Нищий

Леша возвращался домой из бани. Это можно было безошибочно определить по его морде лица, цвету которой наверняка мог бы позавидовать герой юмориста Евдокимова. Пара кружечек доброго пивка способствовала особой колоритности палитры, а общение с друзьями – проникновению в то состояние души, когда мир представляется дружелюбным и приветливым, а люди, его населяющие, преисполнены любви и уважения друг к дружке. Теплый сентябрьский вечер разбавлял компиляцию мажорных эмоций легким оттенком чарующей осенней грусти, столь знакомой поэтам и депрессивным маньякам.

Именно в таком расположении духа Леша спустился в переход и тут же заметил человечка, с печальным видом сидевшего на ворохе старых газет. Глаза его были скромно опущены, а воротник куцего пиджачишка поднят. Лежащая перед человечком засаленная кепка с мелочью не оставляла сомнений в его роде деятельности. Кроме того, социальный статус незнакомца красноречиво подтверждала потрепанная полотняная сумка у колена, очевидно, та самая, от которой не рекомендуется зарекаться даже при самом благоприятном раскладе жизненных коллизий. Как-то само собой, волна альтруизма подкатила Леше под горло и потребовала немедленного выплеска.

Минут пятнадцать назад волна подкатывала к месту, расположенному в Лешином организме несколько ниже, и была благополучно выплеснута за каким-то страшным сараем с черепом и молнией и надписью «Не подходи, убьет!» Отчасти поэтому Леша и не протрусил мимо, крепко усунув руки в оба кармана джинсов, а вынул из кошелька приличествующую случаю купюру и почти торжественно опустил ее в картузик.

«Храни тебя Господь в сухом прохладном месте, краснокожий друг мой», – деловито произнес мужичок и перекрестил Лешины кроссовки. Пиво является слуховым галлюциногеном только после шестой кружки, а Леша отнюдь не принадлежал к числу ударенных жизнью ребят, перманентно жаждущих увидеть дно очередной пол-литровой банки разливного колдовства и с этой целью ежедневно заступающих на дежурство у гастронома за полчаса до его открытия. «Слушай, Фенимор, а чего ты, вообще, обзываешься? Голову на сквозняке простудил?» – ошарашено спросил Леша. «Истину глаголить не есть обзываться, ошпаренный отрок мой», - не полез за словом в карман пиджачка необычный мужичок.

«А вот если, допустим, я тебе сейчас промеж рог заеду?» – заинтересованно спросил Леша. «Наличие рогов есть потенциальная прерогатива индивидов, оставляющих жен коротать в одиночестве долгие субботние вечера ради занятия мазохизмом при помощи банального березового веника», – тоном монтера Мечникова изрек мужичок и глубокомысленно задержал кроткий взгляд монаха-иезуита на колечке, намертво вросшем в Лешин палец. «И белена здесь не при чем, – продолжил сеанс чтения мыслей дедуктивный мужичок, поерзав для удобства на газетах. – Ты же, мил человек, явно испытывал дефицит общения. Вот я и отрабатываю полученный от тебя гонорар. Заметь, я больше не иронизирую по поводу твоих шансов пройти фэйс-контроль на званом балу и переключаюсь на твою расширенную душу, угорелый ты мой».

«Ты… кто?» – Лешина заинтригованность достигла той крайней степени ее проявления, когда реестр человеческих достоинств помимо воли обогащается лаконичностью, граничащей с односложностью и изъяснением междометиями. «Ну… это зависит, – по-европейски ответил странный собеседник. – Вообще-то я врач-психиатр. Доцент. Кандидат наук. Диссертация «Милосердие как фактор устранения спиритуального дисбаланса, девиаций, перверсий и других проявлений дисфункции высшей нервной деятельности». И еще год назад я сидел на этом самом месте для сбора материала. А теперь… Видишь ли, я бы с удовольствием перефразировал мистера Твена и сказал, что слухи о низких зарплатах медицинских работников в этой стране несколько преувеличены, но, к сожалению, не могу этого сделать, не погрешив против истины. Вот и подрабатываю здесь, так сказать, на пол ставки. Однако я честно плачу налоги. А вон, кстати, и налоговый инспектор».

Леша посмотрел в указанном направлении. Мрачноватый бритоголовый амбал в кожаной куртке и штанах «Адидас» как раз занимался у цветочных стендов напротив налогообложением очередной мисс Дулитл. Судя по обреченной жестикуляции блондинки, она пыталась объяснить быку-инспектору, что нынче, мол, не восьмое марта, а тот лишь индифферентно поводил плечами, что Дулитл должна была понимать как «А кому сейчас легко?»

«Ну, и как отдача от… гм, этого… того, что на пол ставки?» – осторожно поинтересовался Леша. «Если я правильно понял твою интонацию, – очередной раз проник в Лешины мозги человечек, – то, во-первых, не мучает, во-вторых, нормально, а в-третьих, ты напрасно стесняешься называть вещи своими именами. «Это» – такая же работа, как и любая другая, со своими издержками, конечно».

В глубине души Леша был демократом и готов был умереть за право эксцентричного психиатра развешивать лапшу на уши прохожим и даже излагать все эти гнусные инсинуации в свой адрес, но здесь он не выдержал: «Послушай…те, а вам не кажется, что работа, лишенная социальной значимости, – это и не работа вовсе? Или, может, вы станете утверждать, что здесь кому-то пользу приносите?»

Казалось, человечек ждал этого вопроса. «А как же! И еще какую! – в его голосе зазвучала убежденность, с которой по основному месту работы он, должно быть, втолковывал вынутой из петли трагичной гражданке, что измена мужа – это пустяки, дело житейское. – Представь себе: ты поделился с кинутым судьбой бедолагой некой мизерной суммой, составляющей пару центов в валютном эквиваленте. На толщине твоего кошелька это практически не сказалось. Но как это отразилось на твоем состоянии души? Во-первых, она обрела столь необходимое тебе в эпоху стрессов равновесие, так как теперь ты имеешь все основания полагать, что окажись ты сам на моем месте – кто-то поделится и с тобой. Во-вторых, ты по дешевке заимел билетик в рай, ибо совершил богоугодный поступок. И уж это чувство не покинет тебя до самого сна, уверяю. В-третьих, ты ощутил себя благотворителем, спонсором и меценатом в не меньшей степени, чем граф Демидов, Сорос и Деточкин, вместе взятые. Этого уже достаточно, чтобы ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшем будущем ты не записался ко мне на прием.

Слушай дальше. Ягнята в твоей душе уже замолчали, но и в этом расслабленном состоянии парения над суетой ты неожиданно понимаешь, что что-то все-таки не так. Ибо ублажение собственного «эго», даже в самых возвышенных его проявлениях, никогда не приносит полного удовлетворения. Сегодня ты купил себе две бутылки пива и два билета: в баню и в нирвану. Но себе! А между тем дома тебя ждут жена и ребенок, которых в данный момент ты почему-то любишь особенно сильно. И ты покупаешь шоколадку и букет алых роз. Дома тебя встречает поцелуй дочки и обморок жены, которая последний раз получала цветы в прошлом году на день рождения. Придя в чувство, супруга щупает твой лоб и долго выясняет, что произошло. При этом ее женская логика наотрез отказывается верить твоему «просто так», но ты упрямо отказываешься успокоить ее рассказом о твоем увольнении с работы в связи с растратой казенных денег и аморальных отношениях с секретаршей шефа, которую, впрочем, ты уже два часа как бросил. Затем помолодевшая лет на пять жена устраивает тебе ужин с красным вином и при свечах, а после, под одеялом – небо в алмазах. А вот теперь ответь мне, вождь – имел бы ты сегодня все это, если бы не я? Или другой мой коллега, не суть важно? Так чем же эта работа хуже любой другой?»

В многострадальном доме Облонских очередной раз все смешалось. Расстаться со стереотипами бывает гораздо труднее, чем с деньгами, и Леша предпринял последнюю робкую попытку возразить: «Но ведь официально-то…» «Можешь не продолжать, я понял. Мы пытались легализоваться, создать профсоюз, у нас была концепция, программа и все прочее. От нас просто отмахнулись». «Инерция мышления?» «Наш человек! – с видимым удовольствием констатировал доцент и зябко повел плечами. – А теперь тебе пора. Тебя ждут», – добавил он немного устало. Леша пожал протянутую аккуратную ладошку и двинулся к противоположному выходу из перехода.

Молодой человек в очках и с длинными волосами, собранными сзади в пучок, закончил песню «Битлз», подышал на руки (становилось довольно прохладно) и, подтянув пару колков на старенькой гитаре, запел никогда ранее не слышанную Лешей балладу о роли личности в толпе. Дослушав до конца, Леша опустил денежку в стоящий рядом с молодым человеком футляр и заторопился к выходу. Внезапно что-то вспомнив, он вернулся и приобрел у обобранной цветочницы самую большую розу. На улице в киоске он взял шоколадку, а, проходя мимо дежурной аптеки, зашел туда и зачем-то купил пузырек нашатырного спирта.

Улица родного города жила своей привычной, яркой и немного суматошной жизнью. А спокойное и беспристрастное вечернее сентябрьское небо быстро наливалось темной синевой, на которой все ярче подмигивали хитрые звездочки, чем-то похожие на маленькие симпатичные алмазики.