8. Путь для отступления

- А как это было в Имиршине? – негромко спрашивает Людоед, поворачиваясь.
Хороший вопрос. И вовремя. Веннольд пожимает плечами. В памяти на самом деле не осталось почти ничего: раскаленное небо, пересохшие колодцы вдоль дорог, редкие птицы в побелевшем небе. Тела на дорогах – много тел. Раньше там никогда не случалось таких засух, да и просто подобной жары, потому солнце убивало легко и во множестве.
Из умершей, высохшей до последней ветви Вечной Рощи его, самонадеянного молодого чародея, вывезли на грязной подводе. Только на третий день Веннольд вырвался из колючего цепкого бреда, и первым, что разглядел, почему-то было – пламя на Тенамеруде.
Тогда оно показалось добрым знаком.
- Не помню, - спокойно качает головой Веннольд. – Я просто не добрался до самого Имиршина. Только: белые стены в мареве. Все, что видел.
- А Вечная Роща? – жадно спрашивают сзади.
- Погибла. Это правда.
Людоед молчит. Сам он родом из Гевории; по гильдейским отчетам, там тоже было жутко и кроваво. В Каса дель Суэрте умер Самый Старый Маг – и спустя положенных девять ночей, когда настала пора налагать печати до следующего погребения, Склеп Магистров провалился под землю весь целиком и в одночасье. Вместе с семью Старшими Чародеями, проводившими ритуал. А из Провала во множестве пошли невиданные Звери.
Командор побывал там спустя десять дней после начала Беды. Спасать внутри городских стен уже было некого – так утверждали сопровождавшие его роту магики. Он все же попытался прорваться туда, где остались дом и семья. Прорубился до самых ворот. Увидел, во что они превратились. Заглянул на узкие улочки.
Таким Людоеда и вытащили – с седыми бровями, бородой и усами.
Впрочем, своя боль гложет изнутри каждого из всадников.
Ибо в Столице, в Хрустальном Дворце умирает молодой король Деиррэн, а с ним – уходит и династия. Ибо на видимом со всех окраин Мира пике Тенамеруда пылает белый огонь, в который вскоре ступит семитысячелетний феникс, завершая очередную эпоху.
Ибо само время подходит к концу.
- Едут! – прерывает нелегкие думы звонкий голос дозорного.
- Рота, в седло! – зычно рявкает Людоед, горяча саврасого жеребца. – Строем!
Всадники выезжают из сосняка – вокруг золотится в стягах солнечного света пыль – быстро и сноровисто выстраивают коней в ровные ряды, затем трогаются с места, набирая ход. Внизу в распадок медленно и шумно втягивается длинная вереница пестро украшенных повозок. Веннольду хорошо видны расписные парусиновые верха, пока конница с ровным гулом слетает к подножию по торной дороге. Караван белобрысого бродячего племени – ну да, люмане… кузнецы и лудильщики, карманники и скотокрады, скоморохи и коновалы – останавливается со скрипом, гортанными окриками, где-то по обычаю вопят бабы и детишки, откуда-то бренчит расстроенная гитара. Но возницы даже не пробуют поворачивать мулов: то ли слишком поздно заметили и поняли, что не успеют, то ли…
Веннольд хлещет гнедого конька плетью. Чего уж о том гадать…
Не все люмане одинаково бесстрастно встречают нежданную напасть. Кто-то из кочевников даже высовывается из недр крытой повозки, сжимая в руках охотничий лук. Но много, много тут лошадей в одинаковых попонах, много пик, много людей, зло и уверенно разглядывающих бредущее племя сквозь прорези в шлемах. И лук остается внутри, в полутьме.
Тем временем рота охватывает голову каравана двумя рядами. Застоявшиеся кони приплясывают, фыркают, хлещут бока хвостами. Людоед дает знак Веннольду и Суравену следовать за ним и приближается к отдающей чесноком за добрых пять шагов кучке люман, столпившихся у передней повозки. Там должен отыскаться Старший стойбища и его Слово. Уж Слово – обязательно. Магики напрягаются, собирая силы воедино, тепло растекается по спине и плечам.
- Здравствуйте, командор, - на очень чистом и правильном мелегском диалекте произносит кудрявый белобрысый Старший, выступивший из толпы.
- Куда вы направлялись? – сухо каркает Людоед, глядя на люманина немигающим взглядом.
- На этих дорогах сейчас так легко встретить разбойников. Как славно, что вокруг нас – воины нашего великого короля, - учтиво, с легкой укоризной в голосе, продолжает Старший, руки у него необычны – с длинными изящными ладонями, с несколькими скромными серебряными перстнями… Веннольд переводит взгляд на лицо. И понимает, в чем дело.
- Куда – вы – направлялись? – повторяет Людоед. Ротмистру нет дела до тонкостей старинных преданий, тем более – чужих преданий. Он даже еще не замечает, что один из стариков-кочевников незаметно чуть отступил от повозок и сородичей. Видит Суравен; украдкой показывает Веннольду, и магики начинают плетение невидимой защитной сети.
- Но мы же сказали, что идем в Севолию, когда Вы спрашивали об этом на армейском тракте…
- И вам запретили туда ехать, - резко выплевывает Людоед.
- Но ведь мы уже освободили тракт!.. – восклицает Старший.
- Вам запретили направляться в Севолию, а не просто занимать тракт!
- Это невозможно. Мы должны там быть, - очень тихо, но твердо возражает люманин, и глаза его сужаются. Старик за его спиной – разумеется, это и есть Слово Старшего, колдун и проклинатель племени, - выпрямляется во весь рост и что-то вопит.
- У меня другой приказ, - холодно говорит Людоед, быстро оглянувшись на напряженных чародеев. Веннольд кивает: наши.
- Руби!!! – ревет командор, выхватывая палаш. Люмане хватаются за рогатины и топоры, но солдаты быстро колют и рубят их, легко преодолевая жалкое сопротивление. Вой, крики и плач заполоняют забитую повозками дорогу.
- Не жалеть никого! – рычит Людоед, отирая с лица крупные карминные брызги.
- Детей не трогать! Дети нужны мне! – перекрывая гвалт и шум схватки, прокатывается внезапно над лесом и дорогой голос Суравена. Командор оглядывается удивленно и осуждающе, но новый приказ подкрепляет зычным повелительным ревом.
Слово Старшего, надсаживаясь, выкрикивает свои проклятья, эхом отражающиеся от стены леса, - но толку с них немного. Наконец Веннольд пригвождает старика к дереву люманской же рогатиной и устало смотрит в затянувшиеся туманом глаза умирающего. Кочевник ошибся. Не мог уже ничего – и так и не понял этого. Начинается новое время, и старые проклятия уже не обладают ни силой, ни жутью.
Все кончено в половину свечи. Убегающих в лес разят стрелами, прячущихся под возами – закалывают пиками, спешившись. Закончив, воины наскоро осматривают повозки, рубя и тыча мечами во все кули и ворохи скарба, показавшиеся подозрительными. Уцелевших детей – семерых мальчишек и пятерых девчонок – связывают и забрасывают на одну из повозок. Там же устраивается и Суравен со своими серебряными лезвиями. Некоторых умений низкорослого коренастого чародея Веннольд лишен напрочь, потому просто присоединяется к Людоеду.
- Ты был прав, - признает командор, покосившись на спутника. – Они все же попытались обойти заставу.
- Они хорошо знали, почему и куда надо бежать. Не смотри так: Король, разумеется, знал… знает, - поправляет себя чародей, немного испуганно поглядев на закат, - такие вещи лучше всех, недаром мы в дозор заступили, но не один же Он? Люмане всегда многое хранили в преданиях, и обычай Народа Холмов укрывать уходящих им известен также.
Рота быстрым аллюром направляется обратно на Северный Тракт. Два дня назад им пришлось, взяв с собой "чистую грамоту", отправиться на проселки, дабы вовремя перехватить люман, которые – возможно, только возможно! – попытались бы прорваться в запретный край мимо заставы. На этом настоял Веннольд. И угадал.
Теперь повозки кочевого племени вовсю полыхают далеко за спиной.
Из фургона, в котором едет Суравен с пленниками, начинают доноситься невнятные вопли. Веннольд жестом останавливает Людоеда:
- Не стоит туда идти. Тебе не нужно видеть… Суравен, он сейчас некромантией набирает нужную волшебную силу. Это сложно, командор. Не беспокой его.
- Зачем ему сила? – спрашивает Людоед, морщась. – Вы и так… того люманина.
- Вот именно, командор, - спокойно произносит чародей. – Вот именно, что – люманина. У него уже не было сил проклясть врага. Возможно, волшебные силы начнут уходить и от нас с Суравеном. Этот… обряд задержит такой процесс.
- Надолго?
Веннольд смотрит на Людоеда тяжелым долгим взглядом.
- Нам хватит.
Вдалеке появляются две темные точки, их едва разглядишь в косых стягах солнечного света… но скоро становится видно, что – несутся к отряду вестовые, стало быть, что-то там случилось… и на душе мерзко и больно от предчувствия удара – почему-то сзади. Крики из фургона становятся громче, пронзительней. Хочется смахнуть все вокруг одним широким движением руки. Начать заново… Веннольд с подозрением смотрит на белое пламя, видневшееся вдали. Морок оттуда, надо думать. Или – что?
…Удар все же приходит.
Застава встречает их гробовой тишиной. Да еще – оскалами обгорелых трупов. Все, оставшиеся здесь, мертвы. Тела лежат вперемешку с трупами диковинных полулюдей, полубыков. Неподалеку от форта уже мелькают в подлеске серые бока волков. Стены пестреют вороньим пометом.
- Веннольд, - зовет Людоед. Солдаты молчат, ожидая приказа.
Чародей поспешно приближается.
- Сейчас нам нужно только одно: узнать, прорвался ли кто-нибудь вперед. Сумеешь?
Молодой маг кивает. Повернувшись лицом к воротам, складывает руки в особый замысловатый жест и мысленно тянется к птицам, невозмутимо сидящим на стенах. Перед его глазами уже возникает странный, смещенный мир – мир ворона, в которого он подселил свой взгляд, - когда вдалеке, на юге, что-то коротко сверкает, потом пламя заливает полнеба – и тут же опадает.
В общем потрясенном молчании где-то внизу… во дворе, поправляет себя Веннольд, во дворе, - громко спрашивает:
- Люсовин? Это был – Люсовин? Столица?
Тишина возвращается, обернувшись преддверием паники. Сам маг видит, что, скорее всего, полыхнула именно столица: там были Академии чародейства, там же был и естествоведческий университет… нашлось бы, чему взорваться. Чудовищная подавленность рушится на него, и словно во сне, словно кем-то другим и о чем-то бесконечно далеком, думается: надо ведь успокоить, ободрить. Иначе – все вообще.
- Скорее всего, это моряне, - спокойно и громко говорит Суравен, появившийся из фургона. Кровь темными пятнами засохла на его мантии. Это правильные слова: моряне – не абстрактная Беда, не неминуемый Фатум, стоящий за концом времени. Моряне – просто сильные и лютые враги. Солдаты непроизвольно сжимают оружие.
Веннольд думает и внутренне соглашается, так и не отпустив птицу: вряд ли там могло быть что-нибудь иное. Уж слишком много набилось в столицу верных короне магов и воинских частей. Никакой из старых и известных врагов не рисковал бы так безнадежно. Только чужаки. Такие, для которых ничего не значат чьи-то силы. Моряне.
Моряне появились месяца четыре назад, вначале – только на малонаселенных побережьях западных провинций. Сбежавшие оттуда рыбаки клялись и божились, что в море движется эскадра, корабли которой покрыли море столь плотно, что сама вода практически не видна между ними. Их схватили и заточили, дабы избежать ненужной паники.
Впрочем, морян оказалось действительно много. Те виртанийцы, что оставались на своих наделах и пытались игнорировать чужаков или ладить с ними миром, вскоре были убиты походя и поголовно. Морянам не нужны были соседи. Никакие. Они несли свои обычаи, свой уклад и свое оружие. И занимали землю. Пустую – или же ту, что они сами предварительно опустошали.
Даже вместо понятных и привычных милых ежей, у которых в этот год настал настоящий падеж, у чужестранцев обнаружились тощие вонючие зверушки, также охотящиеся на мышей и крыс. Пятнистые мордочки хорьков часто мелькали и на штандартах дикарей.
Морян тоже можно было остановить. Их можно было рубить, топить в крови и только таким манером – отбрасывать или вынуждать обойти. Как под Граеной и Вальгади – можно было побеждать.
И за этой войной никто и не задумался, почему в Люсовин, также, как ни крути, стоявший на побережье, моряне не являлись. Почему они ни разу не появились ни в одном из крупных городов королевства, стоящих на южных берегах. Почему лучшие магические купола отдаленных фортов походя были ими раздавлены, а в таким же образом закрытые стены поселений чужаки не врывались. Просто так было. До сих пор было именно так.
А теперь, похоже, что-то изменилось.
- Значит, скоро сюда явятся те, кого мы ждем, - мрачно делает вывод Людоед. Промолчав об очевидном: прежде каравана ученых, магов и вельмож к проходу на Севолию стекутся беженцы. Возможно, очень возможно – те, кто ни сном, ни духом не знает о Народе Холмов, ждущем у Вековой Гряды людей, желающих уйти в недра на очередной веселый праздник бессмертных, чтобы выйти оттуда через сотни лет, когда уже следующая смена эпох давно завершится… но – убивать придется и их. Ибо разницы в глазах Народа Холмов нет. Все люди равны для них, но не всех они смогут взять, а только первых, только тех, кто успеет, кто придет раньше прочих… и только самые опытные чародеи Академии Короны, специально обученные отыскивать достойных убежища – мудрых, умелых, наделенных дарами или талантами, - только Суравен и Веннольд смогут сделать отсев, как того хотел умирающий король. Смогут определить достойных спасения и отделить их от обреченных.
Это единственный шанс для Виртании. И множество людей уже полегли за этот шанс. Как те люмане. Ибо этот путь, путь в Холмы, - предназначен для отступления только Лучших из людей. Так велел Король, нынче сгинувший в огнях Столицы, и Первопастырь, убитый морянами под Имиршином – много позже начала тамошней засухи.
И – словно кто-то оживил давно забытых в отдаленной лаборатории големов. Солдаты двигаются, шумят, кто-то ругается, кто-то просто орет… Людоед встряхивается и командует, распределяя людей для собирания тел, для рытья могил, в разъезды, часовыми на стены... только бы не дать разрушиться дисциплине.
Мало кто замечает в наступившей суете, что Веннольд изменяется в лице, бледнеет и возвращается в сознание, в свое собственное тело.
Глубоко вздохнув, он мотает головой и подходит к Людоеду. Что-то шепчет на ухо.
Потом они долго смотрят друг на друга.
С юга надвигается огромная беспорядочная толпа беженцев – вот что увидел глазами ворона чародей. Беглецы осторожно огибают разбитый и уничтоженный жуткими силами роскошный обоз… но то там, то тут жадные руки не могут удержаться, чтобы не сорвать роскошную драпировку, или толстый ковер, или золоченую сбрую с растерзанной лошади. Очень скоро любые признаки принадлежности лучшим родам, цехам, гильдиям и орденам королевства пропадут вконец. Но одно видно точно – живих там нет.
На севере же – на севере все так же ждут Люди Холмов. Они терпеливы и лишены предубеждений. Им невдомек, что Лучшие из Людей Земли пали, что королевство погибло, что новая эпоха наступает, принося с собою только варварство и смерть.
- Пойдем туда? – спрашивает Веннольд, повернувшись к северу.
- Зачем?.. - Людоед внезапно охрип. – Хотя... Да. Да. А потом, когда-нибудь, мы вернемся. Мы вернемся, и время хорьков уйдет.
Вдалеке белое пламя на Мировой Горе Тенамеруде окрасилось индиговым: феникс погрузился в него. Вскоре он выйдет, свежий, обновленный и юный. Безжалостный, как всякий юнец. А вот Виртании... а вот людям уже не будет обновления. У них не осталось будущего. Даже такого, что ждет по ту сторону пламени.
Зато у них осталась месть.
Пусть наступает новый год, новый век, новое тысячелетие. Пусть впереди них идут безжалостные и безумные новые люди, сметающие жалкие толпы былых владетелей земли.
Конники отступают в Холмы.
Они не оглядываются.
У них еще будет время посмотреть в ту сторону.

Виталий Негода