, он вытащил из кармана полученный от Милявской список. Закурив сигарету, майор взглянул на бумажку: Ольга отметила две фамилии. Надо полагать, с директором фонда повезет вернее. Второй, помощник депутата, жил на окраине. Кроме того, майор уже давно усвоил, что на рабочем месте брать человека в оборот сподручнее.
 Время подходило к четырем пополудни, когда машина Полякова затормозила у здания, в котором размещалось правление Благотворительного фонда детей-сирот. Молодцевато поднявшись по лестнице, майор вошел в приемную директора. Помахав перед носом секретарши красной книжечкой, он скрылся за массивными дверями кабинета.
— Петр Андреевич, если не ошибаюсь?
 Хозяин кабинета улыбнулся:
— Ваш покорный слуга. Что я могу для вас сделать?
— Вероятно, много чего. Это зависит от обстоятельств.
— Не понимаю, - улыбка Петра Андреевича потускнела.
— Сейчас поймешь, — Поляков вытащил удостоверение и показал очкастому, лысеющему директору.
— Что стряслось? — спросил тот.
— А разве что-то непременно должно стрястись? — майор слегка склонил¬ся к собеседнику. — Говорят, вчера ночью ты недурно позабавился.
 Взгляд директора сделался задумчивым:
— Вчера ночью? Вы шутите? Да, я сходил в ресторан, но это была деловая встреча.
— Ну-ну, — оборвал его Поляков. — А потом ты снял девчонку.
— Ну и что?
— Отвел ее к себе домой.
— Что с того? Людей не сажают, если они...
— Еще как сажают. За изнасилование несовершеннолетней, любезный, тебя можно упрятать лет на десять.
— Изнасилование? Да вы спятили! Черт, она сама хотела. Это было ее желание.
— Теперь ты скажешь, что она взяла с тебя деньги
— А как же? Пятьдесят долларов содрала.
— Мне очень жаль, что деньги пропали, — посочувствовал милиционер. — Видишь ли, все равно это изнасилование, и ты влип по уши.
 Губы директора задергались, но он не произнес ни слова.
— Той девчонке всего пятнадцать лет от роду, — сказал Поляков. — И у нас уже есть ее заявление.
— Пятнадцать? А она сказала, чти все девятнадцать! Да и выглядела соответственно!
— Надо было присмотреться повнимательней. Ей пятнадцать. Стало быть. по закону это — изнасилование, и не имеет никакого значения, чего она хотела и что ты сам себе думал. Так что, братец, ты погорел. Бери шляпу и пошли. Кстати, учредителям и вкладчикам фонда оч-чень интересно будет узнать, как ты проводишь свободное время.
— Господи, — залопотал Петр Андреевич, — товарищ майор, я...
 Лоб директора покрылся испариной:
— Слушайте, майор, у меня жена. Самая лучшая женщина на свете и еще двое детей. Не знаю, что на меня вчера нашло. Наверное, просто перепил, и... Что же делать?
 Поляков медленно покачал головой:
- Есть, конечно, выход, но придется раскошелиться.
 Очкастый смерил капитана долгим взглядом:
— Сколько?
— Нельзя забывать, что у тебя жена и дети, — рассудил милиционер. — Негоже обдирать семейного человека. Но учитывая твое хлебное место, - пять сотен.
— Рублей? – с надеждой спросил Петр Андреевич.
— Долларов, кретин. И это еще не самая большая плата за то, что никто не узнает о твоих утехах с малолеткой. Сразу говорю – торг не уместен.
 Бледный директор не стал торговаться, открыл сейф и, порывшись, отсчитал Полякову деньги.
— Вот, — сказал он и едва слышно добавил: — Скотина!
 Майор сунул купюры в карман и поднялся.
— Большое спасибо, господин директор. И запомни: следующая ночь с несовершеннолетней шлюхой обойдется тебе дороже.
 Он повернулся, вышел на улицу и сел в патрульную машину.
Четыре часа Поляков колесил по участку, проверяя, все ли в порядке, и размышляя, как бы усовершенствовать разработанную вместе с Милявской систему. Пока эта система хоть и оправдывала себя, но все же оставляла желать лучшего. В их отделе служили люди в большинстве своем честные, и Поляков не испытывал к ним ничего, кроме презрения. Но были в подразделении и такие же, как он сам, правда, немного. Они-то его и тревожили. С недавних пор майор начал подозревать, что двое сослуживцев пошли по его стопам, а это уже, как ни крути, - конкуренция.
 Да, за Ольгу нужно держаться. Она научилась нагонять страху на девчонок и делала это лучше, чем любой другой возможный партнер. Однажды она обработала девицу на его глазах, и Поляков свято уверовал в ее способности. Лейтенант Милявская обхватила рукой шею четырнадцатилетней девочки, зажала, не давая двигаться, и била резиновым жгутом по животу, пока не забила почти насмерть. Что удивительно, - ни одной ссадины или кровоподтека. Девчонка заложила Ольге всех мужиков, которых подцепила за последние полгода. Капитан помнил, что этот список при¬нес им почти три тысячи “зеленых”. Трясти развратников — дело доходное.
 Поляков затормозил у бордюра, вошел в телефонную будку и набрал номер Милявской.
— Это Сергей, — сказал он, когда инспектор сняла трубку. — Ты занята?
— Вожусь с одной штучкой, — ответила сообщница. — Трудный ребенок, честное слово. Взяла ее в кабаке на Вокзальной, она там норовила подцепить торгаша у стойки.
— Говорит что-нибудь? — спросил капитан.
— Ни слова. Я опять посадила ее в “холодную”.
— Как ее зовут?
— Не знаю. В сумочке только губная помада, пара презервативов и сигареты. — Ольга помолчала. — Я же говорю: трудный случай, девчонка молчит, не колется.
— Слушай, — оборвал ее Поляков, — что-то вечер нынче вялый выдался. Попробуй развязать ей язык, и тогда я, глядишь, сумею получить по одному-двум счетам. Действуй, пройдись по брюху дубинкой, это должно сделать ее более разговорчивой.
 Милявская засмеялась:
— Знаешь, мне как раз пришла охота сотворить что-нибудь эдакое. Может, и попробую.
— Да уж постарайся. Чем раньше ты добудешь имена, тем скорее я разживусь деньгами.
 Покатавшись еще час, Поляков решил узнать, как продвигается общение инспектора с неразговорчивой девицей. Он остановился возле кафе и позвонил в отделение.
— Господи, — услышал майор, едва он произнес свое имя, — мы влипли, Сергей!
 В дрожащем голосе Милявской сквозили нотки ужаса.
— Что это значит?
— Это значит, что я перестаралась. Делала все, как ты велел, и...
— Ольга, что случилось?
— Кажется, я свернула ей шею. - Ольга помолчала. — Да, я сломала ей шею, Сергей, я не хотела, но девица вырывалась. Вдруг я услышала хруст, и...
 Пот на плечах и спине Полякова мгновенно превратился в тонкую ледяную корочку.
— Когда, Ольга? Когда это произошло?
— Только что. С минуту назад.
— Ты уверена, что она мертва?
— Мертва или вот-вот окочурится. Несколько секунд назад пульс еще был, но.... Все кончено, Сергей. Для нас обоих. О, Боже...
— Слушай, черт тебя дери! — заорал он. — Эта девка в колготках?
— По-моему да.
— Сними с нее колготки и повесь ее.
 У Милявской перехватило дыхание.
— Но я не могу...
— Надо! Это единственный выход. Обмотай один конец колготок вокруг ее шеи, поставь стул под трубу парового отопления, влезь на него вместе с девкой и привяжи второй конец к трубе. Потом отпихни стул и оставь тело болтаться, как будто она сама повесилась.
 Он стоял, прижав трубку к уху, и тяжело сопел. Наконец Ольга сказала:
— Ладно, попробую.
— И быстрее. Подвесь ее, а сама на несколько минут выйди из комнаты. Потом вернешься к задержанной и увидишь, что она повесилась. Понятно? Начальство крепко взгреет тебя за то, что оставила девку без присмотра и не сняла с нее колготки, но это все, что тебе грозит. Девица ударилась в панику и удавилась, такие вот дела. Делай быстрей, я сейчас приеду.
 Под рев сирены Поляков домчался до своего отдела. Он взбежал по ступеням и, задыхаясь, пронесся по коридорам. Добравшись до второ¬го этажа, он почувствовал, что совсем взмок.
 Майор заставил себя непринужденно пройти через помещение следственного отдела и выйти в коридор, который вел к “холодной”, — крошечной звуконепроницаемой камере, куда иногда сажали тех, кто начинал бушевать.
 За его спиной послышались шаги и голос лейтенанта:
— Слава Богу, ты здесь.
 Поляков обернулся. Лицо Ольги посерело.
Он зашагал по коридору к “холодной” и отодвинул тяжелый засов. “Ах ты ****ь малолетняя, — думал майор. — Вообразила себя крутой девицей... Что ж, сама напросилась”.
Майор распахнул дверь и поднял глаза. Тело, висевшей на трубе девушки, слегка покачивалось. Еле-еле.
 Он почувствовал, как пол уходит из-под ног. В желудке вдруг вырос шершавый рвотный ком, колени задрожали. Поляков сделал шаг вперед, потом еще один. Висевшее на колготках тело на миг обрело ужасающую четкость очертаний. Даже мертвое, оно сохранило грацию и изящество, которыми майор любовался несколько часов назад, когда его дочь убирала со стола после обеда. Но вот лицо, это страшное распухшее лицо...
— Марина, — прошептал он. — Мариночка...