Momo

Momo
(Персик)

Очередной дерьмовый день в педулище мило подходил к своему логическому завершению, посему я уже чувствовала себя вполне паршиво и сонно, если не сказать – зло. Домой ехать совершенно не желала, как и кого-нибудь вообще видеть независимо от того, знакомого или незнакомого: меня все раздражало, ругаться же надоело до позеленения. Постоянная сонливость одолевала меня на несчастных двух парах. Тот кусок кофе, который мне подарил Веник, так и остался невостребован и спокойно лежал в сумке, толкаясь и соперничая со всяким хламом, который с собой таскали все студенты худграфа. Не могу сказать, что часто страдаю от одиночества или что все меня достали и я устала от общества, просто это был один из тех дней, когда раздражает буквально каждая мелочь.
На улице уже во всю играл разноцветными листьями октябрь, одевая людей в теплые куртки и пригоняя ветер и осенний холод. Я забрела в знакомое местечко и присела за столик «на двоих», но одна… Почему одна? Не было рядом со мной того человека, которого я хотела видеть в тот момент.
Капучино… Шибури… и роллы с собой… И ты… Ты в моей памяти… Только тебя мне не хватало с этом уютном месте, поэтому я смотрела на пустой стул напротив и думала о том, что когда-нибудь мы вместе придем сюда, держась за руки. Придем и сядем за этот столик, глядя друг другу в глаза… вместе.
«Мир – дерьмо… Вся жизнь сплошная жопа… - пронеслось у меня в голове. – Что делать? Подтираться?» Да уж, весьма в моем стиле замечание, но ты, наверно, расстроился бы, услышав такое. Ты же так стараешься ради меня, ради нашей встречи, ради того, что всего лишь когда-то может произойти. А я? Я пытаюсь тебе подражать: терпеть, учиться, жить… Если меня не станет, если я сорвусь в один прекрасный день и порежу вены, кто другой будет побуждать тебя к жизни своим «люблю»…
Кофе на дне чашки такой сладкий, даже сахар уже не растворяется… Странно, но это первый кусок кофе за сегодняшний день, а уже… посмотрела на часы… полшестого. Видимо, сегодня я слишком мало времени провела на худграфе, тем более, буфет закрылся в три. Обычно я с восьми до трех дня умудряюсь выпить как минимум пару кусков и еще кусочек у Машки урвать.
Ммм… кунжутное «Инь-Янь»!.. такое же сладкое и терпкое, как твои губы, как ты сам!.. И я ощущаю его вкус, вспоминая тебя. Ммм… такой потрясающий вкус! Нет, ты просто обязан попробовать себя!.. эм… т.е. мороженое… кунжутное… да… Когда-нибудь ты останешься со мной, и я обязательно приведу тебя сюда. В тепло и уют небольшого японского ресторанчика. И ты обязательно будешь есть палочками: без них не тот кайф (я серьезно)! Неплохо было бы пригубить «Кайсеки» из сливового вина и вишневого сока, но, боюсь, тогда я не смогу добраться до автобусной остановки, не то что до дома.
Черт! Я псих! Думала о тебе… и улыбалась… улыбалась своим мыслям… Наверно, со стороны это выглядело, мягко говоря, глупо))) А кого, собственно, **** чужое горе, м?
Сейчас я уже научилась быть с тобой только в мыслях… только в мечтах… а раньше… Я просыпалась в надежде найти тебя рядом… Как я могла привязаться к тебе? Может, ты колдун? Ведь эти дни из несчастных превратились в блаженные… Хотя, в общем, мне все равно, кто ты, лишь бы ты был рядом…


Домой доехала на общественном транспорте и лишний раз убедилась, что это мало того, что неудобно, так еще и совершенно недешево, как может показаться на первый взгляд. Потом были роллы и Инет… Вот и кусок кофе пригодился… Меня плющить будет от него, я это точно знала, тем более на ночь… Никогда до встречи с тобой не задумывалась над своим вольным поведением, теперь в голову приходили мысли, что я какая-то любвеобильная и порой очень уж вызывающе себя веду. Мне почему-то в кайф соблазнять людей, которые мне так или иначе нравятся. Меня тянет на поцелуи, объятия и прочее. Почему? Я сама не знаю, трудно сказать, почему ты такой, а не иной.
 Я так боялась потерять свои чувства к тебе, они были для меня каким-то чудным и бесценным сокровищем, которое я хранила, как дракон свое золото, чахла над ними, как Кощей, и никак не могла понять, что происходит, когда вдруг перестала реагировать на тебя так, как прежде. Мне самой приносило неимоверную боль то, что я больше не могу любить тебя, что заставляю себя думать о тебе. Я не могла сказать тебе об этом, просто потому что не имела возможности, да и не плевать мне было на тебя. Однако теперь уже не стремилась так вечером домой, чтобы посмотреть на тебя, не интересовалась твоей жизнью, забывала о том, что ты есть у меня. Совесть грызла, но я гнала ее к чертям, чтобы продолжать жить.
В один из этих осенних дней появилась она, ее звали Грэйс. Волосы каштановые с золотисто-рыжеватым оттенком с крупными четкими кудрями. Глаза цвета виски, переходящим в желтоватый возле зрачка, и почти черные по контуру радужки с такими же черными прожилками имели миндалевидную форму. Грэс часто подводила их карандашом. У нее кукольно-длинные ресницы и тонкие брови правильной формы. Прямой небольшой нос, пухлые выразительные губы, верхняя очень плавная, почти без изгиба немного больше нижней. Лицо овальной формы с изящными тонкими скулами. Грэйс просто ленилась наносить макияж, но уж если красилась так по полной. Подводка, тушь и яркая или темная помада под настроение хорошее ее лицу обеспечены. Порой она просто ограничивалась тушью и прозрачным блеском для губ. Носила она предпочтительно платья обычно длиной выше колена... кружева, летящие дорогие ткани, шелковые ленты… Туфли на платформе и высоком каблуке с пряжками, обычно лакированные... любила чулки и корсеты со шнуровкой.
Я лишь смотрела на нее и понимала, что это то, что мне нужно, она была просто молодой преподавательницей по рисунку, которая за один день видела десятки подобных мне девушек. Я чувствовала, что это именно то, чего мне не хватало в последнее время. Всепоглощающее чувство любви и страсти. Жгучее желание ее, постоянно преследовало меня, когда около моего уха раздавался этот нежный и трогательный голос. Я вздрагивала, когда ее тонкие пальцы брали из моих рук карандаш, чтобы поправить линию на рисунке или же когда она просто называла мое имя с какой-то особой, как мне казалось, нежностью. Не переставая, чувствовать свою вину перед тобой, я все равно ждала удобного момента, когда смогу познакомиться с Грэйс поближе.


На город опустился холодный ноябрьский вечер, за окном уже горели фонари, освещая подхватываемый ветром снег. Все уже разошлись по домам, у нас рисунок стоял последней парой, поэтому группа только что покинула аудиторию, лишь я чем-то, как обычно, недовольная все еще собирала свои пожитки, пытаясь утрамбовать их в сумку. Чья-то нежная легкая рука коснулась моего плеча – внутри все перевернулось, я обернулась и увидела перед собой Грэйс.
- Лен, я собираюсь еще немного поработать, - мягко сказала она, - не хотите ли присоединиться? Завтра все-таки выходной.
- Да, конечно, - я немного удивленно улыбнулась. – Но у меня нет ничего с собой, кроме карандашей…
- Да не волнуйтесь, - в глазах преподавательницы появился до боли мне знакомый блеск. – Ничего страшного, главное – ваше присутствие.
- Ну, тогда я не против, - накинув на себя черное драповое пальто, я взяла с подоконника сумку и вышла за ней из аудитории. Мы прошли в конец коридора и вошли на кафедру, пустующую этим вечером.
- Вы не против, если мы вдвоем побудем? – поинтересовалась Грэйс, поставив на стол вино и положив пачку сигарет. – Просто мне ужасно надоело привычное общество, - сняла с моих плеч пальто, взяла из рук сумку и повесила на вешалку. Извлекла из папки несколько эскизов и разложила их передо мной, разрешая рассмотреть лучше.
- Ды нет, - пожав плечами, я присела на предложенный стул и обратила взгляд на нее в ожидании. Девушка протянула мне бокал вина, взяла подобный и предложила:
- На брудершафт? – я улыбнулась и кивнула. Опустошив бокалы, мы по-дружески чмокнули друг друга в губы и стали разговаривать, периодически подливая себе вина. Я даже не запомнила наш разговор: он вряд ли был особо важным, просто болтовня, чтобы лучше узнать друг друга.
Грэйс закурила и предложила мне сигарету. Я, не подумав, что после трех бокалов вина сигарета может меня добить, взяла одну из пачки, тоже закурила и выпустила дым. Делая очередную затяжку, я почувствовала, что головокружение усилилось, принеся с собой неразбериху в сознание, но сигарету не бросила. Мы курили возле окна, выпуская дым в ночной воздух и продолжая беседу. Прохлада тянула ко мне свои тонкие руки, лаская пальцами лицо и губы, принося с собой свежесть и пустоту.
Эта пустота… Она преследовала меня постоянно, потому что рядом не было тебя, некому было заполнить эту пустоту, некому было подарить мне хоть каплю тепла моей израненной одиночеством душе. Зачем мне все эти пустые куклы?.. Эти пустые однообразные слова… я даже уже могу их наизусть рассказать… мне не нужны нормальные люди… с ними не так интересно, как с тобой… Я вспоминаю тебя и думаю, как мы похожи… сумасшедшие…
Осенний злобный ветер гнал сухую, мертвую листву по тротуару напротив худграфа и, казалось, не было вокруг ничего живого, кроме сигареты в моей руке… лишь она могла спасти меня от одиночества, от боли… может, что-то и способно заглушить мою боль, но ничто не в силах заставить меня забыть о тебе… Сколько бы я ни выпила, сколько бы не выкурила и в чьих бы руках не грелась, в моей голове всегда есть ты, потому что ты живешь в моем сердце…
Казалось, я что-то постоянно болтала, без остановки. Говорила, и говорила, и говорила… Только вот не помню что… Оно и хорошо, что не помню, потому что это все глупо и тривиально… все это неправда… все просто слова… Я понимала, что никаких чувств к ней не испытываю, какой бы Грэйс не была, что бы не делала и что бы не говорила… Дело вовсе не в ней, дело во мне, ведь мне она сама была просто не нужна… может, только моему телу…
Я вдруг затихла, когда Грэйс закрыла окно и ласково провела рукой по моей щеке. Ее вторая рука уже легла мне на талию и скользнула по ней, придвигая меня ближе к девушке, глаза которой отражали свет уличных фонарей. Я вжалась в стену, глядя в ее лукавые очи, но уже просто не могла сориентироваться: никотин в сочетании с алкоголем для человека, который не курит почти и пьет редко, весьма дезориентирующее средство.
- Лен, - Грэйс наклонилась к самому моему уху, страстно шепча, - кажется, я нашла то, что мне всегда было нужно.
- Что? – я захлопала глазами, подаваясь вперед в ее объятия, которых так давно ждала. Мои руки прошлись по ее тонкой талии, легли на широкие округлые бедра, чуть сжав их. Тут я заметила, что аудитория потонула во мраке вечера, только дверь едва светилась белыми полосками по краям, но это обстоятельство меня только порадовало. Грэйс была так соблазнительно близко, что я просто не могла больше держать себя в руках, потянувшись в ее губам, чуть прогнувшись и подняв голову, ведь она была немного выше меня благодаря платформе. Теплые руки чуть сжали мою талию и потянули вверх – мои губы встретились с губами девушки, которые манили, даря блаженное спокойствие, чего мне катастрофически не хватало последний месяц, с тех самых пор, как я первый раз обратила на нее внимание. Сладкий язык проник в мой рот, с любопытством изучая его, и переплелся с моим. Ее руки заскользили по моему стану и нырнули под свитер, лаская спину, заставляя меня прогнуться сильнее, пока губы не отрывались от поцелуя. Она властно заставила меня повернуться спиной, прижав к себе, запустила шаловливые руки под лиф, тонкие пальцы сжали мою грудь – в глазах мгновенно помутнело от желания. Прикусив кожу на шее, Грэйс скользнула по ней теплым языком, вызывая в моем теле блаженную дрожь. Я откинула голову назад, прикрыв глаза, когда руки преподавательницы забрались под мои джинсы, расстегнув ширинку. Теплые пальцы заскользили вниз. В моем сознании что-то переломилось, я вспомнила о тебе и поймала ее руку.
- Не надо, - проговорила я тихо, каким-то надломленным голосом, и чуть слышно всхлипнула.
- Нет? – девушка резко развернула меня к себе и с силой придала к гладкой холодной стене, заставив меня приглушенно вскрикнуть. – Ты что? – ее карие глаза сверкнули, подобно сотне острых кинжалов. - Ты… - внутри нее все клокотало от злости так, что даже я чувствовала ее отвратительные вибрации. – Что ж, - лицо Грэйс озарилось жестокой ухмылкой. Теперь это лицо вовсе не казалось мне приятным… я возненавидела его, понимая, что ничего не могу сделать, просто не могу пошевелиться… только наблюдать за своим собственным падением. Ледяное лезвие обоюдоострого ритуального кинжала прошло сквозь мою кожу легко, разрезая ее, словно нежный шелк. Из моей груди рвались крики. Душили. Толкались и бились о стенки гортани. Но я не могла кричать. Только звала тебя на помощь. Тебя… тебя. Тебя! Я не могла просто так тебя оставить и знала, хотя и знала, что пока это не конец. Но долгая и мучительная… смерть принесет куда больше боли и страданий нам обоим. Быть может, я еще смогу почувствовать твои губы на своих и насладиться их дивной терпкостью… хотя бы в последний раз.
Грэйс нравилась моя беззащитность, которой она так умело пользовалась: уложив меня на пол, девушка медленно выводила на мне дикие символы. Багряные струйки сумасшедшей крови лентами оплетали мое тело, принося блаженное тепло, заставляя сердце бессильно трепыхаться в груди, они приносили смерть… ее вкус, запах, звуки… вино, дождь, шуршание листвы… тихий звон колокольчика, как спасительный маяк держал меня в жизни. Это рыжая покачивала его, держа у меня перед глазами, словно фонарик. И этот маленький, наполненный звуком, блеклый свет держал меня в жизни тогда, когда мучительница с придыханием наблюдала, как расходятся под лезвием кинжала кожа, ткани, показав свою насыщенную розоватую одежду. Я будто чувствовала ее глаза, наполненные страстью к этой пытке, к боли, к слабости. Я испытывала наслаждение вместе с ней. Ее радость душила меня. Эта глупая эйфория от собственной боли рвала меня на части, ударяясь о ребра изнутри, отталкиваясь от сердца, цепляясь за нервы и сосуды.
Я не могла сопротивляться, не могла прекратить это, не могла даже говорить, я все думала… Грэйс… зачем она все это делает? Ведь меня еще ждешь ты, ласковый, потерявшийся в самом себе… и бесконечно преданный. Ты так боялся всегда причинить мне боль… ты хотел, чтобы я улыбалась…
Я безумно улыбнулась, валяясь на полу перед Грэйс, которая все с тем же энтузиазмом вонзала в меня кинжал… Ее глаза загорелись. Лезвие прошло по одному и тому же месту повторно, сняв тонкий слой нежного мяса.


В бесконечном одиночестве мы живем, как бы много людей вокруг нас не было, чтобы с нами не происходило, потому что те, кого мы любим, бесконечно гонят нас от себя, превращая жизнь в бесконечный суд без правил, где каждое слово используется против нас в совершенно ином значении, нежели оно было произнесено.
Гонимая теми, кого в этой жизни я ценила больше всего, потерянная и совершенно продрогшая, я брела по промозглым улицам города, ощущая только пробуждающуюся боль в ранах, туго перебинтованных и все же раздираемых движением кожи и мышц. Пытаясь проглотить свои слезы и не думать об этом исказившемся в гримасе отвращения лице, которое, несмотря на мои старания, постоянно всплывало в памяти, наполняя глаза горячей влагой. Я пыталась улыбаться, глядя в небо, наслаждаясь его беззаботными облаками, его свежестью. Меня бесконечно тянуло к нему. Небо такое беспечное и в то же время серьезное, как ты… Интересно, мы когда-нибудь встретимся? Только если я не надумаю полоснуть по венам.
Я глубоко вздохнула, глотая подкатывающие к горлу слезы и стараясь успокоить дыхание, ускользая от взглядов прохожих и все еще бредя в неизвестном направлении. Улицы проскальзывали мимо незамеченными полосками светотени, прохожие становились геометрическими прямыми. Такое тоскливое одиночество навалилось на меня, проникло вглубь моего сердца, заставляя его болезненно хаотично сжиматься, заходиться от ноющей боли, что я постоянно обнимала себя руками, сжимая складки одежды в пальцах.
Страшно. Неимоверно страшно. И так больно. Больнее и унизительнее всего, когда на тебя смотрят с отвращением те глаза, в чьем тепле ты нуждаешься больше жизни, те глаза, которым ты веришь, которых всегда ждешь.
- Убирайся! Ты больше не моя дочь! – закричала мать, хватая меня за руку и пытаясь тащить к двери.
- Пожалуйста… ну, пожалуйста, - я рухнула на колени перед ней, обвивая ее плечи руками. – Не… не прогоняй меня! Пожалуйста… Умоляю… - мой голос дрожал.
- Убери от меня руки! – завизжала она и с силой оттолкнула меня. – Предательница!
- Пожалуйста… - я завыла, уже сидя на полу и чувствуя, что просто падаю в пропасть.
И все же, я ушла… потому что она была неумолима. Я ушла медленно, уже тихо, нацепив на зареванные красные глаза солнечные очки и прихватив свою вместительную сумку. Когда ты сам хочешь уйти, это гораздо проще принять, но, если дом для тебя место совершенно священное, место, где тебя всегда принимали и любили, убираться оттуда, словно вышвырнутый котенок, невыносимо тяжко. Сложно. Перебарывая желание вернуться и сесть около двери в ожидании, когда тебя впустят и приласкают самые желанные и теплые руки на свете, я все брела и брела вперед, пока не встретила Грэйс, как это ни странно, возле ж/д вокзала.
Ничто не существовало теперь для меня, ничто не имело значения. Жизнь потускнела. Сердце в клочья. Разбито. Разрезано. Порвано. Какой кусок к какому клеить не поймешь. Не разберешь, где какая эмоция, где какая боль и есть ли она вообще. Только отчаяние. Безразличие. Безысходность. Достала деньги из бумажника. Они уже ничего не значили. Получила билет на поезд и смотрела на него с глупой улыбкой на лице. Ни о чем не думая уже.


Я впервые видела парня, который был так похож на дорогую шлюху. Сладострастные пухлые губы девушки-подростка, круглые почти детские щечки, томно прикрытые раскосые глаза. Сладко очерченная линия полуобнаженных бедер, затянутая ремешками и без того тонкая талия и бесстыдный прогиб в спине. Это было даже любопытно. Не то у него имидж такой, не то ему это нравится. Нравится быть шлюхой? Звучит абсурдно, но бывает и такое. У каждого свои мотивы и свои желания. Впрочем, мои не были гораздо чище, чем чьи-либо еще, да и плевать мне было на все это уже давным-давно с высокой колокольни. Я просто стояла и смотрела на огромный плакат с изображением какой-то азиатской группы, которая скоро должна была выступать в Таве. Я любила Таву, там можно было всегда найти какого-нибудь приличного музыканта, хорошо подпившего, а потом обдурить его, как мы всегда делали с Грэйс.
Да, мы с Грэйс вместе. Вместе везде. Даже сейчас, когда я с любопытством разглядывала его, стоящего справа относительно вокалиста в неимоверно призывной позе такой, что будь я мужиком, у меня сразу встал бы. Я усмехнулась, все еще не в силах отвести глаз от этой идеальной фигурки, чем обратила на себя внимание своей рыжей бестии. Ревнивой рыжей бестии.
- Хочешь этого? – спросила она, коснувшись ухоженным пальчиком плаката прямо между ног у моей шлюшки.
- Да, в качестве домашнего животного, - отозвалась я с лукавой улыбкой на губах, наблюдая за ее пальцем с длинным черным ногтем, который демонически блестел, отражая свет фонарей.
- У тебя отменный вкус, детка, - мурлыкнула Грэйс, прижимая меня к себе и держа другой рукой огромный зонт, под которым мы стояли. Шел дождь. Было мрачно и темно, насколько это только возможно. Город ограничился замутненной сине-зеленой гаммой тонов, но все равно был прекрасен.
- Какой хочешь для него ошейник? – поинтересовалась рыжая, уводя меня от стенда и властно сжимая мою маленькую ладонь.
- Ошейник? Такой, похожий на широкий ремень с мужской обыкновенной пряжкой, - сказала я мечтательно, загребая воду платформой высоких сапог с пряжками, которые мне позволяли быть одного роста с Грэйс.
- И цепочку к нему, - добавила она немного хриплым голосом. – Зайдем в Киоски, у меня сигареты закончились, да и дома есть критически нечего, - сказала девушка, я кивнула, увлеченная мыслями.
Странно. Как могло это подобие девчонки так сильно запасть мне в душу? Меня не покидала навязчивая идея сделать его своим любимым пэтом. Чтобы владеть им. Знать точно, что он принадлежит только мне. Да ему же только таблички не хватало «купи меня». Да… мне хотелось его взять, купить, украсть… только бы он у меня был. Никто другой. Только он. Хах…

- Я хочу его себе… - тихо сказала я, когда мы были на концерте, но явно не собирались толкаться в первых рядах. Не для этого я надела свой украшенный вышивкой корсет, под него прозрачную сетку и длинными рукавами, откровенно обнажающую плечи, и все те же сапоги на платформе. Впрочем, я не была поклонницей их творчества или кем-либо подобным, посему с довольно критичным выражением лица смотрела и слушала тоже.
Да, музыка ничего, даже очень ничего! Насколько я поняла, Грэйс начала ревновать меня к моей любимой шлюшке, знакомство с которой мне только предстояло. Хм… может быть, она уже чувствовала что-то, какое-то чувство, которого я никогда не испытывала в отношении нее. Рыжую это явственно бесило. Казалось, она уже хочет увести меня из Тавы, но виду все равно не подает.
Концерт просто на одном дыхании. Он любил гитару во всех мыслимых и немыслимых позах. Устраивал белокурую голову на плече у вокалиста. Обнимался с другим гитаристом. Овации. Море рук, протянутых к нему. Порой его больше заботила публика, чем игра на гитаре. Ему это явно нравилось. Нравилось подзадоривать их, маня к себе длинными шаловливыми пальцами. Движениями своего тела. Своей улыбкой. Он постоянно улыбался, даже когда уходил с небольшой сцены известного хельсинского музыкального клуба.
Как же хорошо знать секьюрити в клубе: можно без труда проскользнуть за кулисы да еще и с сопровождением. Грэйс же знала вообще всех до единого, даже тех, кто недавно устроился на работу. Оно и славно. Хотя помочь справиться с каким-то непонятным волнением знакомства не могут.
Коридор казался нескончаемым. Сердце в висках стучало, как бешеное. Я не понимала, почему я так волнуюсь, ведь это просто очередное развлечение, к тому же, со мной моя любимая Грэйс, которая никогда не позволит никому меня обидеть. Вот, наконец, дверь с висящим на ней листом, на котором четко пропечатано название группы. Грейс повернула ручку, толкая дверь, и мы вошли.
Несколько пар глаз тут же обратились на нас. Кажется, мы прервали группу на обсуждении выступления, но в ранг преступления нам это не возвели. Все, скорее, заинтересованы. Осмотрели нас с ног до головы: слишком мрачные особы, чтобы быть их поклонницами, да и в руках ни блокнотов с ручками для получения автографов, ни подарков. На лицах музыкантов тут же появился вопрос. Если бы мы были в манге, он, скорее всего, вырисовался бы в отдельной сноске. Я обвела всех присутствующих взглядом. Он стоял у окна с бутылкой минералки и белым полотенцем в руках. Лицо и шея все еще немного блестели от пота. Дыхание учащено. Грэйс, заставляя остальных дружно ухмыльнуться, по-английски быстро объяснила всем, что я хотела познакомиться с лид-гитаристом. И нас пригласили присесть, даже освободив место на диване.
Грэйс болтала без умолку, отвечая на вопросы неуемного вокалиста и интересовавшихся городом остальных членов группы. Я молча наблюдала за ним, пока он, слушая рассказы рыжей, приводил себя в относительный порядок. Видела, как в его глазах обосновались любопытство и ожидание, но он только улыбался. Иногда вставлял фразы в общий разговор. И снова улыбался. Я просто смотрела, ожидая удобного момента.
Тут проклятый вокалист вспомнил о цели нашего визита и, двигая бровями и дико хохоча, сказал ему что-то по-японски. Он, хитро улыбаясь собственной значимости (какие же все-таки музыканты самолюбивые создания, что не говори), пригласил меня прогуляться и поболтать. Я, конечно же, согласилась. Грэйс проводила нас ревнивым взглядом, но ничего не сказала. Не думаю, что вечер в компании музыкантов она провела так уж плохо.
Мы выскользнули через черный ход, он тут же закурил свои ментоловые Marlboro. Нервничал что ли? Забавно. Что? Как, он сказал, его зовут? Уру-тян? Странно, как быстро мы дошли до фамильярностей, все равно, что сразу обращаться на «ты» или в уменьшительно-ласкательных формах. У него был очень приятный голос, но немного усталый. Только почему он постоянно улыбался? Или это все обманчивая форма губ и щек? Его английский был ужасен, вернее произношение: японский акцент читался так явственно, что даже простые слова я разбирала с трудом. Погода стояла прохладная даже для октября, а он к такому не привык, да и что на нем за одежда опять?.. Это явно не для Финляндии нарядик. Он закутывался плотнее в свою белую полуспортивную кофту, поправляя ремень сумки на плече, ежился, но старался делать вид, что вовсе не холодно. Я предложила пойти к нам домой и выпить горячего чаю. Он оживился, будто этого и ждал. Да ждал, конечно! Зачем, по его мнению, могла девушка придти, кроме как переспать?
Я искренне порадовалась, что наш с Грэйс дом находился недалеко от Тавы, поэтому спустя несколько минут мы с Урухой вошли в квартиру, оформленную в готическом стиле. Может, на кого-то подобное давит, а нам нравилось.
- Если хочешь, можешь принять душ, - предложила я. – Ванная здесь, - кивнула на дверь из черного дерева, находящуюся справа от гостиной.
- Спасибо, - сказал он и скрылся за ней.
Хм… мы довольно долго находились рядом, но у меня в голове почему-то не отложилось ничего, связанного с Урухой. Совсем ничего, будто бы я и не с ним была. Может, это все предательское волнение рассеяло внимание. Да, скорее, так и есть.
Я прошла на кухню и заварила чай. Присела на черный кухонный диванчик, ожидая, пока шум воды стихнет. Буквально через десять минут, из-за двери появился светловолосый и тут же присоединился ко мне. Он умудрился даже сменить одежду. Так вот, что лежало в его сумке!
Уруха смотрел на меня внимательно и лукаво, только теперь я заметила, что его восточные глаза имеют великолепный желтоватый оттенок, а по краю радужка почти черная. Они нагло поблескивали в предвкушении.
«Неужели тебе нравятся европейские девушки? Ха… конечно, нравятся, именно поэтому ты сейчас так жадно изучаешь мой большие голубые глаза и светлые мягкие волосы, твои-то совсем другие: жесткие и темные, измученные краской! Ха… Интересно, что тебе еще нравится во мне, шлюшка?» - думала я, рассматривая парня. Вблизи он был еще выразительнее и еще вкуснее, чем на расстоянии десятков метров. Теперь он сидел прямо передо мной, и я могла чувствовать запах сладковатых духов, которыми он баловался. Совсем женственный запах. Что это? Персик или сладкий апельсин? Может, и то и другое в сочетании с таинственными пряностями… Этот аромат дурманил разум, хитрые глаза раздевали, но разве меня можно смутить чем-то подобным? Я усмехнулась и тут же сказала:
- Я трахаться с тобой не буду, - и подняла уверенный, даже твердый взгляд на его лицо. Оно не было разгневанным или удивленным, его выражение ничуть не поменялось, но я умею читать по глазам. В них досада, легкое удивление и желание. Какой же непристойный мальчик, хотя нет, он уже взрослый мужчина, просто внешность японцев зачастую обманчива.
- Что? – переспросил он, обхватывая пальцами маленькую чашку и испытывающее глядя мне в глаза. Он еще не знал, как я хочу им владеть.
- Я просто хочу пообщаться, - добавила я, отвечая на его взгляд, в котором теперь удивление затмило все другие эмоции. – Побудь со мной, пожалуйста, - не будь я художником, вряд ли бы заметила это, но я видела.
- Хорошо, - задумчиво протянул Уруха и пригубил чай. – Чай дерьмо, - сказал вдруг он, нервно покусывая нижнюю губу, отчего капризные морщинки на ней расправлялись. Видимо, думал, что бы сказать человеку, которого видит впервые.
- Пей, какой есть, - тоном, нетерпящим возражений, ответила я, изучая взглядом его фигуру. Кукла. Он пытался походить на куклу во всем, но глаза его явно выдавали. Хитро приподнятые внешними уголками вверх любопытные очи.
- Ну, спасибо! - со смехом возмутился Уру-тян, но вид у него был явно задумчивый. Мне почему-то показалось, что он раздумывает над тем, стоит ли брать меня силой, как он поступил бы с любой другой девушкой, но пока не решается ничего делать.
- Пожалуйста, - за мной, как известно, не заржавеет, да и пора бы уже показать, кто тут хозяин.
- Ты выглядишь очень независимо, - заметил светловолосый, убирая с глаз длинную челку. – Непохожа совсем на японских девушек. В Европе все девушки такие?
- Нет, не думаю, - ответила я без малейшего стеснения. – Давай переберемся в гостиную, там диван удобнее, - он согласился и мы пошли туда. Комната была небольшая, оформленная в черно-белой гамме. У дальней стены стоял угловой диван, обтянутый велюром, а моя шлюшка его обожала. В видом маленького ребенка Уруха тут же по-свойски забрался на него с ногами и откинул голову на спинку, обнажая белоснежную нежную шею в расстегнутом вороте белой рубашки с серыми замысловатыми разводами. Соблазнительно выступающие ключицы осторожно показались из-под нее. Спина опять так бесстыдно выгнута. Тазовые косточки призывно выглянули из-под пояса потертых серых джинсов, потому что ткань рубашки приподнялась.
«И как так можно? Ты что не замечаешь, как ведешь себя, Уру-тян?» - мне так хотелось произнести эти слова вслух, но я себя останавливала, чтобы не прекратить сей сладкой муки. Просто смотреть на него было уже наслаждением. Улавливать взглядом изящное движение тела под одеждой. Не хватало только одного – ощущения его кожи под пальцами, власти, которую оно приносит, и головокружения от осознания ее. Не над его телом. Это было бы для меня слишком просто. Над его сердцем и душой.
- Ну, что ты стоишь, как неродная? - с улыбкой спросил он, подняв голову, и похлопал по своему колену, приглашая меня к себе. – Иди сюда.
Я послушалась, но присела только рядом с ним, внимательно глядя в нежное лицо. Судя по всему, он справился со своим сексуальным желанием, но все равно не унимался, тут же устроив голову у меня на плече. Жесткие волосы защекотали мне шею, заставив улыбнуться, что он тут же приметил:
- Впервые вижу твою улыбку. Почему ты так редко улыбаешься?
- Неягодично это, улыбаться, - заметила я, и мы вместе рассмеялись. – Нужно сразу дико ржать! – добавила, заставив Уруху спрятать лицо на своем плече, сотрясаясь от смеха. Я улыбаюсь, но скорее оттого, что его дыхание щекочет мою тонкую кожу, которой он явно наслаждается, только делая вид, что смеется. Ну и ладно, мне и самой моя кожа нравится. Прикосновения его мягких губ неимоверно приятны, поэтому я была даже не в силах отстраниться и только запустила пальцы в пряди его волос, заставив парня податься за своей рукой. Он взял мою другую ладонь в свою, изумляясь, насколько она меньше, чем его, и стал изучать линии на ней, повторяя их указательным пальцем.
Глупость. Я все не могла прогнать с лица улыбку, даже когда раскосые глаза уже смотрели в мои. Так непривычно видеть перед собой лицо восточного типа: оно казалось таким экзотичным. Может, просто это обусловлено тем, что мы живем в разных концах света и глаза автоматически привыкают к определенной внешности, то есть зрение тоже становится стереотипным.
Уруха тоже заулыбался, а потом накрыл мои губы своими, такими мягкими и бархатистыми пухлыми губами, и опрокинул меня на диван, нависая сверху. За спиной теплый велюр. И деваться некуда. Я ускользнула от его губ, и его щеку тут же обожгла пощечина. Удар был совсем несильный, но унизительный.
- Я же сказала, - проговорила я, глядя в его яростные глаза.
- Так это и не был трах, - заметил он с таким лицом, будто никакой пощечины и не было.
- Без разницы, - я села, выбравшись из-под него. Во мне не было ни капли обиды или раздражения. Все шло именно так, как было задумано.
- Хах… ну ладно, - он хищно смотрел на меня, проводя розовым язычком по острым клыкам. Точно домашний котенок. Клычки есть. Даже скалится. Укусить больно хочет и может, но рука-то хозяйская.
- Ты сможешь поцеловать меня только тогда, когда я скажу, - продолжила я. Он покачал головой и устроил ее у меня на коленях, перевернувшись на спину и положив одну руку на живот, в то время как другая упала на пол. На привередливо очерченных губах довольная улыбка, будто Уруха тоже этого ждал. В глазах просьба. Он потерся о мой живот щекой и недовольно проворчал:
- Корсет мне мешает…
- Ничего, переживешь, - ответила я, властно глядя на парня и начиная поглаживать его по волосам, запуская в них пальчики.
- Нууу, - протянул он несколько капризно, обвивая мою талию руками и пытаясь за спиной ослабить шнуровку, чтобы корсет можно было расстегнуть. – Снимииии ты его, ты итак красивая, Лена-тян, - это обращение меня повеселило и снова заставило улыбаться. Довольно забавно звучит, ведь у них нет уменьшительно-ласкательных суффиксов, поэтому он не мог назвать меня Леночкой. Кажется, потом Уруха попытался сделать жалобное лицо, но у него это получалось с трудом из-за экзотичного разреза глаз.
- Если я сниму корсет, придется посадить тебя на цепь, чтоб не приставал, - усмехнулась я, чуть наклонившись к его лицу и заметив, как пухлые капризные губы дрогнули. Неужели, он снова хотел меня поцеловать? Хах, ну, как в мыльных операх!
- Сажай, на что хочешь, только сними корсет, - он сам расстегнул один из крючков спереди и поднял неуверенный взгляд на меня.
- Хорошо, - протянула я весьма довольно. – Тогда продолжай расстегивать, - я внимательно следила за его сильной уверенной рукой, за его длинными музыкальными пальцами, которые с любопытством и нетерпеливым ожиданием расцепляли каждый крючок на моей одежде. Когда парень стянул с меня то, что хотел, его брови чуть заметно дрогнули: под прозрачной сеткой не было совершенно ничего. Да и зачем под корсет надевать бюстгальтер, не понимаю. Однако Уруха быстро сориентировался и поднял удовлетворенное личико, глядя на меня и уже прижимаясь плотнее, так что я чувствовала тепло его дыхания на своей коже.
- Теперь моя очередь, - сказала я, снова поглаживая его по волосам.
- Эм… а что ты собираешься делать? – спросил светловолосый несколько настороженно, но все же с улыбкой.
- Надевать на тебя ошейник и сажать на цепь, - спокойно сообщила я, и, вопреки моим ожиданиям, его это даже повеселило, он чуть отодвинулся, чтобы я могла встать, и с готовностью обнажил нежную шею. Хм, ну да, я же знаю, что все воспринимают это нормально, пока думают, что это всего лишь игра. И пусть он так же думает до тех пор, пока не осознает, как все серьезно. Я поднялась с дивана и на несколько секунд скрылась в собственной спальне, где у меня хранился в аккуратной небольшой коробочке готический ошейник, походящий на обычный ремень, к которому можно было пристегнуть длинную цепочку.
Взяв его в руки, я вернулась и аккуратно застегнула его на шее Уру, тут же потянув его за цепь вверх. Странно, в его глазах было столько смешанной с усталостью радости. Я еще в жизни не видела подобных глаз. Он походил на дворнягу, которую вдруг подобрали добрые хозяева, только более сдержанную и гордую, но ошейник и поводок его, как ни странно, не ущемляли. Парень приоткрыл глаза и потрогал новую деталь туалета с явным любопытством.
- Экзотично, - протянул Уруха и глянул на меня.
- Экзотичное украшения для экзотичной личности, - сказала я с улыбкой, но внутри просто помирала со смеху, ведь я чуть не назвала его «шлюшкой», и присела на диван.
- И что, так я нравлюсь тебе больше? – спросил он, поднимаясь на колени и устремляя в мои глаза свой взор.
- Теперь я тебя просто совсем не боюсь, - ответила я, приближая свое лицо к его и отвечая на взгляд.
- Значит, можно тебя поцеловать? – вдруг оживился он, пожирая глазами мои губы.
- Сейчас нет, - твердо отрезала я, поглаживая его по нежной щеке. Действительно, у него такая потрясающая кожа, тонкая и гладкая, без единого изъяна, она меня восхитила.
- А когда будет можно? – спросил он, касаясь немного шершавыми пальцами моего белого плеча, заставляя чуть заметно вздрогнуть и улыбнуться. Похоже, ему нравилась моя улыбка, поэтому в его хитрых глазах появлялось что-то похожее на нежность.
- Может быть, никогда, - ответила я, и мне показалось, что голос звучал как-то слишком уж сожалеющее, чем мне хотелось бы. Вообще, я всегда старалась оставаться бесстрастной или непробиваемой, но это было только внешнее ощущение безопасности, внутри, в душе, я так часто переживала, что порой приходило ощущение, что вот-вот нервы просто порвутся и от переживаний лопнет сердце.
- Почему никогда? – продолжая изучать ладонями мои плечи, изумился светловолосый, которого ошейник совершенно не смущал. Через эти прикосновения я чувствовала его силу, немного пугающую и в то же время вселяющую уверенность и спокойствие. Прикрыла глаза, стараясь хоть как-то сформулировать и перефразировать ответ, но после пары секунд раздумий наплевала на все это, ведь мне нечего было терять, потому что я ничего не имела, и ответила:
- Ты же уедешь, Уру-тян…
- Ну да, - он кивнул и сел рядом, притягивая меня к себе и прижимая к груди. Моих ноздрей снова коснулся запах его духов, как легкая пудра, оставаясь неосязаемым и в то же время присутствуя. Я даже не сопротивлялась, закрыв глаза и совсем тихо и умиротворенно вздыхая.
«Пожалуйста, будь со мной», - пронеслось в моей голове сквозь сон, в который я постепенно погрузилась, чувствуя необходимое мне тепло и даже заботу.


Обычно в обществе незнакомых людей да и друзей тоже мне спалось плохо, неимоверно плохо, посему я просыпалась по нескольку раз за ночь, на этот же раз все было совсем иначе. Утром меня разбудил его тихий голос:
- Мне пора…
Я кое-как разлепила глаза, лихорадочно соображая, что произошло, где я и с кем (самое главное), однако осознание всего происходило гораздо дольше, чем хотелось бы. Подняв сонный взгляд на спокойное восточное лицо, медленно моргнула, будто бы это могло мне в чем-то помочь. Некоторые люди не помнят ничего после грандиозной пьянки, я же чаще не помню ничего на трезвую и ясную голову. Впрочем, я даже и вспоминать ничего не хотела, ведь это все уже прошло и больше никогда не повторится. Ненавижу ждать чего-то или кого-то, тем более ждать напрасно!
Уруха ушел быстро, попросив его не провожать, не знаю, почему ему пришло это в голову… что я вообще захочу провожать его. Я тут же открыла все окна. Обнаружила свой мобильник рядом с диваном. И кто его туда положил? Потом приняла душ и приготовила себе завтрак. Пришла Грэйс, мы с ней прошедший вечер не обсуждали. Я не любила это дело. Рыжая закрыла окна и сделала кофе. Потом мы вместе сидели на подоконнике, как обычно. Только вдвоем. Как всегда…



Прошла неделя. Я пребывала в настроении просто ТТПП, посему сидела дома на диване и читала «Линии» Рю Мураками. Грэйс в это время всегда работала. Рядом недовольно завибрировал мобильник, поэтому, нехотя оторвавшись от чтива, я взяла его и тут же автоматически открыла крышку. Оу! ММС! Надо же, удивительно даже! Мне их почти никто не слал. Внутри все замерло. Имя отправителя. Выжигает болью следы на сердце. Сообщение открыто. В нем небольшое фото из гримерки. Улыбающийся во все тридцать два зуба Уруха, возлежащий на диване, а на шее у него мой ошейник и цепь. После небольшой текст: «Соскучился. Приеду, обязательно поцелую!» Я разулыбалась невольно и, как мне подумалось, даже глупо и проговорила:
- Хитрый лис… не верю…