Французские поцелуи. Курс немолодого бойца 13

Марти Хелл

Продолжение.
Начало:

http://proza.ru/2007/05/26-71

13.
С помощью «Боинга» авиакомпании «ВИМ», взявшего курс на Пулу, к берегу теплого ласкового моря в Порече, я удовлетворяю свое желание.
Восполняю дефицит небесной синевы в организме.

А заодно я проверяю, работает ли попахивающий гэбистской казенной дрянью, не засаленный еще путешествиями загранпаспорт.
Не барахлит ли?

Ждать ведь тут, у нас, можно всего.
Даже выемки из самолета.
Хорошо - если не на ходу…

Немного, конечно, смущает, что вместо небесного ангела, с которым можно было бы поболтать и о том, и о сем, – рядом сидит отечественная тетка.
Разобиженная моим, прямо скажем, хамским, навеянным выпитым в баре коньяком, поведением.
Весом килограммов сто.

Думаю, это тоже один из подарков от моего ангела. Потрепать мои нервы. Чтобы не расслаблялся очень-то, покидая родные места, и предвкушая волшебное свидание с Кроацией – как ее ласково называют аборигены.

***
А тетя, судя по всему, тоже летит поправлять свое сексуальное здоровье. И теперь успокаивает мной испорченные перед самым взлетом эмоции трогательного расставания с родиной и отчизной.

Разложила перед собой косметичку на мягких коленях, похожих на гандбольные мячи, она работает над лицом – будто настоящая Сандра Ботичелли. Самозабвенно. Так - как пишут картины большие мастера.
Только, что своими красилками и мазилками вокруг не брызжется.
В ходе великого служения искусству.

Пишет она, судя по всему, портрет постсоветской эпохи - с густым ароматом дорогой заграничной косметики. И таким же густым и ненавязчивым привкусом отечественного пота.
Заодно и нагуливает аппетит, коротая таким образом время - в ожидании уже скорого невкусного самолетного обеда.
Ну, как говорится, и на здоровье, тетенька.
Каждая божья тварь жить хочет.

Боковым зрением вижу, как ее лицо преображается. На мой вкус – не в лучшую сторону.
Лучше бы она была не Сандрой Ботичелли, а Паблой Пикассо. Или еще какой-нибудь абстракционисткой. Чтобы вообще стало не очень понятным, что же на лице у нее изображено. Какой эпохи портрет, а главное – чей?
Мда,.. а так, в классическом стиле, мне все понятно, и довольно грустно.

***
А может быть это мой небесный ангел, отличающийся завидным чувством юмора, такой вот волшебный образ принял? – думаю я. - Чтобы меня в заблуждение ввести?

Он, ангел, и такую метаморфозу осуществить может.
Он, или она, я думаю, все со мной сделать способен, или способна - что захочет. И что по замыслу конструктора мне еще на этом свете полагается.

Можно было бы, конечно, это все и проверить.
Но мне что-то не хочется проверять – ангел рядом сидит, дьявол ли, или рядовая гражданка?
А вдруг я ошибусь – и это просто рядовая, наша?
И начнется настоящая беда - длинною в три часа полета.

Эх, думаю я, выпить бы еще…
Но разве в этом "Боинге" достанешь?

***
Из нагрудного кармана рубашки, где лежит паспорт, потягивает и потягивает казенным запахом.
Вот мне и хочется принять еще коньячку, чтобы его хоть немного перебить – этот гэбистский коленкор.

Определенно, я сегодня по случаю отлета разгулялся. Что на меня, сурового трезвенника и сугубого материалиста - совершенно не похоже.

Я, кстати, обратил внимание, что и сами-то эти гэбисты-гоблины точно той же дрянью, что и моя новенькая корочка загранпаспорта - попахивают. Видимо, их родная контора на все, с чем соприкасается, отпечаток накладывает.
В виде тяжкого казенного духа казармы.
Вперемешку с лагерной карболкой.
 
Еще с давних, студенческих времен я обратил на это внимание - что от гоблинов карболкой потягивает. После того, когда сия ихния замечательная контора меня физиономией в бордюр приложила.
Выгнала из института. Заправила в СА без всяких особых прелиминариев -
с волчьим билетом на мое светлое будущее, и с лишением меня, уроженца этих несчастливых, в общем-то, мест, прописки в столице.
Чтобы я тут не рыпался особенно…
Наказали, так сказать - за аморальное поведение с юной французской гражданкой из Сорбонны.
А еще за то, что ихнему прихлебаю морду прилюдно набил, и засветил его на весь белый свет. Сообщил миру, что он тоже гоблин-филер из конторы, что рядом с «Детским миром» обретается.
Стукачок - по-русски.
Начинающий, но подающий очень большие надежды.
Ну, просто очень большие.

***
Но главное, думаю я, - все это со мной приключилось из-за того, что я отказался посотрудничать с компетентными органами.
Постучать им на кого-нибудь, письменно и устно.
На свою любимую Мари-Анетт, сперва.
А потом и еще на кого-нибудь, для разнообразия…
И еще…

А там, глядишь, и моя непутевая жизнь наладилась бы – в их стройных рядах. И даже улучшилась бы.
Может быть...

И даже сны про разграбленный коммуняками Париж перестали бы меня ночами мучить.

***
Помнится, ничего не понимающую Мари-Анетт чуть ли ни в двадцать четыре часа выслали обратно, в Сорбонну.
И попросили спасибо сказать, что не в мертвую тундру отправили, а обратно в теплую и живую Европу.
Нечего наших мальчиков империалистическим наймитам совращать - сказали.
Да еще шпионскими секретами интересоваться: как на метро, например,к Кремлю проехать, или где у нас находится Нескучный сад...
Гостайна это!

Вообще – нечего тут в наши пустые тарелки заглядывать, - как сказал классик. Они хоть и пустые, зато свои, знакомые, родные, и щербатые.
Мы ж к вам в тарелки, мадмуазель – не заглядываем. В ваши. Полные…
А если даже и заглядываем иногда - то вы об этом и понятия не имеете даже.
Смотрите у нас, мадмуазель, ведите себя прилично, а то мы еще вашим папе с мамой нажалуемся. Каким вы тут развратом занимались.
Да еще за нашим лучшим в мире метро шпионили.

Вот, суки-то драные!…
Эти самые гэбистские гоблины.

***
По молодости я еще не до конца понимал – что это за запах от них такой? Хотя подозревал – дерьмовый.
Но потом, в СА, понял. Всему обучили старики – ремнями с медными пряжками.
Оказалось, что обделываются это гоблины. От радости бытия. И высокого чувства власти и безнаказанности.
Присущего хозяевам этой жизни.

Если постоянно переедаешь безнаказанности – всегда есть опасность обделаться. Прилюдно.
Не могут мочевой пузырь с желудком все это в себе удержать.
Физика – и в чистом виде.

***
И уже потом, после СА, в поисках работы мыкаясь – без надежды на восстановление в институте, я понял законы ихнего веселого жанра.
Понял, что повсюду из этого ведомства - что рядом с «Детским миром» - из каждой щели его постоянно тянет и тянет, да так, что нос закладывает, и аллергия мучить начинает.
Как будто в здании том постоянно прорвана канализация.Вот и воняет ядовито и небезопасно.

***
Говорят, да и кино так утверждает – эти страшилы никогда не признаются, что в данном многоуважаемом ведомстве служат.
Даже под пытками, уверяют нас кинематографисты и бравые подручные литераторы, – и то, не признаются.
Так они это ведомство любят.
Дающее широкие возможности.
Просто - широчайшие.

Впрочем…
Впрочем, если только, - что за деньги.
Вот за деньги – еще можно подумать…
И в чем угодно признаться.
Все рассказать, - и кто ты, и откуда родом, и чем занимаешься, и что за нелегкая тебя принесла…

***
И дело-то понятное вполне. Иначе они не могут.
Шкуры у них такой вонючей выделки – дурно пахнущей, продажной. У этих - самых многочисленных детей железного Феликса.

И даже без денег и полиграфа - запах продажной шкуры дурной выделки выдает их с головой.
Достаточно мимо ихней альма-матер, что без вывесок на Мичуринском обретается, притормозив слегка, прокатиться, и поглазеть на парад автомобилей вдоль дороги, на которых Феликсов молодняк на учебу катается.
Только, что «ламборгини» или «феррари» в этом модельном ряду не хватает.
А все остальное – есть.
И не в единственном экземпляре.

Мда, наплодил Феликс стайку… Надо ему отдать должное. Хоть и слаб здоровьем был, а плодовитым оказался.
На загляденье стайка вышла.

***
Еще я понял вот что: раз запах появился, значит, очередной железный сыночка где-то неподалеку от меня крутится.
Проверяет, как я себя чувствую.
Как давление?
Стул?
И все прочее – как у меня?
Не барахлит ли опять чего? Не дает ли непредвиденных сбоев?

Внешне гоблин бывает на безобидного искусствоведа с газеткой похож.
Правда, в отличие от обычного искусствоведа - совершенно без намека на начитанность.
Да и зачем оно ему, эта самая начитанность пресловутая, - когда приказы есть?
Да еще ветерок из ведомства.

***
Впрочем, размышляю я, видимо, у меня уже из-за них признаки паранойи наблюдаются.
Вот – нанюхался паспорта, и бог знает, что себе вообразил. Какие страсти-мордасти.
Как будто меня кто-то тут ищет. И с самолета ссаживать собирается.
Прямо на ходу.

Кажется, все со мной сейчас, как в анекдоте про неуловимого ковбоя Джо.
Почему он такой неуловимый, спрашивается?
Да кому он, собственно говоря, нужен-то? – отвечается.
Вот и неуловим.

***
Видимо, на сии размышления меня натолкнули запах, коньяк и погранец, который только что смотрел на мой паспорт, вертел его так и сяк, и даже уточнял, какого я года рождения.
Вроде бы, нечетко там напечатано.

Может, завернуть этого урода, пока не поздно? - думал про себя погранец. До выяснения обстоятельств… Больно морда у него протокольная.
На какого-то террориста смахивает – сбрившего бороду.

И долго в компьютере рылся. Перебирая похожие портреты, надо думать.
А также изучал экранчик монитора - не должен ли я чего родине-матери.

А я как раз в это время сам думал: а эта самая мать, нарожавшая от усатых-бородатых коммунаров таких вот погранцов с гэбистскими гоблинами – мне ничего не должна, а? Может быть, пора мне ей счет предъявить?

***
Не найдя ничего такого, к чему можно было бы придраться, под напором огромной очереди к окну за моей спиной, мнущейся у пограничной красной линии, он поставил, наконец свой синий штамп, и протянул мне в прорезь под стеклом паспорт: вольно, урод!
Выметывайся отседова к ё***ной матери, наконец.
И даже будет лучше, если мы тебя здесь больше вообще не увидим.

А из-за стекла с приделанным зеркалом наверху над моей головой, - чтобы погарнцу было легче мою спину видеть, не прячется ли какой шпион сзади, и не бомбу ли с чемоданом героина я там прячу – тянуло все той же конторой.
Погранец ведь тоже, кажется, был из того же ведомства.
Практику, наверное, проходил. Чтобы полноправным гоблином стать.

Я запел негромко: "На границе тучи ходят хмуро...", - подмигнул ему, и прихватив со стойки паспорт потопал в нейтральную зону.
Ох, и надерусь я перед взлетом! - тренькало у меня в голове.

***
Так вот и проверял я – работает паспорт, или нет?
Или любимая отчизна с помощью своих верных подручных еще какую-нибудь каверзу приготовила?
От нее, любимой, всегда и всего можно ждать.
Обычно – не самого приятного.

Да и это тоже понятно, в общем-то.
И даже объяснимо.

Чай, мы не в Америке какой слава богу произрастаем, - что безмозглые и очень сытые американские кактусы.
Которые там и хотят жить, да и живут себе тлько по закону. Глубоко вкопавшись в американскую почву, отнятую, впрочем, тоже когда-то у индейцев.

Ребята в бане рассказывали, что там, у них, законы худо-бедно исполняются.
А уж если вдруг где-то перестали исполняться, так вокруг - сотни голодных юристов рыскать начинают: кого тут обидели, кого бы тут еще защитить от любимого государства с родиной?…
Только мигни! И мы поможем.
Чтобы неповадно было маленьких обижать.

При таком благоприятном юридическом раскладе - будешь себе растительно и с большим удовольствием в родной почве сидеть, как колючий южный кактус агава.
И жизнью наслаждаться.

Юристы же - пусть вокруг на цырлах бегают.
И этих государственных сволочей из разных ведомств пусть за задницу наетую кусают, и вместе с клочьями штанин сладкие куски отхватывают: не тронь несчастного обывателя, гад!
А то быстро - и без штанов останешься, и без задницы.

Он, этот наш милый кактус с родной айовщины или аризонщины, хоть и состоятельный гражданин, а все равно – обыватель обывателем.
Ему гражданские свободы полагаются.
В соответствии с Конституцией и поправкам к ней. Вынь, да полож ему свободы. А не то мы тебя!...

Да, кстати.
Еще и от себя этому государственному ворью в задницу амерканский обыватель-кактус шип можно воткнуть.
И не один – а рровно столько, сколько эта алчная госзадница исков о компенсации морального ущерба выдержит.
За ненадлежащее исполнение законодательства.

***
Слава богу, мы на сытых американских кактусов не похожи. У нас закон – что дышло. Куда запряг – туда и вышло.
Кажется, именно так звучит народная русская мудрость, придуманная еще задолго до правления коммуняков с гоблинами, да пришедших за ними прочих прихлебаев-госчиновников.

Может быть, и не совсем так поговорка звучит, но смысл ее от этого столетиями не менялся.
И меняться не собирается.
Да и вообще – зачем они нам нужны, законы-то эти?
Когда за нас все мудрые чиновники решают – в пользу своих ненасытных карманов.

***
Так, очень умно, но слегка путано, рассуждая, я добрался-таки, наконец, до самолета.
Послал все, что меня достало, к сибирским медведям…
В том числе – на какое-то время, и родину-мать с детями Феликса.

А заодно уж, - в том же числе, - и мою юную экологическую подружку с безнадежными, как любимая мэрия, московскими пробками.
Такими же унылыми, как прогнившие от ветхости канализационные трубы под осевшим над бездной подземных пустот серым городом.

***
Перед посадкой в самолет, набродившись ввиду большой задержки, по Домодедову, налившись в кафетерии по уши коньяком и с кофе, и без кофе… Наглядевшись, как самолеты улетают в разные концы света: кто в Болонью с Миланом и Лондоном, кто, простите, в Сайгон с Хошимином и Торонто с Франкфуртом, - а неловкий "Боинг" «ВИМ» все никак не объявит посадку, - я отправил моему юному Ливингстону в район Красноярска sms: «Наконец улетаю. Не забывай меня».

Компьютеры сотового оператора прицелились, и метко выстрелили моим сообщением - с расстояния в несколько тысячу километров - в ее игрушечный самсунговый телефончик.
И попали в него, как ни странно.
«Ваше сообщение доставлено» - написала любезно машина, подумав пару минут.
Правда, этот точный выстрел остался без особого положительного эффекта.
Как будто в пустоту сообщение кануло.

***
И только часа через три, уже перед самым взлетом, когда стюардессы с плохо скрываемым раздражением попросили выключить все электрические приборы, в том числе, – и мобильники, оттуда, из неведомых таежных далей, пришел ответ:
«Не забуду. А кто это?»

Шутка, видимо.
Типа – не забуду мать родную…
Чью-чью мать, простите?

***
Радио на стойке кафетерия, в котором я сидел, поглощал коньяк, и ожидал ответного послания из Красноярска, тоже оказалось весьма шутливым.
Оно вдруг объявило грустным, но развратным женским голосом:
«А в Москве идет дождь… Куда идет? Зачем?»
Я посмотрел за окна-витражи аэровокзала.
Никакого дождя не наблюдалось.

Голова ты моя, голова – подумал я. - И попросил девушку:
- Налейте еще, мадмуазель. Можно сто… "На границе тучи ходят хмуро..."

***
Сидя совершенно раскрепощенный, я решил послать также sms-ку и другой подружке, юристу.
Есть у меня и такая.
На всякий случай.

Свет же клином не сошелся на медведях. Мало ли что, а юристка тоже может понадобиться. По возвращении.
Очень может даже пригодиться – в минуту тоскливой печали, а вовсе не по юридическим надобностям, как можно было бы подумать.
В ответ получил: «Не перегрейся там. На солнце. С дамами. Ты большая сволочь, кстати!».

Ну, насчет сволочи… кстати…, - подумал я, - это если и было новостью, то очень несвежей. С бородой.
И с сильным запахом нафталина.
Конечно – сволочь. Даже без лишних вопросов.
Негодяй, каких свет не видывал.

***
Я подумал, подумал еще, выпил еще коньяку, чтобы на душе слаще стало, и отправил sms еще одной тетеньке.
Тоже более или менее постоянной.
Скорее, конечно, менее, чем более…
Но, все равно, чем-то мне родной.

Эта тетенька изредка, по большим революционным праздникам уж совсем полного одиночества, также возникала на моем многострадальном диванчике.
Расцвечивала бесцветный фон буден игривыми и протяжными стонами. В моменты, когда мой друг с нижнего этажа до чего-то там у нее доставал.
Если и не до миндален, то до диафрагмы – видимо.

«Улетаю отдыхать, целую. До будущей радостной встречи!» - написал я. Поразмыслил, глотнул коньяка, и добавил: «Милая»…

Мало ли – какая оказия после отдыха выйдет – совместный праздничек устроить. Большой и революционный. Если, например, юристка вдруг сбоить начнет.

***
Но тетенька вообще не ответила. Хотя тоже sms получила – и машина подтвердила и это.

Обиделась, решил я, - что как-то я долго в ее эфире не прорезался.
Будто помер.
И даже самому почему-то не по себе от таких мыслей стало. И грустно как-то.
Захотелось всплакнуть мутной мужской слезой.
А вдруг бы – действительно помер? – подумал я.
И никаких дальше эсемесов…

Вот тебе чудесный ящик! Полтора на два с небольшим.
И лежи теперь спокойно, неугомонный ты наш.

***
Я уже действительно решил пустить мутную скупую слезу, но подумал что такому повороту событий молоденькая барменша, считавшая деньги у кассы, и радующаяся мне – потребляющему алкоголь в столь дорогом месте, в большом количестве, и в столь ранний час, - скорее всего страшно бы удивилась.

Действительно, странно выглядит: сидит себе в половине седьмого утра приличный на вид господин спортивного вида, пьет «Курвуазье», улыбается ей приветливо. Точно заигрывать начать собирается.
И вдруг, ни с того, и ни с сего, - начинает рыдать горючими слезами.
И приговаривает при этом, что над своей безвременной кончиной рыдает. А пожалеть его некому.
Да еще припевает что-то про хмурую границу.

Пожалуй, барменша милицию позовет.
Господин-то явно – отлетающий. Зачем выпившего шизофреника на борт пускать?
Если на самолетах боишься летать – так и скажи.
Сдай билет, и на поезде до места добирайся.

Очевидно, с непривычки, коньяк стал на меня как-то подозрительно и неадекватно действовать.
Будто – водка. Или даже – самогон.
То веселил-весил. А то в мутную тоску вогнал.
Но я быстро взял себя в руки – услыхав объявление о начале посадки.

***
Я-то помирать пока и не собирался.
Да и не от чего вроде пока было.
Так же, как совершенно естественно, я и не собирался никого с собой брать – никаких подружек.
Даже в мыслях не держал. Чего им было на меня обижаться? И не отвечать?
Ума не приложу.

***
Со времен сидения в последней супружеской каторге я привык отдыхать один.
И даже вторую прошлую жену приучил, или третью, уж не помню, какую из них, а может быть – даже всех сразу…
Так вот, приучил к тому, что раз в году, минимум, нужно друг от друга отдыхать. Отдых должен быть полнокровным, без посторонних отвлечений!

Смешно, как я сказал туристической Раечке, двигать в Тулу со своим самоваром. Или в Пулу, что одно и тоже почти.
Только Тула находится на замызганной среднерусской возвышенности, в глубине материка, а Пула – на берегу райского Адриатического моря. Но и там, и там вокруг совершенно другие самовары бродят.
Более интересно оформленные.

***
 «Не забуду. А кто это?»… - написала мне в ответ на мое любовное послание в район Красноярска моя уже почти нелюбимая экологиня.
Остроумно.
Этот ее гвоздь в нашу крышку – был, видимо, последним.
И жизнь была прекрасна, и коньяк - тоже ничего, а настроение было – вообще замечательным.
Даже невзирая на черные мысли о безвременной кончине.

Впереди ожидались венки и хороводы из прелестных девушек. И даже отдельных женщин.
Более чутких, и даже сексуально более разнообразных и грамотных.
Так зачем же было мне заморачиваться на проблемы с юными экологами?

***
Юным экологам, подумал я, получив sms, в близкие друзья надо какую-нибудь такую же юную заразу.
Чтобы они совместно, и в полной мере вкусили - от прелестей незрелых эротических связей.
От добрачных плодов совместной эротики, так сказать.

И быстро запаслись на счастливое брачное будущее - отличным набором качественных и разнообразных ощущений.
Отбивающих охоту к дальнейшим эротическим похождениям.
Вообще, любую охоту к чему-нибудь подобному отбивающих.

***
Как раз после всех этих глубоких умозаключений, протискиваясь на свое место, я и получил увесистый толчок в спину - от будущей соседки, рвущейся к своему креслу.

И я понял, что мой крайне добрый и насмешливый ангел был со мной согласен.
И восхищался ходом моих развеселых мыслей.
Веселился вместе со мной. И таким способом решил подтвердить свое присутствие рядом.
И свое участие в аналитическом процессе: вот, смотри, действительно, сколько же вокруг прелестных женщин.
Сам ведь ты мысленно сказал – «только оглянись»!
Да оглянись же…

Такие кулаки видал?
Ими стены пробивать, а не нежные мужские детали ласкать и поглаживать.
А такую задницу?
Которая и в кресло-то с трудом впихивается.
Вот, что тебе надо, родной ты мой! Для разнообразия добрачных ощущений.
А то – что-то ты зажрался, кажется, немного, - пропел над ухом у меня мой ангел.

С чувством юмора у моего нежного ангела-хранителя было явно - всегда и везде все в порядке.

***
Под ровный гул двигателей несемся, как оглашенные, на высоте в тридцать тысяч футов – так сообщает по-английски дисплей. Со скоростью шестьсот пятьдесят миль в час все приближаюсь, и приближаюсь к небесно-голубому, как небо вокруг, Адриатическому морю.

К поросшим зеленой шерсткой хвойно-дубовых рощ невысоким горам, к известковым, изъеденным терпкой морской водой скалам.
По которым некогда разгуливали древние римляне.

И под подошвами у меня плывет то ли Хохляндия, то ли Венгрия – быстро отлетая назад.
Да и пусть себе плывет мимо…

Лечу туда, где у римские императоры и даже простые патриции побогаче строили себе загородные резиденции.
Вдали от столичной римской суеты, на ласковом берегу.
Где и маршал Тито живал по полгода. Принимая гостей и прочих госдеятелей.

У маршала, судя по всему, губа была явно не дура.

Да и вообще известно, что диктаторы разного калибра, - от римских патрициев с императорами, до современных живодеров, вроде Сталина с Гитлером, – отлично знали, где свои гнездышки вить и обустраивать.
Чтобы здоровье, пошатнувшееся в результате подвигов, морским воздухом поправлять.

Райские места были впереди у меня, по курсу.
Которые раньше я видел только на картинке.
По причине моей государственной никчемности.
И невыезжаемости.

***
Вместе со мной, тоже, как оглашенная, летит Сандра Ботичелли.
Намазалась, накрасилась, и теперь косится через мое плечо в окно, - полная надежд.
Найти, например, себе любовника.
Такого же слона, как и она.
Можно нашего.
Можно – иностранного. Но нашего - лучше. Хотя иностранный тоже подойдет.

Хочется ей такого, чтобы при их совместном погружении в лазурный бассейн - вода выплескивалась из его керамических берегов…
И чтобы кровать под ними, - когда она усаживается ему на живот во время сладкого акта совместного эротического соития, - ходуном ходила, и изголовьем в стену тюкалась.

И чтобы кровать грозилась: вот, сейчас развалюсь на две части! Ой, пощадите, родные... Вот сейчас я это слоновьё не выдержу…
Вот, сейчас…
И развалюсь…

***
Меня давно уже мучают угрызения совести.
- Слушайте, - говорю я тетеньке Ботичелли, - у вас шея не устала? Хотите на мое место сесть? Поближе к иллюминатору. Скоро будем Будапешт пролетать.
- Хочу, - говорит Ботичелли. – Очень.

Она как-то задорно улыбается.
А я лишний раз убеждаюсь в правоте народной истины: не бывает некрасивых женщин. Бывает мало водки.
Или – коньяку, как кому больше нравится.

Мы долго мучаемся, когда я перелезаю через ее мягкие пухлый гандбольные мячики-колени, прогнав заодно со следующего кресла какого-то интеллигентного старичка, занятого чтением дамского журнальчика.

И когда мы, наконец, обратно усаживаемся, она говорит:
- Вы такой любезный… И обаятельный… Не хотите ли глотнуть чего-нибудь? – и заговорщицки подмигивая, вытаскивает откуда-то из-под кресла пакет с наклейками «Duty free», в котором что-то заманчиво звякает.

- Хочу, конечно, - говорю я. – Хоть это и неловко как-то… Но хочу - очень.
- Ловко, все вполне ловко…, - говорит Ботичелли. – Вдруг не долетим?… Будет хотя бы что вспомнить.
Все-таки, это мой ангел, - думаю я.- Тоже на борт пробрался.


ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ