Нелепая взятка

НЕЛЕПАЯ ВЗЯТКА


 Миша Шалабуда, хозяин роскошного ресторана, расположенного в центре города -ов, с красочной вывеской на козырьке «Блинная у Шалабуда», по обыкновению своему, обедал или поздно завтракал в этом самом ресторане. Кушать он любил и любил кушать по богатому. Ему почему-то всегда казалось, что на голодный желудок он совсем не строгий и не требовательный человек. Эту свою особенность он не очень жаловал: не годится, думал он, хозяину такого фешенебельного ресторана не быть строгим и серьезным.

Хотя присаживался он за стол всегда с положительными и добрыми настроениями его души; душечки, как он любил её называть, поглаживая при этом свой огромный живот – этот нервный аппарат мужского чувствилища. В самом деле, до приема пищи Миша был добрейшей души человеком. Эта его особенность и позволяла ему садиться за стол неизменно с хорошим настроением; вследствие чего всяческие блюда, которыми стол был засервирован, приятно радовали Мишины глаза, ароматы щекотали его ноздри, и ему становилось еще лучше. Во время приема пищи Миша чувствовал себя абсолютно раскованным и отрешенным от внешней суеты. Все его мысли были заняты исключительно едой. Даже администратор Гоша Перлимпомпуев, стоявший тут же возле стола, им и вовсе не замечался.

А на столе – мать честная! – чего только не было. Тут и рулет мясной с грибами, по краям отделанный фаршированными помидорчиками, и свиные почки с салом и сметаной, и салаты – киевский, русский букет, да по-уральски, - и осетр отварной, извивающийся на брюхе по листьям салата и сельдерею на узкой и длинной тарелке, сверху и с боков украшенный лимонными дольками и серпантином, вырезанным из лимонной цедры. Глиняный горшочек с душистым заварным сбитнем, графинчик с клюквенной наливкой, каравай с солонкой на горбушке. Также одна ваза с всякими фруктами, другая – с ягодами в сахарной пудре, третья – с цукатами из арбузных корок, а мороженное и экзотическое фирменное блюдо ресторана – райские блинчики из папайи и киви, - в отдалении дожидались своей очереди. Разделавшись с экзотикой, Миша с облегчением откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Только сейчас он заметил дорожных работников в оранжевых жилетах, обновляющих газон вдоль дороги.

- Гоша! – рявкнул Миша, - что это там происходит?
- Дорогу делают, Мих Палыч. К приезду президента готовят.
- А, слыхал, слыхал. Он мимо моего ресторана на ипподром поедет.
- Именно так, Мих Палыч.
- Но ты присматривай за этими оборванцами, чтобы они тут ничего не напортили. И лицо ресторана осмотри с улицы. Может где-нибудь, что-нибудь обновить требуется. Как-никак сам президент проезжать будет. Обязательно посмотрит. Вывеску повиднее выставь, чтоб в глаза бросалась. Посмотрит он и в курсе, кто, да что здесь устроил.
- Всё сделаем в лучшем виде, Мих Палыч, не беспокойтесь.
- Это тебе впору забеспокоиться! – вдруг, ни с того, ни с сего заорал на своего администратора Миша, как обыкновенно это происходило каждый раз, когда хозяин обедал в ресторане. – Скатерти на столах не глажены, бокалы не протерты, полы не блестят, на входе мусор валяется, официантка на лахудру похожа, с таким видом страшно в зал её выпускать, мясо не дожаренное, у сбитня вкус тухлятины, хлеб холодный и рожа твоя довольная стоит и ухмыляется прямо мне в глаза. Сколько раз я тебя уволить уже собирался. Да всё жалею. Думаю, исправишься, а ты нет, всё по-старому…
- Виноват, Мих Палыч, всё будет исправлено, все будет как в лучших домах Парижа…
- В домах Парижа! – передразнил его Шалабуда, откидываясь всем своим грузным телом на спинку плетеного кресла. – Вот умный ты человек, Перлимпус, образование у тебя там какое-то мудреное, языками разговариваешь несколькими, весь положительный, а все одно – дурак. Как пить дать, дурак и всё. Тебе даже, Гоша, и в голову никогда не приходила мысль, что быть грамотным, умным, языкастым ущербное и заранее проигранное дело. Если бы я тебя не приютил у себя в ресторане, то ты бы уже давным-давно с язвой желудка, и со своею тощей и скверной женою по миру ходил. Так я говорю?
- Совершенно верно, Мих Палыч, именно так.
- То-то, и оно. Вот, уволь я тебя сейчас же, - директор ресторана замолчал, несколько мгновений размышляя об этом; даже лицо его как-то стало яснее и благороднее, - и на своей жизни можешь ставить крест. В другие рестораны тебя не возьмут, да и работы какой-нибудь тебе если удастся найти, то заработок будет копеечный…хе-хе…на фунт изюма или на плюшку по рупь двадцать, даже не хватит. А если я еще подсоблю, то и вовсе работы не найдешь. Станешь бомжем. Вот она, правда жизни. За счет меня, абсолютно безграмотного, существуют такие вот, как ты, умные человечки. Так, или не так?
- Все правильно говорите, Мих Палыч. Много добра вы мне сделали, век не забуду, будьте покойны.
- Я и без твоих благодарностей покоен буду. – рявкнул вдруг Шалабуда, и так рявкнул, что Перлимпомпуев не на шутку перепугался.
- Виноват, ваше сиятельство-с, - почему-то вырвалось у него.
Миша внимательно посмотрел на Гошу.
- Экими словами разговорился. Не иначе, как совершил какую-нибудь пакость. Может уже спер что-нибудь?
- Как можно, Мих Палыч, как можно.
- Можно, и еще как можно. От вас всего можно ожидать. Анекдот есть хороший на этот счет. Вини-пух идет с Пятачком по лесу. Вини впереди, Пятачок сзади плетется. Вини-пух разворачивается и бьёт по морде Пятачка. «Вини, за что?» - кричит тот. «От вас, свиней, всего можно ожидать» - говорит Пух. Ха-ха-ха, ну как, а? – смех душил Шалабуда до слез, которые проступили на его глазах. – ха-ха-ха, от вас, свиней, всего можно ожидать. Ну, умора, спасу нет. Ха-ха-ха!
Гоше, правда, не было смешно. Он стоял возле своего шефа по стойке смирно, глядя немигающими глазами поверх головы Шалабуда. Шеф успокоился. Вытер глаза белоснежным платком, протер им вспотевшую шею, лысину, и сунул его обратно в карман.
- Фу! Насмешил ты меня, Гоша, насмешил. В этом смысле ты действительно умный малый. Да, я вот серьёзно тебе скажу, что детей я буду обучать, как положено. Ты знаешь, куда их лучше пристроить?
- Так у Вас, извиняюсь, еще только лишь один сынулька, прекраснейший малый с задатками и талантами самыми впечатляющими и разнообразнейшими.
- Не велика беда, что один. Еще будут. Этак, штуки три. Ты, давай, по существу выговаривайся.
- В МГУ хорошее образование дают.
- Ерунда, это твое МГУ. Там денег по карманам разным столько отвалишь, и всё зазря. Тямы дитю не дадут никакой. Там они все, которые за деньги обучаются, как были дураками, так ими и остаются. Иностранное нужно что-нибудь. Как там этот называется…ну, этот, о котором все говорят…акцент, мол, у тебя такой. Тьфу ты, черт возьми, выскочило название из головы.
- Оксфорд. – догадался Гоша.
- Да, точно, Оксфорд. Там учить детей буду. Копейку платишь официально, а не по карманам рассовываешь всяким живодерам. Корми их только всех, тунеядцы. А это Америка, как-никак…
- Англия. – поправил его Гоша.
- Да, какая разница, Перлимпопсеув, ну и фамильечкой же тебя наградили, язык можно исковеркать, - между делом возмутился Шалабуда; он и в самом деле никак не мог правильно выговаривать фамилию свою администратора, да и собственно на работу того взял исключительно из-за этой ненормальной фамилии, - Америка или Англия. Всё одно: жрут скверно. Англичан возьми – мясо с кровью, холодный чай обязательно в пять часов, с горы за сыром катаются, живут в тумане, мяч возле стены пихают то в одну сторону, то в другую, пока кому-нибудь кости непопереломают или шею не своротят. Это воспитание они такое дают, видал. Тьфу, это, а не англичанин. Только из положительных направленностей своих намерений отправлю туда своего обалдуя. Здесь он отупеет, еще больше твоего. Квартиру там ему куплю, и пусть себе живет в Англии. Там нынче все будущее…
- А Вы, - несколько испугано отозвался Гоша, - здесь будете оставаться?
- Ну, а где же! Деньги-то нужно зарабатывать, и много денег нужно. Туда, к старости ближе, может переберусь…во Францию. Я бы дурня своего во Францию учиться отослал, в эту, как её, где это, ну этот, париж церковной богоматери что ли…
- Вы имеете в виду собор парижской богоматери.
- Да, нет же, дубина! Кто в соборе учиться, в наше время еще. Институт там есть такой, что-то связано с этими словами, как бишь его, черт…
- Сорбонна.
- Она, именно она, да, Сорбонна. Вот в ней моему сыну делать вообще нечего. И что за еда у этих французов. Сыр с плесенью, слабоградусное вино как компот, я уже не говорю о лягушках, змеях, пиявках и прочей фигне, которую они там уплетают за обе щеки. А эти французские булки. «Хруст французской булки» - какой там хруст, чему там, спрашивается хрустеть. Нам привозит эта морда кондитерская, Трильберг, такие французские булки, что на них стыдно смотреть. Беру, только из-за Бурова, да и парочки его друзей. Кофе, французскую булку и сок – вот что они заказывают здесь, и сидят целый вечер, представляют из себя этаких мажорных выскочек. Тьфу! На хохлов похожи.
- Почему на хохлов, Мих Палыч?
- Видал по телевизору, что где-то в Украине, на Западе по-моему, бендеры повадились лягушек жрать: мол-де, представляют себя они тогда манерными и культурными французами. Сожрали, говорят, всех жаб в округе. Ловят их в подвалах домов, в посадках, в полях, а кто-то еще и откармливает их. Вона, французское влияние, а!
- Вам бы во Франции было хорошо. – робко вставил Гоша.
- Почему это?
- Говорят, путь к сердцу француженок лежит через желудок.
- Да, ну!
- Говорят так, мол-де, сладкое они любят, монпансье, например…
- Эка, смотри ты, и я сладкое люблю. И Коврова люблю. Этот шампанское, ведро клубники и мороженное, и обязательно с новою дамочкою. Но дружка его глаза бы мои не видели: на редкость пакостная фактура у него, и ничего никогда не покупает. А в Коврове французское, стало быть, что-то есть. Но лягушек он жрать побрезгует: как пить дать, побрезгует. Да! Широкую душу сразу видно. А Америку не люблю. Безалаберная страна и жирная. На бутербродах могут так толстеть только американцы. По пять центнеров веса, а из еды одни бутерброды. А мы кушаем много, разнообразно, аппетитно и максимум можем дорасти до двухсот кило, но чтобы пятьсот! – это я скажу тебе, братец, ни в какие ворота не лезет, ни в какие. Оборванцы, все оборванцы! – Гоша расслабился, так как его шефа понесло выговариваться, поэтому администратор теперь только и ждал того, как у хозяина иссякнут темы, что бывало крайне редко, или пока его что-нибудь не отвлечет. – Вот Россия богатейшая страна, да-с. Очень богатейшая. У нас ведь все есть, ну, прямо, всё. Одна Сибирь, чего стоит. На алмазах, бриллиантах, нефти, газе, да разве все упомянешь. Словом, огромнейшая и богатейшая страна. Здесь трудов, батенька, непочатый край. Черпай из неё, черпай, и никогда не переведется. Вот они, где деньги. А запад, ну, скажи мне, что там есть. Я тебе отвечу, ни черта там нет. Оборванцы и голодранцы одни. Нет в них, этой исконно русской черты, черты хозяина. А нехозяйские люди, что за люди! Так, одно название. У нас даже медведь суть хозяин тайги. Вот, по-хозяйски, мы пользовать Русь умеем, ох как умеем. Никто так не попользует, как мы. Эка было бы хорошо, если я в политику ударюсь. Как тебе Гоша такая идея?
- Вполне.
- И я так думаю, что вполне. Я в детстве даже на фортепиано играл.
Гоша не понял логики в последних словах шефа, но сделал вид, что понял. Шалабуде же что-то вообразилось, и он застыл на некоторое время в таком мыслительном состоянии души и духа.
- Политика – это, в самом деле, по мне. – проговорил Миша, отвлекшись от своих мыслей. – В ней размах и широта. Вот я бы…
Окончить фразу ему помешала жена, зашедшая в этот самый момент в ресторан. Маленькая, худая, даже костлявая, с быстро бегающими глазками как буравчики, Людмила Шалабуда, со словами: «Перлимпомпуев, чаю» плюхнулось в кресло рядом с супругом.
- Как ты выговариваешь его фамилию?
- Пою её.
- Что?
- Ой, Миша, неважно.
- Тогда чё те, здесь нужно? – огрызнулся Миша.
- Мимо ехала, смотрю, машина твоя стоит возле ресторации. Дай, думаю, зайду, чайку выпью.
- Куда ехала?
- Не куда, а откуда. У Анфиски была, шляпки смотрела, которые она с Москвы привезла. Ни одна не подошла. Такой ахинеи напривозила, что стыдно даже на голову напяливать.
- На босу голову, Милка, хоть что напяливай – стыду и так не оберешься. Ха-ха-ха!
- Дурила ты, Миша, больше ничего. Время мало осталось, а шляпки у меня еще нет.
- До чего времени мало осталось? – расширил глаза от удивления Мих Палыч.
- Как до чего! На скачки мы приглашены с тобою, забыл что ли.
- Ну!?
- Что, ну, - передразнила его Людмила, - то и ну, что шляпка нужна. По этикету дамам положено быть в шляпках.
- Ааааа….ну да, вам этикет как раз к лицу. Вон бутик Фуфлачева через дорогу, там этих шляпок хоть обвешайся.
- Щас, разбежалась! Я не собираюсь принимать участие в инкубаторе. Точно тебе говорю, вот увидишь, попрепираются на ипподром в одних и тех же шляпках. Платьями отличаться друг от друга будут, потому что на заказ шьют. А шляпки обязательно все у Фуфлачева и накупят.
- Вот именно, Фуфлачев на шляпках приподнимется в этот раз, да так приподнимется, что дай бог каждому. Никогда не любил этого Фуфлачева. Женскими вещами торгует, тьфу, не иначе как голубой.
- Причем тут голубой!? Был бы голубой, то по мужской бы части спецом был.
- Он баба, поэтому и по женской части мастак. И рожа его мне не нравится.
- Зато денег заработает на приезде президента, а ты будешь сидеть ни с чем.
- Ему в масть. Шляпки видите ли всем дамочкам понадобились. У меня же ресторан – другое дело.
- Никакой разницы не вижу.
- Разницу между ресторацией и шляпками всяк дурак увидит.
- Я про деньги говорю, Миша, про деньги.
- А что деньги. Деньги тоже разные. Кто за шляпки платит, а кто за обед. Коврова, возьми, вот тот платит и платит за один раз так, что можно у Фуфлачева скупить все его шляпки. И заказывает для дамочек шампанское, мороженное, клубнику. Путь к сердцу женщины лежит через желудок, а не через шляпки.
- К чему это ты мне такое рассказываешь? – сверкнула глазами Милка.
- Ни к чему, к слову пришлось. – почувствовал неладное Шалабуда.
- Какому слову? Спутался уже с кем-то?
- Вот дурная женщина. У тебя одно на уме, спутался, да спутался.
- С этой крашеной лохматой официанткой, наверное? А я смотрю, что ей здесь все позволено. Уволь её немедленно, чтоб духу этого лохундровского здесь больше не было.
- Ну, брось ты, ей богу, чушь городить. Так можно всех повыгонять.
- Вот и выгони.
- Посмотрим.
- Нечего смотреть, выгони и все тут. Или она тебе роднее стала, чем я?
- Слушай, езжай за своей шляпкой, ради бога.
- Никуда не поеду, пока не выгонишь официантку.
- Сейчас, что ли?
- Да, сейчас. Перлимпомпуев, - крикнула она в зал, - подь сюды. – Гоша подошел к столику. – Позови эту лохматую, как её…ну, ты понял.
- Сей момент, Людмила Сергеевна.
К столику подошла вполне аккуратно выглядевшая девушка.
- Здравствуйте, звали, Михаил Павлович?
Мих Палыч молчал, лениво ковыряя ложкой в кофейной чашке. Он не любил спорить с женою, зная, что она не оступится от своего. Скандалить с ней у него не было ни сил, ни желания. С некоторого времени Шалабуда и вовсе перестал ей перечить; у него тогда, если он сильно нервничал, начинал болеть зуб. Зубных врачей он боялся, поэтому лишний раз напоминать себе об их существовании он не желал. Молчание длилось несколько секунд.
- Вы уволены. – прервала его Людмила. – Получите расчет у главного бухгалтера и будьте свободны. Идите!
- Михаил Павлович…- пыталась что-то сказать девушка.
- Идите, идите, дорогуша. – грубо перебила её жена Шалабуда. – Вам уже все сказали. - девушка, опустив глаза, удалилась от столика: даже Гоша, стоявший рядом и созерцающий эту историю, был расстроен. – Это все из-за тебя, Гоша. – продолжала Людмила. – Распустил здесь всех, никто работать не желает.
- Виноват, исправлюсь.
- Вот и исправляйся, только побыстрее. Иди, работай. – Гоша моментально исчез. – Слабый ты мужик, Шалабуда, даже уволить человека по-хорошему не можешь. Ладно, проехали. Ты бы, в самом деле, Миша подумал, может какую пользу извлечь из приезда президента. Как-никак раз в сто лет такое событие происходит.
- Я-то здесь причем?
- Ну, я не знаю. К примеру, зайдет он сюда пива выпить и считай, посетителей у тебя будет, не протолкнешься. По телевизору показывали ведь, как он ходит везде пешком, с людьми разговаривает, в кафешки заходит, пиво там пьёт или мороженное покупает.
У Шалабуда сразу же загорелись глаза.
- Ты умница у меня, Милка. Мозги б мне такие!
- Тебе они ни к чему.
- А как же его сюда заманить?
- Денег, наверное, нужно дать.
- Ему!? Денег!? Да, ты спятила, что ли!? Как я ему денег дам; это же тебе не здесь, а там! – Миша значительно показал пальцем в крышу ресторана.
- А там, что не люди? Или ты думаешь, он сам себе рестораны выбирает? Там целая служба занимается этим. Какой ресторан она покажет, в такой его и приведут. Планирование там такое, что мы и не знаем какое. Это здесь кажется, что там все просто, а там все заранее прописано. Уже сейчас, наверное, графики следования утверждаются.
- И что?
Миша никак не мог понять будущих своих действий.
- Что-что, делать надо что-то.
- Что?
- Тьфу ты, заладил, что-нибудь.
- Да, что, черт тебя дери, - заорал Миша, - что-нибудь!
Зуб вмиг дал о себе знать болью. Она прострелила Мишин нерв до самого уха. Он ёкнул и расслабился; приблизительно также разряжается конденсатор. Шалабуда распластался в кресле, прикрыл глаза, через несколько секунд боль отпустила.
- Не ори здесь, – сказал он жене, - и так зуб стреляет.
- Сходи к стоматологу, чего мучаешься. Настохорошел мне твой зуб. Иногда у самой, кажется, болеть начинает.
- Это не зуб, а нерв. Мне нервничать нельзя.
- Что ты, нервничать ему нельзя, гляди-ка. Потому что меньше надо под бабские юбки заглядывать, кобелиная твоя душа.
- Какие юбки… – вновь вскрикнул Шалабуда.
Болезненный ток снова прострелил ему левое ухо. Он тут же замолчал.
- Ладно-ладно, не нервничай. – облегченно вздохнула Людмила. – Думай лучше, а я поехала дальше.
- Что думать?
- О, господи, Миша, ну найди кого-нибудь, дай ему денег и зайдет к тебе в гости президент, и всё, больше ничего ненужно.

Жена ушла, оставив Шалабуду, самому распутывать эту проблему. Распутывал он её не долго: решил поговорить с Ковровым, когда тот появится в ресторане. Строго наказав администратору, чтоб его оповестили по случаю появления того в зале, Миша скрылся у себя в кабинете, для пересчета ночной наличности. Этим он занимался практически весь день. Любил он однако считать денежку. Ему нравилось постоянно сбиваться со счета; тогда он внутренне радовался тому своему чувству, которое говорило ему, что денег он имеет так много, что постоянно приходится спотыкаться о них. Ежели бы их было мало, радостно думал он, то и спотыкаться никак нельзя; а коль есть, то и спотыкание в радость. Вечером ему доложили, что прибыл Ковров со своим другом.

В Коврове не было ничего особенного. Звали его тоже простенько: Семён. Отчества никто не знал. Для всех он был просто Сёма. Боле среднего роста, но не высокий, с копной волос на голове, в белых широких штанах, в цветной рубашке, светлых легких летних мокасинах, он выглядел просто. Ездил, правда, на белом «мерседесе» и всегда в сопровождении Ибрагима – так звали его товарища. В последнем азиатского было ровно столько, сколько монгольского можно найти в африканце. Лицо его выглядело славянским, классически славянским, с него смело можно было писать портрет Иванушки-дурачка. Почему его прозвали Ибрагимом, никто не знал. Так и повелось: Ибрагим, да Ибрагим. Иногда спутают с Мустафой, но русский Ибрагим на это не обижался. Всегда их видели вдвоем. Что они делают, чем живут, кто они есть – решительно неизвестно. Ходили лишь слухи о том, что Сёма Ковров близкий родственник какому-то чиновнику из администрации президента, стоящего, причем очень близко с самим. Это представление о нем было базовым, не требующим отдельных доказательств, аксиома. А вот частности, - чей родственник, по чьей линии, почему он здесь, а не в Москве, кто его жена, которую никто и никогда не видел, но которую все заочно знали, - носились в провинциальном высоком обществе практически постоянно. К ним за столик и присел Миша, радостно расточая комплементы во все стороны.

- Дело у меня к тебе. – после формальностей обращался Миша к Семёну.
- Давай. – просто ответил тот.
Миша значительно показал глазами на Ибрагима.
- Не переживай, он – могила. – развеял его опасения Сёма.
- Ты слышал, к нам президент едет?
- А как же.
- Вот думаю, было бы хорошо, если бы он ко мне в ресторан зашел, пивка попить.
- Да, это было бы для тебя счастьем.
- И я про тоже. Но, ведь, не зайдет просто так?
- Не зайдет. Он лучше, чем твой, ресторации посещает.
- Ты откуда знаешь?
- Знаю. Верно, говорю, Ибрагим?
- Как пить. – отозвался тот.
Миша даже с интересом посмотрел на Ибрагима. Потом продолжил.
- У нас, здесь, только мой ресторан обслуживает по высшему разряду. Другие, так, фуфло.
- Не скажи, Миша, не скажи. Есть получше, чем твоя богадельня. Верно, говорю, Ибрагим?
- Как пить. – снова прозвучал ответ.
Миша вновь с интересом посмотрел на эту парочку. Даже подумал, что они чокнутые оба и что с ними дел никаких иметь нельзя. Но все-таки продолжал.
- Ну, а ты часто в Москву наведываешься?
- Часто, практически постоянно. У меня там дела.
- И как дела?
- Путём.
- А вообще?
- Миша, - вспылил Ковров, - скажи, за ради Христа, что тебе надо от меня? Что ты елозишь все вокруг, да около, словно та баба голой задницей по мокрой лавке!
- Я слыхал, Сёма, что у тебя на верхах имеется родственничек, который мог бы быть мне кое-чем полезен.
- Чем? – с неизменившимся лицом, смотря прямо в глаза Шалабуду, спросил Сёма.
Миша поверил выражению лица Коврова и понял, что у того, действительно, кто-то там есть. «Если бы никого не было, - думал про себя Миша, - то стал бы спрашивать, кто сказал, да что сказал, да какой родственник. А здесь нет, вроде и не заметил, прохвост, вопроса, сразу, какие, мол, дела. С этими жуликами, глаз, да глаз нужен».
- Ну, например, сделать так, чтоб президент зашел ко мне. Возможно?
- Возможно все. Верно, я говорю, Ибрагим?
- Как пить.
- Зачем нам все, Сёма. Нам нужно только одно: чтоб президент сюда зашел, попил пивка и вышел. Возможно?
- Звонить надо, разговаривать.
- Звони, поговори!
- У меня по определенным временам связь. Вот видишь, – Сёма показал Мише ключ от центрального замка «мерседеса» (так показалось Шалабуду), - это аппарат для связи с этим. – Сёма показательно поднял глаза вверх. - Верно, я говорю, Ибрагим?
- Как пить. – отчеканил тот.
- Это же ключ машину открывать. – не поверил Миша. – У меня, вот смотри, такой же. – Шалабуда помахал своими ключами.
- Звони! – вдруг скомандовал Ковров.
- Куда? – не понял его Щалабуда.
- Куда угодно.
У Мишы округлились глаза.
- Чем?
- Этой штукой. – показал на ключи, Семён.
- Это ключи, Сёма, они не звонят.
- Вот! У тебя ключи, которые не звонят, а у меня специальный аппарат. Термиттер, называется.
- Как? – переспросил Миша.
- Термиттер, деревня. Специальную штуковину вставляешь в прикуриватель, настраиваешь на определенную волну, и вот этим самым ключом, разговариваешь. На кнопочку нажимаешь, вот на эту, зелененькую, и говоришь. Это чтоб не прослушивали. Связь специальная. Смотри, никому не ляпни.
- Да, ты что, Сёма, обижаешь.

Миша глядел на Коврова и не мог понять, врет тот или говорит правду. Все его мысли склонялись к тому, что не врет. Нести такую ахинею, если это ахинея, по мнению Шалабуда, мог человек лишенный мозгов. Но такие субъекты, то есть дураки, в представлениях Миши, не могут ездить на «мерседесах» и оказывать на людей положительное впечатление. Однако, если верить Чорану, то оказывается всех больше паралитиков находится за рулями своих автомобилей. Они как улитки залезают в свои железные коробки, отгораживаются таким образом от мира, искривляют свои фейсы до состояния вселенской гордыни за самих себя, и буйствуют на проезжих частях, сигналя, резко тормозя, исходя на дерьмо от нетерпенья, простаивая, как им кажется, слишком долго под запрещающим сигналом светофора. В самом деле, если кто-нибудь станет возле дороги, по которой шастают туда-сюда эти сумасшедшие шофера, и всмотрится в лица последних, проезжающих мимо него, тот увидит как на них проступает гордость, какая-то наглость, даже самая пошлая рожа иной раз, когда она падает за руль, принимает стойкую форму никогда неистребимой умности. Собственно, нынче, чтоб быть умным и казаться таковым в чужих глазах нужно мало: достаточно просто купить автомобиль. Бум на автомобили, тогда, означает, что слишком многие хотят казаться умными. Все кажутся умными и гордыми, оставаясь все такими же дурными, как и были.

- Ну, так как, Сёма, - продолжал Шалабуда, - сделаем дело, а?
- Может и сделаем, только я мало, что могу. Сам понимаешь, где мы с тобою и где они. Там совсем другие законы, правила, понятия, деньги…а! (махнул он рукой) там все другое. Я даже думаю, что тебе лучше туда не соваться вовсе. Верно, я говорю, Ибрагим?
- Как пить.
- Тото же.
- Постой, постой, Сёма, - запротестовал Миша, - что значит не соваться? куда не соваться? Никто и не собирается соваться. Всего лишь одноразовая услуга. Тем более, какая разница, где президент будет пиво пить?
- Большая разница. Вот для тебя же есть разница, у тебя он пивка попьёт или у Фронтона?
- У Фронтона! – по упоминании фамилии конкурента зубной нерв вновь засигнализировал Мише болью в левом ухе; он прищурился на мгновение, после, но уже спокойно продолжил. – Еще какая разница, Сёма, еще какая.
- Ну, вот, а говоришь, нет разницы.
- И что делать?
- Не знаю.
- Так ты позвонишь своему благодетелю?
- Ну, позвоню. – лениво как-то произнес Сёма.
- Сёма, - поддавливал на него Миша, - ты уж, будь добр, позвони.
- Слушай, Миша, а как ты себе вообще представляешь все это?
- Очень просто. Дадим денег человечку. Он пропишет мой ресторан в графике. Президент зайдет, покушает, выпьет пивка и поедет дальше. И заметь, все это совершенно бесплатно. А не так, как показывали по телеку, где он за мороженное даже платил. Еще к тому же у мороженщицы сдачи с пятисотки не было! Продала мороженное президенту за пятьсот рублей, которое стоит двадцать. У меня такого не может случиться, у меня все – ажур, полнейший. А Перлимопс мой, это же образованнейшая натура, ему только президентов и обслуживать, между прочим.
- Это-то понятно. Но деньги, что же с деньгами?
- А что с деньгами? Дали денег, сколько попросят, и дело в шляпе.
- К примеру, Миша, они возьмут, а президент не приедет, и что?
- Вернут, значит.
- А если не вернут?
- Нет, это же деловой момент, Сёма!
- Деловой. А ты многим возвращал, что брал?
- Сёма, ну ты сравнил, ей богу. То же лохи! С ними так и нужно поступать. Здесь же другой уровень, тут респект, ну и всякая фигня.
- Я не про то, говорю, а про то, что ежели все-таки не отдадут? К примеру, человечек наш все сделает как подобает, а президент, бац, и переменил маршрут. Видал, наверное, как маршруты им подготавливают, дороги новые настилают, на рынках товар в половину дешевле выставляют, дома новейшие показывают, мол, в ажуре у нас все, а он, берет, и по другой дороге едет или с народом на рынке поговорит и разузнает правду-матку, что тогда? Кто виноват? Где деньги?
- Ну, ты же гарантируешь?
- Ни в коем случае. Я на себя за других никаких гарантий не беру. Даже за Ибрагима гарантировать ничего не буду. Человек сегодня один, завтра – другой. Ситуация сейчас благоприятная, завтра – война. Короче, я пас, Миша. Еще отношения испорчу с серьёзными людьми из-за твоей бредовой идеи.
- Нет, ты подожди Сёма, не кипятись. Возьми расписочку. Ежели что, предъявим?
- Ты когда брал, писал расписки или когда взятки таскал – брал?
- Нет.
- И кому, ты, жалкий хозяин провинциальной забегаловки, предъявишь? Ты, хоть, думай, что несешь!
- И как же быть? – обреченно вздохнул Миша.
- Да, никак, пусть президент к Фронтону заходит.
- Что!? Сёма! к Фронтону он не зайдет. – вновь, зажмурившись, возбудился Миша.
- Кто его знает, Миша, куда он зайдет. Тут много значит «закон подлости», согласно которому, куда тебе не надо, он и зайдет. А сколько ты, кстати говоря, денег собираешься давать за эту тему?
- Ну, - почесал загривок Миша, - тысяч пятьдесят…приблизительно.
- Баксов?
- Рублей, Сёма!
- Даааа, Миша, ты тяжелый случай. В Москве, когда в последний раз был?
- Не был, никогда.
- То-то же. В Москве, столько стоит ужин в хорошем ресторане, и то безо всяких наворотов, скромненький такой, ужин. Улавливаешь?
- Какой дурак, за такие деньги ужинает?
- Полно, Миша, таких дураков…там, полно, здесь, конечно, их нет. Ха-ха-ха, потому что они все, там. – почему-то рассмеялся Семен. – Верно, я говорю, Ибрагим?
- Как пить.
Миша крепко призадумался.
- Ладно, сто тысяч.
- Брось, эту затею, Шалабуда. Не морочь себе голову и мне тоже. Будь спокойнее, все образумится и без твоего посещения.
- Хорошо, скажи ты, сколько нужно давать?
- Ну, я так думаю, что если и давать, то запросят не меньше мильона. И заметь, это без моего интереса.
- Сёма, ну мы же свои люди, сочтемся!
- Да и неважно, Миша, всё одно тема дурная, никакого толку от неё нет, никакого.

Дальше разговор их не заладился. Миша удалился к себе в кабинет. Уволился в свое любимое кресло. Мысли роились в его голове. Ему казалось, что он уже так близко находится к своей заветной цели, как не был до этого никогда. Виданное ли дело, что в его ресторан, детище всей его жизни, мог запросто войти президент! Это бы показывали по всем телевизионным каналам, каналам, причем, не только российским, но и мировым. По телеграфным агентствам ИТАР распространял бы новость, что президент отобедал в «Блинной у Шалабуда» и остался доволен тем, как готовят в нем райские блинчики из папайи. Газеты бы выходили с фотографиями Шалабуда на первых страницах. Мише вспомнилось его детство, когда он еще не был таким грузным и ленивым, он любил гонять мяч, даже занимался какое-то время футболом. Тогда тренер рассказывал им про Гарынчу, бразильца, у которого одна нога была короче другой, но который играл лучше, чем сам король футбола, Пеле. Он им рассказал историю, как Гарынча из окна своего номера в отеле на другой стороне улицы увидел два бара. Один был забит до отказа, в другом, расположенном рядом, не было ни единого посетителя, только бармен за стойкой со скучным видом протирал стаканы. Гарынче стало жалко бармена. Он вышел из отеля и направился в пустой бар. Выпил стаканчик виски и вышел из него. Через минуту бар, в котором он только что был, заполнился до отказа. Теперь в том баре, на самом почетном месте, стоит этот стаканчик, который представляет для тех бразильцев, которые живут в том районе, ценность большую, чем кубок мира.

А после ему причудился бум посетителей, толпы, бегущие в Мишину блинную, столик, за которым сидел президент, заказывается заранее и очередь уже простирается на годы вперед. Из администрации города поступают заказ за заказом. Иностранные делегации обязательно наведываются в Мишин ресторан как в самую важную достопримечательность города. Слава обуяла все мысли Шалабуда. «Тьфу, на этот мильон, - говорил он себе, - такой шанс бывает раз в сто лет». И душа его высвободилась из оков разума и понеслась, понеслась над полями, над долинами, да, над лесами. Почему-то ему вспомнилось детство и огромное поле, засаженное подсолнечником. Он смотрит на него и видит перед собою желтое море, по которому пробегают желтые волны. Вдруг он понял, что в самом деле может быть когда-нибудь истинно счастливым человеком.

Тем временем, Семён и Ибрагим вышли из ресторана. «Мерседес» дожидался их возле входа. Покрутив по округе головами, они быстро сели в машину и окольными путями, дабы не попадаться на глаза гаишникам, добрались до флигеля на окраине города, в котором они и жили. На «мерседес» этот, просто, у Коврова не было никаких документов. Номера, которые висели на нем, принадлежали «инвалидке», уже почившего, отца Семёна. И достался «мерседес» ему как хлам, практически, за бесценок. Выезжал он на нем только в значительных случаях, заправляя по пять литров бензина. Жили они вдвоем с Ибрагимом. Последний почему-то считал Семёна своим авторитетом и более слушал его, чем сам говорил. Вот и сейчас, уволившись в одежде на солдатскую койку, Семён начал свои разглагольствования:

- Есть же такие идиоты, а Ибрагим?
- Как пить.
- Как такая фигня могла придти человеку в голову? Я думал, что это со мною что-то не в порядке, а оказывается, я еще дружу со своею головою. Во, как! Деньги у людей, жены, рестораны, что такое голод им неведомо, живут припеваючи, вроде бы наслаждаться должны, ан, нет, президентское посещение им подавай. Суетятся, что-то выдумывают, кого-то все время хотят кинуть, кому-нибудь что-нибудь всунуть! Пошляки, верно, я говорю, Ибрагим?
- Как пить.
- То-то и оно. В Москве хочешь жить?
- Уф!
- Я устрою тебе когда-нибудь экскурсию по Москве. Бывал я там, лепота, Ибрагим, несусветная. Дороги в ширину нашего города, домища - крыш с земли ни ведать, авто такие шастают туда-сюда, мама дорогая! Москвички, ну что за женщины! Говорят красиво, излагают свои мысли грамотно, в соответствии с правилами орфографии и грамматики и с этим придурашливым ударением. Люблю я, Ибрагим, женщин, которые могут грамотно говорить и много. Молчаливых – не люблю, а говорящих дам – обожаю. Вот этих, которые по телевизору, дикторши, просто заслушиваюсь иной раз. Женская головка, красивенькая и так говорит, так говорит! А дикция! Буквочка к буквочке, ударения правильные, произношение чистое! А мимика, эмоции, что ты! Все новостя смотрю, поэтому. Верно, я говорю, Ибрагим?
- Как пить.
- Ну, тогда спокойной ночи. Утро вечера мудренее. Тебе такую жену найду. Она из тебя хоть человека сделает…
И Семен, не договорив фразы, тут же уснул. Ибрагим расстелил под Семёном кровать, раздел его, развесил его одежду на стуле, заботливо укрыл одеялом и тогда уже сам отправился спать.

Когда Семён с Ибрагимом видели розовые сны, тогда Миша Шалабуда со своею женою решали очень сложный ребус. Всю ночь, сидя в своей роскошной кухне, они спорили друг с другом на известный нам предмет. Людмила противилась и объясняла мужу всю безнадежность предприятия, которое не имеет никаких гарантий. Миша же, напротив, убеждал её в том, что весь его богатый жизненный опыт доказывает ему то, что те мероприятия, которые ничего не гарантируют только и приносят успех. А те, в которых полно гарантий, чаще бывают убыточными. Наконец, Людмила махнула рукой и оставила право решать Михаилу. Благо, речь у них не шла о последнем мильоне.

С самого утра Шалабуда уже названивал Семёну на мобильник. Тот отозвался лишь к обеду, к тому времени, когда он обыкновенно просыпался.

- Семён, - кричал в трубку Шалабуда, - ты чё трубку не берешь?
- Я в роуминге, сейчас?
- Ты где?
- В роуминге, говорю.
- Да, понял я, сам где?
- В Сочах.
- Что ты там делаешь?
- Дела у меня здесь.
«Не иначе как в олимпийскую тему влез со своим родственничком» - проскочила мыль в голове Миши.
- А когда приедешь?
- Уже выезжаю. К ночи или вечеру буду.
- Заскочи в ресторан.
- Зачем?
- Дело будем делать.
- Какое еще дело?
- Да, ты что забыл? Вчера же разговаривали.
- Ерунда это все.
- Как ерунда Семён, как ерунда! Заскочи, переговорим.
- У меня времени нет, разговаривать о всякой чепухе.
- Семён, ты должен заехать, поговорим.
- Ладно, заеду.
Семён бросил трубку на стол. Взял книгу Гаррисона «Запад Эдема» и уволился с нею на кровать.
- Ибрагим, - крикнул он своему товарищу, который чистил во дворе машину, - свистни Шурику, скажи, чтоб литров пять нам бензина одолжил. Будет возникать, скажи я прошу.
- Сделаю.
- Какого ему бензина, - донеслось до слуха Семена, - когда он долги будет отдавать…
- Налей бензина, - закричал в ответ Семён, - куркуль! Завтра отдам.
- У тебя завтра уже целый год.
- Сказал, завтра, значит, завтра.
- Тьфу, ты, дубина. Последний раз даю, понял.
- Понял. Сосед еще называется!
- Да, пошел ты, знаешь куда?
- Знаю.
 
Вечером они снова оказались в ресторане у Шалабуда. Гоша провел их в кабинет к шефу. Тот распорядился накрыть им стол в кабинете. Плотно отужинав, выпив изрядно коньяку, они долго беседовали. Семен отказывался от этой затеи, а Миша его упрашивал сделать именно так. Договорились, что Семён берет мильон и отдает его, кому надо, а свою часть, пять процентов от суммы, Семён получит после того, как их дело выгорит.

По прошествии недели, Семён вновь приехал в ресторан к Шалабуде и доложил ему, что все в порядке. Из Москвы он, якобы, только что прибыл, хотя никуда и не ездил вовсе: всю неделю Семён провалялся дома, читая книжки и строя планы на будущее.
- Жди, Миша, в гости президента. – говорил Семён Шалабуду. – Кортеж возле тебя остановится, а ты уж, встречай. Только смотри, чтоб это было никому неизвестно, понял?
- Как не понять, Семён, как не понять, такое дело, такое дело…- трусился Миша.

В день приезда президента все пребывали в ожидании великого события. Шалабуда развил такую деятельность в ресторане, что за месяц, практически его перестроил наново. Новейшие неоновые вывески, теперь украшали центральный вход в ресторан; обслуживающий персонал весь был одет в ливреи времен императрицы Елизаветы; был выписан шеф-повар, итальянец, который кардинально переделал меню ресторана. Сейчас же Шалабуда нервно прогуливался возле входа в ресторан. Одет он был с иголочки и походил на какого-то английского лорда, которого несчастье занесло в дикую Россию. Жена Шалабуда, разодетая по самому писку последней моды, с впечатляющих размерами шляпкой (скорее, большой шляпой) на голове, маячила за дверью, мечтая с первых же шагов президента в ресторане попасться ему на глаза, а может даже и поздороваться с ним за ручку и перекинуться парой светских слов. Здесь же выстроились официанты во главе с Гошей Перлимпомпуевым. Официантов выучили немецкому языку, и Гоше сегодня должен был подавать приказы именно на этом языке, чтоб оказать впечатление на гостей.

И вот вдали показался кортеж. Вся «Блинная у Шалабуда» замерла на своих местах. Машины были уже близко. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее нарастало возбуждение Шалабуда. И когда кортеж на огромной скорости пронесся мимо ресторана, последний аффект разочарования, подкосил ноги Михаила Палыча, и он потерял сознание. А в это же самое время Семён и Ибрагим уже ехали в поезде в вагоне СВ по Московской области, поскорее желая увидеть златоглавую Москву.

28 сентября 2007