Мальчишки

Гарик был лучшим водилой в нашем подразделении. Свой «ЗИЛ-131» он знал лучше, чем содержимое собственных карманов. А как он ездил, так это вообще была песня.
В сентябре 1996 года у нас стало совсем плохо с провизией. Из-за осады Грозного, колонны не доходили до нас уже вторую неделю. Вареная кукуруза уже не лезла в горло, на абрикосы уже никто смотреть не мог, а лягушки со змеями то ли все попрятались, то ли мы всех перебили. Помню, что я сменился с поста. Вернее сдал дежурство, а сам сижу на НП с Рыжим. Грызем сухари, запивая их водой.
- Стой два!
- Три!
Гарик выплывает из темноты как привидение. Посидели, покурили, пряча в кулаке сигареты.
- Приходи к нам через полчасика, дело есть.
- Лады.
Когда я пришел к землянке, где размещался расчет Гарика, то увидел что он стоит, облокотившись на гранатомет.
- Чего звал, Гарик?
- Ты жрать хочешь?
- Хочу, конечно.
Гарик ныряет в землянку и через минуту возвращается с большой сковородкой, на которой лежат ломтями нарезанное мясо и картошка. Запах стоял такой, что у меня в желудке революции начались.
- Откуда такое богатство?
- Мясо вон лежит, - Гарик показывает на собачью шкуру, которая накинута на бруствер, - а за картошкой я через дорогу ходил.
- ****ь! Там же минное поле.
- Ну да, только тропку-то мы знаем.
Гарика адрес я потерял, когда меня откомандировали во Владикавказ. Было очень обидно.

Балобаныч всех на заставе снабжал «смертниками» (это жетоны с фамилией, номером военника и званием). Он плющил железные ложки, которые ему приносили, вырезал из этой заготовки прямоугольник. Стачивал напильником края, а потом или иглой, или аккумуляторной кислотой вытравливал наши данные. Равных ему в этом не было. Он был тихим мальчишкой, но не замкнутым. Очень ровным и очень трогательным, со своими тоненькими руками, одинаково ловко сжимавшими автомат и напильник. Всех смешили его оттопыренные уши, которые он всегда прижимал ладонями, когда одевал сферу.
В 2003 году его осудили за убийство. Он убил сына судьи. Говорят из-за денег. Когда я узнал об этом, то не поверил. Но это так.

Серьезный не даром получил свое прозвище. Он все время ходил насупленным. Даже когда смеялся от души, то брови его были сдвинуты. А еще он был похож на медвежонка, так как ходил вразвалочку и был очень большим и сильным. Огромные его ручищи каждый день сжимали мою ладонь в рукопожатии так, что я думал, он мне все кости переломает.
Он очень любознательный. Ему все было интересно. Ведь кроме своего Каменск-Уральского он нигде не был. Когда я сидел на НП, он приходил, если не был на посту, и мы часами разговаривали. Обо всем. Он спрашивал, а я, по возможности, отвечал.
Сейчас мы изредка перебрасываемся письмами. Он живет у себя в городе, работает экспедитором и вроде доволен жизнью. Изредка он приезжает в Екатеринбург, и мы снова как ТАМ сидим и часами разговариваем. Он спрашивает, а я, по возможности, отвечаю.

Пиво – это конечно Пивоваров. Его голос со смешанным ставропольско-осетинским акцентом ни с чем нельзя было спутать. Вы бы знали, с каким чувством и смаком он произносил фразу: «Ты чо?».
Пиво был водителем прокурора Владикавказского гарнизона. Наша с ним дружба завязалась случайно и неожиданно для меня. Я только-только начинал работать, только-только знакомился с людьми, как случилось, то чего я боялся. В Асиновской мы простояли неделю. Было грязно и не было воды. Совсем. Никакой. Там я подхватил грибок, который обострился как раз во Владикавказе Правую ногу разбарабанило так, что я с трудом ходил. В медпункте сказали, что ничем помочь не могут, и я уже собирался ехать в госпиталь, как ко мне неожиданно подошел Пиво.
- Ты чего хромаешь?
Я объяснил.
-А чего же ты молчишь? Пойдем.
Пиво дал мне какую-то мазь, названия уже не помню, и через два дня я уже о грибке и забыл. С тех пор мы подружились. Было смешно, когда он будил меня среди ночи и спрашивал, как пишется то или иное слово. Письма он писал домой и своей девушке исключительно по ночам.

Стас. Это, наверное, единственный мой товарищ, у которого не было прозвища. Умница, юрист с большой буквы «Ю», и просто замечательский человек. Никогда не забуду, как мы с ним стояли спина к спине и отбивались от кучи нацменов, которые орали нам, что они здесь хозяева. Я позвоночником ощущал, что мы со Стасом в этот момент две половинки единого целого. И одна никогда не даст пропасть другой…
Он никогда не курил, но я всегда, когда отрывался от дел, заходил к нему.
- Стас, пойдем, постоим…
Мы выходили на крыльцо прокуратуры. Я курил, а он просто стоял рядом. И было в этом молчаливом стоянии нечто большое и живое.
Я уехал домой раньше него. Он провожал меня на вокзал. Я таким его и запомню навсегда: ноги на ширине плеч, поднятая вверх рука и фраза: «Береги себя, брат».